От солдата до генерала: воспоминания о войне

Волков Константин Геннадьевич К нам присоединился настоящий душман, так как нас было от них не отличить

Я родился 16 ноября 1962 года в Москве. Здесь же пошел в первый класс и в 1980 году закончил среднюю школу № 390.

Я поступал в институт им. Баумана, сдал все экзамены, но по конкурсу не прошел. Решил учиться в техническом училище № 12 на радиомонтажника. Окончил училище с отличием и начал работать по специальности на московском радиозаводе «Темп», находившемся на улице Землячка. Мне сразу дали 5-й разряд, который являлся довольно-таки большим для выпускника училища. А потом уже оттуда в октябре 1981 года Куйбышевским военкоматом я был призван в армию, так и началась армейская жизнь.

Сначала нас отправили в Таманскую дивизию, где все говорили, что мы должны служить за границей, в Европе. Поэтому мы уже мечтали о службе в Польше, Германии, в общем, на Западе. Но, когда самолет полетел в Туркмению, в Ашхабад, мы поняли, что заграничная служба будет совсем не такой, какую мы ожидали. Потом мы уже на поезде приехали в маленький городок под названием Иолотань, неподалеку от таких же небольших городов как Кушка, Мары.

Учебный полк был численностью примерно три с половиной тысячи бойцов. Там, на реке Мургаб 16 ноября я отпраздновал свое день рождение с друзьями-солдатами. Месяца два с половиной мы пробыли в учебном подразделении, прошли так называемый «курс молодого бойца», где нам часто читали лекции про менталитет народа, населяющего данные территории. Конкретно нам не говорили, куда нас направят, но мы догадывались, раз разговоры ведутся про басмачей, то скорее всего в соседнюю Демократическую республику Афганистан (ДРА). Было немного учений, на которых нам показывали основы военного дела.

29 декабря командир полка построил всех на плацу и после торжественной речи сказал: «Если у кого-то есть веские причины не отправляться в Афганистан — шаг вперед». Пара бойцов сделали этот шаг. Бог им судья.

Уже на следующий день, 30 декабря 1981 г., мы были в Самарканде, а потом на ТУ-154 нас переправили в Кабул и военно-транспортным самолетом в Баграм, в дивизию на дальнейшее распределение. И вот мы уже в составе ограниченного контингента советских войск в ДРА. Это обычный путь всех ребят, которым довелось служить в Афгане.

Как только мы приехали в Баграм, произошел довольно-таки интересный случай. Когда мы прибыли (группа 7–10 человек), нам дали с собой сухой паек, хлеб, консервы и высадили нас на территории военного аэродрома. Конечно, мы как голодные молодые бойцы съели весь хлеб, потому что он был очень вкусный, кирпичный такой, солдатский, и часть сухпайка. А после нам сказали, что здесь недалеко наша дивизия, и дали указ дойти до нее пешком. При этом у нас не было сопровождающего, не было оружия, и мы пешком с этого аэропорта с вещмешками за спиной пошли в дивизию.

Точного пути нам никто не указал. По дороге нам встречались машины, местное население, а у нас даже автомата ни одного не было. Конечно, интересно было идти, зная какая непростая обстановка в этом районе, без продуктов, сопровождающего и оружия. Но к счастью мы благополучно добрались до дивизии, где нас сразу распределили. Меня отправили в разведку, потому что раньше я занимался спортом, борьбой (самбо), к тому времени уже довольно-таки хорошо стрелял, еще со школы.

Таким образом я попал в 781-й отдельный разведывательный батальон (ОРБ) — «Баграмский разведбат», во взвод связи. 781-й ОРБ — это отдельная песня. Об этом подразделении можно говорить сколь угодно долго. Мощный, гордый, заряженный энергией победы батальон всегда был в почете и уважении. Как известно, эти составляющие создают люди: солдаты, прапорщики, офицеры. В общем, весь батальон как на подбор.

Потом меня определили во вторую разведроту, где командиром моим стал старший лейтенант Андрей Поганец. Взводные Анатолий Поздняков и Богдан Евчин, техник Джаналиев, доктор Юра Шаповалов, бойцы Владимир Хренов, Хайдар Ярмухаметов, Николай Сафонов, Сергей Бурак, Лозовский (Як), Сергей Чирко, Мукум Тешабаев, Гриня, Саня Кынин (грузин), Василий Русин (хохол) — это наш призыв (может быть кого-то забыл, простите). Ребята помладше: Губа, Пильганчук, Виктор Шаломов, Михаил Синицын, Женя Дыбенко и многие другие.

В роте по штату около пятидесяти человек, из них часть в медсанбате, в госпитале, часть на технике, остальные пешком (человек пятнадцать-двадцать) — вот оно боевое подразделение. Рота, как кулак, способна на многое. Каждый из бойцов и офицеров знал, что его спину надежно прикрывает товарищ, а это давало уверенность в своих силах и мыслях. Попадали в засаду, шли на караван, прочесывали кишлаки — все бойцы роты были готовы к серьезным испытаниям, а их было немало, уж поверьте. Сплоченность коллектива, физическая и боевая подготовка, готовность к сложным ситуациям — вот залог успешных боевых операций. Если взять в среднем количество погибших на подразделения по 40-ой армии, то в нашем батальоне оно не высоко, в силу вышеизложенного. Рота, как семья, где солдаты учатся у офицеров и наоборот, ведь служба далеко не мирная.

В Афганистане нас удивило то, что в Советском Союзе дефицитными продуктами были, скажем, кока-кола, различные печенья, заморские сладости, а в там это были обычные товары, имевшиеся в любом магазине. Как солдаты мы получали зарплату в чеках и могли в валютном магазине приобретать то, чего не было в России. Поэтому, когда я попал за праздничный стол 31 декабря 1981 г., для меня было удивительным такое обилие всяких сладостей. Так как я хорошо рисую, то мне было поручено оформить поздравительную газету. Так мы справили Новый год.

А уже в первых числах рано утром душманы поздравили нас с праздником минометным обстрелом. Возникла небольшая паника, так как нам, молодым, еще не успели выдать оружие, и, что делать, не все из вновь прибывших понимали. Я спросил у одних солдат, что мне делать, на что они сказали: «Бери катушку и с ней беги туда-то». Я прибежал, куда мне сказали, и мы с одним из солдат присели в машине, которая называется КШМ (связная машина на базе «Урал»). К счастью, во время этого обстрела никто ранен и убит не был. Вот так и начались наши дни в Афгане.

Потом, дней через десять-пятнадцать, мы выехали в рейд почти на пол месяца. Я как раз в составе своего взвода на «Чайке» (связной БТР) отправился в горы, что было очень интересно. Тогда я впервые попробовал виноград кишмиш. За время, проведенное в рейде, познакомился с ребятами поближе. А когда вернулся в батальон, то получил сразу все письма и открытки с поздравлениями на Новый год, так как шли они довольно-таки долго. Был этому очень рад.

Этот период принес, наверное, самые яркие впечатления. Потом я служил во второй разведывательной роте уже с другими людьми. Там больше было военных поездок, операций. Вообще на боевые операции ходили постоянно, три-четыре дня в батальоне, а потом операция. Конечно, жалко тех, кто не вернулся после них. Так погибли мои друзья: Мусат Канаев и Константин Викторович Долбилов, с которым мы вместе прослужили два года.

Константин был замечательным человеком, дружба с которым завязалась с первых дней в батальоне. В полуобвалившемся капонире (окопе-укрытии для техники), где по вечерам собирались солдаты и жарили картошку, и состоялось наше знакомство. Но так получилось, что незадолго до дембеля (оставалось не более недели), когда проходили последние операции, мой друг погиб. Он, как и я, последнее время ходил со станцией связистом.

Связист в армии специальность неблагодарная, так как очень сложно на дембеле передать станцию кому-то, потому что нужно человеку быть специалистом и нагрузка очень большая, так как это большая ответственность. Связист обязательно должен ходить в дозор, или находиться при управлении ротой, батальоном. Так же, когда все отдыхают, ты обязательно должен быть в эфире, так как от точности радиосвязи зависит успех операций, а порой и жизнь подразделения. Константин вполне мог отказаться от участия в ведении разведки в провинции Кабул, и вряд ли ему отказали бы в этой просьбе, но он поступил по одной из неписаных боевых традиций, уйдя на задание вместо своего молодого и неопытного сменщика.

Многие старослужащие в это время, кто как мог, пытались избежать этих последних операций. Я остался в батальоне, а Костик решил съездить на последнюю в его жизни операцию. Вообще Бог давал ему три шанса избежать этого, но он не остался со мной в батальоне, не отсиживался во время операции на боевой технике, а непременно шел вперед. В шесть вечера того же дня нам передали по радиосвязи, что столько-то людей погибло, столько-то ранено, и что он находится среди них с легким ранением в руку. Мы, конечно, обрадовались, пошутили, что это здорово, так как перед отправлением домой еще и в госпитале отдохнет да «железку» какую-нибудь получит (медаль или орден). Потом оказалось, что его ранило в почку разрывной китайской пулей. В госпитале Константин ушел в мир иной. Произошло это тринадцатого октября, на праздник Покрова Матери Божьей.

Я хотя по жизни человек и веселый, юмористичный, но могу сказать, что этот момент меня сильно стеганул. И когда мы с ним прощались перед отправкой «цинка» домой, такое ощущение было, что он радуется отправлению на Родину. После, когда я уже разговаривал с медсестрой, она рассказала, что он не плакал, не стонал от боли, а умирая сказал: «Как жалко, что я не успел…»

Я не знаю, как правильно продолжить его слова, может «дожить до отъезда домой», но на душе было тяжело. После этого так же были операции, на которых погибали солдаты. В палатке Костиной роты много кроватей было по-особому заправлено. На них лежали открытки, письма от родственников, друзей тем, кого уже не было в живых. Жалко очень ребят, потому что мы уже собирались уезжать, у нас были свои планы на мирную жизнь. Собирались в гости друг к другу съездить, с родителями познакомиться.

Константин был очень порядочный, добрый, интересный человек. Наверное, из всех моих друзей о нем больше всего хочется говорить. Он никогда ни на что не жаловался, тяготы службы переносил достойно и с честью. При жизни Костя получил медаль «За отвагу», а посмертно уже был награжден орденом Красного Знамени. Многие наши товарищи, командиры считали, что не создан был он для войны. Когда пришло время его провожать, мне было очень сложно, так как подходил дембель, и меня не отпустили сопроводить его.

Было сложно еще и потому, что я, вернувшись домой, не мог приехать к нему на Родину и рассказать о нем, как о близком человеке, как он погиб, так как в те года (1983 г.) мало кто знал правду о войне в Афганистане и разные были нехорошие слухи. Поэтому мне говорили, что лучше не ехать, так как его родственники могут неправильно понять мой приезд.

Тем не менее, прошло полгода, и его родная сестра Валентина написала мне, что увидела в дембельском альбоме мою фотографию и адрес и решила связаться со мной. Я тут же ей ответил и решил бросить все дела, работу и поехать в Чебоксары к его родным. Там меня встретила Валентина, и мы поехали в город Ддрин, где он раньше жил.

Впечатлений осталось море, так как его родители встретили меня словно родного сына. А на душе было нелегко, потому что его я им заменить не мог. Они предложили остаться у них и переночевать в комнате Константина, тем самым почтить его память. С тех пор, как он ушел в армию, в ней все оставалось неизменно. Комната была в своем роде его музеем. Я лег на Костину кровать, пытался уснуть, но не смог, и до утра я так и не уснул.

Но после того, как мы сходили к нему на могилу, почтили его память, у меня как камень с души упал, потому что я полгода ходил и думал о том, что не исполнил свой долг, съездить к нему на Родину, как обещал. Все-таки друзей много не бывает, а с этим человеком я мог разделить и горе, и радость, он меня понимал и был близким человеком. А в этой специфической обстановке, когда батальон довольно-таки маленький (примерно человек 300), и все друг друга знают, найти такого друга было очень важно.

Как позже выяснилось, буквально через несколько дней наша вторая рота попала в тяжелое положение, и многие ребята погибли. Возможно, эти несколько дней отделили нас от той же участи.

Все два года (с 1981 по 1983 г.) я прослужил в одном батальоне. Приходилось принимать участие в различных разведывательных операциях. Все они проходили в близлежащих районах Баграма и Кабула, в разных провинциях (наша провинция называлась Парван), а также возле Чарикара и Панджшера. За два года службы мы исходили вдоль и поперек всю зеленую зону вокруг Баграма, перевал Саланг, ущелье Панджшер, ущелье Бамиан, всю зону и предгорья до Кабула, ущелье Ниджраб и многое другое, всего не припомнить. Мы регулярно высаживались с вертушек, перепахали траками БМП и колесами БТРов тысячи километров афганской земли.

К счастью, меня Бог миловал, и мне удалось избежать ранений во время службы, хотя ситуации были разные. Многие мои сослуживцы были не раз ранены. Так моим друзьям из соседней роты Сергею Житинкину (был тяжело ранен и отправлен в Москву) и Николаю Прохорову не удалось избежать этой участи. И видишь с пониманием, как люди мучаются. Все раны очень долго заживают и многие могут постоянно о себе напоминать. Но во время службы, когда у нас по вечерам иногда были построения на боевые операции, некоторые офицеры спрашивали, кто желает поехать.

Все понимали, что в подразделениях многие были ранены, и приказывать раненым было неудобно. И ребята никогда не отказывались поехать, шли вперед. Стоит сказать, что предателей и бегунов у нас не было, все дорожили званием разведчика и честью 781-го ОРБ. А поэтому думаю, что все военнослужащие нашего батальона достойны боевых наград и званий!

В 1983 году я демобилизовался. Сначала нас отправили на самолете в Кабул, оттуда я попал в Ашхабад, а далее уже поехали на поезде в Россию. Была хорошая погода, шинель я в поезде оставил и уже в парадной форме ехал домой. Форма наша все равно отличалась от остальных, и, естественно, многие спрашивали, откуда я еду. Но, когда я ехал домой в Москве в автобусе № 80 от станции метро Преображенская площадь, было нелегко отвечать людям на этот вопрос, так как в памяти все было свежо: боевые действия, потеря друга…

Не хотелось ни с кем разговаривать. Конечно, я пытался как-то ответить, чтобы не обидеть людей. Но не вдавался в подробности. Домой я вернулся в звании младшего сержанта, сейчас уже в военкомате мне присвоили старшину, так как на данный момент как священнослужитель работаю и с офицерами, и с солдатами в разных структурах.

За проведенные военные действия мне были присвоены следующие награды. 15 августа 1984 года Указом президента совета СССР от 17 мая 1984 года была выдана медаль «За боевые заслуги» (№ 133 519). 30 апреля 1985 года выдан Знак ЦК ВЛКСМ «Воинская доблесть» (№ 50 АМ832 890). 18 февраля 2003 года была присвоена медаль «За ратную доблесть» (№ 112) движением «Боевое братство». Приказом от 15 ноября 2005 года от Федерального Собрания — парламента Российской Федерации, Государственной Думы и Федерального экспертного совета был присвоен орден маршала Жукова (№ 15), подписал его В.Л. Говоров (председатель наградного комитета). Указом президента Российской Федерации Путина В.В. от 16 ноября 2007 года был вручен его представителями орден Святой Анны 1-й степени с мечами (№ 1547, Указ, Москва, Кремль). Приказом № 4А от 16 апреля 2008 года президента национального наградного фонда Недельского В.В. вручен орден «За службу Отечеству» 1 — й степени.

В журнале «Солдаты России» имеется статья от декабря 2007 года № 12(63) Александра Мусиенко «Жареная картошка» (страницы 86–89), рассказывающая о моем друге Константине и отчасти обо мне. Я хотел, чтобы ее увидели его родные, его родители, поняли, что мы его не забыли. Мы все так же любим его, молимся за него. Хотелось сказать то, что наша дружба временно сейчас не продолжается так близко, потому что он уже там, а мы пока временно здесь. Надеюсь, что известность Константина даст больше молитв о его душе, чтобы ему было хорошо в Царствии небесном и всем тем, кого с нами нет.

За время нашей службы мы побывали на множестве операций, за одну из которых я награжден медалью «За боевые заслуги». В 1983 году целью одной из операций, в которой мы участвовали, являлась остановка вражеского каравана, если он пойдет. Несколько дней мы пробыли в горах, ожидая каравана. Нам удалось занять хорошую позицию. Нам показался смешным один душман, который ничего не опасаясь, ездил внизу по дороге на велосипеде. Сзади у него был автомат «Томсон», а мы сверху смотрели на него, но открывать огонь нам было запрещено, так как задача была другая.

Через несколько суток, когда запасы воды и сухпайка значительно уменьшились, мы стали спускаться вниз со склона, но все же в готовности встретить караван. Наступила ночь, каравана особо никто не ждал, так как он мог и не пойти. Когда колонна все-таки появилась, поступила команда «огонь», все начали стрелять, чтобы с помощью огня сломить сопротивление сопровождающих караван.

Пока караван разбивали, мы с одним товарищем (Сергеем Бибиковым) отошли в сторону от этого места, потому что рядом кто-то от каравана отделился и убегал. Сейчас я понимаю, что это была глупость, потому что трава была высокая, патронов у нас в магазинах было мало, так как на взятии каравана мы их перестреляли. С собой была россыпь патронов, то есть при необходимости их надо было заряжать, и только один целый рожок остался в пулемете. Тем не менее, мы настигли того, кто убегал. Слава Богу, что никто из наемников там не оказался, нам не пришлось стрелять, потому что нас могли запросто в этой траве зарезать, застрелить или взять в плен. Можно сказать, что нам просто очень повезло.

И мы с Сергеем поймали ишачка. Он оказался очень полезным для нас, потому что на нем была плита от миномета, а самое главное — это переписка духовская (душманская). И когда мы этого ишака привели, то все офицеры, особенно командир моей роты (Поганец Андрей), были очень рады. Меня приставили к ордену Красной Звезды. Но так получилось, что мы ее похоронили, наградные сгорели. Я не считаю себя таким боевиком или воином, который достоин носить орден Красной Звезды. А потом уже командир роты представил к награде «За боевые заслуги».

После военных действий, уже на «гражданке», Андрей трагически погиб. В свое время он был простым солдатом, потом уже стал офицером. И, конечно, в своем батальоне из офицеров он был одним из самых опытных, поэтому многие прислушивались к его мнению, чтобы не терять людей. Мне с ним было легко и приятно служить.

Константин Долбилов, будучи талантливым человеком, написал об этой операции песню:

В 1983 году также был еще один веселый случай. Не помню точно месяц, но, в общем, пошли мы с ребятами из нашего подразделения за водой. С собой у каждого были автомат, подсумки и фляжки для воды. С нами пошли человека два-три «зеленых», то есть бойцов афганской армии.

Были молодые, мест толком не знали, а ребячество какое-то все еще присутствовало. И я по своей инициативе решил сократить путь. Все ребята пошли в левую сторону обходить скалу, а я решил, что можно напрямую пройти и выйти к реке раньше, чем они.

Мы разошлись. Было здорово, потому что уклон, по которому я спускался, был довольно-таки большой — градусов 45. Склон был покрыт щебенкой с песком и мелкими кустиками. У меня тогда был новый маскхалат. Я с «калашом» (автоматом Калашникова) съехал потихоньку вниз с горочки, как мне казалось вроде уже поближе к реке, и остановился на небольшой площадке, с полметра, наверное.

Внизу находился девятиэтажный дом и перед ним река. Эмоций у меня тогда возникла масса, а наши тем временем уже спустились к реке. Ребята с моей роты, увидев меня, начали смеяться, так как в чем дело, стоя внизу, они не понимали. А «зеленые» показывали, что мне «конец». Вниз я спрыгнуть не могу, а наверх забраться практически нереально. Под ногами осыпающийся щебень, кустики, растущие на склоне, маленькие, цепляться практически не за что.

Было не до смеха, и я начал забираться. Автомат пришлось закинуть за спину, так как толку от него уже никакого не было. Пока сослуживцы набирали воду, я пытался вылезти наверх. Приходилось хвататься за эти маленькие кустики и пытаться продвигаться наверх, пока они не вырывались с корнем до конца. Так как почвы под ними практически не было, им самим цепляться было не за что. Очень сложно было удержаться и не слететь вниз со скалы. В общем, пока я поднялся, от новенького маскхалата мало что осталось нового, а у автомата сломался металлический приклад, то есть просто сварка отлетела в одном месте приклада.

Когда я выбрался, счастью моему не было предела. Я лежал и думал, какая красивая жизнь! Потому что помочь в этой ситуации мне было некому, кроме Бога. Так как мы шли за водой, станцию я не взял. И пока я полз наверх, наверное, вспомнил всю свою жизнь, как на видео в режиме быстрой перемотки, так как стрелять я не мог (автомат находился за спиной), а руками надо было стараться зацепиться, чтобы подняться.

Конечно, про этот случай мы никому не рассказывали, автомат я не показывал, так как могли подумать, что я его специально сломал. Попытались починить его (приклад откидной) подручными средствами, в итоге перемотали приклад изолентой, и оставшееся время я так с ним и прослужил, а на дембель передал его другим.

Самое сложное, как я уже говорил, было сдать радиостанцию. Но мне удалось убедить одного молодого солдата в том, что это очень важно и необходимо для наших войск, что это дает массу привилегий и возможностей, то есть благополучно с ней распрощался. Тем более, к тому времени на ней уже была новая хорошая антенна, так как старую я на одном из заданий потерял.

Была своеобразная операция. Мы шли по песку, и можно сказать, что он нам спас жизнь. Пока я шел, антенна разболталась, а я не стал ее обматывать вокруг себя, как это мы часто делали. Решил, что ночью ее не видно, и ничего страшного из-за этого не случится. Тем более, слышно в эфире хорошо, я иду и внимания на нее не обращаю. И тут мне понадобилось выйти в эфир, а у меня связи нет, антенна пропала.

Я по цепочке передал, что если кто-то увидит ее, то пусть передаст. Но так как была ночь, тем более шли по песку, никто антенну найти не смог. Возможно, ее просто прошли уже. И таким образом остались мы без антенны.

Операция была специфическая, мы переодевались в душманскую одежду, а из-за песка не вышли точно по времени на задание. И расположились возле горы в ущелье. А к вечеру следующего дня к нам присоединился настоящий душман, так как нас было от них не отличить, тем более, что с нами были настоящие узбеки и таджики, выполнявшие функции переводчиков.

Самое интересное, что его сначала и не приняли за чужака, все думали, что он свой — разведчик. А поняли подвох, только когда он стал уходить, но было уже поздно. И, когда вечером мы стали собираться идти дальше, сверху, куда мы должны были подняться по заданию, нас стали обстреливать. Возможно, то, что мы не успели подняться, спасло нам жизни.

Огонь непосредственно командир должен был корректировать через меня по станции. А так как антенну я потерял, то мне самому приходилось временно выполнять ее роль.

В суматохе пришлось много вещей, к сожалению, оставить. Когда стали отходить, то командир роты, я и еще один парень с нашей роты прикрывали наш отход, во время которого пытались захватить с собой брошенные вещи и снаряжение наших ребят. Мне, кроме автомата, в довесок дали еще и гранатомет («муха»), кроме станции с аккумуляторами к ней, пришлось подбирать брошенное снаряжение наших бойцов. Благодаря Богу все обошлось хорошо, никто не был ранен, а тем более убит, хотя у многих были прострелены вещмешки, фляжки, банки с консервами.

После таких операций очень важно было расслабиться, отдохнуть и даже отвлечься. Как-то раз шли мы с Костей в столовую на обед, и дневальный передал мне письмо. Стоит сказать, что у меня была мечта, о которой знали совсем немногие, работать на студии «Союзмультфильм». На конверте были написано мое имя и моя фамилия, а также обратный адрес: г. Москва, студия «Союзмультфильм», режиссер Котеночкин.

Мне конечно же стало интересно, что же там написано. Я открыл письмо и прочитал: «Волков Константин Геннадьевич, приглашаем вас на работу на студию «Союзмультфильм»» и далее все в таком же духе.

Я сначала не понял, серьезно это, или кто-то пошутил. Находился некоторое время в замешательстве. А потом обернулся и увидел, что Костя идет недалеко от меня и смеется. Тогда-то я, конечно, понял, что это была его шутка, что письмо от него.

Константин решил сделать мне приятное, преподнести такой сюрприз, который вызвал бы положительные эмоции и искреннюю улыбку. После я уже подумал о том, откуда бы Котеночкин узнал мой адрес, зачем ему писать мне в армию, да и вообще, зачем ему мне писать, мы даже знакомы не были. Подумал и о том, что не могло письмо прийти только мне одному, так как рядом находились и другие солдаты. Но сразу эти мысли не пришли, а письмо достигло своей цели.

Важную роль в Афгане играли наши офицеры, точнее их личные качества. Изо дня в день им приходилось искать и принимать решения, которые бы максимально оберегали нас от жертв. Никогда не забуду ситуацию, в которой от быстрого и правильного решения нашего командира зависела не только моя жизнь.

Было так. Несколько наших ребят из другого подразделения пошли в один из кишлаков за виноградом. Так как виноград они брали у местного населения, сами были вооружены, то вполне возможно, что произошел конфликт, в результате которого, к сожалению, двое, если я не ошибаюсь, были убиты, один взят в плен и кому-то удалось убежать.

Сбежавший солдат сообщил об этом, и нас послали разыскивать нашего парня, которого душманы схватили. Когда мы пришли в кишлак, он уже был пуст. Возможно, его жители испугались мести и ушли в горы, спрятались. Задачи их разыскивать у нас не было, поэтому мы приступили к обыску кишлака, в надежде отыскать нашего парня живым.

В кишлаке были колодцы, называемые киризами, которые мы должны были обезвредить, так как они соединялись между собой подземными ходами. И когда я, Андрей Поганец и еще один офицер подошли к одному такому колодцу, я достал гранату, и этот офицер попросил ее у меня, так как сам захотел ее туда бросить. Он был старше меня по званию, поэтому я не мог ему отказать.

Когда офицер вытащил кольцо, отошла чека, и пошли драгоценные секунды (всего есть в запасе четыре секунды, чтобы бросить гранату и успеть обезопасить себя от осколков). Никто не ожидал этого, и я, честно говоря, растерялся, так как он держал гранату в руках, а она вот-вот должна была взорваться. Он, я думаю, тоже испугался и поэтому замешкал.

Мы переглянулись, и каждый, наверное, в это время подумал о своем. Колодец был совсем небольшой, мы стояли вокруг него довольно-таки близко друг к другу. Граната находилась на уровне пояса, и ее взрыв оказался бы смертельным для всех нас. Но Андрей Поганец успел разжать руки того командира, выхватить гранату и бросить ее в колодец.

Мы как стояли на месте, так и остались стоять в момент взрыва. Первое время было не по себе. Только благодаря действиям Андрея мы остались живыми и не покалеченными. Этот случай показал, насколько был более опытен мой командир, нежели мы, и какое имел сильное самообладание. А так же продемонстрировал, как важно было в Афгане быстрое принятие правильного решения.

Потом уже, когда после какого-то времени поисков мы устроили привал, наши ребята заметили в одном из виноградников свежевскопанную землю. И, когда ближе стали смотреть, нашли там тело нашего пропавшего солдата. Он был замучен, над ним поиздевались. Нам пришлось аккуратненько откопать его (он был буквально присыпан землей сантиметров на 15–20) и стащить, так как он мог быть заминирован. Непосредственно вынимать из земли его пришлось мне, зрелище не из приятных, да и просто жалко парнишку.

Так мои глаза видели смерть и мучения от ранений. Несомненно, присутствует печать на сердце и в душе от всего пережитого. Молодые ребята проливали кровь, отдавали свои жизни и здоровье за кого-то другого.

После всего того, что пришлось увидеть в Афганистане, прошли годы, которые привели меня к глубокой вере во Христа и православную церковь, где благодаря своему покойному другу и наставнику протоиерею Георгию Тобалову, Господь благословил меня служить в сане священнослужителя.