От Тарутино до Малоярославца

С. В. Шведов О Тарутинском марш-маневре русской армии

Тарутинский марш-маневр армии М. И. Кутузова получил практически единодушную высокую оценку участников войны и историков как действия, в считанные дни изменившего всю стратегическую обстановку. В то же время, хотя «сие действие доставило нам возможность завершить войну совершенным истреблением неприятеля»[14], оно не вызвало потока исторической литературы. Исключение составляет очерк А. Н. Попова «Движение русских войск от Москвы до Красной Пахры»[15]. Уже сам этот факт должен настораживать всех обращающихся к истории этого периода войны. Наиболее вероятным объяснением этого факта, на наш взгляд, может быть следующее.

Маневр, задуманный как решительное наступательное действие, создал наряду с пожаром Москвы психологический перелом в армии, но не заставил противника немедленно покинуть столицу. Причиной тому было отсутствие сильного противодействия со стороны противника, изменение планов М. И. Кутузова, отступление к Тарутино, которое резко снизило остроту ситуации.

Авторы всех обобщающих трудов отводят этому событию несколько абзацев, ограничиваясь перечислением переходов, да в подтверждение результативности маневра приводят доводы, взятые с разной степенью полноты из рапорта М. И. Кутузова царю от 4 сентября 1812 г., т. е. до начала маневра:

— защита центров военного производства в Туле и Брянске;

— прикрытие продовольственных ресурсов в обильнейших губерниях;

— сохранение связи с армиями П. В. Чичагова и А. П. Тормасова;

— пресечение коммуникаций неприятеля от Москвы до Смоленска с помощью армейских отрядов.

У Калужской заставы в Москве 7(19) октября 1812 г. Выход Наполеона из Москвы. Х. Фабер дю Фор

При этом никто из отечественных авторов не процитировал рапорт до конца, между тем Кутузов, поставив неприятеля в опасное положение своим обходом, намеревался принудить неприятеля оставить Москву и искать сражения, от которого ожидал успехов, равных Бородино[16].

Достижение всех перечисленных целей могло быть обеспечено и при любом другом расположении армии около Москвы, т. к. при угрозе постоянного нападения русских Наполеон не мог все равно посылать корпуса на дальнее расстояние. Связь с партизанами и армиями на юго-западе работала бы чуть дольше, чем из Тарутино, зато быстрее с Петербургом и Полоцком.

Многие авторы, как, например, Л. Г. Бескровный, дав очень высокую оценку маневру, описывая результаты данного периода, не различают последствия собственно маневра, общего обессиления нашествия Наполеона. Л. Г. Бескровный пишет: «Кутузов был вынужден оставить Москву и отойти к Тарутину, чтобы выиграть время и организовать отсюда контрнаступление»[17]. Фланговое движение здесь уже даже не упоминается. Так же поступает М. И. Богданович. Он видит причину неудачи Наполеона не в военных просчетах, а в политических: в недооценке стойкости русского императора и духа русского народа. В то время, как французская армия в силу истощения не могла уже рассчитывать на быстрые блистательные успехи, занятие ею Москвы имело смысл только как стимул, побуждающий Александра I к миру[18].

Карл Клаузевиц, выдающийся военный теоретик и участник войны, гораздо подробнее российских авторов исследовал феномен Тарутинского флангового маневра. Он не был полностью согласен с высочайшей оценкой поворота на Калужскую дорогу, данной в военной теории. Он подчеркивал трудность принятия и выполнения подобного решения, основанного на интуитивной оценке множества «смутно воспринимаемых отношений». Сама по себе мысль «продолжать отступление не назад, а в сторону» не представляет большой заслуги… Наполеон не имел никакой возможности ни следовать к Владимиру, ни зимовать в Москве. В любом случае он был вынужден идти назад, т. к. стратегически он был истощен. Но это не умаляет заслуг русского командования, т. к. оно «не знало всего этого в точности». Вывод Клаузевица таков: конечный успех кампании не имел своим источником эту мысль, т. к. «не она заставила неприятеля уйти из страны». В то же время, фланговая позиция способствовала достижению благоприятного результата. Он показал многовариантность исполнения флангового маневра, правильность выбора М. И. Кутузовым поворота после Москвы, как наименее рискованного и решавшего проблему ответственности за оставление столицы. В противоположность мнению последующих историков К. Клаузевиц считал, что М. И. Кутузов, выходя из Москвы на Рязанскую дорогу, не знал, что повернет именно на Калужскую, поскольку менее рискованным было бы сразу идти через Калужскую заставу[19].

Наблюдения, сделанные К. Клаузевицем, не получили признания в российской историографии: он, по мнению многих авторов, стремился принизить заслуги русских полководцев и солдат, преувеличить роль больших пространств, сурового климата, малую культурность России. Исключение составляет М. И. Богданович, чьи идеи перекликаются со взглядами К. Клаузевица.

А. Н. Попов в наиболее подробном из опубликованных описаний флангового маневра поставил себе целью сделать разбор всей той критики, которая была обрушена на М. И. Кутузова за деятельность, а точнее — бездеятельность, современниками. Главной заслугой автора стал подробнейший критический анализ поступков и высказываний таких фигур, как М. Б. Барклай де Толли, Л. Л. Беннигсен, Ф. В. Ростопчин, А. П. Ермолов. Вне критики А. Н. Попова остались М. И. Кутузов и царь.

Отправной точкой для особенно пристального внимания А. Н. Попова к психологии ключевых военных деятелей стало следующее положение: «Значение лица в общественной жизни народа, в среду которого еще поверхностно проникло образование и который привык к правительственной опеке (не правда ли это про нынешних россиян? — С. Ш.) определяется не столько личными достоинствами и даже заслугами, сколько служебным положением»[20]. Отсюда А. Н. Попов вывел проходящую через весь очерк идею о том, что причиной появления и борьбы «генеральских партий» против М. И. Кутузова были претензии на пост главнокомандующего, амбициозность, болезненное воображение многих из них. «Такое положение Барклая и Беннигсена не оставляло их одинокими соперниками и недоброжелателями Кутузова»[21]. Очевидно, что в действительности основой борьбы мнений была сложность и противоречивость самой военной обстановки, по этой причине порождавшей и самые разные рецепты победы.

Свое исследование развития взаимоотношений М. И. Кутузова с ведущими генералами, а также Ф. В. Ростопчиным, А. Н. Попов провел в подкрепление данной концепции. «Устраняясь от всякой оценки военных соображений, вовсе не входящих в задачу нашего сочинения»[22], автор очерка прежде всего показывал разлад среди генералов, выражавшийся в стремлении приписать себе славу того или иного удачливого действия, объяснял его исключительно личными недостатками претендентов. Намерения М. И. Кутузова во всей их переменчивости, поскольку они привели к победе в войне, критике не подвергались. В силу сознательного уклонения от стратегического анализа проблем флангового маневра и произвольного толкования ряда фактов очерк А. Н. Попова не может считаться добротным исследованием собственно Тарутинского марш-маневра.

К сожалению, слабые стороны работы А. Н. Попова были унаследованы современными авторами. Например, Н. А. Троицкий, пытаясь дезавуировать попытки П. А. Жилина, Н. Ф. Гарнича, Л. Г. Бескровного (почему не указал А. Н. Попова? — С. Ш.) зачислить Барклая в одну оппозиционную группу с Беннигсеном, опровергает это цитатой из его письма царю, в которой Кутузов характеризуется как «бездельник», а Беннигсен — «разбойник». Ничего не объяснив и не найдя других отличий Барклая от Беннигсена, в предыдущей главе Н. А. Троицкий декларировал полную преемственность деятельности Барклая и Кутузова[23].

Чтобы выяснить значение Тарутинского маневра, необходимо установить:

1) состояние и возможности русской и наполеоновской армий по ведению войны на момент оставления Москвы русскими, а отсюда — стратегические планы и методы противоборства сторон;

2) степень свободы действий главнокомандующего русской армии и императора Наполеона, степень влияния на них политической и морально-психологической обстановки;

3) изменение первоначальных идей, заложенных во фланговый маневр;

4) морально-политическое значение маневра на фоне острой борьбы генеральской оппозиции.

Занятие французами Москвы после полупобеды при Бородино стало кульминацией их похода в Россию. Понимание того, что их возможности в оккупации бескрайних просторов России весьма ограничены и давно превышены, мы видим у Наполеона уже в Смоленске в августе 1812 г., у М. И. Кутузова в Филях, где он сравнивал Москву с губкой, способной впитать в себя бурный поток наступления. Наполеоновская армия получила на короткое время заметное превосходство над русскими, если не считать их плохо обученные и вооруженные ополчения (которые одной своей численностью должны были оттягивать на себя весомую часть сил). Но один из элементов мощи и подвижности — конский состав кавалерии, артиллерии и обозов — оказался истощен, главным образом, суровыми условиями и перенапряжением сил. Другой элемент мощи — продовольствие войск — также сильно пострадал во время похода. Таким образом, Великая армия могла еще дать и выиграть сражение, но «сидеть на шее у неприятеля» уже — нет, не могла. Надежда на новое сражение после занятия Москвы окончательно пропала. Единственным достойным средством окончания войны могло быть заключение почетного мира, с каковой целью и была поставлена задача взять Москву. Данная мысль нашла свое отражение в вышедшем в 1814 г. труде Ф. Н. Глинки, посвященном М. А. Милорадовичу, а вовсе не взята у иностранных ученых-стратегов.

Наполеон не смог предположить, что Кутузов, отдавший древнюю столицу без боя, через несколько дней совершит опасный маневр, не позволяющий ему без урона и в порядке уклониться от столь желанного сражения. Еще более удивительно его пятинедельное бездействие в ожидании начала переговоров.

Русская армия также оказалась в критическом положении. С другой стороны, она представляла собой, по выражению М. И. Кутузова, «остатки» былых сил, которые поразил порок дезертирства и мародерства[24] (конечно, не надо это понимать буквально), в то время, как жажда мщения в войсках достигла апогея. С одной стороны, небольшая приостановка военных действий позволяла серьезно усилить пехоту и удвоить кавалерию, дождаться прихода нового союзника — зимы, после чего победа была бы гарантирована. Русской армии нужно было сохранить боевой дух и, не вступая в бой, выждать время, работавшее исключительно на нее. Последнее было самым трудным. Надо было очень верить командованию, чтобы, видя бездействие, принимаемое за трусость, попытки переговоров, чреватых позорным миром, сохранять дисциплину, выдержку, присутствие духа.

А. Н. Попов, раскрывая, в основном, борьбу амбиций высших чинов, также заметил существование этой драмы доверия армии к своему командованию. «Только глубокое доверие войск к давно знаменитому вождю могло предотвратить опасное волнение и ограничить борьбу мнений штабными толками и сплетнями… Такое положение дел не могло не иметь влияния на решение главнокомандующего, оно мешало свободе его действий и внесло колебания и нерешительность, если не в отношении к общему плану, то к отдельным действиям»[25].

Вопрос свободы действий главнокомандующего, устойчивости к политическому и морально-психологическому давлению после оставления Москвы стал еще острее, чем после оставления Смоленска, когда был фактически отстранен от командования М. Б. Барклай де Толли. Достаточно вспомнить совет в Филях, на котором большинство генералов склонилось в пользу сражения, глухое недовольство армии оставлением Москвы, требование царя, а затем комитета министров дать объяснения «столь нещастной решимости». Если бы немедленно по оставлению Москвы не последовало решительное наступательное действие в виде флангового маневра, пребывание М. И. Кутузова в занимаемой должности завершилось бы уже в сентябре. Поэтому идея флангового маневра пришлась как нельзя кстати, как средство решения проблемы доверия общества и армии к главнокомандующему. Армия, как и высшие генералы — Барклай и Беннигсен — ожидали, что занятие позиций на старой калужской дороге в близком расстоянии от Москвы неминуемо приведет к сражению с Наполеоном, вынужденному отвечать на угрозу пресечения своих сообщений.

О расчете на скорое столкновение с противником М. И. Кутузов писал в рапорте царю от 4 сентября (ст. ст.): «…обратив на себя внимание неприятеля, надеюсь принудить его оставить Москву». В следующем рапорте от 6 сентября он писал: «Сим способом надеюсь я, что неприятель искать будет мне дать сражение, которого на выгодном местоположении равных успехов, как при Бородино, я ожидаю»[26]. В отличие от других военачальников эта решимость была показной, предназначена для общественного мнения и царя, чтобы сохранить доверие военного руководства и получить неделю-другую для усиления армии. То, что это было так, видно из следующего рапорта царю от 11 сентября, в котором упор делался на укомплектование армии[27]. То, что М. И. Кутузов вовсе не колебался в давно сделанном выборе направления противоборства, исключавшем генеральные сражения, видно из подтекста всей его предыдущей переписки с императором Александром. В каждом рапорте, говоря о намерении дать новое сражение, имелась оговорка, подготавливающая царя к изменению своего решения. Царь Александр хорошо это понял на примере рапорта от 27 августа, в котором полководец доносил об отражении всех атак и одновременном отходе на 6 верст. В своем письме к сестре от 12 сентября он восклицал: «…о, эти шесть верст, которые отравили мне все удовольствие от победы при Бородино…».

В упомянутом рапорте от 6 сентября сразу после предположения одержать «равных успехов как при Бородино» следует абзац о вреде мародерства, поселившемся в армии и ставшем одной из главных причин отступления от Бородина. (Кутузов имел в виду самовольные отлучки во время боя). «Зло сие частью причиной и тому, что я, одержав жестокое сражение при Бородине, должен был после баталии отступать назад»[28]. Каждый, кто даст себе труд логически связать этот пассаж с предыдущим, увидит сквозящий между строк вопрос — а нужно ли нам второе Бородино, если последствия первого так чувствительны для армии.

В приказе по армиям от 30 августа также можно прочитать фразу, содержащую тот же вопрос. Вот она: «Генеральное сражение, которое неприятель, находясь от недостатка в продовольствии в гибельном положении, конечно, предпримет дерзость нам дать, должно решить его участь. С нашей стороны предпринимаются все способы поразить его»[29].

Действительно, зачем идти навстречу желанию противника навязать нам сражение, когда он ослабевает от недостатка продовольствия? Но формально Кутузов выражает готовность сразиться и ободряет войска. Хитрость Кутузова была понятна такому умному человеку как император Александр, тоже умевшему писать для непосвященных одно, а проводить в жизнь другое, но она обманула многих историков, не заметивших многозначную, многослойную структуру посланий, использовавших те или иные места из переписки фельдмаршала для подтверждения своих научных построений.

Мы убедились, что Кутузов не помышлял о втором Бородино ни до, ни после оставления Москвы, что он правильно выбрал путь к конечной победе в войне. Получив от маневра необходимый морально-политический эффект, фельдмаршал затем постарался отойти подальше как от Москвы, так и от Смоленской дороги, чтобы не «спугнуть зверя» раньше времени. Неожиданному для многих изменению цели маневра способствовал сам Наполеон, потерявший интерес к преследованию ускользающей русской армии. Он не нанес, как обычно, быстрых ударов превосходящими силами с разных направлений. Предположения Л. Л. Беннигсена и М. Б. Барклая де Толли о неизбежности атак Наполеона не оправдались.

Заняв позицию в 3–4 переходах от главных сил врага, Кутузов получил возможность заняться укомплектованием армии. Пребыванию в Тарутино способствовал запас провианта, находившийся в Калуге. Вот эта возможность и стала вторым по значению результатом маневра.

Высылка армейских партизанских отрядов на коммуникации противника хотя и была облегчена фланговой позицией, но могла осуществляться из любого положения с помощью наблюдательных отрядов наподобие того, который стоял на Тверской дороге. Одним из результатов маневра считается быстрое укомплектование армии. Это не совсем так. Наиболее крупный отряд резервных войск — дивизия Н. Ю. Урусова из войск Д. И. Лобанова-Ростовского — своей головной бригадой подошла к Москве по Владимирской дороге уже 2 сентября, когда армия еще только выходила на Рязанскую. Девять резервных полков или 20 тыс. рекрутов могли влиться в армию между 2 и 10 сентября. Получилось иначе, эти войска не смогли догнать армию. На ее усиление поступили другие войска: отряд из Калуги в 6 тыс. человек и дивизия В. А. Русанова в 14 тыс., и прибывшая к армии 18–22 сентября из Рязани.

Подводя итог, можно согласиться с К. Клаузевицем, что, с точки зрения стратегии, поворот на Калужскую дорогу не привел к решительным результатам, но благоприятствовал успеху русской армии в кампании 1812 года. С морально-политической точки зрения маневр сыграл неоценимую роль.

Успешное проведение Тарутинского марш-маневра продемонстрировало всей армии и народу: Наполеон в ловушке, его армия выдохлась и не может, как раньше, использовать всякий подходящий случай для нанесения стремительного и точного удара. Успех маневра в соединении со страшным очистительным жертвенным пожаром Москвы вызвал новый подъем народного духа и осознания могущества России.