От тёмного истока

Глава 3. Схождение в долину тьмы

Никогда я не был большим любителем подниматься рано по утрам. Конечно, с одной стороны, это явное следствие того, что и завершаю я свой земной день обыкновенно весьма поздно — «сова» есть «сова». Тем не менее, с другой стороны, если постараться-таки лечь вечером пораньше, и даже если удастся быстро уснуть, что само по себе тоже, кстати, проблема, утром ничего не изменится — после звонка будильника организм решительно отказывается покидать пододеяльный уют, всячески неадекватно реагируя на неизбежное насильственное нарушение сего отказа.

Счастье ещё, что нынче вашему покорному слуге рано вставать приходится редко — зачем? Вся агентская служба в течение зимы-весны 20.. года сводилась к рутинным и простым заданиям: перевозка секретных документов (иногда потрясающей древности — да-да, вплоть до каменных табличек), постовая работа (прибыл в определённую точку пространства-времени, зафиксировал присутствие некоего паранормального явления, или отсутствие такового, в первом случае дождался оперативной группы, и в любом случае убыл восвояси), ну и так далее, и тому подобное, скучные будни рядового агента. Я уже начинал подумывать, что моё первое невероятное и жуткое приключение было чем-то вроде проверки, обряда инициации, или, напротив, результатом того, что я сам проявил излишнюю инициативу и служебное рвение — чай, не одну работу сменил, должен помнить, что на новом месте всегда так бывает — сперва помчишься с места в карьер, а после поосмотришься, пооботрёшься, видишь, что и поспокойнее можно работать, и дальше всё течёт своим чередом…

Да только Организация — это вам не кадровая служба, и не отдел безопасности бюро по трудоустройству. И довольно быстро мне об этом напомнили.

Вчера, 13 мая 20… года, когда я сидел себе спокойно и тренировал деволюмизацию, с переменным успехом пытаясь растворить в воздухе не только себя, подушку кресла, спинку кресла и подлокотники, но также ещё и кусочек пола, в мою потустороннюю усадьбу заявился Сефирос. Очень озабоченный, чего я не наблюдал с Нового Года, когда не сбылось очередное пророчество насчёт Конца Света. Почему-то руководство Организации и, в особенности, мой хвостатый куратор с величайшей серьёзностью относились ко всем этим дурацким предсказаниям, пророчествам и прорицаниям насчёт грядущего Армагеддона, и на каждую мало-мальски мелькающую в средствах массовой информации дату устраивало усиленный режим несения службы, рассылая до унылого неизменные указивки: «увеличить объём наблюдения за ментальным пространством… обеспечить присутствие в физической реальности не менее двух агентов на подотчётный регион одновременно… выходить на связь с руководством каждые четыре часа…». Увеличивали, обеспечивали, выходили, разумеется, ничего в эти даты экстраординарного не происходило, но зато потом Сефирос, и, по отзывам коллег, остальные директора пребывали в приподнятом настроении, и изволили даже шутки шутить, чего в обычное время за ними отродясь не замечали. На мои же прямые, как у всякого неофита, вопросы «на фига?!», Сефирос единожды лишь позволил себе туманно намекнуть, что это, мол, только нам, маловерам и непосвящённым, кажется, что ничего не происходит, а вот тем, кто имеет доступ к «высшим сферам», им-то видно, сколько ужасов и кошмаров угрожают человечеству в эти даты, и если только Организация ослабит контроль, то о-о-о… Так и выразился. Высшие сферы. По-моему, он мне заливал, как политрук стажёру. Ну и ладно.

Итак, у меня на пороге появился очень не склонный к веселью полосатый мой начальник, и, даже не поздоровавшись, сразу спросил:

— Товарищ Малинов, у вас ваш диплом здесь?

Я опешил:

— Какой диплом?!

— Какой, какой — синенький такой, какой же ещё! На красненький ведь не потянули? Не вы ли у нас аж цельный магистр социальной психологии? Окончили же вроде, если мне не изменяет память, соцфак Московского педуниверситета семь, что ли, лет назад? Было дело?

— Ну… было… — ответил я, несколько удивлённый неожиданным интересом руководства к моему образованию.

— Ну вот и покажите мне ваш диплом.

Я хмыкнул и полез в секретер искать давным-давно отправленную туда на вечное хранение стопку моих «земных» документов. Квалификацию подтверждать будем, что ли? Да какую, к свиньям, квалификацию? Где это учат на секретного потустороннего агента? Или как раз на курсы отправлять будут? Ничего не понимаю.

— Вот, пожалуйста, — я выудил из недр секретера документ, и, предварительно сдув с него довольно густой слой пыли, протянул Сефиросу. Всем своим видом я изображал недоумение и некоторое даже возмущение.

— Умгу… Вы не могли бы развернуть оценочную ведомость? Лапами неудобно…

Я раскрыл вкладыш и положил его перед котом.

— Математика — «три», — бормотал Сефирос. — социальная психология — «четыре»… всемирная история — «пять»… так, так… переверните, пожалуйста… ага… практика, тема магистерской диссертации… ух ты, хм, хм… интересно. Ну ладно, всё ясно, забирайте. Как вы, товарищ Малинов, относитесь к СЭНу?

— К кому, к кому?

— К санитарно-эпидемиологическому надзору.

Я рассказал анекдот про грузина, устроившегося на работу в санэпидемстанцию. Сефиросу понравилось, он даже похихикал, возможно, потому, что в анекдоте упоминались мыши. Нахихикавшись, он вновь посерьёзнел и сказал:

— Ну что, раз всё так весело, завтра в половине девятого утра будьте добры явиться в здание Управления Роспотребнадзора по Московской области. Мытищи, улица Семашко, два. Запишите. Там подниметесь на третий этаж, найдёте кабинет 311. Спросите Зиновьева Николая Анатольевича. Вам предстоит поучаствовать в весьма серьёзной операции, а Николай Анатольевич является её координатором. Он директор отдела по борьбе с биологическими угрозами. Ну и заодно довольно крупная шишка в вашем государственном Облпотребнадзоре, я точно не вдавался в подробности, всё равно в людских социальных отношениях я мало что понимаю. Но я знаю его давно, он очень опытный администратор, в Организации уже больше тридцати лет… В общем, он выдаст вам всю необходимую информацию и официальное план-задание. Вы записали адрес?!

Но я так был ошеломлён половиной девятого утра, что пропустил мимо ушей почти всю сентенцию своего непосредственного начальника.

— Полдевятого?! С ума сойти, это ж вставать часов в семь с этими московскими пробками!

— Товарищ Малинов, во-первых, утром все едут в центр, а вам, напротив, в Мытищи надо, а во-вторых, — внезапно повысил голос Сефирос. — потрудитесь слушать, когда руководство даёт вам указания, а не размышлять о своём прекрасном сне! Записывайте адрес немедленно!

Я почувствовал, что краснею. Сефирос, видно, решил, что я устыдился своей неисполнительности, и уже более мягким тоном произнёс:

— Вам предстоит довольно трудное задание. Мы уже, по-видимому, потеряли одного агента на этом деле, и мне не хотелось бы, чтобы вам мешала ваша же невнимательность.

Откуда полосатому директору было знать, что краснею я от злости, как Юлий Цезарь. Я никогда терпеть не мог, когда на меня рявкали, да ещё делая при этом начальственный вид. И я уже готов был выдать своему боссу по полной (кстати, во многом именно такое отношение к хамству со стороны руководства и было причиной довольно частых смен места работы в моём «земном» прошлом), но то, что Сефирос сменил тон, обезоружило меня, и я лишь спросил несколько сдавленным голосом:

— Как уже потеряли агента?

— Я не сказал, что потеряли, — буркнул Сефирос. — Я сказал «возможно потеряли». Я вечером вышлю вам отчёты этого агента — обязательно прочтите, чтобы знать, с чем вам предстоит иметь дело. В двух словах — поедете в командировку в Подмосковье на одну довольно странную сельскохозяйственную усадьбу, под прикрытием как инспектор Санэпиднадзора. Поэтому нужен ваш диплом. Конечно, мы тут не питаем особенных иллюзий насчёт вашего владения специальностью социального психолога, но всё-таки это лучше, чем ничего. По легенде, вы будете обследовать психологический климат на производстве. И заодно — сортиры, душевые, и прочее. Условия труда, в общем. А на самом деле… Ну, это вам завтра Зиновьев расскажет. Я, кстати, возможно, тоже подъеду. Но не уверен. Так что постарайтесь найти общий язык с Николаем Анатольевичем. Во всяком случае, хотя бы не перебивайте его, когда он будет давать вам указания. Он же тоже старше вас по званию. И гораздо менее терпимо относится к нарушению субординации.

— А я, между прочим, нетерпимо отношусь к ору, — пробормотал я.

— Что? Не перебивайте опять! — нетерпеливо махнул лапой Сефирос. — Значит, завтра, полдевятого, в Мытищах, на Семашко, два. Всё! Мне некогда, я ухожу. Не опаздывайте!

И с этими словами директор отдела мониторинга ментального пространства быстро растворился в воздухе, не оставив даже улыбки.

Вот так и вышло, что в начале восьмого утра 14 мая 20… года страшно зевающий и крайне хмуро выглядящий агент Малинов А.К. погрузился в пресловутый чёрный трамвай, который являлся обычным средством его, агента Малинова А.К., транспортировки из своей потусторонней усадьбы в обычную реальность современной Москвы, и спустя четверть часа поездки в указанном транспортном средстве очутился на Ростокинском проезде — где всякий раз начинал свои земные похождения.

Однако на сей раз хитрый агент Малинов не пошёл к своему гаражу на улице Касаткина, где стоял его старый верный седанчик, и не стал пижонски ловить мотор, как было у него в обычае, когда по той или иной причине (как правило, связанной с употреблением спиртных напитков), он не желал садиться за руль. Хитрый агент Малинов прекрасно знал — несмотря на то, что его начальник был частично прав насчёт направления движения основной массы автомобилей в Москве по утрам, Мытищи всё равно очень тесный город, а Ярославское шоссе в районе Кольцевой автодороги забито и утром и вечером в обе стороны. Да и обратно агенту Малинову ехать совсем не вечером — направление пробок поменяться не успеет. Поэтому агент Малинов решил воспользоваться своим любимым железнодорожным транспортом — попросту говоря, сесть на электричку на платформе Маленковская, доехать до платформы Тайнинская, и от неё дойти до улицы Семашко пешком.

Пройдя краем парка «Сокольники» по насыпи вдоль Ярославской железной дороги мимо давно обрушившейся старинной парковой ограды, ваш покорный слуга спустился к платформе, дождался ближайшей электрички, и после неутомительной и даже довольно приятной двадцатиминутной поездки, очутился на родине московского водопровода.

Узкий неасфальтированный переулок вывел меня на улицу Семашко. За покосившимися заборами стояли ветшающие маленькие деревянные домишки. Здесь ещё чувствовался дух старого Подмосковья, полудеревенский, дачный, с белыми наличниками на полуслепых окнах и непременными курами, копающимися в пыли крохотных двориков… Впрочем, кур не было. А ровный асфальт и выглядывающее из-за крон тополей большое современное кирпичное здание Облпотребнадзора недвусмысленно намекали, что скоро нынешняя цивилизация во всём её удручающе-стабильном великолепии раздавит и эти тихие улочки и домики, превратив их в никому не нужные «элитные» кварталы таунхаусов или вовсе в парковочные площадки.

Охрана на входе в здание пропустила меня безо всяких вопросов, едва услышав номер кабинета и имя Зиновьева. Я-то уж думал, придётся невидимкой просачиваться… Поднявшись на третий этаж, я довольно быстро нашёл 311-й кабинет, постучался, и, услышав официальное «Войдите!», нажал ручку двери.

Кабинет был не слишком велик — в нём не уместился бы «обкомовский» т-образный стол для заседаний, но и отнюдь не мал — восемь шагов пришлось мне пройти, прежде чем я оказался лицом к лицу с директором отдела по борьбе с биологическими угрозами Организации. По размеру кабинета, конечно, можно было заодно примерно прикинуть вес сей важной персоны и в земных официальных кругах. Получалось прилично — не меньше зам. начальника какой-нибудь некрупной конторы областного масштаба. Шкафы красного дерева вдоль стен, под ногами не какой-то там линолеум, а ковёр с мягким ворсом, массивный стол с фигурной резьбой, традиционные флаги — государственный и областной, а вот между флагами на стене по центру — не обыденный портрет нынешнего президента, а чёрно-белое фото, изображавшее некоего пожилого благообразного господина с весьма пышными белыми усами и бородой.

Человек, поднявшийся мне навстречу из-за великолепного резного стола, был под стать своему обиталищу — уже не молод, но и не слишком стар, гладко выбрит, с прямыми, зачёсанными назад волосами, почти не тронутыми сединой. Безукоризненно белая рубашка, строгий галстук. Черты лица крупные, твёрдые, как будто на памятном барельефе. Это лицо могло бы понравиться, но его портило застывшее выражение строгости — маска начальника, который никогда не забывает, что находится перед подчинёнными и должен соответствовать.

— Здравствуйте, — вежливо сказал я начальнику. — Вы Зиновьев Николай Анатольевич?

— Здравствуйте, — бесцветным голосом ответил тот. — А вы?

— Я Андрей Малинов. Мне сказали, что я должен сегодня явиться к вам…

— Вы почему не представляетесь по форме, товарищ агент? — всё тем же бесцветным голосом спросил Зиновьев (это, конечно, был он).

И опять я почувствовал, что краснею. И опять отнюдь не от стыда. Однако, сдерживая себя, я с отвращением произнёс:

— Агент Малинов по заданию прибыл.

— Я директор отдела по борьбе с биологическими угрозами Организации. Зовут меня Зиновьев Николай Анатольевич.

— Здравия желаю, товарищ директор, — угрюмо произнёс я. Как будто мне в обычной жизни не хватило всей этой игры в солдатики!

— Приветствую, товарищ агент, — и Зиновьев наконец-то протянул мне руку. — А теперь докладывайте.

— Я? — изумлённо спросил я. — Э-э, позвольте, а что, собственно, мне докладывать? Я, в общем-то, пришёл сюда…

— Ваши соображения по делу, товарищ агент. Ваше задание, ваши мысли по его исполнению. Я удивлён, что не вижу в ваших руках письменного доклада, но не будем формальны. Изложите устно.

— Но товарищ директор отдела, я только вчера был проинформирован об этом задании…

— И что? Насколько мне известно, вы имеете представление о характере предстоящего мероприятия, и больше того, вам были доведены рапорты ранее назначенного на эту миссию агента. Так что, опять же, я крайне удивлён вашей некомпетентностью. Как вы предполагаете вообще работать в Организации, если…

Тут я перестал слушать. А Зиновьев продолжал разоряться, всё насчёт моего служебного несоответствия, но только всё это я уже слышал раньше от вышестоящих персон, особенно когда служил в государственных органах, ну и в военкомате вы тоже наверняка слышали подобные вещи, даже если, к вашему счастью, вам не довелось продолжить знакомство с военными в их среде обитания…

Ладно же, подумал я. Тут тебе не военкомат, да и ты мне не начальник. И увольнения мне бояться вроде незачем. Сейчас я тебе устрою. До этого момента бюрократизм и субординация, имевшие место быть в Организации, касались меня лишь вскользь, хотя, конечно, от других агентов я знал, что, как и в любой силовой конторе, здесь был и устав, и дисциплина, и стандартные формы обращений, приветствий, донесений и т. д. Но мой непосредственный начальник Сефирос в общем-то не был склонен к формализму, да к тому же я прекрасно знал, насколько я редкая птица и насколько ценен для Организации со своими способностями. Однако Зиновьев, по видимому, об этом не знал. Или слышал (должен же он был хотя бы поверхностно ознакомиться с личным делом агента, которого собирался использовать в координируемой им операции), но принимать к сведению не хотел. Видал я таких начальничков. Почитателей дисциплины. Но не желающих принимать к сведению ничего, что противоречило бы их взглядам на процесс несения службы. Особенно на процесс несения службы подчинёнными.

На самом деле я ничего такого особенного вроде бы и не сделал. Не плюнул ему в рожу. Не обозвал его каким-нибудь подходящим эпитетом. Матерным, желательно. Хотя хотелось именно этого. После недосыпа. Или чего-нибудь ещё похлеще. Много чего хотелось. Однако я всего лишь подошёл, аккуратно подвинул товарища Зиновьева (он столь опешил в тот момент, что даже не подумал сопротивляться) и уселся в его кресло, закинув ноги на его стол в ковбойской манере.

И посмотрел ему в глаза.

Кое-что мы поняли друг о друге, смотря вот так напрямую, и на секунду я даже усомнился в своём бунте, ибо в глазах начальника действительно не было никакого желания меня обидеть, унизить, оскорбить, были там только служба, формализм и строгость… Да и он сам видимо, увидел и понял, что я тоже пекусь о благе дела, службы, правда, несколько по-своему, но… Возможно, мы поняли бы друг друга, но тут с кресла, стоявшего в дальнем углу кабинета, внезапно раздалось очень громкое мяуканье (как со двора в мартовскую пору), и в нём (кресле) материализовался Сефирос.

— Товарищ директор! Товарищ агент! Николай Анатольевич! Прошу вас, разрешите мне переговорить с агентом Малиновым! Немедленно! Товарищ Малинов, подойдите сюда сейчас же! — какая-то нотка в голосе хвостатого директора заставила меня снять ноги со стола Зиновьева, встать и подойти к дальнему креслу.

Кошачий шёпот больше всего походил на змеиное шипение. Однако все слова были вполне различимы и доходчивы:

— Прекратите это немедленно! Вы сошли с ума, Малинов! Хоть вы и можете проходить сквозь стены, видеть непознаваемое и убить человека огурцом, но ничто из этого не спасёт вас, если вами по-настоящему займётся Зиновьев! Если он, как он сам выражается, «примет меры»… Как вы думаете, почему вообще обычный живой человек безо всяких там паранормальных способностей оказался в Организации, да ещё стал директором отдела? Вы себе даже не представляете, на что он способен. Он может превратить жизнь любого в бюрократический и процессуальный ад! Вы Кафку читали хотя бы когда-нибудь? Сейчас же извинитесь и ведите себя согласно субординации, иначе даже я не смогу вам помочь!

Откровенно признаться, больше из заботы о нервах своего усатого начальника, я выполнил его просьбу — извинился. И даже сделал вид, будто веду себя согласно субординации — принял, как полагается по древнему петровскому указу, «вид лихой и придурковатый…» Ладно, подумал я. Хрен с вами обоими. В тот момент я ни капли не боялся Зиновьева и его «мер». Впоследствии, однако, я понял, что Сефирос тогда меня здорово спас от моей же собственной глупости… Зиновьев и вправду был способен на многое. И я бы тогда просто не сумел с этим справиться.

В общем, кончилось всё это тем, что я деревянным голосом произнёс:

— Товарищ директор отдела, прошу извинить меня за неадекватное поведение. Впредь обязуюсь не допускать подобных ошибок. По существу заданных мне вопросов докладываю, что рапорт агента Кримсон Рихтера изучил, и полагаю…

— Ладно, — поднял руку Зиновьев. — Раз изучили, значит, некоторые обстоятельства дела вам знакомы. Я надеюсь. Однако, уверен, вы не сможете сообщить ничего ценного, не зная, кто такой Залесьев Владислав Владиславович, и что собой представляет поместье «Зелёная Долина».

Ещё бы, подумал я. Вы же, начальники, не сочли нужным сообщить мне подробности. Всё, что я получил, был невнятный рапорт неизвестного мне агента. А потом вы требуете доложить соображения по делу. Как будто я опять на проклятой службе. Видно, никуда не деться от этого.

Что ж, читатель, я приведу здесь копию присланного мне вечером предыдущего дня рапорта ранее назначенного на это задание агента. Какие, по-вашему, соображения можно было из этого извлечь?

Начальнику отдела по борьбе с биологическими угрозами Организации

Зиновьеву Н.А.

От специального агента

Кримсон Рихтера

(Несекретно. Передано по ментальному нетворку)

РАПОРТ

Настоящим докладываю, что, действуя согласно полученному заданию, 10.05.20.. приступил к рекогносцировочной отработке объекта. Сельскохозяйственная усадьба «Зелёная долина», Дмитровский район Московской области.

Прибыл на место от базы 470, используя Ч-форму, непосредственно к усадьбе приближался только используя Л-форму или Т-форму. По моим данным, слежке, наблюдению не подвергался.

В процессе отработки установил следующее: усадьба «Зелёная долина» ведёт агропромышленное производство. Имеются посевные поля, огороды, мясомолочная и свино-фермы, снабжённые современной агротехникой. Рабочая сила — местное население, признаков насильственного принуждения к труду не замечено. Пути сообщения — асфальтированная автодорога от Дмитровского шоссе (55-й километр), одноколейный подъездной путь до железнодорожной станции Икша Савёловского направления.

Охраняется силами неопознанного частного охранного предприятия. Общее количество охранников в смене около десяти человек, имеется дежурная часть, расположенная вблизи от поместья. Вооружение — пистолеты и помповые ружья, автоматического оружия не замечено.

Основные ответственные лица: владелец и непосредственный руководитель граф Залесьев Владислав Владиславович, управитель усадьбы Пузин Владимир Владимирович, начальник охраны Алексей (фамилию и отчество установить не удалось), жена владельца Залесьева Мария Хосевна.

Паранормальная активность объекта: никаких точных данных зафиксировать не удалось. Однако моё личное чутьё, влияние которого на мои мысли и действия я, как известно, не могу игнорировать, говорит мне, что в регионе усадьбы имеются значительные возмущения ментального поля. Иными словами, здесь действует некая крайне мощная паранормальная сила, и, вероятно, не одна. Завтра, 11.05.20.. я намереваюсь приступить к более глубокой отработке объекта (находясь в Т-форме проникну непосредственно в поместье), в ходе которой рассчитываю найти этому конкретные доказательства.

Одновременно вынужден сообщить, что, учитывая размеры поместья, выделенного восстанавливающего пайка хватит только на один полноценный рекогносцировочный заход. Соответственно, ожидаю доставки не позднее 0.00 12.05.20.. к базе 470.

На этом рапорт заканчивался. Очевидно, агент так и не вернулся со своего «более глубокого» рекогносцировочного захода.

Конечно, я не ограничился лишь прочтением рапорта. Но по нетворку Организации я мог пробить лишь сведения о специальном агенте Кримсон Рихтере да местоположение базы 470. Карточка Кримсон Рихтера оказалась заблокирована надписью «Находится на особо важном задании, для получения дальнейших сведений, пожалуйста, введите код доступа ранга не ниже директора отдела». База же 470 была стандартным оперативным кабинетом, замаскированным под заброшенную трансформаторную будку на 54-м километре Дмитровского шоссе. То есть практически никаких новых сведений. Что такое «Ч-форма, Л-форма, Т-форма», я так и не понял. Почему при составлении рапорта агент Рихтер руководствовался неким «личным чутьём», не боясь сообщать о нём даже такому строгому начальнику, как Зиновьев, также осталось неясным. Понятно было одно: наши боссы учуяли у себя под боком сильное возмущение ментального поля, послали на разведку достаточно опытного агента с некими своеобразными способностями, агент пропал на задании, и тогда они решили обратиться к способностям моим. Хотя я, очевидно, был куда менее опытен. Мутное дело, в общем.

И рассказ Зиновьева отнюдь не развеял моих опасений:

— Итак, товарищ агент, как вы уже знаете, речь идёт о некой сельскохозяйственной усадьбе «Зелёная долина», владельцем и непосредственным правителем которой является граф Залесьев Владислав Владиславович. Да-да, настоящий граф. Я сейчас вам дам краткую историческую справку, чтобы вы не удивлялись. Думаю, вы найдёте информацию полезной.

Видите ли, то, что в этой самой пресловутой «Зелёной Долине» нечисто, было известно весьма давно. Можно даже сказать, испокон веку. У окрестных жителей место это всегда слыло «нехорошим», хотя почему, никто точно сказать не мог. Здесь не было заброшенных кладбищ, не было даже каких-нибудь древних доисторических святилищ, никакие менгиры не смотрели пустыми каменными глазницами со здешних холмов. Собственно, люди попросту всегда избегали этой долины, хотя даже не удосужились придумать никаких страшных легенд в оправдание своей осторожности. Здесь не селились, не хоронили, и даже старались не охотиться и по грибы-ягоды сюда не ходить.

На самом деле, такого рода места не редкость на Земле, поэтому, хоть оно и было ещё эдак с XIV века помечено в служебных документах Организации как «урочише нездраво», мы даже не брали его под постоянное наблюдение.

Однако всё изменилось, когда в конце XVI века царь Иоанн IV Васильевич Грозный одной из своих бесчисленных «жалованных грамот», раздаваемых тем, кого он в тот или иной момент решил считать верными себе людьми, отдал «на вечное владение» этот кусок земли, вместе с ещё парой деревень и пустошей, примыкавших к Дмитровской дороге, одному мелкому боярину из опричников. Фамилия боярина была Залесов…

Залесов этот оказался быстр на подъём, собрал свою немногочисленную челядь, переехал из Москвы в крупнейшую из дарованных деревенек, довольно скоро обследовал всю пресловутую долину и приказал земли распахать и заселить. Надо отдать ему должное — не в пример своим современникам, он совершенно не обращал внимания на суеверные увещевания местных старожилов. Пару-тройку наиболее ретивых кликуш он выпорол и отправил на чёрные работы, после чего остальные его новоподданные позакрывали рты и поняли, что нового хозяина они боятся больше, чем невнятных страшных сказок стариков. Хотя, если быть совсем точным, то боярин Залесов сперва всё же прислушивался к их словам. Однако после личного обследования дальних залешённых уголков, он и велел выпороть злосчастных хранителей спокойствия долины, а земли немедля пустить в оборот, не считаясь ни с какими суевериями. Кстати, из этого похода, по словам современников, он вернулся, недосчитавшись троих своих спутников — и ни словом он и вернувшиеся с ним дружинники не обмолвились об их судьбе.

Так или иначе, долина была распахана, в её центре заложена хозяйская усадьба, леса стали боярскими охотничьими угодьями, луга по краям живописных оврагов — пастбищами и покосами.

И вроде бы с поселившимися там людьми ничего страшного не произошло. И довольно быстро с долины сошла дурная слава «нечистого» места.

Зато перешла эта слава на род Залесовых-Залесьевых. Хроники, метрики, записки и наблюдения на протяжении веков повествуют словно бы о какой-то мрачной туче, сгущавшейся над боярами.

До того, как Залесьевы вступили во владение новой усадьбой, они были вполне обычными представителями своего социального слоя и своей эпохи. Но после…

Они почти никогда не выезжали в свет. Даже в XIX веке, когда Залесьевы могли уже потягаться древностью рода с большинством дворянских фамилий того времени, они предпочитали затворничество в своей «Зелёной Долине» всяческим балам и рандеву. А в прежние времена Залесьевых и вовсе не видали за пределами своих угодий. В Смутное Время пришедшие на их землю поляки нашли усадьбу пустой, а деревни почти безлюдными. Хотя никто никогда не слышал и не видел, чтобы бояре с людьми уходили на восток, спасаясь от нашествия. И почему-то захватчики даже не решились сжечь усадьбу. Просто ушли. Кстати, интересно, что спустя двести лет, во время наполеоновского вторжения, история повторилась. Правда, здесь она до поры не была окутана ореолом таинственности, ибо тогдашний владелец усадьбы, Владимир Залесьев, служил в чине капитана в драгунском полку, и на расспросы кратко сообщил, что его семья и все крестьяне ушли «в леса». Этот Владимир, к слову, неплохо проявил себя на военном поприще, хотя и были какие-то смутные обвинения в излишней жестокости к сдававшимся в плен вражеским солдатам. Он прошёл всю наполеоновскую кампанию, побывал во Франции, по слухам, обратно в Россию возвращался через Швейцарию и Германию. За геройство в боях Залесьев был возведён в графы, вскоре после окончания кампании вернулся в «Зелёную Долину», женился, и, едва успев произвести на свет сына, умер. В возрасте двадцати семи лет.

Вообще Залесьевы редко доживали до старости. Их дети рождались мертвыми или умирали в младенчестве, оставляя в каждом поколении одного, много — двух наследников, почти исключительно мужского пола, словно бы лишь для того, чтобы длилась агония проклятой семьи. В большинстве метрик в качестве причины смерти взрослых представителей рода фигурируют различные болезни, неизлечимые или вовсе непонятные для врачей тех времён: «малокровие», «чахотка», «лихорадочный припадок», «горячка», «удар» и так далее.

Также очень странно, но мало кто из соседей и вообще современников Залесьевых мог похвастаться знакомством с представительницами прекрасной половины сей загадочной фамилии. Дочерей — если выживали — Залесьевы отдавали замуж за мелких дворян или разночинцев в самые дальние уголки Российской Империи или вовсе за границу. Своих же жён графы привозили в поместье в закрытых экипажах, о помолвках и свадьбах никогда не объявлялось, а вскоре после рождения жизнеспособного наследника графини тихо умирали, от тех или иных причин, наиболее характерные из коих я уже перечислил ранее.

И ряды каменных крестов и склепов пополняли фамильное кладбище у церкви, выстроенной Залесьевыми в крупнейшей деревне имения — Парамонове.

Но что самое печальное, странные смерти и болезни не обходили стороной и простое население долины. Среди залесьевских крестьян то и дело возникали моровые поветрия, которые, однако, были весьма локальными и обходились малым количеством жертв, а потому так ни разу и не привлекли внимания властей. Иногда сообщалось также о пропажах жителей деревень, чаще всего молодых девушек. Частота подобных случаев доходила порой до пяти-шести за сезон! Впрочем, как только, казалось, череда исчезновений готова была преодолеть некую критическую черту и вызвать хоть какую-то реакцию со стороны органов правопорядка, пропавшие находились. Никто из них не помнил, что с ними произошло, максимум, чего от них можно было добиться, это невнятных слов о том, что их «леший попутал». В соседних деревнях, и даже в ближайшем городе Яхроме, кстати, до сих пор можно услышать от старожилов выражение «заплутал, как залесьевский» или «обеспамятела, как девица с Залесьевского».

Можно ещё рассказать о таинственных огнях над лесами, о непонятном гуле, якобы идущем из-под земли в дальних уголках долины, о том, что в упомянутой церкви не задерживались священники — всеми правдами и неправдами старались уйти в другие приходы, умирали от всё тех же непонятных болезней, были случаи сумасшествия, самоубийств, и даже оставления сана…

Казалось бы, совокупность всех этих происшествий и тенденций на протяжении веков не могла не стать объектом хоть какого-то расследования — юридического, церковного, хотя бы медицинского — но нет! Да и могло ли быть иначе в нашей несчастной стране? Ведь я не сказал вам главного — Залесьевы были фантастически, невероятно, сказочно богаты… Если им что-то было нужно — и неважно, шла ли речь о каком-то усовершенствовании усадьбы, партии крепостных или молчании местного либо столичного чиновника — они это покупали, не торгуясь, по запрошенной цене — если им это действительно было необходимо.

И кто бы стал расследовать их деяния в старой царской России? Ведь даже определённых последствий или жертв вроде бы и не было! Чего лезть в сугубо личные дела дворянской семьи?! А если жертвы и были, то кто они? Всего лишь крестьяне, вплоть до 1861 года по сути полная собственность упомянутой семьи! И ещё эта старая сказка о том, что хозяину якобы невыгодно изводить своих рабов! Ведь даже в Организации тогда нашлись люди, считавшие причиной всем эти странным смертям и происшествиям что угодно — только не злую волю хозяев поместья. Мол, зачем им это, они же уничтожают так источник своих баснословных доходов.

Ибо всегда считалось, что основой богатства семьи была прибыль от рачительного хозяйствования в пресловутой усадьбе. Да, экономика поместья и в самом деле всегда оставалась весьма доходной. Но только взглянув на это дело не в течение одного года, или даже десятка лет, а исторически — оставалось только задаться вопросом: да сколько же денег на самом деле можно получить исключительно с сельскохозяйственной деятельности?

Местные жители же, казалось, были погружены в какую-то мрачную апатию, и даже не думали предпринимать никаких шагов для улучшения своего положения — картина, однако, вполне типичная для крепостной России! Но и после отмены крепостного права ситуация не улучшилась — никто из крестьян не ушёл добровольно с земель Залесьевых, все они остались их арендаторами, что было достаточно нетипично для того периода — ведь этот известнейший указ Александра II, как известно, вызвал весьма серьёзный отток крестьянства в города… Что привело к росту пролетариата, и в конечном итоге, разумеется, способствовало… Впрочем, у нас тут не урок истории. Думаю, вы с вашим гуманитарным образованием и так вполне осведомлены о действительных причинах тех или иных социальных потрясений. Соответственно, вы тоже не можете не найти странной вот эту приверженность залесьевских крестьян своим хозяевам и этой несчастной долине.

Да, несмотря на многие перемены в России во второй половине XIX века, для объекта нашего наблюдения практически ничего не изменилось. И только лишь Октябрьская Революция 1917 года сумела положить конец этой таинственной мрачности, окружавшей поместье.

Странная картина встала передо мной: сумрачная туманная долина с выморочными деревнями, где течение времени лишь усугубляло гибельность существования людей. Но они, как сомнамбулы, трудились до седьмого пота на своих губителей и угнетателей на протяжении столетий, не имея даже надежды уйти из-под гнёта, ибо вся российская цивилизация и государственность как будто существовали только лишь для того, чтобы помогать сверхъестественным тёмным силам, получившим олицетворение в представителях привилегированного социального слоя, мерзкой дворянской семейке, высасывать жизненные соки из них — местного населения и окружающего мира для удовлетворения своих противоестественных потребностей…

Вот, вот почему я всегда ненавидел всяческую элитность и элитарность! Богатство, успешность и алчность!

Видимо, моё лицо — как обычно! — выдало закипевшие во мне эмоции, ибо Сефирос, зорко глянув на меня, произнёс:

— Вот только не вздумайте выйти в крестовый поход, Малинов. Вы отправляетесь туда не истребить суперзлодея в лице Владислава Залесьева, буде даже он таковым является, а исключительно для разведки! И только для этого используйте ваши прекрасные способности, будьте так добры! Видите ли, дело в том, что ваша миссия — вероятно, наш последний шанс узнать, что же на самом деле происходит в «Зелёной Долине», прежде чем принять решение о применении особых силовых мер. Я буду с вами откровенен — да, мы можем стереть эту усадьбу с лица Земли. Но стоит ли игра свеч? То бишь, таких крайностей? И не зная, что на самом деле там творится, мы с трудом можем представить, какие последствия могут вызвать наши действия.

Проникнуть непосредственно в усадьбу и окинуть происходящее в ней ментальным взором мог Кримсон Рихтер — но ему не удалось — и можете вы. И больше ни один агент во всем российском департаменте Организации. Вы понимаете теперь, какая ответственность лежит на вас? Будущее всех жителей долины — вот этих самых несчастных крестьян, о которых вы, вероятно, сейчас думаете — нынче зависит от вашей осторожности и такта. Вы работаете под прикрытием — ни на секунду не забывайте об этом! И никакой ковбойской пальбы! Тогда, в подвалах МГУ, вам повезло — вам даже выразили благодарность за ваши действия — хотя я был не согласен, и, по-моему, следовало бы напротив, объявить вам взыскание за нарушение плана работы Организации. Но тогда ставки не были столь высоки. И если теперь вы опять нарушите указания… Впрочем, я не желаю вас пугать. Я считаю более правильным воззвать к вашему чувству ответственности и долга. Если Залесьев действительно является тем, кем его можно счесть по этим вот историческим данным — олицетворением тёмной силы и вечного проклятия — то ваши неопытные действия могут повлечь за собой последствия поистине катастрофические. Так что наблюдение и только наблюдение! И при обнаружении малейшей сверхъестественной угрозы — немедленный доклад и эвакуация! Вы меня поняли, я надеюсь? Вот и отлично. Продолжайте, Николай Анатольевич.

— Да в общем-то, я почти всё уже рассказал, — отозвался Зиновьев. — Да, в 1917 году местный ревком выселил графов из поместья и роздал земли крестьянам. Однако корни зла не были выкорчеваны. Графам (тогда это были отец и сын, Василий и Александр Залесьевы) удалось выехать во Францию. Все ценности, имевшиеся у них (по предварительной описи ревкома — огромные суммы), словно испарились при эмиграции. Хотя вроде бы всё добровольно было сдано властям, за границу графы прибыли отнюдь не бедными — а в госхран не поступило ни копейки, и никаких следов сыскать не удалось… Поместье, разумеется, не было разрушено — с чего бы? — и в конце концов стало центральной усадьбой колхоза, сохранившего, что тоже, кстати, весьма подозрительно, название «Зелёная Долина».

Кроме того, мы на полвека потеряли графов из виду — и это было уже совсем плохо. Точнее, крайне непредусмотрительно. Но XX век сотрясал мир самыми жуткими событиями, и в свистопляске мировых войн, революций, атомных бомбёжек, природных и техногенных катастроф долго ли было упустить двух дворян-эмигрантов с неподтверждённой степенью сверхъестественной угрозы?

Фамилия Залесьевых всплыла опять лишь в семидесятых годах прошлого века, но поначалу у нас даже не возникло новых причин ими интересоваться. Они (теперь уже семья из троих человек — Александр Залесьев, его жена Анна и сын Владислав, старый граф к тому моменту давно уже скончался) были, казалось, всего лишь обычными членами русского эмигрантского сообщества, жили где-то в предместьях Парижа, богатством вроде бы не выделялись… А нам стоило, да, стоило проявить интерес — ведь старшему Залесьеву было за семьдесят! Можно же было сложить два и два и связать столь неожиданное долголетие наследника рода с его отъездом из проклятого поместья в 1917-м году! Ведь все его предки, пока оставались там, едва доживали до тридцати-сорока лет! И проверить, тогда же проверить поместье на сверхъестественную угрозу, пока там не было ничего, кроме обычного колхоза, и некому было бы нам помешать!

Неожиданная эмоциональность Зиновьева несколько удивила меня.

— Перестаньте, Николай Анатольевич, — сказал Сефирос из своего угла. — Вам незачем себя винить. Вы тогда были и всего-то агент. У вас даже не было доступа к этим историческим данным… К тому же, потом всё-таки проверяли…

Зиновьев вдруг встал, подошёл, тяжело ступая, к креслу, в котором расположился Сефирос, и горой навис над ним.

— Вы знаете, товарищ директор отдела, что самое трудное? Это засыпать. Мне очень трудно заснуть, понимаете? Ведь я их вижу каждую ночь. Это же дети, вы слышите, дети! Им было всего-то по сколько? Десять, одиннадцать лет? Никто из ваших хвалёных ментальных психологов не смог мне помочь за все эти годы. Так что не говорите мне, в чём я виноват, и в чём не виноват. Я и сам знаю всё не хуже вас… И если даже тогда я не мог предотвратить беду, то теперь обязан, просто обязан сделать всё, что в моих силах и сверх того, чтобы ничто подобное не повторилось. И если чувство вины поможет мне быть сильнее — значит, я обязан быть виноватым. Вот и всё.

Однако Сефироса не так легко было смутить.

— Эмм… — мягко промурлыкал он. — Николай Анатольевич, дорогой мой, вы прекрасно знаете, что я всё понимаю, вы знаете, что я всё знаю, простите мне тавтологию, но теперь я только хочу вас спросить, а уверены ли вы, что нашему младшему коллеге тоже стоит нынче же всё знать и понимать? — и кот весьма выразительно скосил в мою сторону свои зеленющие глаза.

Зиновьев немедленно резко выпрямился и тоже посмотрел на меня. Настала, видно, его очередь говорить деревянным голосом.

— Товарищ агент. Прошу меня извинить. К сожалению, это дело имеет для меня некоторое личное значение. Инцидент, в подробности которого нет сейчас нужды вдаваться, и который, собственно, и привлёк вновь наше внимание к «Зелёной Долине» и Залесьевым, произошёл в 1983 году на краю бывших залесьевских земель. Там был пионерский лагерь… Вспышка неизвестной болезни. Очень много погибших… Ну, а я… только начинал службу в Отделе по борьбе с биологическими угрозами и принимал участие в операции Организации по спасению… Только вот не всех удалось спасти.

В общем, мы тогда крайне заинтересовались Залесьевыми. Подняли исторические документы, и, собственно, собрали все вот эти данные, краткую сумму которых я вам сейчас изложил. Но никак, никак мы не могли привязать всю эту жуть к современному состоянию залесьевского семейства. Ибо ничего экстраординарного с ними не происходило. Александр Залесьев скончался девяноста трёх лет от роду. Младший Залесьев женился на какой-то тоже русской эмигрантке, в 1975-м у них родился сын, которого также назвали Владиславом. В 1996-м году, будучи студентом Сорбонны, этот Владислав по программе обмена посетил Россию, здесь закрутил довольно неожиданный роман с некоей Марией Песковой, в результате которого женился на ней и увёз во Францию, хотя ходили слухи, что он уже был помолвлен с какой-то наследницей лихтенштейнского дворянского семейства. Мы наблюдали за ним в России — старую усадьбу он не посещал, и даже не интересовался её судьбой. Как будто даже и не помнил о ней. Тем не менее, в 2000-м году, после скоропостижной смерти отца, именно Владислав инициировал длительный процесс переговоров с российскими властями о возвращении поместья. В конечном итоге он попросту выкупил все земли хиреющего колхоза, и в придачу ещё приличные площади промышленного и сельскохозяйственного назначения вокруг — фактически, всю эту несчастную долину. За весьма немаленькую сумму, кстати. И ещё почти столько же пошло на откаты и взятки заинтересованным лицам. И в 2008 году, отремонтировав, а точнее, отреставрировав усадьбу, переселился туда со всем семейством — матерью Аделаидой, женой Марией и малолетней дочерью Анной. Мария, кстати, оказалась потомком испанских политэмигрантов тридцатых годов и ревностной католичкой. Возможно, это отчасти было причиной того, что православный храм в деревне Парамоново, закрытый при Советской власти и пришедший в довольно ветхое состояние, так и не был отреставрирован и открыт при графе.

Мы насторожились. Однако в течение нескольких лет ни с усадьбой, ни с Залесьевыми ничего необычного не происходило. Открыто демонстрируя своё колоссальное богатство, новоиспечённый лендлорд восстановил сельскохозяйственное производство в окончательно загнувшемся колхозе, отстроил заброшенный в девяностые полуразвалившийся торфобрикетный завод и повёл в долине довольно прибыльное хозяйствование. Жители деревень и сёл долины — Парамонова, Горок, Дьякова и прочих, привыкшие к безделью в порушенном колхозе и сперва намеревавшиеся то ли саботировать работы на фермах Залесьева, то ли вовсе разорить усадьбу, и уж во всяком случае и слышать не желавшие ни о переезде, ни о продаже личных наделов, вдруг, познакомившись вплотную со своим новым соседом, все как один попродавали ему свои участки да и остались на них жить и работать на него. Сама по себе такая ситуация, как вы понимаете, не несёт в себе ничего слишком уж из ряда вон выходящего для современной России… к сожалению… за исключением, пожалуй, вот этой неожиданной преданности новому хозяину — ведь из долины в итоге уехали единицы — причём наиболее образованные жители деревень — учителя местной школы да бывшие инженеры с торфобрикетного.

Мы продолжали наблюдения, но это оказалось всё более и более сложным делом — по периметру залесьевских земель выросла сетка с колючей проволокой наверху, все въезды и выезды стали тщательно охраняться силами вооруженной охраны, жителей долины нынче почти не видно за её пределами, а уж повидать кого-либо из представителей самого семейства и вовсе практически невозможно.

Печальный, но не могу сказать, чтобы очень уж неожиданный кризис наступил-таки в мае этого года.

Ранним утром первого мая на шестидесятом километре Дмитровского шоссе из тумана прямо на автодорогу выскочил босой и оборванный человек, едва не угодив под рейсовый автобус маршрута № 310 Талдом-Москва. Водитель едва успел затормозить и остановил автобус на обочине, справедливо полагая, что требуется помощь. Но оборванный человек жутко напугал и водителя и немногочисленных пассажиров автобуса: он был страшно грязен и окровавлен, глаза его были закачены далеко под лоб, так что видны были лишь белки, и из глазниц текли ручейки крови. Он дико и неестественно хихикал и бормотал что-то о жертве, жертве, рабах, рабах в «Зелёной Долине», рабах и жертве Залесьева, Залесьева, Залесьева. На немедленно вызванной карете «скорой помощи» человек был доставлен в одну из дмитровских больниц, где, на счастье, в приёмном покое дежурил пожилой врач, бывший сотрудником Организации, да ещё и лично знавший меня.

— Поэтому мы тихо и по-быстрому изъяли больного до полиции, — немного помолчав, добавил начальник отдела по борьбе с биологическими угрозами. — Он сейчас в городе Яхроме в нашей половине психиатрической клиники на Тенистой улице. Всё также трясётся и бормочет «жертва, жертва, жертва» или «раб Залесьеву, рабыня Залесьеву, раб, рабыня, раб»… И ни один ментальный психолог, даже ни один ментоскопист так и не смогли понять, что конкретно с ним произошло. Лучшие наши ментоскописты пытались считать его память, но там ничего нет. Пусто. Чернота. Теоретически мы знаем, что такое может произойти, когда ужас настолько велик, что сознание вообще не в состоянии зафиксировать происходящее. Мы бы залезли и в подсознание, хотя в обычном случае это грозило бы свести подопытного с ума, но нам попросту не удалось туда проникнуть. Там лишь били чёрные первозданные фонтаны атавистического ужаса, базирующегося аж на генетической, клеточной памяти… А на следующий день мы сумели установить личность несчастного. Это оказался сельскохозяйственный рабочий с залесьевской «Зелёной Долины».

— И тут же, как будто нарочно, — вступил в разговор Сефирос. — В процессе мониторинга вокруг залесьевских земель, который мы, конечно, тут же усилили, по возмущению ментального поля я лично нашёл второго такого же бедолагу. Этот брёл вдоль по Рогачёвскому шоссе в направлении от Москвы, и, судя по состоянию его босых стоп, брёл уже много часов, возможно, сутки. Он тоже был невероятно грязен, ободран, весь в крови, с закаченными кровоточащими глазами. И также это был крестьянин залесьевского агропредприятия. После этого мы взялись прямо-таки прочёсывать местность вокруг «Зелёной Долины» и вскоре нашли третьего, точнее, третью — в крайней степени истощения, в изодранном окровавленном белье, молодая женщина лежала в канаве у просёлочной дороги чуть к северу от города Икши… Тоже она оказалась из поместья графа, сотрудница торфобрикетного завода. И оба новых пострадавших также были совершенно неадекватны, и память у них точно также была пуста и наполнена чёрным ужасом… Трое безумцев в клинике на Тенистой за три дня. И мы вполне допускаем, что это не все. Возможно, мы кого-то не успели найти и они погибли. Возможно, кто-то остался на огороженной территории «Зелёной Долины»… Как ещё эти-то сумели выбраться через забор с колючей проволокой, уму непостижимо. В общем, стало ясно, что на залесьевских землях вновь произошла какая-то вспышка, что-то вроде эпидемии, как и тридцать с лишним лет назад, только тогда симптомы были другие. И заметьте, абсолютно никаких сигналов ни от родственников пострадавших, ни от администрации сельхозпредприятия никуда, ни в какие официальные органы не поступило. Конечно, мы, действуя от имени лечебных учреждений, сами отправили запрос работодателю несчастных, пытаясь уточнить информацию о ближайших родственниках и прочем. Но получили мы, опять же официально, весьма уклончивый ответ в том смысле, что люди это были одинокие, склонные к употреблению спиртных напитков и т. д. и т. п. Как будто речь шла всего-навсего о трёх загулявших пьяницах! Работодатель пострадавших словно бы полностью потерял всякий к ним интерес, как только узнал, что они теперь — обеспамятевшие безумцы! Но всё же на дворе не девятнадцатый век. И, разумеется, Залесьев не мог не понимать, что такой ряд происшествий не останется совершенно без ответа со стороны властных структур. И вот вы и ваша проверка и станете для него этим ответом, раз миссия нашего первого паранормального разведчика — Рихтера — провалилась. Ну, а теперь о деталях вашего задания.

— Тут всё несложно, я думаю, — сказал Зиновьев. Он уже вполне успокоился. — Приезжает как санинспектор, на служебной машине, со всеми обычными полномочиями. Предупреждение у них уже есть, я вчера отправил. Якобы внеплановая проверка по линии службы охраны труда в связи с этим самыми случаями сумасшествия. Собственно, главное — внедрить его в усадьбу. А там пусть осмотрит вот этим своим пресловутым, как там, «общим рентгеном»? Ну и по сути можно сразу же убираться.

— Нет. Если прямо сразу, очевидно вызовет подозрения. На самом деле, мы же так и не знаем, что такое этот Залесьев. Мало ли, что он в состоянии предпринять. Эвакуация должна быть хотя бы на следующий день.

— Ночь в усадьбе? Да ещё после того, как он проявит паранормальную активность и потенциальный противник сможет его засечь? Это серьёзно. Он выдержит?

Они разговаривали так, как будто меня не было в комнате.

— Выдержит. Вы читали про его похождения в Московском Университете?

— Да. Одному из моих там стало плохо. Нервный срыв. Пожалуй, вы правы. Ваш протеже крепкий парень. А какая, кстати, у него машина?

— Седан какой-то старый.

— Не пойдёт. Такие никогда и не использовали в госорганах. На частной, сами понимаете…

— Да, нельзя. Должна быть служебная. Ну, якобы. Может, «форд»?

— Бедновато. Он подумает, низкая должность или принципиальный.

— Вот и пусть гадает, одно или другое. Или вы предлагаете сразу «майбах» дать, ха?

— Я вообще-то думал о «БМВ». Но, пожалуй, вы правы. Пусть сразу загадка будет.

— Эмм… Товарищи директора, — робко подал я голос. — А что значит «низкая должность или принципиальный»?

— Это значит, — усмехнувшись и встопорщив усы, ответил Сефирос. — Что «фордик» не вполне соответствует статусу вашей предполагаемой проверки, с точки зрения проверяемого. Вот он и будет гадать, то ли послали мелкую сошку, которую очень легко было бы подкупить, то ли, напротив, что ему попался высокопоставленный, но честный проверяющий, принципиально не берущий взяток и не стремящийся к внешнему лоску, а поэтому не снабжённый соответствующим лимузином. Вот и пусть его гадает. Хоть немного замедлит его ответные действия. В том, что он их предпримет, можно не сомневаться, если вспомнить замашки его предков, да и собственную его напористость в процессе выкупа-возвращения своей усадьбы.

— Да пусть предпринимает, что хочет, — буркнул Зиновьев. — Всё равно все жалобы или запросы через меня пойдут, да недалеко уйдут, сами понимаете.

— Мы же точно не знаем, какие на самом деле у него связи, — терпеливо возразил Сефирос. — Может, он через другие ведомства начнёт действовать.

— За одну ночь-то? Не успеет ничего, пока сюда перешлют. Всё равно ведь перешлют, я везде заслоны заранее поставил… — при этих словах Зиновьева Сефирос многозначительно глянул в мою сторону и слегка наклонил одно ухо. — Но поставить ему сразу задачку, конечно, полезно, тут спору нет… Значит, будет «форд», Малинов, вот, запишите номер… На стоянке у метро ВДНХ завтра с утра будет. Вам в целом всё понятно, Малинов? Вопросы есть?

— Один, если позволите. Что всё-таки случилось с моим предшественником? Этим… Специальным агентом Рихтером?

Оба директора сразу помрачнели.

— В том-то и дело, что мы не знаем, — после некоторого молчания ответил Зиновьев. — Одиннадцатого мая он не вышел на связь. Агент от Управления обеспечения прибыл на опорный пункт 470 в полночь двенадцатого с доставкой некоторых необходимых припасов, но Рихтера там не обнаружил. Тут-то мы и забили тревогу, начали поиски, но абсолютно безуспешно. Как в воду канул.

— Николай Анатольевич! — неожиданно укоризненно прошипел Сефирос.

— Что? А, да, вода… Простите, Сефирос, — отчего-то смущённо ответил Зиновьев. — Да! Малинов! Имейте в виду, поиски или, того хлеще, попытки спасения Рихтера в ваш круг задач не входят! Даже не думайте об этом, и не пытайтесь оказать помощь там, где она не требуется. Этим занимаются определённые люди. И не переживайте, то, что нужно и можно сделать, мы сделаем. Всё, что я могу вам сказать, это… У специального агента Рихтера весьма специфические способности, и вам совершенно незачем даже с ним и встречаться. И знать о нём лишнее. Вот и всё.

Выражение моего лица после этой сентенции, очевидно, не удовлетворило обоих начальников. Зиновьев поджал губы и нахмурился. Но Сефирос успокаивающе поднял лапку.

— Андрей Кимович, — промурлыкал он из своего кресла. — Не подумайте, что мы бросили нашего специального агента на произвол судьбы. Просто у него действительно… Своя, эээ… специфика. Вы навряд ли сможете найти его. Да и ничем не сможете ему помочь, даже если найдёте. Как и сказал Николай Анатольевич, его ищут другие. А он сам, при его опыте, вполне готов даже к самому худшему исходу, как и все мы, ветераны. Вы — это совершенно другое. Вам гораздо проще помочь, в случае чего. И вас мы вытащим, если понадобится, даже дистанционно. Рихтер, между прочим, мой агент. Вы думаете, я не переживаю за него? Но лично я не в силах сейчас ничего предпринять, и не в последнюю очередь потому, что мы так и не владеем полной информацией об этой «Зелёной Долине». Так что от успеха вашей миссии частично зависит и то, насколько быстро и эффективно мы сможем оказать помощь нашему и вашему коллеге. И чем меньше вы будете от своей задачи отвлекаться, тем лучше.

После сей отповеди боссы дали мне ещё пару-тройку ценных указаний, касающихся ряда организационных моментов, выдали инструкцию о проведении санитарной проверки сельскохозяйственных производств, а затем велели быть свободным, посоветовав употребить время, оставшееся до завтрашнего утра, то есть до выхода на задание, для зубрёжки инструкции и полноценного отдыха, пока обеспеченцы подготовят для меня автомашину, документы и прочее.

И я пошёл себе домой, в несколько взбудораженном состоянии — ясно было, что это задание гораздо серьёзнее всего, что мне приходилось делать на службе в Организации прежде. Тем не менее, я решил ничем не забивать себе голову заранее, по прибытию в усадьбу приготовил обед, потом почитал пресловутую инструкцию, ничего в ней не понял, зато здорово захотел спать. Но надо было ещё кое-что посмотреть… Я зашёл в нетворк и вбил в поиск «Зиновьев Николай Анатольевич». Но карточка начальника была заблокирована. Ну да, директор отдела всё-таки. Нужен был доступ рангом не менее руководителя департамента. Я немного подумал и перешёл в раздел награждений (где, кстати, несколько месяцев назад не без всё-таки некоторой гордости рассматривал строчку «Агент Малинов А.К. - благодарность начальника Департамента за смелость и находчивость, проявленные в непосредственном боевом столкновении с паранормальной угрозой, г. Москва, прик. по л.с. № 496032 от 07.11.20..»). Поиск по фамилии результата не дал. Тогда я начал просматривать по хронологии, быстро понял, что сведения до 2000 года лежали в отдельных архивах (разбитых, кстати, сперва по тысячелетиям, затем по векам, и только затем уже по годам в отдельности), выбрал архив за 1983 год (интересно, случайно ли Зиновьев проговорился про год — что-то не похожа на него такая случайность) и в нём нашёл вот что:

«Агент Зиновьев Н.А. - медаль „Отвага“ за активное участие в операции по ликвидации последствий удара паранормальной угрозы по гражданскому населению, и за непосредственное спасение жизней несовершеннолетних, пионерлагерь „Зелёная Долина“, Дмитровский район, Моск. обл., прик. по л.с. № 304322 от 08.08.1983».

Негусто новой информации, однако. Но вот всплыл пионерлагерь, с таким же, что интересно, названием, как и место моей будущей миссии. В нетворке Организации я нашёл запись о ликвидационной операции в этом лагере, но она, разумеется, была заблокирована с директорским рангом доступа. Ладно. Ведь есть же ещё обычный людской интернет… Много всего можно было прочитать про пионерское детство, кто-то хвалил его, кто-то, конечно же, ругал, но о пионерлагере с названием «Зелёная Долина» я нашёл одно лишь только упоминание. Да и то о как давным-давно заброшенном и заросшем месте рядом с объездной автодорогой вокруг города Дмитрова. Я зафиксировал его расположение — туда, несомненно, следовало заглянуть, хотя это наверняка и не понравилось бы моим начальникам.

Затем я всё же улёгся и, странно сказать, довольно быстро уснул и неплохо выспался. Благо, на следующее утро не нужно было так уж рано вставать, согласно регламенту, моя предполагаемая проверка усадьбы должна была начаться с 13:00.

Серый «служебный» «форд» я нашёл, как и было указано, припаркованным для меня возле нового транспортно-пересадочного узла у метро «ВДНХ». Проспект Мира, улица Лётчика Бабушкина, Осташковское шоссе, «пьяная дорога» через посёлки у Пироговского водохранилища, и вот она, Дмитровская дороженька. Удивительно, ведь как я знал, много красивейших мест Подмосковья расположено вдоль сего пути, холмы, поля, луга, леса и овраги с текущими по их дну небольшими и всё ещё чистыми речушками… Однако, видать, столь умело проложено это шоссе, что непосредственно с него практически ничего невозможно разглядеть, никаких пейзажей или видов, одна лишь пыль, асфальт и встречные автомобили. И, конечно, пробки. Перед выездом на само шоссе, сразу после моста через водохранилище перед поворотом на Лобню, ну и, конечно, в Икше, где Дмитровка на несколько километров становится частью Московского Малого Кольца — той самой бывшей «бетонки» для автопоездов противоракетной обороны, некогда охранявших Москву от атомной угрозы, а нынче одной из самых загруженных российских трасс. К счастью, мне нужно было свернуть налево чуть не доезжая до Икши, сразу за переездом через подъездной путь Савеловской железной дороги к икшинскому песчаному карьеру.

Сперва, впрочем, я сделал остановку на пресловутом пятьдесят четвёртом километре — напротив той самой «заброшенной трансформаторной будки», что являлась опорным пунктом или базой Организации за номером 470, упомянутой в отчёте Кримсон Рихтера, моего неудачливого предшественника. Не было ничего удивительного в моём желании хотя бы поверхностно осмотреть место последнего известного пребывания агента, предположительно пропавшего на задании, которое теперь досталось мне.

Но ничего особенно интересного осмотр не дал. Обычный, самый, что ни на есть, стандартный оперативный кабинет. Таких «баз» Организации, замаскированных под заброшенные строения, бесхозные контейнеры, баки, будки и т. д. и т. п., даже под дуплистые деревья, было очень много раскидано по населённым территориям планеты. От простых смертных они, как правило, были защищены мощным ментальным полем, либо полностью отбивавшим у потенциальных любопытствующих желание подходить к этому месту, либо попросту скрывавшим объект от посторонних взглядов. Оборудование «опорного пункта» также было очень стандартным: складные кровать, стол и стул, крохотная уборная, электрическая розетка, универсальный разъём для подключения любых устройств к нетворку Организации, небольшой запас нескоропортящихся продуктов, шкаф для одежды и оружия. Ничего лишнего. Никаких личных вещей Кримсон Рихтера тут не осталось — если и были, то их, вероятно, забрали при первоначальном осмотре базы сразу после невыхода агента на связь.

И только лишь одно показалось мне странным: в небрежно задвинутой за шкаф мусорной корзинке, о которой, вероятно, забыли при уборке, лежали два медицинских пакетика для крови или плазмы, больничных таких пакетика… Вскрытых и пустых, с красными засохшими следами содержимого… И кому это понадобилось тут на месте кровь переливать, подумалось мне. Очень странно. А больше ничего не было. И я поехал дальше.

Свернул налево за железнодорожным переездом, немного не доехав до городских пределов Икши.

Здесь дорога пошла круто в гору, так что через пару километров мне открылся всё-таки чудесный вид на сельскую местность Подмосковья, с намёком водной глади канала имени Москвы позади на горизонте, с деревеньками, разбросанными тут и там среди лесов и лугов, по-весеннему светло-зелёных и освещённых ещё утренним солнцем.

Однако недолго мне пришлось любоваться сим пейзажем, поскольку я довольно неожиданно въехал в густой ельник, и даже солнце как будто скрылось для меня за горизонтом. Лишь впереди голубел просвет дороги между тёмно-зелёных стен деревьев. Там, наверху, дорога словно встречалась с потемневшим небом, и я понял, что за этим перевалом будет спуск, ведущий в искомую долину… Поэтому, когда мой автомобиль наконец одолел крутой подъём, я выкрутил руль вправо, съехал на обочину и заглушил мотор. Я решил, что будет нелишним осмотреть впереди лежащую местность с высокой точки, чтобы заранее хоть немного ознакомиться с расположением вещей.

Да, воздух здесь был не чета московскому, хороший был воздух, чистый, напоенный ароматами хвои, нагретой травы и леса. И тихо было. Только шум ветра и птичьи голоса. Нет этого вечного белого фона, к которому поневоле привыкаешь в мегаполисе. То есть, конечно, в моей усадьбе тоже всегда было тихо, но та тишина была мёртвая, глухая, ни ветра там не было никогда, ни птиц никаких. От такой тишины хотелось всегда скорее спрятаться за болтовней телевизора или радиоприёмника. А от этой не хотелось. Настоящая это была тишина, природная, живая. И вид с гребня холма открылся под стать.

Красивая всё-таки была долина. И действительно зелёная. Вся в лугах да светлых перелесках. Глядя на неё, никак невозможно было поверить, что где-то здесь таится некое средоточие тёмной силы…

Асфальтовая дорога убегала вниз к подножию холма и шла дальше прямо на север, насколько можно было видеть, через всю долину. От неё ответвлялись меньшие дорожки — кое-где также асфальтированные, а где-то и просто грунтовые, к нескольким небольшим деревенькам, утопавшим в свежей листве садов. По одной дорожке примерно в километре от меня пылил грузовик, а вот иного автотранспорта, как ни странно, видно не было. Самая крупная из деревенек расположилась чуть к западу от основной дороги километрах в семи от меня — это, очевидно, было Парамоново, где, собственно, и находилась усадьба пресловутого графа Залесьева. Можно было различить строение самого поместья — достаточно стандартное помещичье жилище архитектуры века эдак девятнадцатого, трёхэтажное, с колоннами и мезонинами. Далее к западу от дороги располагались в основном поля, и вот на них движения было много — трактора, всякий самодвижущийся сельхозинвентарь и ещё несколько грузовиков. К востоку от Парамонова глубоким распадком огромного оврага местность ещё сильнее понижалась и погружалась в густолесье, за которым где-то проходило Дмитровское шоссе, отсюда уже не различимое. Всю долину, конечно, я невооружённым взглядом окинуть не мог — она была слишком велика — но видно было, что на севере она также упирается в лесную синеву. Немного восточнее Парамонова и южнее большого оврага расположились огороженные серым прямоугольником бетонного забора фабричные корпуса и здание электроподстанции, от которого несколько линий электропередач разбегались к деревням и усадьбе. Вероятно, туда же подходил и упомянутый в отчёте Рихтера подъездной железнодорожный путь, но с того места, где я стоял, его разглядеть не удалось.

Рассматривать долину ни «общим рентгеном», ни тем более, «истинным зрением» я не стал. Этого делать было нельзя. Прояви я любую паранормальную активность — и по возмущению ментального поля Залесьев (или кто-то, его контролирующий) может мгновенно меня почувствовать. Тогда грош цена окажется моей «легенде», моему диплому, «Форду» и документам, которыми меня с таким тщанием снабжали наши обеспеченцы и настоящий роспотребнадзоровский департамент Зиновьева. Документы должны были дать мне доступ внутрь усадьбы, где созданная мною видимость санитарной проверки позволит протянуть время как минимум до вечера, и был даже шанс, что Залесьев проявит гостеприимство и оставит меня на своей территории на ночь. Вот тогда уже можно будет быстро и тщательно всё осмотреть как следует, зафиксировать любую паранормальщину, да и смыться из долины, возможно, попросту воспользовавшись деволюмизацией. Безупречный план, правда? Ещё бы. На бумаге. Или в головах моих начальников. Только вот в жизни всё вышло совершенно по-другому.

Сперва, впрочем, события и вправду развивались согласно сценарию. Я сел обратно за руль своего «форда», на всякий пожарный перепроверил лишний раз документы и тщательно запрятанный под сиденье табельный свой «Тульский Токарев», завёл машину и съехал вниз с холма по дороге. Перешёл, так сказать, пресловутую древнеримскую водную преграду. Рубикон.