От тёмного истока

Глава 7. Возвращение в долину тьмы

Сев за руль позаимствованного «мерседеса», я выехал на шоссе, миновал поворот к «Зелёной долине» и продолжил движение к объездной дороге вокруг Дмитрова. Не было никакого смысла пытаться ломиться в те же ворота поместья, через которые я въезжал вчерашним утром, да и вообще заходить в долину с этого направления не стоило. Я решил осуществить скрытное проникновение, что-то вроде флангового обхода.

Ранним туманным утром шоссе было пустынно. Только на трейлерной площадке за Икшей отстаивалась одинокая фура с надписью «Evergreen Products» на тенте прицепа. Я остановил «мерседес», деволюмизировался, влез в кабину тягача, не церемонясь, разбудил водителя (к счастью, он был один), продемонстрировал ему пистолет и вежливо попросил телефон. Бедняга был настолько потрясён моим бесшумным появлением в наглухо запертой кабине, что не смел двинуться с места и даже слова не вымолвил, только испуганно таращился на меня, пока я набирал на его аппарате длинный экстренный код вызова опергруппы на моё имя к опорному пункту 470. Отбив сей тревожный сигнал, я удалил исходящее сообщение, вернул телефон владельцу, извинился за беспокойство, похлопал обалделого дальнобойщика по плечу и, не желая стать причиной возникновения нездоровых сенсаций, покинул кабину обычным путём, то есть отперев дверь. Аккуратно выведя «мерседес» за ограждение парковочной площадки так, чтобы возможно пришедший уже в себя водитель фуры не смог зафиксировать номер автомобиля, я погнал машину дальше. Примерно через пятнадцать минут я уже ехал по объездной дороге, а слева от меня тянулись густые и совершенно дикие заросли, в которых, как я помнил, нынче скрывалось то, что осталось от пионерского лагеря «Зелёная долина». Завидев узкий прогал в кустах, ранее, видимо, бывший въездом на территорию, я остановил «мерседес» на обочине, по возможности тщательно удалил все следы своего пребывания в нём, кинул ключи на водительское сиденье, захлопнул дверцу, закинул дробовик стволом на плечо и спокойным шагом перешёл пустую дорогу.

В прогале зарослей скрывались старые поржавевшие столбы ворот с перекладиной наверху. На правом столбе ещё висел старинного образца дорожный знак с едва различимым изображением перечёркнутого сигнального рожка. Лагерь был заброшен совершенно и уже очень давно. Кусты и деревья разрослись здесь настолько буйно, что я едва мог продраться сквозь ветви. Деревянные строения развалились полностью, только лишь веера досок с лохмотьями голубой краски указывали, где раньше стояли спальни, столовые, административные корпуса и прочее. Здание трансформаторной будки сохранилось и кирпичным скелетом с пустыми глазницами окон стояло среди деревьев. Я подошёл к нему, положил руку на ободранную кладку и включил «истинное зрение».

Жуткие образы колоссальными, разновременными, наслаивающимися потоками нахлынули на меня. Настолько мощный отпечаток ужаса и боли лежал на этом месте, что и теперь видение полностью затмевало реальность слоёным множеством убийственно-ярких застывших картин прошлого.

Деревянные корпуса лагеря стояли целые, а в них и на кроватях, и на полу лежали какие-то огромные красно-жёлтые куклы, и лишь присмотревшись — мозг отказывался осознавать такое — я понял, что это дети, живые дети с искажёнными в безмолвном крике лицами, дети, по всей поверхности тел которых сочился кровавый пот. В коридорах лежали и взрослые — вожатые и воспитатели, их кожа также была вся в крови, головы запрокинуты, руки и ноги сведены в пароксизмах страшной боли. Метались по палатам ещё не заражённые, перепуганные нянечки и врачи в белых, испачканных красным халатах, тащили окровавленные простыни, вёдра с горячей водой… Но уже стояли у ворот странные серые цельнометаллические автофургоны с синими полосами и надписями «Аварийная» (это был уже иной слой видения), и от этих угловатых машин к корпусам бежали люди в чёрных куртках, с чемоданами, шлангами и иными странными устройствами в руках, и среди этих людей я вдруг узнал очень молодого Зиновьева. Вот он уже со страхом и жалостью на лице выносит окровавленных детей к фургонам. Но многим уже не помочь, и мертвые тела валяются повсюду, там, где их застигла страшная участь. А вот где-то далеко на заднем плане следующим слоем фантасмагории видны бело-красные кареты «скорой помощи», желто-синие милицейские «уазики» и, ещё более далеко и одновременно близко, — колонна тёмно-зелёных армейских грузовиков, и солдаты в общевойсковых защитных костюмах и противогазах приходят и заливают всю территорию лагеря блестящей жидкостью из распылителей, и идёт время, и все строения разрушаются, всё зарастает кустарником и деревьями, и надо всем воцаряется тлен…

Страшные видения вызвали у меня почти физическую боль. Мне едва не стало плохо. Я вынужден был присесть на жухлую траву, опершись спиной о кирпичную стену и потратить несколько минут на то, чтобы отдышаться. Продержи я «истинное зрение» включённым ещё минуту, и обессиливающий ужас наверняка преодолел бы мою волю. И так я уже воочию видел себя ползущим скорее к выходу с заражённой территории лагеря, видел, как бросаю в канаву пистолет и ружьё, как бегу, удираю прочь, на опорный пункт, к своим, в Москву, под защиту начальства, под защиту Организации, и как тихо и мирно живу дальше со своей избранницей и не помышляю даже о выступлениях против всесильной Тьмы.

Но пока ещё воля моя не была покорена. Сделав над собой усилие, я прогнал из сознания предательские мысли о покое. И снова вспыхнула светлая, укрепляющая волю ярость. Поступить так с детьми! Ну нет, граф Залесьев, шалишь! Ты ли сам виной произошедшему здесь, или овладевшие тобою дьявольские силы, но я не испугаюсь и не сверну с выбранного пути. Я иду, иду за тобой и за теми, кто верховодит злом, беспредельно царящим в этой омрачённой долине!

И я встал, вновь вскинул дробовик стволом на плечо, вынул из кобуры пистолет, взяв его в левую руку, и так, готовый к немедленному бою (ибо я помнил о собаках и мрёнках), решительно зашагал к дальней ограде лагеря, за которой начинались залесьевские охотничьи угодья. Прямо за покосившимися старыми бетонными столбами, ясно обозначая границу графских земель, высилась электрифицированная тускло блестящая металлическая сетка с колючей проволокой поверху. Я прошёл сквозь сеть и двинулся вдоль неё влево, поскольку помнил, что где-то здесь должны были быть яхромские ворота поместья. Я рассчитывал найти там то или иное средство передвижения, поскольку добираться до дежурной части охраны пешком было, разумеется, далековато. Вскоре среди деревьев впереди мелькнул просвет, послышался говор людей и шум двигателя. Я деволюмизировался, выглянул из-за кустов и затрясся от беззвучного смеха. На въезде перед шлагбаумом (этот контрольно-пропускной пункт был оборудован точно так же, как приснопамятный икшинский) стоял тот самый трейлер «Evergreen Products» с площадки — цифры номера были те же, да и физиономия водителя была мне вполне знакома. Что ж, придётся дальнобойщику вновь потерпеть моё присутствие в своей кабине. Хотя теперь он об этом и не узнает. Бесплотным я быстренько перебежал к тягачу, влез в кабину и удобно устроился на пассажирском сиденье, не выпуская из рук пистолета и ружья. Усевшись, я спокойно прислушался к разговору снаружи. Говорил старший охранник:

— Что-то вы навострились опаздывать. На твой номер проезд до шести заказан, а сейчас уже вовсю начало седьмого!

— Опаздывать, опаздывать, — проворчал водитель. — Ты бы тоже опоздал, если б тебе под утро хмырь какой-то в кабину влез и телефон отобрал! И главное, помню же, что все двери запирал! А он, когда вылезал, отпер дверь, я прям слышал, как замок щёлкнул. Как вот такое может быть? Я пока в себя пришёл, пока думал полицию вызывать, пока трейлер осматривал, не спёр ли он чего — вот и задержался.

— Так ты что же — без телефона теперь? — посочувствовал второй охранник.

— Да нет, — замялся дальнобойщик. — Телефон-то он мне вернул… Пригрозил пистолетом, отобрал, что-то на нём понажимал, сообщение, что ли, отправил какое-то, стёр и вернул. И удрал. Да ещё по плечу покровительственно так похлопал, представляешь? Сумасшедший, наверно. Волосы всклокочены, грязный весь…

Я смущённо хихикнул, узнав себя в описании, пригладил волосы рукой и сделал формальную попытку отряхнуться.

— То есть и телефон у тебя на месте, и из трейлера ничего не пропало, и двери заперты были, и грязный псих привиделся? — с усмешкой подытожил старший. — Ты, друг ситный, не выпил ли вчера чутка лишнего на сон грядущий? Давай езжай на терминал уже, да там придумай поумнее историю, когда спросят, почему опоздал.

Водитель сплюнул, витиевато выругался, махнул рукой и полез в кабину. Охранники открыли шлагбаум, тягач зарычал двигателем, кабина плавно закачалась, трейлер тронулся с места и покатил по главной дороге поместья. Дальнобойщик всю дорогу ворчал и чертыхался, поминая встрёпанных психов, ментов-взяточников, дуболомов-охранников, дурацкие терминалы, ослиные правила въезда и так далее, и твою налево, и растудык тебя в качель. Я молча сочувствовал. Минут через десять мы проехали мимо поворота к дежурной части. Тут я, не возвращая себе плотность, выпрыгнул из кабины прямо через дверь, пролевитировал к обочине и мягко приземлился, погасив скорость. При этом я с большим трудом удержал себя от того, чтобы напоследок сыграть какую-нибудь шутку с незадачливым водителем трейлера. Однако здравый смысл взял верх, и я не стал подвергать свою миссию неоправданному риску ради пяти минут веселья.

Настроение моё постепенно начало улучшаться. Анна находилась в полной безопасности, опергруппа Организации была мною вызвана и, вполне возможно, уже выдвинулась к «Зелёной долине», и уж наверняка я смогу найти способ вызволить Рихтера и вернуть ему силы — у меня уже возникли определённые подозрения о том, кем он на самом деле был. А уж вместе с опытным Рихтером мы быстро придумаем, как освободить Лидию и Люцию и удержать графа от всяких там тёмных ритуалов и жертв до прибытия опергруппы.

Однако судьба — или рок — очень быстро внесла коррективы в мои радужные планы. Ради экономии психической энергии я вернул себе плотность и двинулся к зданию дежурки через тот самый лесок, которым ночью бежали мы с Анной. И выйдя на сокрытую дорожку к пролому в ограде усадьбы, я чуть ли не нос к носу столкнулся с двумя объектами предполагаемого предстоящего спасения — с Лидией и Люцией Аусвальд-Залесьевыми. Они всё так же были одеты в лёгкие длинные светло-бежевые платья, очень неуместные на лесной тропке, но на плечи Лидии была надета серая шаль, а Люция сжимала в руках жалкий узелок с какими-то пожитками. В белокурых локонах женщин застряли еловые иголки и древесный мусор. Подол платья Лидии был разорван понизу. Обе они были босиком.

— Агент Малинов! — вскрикнула Люция. — Мама! Это инспектор-агент Малинов! Он вернулся!

— Андрей Малинов, — повторила Лидия своим серебряным голосом. — Вы же поможете нам, агент Малинов? Сила Влада ослабла сегодня ночью, астральные стены нашей тюрьмы разошлись, и мы решили бежать! Я слышала, вы вывели из-под его влияния младшую дочь — Анну. Спасите же и мою девочку, господин агент, помогите нам!

Первым делом я снял с себя и накинул на тонкие плечи Люции свой плащ, переложив запасные обоймы и кое-какую личную мелочь в карманы джинсов. Лидии я отдал пиджак. В одной рубашке весенним утром было немного прохладно, но я подозревал, что скоро мне станет вполне себе жарко, когда начнутся настоящие дела. Укутав женщин, я усадил их на большой ствол поваленного дерева и спросил:

— Что происходит в поместье? Как вам удалось уйти?

— Влад был донельзя взбешён, когда узнал, что вы похитили Анну, — немного успокоившись, отвечала Лидия. — Его управляющему и охранникам здорово досталось. Вы оказались очень смелы и сильны, господин агент. Влад никак не ожидал от вас такой прыти. И за пределами долины Влад не может почувствовать и найти дочь. Он напрягал все свои силы в попытках отыскать её, а затем собрал машины охраны и уехал с ними из долины ещё ночью, организовывать поиск обычным способом. В поместье сейчас никого нет… Истратив огромную массу энергии в бесплодных попытках найти дочь через ментальное пространство, Влад ослабил контроль за астральными стенами наших комнат. К утру завеса пропала… И мы впервые за много лет увидели настоящее солнце. Мы не могли сопротивляться отчаянному желанию выйти на свободу! И вот мы здесь… Прошу вас, господин агент, умоляю вас, заберите нас с собой, спрячьте нас, укройте нас от гнева и злобы моего мужа! Давайте убежим отсюда сейчас же, пока охранники не нашли Анну — их много, у них есть собаки-ищейки, они разъярены и непременно найдут её, а тогда ей будет плохо, очень плохо. Вы ведь оставили её где-то поблизости, раз успели так быстро вернуться?

Я как мог, постарался успокоить несчастных женщин:

— Не беспокойтесь и не переживайте так, Лидия! Люция, не плачьте! Анна в безопасности, там, где я её спрятал, никаким ищейкам не отыскать след. На пятьдесят четвёртом километре Дмитровского шоссе у нас есть…

Тут я запнулся. Пожалуй, всё-таки не следовало раскрывать всем подряд существование опорных пунктов и Организации вообще.

— На пятьдесят четвёртом километре шоссе? — с ужасом спросила Люция. — В чистом поле? Но собакам ничего не стоит…

— Поверьте, она спрятана так, что ни графу, ни каким-то там обычным собакам её никогда не найти, — нетерпеливо сказал я.

Женщины странно переглянулись, и Лидия опять заговорила умоляющим тоном:

— Тогда отведите нас тоже туда, господин агент, если у вас в ФСБ есть такие серьёзные убежища — мы боимся за свои рассудки и жизни…

— Самое безопасное место сейчас здесь, — твёрдо сказал я. — Раз в долине нынче нет охранников и собак, раз все, как вы говорите, разъехались на поиски Анны, то пока вам лучше побыть в усадьбе. Я должен спасти из тюрьмы захваченного вашим мужем моего старшего коллегу. Вместе мы станем ещё сильнее и тогда уже заберём вас и вывезем из долины. Уверен, мы успеем до возвращения графа. К тому же я уже вызвал помощь от… от своего руководства. До конца дня или самое позднее, завтра утром подкрепление прибудет сюда, и тогда вам точно нечего будет опасаться.

Лидия и Люция вновь переглянулись.

— Ну что ж, — вздохнула старшая из женщин. — Вам, мужчинам, конечно, виднее. Мы слышали от Влада, что одиннадцатого мая им был пойман какой-то другой шпион. Его разместили здесь, вот в том здании. Идите за своим коллегой, господин Малинов. Там сейчас никого не должно быть, только один дежурный. Мы подождём вас на этом месте. Если ваш друг ранен, то мы поможем вам, если же он будет, как вы считаете, достаточно силён, то мы уйдём с вами.

Я немного поразмыслил. Если основные боевые силы графа и вся свора собак сейчас находятся вне долины, то мне действительно будет несложно вывести Рихтера из графской тюрьмы, а затем можно будет захватить какой-нибудь автомобиль и выехать через те же яхромские ворота, посредством угрозы оружием заставив постовых открыть створки.

— Ладно! Ждите здесь, — сказал я и с жалостью посмотрел на босые ножки женщин с трогательно поджатыми от холода пальчиками. Люция проследила мой взгляд и сказала:

— Не переживайте за нас, господин агент. Если нужно будет, мы пойдём босиком по битому стеклу, лишь бы только уйти от владычества отца. Идите и скорее возвращайтесь со своим другом.

Как же она похожа на мою Анну, вдруг подумалось мне. Только волосы длиннее, светлые и вьются… И бледная такая, в отличие от чуть смугловатой юной испаночки.

Я резко отвернулся и зашагал к дежурке. Вокруг было тихо, только лесные птицы продолжали насвистывать утренние песни. Ни лая, ни рычания собак слышно не было. Деволюмизировавшись, я прошёл на центральный пост охраны. И вправду, только лишь один охранник сидел за мониторами и вёл переговоры по рации. Точнее, кричал в микрофон передатчика:

— Третий! Третий! Ответьте первому! Третий! Что?! Не слышу! Третий, отвечай внятно, чтоб тебя!..

Я не стал отвлекать его от работы, подошёл к висящему на стене шкафчику с ключами, просветил его «общим рентгеном», нашёл ключ от десятой камеры, в которой, как я помнил, содержался Рихтер, тихонько забрал его, просунув руку сквозь дверцу и деволюмизировав, затем всё так же бесплотным спустился в подвал, вернул себе плотность и осторожно отпер замок железной двери. Рихтер всё так же сидел, привязанный к стулу. Меловый круг у его ног, частично стёртый мною при предыдущем визите, был подновлён и местами нарисован заново. Однако специальный агент явно чувствовал себя лучше. Он был в полном и достаточно ясном сознании — когда я открыл дверь, он вскинул голову и устремил на меня яростный багряный взор. Но тут же ярость в его глазах сменилась удивлением:

— Опять ты! Кто ты такой? Это ты стёр круг вчера и исчез! Что это значит? Колеблющийся залесьевский холуй? Поверь, мы можем тебе заплатить гораздо больше, чем даёт твой хозяин, и быть может, заодно от вечного проклятия тебя спасём!

Я предостерегающе поднял руку.

— Тише, Рихтер. Я агент Организации Малинов Андрей, — как жаль, подумал я, что нет у меня на руках удостоверения. — Я пришёл за вами. Вы ведь специальный агент Кримсон Рихтер, я прав?

Ещё большее удивление засветилось в красных глазах привязанного.

— Откуда ты знаешь? Я же ничего им не говорил… Малинов… — и вдруг его глаза чуть расширились. — Я помню!.. Мальчишка Малинов!.. Сефирос ругал мальчишку Малинова, новенького… Осенью… Так это вы… Вас, значит, прислали? Но почему вас? Вы новенький… Где опергруппа? Уходите! Уходите немедленно отсюда! Опергруппу! Опергруппу вызывайте!

— Вызвана уже, — отвечал я, развязывая верёвки, стягивавшие тело агента. — Уходить будем вместе. Вы передвигаться сами сможете? Нам ещё двух женщин надо будет из долины вывезти. Граф сейчас в отлучке, как и почти все охранники его, и собаки. Они меня ищут, точнее, Анну, графскую дочь. Я её, ну… можно сказать, похитил и спрятал на четыреста семидесятом пункте. Нам бы только автомашину раздобыть, и мы через наименее охраняемый пост уйдём.

— Ха! — изумлённо выдохнул Рихтер. — Да вы не так просты, Малинов! Недаром Сефирос усы всё топорщил, когда о вас рассказывал. Хорошая работа! Так значит, наверху никого нет?

— Только один дежурный.

— Отлично! Малинов, нам очень крупно повезло, что вы вчера стёрли круг, хотя и не знали, насколько это важно. Я так понимаю, Сефирос не сказал вам, кто я? Нет? Неудивительно. Я вампир. Точнее, полувампир. Дампир, как сейчас принято говорить…

— Да я давно уже заподозрил что-то в этом роде, — прервал я старшего коллегу. — Бледность ваша, глаза… Круг этот, ампулы на опорном пункте… Непонятно только, почему ни Сефирос, ни Зиновьев — знаете такого — не сообщили сразу нормально, кто вы такой.

— Отчасти перекрёстная конспирация, — пожав плечами, ответил Рихтер. — Отчасти боязнь, что вы полезете меня спасать — хотя этот запрет вы с успехом нарушили уже — и наткнётесь на меня в тот неподходящий момент, когда я буду голоден до крови и не смогу себя контролировать. Я и сейчас голоден, страшно голоден, но благодаря тому, что вы на некоторое время избавили меня от обессиливающего колдовского круга, я пока ещё способен на самоконтроль. Но двигаться, и тем паче принимать иные формы я не смогу, пока не утолю свою жажду. Вам нужно будет заманить сюда охранника…

Вот вам и плоды бессмысленной системы перекрёстной конспирации, позаимствованной, видимо, боссами Организации у самых махровых спецслужб середины ХХ века. Всякий раз чувствуешь, как будто на тебе ставят опыт… Внезапно я вспомнил, чей же благообразный портрет я видел на стене кабинета Зиновьева — это был академик Павлов. Тот самый, с собакой. В школьном кабинете биологии у нас висел точно такой же. Одновременно я осознал, что загадка портрета всё это время занозой сидела у меня в мозгу — и я даже испытал некоторое облегчение, как идиотски бы это ни звучало, учитывая текущие обстоятельства. А была и ещё одна заноза — но пока я никак не мог понять, какая.

Однако же перспектива отдать живого человека, пусть и врага, на съедение вампиру меня совершенно не прельщала, что, видимо, отразилось в моём взгляде, потому что Рихтер смущённо проворчал:

— Да не будет с ним ничего такого… Не умрёт и не превратится ни в кого, не переживайте. Я же говорю, я могу себя контролировать сейчас. Ну, подумаешь, недельку полежит в кровати, побольше морковки поест…

Операцию по утолению вампирского голода мы провели быстро и без особенных хлопот. Я прикрыл дверь камеры, пошумел в коридоре, дежурный спустился для проверки, и тут я появился позади него с пистолетом и любезно предложил проследовать к Рихтеру. Беднягу не пришлось даже связывать или оглушать — он был настолько перепуган абсолютно непонятным для него моим появлением, необъяснимым освобождением узника и довольно жутким видом дампира, что попросту оцепенел от страха. Саму кровавую трапезу я благоразумно наблюдать не стал, деликатно выйдя из камеры, но потом проверил состояние охранника. Он оказался вполне себе живой и дышал, хотя и был вроде как без сознания и сильно бледен. На шее его виднелись две крохотные красноватые ранки.

— Да успокойтесь вы, Малинов, — сказал Рихтер. — Он просто спит, проснётся через пару часов и даже сможет ходить самостоятельно, только не очень быстро. А вот я могу теперь и ходить, и бегать куда быстрее обычного человека, и летать, и превращаться хоть в туман. Вы, как я понимаю, тоже это умеете?

Я наскоро объяснил дампиру суть своих способностей. Он завистливо присвистнул:

— Удивительное сочетание. Никогда раньше не слышал о таком, а ведь триста с лишним годиков на свете живу. Даже не знаю, повезло вам, или наоборот, вы самый несчастный человек на Земле — уверен, вам предстоит увидеть и пережить столько чудовищного, что моя судьба по сравнению с вашей покажется спокойным житием мещанина.

На самом деле Рихтер, конечно, немного лукавил. Более чем трёхсотпятидесятилетнее существование его, как я узнал из бесед с ним и Сефиросом впоследствии, никак нельзя было назвать тихой мещанской жизнью. Сын старого вампира и соблазнённой им девушки из немецкого городка семнадцатого века, он вполне мог бы ещё в юности разделить судьбу своего отца, выслеженного и уничтоженного местными жителями вскоре после очередного нападения — это было как раз нападение на мать Рихтера. Вампир не успел совершенно прикончить свою жертву, она протянула ещё девять месяцев и умерла при родах. Странного белокожего ребёнка без малейшего румянца и с необычными наклонностями и привычками некоторое время передавали из одного церковного приюта в другой, но рано или поздно сильная идиосинкразия к святой воде, непреодолимая сонливость днём и излишняя активность ночами, а также периодически появляющиеся на горлах его сверстников маленькие двойные ранки могли бы стоить юному дампиру отправки на костёр. Однако ему повезло — паренька, на его счастье, взял к себе прислужником один добрый и пронырливый капеллан из батальона мушкетёров какого-то померанского князя. Несколько лет Рихтер (фамилию он позаимствовал у того самого капеллана, настоящее имя его было Людвиг, а Кримсон, конечно же, прозвище) вместе со своим покровителем скитался по наёмным армиям, пока в одном из сражений междоусобных войн в раздробленной Германии капеллан не попал неудачно под вражеский аркебузный залп прямо во время благословления своего войска. Людвига (и ещё четверть отряда) скосило теми же пулями. Но, в отличие от славного священника и несчастных солдат, Людвиг, задыхаясь, неожиданно для себя вернулся к жизни на заваленном трупами поле, как только взошла полночная луна. В тот момент дампир окончательно осознал, кто он такой, и мысль эта сперва наполнила его ужасом и отвращением. Но постепенно новые чувства росли в нём, и к утру юноша отринул смирение и богобоязненность, которым учил его добряк капеллан, и решил дальнейшее своё существование вести так, как по его мнению, полагалось «не мёртвому» существу, чью душу после смерти не приняли ни ад, ни Небеса. Довольно быстро он наловчился пользоваться вампирскими трансформациями и повелевать низшими животными — насекомыми, мелкими птицами, грызунами, и прочими. Очень легко Рихтер освоил жизнь бессмертного великосветского повесы — проводил время за карточным столом, в дамских будуарах, в кутежах и неизбежных дуэлях, где его колоссальные преимущества не оставляли противникам ни малейших шансов. Деньги он добывал, как правило, проникая туманом в хранилища недавно появившихся в Европе банков. Как ни странно, вновь родившийся вампир был совершенно не кровожаден, и не был он ни стяжателем, ни властолюбцем. Он не копил богатство, влияние, силу и власть, а лишь скользил по жизни, удовлетворяясь нехитрыми мирскими удовольствиями, периодически утоляя свою жажду крови из жил хорошеньких дворяночек, но ни разу никого при этом не убив и не обратив. Даже на часто случавшихся при его образе жизни дуэлях старался он всегда сохранять жизнь своим оппонентам. Военное ремесло увлекало его, и он принял участие во многих кампаниях, успев повоевать едва ли не за все нации тогдашней Европы и даже частично обеих Америк. Но так не могло продолжаться вечно. Он не мог насытиться такой жизнью. Всё более жадными поцелуями впивался он в горла своих прекрасных жертв, всё чаще затевал нечестные поединки, всё жесточе врубался в гущи сражений. И наконец пришёл закономерный результат — в одну далеко не прекрасную ночь Рихтер обнаружил себя стоящим над бездыханным телом пятнадцатилетней наследницы одного итальянского герцогства, которую он только что выпил в её собственной спальне. Этажом ниже лежал хладный труп её юного жениха, заколотого им часом ранее, а через открытое окно призраками возмездия в чёрных масках и плащах в комнату впрыгивали агенты Организации, выследившей наконец становящегося высокой паранормальной угрозой дампира… Но Рихтеру ещё раз крупно повезло — арестовавшей его группой командовал Сефирос, тогда всего только лишь старший рыцарь европейского архмагистрата. Проницательный и ментально зрячий кот, едва взглянув на растерянное лицо Людвига, сразу понял, что оба убийства не были преднамеренными, и что бедный дампир попросту не знает, как жить и что делать с неожиданно свалившимися на него чудесными сверхспособностями. Почти как я, к слову… Конечно, преступление есть преступление, но казнь Рихтера ничего бы уже, разумеется, не исправила. Поэтому, подержав некоторое время дампира в подземельях одной из штаб-квартир Организации, Сефирос предложил ему искупить свою вину честной службой на благо человечества — стать одним из тех, что стоят на защите людей от таких же паранормальных угроз, какой недавно был и сам Людвиг. Давно уже раскаявшийся и проводящий время в молитвах и чтениях Библии дампир с величайшей радостью принял предложение и стал одним из самых верных и духовно стойких служителей Организации, все дальнейшие триста с лишним лет плечом к плечу идя с Сефиросом в постоянной борьбе европейского архмагистрата (позже — департамента) со сверхъестественным злом, пройдя с ним едва ли не в буквальном смысле огонь и воду, ну, разве что, без медных труб обошлось. Кот и его дампир… В самом начале XXI века, когда в результате одной очень неудачной операции погибли директор и несколько сотрудников отдела мониторинга ментального пространства российского департамента Организации, Сефироса и нескольких агентов в срочном порядке перебросили из Европы к нам. Рихтер, разумеется, не оставил своего друга и спасителя и перешёл в российский департамент вместе с ним. И вот — погорел на, казалось бы, простом разведывательном задании…

Мы уложили спящего охранника на кушетку в камере Рихтера, заперли его там, поднялись в дежурку, зашли в оружейную комнату, подобрали Рихтеру пистолет и ружьё и запаслись патронами и обоймами. Попутно я ещё накинул камуфляжную куртку дежурного, оставленную им на спинке кресла. Удивительно, но одежда мне даже понравилась — тепло и удобно, и карманов много… Пока мы снаряжались, я сжато, но более или менее подробно излагал дампиру обстоятельства моих приключений в долине и расстановку сил на данный момент. Специальный агент периодически покачивал головой — то ли одобрял беспримерную мою храбрость, то ли наоборот, осуждал безрассудное поведение. Под конец я оставил печальную историю первой семьи графа:

— …как видите, Рихтер, граф, оказывается, ещё и двоежёнец. Бедные Лидия и Люция! Но сейчас, когда Залесьев истратил свои силы на поиски увезённой мною Анны, они смогли сбежать из усадьбы босые и полураздетые и сейчас ждут нас рядом в перелеске. Я отдал им свои плащ и пиджак, но всё равно пойдёмте быстрее, а то они там совсем замёрзнут на голой земле…

Тут я осознал, что всю последнюю минуту Рихтер пялится на меня странным и немного даже пугающим застывшим взором и беззвучно шевелит губами, словно будучи не в силах вымолвить и звука. Внезапно дампира прорвало:

— Боже мой! О, Боже мой! И я ещё, подумать только, сказал, что вы не так просты! И называл вас молодцом! Малинов, вы, вы… Кого вы там собрались спасать и согревать?! Лидию и Люцию? О, сумасшедший!! Да это же главные подельницы графа, его правая и левая рука, ещё большие средоточия тёмной силы, чем он, это его единственная настоящая семья, «астральные» исчадья ада, жестокие и страшные существа высочайшей паранормальной опасности! И вы сказали им про пятьдесят четвёртый километр? Про Анну? Да вы законченный, стопроцентный, неизлечимый кретин!! Выть хочется от беспросветной этой людской тупости, от этого вашего вечного рыцарского комплекса, о благонамеренные болваны! Любая адская шлюха, любая демоница, накинув рубище и посверкав вам босыми ножками, я уж молчу про остальное, может заставить вас полностью забыть о здравом смысле и банальной осторожности!! Как, как могли вы, найдя двух таинственных существ в «астрально» блокированных комнатах, даже и не подумать воспользоваться своим ментальным взором, этим вашим распрекрасным «истинным зрением»?! А я вам скажу, как: потому что это были несчастненькие полуголые дамочки, тоненько пищащие и напрашивающиеся на жалость!

— Ну, они не то, чтобы полуголые были… — пробормотал я, полностью сражённый этой гневной филиппикой.

— Заткнитесь, Малинов! — рявкнул специальный агент. — Очень надеюсь, что ещё хоть что-то можно спасти! Слушайте меня. Похоже, они знали, что вы движетесь к усадьбе — вероятно, отследили по ментальному полю и перехватили здесь. Но граф и большая часть охраны, очевидно, и в самом деле вне долины, иначе они уже тоже были бы здесь, и нам с вами не поздоровилось бы. Не знаю, почему эти две змеи позволили вам беспрепятственно вызволить меня — либо не хотели вызывать у вас никаких подозрений, либо играют с нами, как кошка с мышкой, либо, возможно, немного вас всё же пока опасаются в отсутствие своего главного соратника. А скорее всего, сошлись все три фактора. Попробуем их переиграть. Сотовая связь в долине и в самом деле не работает, значит, кто-то из них должен был сейчас пойти в усадьбу, чтобы воспользоваться проводным телефоном и сообщить графу, где искать Анну. Вероятнее всего, это будет младшая — Люция. Значит, старшая ведьма, скорее всего, караулит нас у главного входа. Включайте своё обесплочивание — будем уходить через заднюю стену. Я — туманом через окно, а вам, как я понимаю, даже и щели не нужны. Быстро!

Несмотря на всю горячность речи специального агента, меня ещё терзали сомнения:

— Постойте, Рихтер… Как же так? Я не чувствовал никакой угрозы от этих девушек. А от графа чувствовал…

— Это не ваша вина, но ваш недосмотр, — недовольно ответил дампир. — Я же сказал, они ещё сильнее графа. Они просто хорошо скрыли свою мощь, чего сам Залесьев делать не умеет, да и не очень хочет. Вы что же, думаете, я сочиняю про них? Во-первых, зачем бы мне это, а во-вторых, тут вот за поворотом коридора у графа есть пыточная… Так вот, я там был. И эти две твари тоже там были. Только мы с ними находились по разные стороны допросного инструментария, если вы понимаете, о чём я говорю… Давайте прекращать препираться, нам удирать надо как можно скорее!

И тут я внезапно сообразил, какая такая вторая заноза осталась у меня в мозгу — Лидия и Люция переглядывались во время нашего разговора в перелеске! Зачем бы переглядываться слепой вроде как женщине со своей зрячей дочерью, да и как вообще она могла бы это делать, если действительно ничего не видела?! Ах я осёл, ах я болван! И дикий страх за судьбу Анны ледяными клещами сдавил моё сердце.

— Рихтер…. - растерянно сказал я. — А как же Анна, как же Анечка моя, Рихтер?! Мне срочно надо к ней… Господи, что же делать-то! Собаки… солдаты… граф… ведьмы… Господи Боже милостивый, Анечка моя, Анечка!!

— Товарищ агент, прекратить истерику!! — грубо заорал вдруг на меня дампир. — Что же, вы умеете только нарушать приказы, совершать ошибки, а потом истерить по этому поводу?!

Я немедленно разозлился. Как смеет этот вампирский выкормыш в такой момент тыкать меня мордой в мои ошибки! Как будто я сам их не осознаю! А что до приказов, то к этому у меня вообще отношение особое…

— Какая ещё истерика, Рихтер, так вас и разэтак! — кажется, я немного обогатил свой лексикон из речей приснопамятного водителя трейлера. — Вы что, не понимаете, что у них в руках моя Анна? Нам немедленно надо выбираться…

Рихтер спокойно смотрел на меня исподлобья с лёгкой улыбкой. Ах, вон в чём дело! Своей показной грубостью он и в самом деле в зародыше пресёк рвавшиеся уже у меня наружу истерические вопли, панику и заламывание рук. Я встряхнулся и спокойно сказал:

— Спасибо, товарищ специальный агент. Я в порядке. Погнали.

Мы перебежали в служебный коридорчик, шедший вдоль стены, противоположной входу в здание, и я переключил ментальный рычаг.

— Ловко у вас получается, — опять немного завистливо пробормотал Рихтер. — Раз — и нет ничего. Вы меня слышите хоть?

Я подбросил на ладони и снова поймал пистолет, чтобы показать дампиру, что воспринял его слова. Он с усмешкой кивнул и тут же сам начал довольно медленно превращаться в туманный столб — вместе со всей одеждой и экипировкой. Видимо, вампирские превращения работали примерно так же, как и моя деволюмизация. Последними растворились в тумане красные глаза.

Едва успели мы миновать стену здания дежурки, как откуда-то сзади-сверху раздалось гнусное хихиканье. Для меня оно было ещё более гнусным от того, что я узнал голос, и раньше для моих ушей он был красивым, серебряным и приятным на слух. Жутким диссонансом с прежним звучанием этого голоса звенели мерзкие смешки и донёсшиеся до нас слова. Это был голос Лидии Аусвальд-Залесьевой:

— Что, шпиончики, никак убегать собрались, хи-хи? Куда это вы, а как же мы? А как же Анечка Залесьева? Ты, бесплотный агентик Малинов, кажется, за ум взялся наконец? Узнаёшь меня? Как ты на нас с дочкой пялился, ха-ха-ха, даже вспомнить приятно!

Я резко обернулся. На козырьке крыши дежурки восседало на корточках странное и жутковатое существо. Несомненно, это была Лидия, но Боже, как она изменилась! Белокурые вьющиеся локоны превратились в струящиеся по ветру бледные свитые пряди, напоминающие клубок мёртвых змей, бежевое ажурное платье — в развевающийся полупрозрачный саван, глаза горели тёмным огнём, как у её мужа во время нашего с ним ментального поединка. Скромная грация графини уступила место невероятной распущенности поз, какой-то дикой, необузданной, исконной развратности, такой, что она одновременно вызывала плотское влечение и отвращение, как кошка в охоте. И всё-таки она была красива, потрясающе, демонически красива…

— Скажи, а такой я тебе разве не нравлюсь? — и Лидия, опёршись на руки, выгнулась назад, выставляя напоказ почти обнажённые груди с сильно торчащими сосками, и движением стриптизёрши на шесте перекинула ноги с одной на другую, бесстыдно мелькнув перед нами ничем не прикрытым лоном.

— Стреляйте, Малинов! — крикнул вдруг Рихтер, материализуясь рядом. — Перестаньте пялиться на неё, она пытается вас соблазном одурачить! Стреляйте!

И сам он поднял дробовик, щелкнул помповым затвором и надавил на спуск. Но полуголая демоница молниеносно сделала длинный скачок влево прямо из своей распутной позы, ловко, как пантера, как вихрь, так что заряд картечи просвистел далеко в стороне.

— Стрелять в женщину! — полугневно, полувосторженно завизжала Лидия. — Как низко! Как некультурно!

«Когда я слышу слово культура, моя рука тянется к пистолету», — механически подумал я, тоже взводя затвор ружья. И вспомнил про Анну. И все соблазнительные чары старшей графини вдруг развеялись, как дым.

— Малинов! — снова услышал я голос Рихтера. — Беглый огонь! Ведём беглый огонь и отступаем к лесу! Нам не попасть в неё, но и она не осмелится пока на нас накинуться. Стреляем и отступаем, стреляем и отступаем!

Ведя частую пальбу, мы начали отходить к лесным зарослям. Демоница на крыше выла и хохотала, буквально перелетая с места на место — похоже, ей даже нравилась эта жуткая игра в пятнашки между летящих смертоносных облачков свинца. Но задеть её зарядом нам действительно никак не удавалось — она ускользала из-под прицела, подобно вьющейся кобре. Однако и приблизиться к нам вплотную или как-то задержать нас она не могла.

— Убегаете? — визжала она. — Бегите-бегите, жалкие трусишки! Такие вы все, мужчины! Бросаешь свою Нюрочку, да, агентик Малинов?! Ух, посмотришь, что с ней будет, когда до неё доберусь я! Уж я ей расцарапаю личико и ещё кое-что, и плёточки наши по ней погуляют! Слёзками она умоется, кровушкой обольётся, криком кричать будет, звать Андрюшечку своего, да только не придёт он, убегает он!

Я замедлил отход и нерешительно опустил ружьё. Господи, неужели так и будет? Нет, нет, лучше смерть, лучше самому опять попасть к графу, чем это! Как может такая злоба существовать на свете? Как они могут?!

— Не надо!! — в нахлынувшей вновь панике крикнул я. — Нет! Только не Аня! Меня, меня возьмите!

И я отключил деволюмизацию. Но тут же моё плечо железной рукой схватил старший по званию.

— Даже не думайте, агент, — страшным шёпотом произнёс он мне на ухо. — Я вас лично сейчас выпью и на себе унесу, если попытаетесь сдаться! Вы не слушаетесь приказов, вы постоянно забываете о своём долге — Бог с вами! Но сдавшись этим злобным тварям, вы не только ничем не поможете своей возлюбленной, но сделаете ещё и хуже! Вы нужны ей здесь, нужны на свободе и сильным. И не верьте этой колдовской мрази, Малинов! Графу ваша Анна нужна… в полноценном, так сказать, виде, простите за прямоту. Они ей ничего не сделают — я вам чуть позже расскажу, почему. Доверьтесь мне, Малинов, Создателем заклинаю вас, доверьтесь мне! У нас ещё есть шанс всё спасти! Но вы должны быть стойким!

Я беспомощно посмотрел дампиру в багряные глаза. Мне и хотелось и не хотелось ему верить. Я не знал, что предпринять. И тогда я включил «истинное зрение». Свет, только лишь свет исходил от красноватого силуэта дампира. А со стороны воющей и хихикающей ведьмы — сине-чёрная тьма. Слепая тьма. Я понял кое-что. И я выбрал. Я знал, что сейчас я совершу поступок, которым вряд ли потом буду гордиться. За который потом мне придётся долго испрашивать прощения. Который никогда не забуду, и который чёрной царапиной будет лежать на душе. Но также я знал, что это сделать надо, ради Анны, ради безопасности жителей долины, да и всех людей. Я шёл на казнь.

«Рихтер, — прошептал я дампиру. — Стреляйте, Рихтер. Стреляйте прямо сквозь меня. Она не сможет уворачиваться и видеть меня одновременно»

Я очень надеялся, что дампир правильно поймёт мои намерения. Всё зависело от этого. И всё висело на волоске. Я деволюмизировался, и рука Рихтера, сжимавшая моё плечо, провалилась сквозь воздух. Я повернулся лицом к Лидии, бросил на землю ружьё и пистолет и сказал ей: «Смотри же, демоница. Я иду к тебе». И двинулся прямо на неё. Её тёмные глаза расширились от жадного возбуждения. Жуткая сардоническая улыбка-оскал заиграла на её бешено-красивом личике. Она уже протянула к моему горлу тонкие сильные пальцы с длинненькими остренькими ноготочками. Но тут за моей спиной ахнуло, и я буквально почувствовал, как заряд картечи пролетел сквозь моё бесплотное тело. Демоница в мгновение ока среагировала и грациозно отскочила вправо, приземлившись на руки и на ноги, словно тигрица, уворачивающаяся от удара оленьих рогов. Да, двигалась она быстрее пули, и мне, конечно, было её не обогнать. Но это и не требовалось. Потому что в этот самый момент, зная, что Лидия смотрит обычными глазами на ружьё и летящую дробь, а меня не видит, я с места длинным прыжком проскочил ей за спину, выйдя из её поля зрения. И на этот прыжок она среагировать не могла. Конечно, она тут же перевела свой взор в ментальную плоскость и обернулась, выискивая меня. Но было уже поздно. Ещё с прыжка я схватил валявшуюся на земле и заранее примеченную мною толстую дубовую ветку и теперь, словно невидимым копьём, пронзил ею левую грудь демоницы. И отпустил руку. Страшный вопль разнёсся над обеими пространствами, и всё кончилось. Казнь ведьмы свершилась, и её бездыханное тело упало на траву с дубовым колом в сердце.

— Простите, Рихтер, — пробормотал я, возвращая себе плотность. — Кажется, я только что убил человека. И вас, наверно, напугал.

Рихтер пристально посмотрел на меня:

— Она была не совсем человек. Во всяком случае, уже довольно давно не вполне человек. Равно как и вы, Малинов… Мне кажется, что вы тоже уже не человек. Но вы раскаиваетесь в убийстве, и убийстве кого?! Ведьмы, полудемоницы, злейшей твари, смертельного врага людей… Кто вы, Андрей Малинов?

— Нет, Рихтер, — устало ответил я. — Я человек. Сын Адама и Евы. И, кажется, вам и в самом деле придётся нести меня. Мне… мне нехорошо, Рихтер.

И, вероятно, я упал на ту же траву, где лежало белое полуобнажённое тело графини Аусвальд-Залесьевой, убитой мною в не очень честной битве.