Отцами завещано

В. Савельзон, журналист «…У НАС ТАКИЕ ЕСТЬ КОМБАТЫ!»

Встречая в наши дни молодого человека с Золотой Звездой Героя Советского Союза на груди, мы, совсем не уличные зеваки, а взрослые озабоченные люди, смотрим ему вослед растроганно, с уважением и гордостью: человек совершил боевой подвиг, а может, и подвиги.

А послевоенных Героев Советского Союза мы знаем почти наперечет.

У Александра Солуянова — Золотая Звезда № 11521.

Мне довелось встречаться и беседовать с самым прославленным из героев-оренбуржцев прежних лет — Александром Ильичом Родимцевым. К его Золотой Звезде № 45 за Испанию добавилась, как известно, вторая — за Великую Отечественную.

Незадолго до смерти генерал-полковника дважды Героя Советского Союза Родимцева я был в его московском доме на Ленинском проспекте. В теплой домашней куртке он плотно сидел в кресле, отложив на время карты Сталинградской битвы: готовил статью, чтобы восстановить историческую справедливость и рассказать об одном из своих незаслуженно забытых командиров полков, державших Мамаев курган.

В ту последнюю встречу с болью заметилось, как поредели, поседели волосы, аккуратно зачесанные набок, поник задорный хохолок, что на фотографиях довоенных и военных лет. Но так же прямо, строго, умно смотрели из-под чуть скошенных тяжелых век светлые глаза. Этот взгляд теплел, когда генерал вспоминал движение «Оденем и обуем дивизию Родимцева», которое охватило во время войны его родное Оренбуржье. В Сталинград, «в пылающий адрес войны», как тогда говорилось, земляки, отказывая себе в самом необходимом, присылали десятки тысяч посылок, валенки, полушубки.

И не мог он знать, что в соседнем с его Шарлыком селе Пономаревке, в такой же крестьянской семье, которая помогала фронту, чем могла, родится его тезка, тоже Александр, который с самого детства изберет его «человеком, делать жизнь с кого», будет читать взахлеб книги Родимцева и о Родимцеве, специально доберется до Шарлыка, чтобы по-мальчишески восторженно смотреть на бюст дважды Героя и мечтать о подвигах.

А позже, став десантником, Александр Солуянов с гордостью будет думать о том, что и Александр Родимцев в начале войны был в воздушно-десантных войсках и носил такие же голубые петлицы.

Над Пономаревкой горело лето. Жухли травы, быстро желтели хлеба, вылинявшее небо отражалось в прогретой речке с ласковым человеческим именем Дема.

Я толкнул калитку, не снабженную, как многие другие, табличкой «Осторожно, злая собака!» и вошел во двор.

Первым, кого я увидел, был Александр Солуянов, и я его не узнал.

Портреты в «Огоньке» и «Собеседнике» не то чтобы не верны — они не уловили полностью характера этого человека. Там майор Солуянов сосредоточенно-хмур, на его лице еще отблеск той нелегкой ответственности и мужественной суровости, который мы видим в телевизионных репортажах из Афганистана на лицах наших солдат и офицеров. А тут, отставив вилы, которыми поправлял стог накошенного для родительской коровы сена, навстречу мне, протягивая руку, шел моложавый, улыбчивый человек, невысокий, но очень крепкий, в легкой спортивной маечке, брюках и кроссовках. Светлые веселые глаза, русые усики.

Ну, ничего героического, если иметь в виду наше обычное ожидание: если уж Герой — то чтоб, как на плакате.

Александр сейчас учится в Москве, в Академии имени Фрунзе. Домой, в Пономаревку, приехал в отпуск.

Мы сели во дворе под сень деревьев на скамеечку, сколоченную умело и добротно. Белоголовый четырехлетний Сергей, сын Александра, мальчишка городской, азартно гонял по двору кур, теребил собаку Тузика — все здесь внове, все интересно, все надо успеть увидеть.

Саша Солуянов — здесь он был Сашей — не сразу и не легко входил в беседу о местах, отсюда далеких. Взглянув повнимательнее, я увидел у него на висках раннюю седину.

— Впервые я прочел о вас в «Огоньке» в феврале 1985 года в очерке «Голубой берет»: «У слушателя Военной Академии имени Фрунзе майора Солуянова воспоминания не из легких: ведь совсем недавно он вернулся из Афганистана. Десятки раз Александр Петрович бывал под обстрелом, дважды ранен, чудом выбирался из самых безнадежных ситуаций».

И дальше автор очерка приводит ваш рассказ: «Солдат, который меня однажды спас, первогодок, по специальности радист, — его дело сидеть в каком-нибудь закутке и поддерживать связь, но он увидел, что командир в опасности, и, не задумываясь, пришел на помощь.

«Сам погибай, а товарища выручай» — это суворовское правило и ныне свято. Находясь в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане, я не раз имел возможность в этом убедиться».

— Так оно и есть. — Солуянов задумчиво ломал сильными пальцами длинную рыжую соломину. — Большим испытаниям, серьезным подвергались там и я, и совсем молодые ребята, у которых уже не отцы, как вроде бы совсем недавно было, а деды воевали в Великую Отечественную. И скажу вам с полной ответственностью: сотни раз я убеждался, что нынешняя молодежь достойна тех, кто сорок лет назад одержал Победу.

— Хорошо бы конкретный пример.

— Об этом я вам до вечера могу рассказывать, — улыбнулся Александр и сразу посерьезнел. — Разве смогу я забыть рядового Ладейщикова, который закрыл грудью командира взвода в последний момент, когда увидел, что на командира направлен автомат? Да и всех ребят из моего подразделения, я всю жизнь буду помнить.

— И они вас?

— И они меня, надеюсь. Недавно в Москве, хоть и времени свободного мало, пошли с женой на хоккей. Вдруг подходит сержант милиции, козыряет, улыбается радостно:

— Товарищ комбат! Не узнаете? Я же ваш бывший солдат. Вот вернулся домой, поступил в милицию.

Или еду я в Академию в автобусе, и кидается ко мне парень, теперь студент, тоже мой бывший солдат:

— Товарищ комбат!

И так много сразу вспоминается…

Сколько пережито вместе, сколько пришлось пройти вместе! Они мне родные — мои солдаты. Вообще наши воздушно-десантные войска — это войска…

Александр подбирает слово и находит:

— Семейные.

— В каком смысле?

— Потому что мы, как одна семья. Иначе нельзя, надо и собой рисковать, спасая другого, и уметь дружить, прощая какие-то мелочи, потому что есть главное: боевая, настоящая дружба. И все мы друг о друге знаем, переписываемся, встречаемся, особенно сейчас, когда я в Москве, а через Москву все пути-дороги.

О десантниках много пишут и говорят в последнее время, и я считаю, не зря. Хорошо сказал наш командующий, что для них бой начинается тогда, когда другие считают его уже проигранным.

В воздушно-десантных — цвет нашей армейской молодежи. Служить в них и престижно, и трудно. Надо уметь прыгать с парашютом, карабкаться по скалам, как альпинист, выдерживать марш-броски с полной выкладкой на десятки километров, «снимать» бесшумно часового, точно стрелять в темноте по звуку… Всего и не перечесть! Недаром среди отличившихся при выполнении интернационального долга в Афганистане столько десантников.

…Словно бы поплыло, растворилось летнее оренбургское марево, и проступило недавнее мое воспоминание: цветные кадры из американского фильма «Рэмбо», виденные за границей в туристской поездке. Рэмбо — современный Тарзан, бронзовотелый, с тяжелыми плитами и буграми мышц. Но в отличие от прежнего, памятного моему поколению Тарзана, у этого в руках гранатомет. Супермен Рэмбо — участник вьетнамской войны… И теперь через много лет он решает вернуться во Вьетнам, чтобы освободить американских пленных, которых якобы прячут вьетнамцы.

Я читал об этом грязном фильме в нашей прессе, да и за границей слышал, что умные, честные люди протестуют против его показа. Но тут своими глазами увидел на рекламном стенде эти кадры. В фильме все — фальшиво. У солдата эмблема не на том рукаве, а подполковник и вовсе одет в какой-то опереточный мундир с широкими белыми погонами и белыми петлицами, которые носили в тридцатые годы, с двумя большими звездами. Благородного красавца Рэмбо пытает, режет ножом неизвестно откуда взявшийся советский подполковник воздушно-десантных войск со злобным лицом. Другой кадр: солдат с эмблемой воздушно-десантных войск на рукаве держит автомат навскидку, готовый убивать, но зритель должен радоваться: смелый Рэмбо сейчас ударит его кинжалом в спину.

Вот таким хотят представить миру Солуянова и его товарищей.

А подразделение Александра Солуянова в провинции Герат под обстрелом душманов вызволяло из огня детей, женщин и стариков, запертых бандитами в сарай и обреченных на смерть.

Его солдаты, тоже под обстрелом, спасали во время наводнения афганцев, оказавшихся в затопленной больнице.

Двадцать его солдат, рискуя жизнями, отбили нападение восьмидесяти душманов на караван, который доставлял в дальний кишлак продовольствие, лекарства и дрова.

Крестьянский сын Александр Петрович Солуянов легко находит общий язык с простыми крестьянами Афганистана, его сердце болит за них, он желает им спокойной, счастливой жизни. И не просто желает, но и активно боролся за нее, не жалея себя. Дважды был ранен. Помните, из светловской «Гренады»:

Другое время, другая ситуация, другая страна. Однако по глубинной сути это — и о наших воинах-интернационалистах.

…Но зовут в дом, где у стола хлопочут мать Александра Раиса Петровна, отец Петр Яковлевич и жена Лариса.

Горница чисто вымыта, в красном углу на телевизоре цветная карточка: Александр Солуянов в парадной форме офицера воздушно-десантных войск с Золотой Звездой Героя Советского Союза, орденами Ленина, Красного Знамени и Красной Звезды. Чувствуется, что на это фото любовались — не могли налюбоваться родители, и все село приходило смотреть, а тут такая радость: вот он, Саша, живой и здоровый, приехал домой с женой и сыном.

— Сегодня уха и жареная щука. Саша рыбачил, — с гордостью сообщает Раиса Петровна и подливает еще добавочку. Обед и впрямь на славу, и чувствуется, что особое удовольствие в том, что семья вот так, в кои-то годы вместе, за одним столом.

Дом родной… Где бы ты ни был, куда бы тебя ни бросала жизнь, он — с тобой, если в детстве был он наполнен любовью всех ко всем, добротой и справедливостью. Такой, как дом Солуяновых.

Есть у всех нас одна большая социалистическая Родина. И есть Родина малая — место, где ты появился на свет.

Уже под вечер, когда солнце стало заваливаться за дальний косогор, когда запахло недавно скошенной травой, глядя на неброскую эту красоту, Александр сказал негромко:

— Бывал я у нас в стране с севера до юга, за границей, и все-таки как пахнет наша трава — нигде таких запахов нет. И всегда мне не хватает этого запаха.

Он человек военный, прошедший суровую школу, страшно боится показаться сентиментальным. Но это сильнее его — любовь к родному уголку. И он говорит о том, что сияние льдов и снегов Гиндукуша в темно-синем горном небе, буйные краски нашего юга и суровая величавость севера — все это очень красиво, но… И леса в Пономаревке мало, и речка — воробью по колено, и степь, летом выжигаемая, а зимой заносимая лютыми буранами, а все же это — родное и неповторимое.

Какие силы порождают такие личности, подобно, тому, как недра земли созидают драгоценные камни? Как гранятся такие характеры, словно бриллианты, благородные и несравненно чистые?

Наверно, слегка риторичными и выспренними показались бы эти вопросы, задай я их в такой форме Раисе Петровне и Петру Яковлевичу, скромным, честным и трудолюбивым людям.

Как во всех простых хороших семьях, родителям Героя Советского Союза кажется, что и не было какого-то особого воспитания: когда в семье лад, трезвость, честность, когда ребенку не вбивают в голову, что надо любить родителей, помогать им, не врать, учиться хорошо и т. п., а он усваивает эти принципы, глядя на родителей.

Всю жизнь проработали и сейчас работают, несмотря на болезни, старшие Солуяновы. Он — по лесному делу, она — в «Транссельхозтехнике». И теперь наперебой они рассказывают о сыне. (Александр в это время нашел себе какое-то дело во дворе, отошел, чтобы не смущаться, а потом, когда этот разговор кончился, вернулся, неловко улыбаясь, — сами, мол понимаете: родители наговорили, небось, обо мне?)

— Саша у нас старший. В селе, известное дело, без скотины нельзя, мы оба на работе, а он и воды натаскает, и корм задаст, и в огороде грядки вскопать, и за сестренкой проследить. Успевал даже проверить ее тетради, чистый ли воротничок.

— Забот с ним никаких не было?

— Заботы были, мальчишка есть мальчишка, бывало, и озорничал. Но мы детей главному учили: честности, добросовестности.

— У нашего Саши с детства все было как-то распланировано, он все успевал. И учился хорошо, все сам, нам-то и некогда, да и нечем было помочь.

— Так что хороший сын — лучшая награда в жизни?

— Да, мы оба так думаем: самое большое счастье — это когда вырастут умные добрые дети.

— Ну, а ваш сын вырос кроме этого еще и настоящим защитником Родины.

— Это нам великая радость, мы оба заплакали от счастья, когда узнали, что он — Герой Советского Союза. Спасибо ему, не подвел родителей.

Они смотрели двумя парами светлых, «Сашиных» глаз, доверчиво и прямодушно, и речь их была откровенна, и ничего не таилось, не пряталось за душой. У них все на виду, все для людей. Простые русские люди Солуяновы.

На хороших воспитателей их сыну везло и в Пономаревке, и в суворовском, и в высшем военном училище. Но здесь, на земле его предков-хлеборобов подумалось: чтобы вырос добрый хлеб, ему мало лишь получить плодородный гумус, воду, удобрение, уход, нужна мощная добрая сила самостоятельного роста, стремительного движения вверх, к солнцу.

Так и в жизни человека воспитание извне и самовоспитание связаны воедино, на каком-то этапе, когда маленький человек начинает осознавать себя неповторимой личностью и в то же время понимать свою связь с обществом, воспитание обогащается самовоспитанием.

Когда Саша Солуянов, подражая отцу, в огороде вскапывал грядку, — это было его, как мы сейчас говорим, трудовое воспитание. Когда же назавтра, вспомнив, что не очень добросовестно закончил грядку, заставлял себя взять лопатку и идти переделывать работу — это уже начинала пробуждаться в нем личность, это были первые шаги жесткого самовоспитания. Той самой энергии саморазвития, без которой не получится ни доброго хлеба, ни настоящего человека.

А личностью он стал рано.

Два случая из жизни Саши Солуянова.

Ему 12 лет. На уроке физкультуры бегали 800-метровку. Крепкий не по годам Володя Баконин обогнал невысокого худенького Сашу.

— Давай еще раз бежать!

— Давай, — согласился Володя. И снова победил.

— Бежим еще раз! — не отдышавшись, потребовал Саша.

Бежал из последних сил, хрипя и задыхаясь. И проиграл с еле сдерживаемыми слезами. Переживал страшно: он уже знал слова Чкалова: «Если быть, то быть первым».

С этого дня стал заниматься зарядкой, тренироваться. Бокс, футбол, волейбол, лыжи.

Саше 15 лет. Он уехал из дому, захватив только пару ботинок и книгу «Сын полка», поступать в Казанское суворовское военное училище. (Это училище он закончит с отличием, а потом Рязанское высшее воздушно-десантное — с золотой медалью, в этом тоже — характер Александра Солуянова.) Через полгода после того, как он надел погоны, зимой, — военизированная лыжная гонка. Перворазрядник Саша Солуянов шел вторым. Впереди Леня Лебедев из его же команды. На огневом рубеже у обоих были штрафные очки, поэтому надо как можно быстрее бежать к финишу. Зачет команде — по лучшему результату. И тут у Лени сломалось крепление.

— Бери мои лыжи, — догнав, крикнул Саша. — Давай, давай, ты прибежишь быстрее.

Он мог бы рвануть, оставив Лебедева, и быть первым. Но ему было пятнадцать, а не двенадцать. Он финишировал, и его качали, хотя он не был победителем. Он теперь твердо знал: «Если быть — то быть первым. Но общее дело ставь превыше своего!»

Как вспоминает товарищ Солуянова по Казанскому суворовскому майор Николай Литвинов, хороший был глаз у фронтовика, офицера-воспитателя Танеева, когда он обвел взглядом отделение, вызвал чуть ли не с самого левого фланга строя вчерашних мальчишек-восьмиклассников крепкого паренька Сашу Солуянова и назначил командиром отделения, выдал погоны с вице-сержантскими нашивками.

И после той военизированной лыжной гонки, после того, как Солуянов был первым на полосе препятствий и в стрельбе из автомата, Танеев сказал: «Однако, Солуянов, ты герой!»

А через 15 лет его воспитанник стал Героем с большой буквы. Героем Советского Союза. Рядом с хорошим словом «самовоспитание» есть еще одно — «самообладание», с той же активной частью «само», без которой невозможен духовный рост личности.

Самообладание в широком смысле слова — это сила духа, это умение в определенных обстоятельствах «взять самого себя за шиворот», заставить сделать что-то, против чего протестует инстинкт самосохранения или какие-то соображения излишнего комфорта, но что диктуется коротким словом «надо».

Солуянов далеко не «везунчик». После ранения были опасения, что ему придется ампутировать палец.

— Ну что ж, — сказал он. — Парашютное кольцо можно вырвать и четырьмя.

Может, эта сила духа и помогла ему. Палец удалось буквально приживить.

А когда на учениях он получил тяжелейшую травму, то, вылечившись, заявил военным медикам:

— Служить буду только в ВДВ.

И опять добился своего.

Можно, наверно, сказать даже так: от того, что он, не теряя самообладания, не щадил себя, судьба в конце концов щадила его, и встречи со смертельной опасностью всегда заканчивались его победой.

Но в его профессии обязательно и еще одно «само» — самостоятельность и твердость решения. В минуту опасности обязательно должен найтись человек, который не дрогнет, возьмет ответственность решения на себя и которому все будут подчиняться и верить не только потому, что он по штатному расписанию их командир, но и потому, что почувствуют стальную волю и смелость ума, не скованную чувством смертельного риска.

В афганских горах случилось ЧП. Надо было срочно доставить в госпиталь сержанта Федорова. Но как это сделать? Отправить его на носилках по серпантину опасной горной дороги? Нет. Нужно другое решение. Солуянов связался по радио с командованием и попросил прислать вертолет. Но ночью в горах посадка почти невозможна. Единственная мало-мальски пригодная площадка — в трех километрах.

— Высылайте! — сказал Солуянов. — Иного выхода нет!

Во главе группы, несшей по скалам сержанта Федорова, пошел он сам, командир. Пошел потому, что риск был слишком велик.

Не знаю, не спросил Александра: может, тот самый парень, который радостно бросился к нему в московском автобусе, и был Федоров?

И еще есть хорошее «само» — «самоконтроль». Солуянов стал знаменит. Его снимают, о нем пишут. В дни подготовки к параду, посвященному 40-летию Победы, он встретился с участниками Берлинской операции и Парада Победы Героями Советского Союза времен войны: тоже комбатом Неустроевым, батальон которого брал рейхстаг, разведчиком Кантария, водружавшем флаг на рейхстаге, и многими другими Героями-фронтовиками. И, как при всех подобных встречах, ощутил, что ветераны хотят видеть в нем свою молодость, смотрят с любовью и чуть придирчиво: как преемник боевой славы? Достоин ли?

А когда приезжал впервые Героем Советского Союза домой, в Пономаревку, то в районном Доме культуры, куда он мальчишкой бегал в кино, устроили торжественную встречу, пришли старики — ветераны войны, друзья, учителя. О чем говорили?

Об этих встречах Александр вспоминал раздумчиво, но уже с давно и твердо принятым внутренним решением:

— Напутствия были самые теплые, простые. Были и такие, которые я особенно крепко запомнил: огонь и вода — это одно, а медные трубы — не менее сложное.

— В том смысле, что теперь предстоит испытание славой?

— Да, и не только предстоит, уже идет такое испытание. В общем, кажется, удается себя контролировать. Трудно быть на виду, во внимании, но стараюсь всегда помнить мудрые напутствия ветеранов.

В этом месте на колени ему полез сын с рукой в лубке. В Москве баловался, упал, сломал руку. Наложили гипс. Но здесь, в Пономаревской больнице, пришлось ломать: срослось неправильно, и снова накладывать гипс.

— О том, что у меня родился сын, я узнал из записки, которую сбросили вертолетчики, шла боевая операция. Совсем маленьким я его и не видел.

— Я слышал, что ваш Сергей перенес здесь, в больнице, страдания, как мужчина?

— Ну, мог бы и получше, — провел ладонью по мальчишеской голове Александр. — А вообще — сделаю все, чтобы сын мой вырос настоящим мужчиной. — И засмеялся:

— Вот только мешают мать, жена и сестра и все остальные родственники прекрасного пола.

И опять посерьезнел, вернулся к привычной сдержанности:

— Хочу, чтобы Сергей до определенного возраста, пока не будет мыслить самостоятельно, забыл, что его отец — Герой Советского Союза. Это я считаю очень важным: пусть идет по своей собственной дороге, не кичась, не козыряя моей Золотой Звездой.

…На следующий день Александр Солуянов с семьей уезжал поездом с близлежащей станции Абдулино в Москву. Я потом звонил его родителям, как проводили Сашу?

— Да не очень хорошо, — простодушно рассказала Раиса Петровна. — Один поезд пришлось пропустить, билетов не досталось, на второй кое-как сели.

И я понял: опять постеснялся Герой Советского Союза достать красную книжечку, а встал в общую очередь и стоял «на общих основаниях». И эта вроде бы мелочь еще более укрепила мою симпатию к этому человеку. К человеку, которому его солдаты написали стихи и прочли в день расставания, когда майора Солуянова провожали из родной части в Москву, в академию.

Вынесли боевое знамя. У комбата, закаленного офицера, повидавшего в жизни всякого, навернулись на глаза слезы, и он не вытирал их, а так и стоял перед строем.

Солдаты подарили ему на добрую память берет десантника и вот эти стихи:

О. Булгакова, журналист БОЕВОЙ ОРДЕН ОЛЕГА МАСНОВА

Как рождается героизм? В каком огне наших сегодняшних мирных дней выковывается он из сплава смелости и патриотизма? За что получают ордена двадцатилетние?

На эти, далеко не обыденные темы беседовали мы со старшим сержантом Олегом Масновым, когда много часов подряд наш грузовик, в кабине которого мы умостились, карабкался к звездам. Здесь, на Памире, они на несколько километров ближе, и кажется, что ночные дороги ведут прямо во Вселенную.

Олег за два года службы привык к памирским чудесам и край этот, суровый и диковинный, полюбил всерьез. И остаться здесь на сверхсрочную службу решил, удивив этим кое-кого из своих сослуживцев.

Олегу двадцать лет. Он секретарь комсомольской организации одной из высокогорных пограничных застав. И рядом со знаками чекистской и воинской доблести на его мундире — орден. Высокий орден страны, которым награждались крупные военачальники, имена которых Олег знает хорошо, например В. К. Блюхер, М. В. Фрунзе. Орден Красного Знамени вручил ему сам начальник войск Краснознаменного Восточного пограничного округа КГБ СССР генерал-лейтенант В. С. Донсков.

А министр обороны страны на Всеармейском совещании секретарей комсомольских организаций в Кремле среди имен мужественных защитников рубежей страны первым назвал его имя.

Сложна и сурова служба памирских пограничников. И кислорода здесь маловато, и высота приличная — порой под 5 тысяч метров тянет, и сухость воздуха как в Сахаре, и морозы — как на Полюсе холода. В наряд уходят ребята через ледники и снежники, поднимаются в метель, когда «дома», на заставе, по-летнему еще относительно тепло. В такие походы всю экипировку теплую с собой несут, и оружие, и топливо, и еду — ведь идут в такие горы, куда ни вертолету, ни тревожной группе не добраться. Даже пограничные псы на иных заставах обмундирование имеют: и панамы, и чулочки, и… кислородные аппараты. А ребята тренированы, без аппарата обходятся и на авиационной высоте.

— Раньше, до Памира, службу пограничную представлял совсем иной, — доверительно рассказывает Олег, — Да всем она такой видится, по кинофильмам: пограничный наряд пробирается через кустарник, маскируется в листве деревьев. Здесь же ни кустарников, ни деревьев, ни листвы в помине нет. Иной раз во сне березы снятся. А горы лысые, голые: и тебе окрест все видно, но и тебя далеко разглядеть можно. Требуется особая наблюдательность: кто первым заметит, за тем порой и победа, а возможно, и жизнь.

— Какие черты в людях ценишь превыше всего?

— Честность, смелость, находчивость и еще — знания.

— Что труднее всего далось на заставе?

— Физическая подготовка — ведь условия особые. А технических знаний хватило. Я ведь перед призывом школу ДОСААФ закончил, сюда уже с профессией дизелиста прибыл. А стал командиром отделения стрелков. Вообще все наши ребята — а каждый третий в отряде из Челябинской области — имеют технические профессии. Многие после СГПТУ и ССГПТУ — трактористы, водители, дизелисты, и переучиваться не надо. Важно это для погранслужбы. Ведь заставы теперь инженерно крепко оснащены, поэтому нужны технически подготовленные люди: локаторщики, дизелисты, прожектористы. И спортивными, закаленными надо быть. Вот Женя Чибурин — повар-стрелок наш, до службы в альпинистском клубе Челябинского тракторного II разряд по скалолазанию и III разряд по альпинизму защитил, пригодилось.

— Чему научился на заставе впервые?

— Прежде всего, работе с людьми. И очень ценю это.

— А что роднит твою прежнюю и новую профессии?

— Мужество. Оно равно нужно и в горячем цехе у огня, и здесь, на границе. Физическая выносливость. Ответственность. И еще: умение подчиниться старшему, дисциплине.

Олег Маснов, как и его друг Володя Тришин — металлурги, с Магнитки. Вместе закончили ГПТУ № 13, в одной группе профессию получили — нагревальщика металла, и разряд высокий — сразу четвертый, вместе во 2-м обжимном цехе Магнитогорского металлургического комбината, в бригаде Владимира Лапшина приобщались к рабочему труду. И хоть скромны были их должности, и не им подчинялся главный поток огненных слитков на рольгангах, и другие управляли чудо-блюмингами, — именно этот труд едва ли не в самом горячем месте цеха — в шлаковом коридоре под нагревательными колодцами — дал ребятам главное: верную оценку жизненных богатств, научил быть мужчинами. В армию ушли в разные призывы, а на Памире встретились вновь.

Володя, как и Олег, — отличник погранвойск, отличник Советской Армии, старший пограничник наряда, классный специалист. Имеет он и еще одно отличие, которое здесь, в горах, где воздух разрежен, движения замедленны и очень непросто даже бежать, особо ценится, — значок «Воин-спортсмен».

Черноглазый, подвижный Олег, степенный русоволосый голубоглазый Володя — два друга, «братья по огню и горячим делам» планеты.

— Многие, непосвященные считают, что, если ты пограничник, значит, чуть не каждый день задерживаешь диверсантов, нарушителей, — Олег от души дивится такой точке зрения. — На самом деле наша служба гораздо сложней, интересней. И можно отслужить оба года, а в глаза шпионов так и не увидеть. Ведь наши границы закрыты прочно, и в этом гарантия спокойствия страны. Конечно, бывают и «непредвиденные встречи», но не каждому удается выйти на нарушителя.

Олегу Маснову «повезло» — и страна высоко оценила его победу в поединке. Психологически к такой встрече готовился с первого наряда. В тот первый ночной, вышагивая с боевым оружием вдоль границы, к каждому шороху прислушивался по-особенному, ждал: вот-вот из-за скалы выйдет нарушитель. И никто не вышел. Когда же действительно довелось встретиться через год, не растерялся, не испугался. Наоборот, зло взяло: да какое право имеет!

Случилось это в мрачном ущелье. Нарушители отстреливались активно, заняв, казалось, неприступную оборону на каменной гряде. Но Олег с Юрой Леонтьевым и Сергеем Суковатых перехитрили их. Зайдя с тыла и перекрыв пришельцам ущелье для отступления, они решили исход встречи. Действовали оперативно, точно, находчиво, смело. В указе так и сказано — «За мужество и героизм при выполнении воинского долга».

Решение остаться в армии на сверхсрочную службу Олег принял в Кремле на Всесоюзном совещании, когда первый секретарь ЦК ВЛКСМ В. М. Мишин говорил «о единой для всех профессии» — защищать Родину. В самом деле: почему кто-то другой, а не он, Олег, смелый, ловкий, опытный, должен прикрывать Родину в минуту тревоги? Конечно, и металлург — профессия нужная стране. Но ведь его место в цехе совсем скоро займет брат Андрей: по той же специальности, в том же ГПТУ учится. А здесь, в отряде, на заставе очень нужны такие, как он — молодые, знающие, смелые. Вот и замполит заставы, земляк-уралец, такой же путь выбрал, и кумир всего погранотряда Герой Советского Союза подполковник Иван Петрович Барсуков, на которого так хочет походить Олег, тоже начинал так же!

Провожал меня Олег уже в погонах прапорщика. Его ждали новые дела — комсомольские, отрядные.

А наш грузовик неспешно шел вверх, к звездам, и вновь мы с Олегом перебирали этапы его не очень большой биографии.

На очередном КПП старший наряда проверил наши документы, а потом, с интересом глядя на Олега, спросил:

— Это ты и есть из Магнитогорска?

Вопрос прозвучал для Олега особенно. Гордо и радостно стало ему от такого вопроса: ведь называли не его фамилию, а город, который прославил и он, Олег, здесь, на юго-восточной границе Родины.

Таких минут выпало Олегу немало. В Москве, в Алма-Ате, в других больших и малых городах подходили к нему совсем незнакомые люди и, показывая на орден, говорили. «Спасибо тебе, сынок!» А потом обязательно спрашивали: откуда родом-то, и Олегу казалось, что людям нравился его ответ — из Магнитогорска. Он чувствовал, что слава и уважение к городу словно распространялись и на него.

Н. Красноперов, журналист СПАСИБО ВАМ, ПАРНИ!

Картошка, с которой начинается жизнь любого студента, подходила к концу, когда однажды, в разгар рабочего дня, к Сергею подошел командир сельхозотряда металлургического факультета и протянул телеграмму.

— Срочно вызывают в военкомат. Зачем — не сказано.

Выяснилось все в тот же день, вечером, когда студент вернулся из города. На темном пиджаке поблескивала малиновой эмалью Красная Звезда — вторая государственная награда (медаль «За боевые заслуги» он получил еще в армии) первокурсника политехнического института, в недавнем прошлом старшины Советской Армии Сергея Меркулова. Обе — за мужество и героизм при выполнении интернационального долга в Афганистане.

Мы сидели на парковой скамейке невдалеке от общежития. Сергей рассказывал, я слушал. О том, как 27 октября 1980 года — 25-го у него как раз день рождения — девятнадцати лет от роду провожали его, выпускника Орского металлургического техникума, на службу, о месяцах, проведенных в «учебке», и о самом, пожалуй, главном — о службе в Афганистане.

Легкий ветерок заметал ложбинки на земле осыпающимся яблоневым цветом, и поначалу никак не вязался этот рассказ своей суровой правдой ни с ласковым майским утром, ни со щебетом проходящих мимо — рука за руку — детсадовцев.

Да, мы привыкли к миру. Мы привыкли узнавать о войне лишь по книгам и фильмам да по рассказам старших. Подсчитано же: трое из четырех человек, живущих сегодня на планете Земля, родились после сорок пятого. Но вот передо мной сидит двадцатидвухлетний парень и говорит о той далекой войне, с которой ему и многим его ровесникам пришлось столкнуться лицом к лицу.

Бесполезно искать какие-то внешние приметы, по которым можно было бы без ошибки отличить этих парней от их сверстников. Уроки армейского бытия обыкновенно не дают прямой проекции на бытие гражданское.

Пример самого Сергея. Чему научился к моменту окончания службы замкомвзвода старшина Меркулов? Рыть окопы в спекшейся как камень земле, стрелять из автомата, ориентироваться на местности без компаса, командовать отделением, а в отсутствие командира и взводом. Многое может солдат, за два года познавший сполна службу в горном краю.

А теперь посмотрим с другой стороны. Что умел на тот же самый момент новоиспеченный рабфаковец Меркулов, три года назад окончивший техникум, преуспевший в «грамматике» рукопашного боя, но изрядно подзабывший грамматику школьную? Весьма и весьма мало. Выходило — начинать все с нуля, при этом заранее зная, что твой жизненный разбег на два-три года короче, чем у большинства сокурсников. Да, отслужившие в армии ребята кое в чем проигрывают по сравнению с теми, кто перешагнул институтский порог сразу после школы. Но это не значит — во всем.

Мы часто прибегаем к словесной формуле «армия — школа жизненного опыта». Истина бесспорная, выверенная не одним поколением советских людей. Но, как это нередко бывает, от частого употребления становится трудно с ходу ухватить действительный смысл слов. На ум приходит и армейская специальность, ставшая впоследствии делом всей жизни, и физическая закалка, верой и правдой служащая нам долгие годы после увольнения в запас, и, наконец, умение сварить кашу на костре или пришить пуговицу. Вещи это все важные, но в данном случае только уводящие нас от главного.

Жизненный опыт — понятие многогранное. Это не только (да, пожалуй, и не столько) сумма навыков, умений, знаний, сколько постоянно пополняющийся эмоциональный багаж, образно выражаясь, некая система нравственных координат, позволяющая нам, людям, верно примерять себя даже к непривычной обстановке, правильно оценивать поступки пусть малознакомых людей. И здесь преимущество, несомненно, на стороне отслуживших в армии. Ведь чем глубже отпечаток оставляют события в душе человека, чем сильнее их эмоциональный запал, тем точнее, тем безотказнее «работает» эта система нравственных координат. Согласитесь, мало что может сравниться по своей эмоциональной насыщенности с армейской службой, тем более там, в горах Афганистана.

Умение разбираться в людях, способность объективно оценивать себя и свои возможности, развитое чувство локтя — вот главная наука армии. Она сказывается, на какое бы поприще ни вступил вчерашний солдат.

И еще одно, на мой взгляд, отличие — обостренное чувство скоротечности времени. Сказывается все-таки то, что на два-три года они старше большинства сокурсников. Отсюда стремление наверстать упущенное. Сделать это можно единственно путем отсечения всего второстепенного. В учебе, в работе, везде. Для большинства эта жесткая необходимость предстанет лишь по окончании студенческого бытия. Для них — с самого начала.

Все это вовсе не значит, что отслужившие уже студенты сплошь отличники. Нет. Большинство учится на первых порах средне. Мой собеседник вообще считает, что приличное овладение высшей математикой — удел далеко не каждого, и он, увы, не в числе избранных. Но то, что Меркулов вкладывает в понятие «приличное овладение» гораздо шире, чем минимум, необходимый для получения очередного зачета.

И еще одна интересная закономерность вырисовывается из сопоставления мнений многих институтских преподавателей, самих студентов. Именно эти ребята, поначалу еле-еле дотягивающие до среднего уровня, со временем выходят вперед.

А теперь вернемся к тому, что первоначально обошли стороной, — к приобретенным за время службы практическим умениям и навыкам. Разговариваешь со студентами и убеждаешься: многие считают, что в наше мирное время все это может пригодиться разве что на военной кафедре.

Да, годы службы позади, но у воинской присяги нет истечения срока давности. И в час опасности они, эти парни, вновь возьмут в руки оружие.

А разве не нужен опыт службы в экстремальных условиях завтрашним воинам? В этой связи вспоминается разговор с военным комиссаром Ленинского района полковником Иваном Александровичем Седоплатовым.

— Проводили мы вечер призывников, — рассказывал он. — Пригласили ветеранов Великой Отечественной войны, сотрудников военкомата, будущих солдат, а вот о самых нужных гостях — недавно отслуживших в войсках — позабыли. Это только кажется, что все равно, кто завтрашним воинам расскажет о сегодняшнем дне армии — пожилой офицер или юноша в солдатской форме. Расскажем-то мы, положим, одинаково, а вот слушать нас ребята будут по-разному.

Подмечено верно. Армейский опыт вчерашних солдат — наше общее достояние, и об этом забывать не должны. Все больше рядом с нами становится ребят, которым выпало нести высокую миссию — помогать борющемуся за свою независимость народу. Встречаешься с ними, слушаешь их рассказы и невольно задумываешься: в полной ли мере мы отдаем себе отчет о всей сложности того, что делают эти парни? Не всегда. «Удивляюсь, как мало пишется об Афганистане, о советских людях, которые честно выполняют свой долг, нередко рискуя собственными жизнями ради светлого будущего афганского народа». С этими словами гвардии рядового Сергея Яковлева, письмо которого опубликовала «Комсомольская правда», трудно не согласиться. И пишется и говорится мало.

Учится на втором курсе автотракторного факультета Эрик Шайфутдинов. Награжден медалью «За отвагу». Когда я пришел в общежитие, его не оказалось дома. Захожу к соседям, спрашиваю у ребят, не знают ли, где Эрик. Нет, не знают. Не знают и того, что служил он вдалеке от Родины, что награжден одной из самых почетных солдатских медалей.

Случай, как говорится, скорее исключительный, нежели редкий. Можно так расценить. Можно и возмутиться, обвинить ребят в равнодушии, нелюбознательности. Но давайте вдумаемся.

При намерениях самых благих, при душевной и гражданской чуткости легко ли человеку, никогда не испытавшему «тягот и лишений», предусмотренных по уставу для всех военнослужащих, а тем, кому пришлось служить в Афганистане, выпавших вдвойне, втройне, — легко ли человеку, никогда не испытавшему этого, вот так, с ходу, умозрительно понять и представить себе, что такое карабкаться в сорокаградусную жару по горам, навьючив на себя два — свой и выдохшегося товарища — тридцатикилограммовых рюкзака? Нет, требовать этого от неиспытавшего человека нельзя. Ему рассказывать надо. Терпеливо, убедительно. Воображение его разбудить. Только так можно связать в сознании человека яблоневый цвет майского дня здесь, у нас, и свист пуль там, в горах. А связать нужно обязательно. В сегодняшнем, очень сложном мире не исключает одно другого, а скорее, наоборот, предполагает.

Целое поле деятельности здесь перед школой, перед заводским, вузовским комсомолом. И не просто поле — целина. Хорошую инициативу проявили студенты-политехники, решившие во время трудового семестра оказать помощь семьям солдат, проходящих службу в Афганистане.

Предвижу читательский вопрос: а нужно ли при том всеобщем почете и уважении, которым пользуется в народе Советская Армия, выделять ребят, служащих или уже отслуживших за самым южным рубежом нашей страны? Не задумываясь, отвечу — нужно.

Расставаясь со мной, Сергей Меркулов попросил:

— Если будете писать, то уговор: не только обо мне — обо всех. Там ведь мог оказаться каждый.

Действительно, нет заслуги этих парней, что служить выпало там, но вот за то, что отслужили с честью, с честью выполнили свой интернациональный долг, — за это им спасибо. Спасибо Константину Ангучову, Андрею Новикову, Тарелу Даштамирову, Юрию Вашурину, Радику Хажипову, Дмитрию Шалаеву, Сергею Затееву, Сергею Сыскову и многим другим, рабочим и студентам, своим примером доказавшим, как много может человек в свои неполных двадцать лет.

Л. Безрукова, журналист «РОДИНУ И ВАС НЕ ПОДВЕДУ»

Он мог бы в свои неполных двадцать лет стоять за станком, водить комбайн учиться в вузе — он остался солдатом. Он мог быть вашим сыном, братом, внуком, другом — он стал нашей общей болью. Его кровь обагрила горячие камни далекой страны, но он вернулся к нам — вечной Памятью.

Указом Президиума Верховного Совета СССР за успешное выполнение задания по оказанию интернациональной помощи Демократической Республике Афганистан и проявленные при этом мужество и героизм присвоено Анфиногенову Николаю Яковлевичу звание Героя Советского Союза (посмертно).

Анфиногеновы в Обухове — фамилия известная. Считай, полсела меж собой по седьмому колену да роднятся. Спросит кто приезжий Анфиногеновых, а в ответ: «Чьих же это?» В деревне-то, как известно, еще и уличные прозвища имеются. Но вот уже два года, как знает все село: спрашивают Анфиногеновых, значит, к Коле, к Николаю, к Николаю Яковлевичу. И еще в автобусе все расскажут, все опишут и в гости позовут, если с ночевой. И еще в автобусе непременно найдется у Коли родственник — широкая, корневая зауральская родова…

Дед Лазарь Федорович Анфиногенов:

— А много нас, Анфиногеновых-то. Одних только внуков у меня — двадцать два богатыря, да правнуков семнадцать. Какой палец ни режь, все больно, а Колю особенно любил я. Еще учился когда, все сараюшки нам перекрыл, все подворье одел, а скотина немалая у нас, каждой свой угол подавай. Прощался когда, обнял нас со старухой: приду, дострою, что не успел.

Отец Яков Лазаревич:

— В письмах мало что писал: мать жалел очень. «У меня все нормально. Жив, здоров. Больше пишите о новостях в деревне. Как мы ждем здесь писем…» Вот и все. И приветы всей родне. А мне последнее письмо было: «Папа, у меня одна сейчас цель: выполнить долг и вернуться. Знайте все, Родину и вас не подведу». Вот так мы с ним по-мужски в последний раз поговорили…

Мать Валентина Александровна:

— Сон мне был, ой, какой сон. Говорят, сердце матери вещает. Сама теперь знаю. Может, когда он кровь свою пролил, моя-то мне в сердце и кинулась. Дерево у нас в палисаде стояло, старое уже, дуплистое, и вот мнится, что враз с него листва облетела, а только на вершине одно яблочко висит — качается. А не достать. А уж так оно мне мило, уж так надо мне его… Тянусь к нему, аж жилы рвутся, а оно все выше, да выше ветки поднимает, да вдруг как зашаталось, будто небо опрокинулось. Закричала я, проснулась: как сковало всю, а в сердце стучит: Коля, Колюшка! Тогда волос-то запепелило, а теперь уж что — седехонька стала.

В школе.

В кабинете литературы, в том классе, где классным руководителем Нина Ильинична Григорьева, на третьей парте от двери маленький самодельный вымпелок: «Здесь сидел Герой Советского Союза Николай Анфиногенов». Сюда водит Нина Ильинична теперь многих, рассказывает им о Коле:

— Вот, не думаем, что среди нас живут люди будущего, которые и смерть свою переживут, перемогут. А есть такие. Только вот смерти не надо. Войны не надо. Сыновьям жить, нам — учить их детей. Такая вот диалектика.

Какой был? Скромный, смешливый: все шутил. Высокий, я на него снизу вверх заглядываю: «Коль, плафоны бы в классе обтереть надо!» Смотришь, он уже и ветошь раздобыл. Так и был у нас нештатным завхозом. В производственной бригаде он и скотник, и пастух, и механизатор. В школе вел политзанятия, комсомольскую учебу. Заставлять его что-либо делать, просить два раза не надо было. А если похвалят, застесняется, стушуется: «Да что… Да зачем…» Покраснеет, замолчит. Бывало, начнем фотографироваться, его всем классом ищем, станет сбоку, ноги подогнет да еще полуотвернется.

Погиб… По сей день не верится. Ни мне, ни ребятам-одноклассникам. Возвращаются ребята со службы. Взрослые совсем. Мужчины. И девочки, смотрите, красивые какие. Вот уж сколько семей у нас новых народилось! И все в свой день счастья Коле нашему цветы несут, радость свою не расплесканную. У него силы черпаем, с ним счастьем делимся — значит, с нами он, мой ученик, наш Коля.

Классный руководитель бывшей 108-й группы СГПТУ-30 Кургана, где учился Николай Анфиногенов, Тамара Ивановна Анисимова, выступая на уроках мужества, говорит о своем ученике с материнской любовью и нежностью:

— Наш могучий Добрынюшка — вот как его звали. За доброту, за силу, за то, что все умел делать. Трактор знал досконально, водил машину, инструментами владел играючи, да они в его больших ладонях и казались игрушечными. Был за это он у нас помощником мастера группы. Каждый год из родного колхоза привозил благодарности за работу. Перед тем, как идти в армию, заработал больше пятисот рублей. Да и в наших конкурсах по профессии не раз занимал призовые места. Однажды, помню, заболел Коля. Подходит мастер: «Анфиногенов где?» Потом физорг: «Николу не видели — ему выступать»… Потом еще и еще кому-то понадобился он. Это неправда, что нет незаменимых: есть они, к счастью, и всем нужны. По традиции группы оставляют в училище памятные сувениры: вот в этих тренажерах многое Колиными руками смонтировано. Говорил он медленно и немного, но точно, обдуманно. Его мнение было законом для многих, если не для всех.

И еще хочу добавить: красивый был — высокий, смуглый, темноволосый, глаза распахнутые, взгляд прямой. А вот, видно, никто этого ему не успел сказать, так, чтобы он поверил. И вел он себя как-то по-взрослому, будто долг за собой числил и торопился его отдать сторицей… Но всегда отдавал больше, чем брал.

Жизнь человеческая — не кольцо судьбы, а скорее парабола, где высшая точка определяется не временем, а кратким моментом духовного взлета, который венчает жизнь подвигом. Это слова военного человека. Они о нашем Коле. Почтим его светлую память минутой молчания.

И встает весь зал. И тишина такая, что, кажется, слышно, как бьется чье-то сердце рядом. В такие вот минуты хорошо чувствовать себя частицей силы огромной и доброй, частицей Родины. Ведь если будет надо, все мы шагнем вперед, и метроном истории запишет удары наших сердец в одно большое сердце народа.

Жизнь окликает нас из невидимого строя часто, только мы порой не замечаем этого. Не замечаем и своего шага — вперед, в сторону, назад. Бежит, как знакомая речка, река по имени Жизнь, торопится наше время, торопимся и мы, стараясь не опоздать, не упустить, не отстать, и на весах совести не так уж часто взвешиваем свои дела, слова, поступки, мысли. Может, только под прямым лучом зрелости начинаем задумываться, для чего жили, что нажили, что прожили, кому задолжали, перед кем ответ держать надо бы. Но бывают моменты, когда эти вопросы колючим частоколом встают все сразу, и раздумывать некогда. Кто-то заставляет сердце замолчать, у кого-то оно просто разрывается, а кто-то делает последний, единственно верный шаг — вперед. Однажды в детстве прочла, что герой это тот, кто в последний момент делает именно то, что нужно. Так просто и так нелегко.

Бывший председатель, а ныне инструктор Притобольного райкома партии Николай Петрович Иванов о семье Николая говорит с гордостью:

— Коренной род, обуховский. Дед Лазарь Федорович всю жизнь здесь механизатором работал. С детства приучил к труду детей и внуков. Во время каникул Коля работал в колхозе с июня по сентябрь: то на сеноподборщике, то на комбайне, то скот пас: работы не боялся, все в руках горело, спорилось.

В тот сентябрьский день подразделение, в котором служил Николай, получило приказ — обеспечить безопасность для автоколонны с мирным грузом. Прошли студеную горную речку. Потом поднялись на вершину, и снова марш-бросок вдоль темных ущелий. Распределились по глухим каменистым площадкам. На одной из них был Коля с несколькими солдатами. На них-то и обрушила свинцовый дождь душманская засада. Все теснее смертоносное кольцо, все опаснее обстановка. В считанные секунды надо было решать, кому уйти, а кому остаться, чтобы прикрывать отход товарищей. Убит старший группы. А враги наступают. И рядовой Анфиногенов берет командование на себя. «Приказываю: отходить! Я прикрою! Вернетесь в Союз, поцелуйте землю!..»

Он отстреливался до последнего патрона. Рассчитал даже самый последний миг: лежа неподвижно, ждал, когда враги приблизились настолько, что одной гранаты, последней, хватило на всех.

…По белым снегам декабрьского первопутка шло село поклониться Коле. Юное лицо в мраморных ладонях обелиска поразило своей несхожестью с теми, домашними: пристальный строгий взгляд, решительно сомкнутые губы, приподнятый подбородок — так стоят перед знаменем, так проходят перед трибунами, так молчат у последней черты, сжимая автомат или гранату в руке.

Около полутысячи писем пришло Анфиногеновым после публикации очерков в областной и центральной прессе. Татьяна, Колина сестра (она работает на почте), в один день насчитала их шестьдесят восемь. На конвертах один адрес: Курганская область, село Обухово, Анфиногеновым. От Умани до Южно-Сахалинска, от Мурманска до Ургенча — повсюду теперь у Анфиногеновых родные. Да и как назвать людей, чьи сердца сумели не просто дрогнуть чужим горем, но и сотворить радость.

Вот она, живая вода народной любви, чувство семьи единой, возносящие смертных в бессмертие.

Его имя звучит на уроках мужества, в социалистических обязательствах заводских бригад, на ежегодных соревнованиях профессионального мастерства и спортсменов-баскетболистов. За его партой в училище и в школе сидят надежные ребята, и премию его имени получает самый лучший молодой рабочий. А на поверке в части правофланговый отвечает: «Герой Советского Союза Николай Яковлевич Анфиногенов пал смертью храбрых при исполнении интернационального долга».

Уже набирают силу, чтобы выстрелить зелеными стрелками весеннего салюта, молодые тополя в сквере имени Николая Анфиногенова. И со всех сторон видна беломраморная доска, прибитая на доме, где он родился. И идут, и едут к нему на родину со всех уголков нашей области — набираться сил, мужества, доброты перед дальними и трудными дорогами жизни. Настанет день, и его ровесники приведут к нему своих сыновей, а он все так же прямо и взыскательно будет смотреть на них из своей юности.

А. Ляпустин, журналист ГАГАРИН ИЗ ЮБИЛЕЙНОГО ВЫПУСКА

Осенью 1986 года состоялся юбилейный выпуск в Челябинском высшем военном авиационном Краснознаменном училище штурманов — училищу исполнилось пятьдесят лет.

В 1936 году на далекой окраине города (а точнее — за городом, это сейчас Челябинск подошел к училищу) открылась школа летчиков-наблюдателей — так тогда именовались нынешние штурманы. За полвека для боевых частей Советских Военно-Воздушных Сил подготовлено большое количество отличных, первоклассных специалистов. Штурманы с челябинскими дипломами летают на всех широтах нашей необъятной Отчизны. О том, какие они, эти специалисты, говорит очень важный факт — за подготовку мужественных, квалифицированных штурманов для авиации Великой Отечественной войны училище награждено боевым орденом Красного Знамени.

Более сорока (точную цифру назовет продолжающийся поиск) выпускников училища стали Героями Советского Союза — их имена и портреты в музее училища. Погибшим в огненном небе войны установлен в городке памятник.

Наверное, первым из выпускников, отдавшим жизнь за Родину, был Анатолий Бурденюк. Герой Советского Союза Николай Гастелло совершил свой бессмертный подвиг в первые дни войны не в одиночестве. Вместе с ним на таран вражеской колонны танков шел и штурман — Анатолий Бурденюк. Память о нем бережно сохраняется в училище, в пионерских дружинах города, в соревнованиях на приз имени героя-земляка…

И вот училище с такими славными традициями отмечает свой юбилей, а в строю выпускников стоят молоденькие лейтенанты. Одного из них я знаю около трех лет, познакомился с ним 12 апреля 1984 года…

Мы встретились в день полета первого космонавта Земли, и я поздравил девятнадцатилетнего курсанта:

— С праздником, Юрий Алексеевич!

Основание поздравить было веское — я пожимал руку… Юрию Алексеевичу Гагарину, курсанту второго курса.

Сколько раз журналисты знакомили читателей с однофамильцами и тезками великих, вызывая у читателей улыбку: «Надо же… Николай Васильевич Гоголь, Александр Сергеевич Пушкин…» В одном из дальневосточных гарнизонов я был свидетелем как для дальнейшего прохождения службы прибыл молодой штурман из Челябинска — Александр… Невский! Можно улыбнуться и нашему совпадению, но тут все же случай особый.

Шахтеру Алексею Гагарину было двадцать лет, когда взлетел в космос его однофамилец, первый космонавт Земли Юрий Гагарин. В Копейске в ту пору не раз, шутя, спрашивали его: «Не твой ли родственник?» Когда же родился сын, Алексей без колебаний назвал его Юрием. Понимал — ответственность на парня возлагается немалая, и все же отважился.

Мальчику было три года, когда погиб его старший тезка. Горе Земли было личным горем семьи Гагариных из Копейска. Мама малыша выразила свое сочувствие Валентине Гагариной в письме. Их тогда приходило в дом Гагарина тысячи, сотни тысяч, но не затерялось письмо с Южного Урала, и через некоторое время прилетела в Копейск открытка на имя трехлетнего Юры: «Юрочка, будь достоин имени, которое ты носишь. Будь всегда нужным людям». Стала эта открытка семейной реликвией. Много раз перечитывал короткие строки уральский паренек, хотя и помнил их наизусть. Рос мальчишка крепким, увлекся боксом — у копейских парней это спорт номер один, но в один из дней увидел в школе рукописное объявление о наборе в школу юных космонавтов имени Германа Титова при Высшем военном авиационном училище штурманов…

Сделаем отступление еще об одном юбилее — в январе 1986-го эта необычная школа, созданная обкомом комсомола и училищем, отметила свое двадцатилетие. Конечно, это увлекательное занятие для старшеклассников — познакомиться с авиационной техникой, теорией самолетовождения, сделать первые прыжки с парашютом. Занятия серьезные — в курсантских лабораториях, на тренажерах. Но это была не «игра в космонавты», а, говоря языком гражданского вуза, школа юных космонавтов стала рабфаком училища — многие десятки ее выпускников навсегда связали свою судьбу с гражданской и военной авиацией, закончив родное Челябинское или другие училища. И еще одно: эта школа — замечательный клуб пропаганды боевых традиций южноуральцев. Ведь среди теоретических и практических занятий, строевой подготовки немало часов отведено изучению этих традиций. Посещение комнаты боевой славы, встречи с ветеранами училища, авиации, поиск неизвестных героев…

А не будь этого объявления в школьном коридоре, попал бы Юра Гагарин в авиацию? Наверное — считает он сам. Фамилия «обязывала».

Учиться было нелегко. Программа школы рассчитана на два последних года десятилетки. В это время родители обычно освобождают детей от дополнительных нагрузок, от домашних хлопот — школу бы закончить, аттестат получить. Юрий «разгружаться» не захотел. Каждое воскресенье не один десяток километров проделывал на автобусах, на попутных машинах — от Копейска до Челябинска, потом через весь город, да обратно столько же. И хоть отнимали время боксерские тренировки и соревнования (к тому времени был у него первый разряд), успешно закончил и десятилетку, и школу юных космонавтов. Ну а дальше — прямая дорога в училище!

Впрочем, прямая ли? Мама, учительница, возражала — опасная профессия, хотела, чтобы выбрал сын что-нибудь «земное». Отец, шахтер, поддержал парня: «Юрий Гагарин должен летать!» Когда выяснилось, что с авиацией бокс не совместить, подумалось: не пойти ли в институт физкультуры? Подумалось, когда уже и экзамены были сданы. Командир батальона (в шутку ли?) сказал тогда: «Ты кем хочешь стать — Гагариным или Лукмановым?» (Лукманов, одноклубник Юрия по копейскому боксу, обрел тогда уже и международную известность). Юрий уже умел себе отказывать, выбирать главное в жизни. Он выбрал небо.

Говоря о его прямой дороге в небо (она все-таки прямая, как стрела!), хочется рассказать о судьбе человека зрелого, с которым пути Юрия в училище хоть ненадолго, но пересеклись. Рассказать о Константине Васильевиче Иванове.

Есть у Иванова в календаре особый, трижды праздничный месяц — февраль. Как всякий военный (ну и что — отставник!) отмечает День Советской Армии и Военно-Морского Флота. В сорок пятом, именно 23 февраля, наградили его Золотой Звездой Героя. Ему тогда только исполнилось двадцать четыре — день рождения отмечает 20 февраля. Чтобы получилась такая праздничная тройственность, он шел по жизни совершенно прямым курсом, не отклоняясь ни на градус, если выражаться штурманским языком. Курсанты училища замирают при встречах с ним: орден Ленина и Золотая Звезда, два Красного Знамени, три — Отечественной войны, да еще Александра Невского, Красной Звезды… Дух захватывает! Почти все награды — в комсомольском возрасте, к двадцати четырем годам жизни! А он упорно считает и утверждает при встречах с молодежью, что просто делал свое дело, что жизнь его так же ясна и проста, как фамилия — Иванов…

Нынче исполнилось ему шестьдесят четыре. Крупный, кряжистый, сбросивший часть шевелюры, он выглядит, может быть, чуть старше. Но ворчливо-веселый бас в телефонной трубке, а потом, при встрече, снисходительный юмор объясняют: он просто играет роль не по возрасту, ему нравится быть таким с молодежью: знак «За активную работу в комсомоле» — тому свидетельство. Потому так охотно вспоминает свою отчаянную, увлеченную юность.

Иванов из военной семьи, детство можно назвать «гарнизонным». Призови его в армию, курс молодого бойца проходить не нужно. Но решения такого — посвятить себя военной службе — сразу не было. Он уже был готов в жизни поступать по принципу «так надо», но еще не знал, что именно для него «так надо» армия, а точнее, ее воздушный флот. Подсказал комсомол своим лозунгом «Комсомолец — на самолет!», помог Осоавиахим со своими парашютными вышками — отправился Константин в Саратовский аэроклуб.

Подчеркну особо пересечение в истории: в тот самый аэроклуб, в который, много лет спустя, после Великой Отечественной войны придет Юрий Гагарин, будущий Космонавт № 1!

Сколько же лет тогда было Косте? Учился в девятом классе. Строю рассказ о нем не на крутых поворотах жизни (она проста и пряма) — на биографии: чем биография не увлекательный сюжет, если в ней случается такое…

Решил инструктор вывезти, облетать, покатать Иванова, потому что рано еще было отдавать парнишке в руки штурвал, пусть просто почувствует небо. Что случилось, Иванов не договаривает или не может объяснить и сегодня, только на четвертом развороте ушел самолет в штопор. Девятый класс друзья заканчивали без Константина, а он пришел в десятый без экзаменов. Впрочем, экзаменом ему стал госпиталь. Двойным — как будет дальше в школе и что будет с небом?

Представляете: первый полет — и вместо посадки на летном поле штопор на госпитальную койку? Упавший с коня не каждый раз возвращается в седло, упавший с неба еще реже взлетает снова. Иванов взлетел, хоть это было очень трудно — не пускала медицина (атрофирование бицепса). Лыжи, гребля, велосипед… и десятый класс. Закончил и школу, и аэроклуб одновременно, в сороковом. Путевка в авиашколу города Энгельса — как награда за настойчивость. Путевка как наказание — на турнике и брусьях рука «складывается», поэтому по физкультуре устойчивое «два». Начали на самолетах «Р-5» летать — надо к штурвалу силу применить, особенно когда следует стабилизаторами управлять при пилотировании на бреющем полете. Велика нагрузка, рука не выдерживает, помочь бы другой, да инструктор не позволяет. Летал с ним, как мешок с песком для центровки, ждал, что отчислят.

Но пришел новый наставник, и почему-то именно Одинцову решился рассказать все курсант Иванов.

«Давай проверим в полете, — сказал инструктор. — Только меня в машине будто нет…» Три взлета, три посадки. «Не глуши мотор, — говорит. А сам к командиру: — Командир, слетайте, пожалуйста, с Ивановым!» Три полета с командиром. «Можешь вместо меня мешок с песком грузить!» — подвел тот итог.

Самостоятельно! Но в этот день летать больше не смог — устал сам, устала рука. Но все же допустили! Курсант Константин Иванов догнал товарищей, потом пересел на «СБ» (скоростной бомбардировщик). Успешно закончил школу: по летным предметам и подготовке — «отлично», по физкультуре — двойка…

С запада надвигалась война — сержант Иванов учил курсантов. Загремела битва с фашизмом — сержант Иванов учил курсантов. Потом, до марта 1943 года, испытание ожиданием в запасной бригаде, переучивание на «Пе-2» — пикирующий бомбардировщик. Наконец, «купцы» забрали в штурмовой авиаполк, но опять учиться — управлять «летающим танком» — «Ил-2». Учились прямо на заводе, и только в августе сорок третьего — фронт.

Название первого аэродрома на всю жизнь запомнил — Старая Торопка. Отсюда стали летать на Духовщину — ключ к древнему Смоленску.

Дальше Константин Васильевич сказал так: «Началась обыкновенная боевая работа». Остается только догадываться, насколько она была «обыкновенна», если менее чем за полтора года этой «работы» заслужил Иванов столько высоких наград. Но он о войне говорит очень мало. «Работали» — одно его слово. Я подумал: объяснимо. Истребителя можно уговорить описать несколько воздушных схваток. Бомбардировщика — рассказать о полете на Берлин. А штурмовика? Однообразное дело «утюжить» боевые колонны противника, подавлять с воздуха технику, огневые рубежи фашистов. Но все же, за что вручают такие награды? И упросил рассказать Константина Васильевича хотя бы об одном вылете. Вот его дословный рассказ:

— Сорок четвертый… Основная наша работа — операция «Багратион», о ней ты в книгах читал. Вот тут и поработали. Я уже был комэском. В день по пять-шесть вылетов. Потом — Шауляй, надо поддержать наших танкистов под Тукмусе. Я поднял две группы по шесть самолетов. На каждый приняли по 138 бомбочек — нагрузку увеличили. Связался у Тукмусе с нашей землей и минут двадцать над фашистами по кругу под прикрытием истребителей. Из круга выходили по докладу: «Я — сухой», — значит все бомбы сбросил… Вернулись — мне орден Александра Невского вручили.

Видите, как просто у Иванова? Надо — полетели, поработали по кругу минут двадцать, сбросили 1656 бомб, вернулись… Но ведь бывало, и не возвращались! Бывало. Но Иванов немногословен. Он ненавидит войну. Потому что в юности поднялся в небо не для войны. И только когда это оказалось нужным Родине, стал не просто солдатом, но воином. Потому и о самой высокой минуте говорит «без заслуг»:

— Мы в сорок пятом переучивались в Куйбышеве на «Ил-10», когда 23 февраля объявили Указ о том, что пяти летчикам (мне в том числе) присвоили звание Героя Советского Союза. Ребята шутили: «Костя, на три дня к твоим именинам опоздали…»

Он считает, что однажды ему не повезло. Над Красной площадью Москвы 1 Мая 1945 года они пролетели. Но вот в день Парада Победы, 24 июня, самолеты в воздух не поднялись — непогода. Это уже была не война — слушались синоптиков.

Двадцать четыре года и впереди целая жизнь. На груди награды, на которые оглядывались и в те дни. И снова, по его определению; работа. И учеба, и смена гарнизонов. Перед отставкой полковник Иванов шестнадцать лет готовил к ратной службе молодых ребят в Челябинском штурманском училище. Их много, штурманов современной военной авиации, которые называют полковника в отставке Иванова своим учителем.

Но почему в отставке? Больше десяти лет Константин Васильевич — член Советского комитета ветеранов войны. И очень много работает — поэтому только от военной службы в отставке. А попросят — он надевает награды и едет в родное училище. Среди молодежи его легко разглядеть даже издали — он иных акселератов повыше, — и те, кто не знает еще его, спрашивают: «А кто это?» И получают ответ: «Иванов!»

Просторно небо, широка земля, но как тесно связаны судьбы людские. Учился в Саратовском аэроклубе Костя Иванов, еще не зная, что в этом же клубе сделает первые шаги в небо человек, который откроет миру Космос, — Юрий Гагарин. Служил в Челябинском Краснознаменном училище штурманов полковник Константин Васильевич Иванов и тоже не знал, что, годы спустя, придет в него сын шахтера Юрий Гагарин, который как и Космонавт № 1 мечтает о небе. И он достигнет его, он будет гордиться, что учится в таком прославленном училище, и в комнате боевой славы увидит портрет Героя Советского Союза Иванова, а потом и услышит его глуховатый бас про то, как «работали на войне»… И еще раз утвердится в том, что сделал единственно правильный выбор. Я помню его слова, девятнадцатилетнего:

— Не могу ловчить и не люблю этого у других, ненавижу приспособленцев. Я понимаю, какую фамилию ношу… Будто она мне и не принадлежит, будто должен я завоевать на нее право. Очень хочу хоть немного, хоть в чем-нибудь походить на Юрия Алексеевича…

Осенью 1986 года в Челябинском высшем военном авиационном Краснознаменном училище штурманов имени 50-летия Ленинского комсомола состоялся юбилейный выпуск. В парадном строю стоял и молодой лейтенант Юрий Алексеевич Гагарин. «Будь достоин имени, которое ты носишь. Будь всегда нужным людям»… Слова из той открытки, как завет, как наказ он повторяет постоянно.

«Товарищ командир! Лейтенант Юрий Алексеевич Гагарин для дальнейшего прохождения воинской службы прибыл!..»

Поехали-и!