Отдельные мысли

Сказка

— Вот так! — твердо сказал папа-точка.

— Нет, не совсем, — мягко возразила ему мама-запятая. Папа влез на маму; и родилась у них дочка — точка-с-запятой — вся в родителей: твердостью — в папу, паузой — в маму.

Писатель подобен усердному грибнику, прилежно собирающему грибы Мыслей и ягоды Образов в плетеную корзину Слов; а литературный критик крадется следом и подбирает то, что просыпается сквозь ее прутья.

Самое страшное в жизни человека — это остановка творческого процесса. Вот когда просыпается и лютует совесть!

Настоящий писатель не только развлекает публику, но и наставляет ее; в отместку публика, читая его книги, деньги платит издателю.

Говорить, что длинная шея жирафа служит, чтобы дотягиваться до листьев высоких деревьев, не лучше, чем утверждать, будто выпуклые глаза нужны глубоководным рыбам для того, чтобы лучше разглядеть водолазов.

Милая! Почему ты так редко мне улыбаешься? И мне приходится самому напоминать себе, что за хмурым мартовским небом сияет солнце, а ледниковый период-таки кончается в кайнозойскую эру!

Зайчик Общественного Внимания с такой скоростью скачет по мелким кочкам Национальных Неприятностей, что у телезрителей рябит в глазах.

В надежде на жаркое, я кладу в рогатку своего Ума камень Мысли и стреляю им в небо Воображения. Увидев это, птица Истины тут же скрывается за горизонтом, а я уныло возвращаюсь к своей вегетарианской трапезе.

Не увиденный, не услышанный, никем не узнанный и тем более не признанный не будет и в одночасье сожран!

Есть книги, как бы самой судьбой предназначенные для цитирования — они подобны яблоне, щедро приносящей миру свои плоды. Но есть и другие, назначенные Богом для списания в утиль — их следует хоронить в цинковых гробах Забвения, во избежание отравления окружающей среды.

… и приснился мне сон: стоит на лестнице Богопознания ангел шестикрылый, и сметает своими крыльями с ее ступеней пыль Сомнений, и летит она вниз, и попадает в глаза людям, и мешает им смотреть на мир так, как они привыкли.

…долго искал я Бога, и наконец нашел Его. Но замкнул Он уста мои, и направил глаза и уши мои вовнутрь, и сказал: «Когда найдешь Меня там, сможешь видеть и слышать, что вокруг тебя, и говорить, что с тобой, а до тех пор — никак!» И хожу я теперь по миру, и смотрю на него — и не вижу, слушаю — и не слышу, и немотствуют уста мои…

Бедненькие вы мои переводчики! Ну, казалось бы, вот такусенький суффиксочек, а как его, голубчика, на чужом языке передашь? Хренушки получится!

Смысл событий народной жизни созревает подобно клубнике, которая отправляется опытным садоводом-историком на выставку Национального Тщеславия, где пережевывается мощными челюстями Официальной Идеологии или тихо сгнивает в забвении.

В лесу Дремучих Заблуждений, в глухой берлоге спит крепким сном лохматый медведь Внутреннего Беспокойства. Но когда приходит весна, он пробуждается и, шатаясь, бредет сквозь бурелом Сомнений, стараясь выбраться на опушку Относительного Понимания.

Расталкивая локтями пену Банальности, я плыву с гарпуном Внимания по морю Языка в поисках рыбины Афоризма, плавно несомый незаметным течением Скрытого Ритма, но остерегаясь рифов Откровенной Рифмы.

Прозрачные ручейки моих Мелких Добродетелей питают бурные мутные реки Пороков Эпохи, нисколько их, по-видимому, не высветляя.

Изрядно потрепанное жизненными бурями, мое Самомнение утешается кислым вином Былых Подвигов из пыльной бутылки Давних Воспоминаний.

Признавая определенные заслуги Бога в сотворении мира, я должен отметить и совершенную Его несолидность: ну мог же Он оставить где-то соответствующую запись!

Что такое «я хочу»? Для логика — понятие, для мужчины — состояние, для женщины — основное содержание жизни.

Существование наполняет человека Индивидуальными Впечатлениями, а сознание приклеивает к ним бирки Здравого Смысла, образцы которых утверждены Обществом. Поэтому любая осмысленная жизнь есть служение социуму и прощание с собой.

Острым серпом Ума я жну зеленую траву Жизни, сушу ее на поле Воспоминаний и, связав веревкой Этики снопы Окончательных Выводов, везу их на телеге Долга Всевышнему Владыке в качестве оброка со своего Персонального Бытия.

Под музыку Родного Языка я пляшу на полированной поверхности стола Разума, беспорядочно размахивая руками и чередуя продольный и поперечный шпагаты в напрасной тщете постичь Невыразимое и выразить Непостижимое.

Осмысление Личных Переживаний сродни работе паталогоанатома; а заспиртованные кусочки можно передавать для изучения в институт Самоанализа или выставлять на ярмарке Социальных Контактов.

До того, как выйти на дорогу Судьбы, я много лет пробирался узкими тропинками Личных Неприятностей, проложенных Богом в дикой чащобе Глобального Атеизма.

Даже глубокой ночью Социум смотрит на тебя недремлющим оком — и не нужно льстить себя надеждой, что это всего лишь служба государственной безопасности!

Поэт — не политик и не пророк: он не ведет людей за собой ни друг к другу, ни к Богу. Но все, что есть в мире человеческого и Божественного, вмещают его стихи.

У гениального поэта истина лежит между строк, у талантливого — между строф, а у среднего — между воплощениями.

Развивая свою мысль, я довел ее до совершенной прямой — а потом, одумавшись, свил из нее обратно уютное гнездышко.

То, что я говорю другим людям, в сущности, повторяет собой тексты, с которыми Бог хотел бы обратиться ко мне — но не надеется на то, что я услышу Его напрямую.

В болоте моих Жизненных Раздумий распустилась кувшинка Предварительных Итогов — желтая и красивая, немного самовлюбленная.

Острые скалы Самонадеянности возносят меня высоко в небо Личных Свершений — и орел моего «я» летит над равниной Социума, зорко высматривая жирного зайца Общественного Успеха.

Атеист считает, что религия это неуклюжая попытка обоснования нравственности. Для верующего же, наоборот, нравственность есть неуклюжая попытка человека проявить свою религиозность.

За обочиной Дороги Жизни, на дне глубокой канавы Вечных Неудач, плещется грязноватая водичка Мудрости-задним-числом, питающая болиголов Душевной Горечи и чертополох Неминуемого Разочарования.

Если внешнее «я» человека можно сравнить с павлиньим хвостом, то внутреннее подобно мышцам, его складывающим и расправляющим.

… И наконец плотно закрылись двери лифта, увозившего меня ко внутреннему «я». Сгустились сумерки восприятия, и все глуше слышались болтовня мыслей, шорохи желаний и прочие ароматы бытия.

Мир навязывает мне свои потребности, оборачивая их моими желаниями — и я, прекрасно понимая его игру, из любви или жалости иду ему навстречу, и жажду, и стремлюсь.

Как создается книга? Писатель крадет мысли своих читателей, а затем тушит их под соусом Личных Пристрастий.

Тонкий мир богаче плотного: так, иную философию можно смело назвать мракобесием, а негодную стряпню — никогда.

Жизнь дает мне пищу для размышлений, но переварить ее мои мозги не в силах. Или это должен делать желудок?

Вгрызаясь в толщу Смысла, философ вырубает глыбы знания и, кряхтя, тащит их на поверхность, где они рассыпаются в пыль под сапогом Общественного Спроса.

Человек обычно не дотягивается до солнца Истины, которую ищет; чувствуя это, ученые задирают нос, философы расправляют плечи, а поэты — крылья в попытке подняться над равниной Общественного Сознания — и падают, разбиваясь об острые скалы Неумеренного Практицизма или тонут в болоте Скептического Равнодушия.

Создавая свою сексуальную теорию, Зигмунд Фрейд несколько перестарался, и теперь в общественном подсознании не осталось места для других инстинктов.