Открытие Америки или Перенос Коровушкина

4

Новозеландец Пит Фергюссон оказался прав: не прошло и пары часов, как Николай Леонидович Коровушкин, великий российский ученый первой четверти XXI века, действительно стал постепенно привыкать и к тому удивительному положению, в каком оказался, и к месту, куда попал.

А к паре часов прибавились еще несколько часов, потом в океане зашло солнце, чтобы рано утром снова подняться и осветить три каравеллы, по-прежнему в непосредственной близости плывущие рядом, потянулся новый длинный день; и Николай Леонидович осваивался на этом загадочном корабле, неизвестно откуда взявшемся, все больше и больше, понимая и принимая то, что он мог понять и принять.

Невероятного, необъяснимого, непонятного, между тем, все равно здесь оставалось несравненно больше. Утешало разве лишь то, что столь же невероятным, необъяснимым, непонятным все это было и для всех остальных, кто непостижимым образом попал сюда еще раньше.

К понятному, не вызывающему никаких вопросов, относилось то, что все эти люди действительно были путешественниками по времени из будущих веков; здесь догадка ученого оказалась абсолютно верной.

Это было вполне логично. Действительно, если сам Ник; лай Леонидович первым сумел отправиться по оси времени в обратном направлении, впоследствии у него непременно должны были появиться последователи.

Из каких именно веков они прибыли, путешествующие по времени не скрывали. Века обитания у всех были разными, - и относительно близкими для Николая Леонидовича с ассистентом Василием, и довольно далекими. Бородачи-новозеландцы жили, как выяснилось, в 2354 году. Французы в 2196 году. Американец Хью в 2132 году.

Длинноволосый итальянец, прибывший на этот таинственный корабль уже позже Николая Леонидовича, обитал в 2265 году, а три китайских ученых, объявившихся вслед за ним, отправились в путешествие по времени из своего 2097 года. Но про итальянца и трех китайцев все это выяснилось не сразу - поначалу новоприбывшим пришлось пройти такой же нелегкий период адаптации, какой проходил сам Николай Леонидович вместе с ассистентом Василием.

Вполне понятным для Николая Леонидовича оказалось и то, что все эти путешественники по времени намеревались, подобно ему самому, своими глазами увидеть, как Христофор Колумб будет открывать Новый Свет. Такое желание ученый хорошо понимал. Какое еще историческое событие можно сравнить с первой экспедицией великого адмирала, начавшейся 3 августа 1492 года?!

Естественным, разумеется, было и желание каждого побывать именно на «Сайта-Марии». Однако дни, в какие путешественники по времени высаживались на флагманской каравелле Колумба, у всех оказались разными.

Американец Хью, например, попал со своей машиной времени на «Санта-Марию» самым первым - в день 4 августа 1492 года, когда Колумб уже вышел из Палоса в открытое море. Другие позже. Сам Николай Леонидович, если б не случилось небольшой промашки, подоспел бы раньше всех, еще за день до американца: ведь он намеревался проделать с Колумбом весь маршрут полиостью и хотел начать прямо с мессы в кафедральном соборе Палоса в ночь перед отплытием.

Однако промашка имело место, и Николай Леонидович попал на «Санта-Марию» неизвестно, в какой точно день, во всяком случае, уже после американца, новозеландцев и французов.

Как бы то ни было, пока все это было понятным. А вот дальнейшее, что происходило с каждым из путешественников по времени после высадки на каравелле, сразу же становилось иррациональным, уже не поддающимся никаким разумным объяснениям.

Потому что каждый, как и сам Николай Леонидович, провел на «Санта-Марии» лишь несколько мгновений, а потом происходило одно и то же: все вокруг заволакивалось непроницаемой мглой, какая-то мощная неведомая сила подхватывала машину времени, словно пушинку, и переносила сюда, на палубу этого загадочного, неизвестно откуда взявшегося корабля, который для каравелл Колумба был невидимкой.

Сам этот корабль, как быстро понял Николай Леонидович, тоже был иррациональным, потому что вовсе не походил на корабль. Этим гордым словом его можно было бы назвать, пожалуй, лишь потому, что иррациональный предмет, на поверхности которого оказывались все путешественники по времени, держался на воде и плыл день за днем, придерживаясь какого-то определенного курса - шел параллельно испанским каравеллам и с той же скоростью, что они.

На самом же деле он представлял собой просто огромную плоскость из какого-то неизвестного материала. Длиной ее можно было сравнивать с футбольным полем, ширина составляла метров двадцать. У плоскости не было ни заостренного носа, ни кормы, да и ничего другого не было, одна только поверхность, находившаяся почти вровень с водой.

Что приводило это неведомое плавучее средство в движение, было непонятно. Каким образом оно само знало, куда их какой скоростью надо двигаться, тоже. Никаких следов на воде от его движения не оставалось.

Была еще одна необъяснимая вещь: по периметру огромную эту плоскость окружала невидимая, но непреодолимая стена - рука упиралась во что-то твердое, по чему можно было даже постучать, хотя стука не было слышно. На какой высоте она заканчивалась и заканчивалась ли вообще, было неизвестно.

Из-за невидимой преграды покинуть эту плоскость, плывущую по волнам океана, было невозможно. Хотя новозеландцы рассказали Николаю Леонидовичу, что они намеревались, было дело, вплавь добраться до «Санта-Марии», чтобы продолжать свои исследования на каравелле Колумба, раз уж ничего другого не остается.

Однако эта же невидимая стена уберегала иррациональную плавучую плоскость от волн. А По какой-то другой, неизвестной причине, на ней совершенно не ощущалась качка. Было еще одно удивительное явление: по ночам над плоскостью загорался не яркий, но все же вполне достаточный свет, исходивший неизвестно откуда…

Итак, все это было необъяснимым, невероятным, невозможным. И в первые часы своего пребывания здесь Николай Леонидович, сопровождаемый удрученным Василием и сочувственно-понимающими взглядами всех остальных собратьев по несчастью, потерянно ходил взад-вперед то по одному борту плавучей плоскости, то по другому, и время от времени от досады стучал кулаками в невидимую стену. А в голове его бились главные, жизненно насущные вопросы, ответов на которые здесь не знал никто.

Каким образом и с какой целью неведомая мощная сила переносит машины времени вместе с их экипажами с каравеллы Колумба именно сюда, на эту иррациональную плавучую плоскость? Почему плоскость плывет вместе с каравеллами, но на некотором расстоянии от них? Когда и чем это плавание закончится? И что это за диск, который считает своим долгом облететь каждую машину времени, когда она только появляется здесь?

Кстати, и с самими машинами времени, выстроившимися на борту плавучей плоскости в ряд, словно на смотре, тоже творилось, как быстро понял Николай Леонидович, что-то иррациональное. Точнее, что-то иррациональное творилось с приоритетом в их изобретении. И это была воистину загадка из загадок.

Потому что веселые новозеландцы Пит Фергюссон и Майкл Морган, пока не попали на плавучую плоскость, на полном серьезе были убеждены, что машину времени изобрели именно они, и случилось это в их 2354 году.

Вместе с тем итальянец, которого, оказалось, звали Джованни Манчини, прежде полагал, что это величайшее изобретение, потрясшее мировое сообщество - машина времени, - принадлежит ему, и что сделано оно на 89 лет раньше, то есть в 2265 году. Однако новозеландцы об этом не подозревали, хотя не такое это изобретение, машина времени, чтобы человечество могло бы о нем забыть, раз оно уже было однажды сделано!

В свою очередь самому Джованни, а новозеландцам тем более, ничего не было известно о том, что еще в 2196 году, за 69 лет до итальянца, истинными авторами первой машины считали себя французы Пьер Дюма и Роже Лемерсье. Причем за свое изобретение они получили Нобелевскую премию, а уж такой-то факт потомки должны бы помнить обязательно.

Приоритет французов, однако, мог бы оспорить американец Хью, построивший свою машину времени в 2132 году, иными словами, за 222 года до новозеландцев, за 133 года до итальянца, и за 64 года до французов. За свое изобретение, кстати, американец тоже получил Нобелевскую премию, как и множество других премий, о чем никто из живущих позже опять-таки непостижимым образом не слышал.

Но и сам Хью, как все другие, ничего не знал о том, что еще в 2097 году, за 35 лет до него, машина времени была построена в Китае. И что три китайских ученых, оповестив о своем величайшем изобретении мир, немедленно отправились в 1492 год, желая подтвердить тот факт, что Колумб каким-то образом раздобыл древнюю китайскую карту, на которой ясно были обозначены берега Америки.

И все-таки как можно было не знать того, что первым и истинным изобретателем машины времени был он сам, Николай Леонидович Коровушкин, потому что сконструировал ее раньше всех остальных?! Доказательство весом в полторы тонны, с двумя креслами экипажа, холодильником и душевой кабиной было налицо - стояло на этой иррациональной плоскости, поблескивая хромированными дегалями.

Факт, однако, оставался фактом: убедившись в реальном существовании машины времени конструкции Н.Л. Коровушкина, все остальные были всего лишь слегка удивлены - тем, что и Н.Л. Коровушкин тоже, оказывается, входит в число многочисленных изобретателей машины времени. Никто из потомков об этом не подозревал. Имя же НЛ. Коровушкина было всем хорошо знакомо по многим другим его славным научным свершениям, вошедшим в историю науки. Каким именно, никто из потомков не уточнял.

То сдержанное удивление, с которым была встречена его машина времени, потрясло Николая Леонидовича, пожалуй, едва ли не сильнее всего остального, что он увидел и пережил, попав на эту иррациональную плавучую плоскость.

Потом, немного освоившись и узнав о ее удивительных обитателях побольше, ученый не мог не осознать, что столь же потрясены должны быть и три китайца, которые хронологически были следующими после него изобретателями. Точно так же, как он, в качестве доказательства своего приоритета они могли предъявить тем, кто жид после них, диковинную машину, построенную в 2097 году и похожую на воздушного змея.

В свою очередь у американца Хью из 2132 года тоже, безусловно, испытавшего такое же потрясение, было неопровержимое доказательство для французов, итальянца и новозеландцев. Машина американца являла собой массивную конструкцию, точь-в-точь огромную металлическую бочку, поставленную на маленькие колесики. Над бочкой возвышался узкий помост, похожий на капитанский мостик, подняться на который можно было по металлической лестнице. На мостике громоздились какие-то странные агрегаты и еще одна бочка, поменьше, поставленная на попа. Не исключено, это тоже была душевая кабина…

А у французов из 2196 года было чем доказывать свой приоритет итальянцу и новозеландцам. Их машина времени, внешне похожая на шарообразный аппарат для подводных исследований, оказалась многоместной. Кроме самих авторов изобретения Пьера Дюма и Роже Лемерсье, она увлекла в путешествие по времени двух отважных исследовательниц -

Франсуазу Вильнев, несколько сухопарую, но очаровательную ученую даму, и жизнерадостную блондинку Мари Куше, меньше всего похожую именно на исследовательницу.

В этом ряду внешне столь разных машин времени была и машина образца 2265 года, в которой путешествовал отважный итальянец Джованни Манчини, опередивший своим изобретением новозеландцев.

В общем, с истинным автором машины времени творилась полнейшая, необъяснимая несуразица. Выходило, что ее изобретали, начиная с Николая Леонидовича, неоднократно, причем каждый раз она, несомненно, была работоспособной. Потом о величайшем изобретении напрочь забывали, несмотря на все Нобелевские и прочие премии, что было, конечно, просто несовместимо со здравым смыслом. А спустя десятилетия изобретали снова, чтобы потом опять забыть.

На самой вершине этой изобретательской лестницы хронологически располагались новозеландцы Пит Фергюссон и Майкл Морган, прибывшие из 2354 года. Их машины времени оказались самыми компактными из всех - это и были металлические браслеты на запястьях с разноцветными огоньками, на которые Николай Леонидович обратил внимание в первый же момент. Но ведь и жили Фергюссон и Морган в XXIV веке, когда научно-технический прогресс должен был достичь непостижимых высот…

По правде говоря, узнав, что машину времени можно носить на руке в виде браслета, Николай Леонидович, человек XXI века, оторопел от изумления и на время даже забыл обо всех мучивших его вопросах. Но когда он, горя нетерпением, попросил новозеландцев рассказать о чудо-браслетах как можно подробнее, в ответ те смущенно заулыбались, словно Николай Леонидович допустил явную бестактность. Потом Пит Фергюссон ответил:

- Рассказать, Ник, нельзя! Мы приняли Соглашение! Сейчас, Ник, объясню.

Так Николай Леонидович вдобавок ко всему остальному узнал еще, что между всеми путешественниками по времени, по необъяснимым причинам оказавшимся на иррациональной плавучей плоскости, было принято Соглашение, и, подумав лишь секунду, понял, что это правильно. Даже очень правильно!

Соглашение, пусть и не запротоколированное какими-либо документами, было вот о чем: поскольку все жили в разных веках, то решено было, что никто ничего о своем времени, а тем более об относящихся к нему научно-технических достижениях никому не рассказывает. Иначе жившие в более ранние века могли бы получить преждевременные знания и затем использовать их, пусть даже непроизвольно, когда вернутся в свои родные времена.

А это сулило непредсказуемые последствия для тех веков, которые являются для них будущим. Возможно, привело бы к фатальным поворотам в ходе истории. Которые могли, не дай Бог,нанести непоправимый вред тем, кто вернется с этой плавучей поверхности в свои более поздние эпохи.

Само собой разумеется, строжайший запрет касался и машин времени, столь не похожих друг на друга. Устроены они, очевидно, были по-разному, к тому же Николай Леонидович подозревал, что и в самом принципе их действия были определенные различия. К некоторым, вполне возможно, сравнение подвижным пузырьком пространства-времени никак не подошло бы…

Но Соглашение есть Соглашение, и все его свято соблюдали. Хотя невзначай, конечно, иной раз проговаривались, но так, по мелочам, чтобы немедленно спохватиться.

Именно поэтому, например, француз Пьер Дюма осекся, когда, заведя разговор о некоем научном центре под названием Лапидовиль, вдруг осознал, что Николай Леонидович ничего о нем знать не может и не должен, раз прибыл из того времени, когда Лапидовиля еще не существует в природе.

Точно так же американец Хью не договорил, какими именно работами Николая Леонидовича Коровушкина, великого ученого XXI века, он восхищается в своем XXII веке. Потому что вовремя сообразил: вдруг Николай Леонидович прибыл сюда, на корабль, из того года, когда до этих работ ему еще очень-очень далеко.

Узнав же невзначай от Хью о своих грядущих открытиях, Коровушкин мог бы сделать их гораздо раньше, чем это должно было случиться при естественном развитии событий. Значит, опять-таки были вполне возможны непредсказуемые повороты истории, нежелательные события, испытать которые пришлось бы всем, кто живет в более поздние времена, когда они наконец в них вернутся.

А вернуться домой надеялись, конечно, все, потому-то и приняли Соглашение. Николай Леонидович тоже все понял и, борясь с естественным желанием, не пробовал выведать, какие именно его собственные научные заслуги войдут в историю науки.

Кстати, решено было также раз и навсегда прекратить всякие разговоры о возможных причинах всего происходящего. Разговоры не вызывали ничего, кроме досады, раздражения и нестерпимого для настоящего ученого ощущения, что его мысль бьется о какую-то невидимую преграду, преодолеть которую выше его сил. Возможно, более-менее реальные предположения обо всем можно будет строить только тогда, когда это необыкновенное путешествие хоть чем-нибудь закончится…