Открытие Америки или Перенос Коровушкина

5

К концу второго дня пребывания Коровушкина на иррациональной плавучей плоскости, двигавшейся в океане без руля и ветрил, неведомая могучая сила перенесла на нее с каравеллы Колумба еще одну машину времени. На этот раз она была похожа на небольшие напольные весы, на которых и стоял ее экипаж, состоявший из одного человека.

Проявившись из пустоты, очередной путешественник по времени оглядел все, что было вокруг него, квадратными глазами и разразился длиннейшей тирадой на неизвестном никому, даже лингвистическому синхронизатору, языке. Потом соскочил со своих весов, на мгновение застыл на месте, бочком, осторожно обошел всех, кто в этот момент оказался рядом, но сейчас же снова разразился восклицаниями и мигом унесся куда-то в переднюю часть иррациональной плавучей плоскости.

Появившийся после этого ярко-красный диск деловито облетел оставшуюся без присмотра машину времени, издал мелодичный звон и быстро-быстро полетел вслед за ее хозяином, намереваясь, очевидно, зарегистрировать и его. Это, безусловно, должно было добавить ему новых ярких впечатлений.

Новоприбывшего, посовещавшись, решили пока предоставить самому себе - неизвестно было, как на столь эмоционального человека, только что испытавшего колоссальные психологические перегрузки, подействуют попытки немедленно вступить с ним в общение. Рано или поздно он все равно должен был потянуться к себе подобным, а деваться отсюда было некуда. Однако новоприбывший все не спешил тянуться.

- Стоит на месте, уставился на «Санта-Марию» и, похоже, все говорит сам с собой без умолку, - сообщил осторожно выглянувший из-за французского шара, чтобы посмотреть, что делает новичок, Майкл Морган. - Потому что жестикулирует без остановки. Сдается мне, в этом человеке течет южная кровь!

Три китайца, кстати, тоже весь этот день держались особняком. Судя по всему, они уже поняли то, что можно было понять, и смирились с тем, что понять было нельзя, но обсуждать ситуацию предпочитали между собой, хотя от общения не отказывались, изъясняясь на ужасающем английском языке. Когда их спрашивали о чем-нибудь, они отвечали, иногда сами задавали вопросы, а выслушав ответ, принимались между собой обмениваться мнениями на китайском.

Но почти все время китайские ученые проводили, сидя в нижней части своей машины времени и созерцая плывущие неподалеку испанские каравеллы. Иногда извлекали откуда-то коробочки с какой-то едой и начинали ловко орудовать палочками.

Сам Николай Леонидович вместе с Василием из-за переживаний и необыкновенных впечатлений вот уже второй день к еде вообще не притрагивался; лишь иногда ученый и его ассистент делали по глотку «Новотерской». Но к вечеру второго дня пребывания на плоскости природа взяла свое: проголодавшись, Николай Леонидович открыл холодильник.

Как и где питаются остальные путешественники по времени, если не считать китайцев, подметить он не успел. Теперь же, разглядывая полки, забитые продуктами, Николай Леонидович вдруг понял, что это было бы ему любопытно: к кулинарии во всех ее проявлениях он всегда был неравнодушен. Поймав себя на такой мысли, Николай Леонидович признал: она лишний раз свидетельствует, что к необыкновенным условиям, в которых оказался, он уже в значительной мере адаптировался. О том же говорит пробудившийся аппетит, отсутствием которого ученый обычно не страдал.

Скорее всего французы трапезничали внутри своего шара, у американца Хью машина времени тоже была достаточно вместительной для запаса продуктов, как и у итальянца Манчини.

С новозеландцами, носившими свои машины времени на запястьях, было сложнее. Вполне возможно, они питались какими-нибудь таблетками, которые умещались в карманах. Если так, налицо была технология далекого будущего, преждевременные знания, на счет чего действовало Соглашение, и об этом Фергюссон и Морган скорее всего будут помалкивать.

Доставая из холодильника упаковку с замороженными котлетами по-киевски (для готовки машина времени, естественно, была оснащена микроволновкой) и деликатесное филе селедки, исследователь размышлял о том, не сочтут ли собравшиеся на плоскости потомки столь же преждевременными для него, человека XXI века, знаниями рацион американца из 2132 года или французские рецепты 2196 года? Уж такие-то вещи держать в секрете, несмотря на Соглашение, было бы чересчур! Хотя вопрос был неоднозначным.

Потом Николай Леонидович отбросил все эти размышления прочь и решил, что сам он, по-товарищески, сейчас же пригласит всю компанию отужинать вместе с ним и Василием. В конце концов им-то скрывать что-либо от далеких потомков незачем.

Ученый усмехнулся. Вот уж где и речи не может быть о преждевременных знаниях, которые могут привести к необратимым последствиям! Все, связанное с ним, Николаем Леонидовичем Коровушкиным, и ассистентом Василием в том числе, например, котлеты по-киевски и деликатесное филе селедки, произведенное совместным предприятием «Санта Бремор», для всех присутствующих здесь уже история…

От мысли о совместном ужине на душе у Николая Леонидовича сразу потеплело. Из неприкосновенного запаса исследователь извлек бутылку «Посольской», потом вторую. Секунду подумав, вторую пока убрал, решив, что достать ее, холодную, можно будет в любой момент.

Солнце уже почти скрылось в Атлантическом океане - как раз в той стороне, куда держали путь каравеллы Колумба. На корме «Санта-Марии» появился огонек - это вахтенный зажег масляный фонарь. Такие же огоньки зажглись на идущих следом «Пинте» и «Нинье». Каравеллы с наполненными ветром парусами, едва освещенные призрачным светом бесчисленных звезд, бесшумными тенями скользили по легкой волне к великому открытию, которое ожидало дона Кристобаля Колона, как испанцы называли Христофора Колумба.

А Николай Леонидович Коровушкин, которого далекие потомки, он уже знал, будут почитать, как одного из крупнейших ученых XXI века (правда, за что именно неведомо), вскрывал упаковку с пластиковыми тарелками, собираясь как раз для этих потомков сервировать неприхотливый походный ужин. Даже более чем неприхотливый, потому что банкетных столов и стульев он в путешествие по времени не догадался захватить.

Ассистент Василий, наблюдая за занятием Коровушкина, изрек сентенцию:

- Шеф, это просто сюрреализм какой-то! Кафка отдыхает! Дружеский ужин с людьми из нашего будущего! А поужинать, кстати, давно пора.

Китайские ученые от приглашения отказались с церемонной, истинно китайской вежливостью. Видимо, в этот вечер не испытывали никакой потребности в общении, а хотели побыть в своем узком кругу.

Ну а все остальные не заставили себя ждать. Причем Франсуаза Вильнев и Мари Куше вышли из французского шара в платьях диковинного покроя, которые в конце XXII века скорее всего считались вечерними. Это неопровержимо доказывало, что француженки остаются француженками, даже путешествуя в машинах времени.

Разглядывая нижний край платья Мари, обрезанный причудливой волной, ассистент Василий застыл столбом. Толкнув его в бок локтем, Николай Леонидович пригласил всех к столу:

- Прошу присаживаться!

Подавая пример, он первым опустился на серебристую плоскость, поджав по себя ноги, словно татарский хан.

Мари грациозно опустилась рядом с Василием, томно повела взглядом вокруг себя и оживилась, найдя глазами музыкальный щипковый инструмент. Похоже, путешественнице по времени тоже довелось поработать в загадочном научном центре, который назывался Лапидовилем, потому что и ей был знаком русский язык:

- О, да ведь это же…

- Гитара, - смущенно подсказал Василий.

- Гитара, конечно, как я забывать! Старинный инструмент! Вы брать с собой даже в путешествие по времени гитара, - молвила Марии погрозила Василию пальчиком. - Чтобы петь романсы под балконами прошлых веков? Вы романтик, которого не починить. Точнее не исправить.

Ассистент Коровушкина смутился еще больше. Новозеландец Пит Фергюссон сразу же нашел для себя другой предмет интереса.

- Ого, - восхитился он тоном знатока-антиквара, взяв руки бутылку «Посольской». - Этикетка на вид старинная! Очень старинная!

- Дай взглянуть! - откликнулся Морган. - Чего же ты хочешь! Для нас этой бутылке три с лишним века.

Новозеландцы замолчали, переглянулись, и, возможно, оба подумали, что имеет место удивительный парадокс. Бутылке триста с лишним лет, этикетка на ней старинная, и тем не менее, и бутылка, и этикетка новенькие, да и на содержимом бутылки прошедшие века явно никак не сказались.

Николай Леонидович поддержал разговор:

- Вековой пыли на бутылке нет.

Он взял «Посольскую» из рук Моргана и разлил по пластиковым стаканам.

- Вы хотя бы знаете в своем далеком будущем, что такое водка? - спросил Николай Леонидович полушутя-полусерьезно. - Или для вас это уже реликт, легенда?

- Конечно, знаем, Ник! - ответил Фергюссон. - Лучшая водка у нас, это…

Он недоговорил. Наверное, снова вспомнил о Соглашении.

Николай Леонидович поднял стакан, понимая, что на правах хозяина должен произнести первый тост, но подходящие слова никак не шли на ум. Вообще-то у них в лаборатории, в узком кругу, первым тостом на всех застольях были шутливые слова - «со свиданьицем!», но в данных сюрреалистических условиях они прозвучали бы, конечно, нелепо и двусмысленно.

- Тосты в ваших веках еще говорят? - поинтересовался ученый на всякий случай.

Неожиданно ответила французская исследовательница Франсуаза Вильнев. Причем по-русски - очевидно, и она прошла через таинственный Лапидовиль.

- Тосты обязательно говорить. Добрые слова соединяют людей.

Николай Леонидович наконец нашелся.

- За истинную науку, которой не страшны ни пространство, ни время! И за отважных людей, готовых их преодолевать!

- Прекрасные слова, - сказала Франсуаза, - браво, Николя!

Выпили все. Николай Леонидович с удовольствием отметил, что и филе селедки совместного предприятия «Санта Бре-мор» пришлось далеким потомкам по вкусу. Поинтересовавшись из научной любознательности датой изготовления, Пьер Дюма воскликнул:

- О-ля-ля! Полтора века прошло!

- Три с лишним века, - поправил его Пит Фергюссон.

Николай Леонидович налил по второй. Но после этого бутылка опустела - все-таки она была одна, а за товарищеским ужином собрались одиннадцать отважных ученых, готовых преодолевать пространство и время. И не только готовых, подумал Николай Леонидович, на душе у которого успело потеплеть, но уже преодолевающих. В преодолении случилась, правда, какая-то необъяснимая накладка, но все обязательно должно было кончиться хорошо.

И сразу же на ум пришел новый тост.

- За Христофора Колумба! - провозгласил Николай Леонидович. - За человека, благодаря которому мы встретились.

После второй на душе у Николая Леонидовича еще больше потеплело. У потомков, как более-менее близких, так и более далеких, явно тоже.

Пьер Дюма подцепил пластиковой вилкой очередной кусочек селедки, съел, прикрыл от удовольствия глаза, открыл и зачем-то посмотрел на Роже Лемерсье. Тот кивнул. Пьер извинился, встал, исчез на мгновение в своем серебристом шаре и сейчас же появился вновь, держа в каждой руке по пузатой бутылке.

- Наше французское шампанское, - объявил он. - Очень старое, 2172 года.

Пьер сел на место, но теперь поднялся итальянец. Извинившись, он тоже отлучился к своей машине времени, чтобы вернуться с двумя большими бутылками мартини.

- Вижу, - констатировал Николай Леонидович, в свою очередь поднимаясь, - шампанское и мартини в будущем не перевелось.

Вернулся он тоже с двумя бутылками холодной «Посольской». Стаканы наполнились вновь, а потом еще и еще. И все-таки какая-то скованность в разговоре явно чувствовалась, каждый, помня о Соглашении, боялся сказать что-нибудь лишнее. Иногда это приводило к трагикомическим ситуациям. . Так, например, когда Николай Леонидович задал невинный вопрос, стоит ли по-прежнему в самом конце XXII века в городе Париже, который он очень любил и не раз там бывал, Эйфелева башня, французы Дюма и Лемерсье, прежде чем ответить, шепотом о чем-то посовещались. Потом Лемерсье кивнул, и Дюма ответил:

- Стоит, Николя!

Такой ответ вызвал у американца Хью саркастическую усмешку.

- Эй, господа французы! Вы уж совсем, как дети! Словно в солдатики играете! Вот так секрет, стоит или не стоит ваша хваленая Эйфелева башня? Какое это может иметь значение для судеб мира?

Лемерсье обиделся.

- То, что ваша хваленая статуя Свободы уже обрушилась, для судеб мира уж точно никакого значения не имело, - сказал он сухо.

Американец оторопел.

- Как это обрушилась?! Когда?!

- Совсем недавно, - злорадно ответил Лемерсье. - В 2192 году.

Утешая американца, в разговор вступил новозеландец Фергюссон:

- Эй, Хью! Не переживай! Наши французы еще не знают, что через какое-то время статую Свободы восстановили. Это же исторический факт! В 20-х годах прошлого века. Для нас, конечно, прошлого. Для тебя - будущего. Так что все в порядке!

Возникшую было неловкую ситуацию окончательно разрядил Николай Леонидович, очень кстати вдруг припомнивший, что так и не знает, в какой именно день плавания Колумба он попал. На «Санта-Марии» они с Василием были вчера, а сегодня…

- Сегодня у нас тут 15 сентября 1492 года, - ответила на его вопрос исследовательница Франсуаза Вильнев.

- 15 сентября, - задумчиво молвил Николай Леонидович, бросив взгляд в ту сторону, где в свете звезд едва были видны силуэты каравелл. - Значит, Колумб уже побывал на Канарских островах, отремонтировал там «Пинту», давшую течь, и теперь, - он быстро подсчитал в уме, - уже девятый день плывет в океане. И мы вместе с ним. Скоро увидим Саргассово море.

Хронологию первой экспедиции Колумба, как она описывалась в исторических источниках, Николай Леонидович знал, разумеется, по дням, если не по часам. Все остальные путешественники по времени, естественно тоже.

И вот теперь наконец-то завязался общий оживленный разговор безо всяких оглядок на Соглашение, потому что речь зашла о давно минувших временах - о Колумбе, загадках, связанных с его экспедицией, и различных теориях, которые объясняли, почему Колумб был так уверен, что обязательно найдет за Атлантическим океаном большую землю. А эти теории стали появляться, начиная уже с XVI века. Интерес к ним то исчезал, то оживал снова, но, в общем, они всегда волновали любознательное человечество.

Американец Хью оказался убежденным сторонником теории, что первыми дорогу в Новый Свет проложили за двадцать лет до Колумба английские купцы из Бристоля, возившие в Северную Америку самое дешевое вино, к которому приучили непривередливых индейцев, и обменивали его на золото.

Свое открытие, боясь конкурентов, англичане держали в секрете. Но Колумб, побывав в 1477 году в Бристоле, мог все-таки о нем узнать от английского мореплавателя Джона Кабота, который на самом деле был Джованни Кабото, итальянцем по происхождению, родившимся в той же Генуе, что и сам Колумб.

Новозеландцы были склонны верить испанскому монаху-францисканцу Бартоломео де Лас Касасу, оставившему ряд трудов по истории и этнографии Центральной и Южной Америки. В одном из них, уже в 40-х годах XVI века, монах-историк прямо обмолвился, что сведения о неведомой земле за океаном Колумб получил от некоего безвестного штурмана, который сбился с курса, был унесен к неведомой земле, но сумел-таки вернуться на остров Мадейру, где как раз в это время находился Кристобаль Колон.

Французы склонялись к предположению, что, будучи в Бристоле, Колумб совершил плавание в Исландию, где и узнал о плаваниях в Северную Америку викингов, проложивших туда дорогу за пятьсот лет до великого адмирала.

К сожалению, наблюдая за каравеллами Колумба издали, с этой плавучей плоскости, узнать, есть ли у мореплавателя какая-то секретная карта, конечно, не удастся. На этом сходились, все, и это всех огорчало. И все же даже наблюдения издали, конечно, тоже были бесценными для науки. Продолжать их надо было обязательно, несмотря на иррациональность всего, что произошло с путешественниками во времени, и неизвестность, ожидающую впереди. В этом тоже сходились все, хотя и отмечали, что все происходившее на каравеллах Колумба кажется довольно скучным.

Василий разогрел в микроволновке котлеты по-киевски. Бутылки постепенно пустели, потому что разговор о Колумбе нередко прерывался тостами. Николай Леонидович еще раз отлучился к своему холодильнику. Итальянец Манчини залезал в свою машину времени дважды.

Тосты провозглашались за каравеллу «Санта-Марию», за каравеллу «Пинту», за каравеллу «Нинью», за английского мореплавателя Джона Кабота, итальянца по происхождению и земляка Колумба, за отважных викингов, за Новый Свет, за Саргассово море, за остров Сан-Сальвадор в Багамском архипелаге, первую землю в Новом Свете, на которую суждено было высадиться Колумбу…

И наконец пришла минута, когда ассистент Василий взялся за музыкальный щипковый инструмент и запел.

Над Атлантическим океаном висели звезды. Наполненные ветром, шумели паруса каравелл, несущихся к Саргассовому морю. А рядом с ними над океаном летела песня, написанная российским бардом XX века, которую никто на каравеллах, конечно, не слышал, но которая вполне соответствовала ситуации:

На иррациональной плавучей плоскости неподалеку от каравелл и предки, и потомки, пусть даже не все понимали слова, притихли. Мари Куше положила на плечо Василия руку…

И тут рядом с компанией появился еще один человек - тот самый новоприбывший путешественник по времени, который несколько часов так и простоял в потрясении и одиночестве где-то на носу плавучей плоскости.

- Кто вы? - хриплым голосом спросил он по-английски. - Где я?

Николай Леонидович налил в стакан водки и протянул незнакомцу. Это было лучшее, что он мог сделать в этот момент. Человек залпом осушил стакан. Дождавшись этого, Николай Леонидович ответил вопросом на вопрос:

- А вы кто?

- Мальтиец, - хрипло молвил незнакомец.

- Какой еще мальтиец? - удивился Николай Леонидович, обращаясь, скорее, ко всем остальным. - Если он с Мальты, так откуда машина времени? На Мальте никакой науки сроду не было.

Пит Фергюссон кашлянул.

- Тут, Ник, вы не правы, - сказал он. - Остров Мальта теперь у нас… В общем, поверьте, что машину времени там построить вполне могли.

Мальтиец, вертя в руках пустой стакан, уставился на новозеландца.

- Откуда вы знаете о моей машине времени? - выдавил Он из себя.

Николай Леонидович взял у него стакан и налил еще. Мальтиец залпом выпил, поморщился и пробормотал что-то на неизвестном языке. Но теперь было ясно, что это мальтийский язык, которого лингвистический синхронизатор не знал…

- Вы присаживайтесь, - мягко сказал мальтийцу на правах хозяина Николай Леонидович Коровушкин. - Вам надо много понять и ко многому привыкнуть. Это будет не просто, но вот мы уже сумели понять и привыкнуть.