Откуда соколы взлетают

Цветы герою

Однажды, в начале пятидесятых годов, я с группой был в командировке в городе Барановичи. Проходя через парк, мы заметили у памятника дважды Герою Советского Союза — Сергею Ивановичу Грицевцу — иностранцев. Пожилой человек, волнуясь, что-то громко рассказывал своим спутникам. Мы могли разобрать: «Руссо… Авионес… Эспано… Республикано… Камарадо Сергио!..»

Потом он быстро подошел к цветочному киоску, купил все, сколько было, цветы и положил их к подножию памятника.

Его спутница, немного говорившая по-русски, объяснила, что сеньор Альфредо просит кого-нибудь из жителей города принять от него деньги, чтобы каждый день, — она повторила, — каждый день, зимой и летом, приносили к этому памятнику свежие цветы. Альфредо обещал присылать деньги, пока будет жить. Из ее слов мы поняли, что «камарадо Сергио» сражался вместе с сеньором Альфредо в небе Испании и «Сергио» спас ему жизнь в одном из воздушных боев. Его рассказ прервала барабанная дробь. К парку подходил отряд школьников. У памятника они остановились. Протрубил горнист. Мальчишки и девчонки замерли по команде «смирно!». Потом они возложили цветы к памятнику Героя. В этот день их принимали в пионеры.

О чем думал Альфредо в эти минуты? Возможно, он вспоминал, как группа летчиков-республиканцев, выполняя боевое задание, встретилась в испанском небе с «фиатами» мятежников. Он, тогда еще совсем юноша, увлекшись боем, не заметил, как в хвост его самолета зашел самолет противника. Огненная трасса пуль прошла рядом с кабиной, оставив пробоины на крыльях. Никакой маневр не мог изменить положения, смерть была рядом. Но в этот момент откуда-то сверху по «фиату» ударила пулеметная очередь, и фашист, потеряв управление, рухнул. Еще не успев разобраться в случившемся, Альфредо увидел республиканский самолет, покачивающий крыльями, а в нем летчика, который показывал жестами, что надо смотреть кругом. Подняв над головой правую руку, сжатую в кулак, они обменялись традиционным приветствием. Испанец запомнил номер самолета и на аэродроме узнал, что это был «Сергио».

Теперь Альфредо с грустью в глазах стоял у памятника другу. Возможно, вспомнил бои под Теруэлем или в небе над Эбро, но скорее всего тот памятный бой, который мог стать для него последним.

Так кто же он, камарадо Сергио? И какое отношение имеет он к нашему уральскому краю?

Летное Оренбургское

На окраине Оренбурга в массивном кирпичном здании размещалась в тридцатые годы 3-я военная школа летчиков и летчиков-наблюдателей имени Климента Ефремовича Ворошилова. В годы Великой Отечественной войны 134 воспитанника ее были удостоены звания Героя Советского Союза. Учился в ней и Сергей Грицевец, приехавший сюда по направлению комсомола из Златоуста.

Взлет. Остается позади аэродром. Самолет, набирая высоту, плывет к облакам. Именно плывет. Поля и леса — огромные квадраты. Сердце охватывает радость, хочется петь. Сергей опомнился мгновенно: инструктор видит в зеркале все, что делается позади, но не слышит, слов. Что он подумает? Надо запомнить ориентиры и доложить о них на земле… Натужно ревет мотор… Снижение. Теперь самое главное уловить момент, когда самолет начнет приземляться. Мысленно Сергей делает все сам, но ведь это только мысленно. Посадка. Доложил все, что видел, как бы сам делал. Получилось так, как учили. Инструктор неожиданно спросил:

— Какое сегодня число?

— Одиннадцатое августа 1931 года.

— Запомни, ты сегодня впервые поднялся в воздух.

Шло время. Сергей, как и другие курсанты, изучал самолеты различных марок, поднимался в воздух вместе с инструктором и с нетерпением ждал самостоятельных полетов. И вот пришел этот час.

…Сергей вырулил на взлетную полосу. Стартер взмахнул желтым флажком, и машина побежала, набирая скорость. Неслышно оторвались колеса, поползла стрелка высотомера. Впереди ориентиры для разворотов. Только бы не ошибиться. Делать все «по науке», как говорит инструктор. Не правы те, кто в шутку или всерьез утверждают: «Если взлетел и жить хочешь, то сядешь». Нужен расчет, очень точный расчет, иначе нельзя. Вначале не все ладилось. Сколько потребовалось усилий и труда, чтобы одолеть этот «точный расчет». И Сергей выполнил первое тренировочное задание на «отлично».

А потом. Потом были будни, были полеты, когда остаешься один на один с небом.

…Однажды при выполнении самостоятельного полета над городом нарушился обычный ритм работы двигателей. Сергей схватился за сектор газа, вперед, назад-безрезультатно. Мотор заглох. Что делать? Если действовать по инструкции, надо бросать самолет и прыгать с парашютом. Но разве легко оставить машину? Да и сколько будет жертв?! Нет! И Сергей решил планировать. Высота минимальная. Приземлился на безлюдную улицу. Окутанный облаками пыли, самолет катится вдоль нее. Сергей приподнялся с сиденья, вытер вспотевшее лицо и увидел на руке кровь. Только тогда понял, что во время посадки ударился о приборную доску, выбил зуб, разбил нос. Но все это мелочи по сравнению с тем, что могло произойти… Вылез из кабины, осмотрел шасси. Ничего страшного, самолет невредим. Женщины заставили летчика прилечь на землю навзничь, принесли воды обтереть кровь с лица. Сергей просил одно: сообщить в училище, что машина цела. Об этом случае написали в газете и долго потом обсуждали на занятиях.

От полета к полету росло мастерство. Пятый океан покорял, захватывал.

Близились выпускные экзамены. Однажды на аэродроме появился среднего роста, широкоплечий человек в гражданском костюме. От его крепкой, коренастой фигуры веяло большой и спокойной силой.

— Кто этот штатский? — спрашивали курсанты.

— Валерий Павлович Чкалов.

Он стоял в группе командиров и внимательно следил за полетами. Когда взлетел Сергей и стал изящно, в хорошем темпе выполнять упражнения, Чкалов оживился, спросил у командира отряда Девятова фамилию курсанта.

— Грицевец.

— Тот самый, о котором в газете писали?

— Да, тот самый. Перспективный парень.

— По-моему, он будет очень искусным летчиком, — убежденно сказал Чкалов.

В характеристике Грицевца отмечалось:

Курс учебы окончен. На плацу последнее построение. Вручены дипломы. Начальник штаба эскадрильи Степан Акимович Красовский — будущий маршал авиации — поздравил выпускников с присвоением звания младшего летчика.

— Впереди, — сказал он, — у каждого из вас большая летная жизнь. Вы не просто летчики, а военные летчики, воздушные бойцы! Будьте готовы в любую минуту выступить на защиту нашей Родины.

Простившись со знаменем и школой, бывшие курсанты направились к своим наставникам. Каждому хотелось сказать и услышать в ответ что-то особенное, теплое.

— Запомните, друзья, — говорил инструктор Титов, — летчик летает ровно столько, сколько учится. Небо хранит только смелых да умелых. К растерявшимся и безвольным оно беспощадно.

Рядом с проходной — техник Семеныч, любимец выпускников, на прощанье пожимает руки.

— Не забывайте училище. Случится пролететь над нашими местами, качните крылом. Ведь я ни один самолет в небе не пропускаю, не взглянув на него. Всегда узнаю своих.

Грицевец получил назначение в Киевский военный округ. А первый отпуск решил провести в Златоусте, Шумихе, где прошла юность, где остались друзья.

Самолет над Шумихой

Семья Грицевцов была большая. На Урал они приехали из белорусской деревни Боровцы во время первой мировой войны.

Поселились на Кирпичной улице. Отец, Иван Антонович, устроился на железную дорогу. Дети подрастали. Старшие — Василий и Иван — уже сами работали. Сергей подружился с соседскими мальчишками, особенно с Санькой Вилковым. Их детской мечтой было стать, когда подрастут, железнодорожниками.

Однажды зимой с Санькой приключилась беда. Ребята любили прыгать с крутого берега озера Чистого вниз, в сугробы. Санька прыгнул неудачно, вывихнул ногу. Сергей бросился на помощь. Разгреб лежалый снег, вытащил друга, но сам попал под обрушившийся навет, и его завалило. Ребята вытащить не смогли. Побежали за лопатами. Пока откопали, Сергей сильно промерз и простудился. Болел тяжело и долго. Санька, поправившись, каждый день ходил на озеро ловить рыбу и просил мать сварить для Сережи «целебную юшку».

В тот год необычно рано наступила февральская оттепель. Солнце — великий исцелитель. С первыми теплыми днями Сергей уже играл с мальчишками. На улицах Шумихи было шумно…

Свершилась февральская революция. Иван Антонович вступил в партию большевиков. Домой приходил поздно, да и то не всегда, было много работы и партийных дел.

Осенью семнадцатого года Уральский областной Совет известил все города Урала, что в Питере победила социалистическая революция. А в мае восемнадцатого в Зауралье вспыхнул мятеж чехословаков, из числа бывших военнопленных и белогвардейцев. Колчак вел на Урал белое войско. Враждебные вихри кружились над Россией. Гражданская война не обошла и Шумиху.

Однажды недалеко от вокзала загремели пушки. Несколько шрапнельных снарядов разорвалось над базарной площадью. Это стрелял бронепоезд белых, стоящий на запасном пути. Громыхая защитными стальными плитами, он стал пятиться назад. В небе послышалось незнакомое стрекотанье. Это прилетел аэроплан с красными звездами на крыльях. Сергей как завороженный смотрел на небесного гостя. Самолет медленно описывал круги над станицей, постепенно снижаясь. Вот уже видно, как вытянулась за борт рука летчика. Еще мгновение — и бомба с легким свистом устремилась к земле. Взрыв, второй, третий… Аэроплан взмывает ввысь и уходит на запад.

В августе Красная Армия освободила Шумиху.

В тот год случилась засуха. Урожай собрали чуть больше, чем посеяли. Надвигался голод, а за ним его вечный спутник — тиф. В семье Грицевца все его перенесли. Кое-как стали поправляться, но Анна Фоминична вскоре вновь заболела и умерла.

Никогда она не роптала на свою трудную судьбу. Растила восьмерых детей, трех похоронила. Немало слез выплакала, много боли прошло сквозь ее сердце. И вот… не стало в семье доброго и ласкового друга.

Стояли у гроба родные и соседи, глядели на ее высокий морщинистый лоб, на горестные складки вокруг рта. Нужда и труд преждевременно состарили, а ведь было ей всего сорок один год.

В судьбе каждого человека бывают переломные моменты. Бессонная ночь у гроба матери была для Сергея именно такой. Вспомнилось все: и радости и огорчения, как отводила она беду и от старших и от младших. А кто теперь заступится за них?

Хоронили Анну Фоминичну в тоскливый осенний день. Серые тучи ползли над кладбищенскими деревьями. Рядом с могилами братьев Владимира и Георгия опустили на холщовых полотенцах третий гроб, материнский…

Но жизнь продолжалась. Сергей пошел в школу. В свободные минуты учился играть на мандолине, что была у соседского паренька. Тяжело одним мужчинам справляться с домашним хозяйством. Надо и постирать, и обед приготовить.

Отец привел Агриппину Федоровну. Она неплохо относилась к детям, но старшие сравнивали ее с родной матерью, и это сравнение было не в ее пользу. Да по-другому и быть не могло. Дети-то уже взрослые. Старший, Василий, был призван на действительную службу, а после армии перебрался в город Кролевец Сумской области. Иван с отличием закончил железнодорожное училище и по ходатайству Сибирской окружной железнодорожной комиссии был направлен учиться на рабочий факультет при Московском механическом институте имени Ломоносова.

О Сергее Агриппина Федоровна рассказывала, что рос он крепким, спокойным и решительным мальчиком. Запомнилась ей история с коньками.

Ядреными зимними днями шумихинские ребятишки, расчистив снег на озере, устраивали там каток. Катались на деревянных коньках. Только у одного Кольки, сына священника, были всамделишные стальные «норвеги». Ему все мальчишки завидовали. И вот Санька Вилков разведал, что какой-то приезжий продает настоящие «снегурки». Цену просил высокую. Сергей загорелся и купил. От отца, конечно, попало, но зато все ребята поселка гоняли на его «снегурках».

Теперь можно было и посостязаться с поповским сыном Колькой Дерябкиным. Вообще с Колькой у Сергея складывались неплохие отношения. Дерябкин — ловкий, сильный, начитанный, хорошо учился. Однажды они разговорились.

— Я ни в бога, ни в черта не верую, — признался Колька.

— Но ведь твой отец поп?

— Что так, то так. Но мне кажется, что и он неверующий, хотя в этом и не признается.

— Чего же тогда он рясу не скинет?

— А что ему делать? Ремеслу он никакому не обучен. И отец его, и дед были священниками, и его готовили к этому с самого детства… Жить-то надо. Он мне так объяснял.

— А ты все-таки сагитируй отца. Вот здорово-то будет!

Привлекал Колька еще и тем, что он отлично играл на клавесине. В поповском доме стоял старенький дребезжащий инструмент. По вечерам Сергей забегал к Дерябкину и, если была возможность, садился за клавесин, подбирая на слух знакомые мелодии. Первая мечта быть железнодорожником сменилась новой — стать музыкантом. Но ведь еще нужно окончить школу. Потом будет виднее.

27 марта двадцать четвертого года в Шумихинскую ячейку РКСМ поступило заявление:

Над Шумихой и окрестными деревнями долго кружил самолет, разбрасывая разноцветные листовки. В «письмах с неба» напечатан призыв вступить в общество друзей воздушного флота. Росла отечественная авиация, вот и проводилась большая работа по пропаганде и распространению авиационных знаний среди населения, особенно среди молодежи. С этой целью и было создано ОДВФ.

…Самолет сел на поле за железной дорогой. Взрослые и дети бежали к легкокрылой машине. Опустела и школа. Ребята, обогнав своих учителей, первыми примчались к месту посадки. Сергею посчастливилось забраться в кабину. На радостях он только и вымолвил: «Вот это да!»

Сергей узнал — учиться на летчика можно только с восемнадцати лет. Ему только шестнадцатый. Ждать еще долго. Он решил схитрить и внести в паспорт отца, где перечислялась вся семья, «поправку» — прибавить себе два года. Нужна была и справка о состоянии здоровья. Пришел к фельдшеру Макаровскому.

— Чего тебе? — спросил Макаровский.

— Надо справку.

— Ты же здоров.

— Вот мне и надо такую. Хочу поступить в школу летчиков.

— Отец знает?

— Пока нет.

— Ну, так я скажу. Он тебе покажет летчика!..

Разговор с отцом был не из легких.

— Ну, как там в небе, есть дела? Земные ты уже все переделал: и выучился, и наработался, и хозяйством обзавелся? В небе, наверное, легче?

— А я не ищу легкого!

— Раз так, то незачем и ходить к фельдшеру. Выкинь из головы!

Сергей хлопнул дверью, молча ушел из дома. Но «выкинуть» авиацию из головы было уже невозможно. Все книжки, имевшиеся в Шумихе по авиации, он прочел.

В летние каникулы, выхлопотав как член семьи железнодорожника бесплатный билет в Москву, Сергей поехал навестить брата.

Жил у Ивана в общежитии. Когда тот уходил на занятия, Сергей уезжал смотреть Москву, бывал, на Ходынском поле у центрального аэродрома. Подолгу смотрел, как величаво выруливают на взлетную полосу серебристые птицы, как они стремительно взмывают ввысь. Росла в душе мечта летать.

В газетах красочно писали о новых самолетах, о летчиках. Сергей вырезал из одной газеты снимок Михаила Громова. Он знал о его полете из Москвы в Пекин сквозь туманы и грозы над горными хребтами, окутанными облаками, над безлюдной пустыней Гоби и о том, как на самолете «Крылья Советов» он за три дня облетел все столицы Европы.

Когда Сергей вернулся домой и рассказал своим сверстникам о том, что видел и узнал в Москве, не все верили. Это особенно огорчало Сергея. Раньше-то никто его не считал вруном, а вот теперь…

Вскоре приехал домой Иван Грицевец. Учебу в институте он совмещал с общественными нагрузками: участвовал в борьбе с беспризорностью, в ликвидации безграмотности, в организации пионерских отрядов. Комитет комсомола института на своем заседании обсудил решение общемосковского собрания юных пионеров по вовлечению молодежи в пионерские организации и решил: обязать студентов-комсомольцев в каникулы организовать по одному пионерскому отряду.

Иван встретился с секретарем Шумихинского райкома комсомола Егором Евсейчиком.

19 июля на бюро райкома комсомола приняли решение:

Согласно решению райкома, вступил в пионеры и Сергей Грицевец. На организационном собрании его избрали вожатым звена. С этого поручения и началась его общественная работа.

В партийном архиве Курганского обкома КПСС сохранился протокол пионерского собрания в Шумихе и обращение «к сознательным товарищам-гражданам», в котором говорится о том, что «юные пионеры — это члены великого будущего социалистического общества, и поэтому каждый сознательный гражданин, верящий в победу социализма, должен помочь этому зарождающемуся движению». Там же есть ведомость: для закупки красного материала на пионерские галстуки собрано 7 рублей 83 копейки. В ней стоит и подпись Ивана Грицевца, выделившего из своей шестирублевой стипендии на нужды пионерского отряда имени Розы Люксембург пятьдесят копеек.

В Москву, в институт, Шумихинский райком комсомола сообщал, что Иван Грицевец выполнил комсомольское поручение, организовал пионерский отряд, выступал с докладами на объединенных собраниях комсомольцев железнодорожной и поселковых ячеек по международному положению и об электрификации России.

20 июня 1926 года Сергея принимают в комсомол. Его избирают в бюро ячейки, вводят в состав школьного совета. Надежный парень, способен выполнить любую работу — так думали о нем его товарищи.

Сергей постоянно чем-нибудь увлечен. То он организует комсомольско-пионерские субботники по устройству катка (его личные коньки давно уже стали общественной собственностью), то создает пионерскую комнату, то с ребятами собирает материал по истории края и пионерского движения, то что-то изобретает по самолетостроению.

После окончания школы Сергей собрался в Златоуст. Отец был грустен: третий сын покидает родной дом. Внешне суровый и вспыльчивый, он очень любил детей.

И вот отцовская рука лежит на плече Сергея.

— Раз уж решил ехать — поезжай. Рабочие руки сейчас везде нужны. А если что не так — возвращайся, будем вместе робить.

— Ладно, батя, там видно будет.

— Вот я и говорю, чтобы видно было, а не в потемках плутать. Понятно?

— Понятно.

Иван Антонович долго скручивал «козью ножку», затянулся крепчайшей махоркой.

— Только вот беда… Деньги, что остались после матери, мы потратили… на дорогу тебе дать нечего. Вот разве полпуда муки?

…С котомкой муки, на тормозной площадке товарного вагона приехал Сережа Грицевец в Златоуст.

Первая высота — Косотур

Чуть вздрагивает небо над Златоустом. Это отсветы металлургических печей. Клубы дыма, уходящие в небо из высоких заводских труб, кажутся то алыми, то розовыми, то оранжевыми. В Златоусте есть старики, которые по цвету и густоте дыма точно определяют, как идут дела на заводе.

В отделе кадров сказали: надо подождать. Что делать? Город хоть и небольшой, но совсем незнакомый. Куда податься? Товарищи Сергея махнули рукой и собрались на вокзал ехать домой.

— Я не поеду, — сказал Сергей.

— Ну и жди, а с нас хватит. Есть нечего, жить негде.

На работу Сергея приняли через несколько дней учеником слесаря в эфесный цех.

Сергей поселился на одной из Нагорных улиц. Зимой можно прямо от дома съехать на санках к заводским воротам. Платой за квартиру была котомка с мукой. Мастер, учеником которого стал Сергей, в первый же день сказал:

— Завтра пойдешь не в цех, а в музей. Смотри там, в какое место попал. Познакомься с делами дедов и прадедов наших, может, и сам станешь уральским умельцем.

В музее у Сергея разбежались глаза. Сколько же здесь было образцов великолепного старинного оружия: шпаги, сабли, шашки, палаши! С эфесами из золота, серебра, слоновой кости! С богатыми ножнами, отделанными бархатом, цветной кожей, уральскими самоцветами! И все сделано руками златоустовцев в цехе, где он будет работать.

На заводе творились чудеса. До сих пор в кузнечном цехе лучшие мастера ковали по 250—300 топоров в смену. Это считалось пределом. Молодые кузнецы-комсомольцы Василий Симонов и Павел Дударев решили создать ударную бригаду и перекрыть норму. Первая на Урале комсомольско-молодежная бригада не только выполнила, но и перевыполнила сменное задание. Их имена занесли на Доску почета, премировали. Вскоре другие цеха подхватили почин и тоже создали ударные бригады. В одну из них и попал Сергей Грицевец, который уже работал сборщиком. Бригада приняла решение: во время смены не останавливать станки, передавать их на ходу, из рук в руки. Производительность увеличилась. Одна бригада вызывала на соревнование другую. Сергей успешно выполнял задания, и его фотографию как ударника труда поместили на заводской Доске почета. Заметка о достижениях Сергея была напечатана в газете «Заводской гудок». А вскоре он стал участником 1-го Всесоюзного слета ударников.

В 1929 году в Златоуст приехала сестра — Женя. Вслед за ней — Коля Дерябкин. Женя стала работать на заводе, училась на вечернем отделении техникума. Николай стал неплохим молотобойцем, но скоро его уволили как сына священника. Сергей ходил в завком, в партком, к директору. Объяснял, доказывал: нельзя ломать жизнь парню, — предъявлял затребованную из Шумихи справку о том, что бывший священник, отец Николая, ныне работает счетоводом. Добился своего: Дерябкина восстановили на работе.

Комсомольцы цеха прониклись к Сергею большим уважением за твердость характера и справедливость. На собрании избрали Грицевца комсоргом.

Зимой на заводе не хватало топлива. Грозила остановка завода. Сергей Грицевец возглавил молодежную бригаду. Выехали в лес. Обосновались вблизи полустанка в бараке, оставленном здесь строителями Самаро-Златоустовской железной дороги. Бараку полвека, но построен он фундаментально и неплохо сохранился. Пришлось лишь починить печки, забить досками окна.

Зима выдалась злющая. Морозы — 30—40 градусов. По пояс в снегу, гуськом пробирались ребята к лесосеке. Стучали топоры, визжали пилы, росли поленницы дров. От мороза спирало дыхание. Холод забирался за воротник, студил спину, леденил колени. Оттирали снегом обмороженные щеки, но работу не бросали.

Сергея направили на окружные курсы профработы, он стал председателем цехового комитета школы ФЗУ. К брату Ивану писал:

В январе 1930 года рабочие назвали свой завод Ленинским. В эти дни о приеме в партию подали заявления 683 человека. Среди них был и Сергей Грицевец.

Через год ему вручили партийный билет. Принимая его, Сергей заверил членов бюро райкома, что через всю свою жизнь, где бы он ни был, достойно пронесет звание коммуниста.

На конференции Грицевца избрали в горком комсомола заведующим кооперативным сектором.

В мае 1931 года секретарь горкома комсомола, зашел к Сергею Грицевцу с радостной вестью: в горком пришло пять путевок в летные военные школы. Объявлен призыв молодежи в авиацию!

— Где объявлен? У нас в Златоусте?

— Да нет, по всей стране.

Сергей поехал в Оренбург, в школу летчиков.

Пятый океан

В Киеве Грицевца встретили хорошо. Командир отряда Владимир Александрович Судец познакомил с личным составом, объяснил задачи, которые предстоит выполнять. Сергей получил спецодежду, начал готовиться к контрольному полету с комэском.

Вспомнился Оренбург. Там было все благополучно. Если и ошибка, инструктор подскажет. А тут? Нужно отчитаться и за себя, и за школу, которая дала путевку в небо.

Но все обошлось нормально. Командир сидел молча, изредка поглядывая на карту, скорее по привычке сличая ориентиры. После полета сказал:

— Неплохо. Теперь осталось выполнить несколько самостоятельных полетов в зону, а там решим, как быть… Вопросы есть?

Их было немало, но как-то само собой вырвалось:

— Нет.

— Когда будут, заходите, не стесняйтесь.

Владимир Александрович отличался строгостью и высокой требовательностью к себе и подчиненным. Служить начал в 1925 году, сам окончил военную школу летчиков и требовал не только совершенной техники пилотирования, но и знания матчасти. Чтобы не допускать ошибок в небе, надо задания с большой тщательностью продумать и изучить на земле.

Грицевец летал много. С каждым днем полеты усложнялись.

Вместе с Сергеем в отряд прибыл Павел Рычагов. Сергей в сравнении с Павлом выглядел чрезмерно застенчивым и скромным. Большую часть свободного времени проводил среди техников, до всего хотел сам докопаться, во всем самому убедиться.

Рычагов и Грицевец были дружны, и когда у Грицевца на новых марках самолета не заладилось с посадкой, Рычагов помог ему разобраться в причинах неудач.

В это время должны были проводиться совместные учения авиации с Черноморским флотом. Комэск задумался: брать или не брать Грицевца?

Каждому командиру хочется на ответственных учениях выглядеть лучшим образом. Самолет, который только что начал осваивать Грицевец, в достаточной степени им не изучен. Возможны непредвиденные случайности. Состоялся откровенный разговор с летчиком. Сергей заверил, что все будет нормально. Командир решил взять Грицевца, но предупредил, что как летчик он еще молод, самолет для него новой конструкции, а поэтому просил в учебный воздушный бой, если такой случится, не ввязываться. Сергей пообещал.

Учения начались для авиаотряда успешно. Выполнили основную задачу по обнаружению и «нанесению удара» по морским целям, но в это время в небе появились истребители «противника». Завязался «воздушный бой», где численное превосходство было на стороне «противника». Грицевец, помня обещание, ушел в сторону и вверх, но через несколько секунд начал пикировать. Атаковал грамотно. Через мгновение ушел в сторону, скрывшись из поля зрения.

Владимир Александрович не мог поверить тому, что Грицевец его ослушался, и тому, что молодой летчик так отчаянно и дерзко провел «бой».

На разборе учений Судец спросил Грицевца, почему он нарушил приказ. Сергей, опустив голову, ответил, что когда его товарищам трудно, поступать по-другому и оставаться в стороне наблюдателем он не может…

Его успехи не остались без внимания командования. Вскоре Грицевца назначили командиром звена.

В личной жизни Сергея тоже произошли изменения. На одном из вечеров в Доме Красной Армии он познакомился с выпускницей железнодорожной школы Галиной Орловой. Весной 1933 года Галина Евгеньевна стала его женой.

Не успел Сергей привыкнуть к семейной жизни, как получил новое назначение. На этот раз путь лежал на Дальний Восток. В край суровый и прекрасный, но совсем еще не обжитой. Части Особой Краснознаменной Дальневосточной армии учились военному делу и одновременно строили. Прибыв к месту назначения, Грицевец стал служить в истребительной авиационной эскадрилье. Летчики жили в бараке. Сергей волновался за жену, оставленную в Киеве. Галя ждала ребенка. Сможет ли добраться одна к нему на Дальний Восток?

Вспомнилось недавнее обращение жены командира полка Валентины Хетагуровой к женщинам и девушкам центральных областей России:

Галина сможет. Она из тех, которые все могут преодолеть. Еще в первые дни замужества в гостях у подруги как-то зашел разговор о частых переездах по службе: «нынче — здесь, завтра — там».

— Тебя это пугает? — спросил Сергей.

— Нет, Сережа. За тобой я поеду хоть на край света.

И вот он предстоял, дальний путь на край света.

1 марта 1934 года на имя Сергея Грицевца пришла телеграмма. Дежурный принял ее и сразу, же позвонил на командный пункт, попросил сообщить Грицевцу, что у него родилась дочь. А Сергей был в это время в небе: в эскадрилью поступили новейшие скоростные истребители, отличавшиеся маневренностью и высокой вертикальной скоростью. Надо было выполнить показной полет, поразив воздушные цели. На аэродроме собрались командиры и начальники. Один за другим поражал Сергей шары-пилоты. После посадки шел на КП, а друзья бегут навстречу. Один за другим жмут ему руку и поздравляют.

— Иначе и быть не могло, — отвечает Грицевец, — Все-таки темп огня 800 выстрелов в минуту.

— При чем тут огонь? С дочкой тебя поздравляем!

Летом приехала Галина с трехмесячной Ларочкой. Отгородили угол в бараке. Кто-то принес кастрюлю, кто-то примус. За всеми этими мелочами нужно было ехать далеко, а времени не было.

Крепко подружился Сергей со штурманом эскадрильи Александром Павловичем Николаевым. Оба в совершенстве владеют техникой пилотирования, в воздушных боях не уступают друг другу.

И вот новые учения. На них присутствует начальник ВВС Особой Краснознаменной Дальневосточной армии комкор Альберт. Янович Лапин (Лапиньш). Это строгий, справедливый командир. Особое внимание обращал на то, чтобы летчики совершенствовали технику боя, учились тому, что будет необходимо на войне.

Предстояло провести несколько показательных воздушных боев на разных типах самолетов. Сергей должен был на самолете И-16 помериться силами с Сашей Николаевым, который летал на И-15. Нужно было выявить положительные качества нового самолета и его недостатки.

Руководитель полетов дает команду на взлет. Набрали высоту, начали учебный бой. Выжимали из машин все, что можно. Но как ни старался Саша Николаев зайти в хвост И-16, ничего не получалось. Машина в высшей степени маневренна.

Во время разбора «боя» командир высоко оценил летное мастерство Сергея, особенно применение тактики боя на вертикальном маневре.

А скоро Грицевец возглавил скоростной перелет шести военных самолетов по маршруту: Бочкарево — Хабаровск — Спасск-Дальний, завершив его в рекордно короткий срок — 3 часа 10 минут.

25 марта 1936 года Сергею присваивают очередное звание «старший лейтенант» и направляют в Одессу, где при летной школе были организованы курсы воздушной стрельбы и высшего пилотажа. Это был первый набор летчиков-истребителей по усовершенствованию своего мастерства. Ехал в школу и друг Сергея — Александр Николаев.

Первая встреча с испанцами

— Хотя бы кто водицы морской принес в кружке показать, — шутили летчики.

— Живем у самого синего моря, да никак не выберемся к берегу.

— Пока любуйтесь с высоты, — советовал инструктор, светловолосый, небольшого роста старший лейтенант Иосиф Хотелов. — Всему свое время. Вот закончите курсы, и тогда…

— Тогда и вовсе будет некогда…

Каждый день был уплотнен до предела. В авиагородок Одесской военной школы воздушного боя прибывали опытные летчики со всего Союза. На первых прыжках с парашютом Сергей познакомился с Николаем Евдокимовым, прославленным в то время летчиком, мировым рекордсменом по парашютному спорту. В эти же дни демонстрировал сложнейший высший пилотаж Степан Павлович Супрун. Состоялась встреча слушателей школы с начальником Военно-Воздушных Сил РККА Я. И. Алкснисом, одним из организаторов этой школы. Было и еще много интересных встреч. А кроме того, инструкторы… Большим авторитетом у слушателей пользовался Петр Иванович Неделин. С двадцати лет служил он а армии. До Одессы командовал звеном в Ленинградском военном округе. Здесь он занимался с кадровыми летчиками, любое его предложение встречало одобрение и выполнялось безукоризненно.

Шли дни. Незадолго до конца учебы с Грицевцом произошел такой случай. Сергей на самолете И-16 буксировал «конус»-мишень для воздушной стрельбы. После учения его нужно было сбросить и произвести посадку, но трос заело, и мишень не отцеплялась. Решил садиться с ней, но, как говорят, одна беда не приходит — другую за собой ведет. Вышел на посадку и обнаружил, что не выпускается левое колесо. Сделал несколько кругов, но вторая «нога» не выходила.

С командного пункта поступил сигнал набирать высоту и прыгать с парашютом. Сергей еще и еще раз делал попытки выпустить шасси, и лишь тогда, когда горючего осталось в обрез, повел самолет на посадку с правым креном. Машину удалось посадить, правда, не обошлось без поломок.

Мастерством Сергея восхищались. Говорили, что он «схватил бога за бороду» и с небом на «ты». В этом была какая-то особая почтительность. Летчик-истребитель, взлетев, знает, что их всегда трое: он, самолет и небо. Они помогают друг другу.

И вот курсы закончены. Грицевец показал себя в числе лучших слушателей и был оставлен в школе инструктором. Оставили и Александра Николаева в экспериментальном звене по обучению высшему пилотажу. Казалось, теперь появится свободное время и можно будет отдохнуть у моря, ласкового и доброго.

Но в мире было неспокойно.

16 февраля 1936 года в Испании состоялись внеочередные выборы в кортесы (парламент). Народный фронт одержал победу. Фашистская реакция не хотела мириться со своим поражением. Начальник главного штаба — генерал Франко предлагал президенту объявить в стране военное положение. Его не поддержали. Франко бежал на Канарские острова. Подготовка к заговору продолжалась. Заговорщики, в числе которых был генералитет, установили тесные контакты с Германией и Италией, где им была обещана помощь.

18 июля по сигналу, переданному радиостанцией Сеуты: «Над всей Испанией безоблачное небо», внутренняя контрреволюция подняла военный мятеж против республики. Незадолго до этого вылетевший из Лиссабона в Марокко генерал Санхурхо, который был вдохновителем мятежа, погиб в авиационной катастрофе, и вместо него на английском самолете с Канарских островов прилетел генерал Франко, который взял в свои руки командование восставшими частями.

Мятеж застал правительство Испании врасплох. Лидеры буржуазных республиканских партий были охвачены паникой, но не перед мятежниками, а перед собственным народом, который требовал оружия для защиты республики.

Выступая по радио, член Политбюро Компартии Испании Долорес Ибаррури говорила:

Ее призыв: «Но пасаран!» (Они не пройдут!), был подхвачен всем испанским народом.

5 августа 1936 года ЦК Компартии Испании обратился к антифашистам всего мира с призывом оказать помощь борющемуся народу.

Из портов России ушли пароходы, груженные продовольствием, одеждой, обувью и другими товарами первой необходимости.

Вернулись наши пароходы с первыми сотнями сирот. Смуглые мальчишки и девчонки несмело сходили по трапу. Играл оркестр, заглушая людской говор. Несли на носилках больных и раненых. Женщины брали маленьких испанцев в свои дома, как родных детей. Многие испанские ребята отдыхали в пионерских лагерях. Вместе с советскими школьниками смотрели немые кинофильмы под аккомпанемент баяна, а вот обменяться впечатлениями не всегда могли. Учили слова и несложные выражения, чтобы хоть как-то объясниться. И первое, что запоминали и те, и другие, было: «амиго» — друг; «Вива, Эспанья либра!» — Да здравствует свободная Испания! «Грасиас, амиго! Мучас, грасиас!» — Спасибо, друг! Большое спасибо!

Испанские дети изредка получали почту с родины. Нужно было видеть выражение их глаз, поднятый над головой сжатый кулак и возглас: «Но пасаран!» И лица детей становились взрослее.

26 апреля тридцать седьмого года германские самолеты подвергли бомбардировке Гернику. Цветущий город, древняя столица страны басков, превращен в развалины. В один только день из 10 тысяч населения погибло 800 человек, среди которых женщины, дети, старики. Число раненых не поддавалось учету.

Это сообщение больно отозвалось в сердцах всех советских людей.

В газете «Правда» было напечатано постановление ВЦИК СССР, в котором говорилось:

и дальше шел перечень фамилий, среди которых была и фамилия бывшего однополчанина Грицевца Павла Рычагова.

«Так вот оно что, — думал Сергей. — Значит, Павел «там», а адрес дал московский».

Среди летчиков шел тихий, но упорный разговор:

— А не пора ли и нам туда в длительную командировку?

На имя начальника авиашколы поступил первый рапорт Сергея с просьбой командировать его в республиканскую Испанию сражаться против фашистов. В течение недели таких рапортов поступило много, и на все был дан отказ.

«Нет. Так дальше не могу, — думал Грицевец. — Пойду к Кутасину и скажу ему, что нельзя по-настоящему учить воевать до тех пор, пока сам летаешь в спокойном небе».

И вот он на приеме у начальника…

Автору посчастливилось встретиться с генерал-лейтенантом авиации Александром Ивановичем Кутасиным в домашней обстановке. Да, Александр Иванович хорошо помнит, как нелегко было разговаривать с летчиками, стремившимися попасть добровольцами в Испанию. Он вспоминает Грицевца:

— Спрашиваю его: «Вы сколько раз подаете рапорт и сколько раз нужно мне повторять одно и то же: от-ка-за-но! Вы что, решили доконать меня?»

Грицевец выслушал и говорит:

— Приказ есть приказ, но я буду вновь просить и вас и командование при первой возможности командировать меня в Испанию.

Тогда я достал из сейфа несколько исписанных листов.

— Посмотрите, что делается. Это все рапорты ваших приятелей: Неделина, Коробкова, Романова, Старкова. И все с одной просьбой: «Направьте в Испанию». На все эти рапорты есть отказы. Кроме вашего желания и зова сердца, есть еще и дисциплина, и другие задания… А что касается лично вас, товарищ Грицевец, то получено распоряжение направить вас и Романова инструкторами по обучению воздушному бою испанских летчиков.

— Так я же того и добивался, — с радостью в голосе произнес Грицевец.

— Не спешите радоваться. Вы будете обучать испанцев, прибывших к нам на учебу в Кировабад. Многие из них не только не знают самолет, но и никогда его близко не видели. Работа вам предстоит не из легких.

Грицевец сразу не смог осмыслить такой резкий поворот дела. Уже выходя из кабинета, он решился спросить:

— Ну, а после того, как я их научу летать, мне разрешат отправиться вместе с ними?

Я только пожал плечами, ничего не ответив.

В группе испанцев, кроме летчиков, были шофер, автотехник, слесарь и даже один… барберо — парикмахер. Они должны были начинать все с азов. Занятия — напряженные. С трех-четырех часов утра и до позднего вечера теория и практика сменяли друг друга.

Но испанцы народ энергичный, сообразительный. Усваивали все быстро. И через два месяца Грицевец испытал удовольствие, видя, как подготовленный им пилот, на этот раз сам, без помощи инструктора, уходит в небо.

Почти полгода Грицевец с другими товарищами учили испанцев. Не один десяток «камрадов», выходцев из Андалузии и Кастилии, Галисии и Валенсии, освоили технику ведения воздушного боя.

В последней группе испанцев уже не было таких, кто не умел летать. Приехали переучиваться военные летчики и пилоты гражданской авиации, оставшиеся верными республике. Большинство сражались с фашистами, но на старых самолетах. Предстояло изучить истребители И-15 и И-16.

Нужно было пересмотреть учебный процесс. Эти парни не новички в авиации, заметят не только малейший промах, но и по должному оценят мастерство инструктора. Они и сами могут кое-что показать, только эти машины для них новинка.

Работать стало легче: освоили испанский. Раньше не знали даже необходимых слов: взлетная полоса — «камподевуело», взлет — «вуело», посадка — «атеризаже». Теперь могли объясняться без «интерпрете» — переводчика. Недостатка в разговорной практике не было. Инструктор показывал на какую-либо часть самолета и называл ее по-русски. Испанцы называли по-своему. Несколько повторений — и запомнили.

Особенно радовали Грицевца успехи пилота-республиканца Маргалефа. Он быстрее других понял машину и смело вел учебный бой. Сергей был уверен, что и настоящий он поведет так же успешно.

Незадолго до окончания курсов Грицевец получил письмо от жены. Галина писала:

Маленькая дочурка, Галина, счастливые одесские друзья и горящая в небе Испания!

Вскоре после приезда из командировки Сергей предлагает своему другу Павлу Коробкову еще раз написать рапорт.

В конце мая пришло разрешение на выезд. Радости не было границ. Осуществлялось главное желание — непосредственно своими руками отстаивать свободу Испанской республики.

Специальное задание правительства

Об истинной цели командировки знали не многие. В Москве, в штабе ВВС, состоялся прием. Летчики из Одессы влились в отряд из Киевского военного округа. Все ехали добровольно, по зову сердца, на помощь борющемуся народу Испании.

Старшим группы назначили Петра Ивановича Неделина. Последние советы и указания. Получены заграничные паспорта. Имена, фамилии другие. Профессии у всех разные. Грицевец — «музыкант», Коробков — «заготовщик оливкового масла», Сапронов — «техник слабых токов», Неделин — «слесарь»…

За день до отъезда из Москвы всю группу летчиков привезли на аэродром, где стоял немецкий истребитель «мессершмитт». Его в неимоверно трудных условиях наши разведчики совместно с испанскими товарищами, перегнали на республиканский аэродром, а потом с неменьшими трудностями доставили в Москву.

Показательный полет провел майор Супрун. Он же рассказал об особенностях этой немецкой машины. Летчики основательно знакомились с сильными и слабыми ее местами.

Вечером Сергей написал домой письмо:

К лету 1938 года соотношение сил в небе Испании сложилось не в пользу республиканцев. Фашистская авиация насчитывала около 400 истребителей и примерно 300 бомбардировщиков. В республиканской же армии было около 100 истребителей и два десятка бомбардировщиков.

Единственным способом избежать потери Каталонии или хотя бы отсрочить ее было бы получение из Советского Союза большой партии оружия. Для этого и приехал в Москву Игнасио Идальго де Сиснерос, командующий авиацией республиканской Испании.

Его приняли руководители Коммунистической партии и Советского правительства.

Список нужного вооружения самому Сиснеросу казался фантастическим: Испания просила 250 самолетов, 250 танков, четыре тысячи пулеметов, 650 орудий и все остальное примерно в таких же размерах.

Советское правительство удовлетворило просьбу полностью и предоставило Испанской республике заем на сто с лишним миллионов долларов.

Воевать на новых самолетах, которые уже грузили на пароходы, должны были советские летчики-добровольцы, в том числе и те, среди которых был Сергей Грицевец.

Прибыли во Францию. На пограничной станции проверка документов и багажа.

— Вотр ном де фамиль? — спрашивает полицейский.

— Моя фамилия Романов! — отвечает Николай, протянув заграничный паспорт. Грицевец, стоявший позади, толкнул его в бок.

— Пардон, мусье! Рамов, Рамов, — и для убедительности ткнул себя пальцем в грудь. — Николя Рамов!

Полицейский понимающе подмигнул. Видно, не впервые ему приходилось встречаться с добровольцами. Несомненно, он догадывался, куда направляются эти молодые люди.

— Сергио Горев, — представился Грицевец.

Все обошлось благополучно.

Летчиков разместили в отеле на Набережной. Здесь ничто не напоминало, что совсем рядом идет жестокая война. Музыка. Огни реклам. Влюбленные парочки. В доме напротив пели, плясали, а у входа плакала женщина.

— Весело здесь, но наша Одесса лучше! — говорит Романов.

Сергей прислушался к обрывкам музыки, к тихим репликам товарищей.

Что-то ждет их впереди?

Очень долго проверяли документы. Наконец, со всеми формальностями покончено. Получено разрешение на посадку в поезд. Но его нет, и неизвестно когда будет. Нужно проехать только тоннель, а он на территории Франции. Фашисты несколько раз намеревались сбросить на него бомбы, но все же отказывались от этого разбоя — придется нести материальную ответственность за причиненный французам ущерб.

Когда прибыл поезд, в вагон вошел станционный служащий. Он еще раз проверил документы и дал расписаться в том, что пассажиры переезжают границу на собственный страх и риск. Это даже рассмешило наших ребят. Да разве ж это страх и риск?

Вокзал в Порт-Бу оказался крытой платформой. Где только возможно наклеены различные плакаты.

Прибыли в Фигерас. Опять все заклеено плакатами и лозунгами. Тут и «Но пасаран!», и «Да здравствует анархия!», и «Долой Франко-пекеньо (коротышку)!», и «Да здравствует независимая Испания!»

На одном из плакатов — республиканец в альпаргатас (тряпичные туфли на войлочной подошве) топчет свастику, рядом самолет с фашистским крестом сбрасывает бомбы и мать прижимает к груди ребенка.

Первые признаки войны. Когда-то беломраморный, город выглядел, мрачно: вокзал с разбитыми окнами и длинный станционный перрон были безлюдны. На привокзальной площади незасыпанные воронки от бомб. Редкие прохожие тревожно смотрят в небо. Недалеко аэродром.

Город с закопченными домами и старинными особняками на холмах спускался к самому Средиземному морю. С другой стороны на фоне ярко-лазоревого неба четко вырисовывались зубчатые вершины гор. Воздух горячий и влажный. Дышать тяжело. Опаленная испанская земля…

Летчиков отвезли на аэродром. Первыми, кого они увидели, были, конечно, мальчишки.

— Руссо? Советикос?

— Си! Носотрос амигос! (Да! Мы ваши друзья!)

Летчики угощали малышей шоколадом.

— Салюд! Салюд! Виктория!

Потом появились и взрослые. Испанцы — открытый и дружелюбный народ. Они встречают не первого русского, но им все равно интересно. Спрашивают, как живет наша страна, которая делится с испанцами всем, что у нее есть.

Яркие лучи солнца и бездонная небесная голубизна. Цветы. Много цветов.

В тени деревьев замаскированы истребители. Вскоре на аэродроме появился полковой комиссар Филипп Александрович Агальцов. В Испанию он прибыл в апреле 1937 года под именем Мартин. Старший группы Неделин доложил но уставу. Комиссар по-дружески поздоровался, расспросил, как добрались, каково самочувствие. У него были усталые глаза и озабоченное лицо. Обстановка сложилась нерадостная. Силы неравны. Республика задыхалась в тисках блокады.

— Вы смените группы майоров Родина и Глушенкова, — говорил Мартин новоприбывшим. — Товарищи хорошо здесь поработали, смело дрались. Они заслужили отдых. Надеюсь, что вы будете воевать не хуже!

— У нас настроение боевое, — ответил за всех Грицевец.

— Мы на это и рассчитываем. Иначе вы не были бы здесь.

Мартин, как никто другой, знал слабые и сильные стороны врага.

— Поверьте моему опыту, — продолжал комиссар, — всегда первыми ищите боя и будете в выигрыше. Настоящий летчик-истребитель ищет противника уже на взлете. Я в этом убежден.

В ожидании боевых вылетов начали изучать карту района предстоящих действий.

Через два дня на аэродроме приземлился истребитель И-16. Прилетел комэск Глушенков. Ему было поручено отобрать группу для вылета на фронт Леванта, как называли восточные провинции Испании. Какова же была его радость, когда среди прибывших он увидел своих товарищей-одесситов.

Уже на аэродроме в Лирии встретились с командиром группы Федором Васильевичем Родиным. Во время завтрака состоялось знакомство со «стариками». Все они имели на своем боевом счету не один сбитый самолет и теперь пристально вглядывались в лица тех, кому предстояло принять их боевые машины. Самолеты уже не раз бывали в ремонте и внешне выглядели совсем изношенными. На них и предстояло драться с новыми «мессершмиттами» и «хейнкелями», «фиатами» и «юнкерсами».

Весть о прибытии новой советской группы облетела близлежащие аэродромы. Вскоре старенький грузовик лихо подкатил к столовой. Из кузова спрыгивали испанцы с оплетенными бутылями вина. Шумной толпой они вошли в столовую, с радостными приветствиями обнимали друзей. Появились порроны — стеклянные сосуды, напоминающие одновременно и чайник, и колбу. Подняв их высоко над головой, струйку вина направляют прямо в рот. Тотчас же стали предлагать нашим ребятам попробовать самим, но из этого ничего не получилось. Больше было пролито, чем попало в рот.

С присущим южанам темпераментом делились испанские друзья новостями. Сражение за Валенсию было в самом разгаре. Республиканцы под напором превосходящих сил мятежников вынуждены были отступить, но всякий мало-мальски выигранный бой вселял в них чувство восторга, и они, позабыв о потерях, на все лады, порой с заметным преувеличением, рассказывали о победах. Верили в успех Сопротивления и надеялись, что вместе с русскими одержат верх над фашизмом.

Для вновь прибывших наступил ответственный этап: надо было войти в курс боевых действий. Климат явно не из легких. Нестерпимо палит солнце. От знойного, горячего воздуха пересыхает во рту. Нельзя дотронуться до самолета рукой.

— Ничего, — успокаивают «старики», — привыкнете, это не самое страшное. Там труднее, — и они поднимают головы вверх, туда, откуда в любую минуту мог появиться враг.

Совершили несколько тренировочных вылетов. Однообразная местность. Замаскированные аэродромы, а кое-где и ложные. Связи нет. Все управление ракетами да выложенными на летном поле полотнищами, да и то не всегда.

В одном из полетов километрах в сорока от линии фронта встретили звено «фиатов». Их легко опознали по неубирающимся шасси. Командир покачиванием крыльев дал сигнал «Внимание, к бою»! Силы равные. «Фиаты», шли встречным курсом, не меняя высоты. Сближались быстро, но когда до фашистов осталось две-три сотни метров, те, нарушив боевой порядок, резко отвернули в сторону. С обеих сторон прочертили небо трассирующие пули. Один из «фиатов» перевалился через крыло и, оставляя за собой шлейф черного дыма, рухнул вниз. Кто сбил врага, не установили, да и не в этом суть. Все пойдет в «общий котел», в общий счет. Важно другое — выигран первый поединок.

Нервы наших оказались крепче, глаз — зорче, выучка — лучше. Во время разбора боя командир отметил, что «новички» воюют не хуже «старичков». По неписаному закону в честь боевого крещения причитался приличный обед.

Но красная ракета прервала поздравления. Летчики бегом бросились к самолетам. Федор Родин, вскочив в легковую машину, помчался к штабному домику. Пока самолеты выруливали на старт, он уже несся обратно, и, подъезжая то к одному истребителю, то к другому, ставил боевую задачу. Фашисты перебрасывают по шоссе на автомашинах свои войска. Необходимо уничтожить автоколонну, не дать вражеским частям соединиться.

Поднялись в воздух. Вскоре увидели вражескую колонну и группу немецких «мессершмиттов» на встречном курсе. Родин покачиванием крыльев подал команду: «Внимание, до «мессеров» не более пятисот метров!» Командир, используя некоторое преимущество в высоте, направил самолет на машину противника и атаковал. Сергей поймал один из самолетов врага в прицел и, продолжая сближение, нажал на гашетку. Длинная очередь пришлась по фюзеляжу «мессера», но он продолжал лететь. Сергей ушел вправо с набором высоты и вновь начал пикировать на подбитый «мессершмитт». Враг пытался увернуться, но после двух коротких очередей «клюнул носом» и камнем пошел вниз.

Мелькали огненные трассы, ревели моторы, строчили пулеметы…

Задымил второй «мессер», но бой не стих. Видно, что те и другие летчики на «ты» с высшим пилотажем.

Самолет Грицевца зажали две вражеские машины и не давали возможности пристроиться к своим, занять место в боевом порядке. Вести бой сразу с двумя новейшими немецкими истребителями, превосходящими по скорости, маневренности и вооружению все существовавшие ранее зарубежные однотипные самолеты, было трудно.

Сергею удалось уйти вниз и, сделав глубокий вираж, вновь набрать высоту и ринуться на противника. В это время Коробков и Неделин пришли ему на помощь, атаковали «мессера» справа, а Сергей вступил в поединок с оставшимся самолетом. Противник был ловок и смел. Но одна из очередей стала для него последней. Уцелевшие машины фашистов кинулись в обратный путь.

Родин подал сигнал к сбору. Надо было нанести штурмовой удар по автоколонне.

Снизились до минимальной высоты, обстреляли врага. Вспыхнуло несколько автомашин. Разбегались по сторонам солдаты.

В этот день Сергею исполнилось двадцать девять лет. Товарищи на аэродроме поздравили Грицевца и с днем рождения, и с открытием личного боевого счета.

В поздравления внес некоторую заминку механик самолета Рафаэль. Подбежав к Сергею, он взволнованно показал ему пятерню:

— Камарадо Сергио, синко брачас!

В кабине самолета зияло пять пробоин.

Вечером был праздничный ужин. Сергей играл на гитаре. Николай Герасимов на баяне.

Большинство испанцев за эти два года выучили много русских слов, могли даже подтягивать песни. Да и наши ребята уже без переводчиков понимали испанцев.

Конечно, бывали случаи, когда и те или другие не могли точно объяснить или понять отдельные слова, и тогда даже переводчик, листая словарь, все повторял:

— Эсперем ун моменто, подождите минуточку…

Но темпераментные испанцы ждать не могли, жестами и мимикой пытались объяснить сказанное, и в конце концов понимали, о чем идет речь.

Испанцы рассказывали о своей стране. 25 миллионов испанцев проживают на Пиренейском полуострове, Балеарских и Канарских островах. В административном отношении страна делится на 47 континентальных и три островных провинции. Кроме того, сохранилось деление на исторические области. Уроженец Барселоны Грегорио Мойя расхваливал свой город, считая его лучшим в мире. Особенно бульвар Рамблес, что в переводе с арабского — высохшее русло. Он начинается у входа в Барселонский порт, где стоит памятник Христофору Колумбу. А посредине бульвара, окаймленного цветами и платанами, движется или торгует, покупает или просто отдыхает самая пестрая публика, начиная от нищего, чистильщика обуви и кончая знатными сеньорами.

А красавица Пласа-де-Каталунья — центральная площадь!..

Но его на полуслове обрывает Ангито:

— Чего ты расхвастался? Почему ничего не говоришь о портовом квартале Баррио-Чина, где и две машины разъедутся с трудом, или о трущобах Вернеды, где за ведром воды полдня простоишь у колонки. То ли дело наш Толедо! Чтобы узнать Испанию, нужно побывать в Толедо. Он один, больше всех других городов, вобрал в себя историю страны. Ведь недаром он раньше был столицей. В Толедо сохранился дом выдающегося нашего художника Эль Греко…

Но и Ангито не дают договорить. В спор вступает Мануэль — в прошлом преподаватель университета:

— Омбре! Приятель! А знаешь ли ты, что настоящее имя Эль Греко — Доменико Теотокопулос и родом он из Греции? Если русским друзьям интересна наша страна, где они сегодня стоят в одном ряду с нами, а некоторые остались в нашей земле навсегда, то давайте расскажем им о нашей столице. Вся Испания хороша! У нас много, очень много интереснейших мест, связанных с замечательными именами мировой культуры. Лопе де Вега и Сервантес, Гойя и Веласкес, Бласко Ибаньес и Перес Гальдос, Гарсиа Лорка Федерико и Антонио Мачадо-и-Руис жили и работали под небом Испании…

— Зачем вспоминать об этом? — вмешивается в разговор Антонио. — Что было, то было. Теперь мы вместе с русскими друзьями и всеми, кто пришел нам на помощь, должны отстоять и сохранить все то, что должно по праву принадлежать нашему народу. Мятежники с каждым днем захватывают все больше и больше земель, где жили наши отцы, деды и прадеды. Всего стало мало у испанцев, только горя и страданий, нужды и лишений — через край.

В этот поздний вечер, перешедший давно уже в ночь, наши ребята узнали очень много о жизни испанского народа. А когда все улеглись спать, Грицевец начал письмо:

Вскоре было приказано перебазироваться из провинции Каталония в Валенсию. Испанцы, которые подружились с нашими летчиками, с грустью провожали их на новое место. На прощанье они клялись никогда не забывать русских друзей. Мы надеемся, что они сдержат свои слова, ибо честность — одна из прекраснейших отличительных черт многострадального и свободолюбивого народа Испании.

Приземлились на аэродроме Утьель. Туда же прибыла вторая группа добровольцев. Встреча была шумной и радостной. Не успели обменяться впечатлениями, как услышали крики испанцев:

— Авионес! Авионес! Аларма! Аларма! Тревога!

Действительно, несколько в стороне от аэродрома летели фашистские бомбардировщики под прикрытием истребителей.

— Кабронес! — ругался кто-то из испанцев.

Начальник аэродрома, капитан испанской армии, принимал по телефону распоряжения старших начальников.

— Немедленно поднять всех в воздух! — отдал капитан распоряжение своему помощнику.

Взвилась красная ракета. Летчики запускали моторы. Начальник аэродрома носился по летному полю на машине, отдавая приказания. Он называл только место куда лететь, остальное было и так ясно. Требовалось, как выражался Коля Герасимов, перефразировав Юлия Цезаря: «Прилететь, увидеть, победить!»

Республиканцы на И-15 («чатос») вели неравный бой с противником, и советская эскадрилья на И-16 (их любовно называли «мошки» или «москас») пришла им на помощь.

Эскадрилья Родина сковала действия истребителей противника, а испанцы атаковали бомбардировщики. Несколько фашистских машин задымилось, но и среди испанцев были потери. Два «чатос» вышли из боя и пытались уйти в сторону своего аэродрома. «Фиаты» стали их преследовать.

Тогда Сергей Грицевец рванулся на помощь друзьям. Одного фашиста ему удалось сбить, другой, не став испытывать судьбу, удалился восвояси. Остальные не думали отступать. Сергей, непрерывно отбиваясь от наседавших «фиатов», благополучно обеспечил посадку «чатос» на аэродром.

Испанцы из эскадрильи Антонио Ариаса благодарили «камарада Сергио», так своевременно пришедшего на помощь. Летчика, которого защитил в бою Грицевец, звали Педро. Он был родом из Мадрида, жил на площади «Ворота Солнца» (Пуэрта-дель-Соль). Педро говорил так:

— Кастилия — сердце Испании. Мадрид — сердце Кастилии. Пуэрто-дель-Соль — сердце Мадрида. Если хотите узнать, как бьется сердце Испании, то побывайте на Пуэрто-дель-Соль. Десять улиц выходят на площадь «Ворота Солнца». Там, в самом центре, на тротуаре выбит на камнях контур Испании с надписью: «0 км. Начало дорог во всех направлениях». Внутри Пиренейского полуострова расстояния отсчитываются от этого камня.

Педро любил эти места. Отсюда он сделал свой первый в жизни шаг. А второй его шаг был далеко от мадридской площади, в небе Валенсии, и не будь рядом «русо камарадо», не ходить бы Педро по родной земле.

В нашей печати сообщалось, что в течение июня 1938 года республиканская авиация сбила 42 фашистских самолета, а потеряла 18. Эти цифры потерь и побед складывались из героизма и крови и наших советских людей.

13 июля командир эскадрильи Илья Григорьевич Шугуров поднял свою группу, чтобы прикрыть расположение республиканских подразделений у стыка важных дорог. Фашистские бомбардировщики под прикрытием «фиатов» несколько раз безнаказанно бомбили испанские позиции. А на этот раз «чатос» и «мошки» пришли на выручку наземным частям.

Погода была, как говорят, «видимостью в миллион километров». Над Сагунто республиканцы сразу опознали мятежников. Завязался тяжелый бой.

Самолеты Грицевца и Неделина атаковали «фиатов», а Шугуров с остальными «мошками» бросились навстречу «савойям». Звено Сергея вышло несколько левее группы «фиатов» и норовило зайти им в хвост. Противник, развернувшись, пошел в лобовую атаку, но, как обычно, в последнюю минуту фашисты отвернули. 12 огненных трасс с наших И-16 скрестились с огненным свинцом «фиатов». Один из них вышел из боя, но его место сразу же заняло целое звено. Силы были неравные. Группа Грицевца сумела на время сковать вражеские звенья и дать возможность командиру эскадрильи отогнать фашистские бомбардировщики от цели, а два из них подбить. Успешно дралось и звено Петра Неделина. Николай Герасимов сдержал слово: сбил «фиата», обещанного Рикардо. Когда тот штопорил к земле, Герасимов помахал ему рукой: передай привет Муссолини!

Второй сбитый фашистский самолет был на счету Грицевца.

С молниеносной быстротой мелькали в воздухе крылья «мошек». Вражеская группа рассыпалась. Внизу догорали «фиаты» и «савойи». Видны были купола нескольких парашютов противника, спускавшихся на позиции испанцев.

Фашистские пираты пытались вырваться из огненного кольца. Наши пилоты не давали им такой возможности.

В этом бою был подбит и самолет Шугурова. Он упал в горах. Погиб отважный командир. Плакали все, не скрывая слез.

Возможно, к нему и к таким, как он, относятся слова Ильи Эренбурга:

Тут же от имени оставшихся в живых Василий Старков дал клятву отомстить за смерть командира.

Следующим вечером, когда машины были в руках техников, Сергей писал домой:

В этот день мятежники при поддержке фашистов перешли в решительное наступление. Имея многократное превосходство в живой силе и технике, они планировали в ближайшее время захватить Сагунто и открыть дорогу на Валенсию.

Франко в сговоре с Гитлером направил всю имеющуюся авиацию на войска республиканцев, а Муссолини бросил корпус «добровольческих» войск, в составе которого были дивизии «Литторио», «23 марта», «Черные перья», «Черное пламя», «Так хочет господь», «Стрелы». Всего свыше 50 тысяч человек.

Фашистские мятежники получили большую помощь также от Португалии. По приказу Салазара был создан легион в 20 тысяч человек. Чрезвычайно большую роль сыграли марокканские таборы — роты, навербованные франкистами в самых отсталых районах испанского Марокко и насчитывающие около 100 тысяч солдат.

Кроме того, здесь были разные авантюристы из других стран: французские кагуляры, венгерские фашисты, бельгийские рексисты. Мятежников активно поддерживал папа римский, призывая католиков «восстать против большевизма в Испании». Англия и США также оказывали помощь франкистам. Например, американские компании поставили им 12 тысяч грузовиков, 18 тысяч тонн бензина.

Против этой силы встали грудью защитники республики. На всю Испанию рядом с призывом: «Но пасаран!» звучали пламенные слова Пасионарии: «Лучше быть вдовой героя, чем женой труса!»

На помощь республиканцам прибыли добровольцы из многих стран, которые, не взирая на различные запреты и угрозы своих правительств, материальные трудности, часто без документов, пробирались в Испанию, чтобы с оружием в руках сражаться с фашизмом. Их называли «волонтеры свободы». Более 35 тысяч интернационалистов боролись за свободу Испании. В том числе более двух тысяч советских добровольцев.

Испанцы не могли самостоятельно противостоять фашизму.

Находились люди, опьяненные самыми незначительными успехами и не сознававшие реальной опасности. Воспринимали войну, как эффектное представление со стрельбой, со случайными жертвами и потерями, как победоносные атаки. Малейший успех вызывал бурю восторга. Возникали стихийные митинги с пением «Интернационала» или гимна «Риего».

Стремясь ослабить напор мятежников в Леванте, наши советники предложили республиканскому командованию подготовить наступление на позиции, занятые фашистами в Эстремадуре.

Удалось прорвать фронт, за несколько дней глубоко продвинуться между мадридской и южной группами противника. Фашисты вынуждены были снять часть своих войск с Левантского фронта, чтобы восстановить положение.

18 июля еще до рассвета наши ребята начали готовиться к вылету. Предполагалось, что в день второй годовщины войны неприятель постарается действовать активно.

Накануне побывали в гостях у советских летчиков испанцы. Один из них, Фернандо, долго расспрашивал об особенностях «чатос». Он только научился летать, и предстоял первый бой. Вся его семья погибла в Гернике, и теперь он рвался отомстить фашистам за своих близких.

Предположения республиканцев подтвердились. Едва лучи солнца проглянули из-за гор, как одна за другой стали поступать команды начальнику аэродрома, но ракеты, извещавшей команду на взлет, не было. Утренняя свежесть располагала к раздумьям, возвращала мысли в далекое прошлое. Глядя на зубчатые вершины гор, Грицевец сравнивал их с родным Уралом. Сейчас там лучшая пора года, все в цвету, а здесь только выжженные бурые вершины да серо-зеленые рощицы. Нет того величия, суровости, как в родных местах.

Несколько дней назад Сергей Иванович с товарищами был в Валенсии. Цветы здесь покупали нарасхват. Некоторые из наших ребят, пожимая плечами, спрашивали:

— Неужели сейчас им до роз? Может быть, ночью фашистские бомбы смешают лепестки с кровью и пеплом…

Но испанец не может без цветов даже в такое время. В этом — своеобразное восхищение жизнью, презрение к смерти, дерзкий вызов врагу.

На центральной площади Сергея привлекли большие разбитые часы фирмы «Павел Буре». Такие же были на заводе в Златоусте. Вспомнилось недавнее письмо от Яковлева — друга юности. Он писал о родном заводе и тоже о цветах. Там, в Златоусте, у плотины, где раньше стояла старая домна, сейчас цветник, да еще какой, с фонтанами, с беседкой.

Воспоминания прервал сигнал тревоги. Фашисты летели в сторону Валенсии.

Наши добровольцы, ведомые Грицевцом, развернулись наперерез вражеским истребителям. Перешли в атаку на встречных курсах. Почти одновременно с обеих сторон открыли огонь. Яркие трассы как бы соединили те и другие машины. Два фашистских самолета, оставляя за собой шлейфы черного дыма, пошли вниз… Еще несколько атак. И вновь дымят вражеские машины.

В начале боя Сергей, подав сигнал покачиванием крыльев, круто развернулся и перешел почти в отвесное пикирование на «хейнкеля», находившегося несколько в стороне и значительно ниже. Он несся навстречу с неимоверной быстротой, казалось, вот-вот врежется в фашистскую машину. Оставались считанные метры, и к «хейнкелю» потянулись огненные струйки. Самолет покачнулся, «клюнул» носом и, входя в крутую спираль, стал падать. Сергей пронесся рядом, резко взял ручку на себя, и самолет по крутой вертикали снова пошел вверх, чтобы занять свое место в боевом строю. Снизу почти вплотную приблизился к «фиату». Сверкнули четыре огненных трассы — второй фашист, перевернувшись колесами вверх, камнем полетел вниз.

Пора было возвращаться на аэродром. Но на встречном курсе показалось еще 12 «фиатов». Они строем шли к Валенсии и, казалось, не видели «мошек». Крайне невыгодно принимать бой, когда боеприпасы и горючее на исходе.

Комэск подал сигнал набирать высоту. Обеспечив превосходство в высоте, Сергей энергично покачал крыльями, что означало: «Внимание, приготовиться к атаке!» — и повел эскадрилью навстречу противнику. Лобовая атака. Огненные трассы почти одновременно слились в единую цепь. Едва не задев вражеский самолет, Грицевец резким боевым разворотом ушел вверх. Осмотревшись, увидел, что эскадрилья атакует. Ведущий «фиат», наверное, получил повреждение и, неуклюже развернувшись, уходил к своим. И тут Сергей увидел на фюзеляже врага изображение черно-белого аиста. Аист всегда олицетворял верность родному дому. Сергей почувствовал бешеную ненависть к врагу, посмевшему на брюхе хищной машины нарисовать миролюбивую птицу.

— Нет, — решил Грицевец, — на аэродром ты не вернешься. Если патроны кончатся, на таран пойду, как Петр Нестеров, а уйти не дам!

Атака. Командир фашистов, кувыркаясь, падает. Строй нарушился. У врага сдали нервы. «Фиаты» кинулись врассыпную. Тактика у них своя, действуют по принципу «спасайся кто как может». Удирают, но преследовать нельзя: горючее на исходе.

Не успели на аэродроме осмотреть и заправить машины, как красная ракета вновь возвестила о вылете.

И опять неравный бой.

Звено Григория Венгерского атаковало несколько вражеских истребителей. Наши самолеты дрались против вдвое-втрое большего количества машин врага.

И самолет Венгерского был сбит. Погиб задушевный товарищ и друг, преданный боец за правое дело.

Через несколько лет, когда участие наших «волонтеров свободы» уже ни для кого не станет тайной, мы узнаем, что 157 советских добровольцев навсегда остались лежать в земле Испании. 60 добровольцев стали Героями Советского Союза, 19 из них — посмертно.

Известный испанский поэт Рафаэль Альберти посвятил героям интербригад свое стихотворение:

Но внутри самой Испании единства не было. Не только «кинта Колумна» — «пятая колонна», но и анархисты и анархо-синдикалисты не хотели понять цели борьбы, ее важность и вели себя как заблагорассудится. Они требовали для себя установления восьмичасового рабочего дня в то время, когда наши летчики, танкисты, артиллеристы и другие специалисты не знали ни минуты покоя.

Советский доброволец генерал Вольтер (Н. Н. Воронов), ставший Главным маршалом артиллерии, вспоминал, как однажды батарея республиканцев прекратила обстрел позиций мятежников в самый напряженный момент боя. Когда Воронов обратился к командиру батареи с вопросом, почему прекратили огонь? Тот ему ответил: «Комида» (обед).

После очередного вылета не вернулся комэск, капитан Василий Федорович Якушин. Его тело удалось найти. На траурный митинг пришли боевые друзья и республиканские летчики, выступил Сергей Грицевец. Самые теплые, душевные слова были посвящены боевому другу и командиру.

Похоронили капитана Якушина по испанскому обычаю: пронесли гроб с телом через всю деревню, удерживая его с небольшим наклоном. Цветами был усыпан весь путь: от места гибели до места погребения. На кладбище гроб закрыли на ключ и замуровали в нише. Кладбищенский сторож отдал ключ Сергею Грицевцу…

Наше и республиканское командование было обеспокоено гибелью командира эскадрильи. Советник Андреев, хорошо знавший летчиков, предложил комиссару Мартину назначить командиром Сергея Грицевца. Характеризуя его, Андреев отметил серьезность, деловитость, храбрость, инициативу и авторитет Сергея среди летчиков, умение быстро ориентироваться в сложной обстановке, вести за собой товарищей на выполнение боевой задачи.

Скоро перебазировались из Валенсии на аэродром поближе к Мадриду. Не успели приземлиться, как их окружили братья по оружию — испанские летчики.

— Сергио! Камарадо Сергио! — закричал один из них и, растолкав товарищей, бросился вперед.

— Маргалеф? — Грицевец обнимал своего ученика. — Встретились, значит?

— Я был убежден, что встретимся! Такой человек, как вы, Сергио, не мог остаться в стороне от нашей справедливой борьбы!

— Ну, рассказывай, как воюешь. Правильно ли учили тебя?

— Муй бьен. Очень хорошо! — от волнения путая испанские слова с русскими, говорил Маргалеф. — Тут есть еще ваши ученики, сейчас всех соберу.

Встреча носила деловой характер. Испанские летчики подробно ввели наших в курс событий. Заранее договорились о некоторых вариантах взаимодействия на случай боя. Если придется отражать налет бомбардировщиков и истребителей одновременно, то советские пилоты на И-16 свяжут боем истребителей врага, а республиканцы на И-15 будут уничтожать «юнкерсов».

Так и случилось на следующий день. Вражеские бомбардировщики под прикрытием истребителей направлялись в сторону столицы. Советская и испанская группы, взлетев по тревоге, набирали высоту. Дрожащие стрелки высотомеров приблизились к отметке пять тысяч метров. Стало трудно дышать. Но Сергей, а за ним и остальные машины поднимались все выше и выше. Когда была пересечена пятикилометровая граница, покачиванием крыльев подал сигнал к атаке.

Каждый пикировал на заранее выбранную цель. Один из фашистских истребителей охвачен пламенем. Дымится другой. Но их значительно больше. Чуть ли не тройное превосходство. Республиканцы не сумели вовремя прорваться к бомбардировщикам и вынуждены яростно отбиваться от их огня и огня истребителей. Советские летчики устремились на помощь испанцам. Один за другим покидали строй фашисты. Задымились и «юнкерсы». Один из них притворился подбитым и, имитируя падение, на малой высоте выровнял машину и удрал на бреющем полете. Ему удалось перехитрить наших ребят, но прорваться к Мадриду он не смог.

После боя Сергей провел разбор. Охарактеризовав действия каждого, обратил особое внимание на то, как важна в бою взаимовыручка. Нельзя действовать поспешно, нецелесообразно стрелять с большой дистанции, нельзя отрываться от группы и не замечать, что делается вокруг.

Примеров на этот счет было предостаточно. Каждый день приходилось выполнять разнообразные задания: летать на разведку, штурмовать вражеские позиции, прикрывать наземные войска и, пожалуй, самое ответственное — сопровождать бомбардировщики. Обычно «СБ» взлетали со своего аэродрома и шли курсом на цель. С другого — поднималась эскадрилья истребителей с задачей выйти в назначенное время для сопровождения. Увидев своих, эскадрилья пристраивалась в боевой порядок и, набрав высоту, обеспечивающую достаточный обзор, сопровождала своих до цели.

Однажды точно вышли на вражеский аэродром и, несмотря на заградительный огонь зениток, сбросили груз на стоянку самолетов. Истребители врага не сумели подняться. На обратном пути «СБ», обходя зенитные батареи, значительно разомкнули свой строй, а в это время с другого аэродрома налетело более тридцати «фиатов».

«Фиаты» стремились атаковать наши бомбардировщики, но эскадрилья Грицевца надежно прикрыла их. Завязался неравный бой, в котором не численное превосходство, а умение и выдержка, мужество и решительность одержали победу. К тому же на помощь прибыла эскадрилья испанцев. Фашисты всячески избегали боя, когда в небе появлялись «чатос» и «мошки» одновременно. И на этот раз они поспешили скрыться, потеряв несколько машин.

Грицевец подал сигнал «собраться вместе», а потом, нарушив боевой порядок, подлетел к звену Павла Коробкова и, энергично жестикулируя, показал: мол, продолжай сопровождение. А сам лег на обратный курс. Трудно было сразу понять, чего хотел Сергей. Оказалось, что один из наших бомбардировщиков был подбит и снижался на малой скорости. Успеет ли дотянуть до своих?

«Фиаты» ушли, но они могли в любой момент вновь нагрянуть, тем более, что это их любимая тактика нападать на одного. Звено Сергея обеспечило благополучную посадку «СБ» и только после этого улетело догонять своих.

В народе говорят: «Горе, поделенное пополам, — полгоря. Радость пополам — две радости». Радость победы была радостью всей эскадрильи.

Чтобы в какой-то степени уравнять соотношение сил в воздухе (республиканских самолетов было значительно меньше), приходилось вылетать в день по нескольку раз. Особенно часто ставилась задача патрулирования.

Сергей никогда не ограничивался пассивным барражированием и всегда стремился вести поиск врага.

24 июля звено охраняло с воздуха участок сосредоточения республиканских частей. На случай, если появятся самолеты фашистов, один из ведомых должен был лететь на аэродром и сообщить условленным сигналом о появлении противника, два других самолета — продолжать патрулирование или вступить в бой.

Вышли в отведенный квадрат, заметили на значительном удалении группу самолетов. Чтобы узнать, чьи они, надо было сблизиться.

Оказалось, что летели два «Юнкерса-87» в сопровождении трех «мессершмиттов». Сергей подал сигнал: «Набрать высоту, приготовиться к атаке». Неприятель заметил этот маневр и встал в «вираж», так что получился замкнутый круг вокруг «Ю-87». Каждый из «мессершмиттов» защищал хвост впереди летевшей машины, ожидая нападения. И тем не менее Сергей решил атаковать. Но с первого раза ничего не получилось. Длинные, огненные трассы вражеских машин не позволили подойти близко. Резким боевым разворотом звено ушло на подготовку новой атаки.

И-16 по-соколиному, сверху, на максимальной скорости пикировали на «мессершмиттов». Один из фашистов, потеряв управление, рухнул. Звено вновь рванулось ввысь, и летчики увидели, что на помощь фашистам летят «фиаты». Принимать бой в таком положении было явно невыгодно. Посылать ведомого подать сигнал своим — тоже не лучший выход. Уйти от боя возможно, это разумный вариант, но не в почете он был у Сергея Грицевца.

А черные кресты приближались. И тройка отважных И-16 пошла на сближение. Двенадцать сплошных огненных нитей дотянулись до фюзеляжа «юнкерса». Длинный черно-бурый след долго стоял в небе. А сверху «фиаты» пристреливались к нашей тройке. Пришлось бы, наверное, трудно. Но справа, со стороны солнца, замелькали желто-красные огоньки. Это «чатос» пришли на помощь своим друзьям.

Испанская эскадрилья была поднята в воздух по сообщению наземных частей. Они видели с земли смелый поединок звена «мошек» и дали знать по телефону на КП, а с командного пункта сообщили на аэродром. Друзья явились вовремя. Сбили еще два «фиата»… Не вернулся из боя один из испанских сержантов.

Вскоре получили тяжелые ранения Иосиф Хотелов и Николай Романов. Их отправили в госпиталь.

Фашистские бомбардировщики под прикрытием истребителей бомбили позиции республиканцев. Зенитные батареи, пытавшиеся отогнать врага, сами стали объектами бомбардировок. Все надежды были лишь на авиацию. Уточнив на карте нужный маршрут, Сергей повел своих соколов в бой. К ним присоединилась эскадрилья «чатос» Ариаса. Ведомый Виктор Семенко (его в шутку называли «Рысьи Глаза») первым увидел фашистов и подал сигнал.

Более двух десятков истребителей охраняли «юнкерсов» и «хейнкелей». Пользуясь преимуществом в высоте, Сергей покачал крыльями: «Внимание, атака!» Вся эскадрилья спикировала на «мессершмиттов». Боевой порядок фашистов нарушился. Несколько самолетов получили повреждения, но продолжали бой. Одна атака сменялась другой. Яркими черно-красными факелами догорали на земле сбитые фашистские машины.

Неожиданно заглох двигатель на машине Федора Филиппченко. Федору удалось выровнять самолет и даже всадить трассу пуль в брюхо «мессеру», но и его самолет был подбит, а сам летчик ранен разрывными пулями в левую руку. Из простреленного бензобака горючее хлестало по кабине. Мгновение… и машина могла вспыхнуть. Видя неладное, Антонио Ариас подлетел к Федору и подал сигнал следовать за ним. Он указал путь на аэродром и сопровождал его до посадки, прикрывая от возможной атаки вражеских истребителей. Потом вернулся к месту боя.

Положение на фронте Леванта было почти безнадежным. По сообщению испанского командования мятежники захватили город Кастельон-де-ла-Плана и пытались контролировать дорогу из Сагунто на Теруэль.

В конце месяца прилетел комиссар Мартин и рассказал о том, что во второй половине июля республиканцы в строгой секретности начали готовить наступление на реке Эбро. Цель его — оттянуть силы мятежников от Валенсии.

В то же время в Лондоне, в комитете по невмешательству, велись дебаты о выводе иностранных войск из Испании. Почти полностью была закрыта граница с Францией, где были разгружены наши танки и самолеты для Испанской республики. Блокированы порты в Средиземном море, но только для наших кораблей. Что касается Германии и Италии, то их помощь мятежникам продолжалась без ограничений.

Бои над Эбро

25 июля части народной армии и интернациональные бригады, находившиеся в Каталонии, объединенные в «армию Эбро» под командованием коммунистов Хуана Модесто и Энрике Листера, неожиданно для врага форсировали реку Эбро и прорвали в шести местах фронт мятежников на участке протяженностью в 150 километров. Фашистский генерал Баррон так оценил создавшееся положение:

Итало-германская авиация усиленными бомбардировками пыталась парализовать наступление республиканских войск.

Началось самое тяжелое и самое длительное сражение за свободу Испании. Советским летчикам предстояло принять в нем участие.

Перед этим объединенную группу из числа истребителей разделили на две эскадрильи. Командиром второй эскадрильи назначили Петра Неделина. Секретарем землячества остался Василий Старков. Основная задача эскадрильи — патрулировать над линией фронта. Командиром пятой эскадрильи стал Сергей Грицевец, секретарем избрали Михаила Федосеева. Основная задача — сопровождение республиканских самолетов-бомбардировщиков на боевые задания.

Четвертой эскадрильей командовал испанец Антонио Ариас. День за днем войска Франко атаковали «армию Эбро». С потерями фашисты не считались, но продвинуться вперед не могли.

Нашим советникам и республиканскому командованию удалось добиться переброски «коммерческого груза» из Марселя в Порт-Бу.

В ящиках оказалось около сотни разобранных новеньких И-16. Их предстояло принять. Передавая старые «мошки», наши ребята рассказали испанцам о «капризах» и «характерах» машин.

Командование приняло решение: в первых числах августа перебазировать летчиков на аэродром Вальс.

60-тысячная армия Модесто за это время выбила мятежников на отдельных участках правого берега реки Эбро. Взято несколько тысяч пленных и много трофеев. Мятежники потеряли 11 тысяч солдат и офицеров. Была достигнута главная цель — спасена Валенсия.

Враг, получивший столь неожиданный удар, вначале замер, а придя в себя, стал лихорадочно перебрасывать войска из-под Валенсии, чтобы закрыть брешь на берегах Эбро.

4 августа полсотни республиканских самолетов, среди которых, кроме «чатос» и «москас», были испанские «Бреге-19», вылетели навстречу фашистской армаде численностью более 250 «фиатов» и «савойя».

Русские и испанские летчики сбили 12 фашистских самолетов, не потеряв ни одного своего.

После боя Грицевец, услышав от летчиков, как тяжело вести бой малыми силами, заметил в шутку:

— Чем больше вражеских машин, тем легче их сбивать. Мишеней больше, и промазать трудно, даже невозможно. В такой ситуации смелее сами нападайте. Другого — не дано.

Фашистские генералы решили: во что бы то ни стало найти и уничтожить «красные» аэродромы. Еще в начальный период войны в Испании советник Дуглас (Яков Владимирович Смушкевич) предложил создать несколько ложных аэродромов.

И противник не раз попадал впросак, сбрасывая сотни бомб, превращая в щепки макеты, а в это время нередко появлялись в небе настоящие республиканские истребители, нанося ощутимые удары.

Несколько таких аэродромов-приманок было создано и на фронте Эбро. После каждой бомбежки на поле как ни в чем не бывало выстраивались «новые» самолеты из фанеры. Их вновь бомбили… И все-таки фашистам удалось нащупать настоящий аэродром Вальс, хотя он прятался в котловине среди гор.

День был на редкость для испанского лета пасмурный. Густые облака на высоте не более 500 метров нависали над землей. Обычно в такую погоду фашистские летчики не поднимались в небо. Но тут внезапно послышался гул авиационных моторов. Так гудят только «юнкерсы». Хоть их и не видно, но ясно: они подходят к аэродрому. Почему нет сигнала на взлет? На аэродром прибыли командиры республиканской авиации, но они замешкались в штабе. Техники-испанцы находились в рефугио — убежищах. Некому завести моторы. А медлить нельзя. Сергей выстрелил из пистолета вверх и, натягивая на ходу шлем, помчался к самолетам. Из укрытий выскочили встревоженные технари. Побежали к машинам и другие летчики. Взревели моторы, и эскадрилья пошла на взлет. Пробив слой облаков, истребители кинулись на непрошеных гостей.

Через минуту-другую на краю взлетной полосы врезался в землю «юнкерс». Его бомбы взорвались на самом аэродроме, не причинив особого вреда. И тотчас слева и справа за пределами летного поля раздались оглушительные взрывы, и кострами запылали на горных склонах вражеские бомбовозы. В этом поистине молниеносном сражении было сбито 11 фашистских самолетов.

За смелые и инициативные действия Сергею Грицевцу объявили благодарность. Республиканское командование особое внимание при разборе боя обратило на действия наших добровольцев и призвало испанских летчиков к разумной инициативе. Они порой шли на неоправданный риск и несли при этом большие потери. Не было достаточной выдержки, осторожности.

— Испанцы вообще не знают, что такое осторожность, — посмеивался Сергей, — возможно, в любви это хорошо, но воевать так не годится… И потом, чересчур много стреляют…

И снова Грицевец становился учителем… По нескольку раз в день поднимал он самолеты в небо. Вели разведку, ходили на штурмовки, были «телохранителями» улетавших на задание бомбардировщиков и огнем встречали чужих, охраняли с неба переправы через судоходную порожистую, стремительную Эбро.

…Изо дня в день фашисты штурмовали наспех укрепленные позиции республиканцев. И после каждой атаки с потерями возвращались на исходные позиции. 13 отборных дивизий, все танки, почти вся авиация и большая часть артиллерии, которыми располагал Франко, были брошены сюда, на восстановление прежнего положения.

Они встречали небывалое сопротивление «армии Эбро», уступавшей им во много раз и по численности, и по вооружению.

Аэродром Вальс жил боевой готовностью номер один. Сидели в кабинах, ждали команд, читали газеты, помогали вечно хлопочущим техникам, проверяли пулеметы. Тут же и спали рядом с самолетами.

Однажды Грицевец и Коробков, вылетев на очередную разведку, обнаружили на шоссе, ведущем к линии фронта, моторизованную колонну. Шли грузовики с пехотой. По обстановке об этом требовалось немедленно донести на аэродром. А для этого необходима была посадка: радиосвязи нет. Но тут истребители заметили четыре «фиата», которые развернулись навстречу. Надо было принимать бой. С дальней дистанции, поймав «фиата» в прицел, Сергей поджег его. Второй фашистский стервятник, уклоняясь от схватки, бросился в сторону. Коробкову пришлось туго. На него напали и спереди и сзади. Он бешено крутился, уклоняясь от пуль, но судя по трассам часть их попала в самолет. Сергей, не раздумывая, устремился на выручку. Зайдя в хвост «фиату», который мчался в лоб на Коробкова, поймал его в прицел и нажал гашетки. Черный дым и пламя… Попадание! Сергей готов был погнаться за четвертым «фиатом», но следовало спешить использовать результаты разведки. Коробкову это не сделать: его самолет поврежден. Сергей пролетел рядом с Коробковым и знаками показал ему немедленно садиться…

Вернувшись на аэродром, Грицевец поднял эскадрилью на помощь. Истребители на бреющем полете пронеслись над шоссе. Почти одновременно раздались два взрыва: в голове и в хвосте колонны. А самолеты, развернувшись в обратном направлении, «бреют» все, что есть на дороге. Строчат пулеметы. Солдаты выпрыгивают из машин и бегут к лесной опушке. Многие падают на асфальт. Автомобили, брошенные водителями, сваливаются в кюветы. Паника! Еще и еще один заход!

После полудня, когда эскадрилья была на отдыхе, с соседнего аэродрома сообщили, что камарадо Пабло (Павел Коробков) благополучно посадил подбитую машину. В плоскостях 23 пробоины, поврежден мотор.

Командующий республиканской авиацией генерал Игнасио де Сиснерос, очень высокий ростом, худощавый, с черными глазами, всегда улыбчивый и приветливый, на этот раз был сильно возбужден. Комиссар Мартин предлагал один из вариантов воздушного нападения на аэродромы мятежников. Сиснерос уточнял ряд вопросов, последнее слово всегда оставалось за ним. Рядом стоял полковник Лопес (Андрей Родионович Шарапов).

— Я хотел бы встретиться с вашей последней группой летчиков-истребителей, — говорил Игнасио де Сиснерос. — Мне о них рассказал Мендиола. А это имя! Это, если хотите, воздушный лев! У вас в последней группе есть среди истребителей Грандовец, или что-то в этом роде?

— Возможно, Грицевец? — переспросил Мартин.

— Да, да, Грицевец. Это же виртуоз какой-то! Настоящий истребитель истребителей. На днях он со своей эскадрильей сопровождал «СБ» Мендиолы. Над Эбро на него напала группа «фиатов» и «мессершмиттов». Какой выход? Оставить бомбардировщиков одних нельзя, и не принимать бой тоже невозможно. Грицевец оставил два звена прикрывать «СБ», а с одним звеном вступил в бой с двумя десятками фашистских машин.

В разгар боя еще одна группа «мессеров» свалилась на самолеты Мендиолы сверху. Чего-чего, а авиации сейчас у фашистов хватает, вот они и стали давить количеством. Началось что-то невероятное. Бомбардировщики Мендиолы и маневрировали, и отстреливались. Но их судьба казалась предрешенной. «СБ» стали в круг, прикрывая огнем друг друга. И вдруг в центр этого вихря огненных трасс врывается Грицевец. Он понял сложную ситуацию, в какую попали испанцы, сумел оторваться от истребителей врага и бросился на помощь Мендиоле. Грицевец один принял бой почти с двумя эскадрильями «фиатов» и «мессершмиттов».

Он то пикировал, то уходил ввысь, то, скрывшись за бомбардировщик, намечал себе цель и нападал, разя очень меткими очередями. Сбив самолет, вновь совершал маневр и вновь атаковал.

Оказавшись один против двух десятков врагов, Грицевец не только не растерялся, а наоборот, проявил невиданный героизм и мастерство высшего пилотажа, высшей школы стрельбу, выдержку, смелость, решительность, инициативу и находчивость.

Почти полчаса он провел в центре боя, сбил пять или шесть вражеских истребителей, и ни один из наших бомбардировщиков не был сбит. Правда, два «СБ», получив повреждения, сели на аэродроме в Реусе… Мендиола многое повидал в боях, но такого аса, как Грицевец, не встречал. По его словам, это не просто истребитель, это — воздушный гений.

За боем многие наблюдали с земли и не могли поверить своим глазам. Когда Грицевец сел тоже в Реусе, испанцы подбежали к нему, подняли на руки и на руках понесли к начальнику аэродрома. Майор-республиканец подарил Сергею Грицевцу свой браунинг, а через некоторое время испанские умельцы прикрепили к нему никелированную пластинку с надписью: «За храбрость в бою».

Игнасио де Сиснерос получил донесение от разведки, что командир фашистской бомбардировочной группы из легиона «Кондор» в скором времени передает свою должность другому командиру, а сам улетает в Германию. Столько бед и горя принес народу Испании этот фашист, что дать возможность улететь ему безнаказанно было нельзя. Игнасио де Сиснерос вместе с Агальцовым и Шараповым в строгой тайне решали вопрос, кому доверить операцию по уничтожению фашистского разбойника.

Предполагалось, что фашист должен ввести своего преемника в курс дела и на земле, и в воздухе. Возможен их совместный полет на одном бомбардировщике.

И если это случится, тогда… Это «тогда» и не выходило из головы Сиснероса. Решили поручить уничтожение фашистского аса Грицевцу. С этой целью и хотел Сиснерос лично познакомиться с Грицевцом.

Во время беседы между Сиснеросом, нашими советниками и Грицевцом по предложению Грицевца был рассмотрен новый вариант: заставить сесть фашистский бомбардировщик на республиканский аэродром.

Несколько дней Грицевец летал на «свободную охоту», выработал тактику ведения боя на случай встречи один на один, эскадрилья на эскадрилью, группа на группу.

И вот наступил день, когда разведка сообщила, что «нужный бомбардировщик» в полете. С аэродрома Вальс и Реус поднялись все республиканские самолеты. Через 15—20 минут увидели «гостей». Грицевец поставил задачу своей и 4-й эскадрилье отрезать истребители от бомбардировщиков. Истинную цель операции знали немногие.

Вражеские истребители схлестнулись с истребителями республиканцев. Завязался бой на равных, и только «хейнкели» почувствовали себя не совсем удобно. И тут два звена И-16 и И-15 налетели на «хейнкелей». Фашисты заметались в поисках спасения. Еще несколько атак — и Грицевец с испанским летчиком Маргалефом зажали с двух сторон ведущего.

Покачиванием крыльев Сергей подавал сигналы своим летчикам преследовать других, а сам «повел» вперед фашистского аса. На «хейнкеле» забеспокоились. Воздушный стрелок успел дать всего две пулеметные очереди и замолчал навеки.

Ас начал маневрировать, но перехитрить наших летчиков не смог. С земли республиканцы тоже очень зорко следили за исходом боя.

«Хейнкель» открыл бомбовый люк, и бомбы посыпались на горы, не причинив никому вреда. Значит, враг рассчитывал совершить посадку. Истребители, зажав «хейнкель» в клещи, короткими очередями, рядом с кабиной пилота, указывали ему путь полета. Последние попытки врага перехитрить не увенчались успехом. До Барселоны оставалось не более 20 километров, когда он, резко снизившись, пошел вдоль берега реки Ноя. Но и этот вариант нашими летчиками был предусмотрен. Несколько очередей по плоскостям, и фашисты пошли на вынужденную посадку. Испанский летчик развернулся и полетел в сторону Барселоны, чтобы сообщить о посадке. Грицевец увидел, как фашисты покинули самолет и бегут в сторону гор. И опять огненные трассы истребителя прижимают немцев к земле.

Со стороны селения в направлении приземлившихся летчиков продвигались люди. Это республиканцы, больше быть здесь некому. Прошло еще несколько минут, и в небе появился самолет испанского друга. Теперь они оба кружились над немцами, пока не увидели, как подъехала легковая машина и фашисты были взяты под стражу.

На допросе пленные немецкие асы просили показать им летчиков, которые заставили их сесть. Им показали Маргалефа.

— Нет! Это могли быть только русские, — заявили они.

В тот день испанский летчик подарил русскому летчику свою фотографию с надписью:

Командующий республиканской авиацией Игнасио де Сиснерос в специальном приказе объявил благодарность «камарадо Сергио».

Были и другие сражения, в которых наши И-16 вступали в неравный бой с врагами и одерживали победу. Однажды эскадрилья Петра Неделина вылетела на разведку и в пути встретила эскорт из «мессершмиттов», сопровождающий какую-то важную фашистскую персону. Неделин никогда еще не встречал сразу столько вражеских самолетов. На помощь Неделину была поднята эскадрилья Грицевца. Зайдя со стороны солнца, Сергей внезапной атакой обрушился на «мессеров». Четыре вражеских машины горящими факелами пошли вниз. Еще несколько атак — и немцы, не приняв боя, ушли восвояси.

Не верилось, что исход будет таким скоротечным. После посадки, когда улеглись страсти, кто-то из летчиков заявил, что у Грицевца не пять, а шесть органов чувств, что он видит врага еще на взлете.

А соотношение республиканских самолетов к фашистским было один к пяти. Нужно было принимать какие-то меры. Единственный выход Грицевец видел в групповой внезапной атаке с большой высоты. Высота обеспечит скорость, маневр и психологическое преимущество. В свободные минуты летчики продумывали варианты группового удара, потом вместе с испанцами готовились к бою.

Наступил день, когда наши и испанские летчики вылетели вместе на прикрытие боевых действий наземных частей. Было предусмотрено: если в небе появятся фашисты, уйти в высоту и оттуда атаковать всем одновременно. Такой случай представился. Звено истребителей, выполнявшее роль разведчиков, ушло далеко вперед за линию фронта и, заметив группу вражеских самолетов, вернулось к своим.

Грицевец, возглавлявший советско-испанскую группу из четырех эскадрилий, оставил одну прикрывать действия пехоты, а с тремя ушел на высоту и в сторону.

…Давал знать недостаток кислорода. Не помогали апельсины, которые, по уверениям врача, были очень полезны при кислородном голодании. Выждав удобный момент, вся группа истребителей устремилась на фашистов. Удар был столь ошеломляющим и столь эффективным, что неприятель, насчитывающий более сотни самолетов, потерял управление и был деморализован. Очевидно, и ведущий группы был сбит, потому что мятежники в панике отступили, не приняв боя.

В газете «Правда» 15 августа 1938 года сообщались имена летчиков-испанцев, сбивших семь самолетов врага. Все они были из группы добровольцев, в которой сражался и Сергей Грицевец. В этот день у них не было потерь.

Испанскому правительству удалось провести через французскую границу полсотни новых истребителей И-16. На некоторых самолетах устанавливали радиостанции и кислородные маски. Наверное, это были последние наши самолеты, которые удалось переправить в Испанию. Командование решает сформировать в ближайшее время семь эскадрилий. Первая — под командованием Редондо. Командиром второй назначен П. И. Неделин, третьей — Франсиско Тарасона, четвертой — Антонио Ариас, пятой и он же командир всей группы — С. И. Грицевец, шестой — Франсиско Мераньо, седьмой — Хосе Пуига.

У республиканцев осталось около 150 «чатос» и «москас». С каждым днем полеты становились все более напряженными, воздушные бои — более жестокими, потери более значительными.

18 августа наша страна отмечала День авиации. К празднику пришли из Москвы газеты, письма и посылки. Получили подарки от наркома обороны К. Е. Ворошилова. Все присланное соединили вместе. Пришли испанские друзья. Девушки принесли букеты цветов, вино и много фруктов.

Вечером к аэродрому подъехала кавалькада автомобилей. Это Мартин привез к летчикам прославленных народных полководцев Модесто и Листера в сопровождении большой группы офицеров.

Русские и испанские летчики встретили гостей громкими аплодисментами. Было много хороших речей. Говорили и Модесто, и Мартин, и русские, и испанские летчики. Сергей, осмелев, произнес тост в честь командования «армии Эбро» на испанском языке. Ему долго аплодировали.

…А на следующий день опять неизменная готовность номер один, ожидание ракеты или приказа на взлет. Бои с каждым днем становились все более трудными. Сказывались недостаток и изношенность самолетов.

Только-только проглянет на востоке сероватая полоска рассвета, а летчики и техники уже у машин. «Колдуют» возле «птичек». Каждому хочется участвовать в предстоящем бою с фашистами.

Ранним воскресным утром 21 августа эскадрилья Грицевца поднялась в воздух. Не успели долететь до линии фронта, как встретили эскадрилью «хейнкелей» в сопровождении «мессершмиттов». И-16 разделились на две группы. Одна, набрав высоту, связала боем «мессершмитты», вторая атаковала «хейнкелей». Только дерзкая атака могла принести победу. Второй группе не было времени совершить маневр, и потому, пользуясь небольшим преимуществом в высоте, И-16 неслись прямо на «хейнкелей». Расстояние быстро сокращалось. Один из «хейнкелей», беспорядочно кувыркаясь, полетел вниз. Сбиты еще два «мессера», но фашисты продолжают яростно драться. И вновь на помощь нашим летчикам пришли испанцы из эскадрильи Антонио Ариаса на своих «чатос». Совместные действия принесли победу.

После одного из боев не вернулись два испанских пилота — Франциско и Альфредо. Один из них был сбит и приземлился на территории мятежников. Что ждет его? Нашим летчикам был известен случай, когда после воздушного боя не вернулись два самолета. Один из летчиков был Антонио (Сергей Тархов), второй — Хосе Галарс. На следующий день мятежники сбросили на парашюте над Мадридом деревянный ящик, внутри его был завернут в простыню изуродованный труп пилота и записка:

О Сергее Тархове в своем «Испанском дневнике» рассказал Михаил Кольцов, а о Хосе Галарсе мы узнали несколько позже.

Командующий авиацией Испанской республики Игнасио де Сиснерос в своей книге «Меняю курс» писал впоследствии:

23 августа в районе Сиерра Пандос и Карио эскадрилья Антонио Ариаса вступила в бой с группой фашистских бомбардировщиков, которые шли в сопровождении «фиатов». На помощь Антонио вылетела эскадрилья Семенко. Три «фиата» загорелись с первой атаки. Но тут появилась новая большая группа «фиатов».

В район сражения держала курс эскадрилья Грицевца. Как всегда, он повел ее несколько в сторону и в высоту, чтобы затем соколами броситься вниз. Задымили еще четыре «фиата». Грицевец пристально следил за своим однокашником по Оренбургской школе Виктором Семенко и помогал ему. Сбила два «фиата» эскадрилья Ариаса. Фашисты в панике удирали. В бою был ранен Саша Коновалов, но и он благополучно посадил машину. В этот день республиканские летчики сбили 16 самолетов фашистов.

— Эх, на наши «ишачки» (И-16) да установить бы магниты, — фантазировал Николай Герасимов.

— Зачем?

— Как — зачем? Вот веду я бой, а фашист зачуял, что я с ним не в бирюльки играю и вот-вот капут ему будет, и дает деру, то есть удирает. А я что?.. На своем потрепанном «ишачке» его не догоню, вот и включаю магнит, и притягиваю его назад. Дерись, дескать, на равных, а не удирай. Подтянул поближе и отключил магнит, чтобы вести честный бой. — Николай не просто фантазер. Когда он в небе, то отчаянными атаками и дерзкими маневрами наводит ужас на врагов.

Задание выполнено

За месяц боев на Эбро республиканская авиация сбила семь двухмоторных «хейнкелей», 18 «мессершмиттов» и 47 «фиатов», потеряв 20 своих самолетов.

Впервые на Эбро участвовала группа гитлеровского головореза Мельдерса. Он командовал двумя эскадрильями новейших самолетов «Мессершмитт-109Е».

Днем и ночью не прекращались бои. Республиканцы перемалывали лучшие дивизии мятежников. Мятежники неоднократно заявляли протест, что республиканские летчики не по правилам воюют, т. е. нарушают обеденный перерыв. По-видимому, они считали всерьез, что убивать мирное население, четвертовать пленных, насиловать женщин — дело совершенно законное, а вот комиду (обеденный перерыв) нарушать нельзя.

Продолжалось наступление фашистов и на Мадрид, четырьмя колоннами. По Эстремадурской дороге двигалась вражеская конница, по Толедской — танки и пехота, третья колонна наступала через Авилу, четвертая — через Сигуэнсу. Но была еще и «пятая колонна», она засела в столице — это предатели.

Командование заговорило о бесперспективности войны, о необходимости капитуляции.

Усталость народа, тяжелое экономическое положение, нехватка продовольствия создавали благоприятную обстановку для капитулянтов и пораженцев. По данным газеты «Юманите», нормы выдачи продовольствия в Барселоне составляли в день: 150 граммов хлеба, 100 — риса, 100 — гороха, 0,5 — оливкового масла. Фашисты стремились использовать все, чтобы подорвать дух защитников республики. Воздушный террор авиации не прекращался. В первых числах сентября, пользуясь поддержкой капитулянтов, фашисты начали наступление на Эбро и в Каталонии.

Группа Грицевца совместно с испанскими друзьями Антонио Ариасом, Мануэлем Сараусом, Хосе Мариа Браво и другими летчиками по шесть-восемь раз в день вылетала навстречу врагу и в тяжелых боях не раз одерживала убедительные победы. Но были и потери… 2 сентября погиб секретарь партийного землячества Василий Васильевич Старков, а на следующий день — Леонид Дмитриевич Богуславчик. Через несколько дней получил тяжелое ранение еще один выпускник Оренбургской военной школы, самый молодой летчик — Николай Павлович Журавлев.

В жестоком бою 6 сентября, выполнив свой долг и до конца проявив безграничную храбрость и мужество, погиб Иван Галактионович Шауло.

Через день-два группа Грицевца сопровождала бомбардировщики Мендиолы, усиленные советскими экипажами. На подходе к цели встретили большую группу «фиатов» и тут-то «отвели душу». В ярости налетали на врага и били, били. Разметали все машины. Но, успешно выполнив боевую задачу, на земле узнали, что не вернулся Виктор Васильевич Зюзин.

23 сентября стало известно, что погиб отважный сын испанского народа, мужественный летчик Маргалеф.

Радость победы была омрачена. А сколько их еще будет впереди, и побед, и потерь!

…Погода испортилась. Пошли дожди, а с ними пришла вынужденная передышка от боев.

Летчики разбирали варианты сражений. Техники ремонтировали, в который уже раз, боевые машины. Летать с каждым днем становилось все труднее и труднее.

В группе Грицевца из 34 добровольцев в строю осталась третья часть.

Сергей Грицевец еще больше возмужал в боях, посуровел лицом.

Пленные фашистские летчики на допросе рассказывали, что «мошку» Сергио они узнают по «почерку» и поэтому, не принимая боя, стараются улететь назад, ибо исход боя заранее предрешен — «капут».

В первой половине октября Грицевец получил письмо с фотокарточкой жены и четырехлетней дочери. Сколько это доставило радости…

С очередной почтой отправил свое:

Работы в действительности было много. За 100 дней боев в Испании Сергей Иванович Грицевец лично сбил более 30 фашистских самолетов. Но обстановка сложилась неожиданная. На аэродром прилетел комиссар Мартин. Всегда веселый и отзывчивый, на этот раз он был молчалив. Пока собирались летчики, он с командирами эскадрилий и секретарями партийных землячеств пошел в штабной домик. Предстоял трудный разговор.

Еще в конце сентября в Барселоне проходило совещание членов ЦК Компартии Испании, комиссаров и командиров армии, которое призвало коммунистов вести энергичную борьбу с пораженчеством, за единство испанцев, заинтересованных в сохранении национальной независимости. Но изменить обстановку в республике компартия уже не могла. По признанию самих коммунистов, они допустили серьезную ошибку: недостаточно энергично разоблачали капитулянтские позиции многих людей, не разъясняли массам открыто, куда ведут республику пораженцы.

Главный удар капитулянты направили против коммунистов. Обвиняли компартию в том, что они своим «упрямством» способствуют увеличению жертв и препятствуют заключению «почетного» мира.

Правительство решило отозвать из республиканской армии всех иностранных волонтеров, в надежде, что в этом случае Англия и Франция пересмотрят свою политику «невмешательства» и разрешат республике закупать и ввозить оружие за границей.

Испанское правительство располагало достаточным золотым запасом. С того времени прошло почти полвека, а враги еще и сейчас пытаются бросить тень на оказанную тогда СССР помощь Испании.

Время от времени на страницах реакционной печати появляется вопрос об «испанском золоте», которое было «депонировано» в Москве.

Борзописцы от истории пытаются убедить общественность в том, что якобы из Испании в СССР был увезен весь золотой запас и республиканское правительство осталось без средств. В действительности было по-другому. Когда Мадрид оказался в угрожающем положении, во избежание захвата золота фашистами, оно было вывезено в погреба близ Картахены. Часть этого золота пошла на оплату вооружения и другой техники, поставляемой из СССР.

Ночью драгоценный груз был погружен на теплоходы и в сопровождении уполномоченного министерства финансов Испанской республики доставлен через несколько дней в Одессу. Все остальное золото осталось в Картахене.

…Сообщение Мартина очень больно резануло по сердцам добровольцев. Они от всей души любили Испанию, ее веселый, темпераментный и свободолюбивый народ. В Испании покоились тела их храбрых боевых друзей, замурованных в нише без надписей.

Испанское правительство считало: если из Испании эвакуируются одновременно и волонтеры, и войска интервентов, то республика победит.

Предстояло передать оставшиеся истребители испанским эскадрильям и, выполняя приказ, готовиться к отъезду. А перед этим все наши добровольцы поехали в госпиталь навестить раненых боевых друзей.

Осенью 1938 года Испания прощалась в интернациональными бригадами. Выступая на проводах, Долорес Ибаррури говорила:

Расставание было тяжелым. В групповых боях русские и испанские летчики сдружились той дружбой, какая не проходит ни со временем, ни на расстоянии.

— Аста ла виста, камарадос!

— До свидания, товарищи!

Вот как об этом вспоминает Мераньо:

Теплые, идущие от самого сердца слова выдают волнение.

Когда будет написана правдивая история войны в Испании — имена этих героев будут вписаны в нее золотыми буквами…

Путь предстоял в Порт-Бу. Перед глазами «волонтеров свободы» предстало ужасное зрелище. Вдоль железнодорожной линии на протяжении 60 километров стояли десятки эшелонов, груженных вооружением, военными материалами и боевой техникой. Тут были советские танки, разобранные артиллерийские системы, не бывшие в бою самолеты И-15 и И-16.

…На шоссе Барселона — Фигерас всю дорогу заняли войска и беженцы, двигавшиеся на северо-восток. Вражеская авиация на бреющем полете поливала свинцом людей. Агенты «пятой колонны» поджигали машины с боеприпасами и горючим. Нельзя было ни пройти, ни проехать. На исходе дня группа Грицевца прибыла в Порт-Бу. При проверке и оформлении документов кто-то из чиновников начал с пристрастием уточнять данные, потребовалось на несколько часов задержаться. Решили зайти в ресторан перекусить. Настроение было неважное, да тут еще и сказалась необычная испанская кухня. В обязательный ассортимент подобных заведений входит гамбос (креветки), осьминоги, моллюски и тому подобные дары моря. К такой пище никто из наших ребят не привык. Отодвинули тарелки. Официант, видя, что посетители чем-то недовольны, предложил рыбный суп. Но летчики отказались, вспомнив, что когда они еще в июле по неопытности заказали такой суп, то им принесли в тарелке груду ракушек и несколько ложек жидкости. Настроение совсем испортилось, и, конечно же, виной тому была не кухня, а прощание с Испанией.

Кто-то сказал, что Европа кончается у Пиренеев, но Африка начинается лишь за Гибралтаром, и таким образом, Испания находится между двумя континентами. Кому как, а для наших ребят она навсегда останется в сердце.

Наконец, с документами все уладилось, сели в поезд и поехали в Париж.

Ничего в нем не изменилось. Так же веселилась публика, в ресторане «рыдала» скрипка… Из Парижа выехали в Бельгию. Сутки провели в Брюсселе, а затем в Антверпене поднялись на борт теплохода «Андрей Жданов».

Возвращались тем же путем, но в другом составе: 9 человек отдали жизнь за свободу Испании, 12 получили ранения.

Море штормило.

— Когда-нибудь оно успокоится? — спрашивал Николай Герасимов у старпома.

— Конечно! Это черти женятся, вот и мутят воду, — шутя ответил бывалый моряк.

Прошло несколько дней в пути, а сердце все щемило болью. Не выходили из головы товарищи, дружба с которыми скреплена кровью, да и не только кровью. Воспоминания громоздились одно на другое, но как-то не цельно, не ясно, не завершенно. Попытались шутить, ведь ехали-то домой, предстояла встреча с родными, близкими, любимыми, а грусть не проходила. Летчики тяжело вздыхали и совсем не по той причине, что много раз летали над побережьем, но ни разу не искупались, ни разу не видели корриду, — это торжество, праздник незабываемой красоты, зрелище, хранящее одновременно трагедию и смесь охоты с танцем, на которую, бросая все, спешили в воскресный день к 16 часам большинство испанцев.

Они даже по дороге в госпиталь к товарищам слышали восхищенные оглушающие возгласы: «Оле! Оле! — что-то напоминающее возгласы на стадионе, когда там играют футболисты столичных команд. Все осталось в воспоминаниях. Мучил вопрос, что сказать семьям друзей, которые не вернулись.

В первой половине ноября прибыли в Москву. В Наркомате обороны их встретили радушно, поздравили с возвращением и победами. Сказали, что окончательные итоги командировки будут подведены несколько позже, что добровольцы заслужили высших правительственных наград.

Предстояло обобщить опыт боев. Когда сдали отчеты, летчикам вернули их документы. Камарадо Сергио вновь стал Сергеем Грицевцом. Пройдет время, и только в апреле 1939 года мы узнаем, что 14 марта предатель и изменник испанского народа, командующий мадридским фронтом генерал Касадо, вступив в тайный сговор с Франко, объявил Компартию Испании вне закона; как 27 марта вечером Касадо все части с Мадридского фронта отвел в тыл, а 28 марта утром полковник С. Мера на окраине Мадрида подписал акт о капитуляции. Как фашистские войска вступили в столицу, которую они не могли взять в боях в течение 28 месяцев. Как 1 апреля в Мадриде был проведен торжественный парад фашистских войск итальянских и германских частей. Как в тот же день правительство США официально уведомило Франко о признании его правительства. Как на трибуне, на фоне четырех знамен: имперского красно-золотистого цвета, фаланги — красно-черного цвета с изображением ярма и стрел, церкви — белого цвета и карлистских «рекете» с эмблемой бургундцев, — стоял в ослепительно белой военной тужурке, в голубой рубашке с голубым галстуком, в кроваво-красном берете и желтых ботинках душитель Испании — Франко.

Теперь он стал именоваться — его превосходительство Франсиско Паулино Эрменехильдо Теодуло Франко Баамонде, хенералиссимо сухопутных, морских и воздушных вооруженных сил, Каудильо (глава так называемого «славного движения»), национальный вождь фаланги, глава государства и хозяин над судьбами оставшихся в живых 23,5 миллиона испанцев. Его лицо не выражало ни гнева, ни доброжелательства. Холодный взгляд и самодовольная улыбка.

У трибуны стояла фалангийская молодежь — юноши в красно-голубой форме, девушки в юбках до колен и матросских блузах, жандармерия. За «особые заслуги» по борьбе с антифашистами Франко присвоил ей звание «заслуженная».

Тесными рядами толпились марокканцы в длинных белых, синих и красных бурнусах, в стальных обмотанных тюрбанами шлемах. Многие испанцы вынуждены были покинуть Родину и уехать в другие страны. Было время, когда не менее 4,5 миллиона всех жителей Испании находились в тюрьмах.

— Видимо, это конец, — говорили в толпе беженцев уходившие во Францию испанцы.

— Ну нет! — отвечали им шагавшие рядом. — Это — начало. Начало борьбы с фашизмом.

Да, Испанская республика пала, пала под ударами значительно превосходящих сил. Народ отступил, но не сдался. И эта сила народного гнева впервые показала всему миру, что фашизм рано или поздно будет уничтожен.

Испания потеряла более миллиона своих сыновей и дочерей. Каудильо Франко, как утверждает пресса, поправился на 22 фунта.

Возглавляемое им временное правительство, названное хунтой, стало самым ужасным правительством, которое когда-либо знала история Испании.

На вопрос, что такое франкизм, тогда отвечали: это один генерал во главе государства, шесть генералов в правительстве и 1200 генералов в стране. Точнее, их было 1187. Полтора столетия тому назад английский путешественник и летописец Ричард Форд в своем «Испанском сборнике» записал народный анекдот, высмеивающий правителей и управление:

При Франко роковая доля Испании — страдать от плохого правительства — оказалась особенно мучительной. Свободолюбивый испанский народ был обречен на кошмарную жизнь под двойным гнетом со стороны фаланги и правительства.

Продолжавшаяся 386 дней гражданская война закончилась поражением республики и установлением в Испании фашистской диктатуры.

Прошло некоторое время, и Сергей получил несколько писем от испанских друзей: Ариаса, Перейро, Сарауса, Браво. Они писали, что не покорятся фашизму, что будут продолжать борьбу.

Все письма заканчивались словами: «Но пасаран!», «Салюд, камарадо».

Трудная задача выпала на долю Сергея в Одессе. В Испании погиб Василий Васильевич Старков. Что сказать жене? Эта мысль не выходила из головы. Когда приехали в авиагородок, жена Старкова, Таисия Ивановна, все поняла без слов. Тяжелый ком застрял в горле, слезы хлынули из глаз. Она прижала к себе дочку Инну и ничего не смогла ни спросить, ни сказать.

31 декабря 1938 года приказом народного комиссара обороны старшему лейтенанту Грицевцу было присвоено внеочередное воинское звание «майор». В первых числах января 1939 года ему предложили должность начальника военной школы летчиков, а Коробкову — должность заместителя.

— Если можно, я останусь летчиком, — попросил Сергей Иванович. — Кабинетная работа не по мне.

Коробков тоже отказался.

В день двадцать первой годовщины Красной Армии на праздничном построении личного состава Одесской авиашколы был торжественно оглашен Указ Президиума Верховного Совета СССР. За образцовое выполнение заданий правительства по укреплению оборонной мощи Советского Союза и за проявленное геройство звания Героев Советского Союза присваивались С. И. Грицевцу и П. Т. Коробкову.

В ответ на традиционное «Служу Советскому Союзу» грянуло громкое «ура!» Пожалуй, громче всех в строю был слышен голос брата Героя — Георгия Грицевца. С 14 февраля 1938 года по 5 февраля 1939 года он был курсантом Качинской авиашколы и после ее окончания служил в Одессе. (6 июля 1942 года летчик Георгий Грицевец не вернулся с боевого задания.)

Сергей несколько раз прочитал в газете список награжденных. Большинство фамилий были знакомы. Он или знал их лично, или слышал о них от товарищей, сражавшихся в разное время в Испании. Но встретились и совсем незнакомые имена. Кто этот майор Григорий Пантелеевич Кравченко?

Награжденных вызывали в Кремль. 17 апреля 1939 года в парадном золотисто-белом Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца собралось много командиров.

Когда Сергей взял сафьяновую папку с Грамотой Героя и орден Ленина, Калинин сказал ему что-то ласковое, это чувствовалось по тону и улыбке, но из-за волнения Сергей не разобрал слов.

После Коробкова вызвали Кравченко. Так вот он какой! Невысокий, крепкий, с широко раскрытыми смеющимися глазами.

Кравченко сел рядом с Грицевцом, и Сергей помог ему прикрепить орден с профилем Владимира Ильича чуть повыше уже красовавшихся на гимнастерке орденов Красного Знамени, и «Знака Почета».

Разговорились. Выяснилось, что обоим старшим лейтенантам присвоили «майора», минуя капитанское звание. Кравченко участвовал в боях в Китае, за что и был представлен к награде.

В мире стремительно развивались тревожные события. Мюнхенский сговор развязал руки Гитлеру. Быстро сгущались черные тучи войны. Багровыми отсветами горело на Западе ее пламя, разгоралось оно и на Востоке…

От Эбро к Халхин-Голу

Сергей Иванович получил отпуск. Вместе с семьей планировали часть его провести у моря, а вторую — на Южном Урале, в местах детства и юности. Но намерениям не суждено было сбыться.

В начале июня он был вызван в штаб ВВС и назначен на должность командира вновь формируемого авиаполка на Дальний Восток.

Докладывая в штаб о состоянии дел, он узнает, что несколькими днями раньше, обогнав его в пути, на Халхин-Гол прилетели на трех самолетах 48 боевых летчиков. Грицевец ищет встречи с ними и просит направить его в боевые части на любую должность. Но ведь в Москве состоялось его назначение на должность командира авиационного полка. Как тут быть?!

Грицевец просит сообщить в Москву, что он согласен на любую должность, даже рядовым летчиком. Приводит убедительные примеры: в Испании летали рядовыми летчиками те, кто смело мог быть сам командиром отряда. Кажется, это подействовало на Якова Владимировича Смушкевича, тем более, что боевой опыт Грицевца был очень нужен здесь, где велись настоящие воздушные бои, когда в небе было по двести и более самолетов одновременно. Очевидно, была запрошена Москва, и Грицевцу разрешено было изменить место службы.

В Тамцаг-Булаке Грицевец получил назначение в 70-й истребительный авиационный полк советником. Штатной должности в войсках такой не было. Поэтому советники находились при командире как заместители, помогали готовить летчиков к правильному ведению боя.

Все прибывшие также разъехались по эскадрильям. Была поставлена задача: научить молодых летчиков вести бой.

Аэродром в Монголии — это степь. Несколько палаток, бочка с водой, телефон да подвешенная на шестах линия — вот и все. «Тысяча на тысячу», — в шутку говорили летчики. Время от времени выкладывали на земле два белых полотнища в виде буквы «Т», обозначавшие место посадки.

Обстановка была непривычной, казалось, не требовалось строгого расчета маневра при посадке, а посадка не получалась. Не было пространственной ориентировки между небом и степью, случалось, что даже опытным летчикам, способным посадить машину «на пятачке», приходилось уходить на второй круг.

Здесь, на Халхин-Голе, встретил Сергей своих друзей и знакомых: Александра Николаева, Героев Советского Союза Павла Коробкова и Григория Кравченко.

— Здесь будет пожарче, чем в Испании, — сказал Коробков Грицевцу.

— Поживем — увидим. Наше дело такое, — ответил Сергей, — а воевать здесь, видно, будет нелегко.

В планах японской политики Монголия рассматривалась как ключ к северной части Азии, как выгодный плацдарм для нападения на Советский Союз, главным образом, на наш Дальний Восток.

Получив первый поучительный урок на берегах Халхин-Гола, японцы занялись тщательной подготовкой к новой решающей операции. Подтягивали резервы из глубины. Совершали одиночные разведывательные полеты. По всей вероятности, им стало известно и о прибытии наших летчиков, имевших большой опыт.

До середины июня воздушных боев почти не было. Несколько раз на наши аэродромы приезжал маршал Чойбалсан, делился с летчиками своими мыслями и предположениями, не скрывал трудностей, просто и откровенно говорил о них и давал толковые советы.

Чойбалсан хорошо говорил по-русски. По рассказам монгольских цириков (солдат), летчики узнали, что Чойбалсан родился в бедной крестьянской семье, учился в ламаистском монастыре, но сбежал оттуда в город Ургу (теперешний Улан-Батор). Во время первой мировой войны попал в Иркутск и три года проучился в высшем начальном училище при учительском институте. В начале двадцатых годов Чойбалсан был заместителем Сухэ-Батора, а потом был направлен в военную академию в Москву.

Часто на аэродром прилетал комкор Яков Владимирович Смушкевич. Он всегда и со всеми был ровен в обращении, мог внимательно выслушать и тактично поправить. Он требовал тщательно тренировать молодых летчиков. С утра до позднего вечера не умолкал гул моторов над аэродромом.

К этому времени активность японской авиации возросла. Это объяснялось тем, что японцы готовили крупную наступательную операцию с целью окружить и уничтожить советские и монгольские войска. Во второй половине июня японцы сосредоточили на аэродромах около трехсот самолетов. Это было грозным предзнаменованием. Чтобы оказать достойную встречу самураям, необходимо было совершить несколько тренировочных полетов, чтобы ознакомиться с районом предстоящих действий и государственной границей. Полетные карты ничего не давали, пришлось делать на них собственные пометки.

В небе Монголии

24 июня Грицевец с одним из молодых летчиков вылетел на разведку. Они были уже близко от маньчжурской границы, когда из-под облаков вынырнула тройка И-97, вышедшая «на свободную охоту» или совершавшая разведывательный полет. Грицевец, дав сигнал ведомому «делай, как я», ринулся наперерез головному самолету. Со средней дистанции точной прицельной очередью поджег японский истребитель. Обгоняя раскрывшийся белый купол парашюта, рухнула наземь пылающая машина. Сергей не стал преследовать летчика: все равно опускается на нашу территорию и плена ему не избежать…

Он промчался между двумя японцами и стал заходить в хвост самолету, который был левее его. «С правым справится ведомый», — решил он. Сделал свечку, потом спикировал и дал одну за другой несколько коротких очередей. Но японец ловким маневром сумел уйти из-под удара.

Сергей стал снова нажимать на него, но словно десятки отбойных молотков разом заработали позади. Машина завибрировала от пуль, хлеставших по хвосту.

Второй японский летчик находился в выгодной позиции — позади советского. Сергей никак не ожидал такой опасности. Это не была беспечность, недопустимая в бою, просто естественно было надеяться, что ведомый защитит сзади своего ведущего. Где же он? Провалившись вниз, чтобы уйти от обстрела, Сергей осмотрелся и заметил, что тот кружит на почтительном расстоянии. Как видно, летчик никак не может решиться кинуться в схватку. «Струсил, должно! Уж я пропесочу его», — подумал Сергей и, сделав боевой разворот, бросился в лобовую атаку на ближайшую к нему машину. У японца тоже оказались крепкими нервы. Он взмыл вверх, лишь когда расстояние между ним и атакующим уменьшилось до десятка метров. На мгновение открыл свое брюхо и… это решило его судьбу. Третий вражеский самолет счел заблаговременно уйти за облака. Там его не найдешь. Самолеты майора Грицевца и его ведомого произвели посадку почти одновременно. Грицевец подошел к лейтенанту, понуро стоявшему, и отозвал его в сторону.

— Что с вами случилось?

— Сам не знаю… И руки и ноги вдруг перестали слушаться… Вот и вышло, что я… Готов нести любое наказание…

— М-да… Дочку свою я за вас замуж не выдал бы, лейтенант. Наказать вас всегда успеем. Хорошо, что вы хоть осознали свою вину.

— Никак не пойму, как случилось такое?

— Что тут понимать? Просто струсили! Подумали: Грицевец не в таких переделках бывал, обойдется без моей помощи…

— Клянусь, ничего подобного не подумал!

— А на деле так и вышло… Как же предполагаете дальше воевать?

— Поверьте мне, никогда больше это не повторится. Честное слово!

— Предположим… Наказание отложим до следующего боя. Посмотрим, как вы будете сражаться! Оставляю вас пока своим ведомым. Давайте теперь поговорим о том, как надо было действовать.

Подошел Забалуев:

— Как леталось?

— Прогулка была интересной… Вместе с лейтенантом сбили два японских истребителя.

Улетевший И-97, наверное, успел передать по рации о завязавшемся бое. Вскоре в районе Дунгур-Обо появились двухмоторные бомбардировщики в сопровождении большой группы истребителей. Всего около 70 самолетов. Навстречу им поднялись эскадрильи 22-го, а затем 70-го полков. Японцы стремились начинать свои атаки со стороны солнца, чтобы самим оставаться невидимыми. Но их маневр быстро разгадали.

В этом воздушном бою японцы потеряли 16 самолетов. Пленный летчик рассказал, что только недавно закончил обучение в имперской школе высшего пилотажа и вместе с группой выпускников участвовал в бою. По его словам, в небе творилось что-то невообразимое. Советские истребители сразу так закрутили, что даже лучшие инструкторы, признанные летчики высшего класса, не находили себе спасения.

Наши потери — два истребителя. Один из них врезался в землю, преследуя И-97.

После первых воздушных боев Сергей Иванович Грицевец, используя испанский опыт, предложил переводить бой из горизонтального маневра в вертикальный. Это принесло успех. Потом пробовал проводить бои при плохой видимости, на закате и при восходе солнца. Это помогло летчикам успешнее громить врага, вырывать у него боевую инициативу. Способствовало этому и появление новых, наиболее современных по тому времени боевых машин.

Однажды, поднявшись в воздух перед рассветом, эскадрилья Грицевца появилась над ближайшим аэродромом и застала японцев в момент подготовки самолетов к очередному вылету.

Самураи заправляли машины бензином, подвешивали бомбы. Снизившись до бреющего полета, эскадрилья расстреляла и подожгла более двух десятков самолетов, несколько цистерн с бензином, склад с боеприпасами и, не потеряв ни одной машины, возвратились на свою базу. После этой удачи было решено на следующий день всем полком произвести штурмовку аэродрома в районе Ганчжур, в семидесяти километрах за линией фронта. И-16 уже подходили к цели. С высоты 3000 метров был виден японский аэродром. В это время большая группа вражеских истребителей атаковала полк с верхней полусферы. Пришлось принять невыгодный бой.

Командир полка Вячеслав Михайлович Забалуев вел ударную группу, а Грицевец находился в группе прикрытия. Звено японских истребителей атаковало самолет Забалуева. Приняв бой, несколько минут он успешно отражал атаку. Совершив удачный маневр, зашел в хвост японскому самолету и поджег его. И тут новое звено врагов набросилось на отважного командира. На помощь ему пришел Грицевец. Он поджег одного из атакующих. Забалуев хотел резко отвернуть от сбитого вражеского самолета, но в это момент услышал пулеметную очередь. Стрелял другой японский летчик, зашедший в хвост. Загорелся мотор. Пламя хлестнуло вдоль борта. Машина стала неуправляемой. Прыгать. Другого выхода не было. Забалуев отстегнул ремни и выпрыгнул из кабины горящего самолета. Парашют раскрылся. Высота была менее тысячи метров. Со стороны вражеского аэродрома в район, куда упало несколько сбитых самолетов, двигались машины, бежали враги. Очевидно, японские летчики предупредили своих по радио. «Что ж, живым не дамся. Буду сражаться на земле!» — твердо решил Забалуев. Едва коснувшись ногами земли, выхватил пистолет и дослал патрон в патронник. Главное — не потерять счет, в обойме восемь патронов. Семь — захватчикам, восьмой — для себя…

С высоты степь кажется ровной, а на земле она совсем другая. Ноги то утопают в пыли, то цепляются за густую траву. Маленькие холмики сменяются лощинами. Они, в свою очередь, опять переходят в холмы… Враги уже близко. Слышен рокот грузовиков…

Грицевец обладал исключительной способностью видеть в бою все вокруг. Сбив японца, он вернулся на помощь Забалуеву. Но его самолета в небе уже не нашел. Далеко внизу был виден купол парашюта. По нему стреляли враги. Сергей Иванович и Петр Полоз немедленно атаковали стервятников. Один был сбит, второй начал удирать. И тут впервые Грицевец не погнался за врагом. В парашютисте он узнал Забалуева и стал кружить над ним, пока тот не приземлился.

Японцы совсем рядом. Они уже стреляют из винтовок по самолету Грицевца… Петр Полоз бьет из пулеметов по японским автомашинам, а истребитель Сергея, продолжая кружиться, начал выпускать шасси. Забалуев не мог понять, что хочет сделать Грицевец. «Неужели рискнет сесть? Нет, невозможно! Да и зачем? Чем он поможет?..» Но невозможное свершилось. Сергей Иванович посадил свой самолет в нескольких десятках метров от командира. Забалуев стремительно подбежал к машине. Его боевой друг стоял на крыле с пистолетом в руке. Он помог Забалуеву втиснуться в небольшую щель между бронеспинкой и сиденьем. И тотчас самолет запрыгал по степи. Казалось, что он не сможет оторваться от земли. Но машина, управляемая рукой аса, взлетела. Враги никак не могли понять, что случилось. Они считали, что летчик и машина уже в их руках.

Вячеслав Михайлович не мог повернуться или изменить свое положение: самолет-то одноместный. Ему, летчику, хорошо знавшему теорию полета и тактико-технические данные истребителя, раньше никогда не приходила мысль в голову о возможности полета вдвоем в одной кабине. Но, оказывается, все возможно, когда есть такие люди, как Сергей Грицевец.

Едва самолет набрал высоту, командир, с трудом высвободив руку, дотянулся до плеча пилота и благодарно сжал его. Через несколько минут они пересекли линию фронта и благополучно приземлились на своем аэродроме.

Грицевец отлично понимал, что если при посадке на вражеской территории откажет мотор или хотя бы будет повреждено колесо самолета, он погибнет вместе с командиром полка. Ведь место для посадки никто не готовил и не осматривал. Но чувство дружбы, стремление выручить друга и командира были превыше всего.

Весть о том, что майор Грицевец вывез Забалуева из-под самого носа японцев, быстро облетела войска. На КП не было отбоя от телефонных звонков и корреспондентов. Один из них спросил у Сергея Ивановича:

— О чем вы думали, когда садились в тылу японцев?

— Об одном: спасти командира.

— А если бы что-нибудь случилось с самолетом?

— Помирать вдвоем легче, чем одному.

— Разве вам смерть не страшна?

— Только ненормальные люди не боятся смерти. Но есть еще совесть. Есть чувство долга. Они сильнее страха. Еще в Испании десятки раз настигал я врага в воздухе, вступал с ними в бой. Иногда и самому бывало очень трудно, и шансы остаться в живых были ничтожны. Но приходили на помощь товарищи и выручали. Так поступил я. По-моему, мы, летчики, все одинаковы. И думаем, и чувствуем одно: до последнего дыхания не выпускать из рук управление самолетом, а если уж гибель неминуема, то и горящую машину направить на врага — в воздухе или на земле. Иначе я не мыслю, В этом и вижу победу над смертью…

Грицевца вызвали в штаб, в Тамцаг-Булак. Там, несмотря на поздний час, было многолюдно. Командующий авиацией Смушкевич обнял и расцеловал Сергея:

— Не найдется такой награды, к какой следовало бы тебя представить!

О подвиге Грицевца доложили комкору Г. К. Жукову. Сергей, смущенный повышенным к нему интересом, был таким же, как всегда. Высокий, худой, в своей любимой кожаной куртке, жизнерадостный, спокойный. Он старался ни жестом, ни словом не выделить себя из среды летчиков. На его загорелом, обвеянном ветром больших высот лице сияла улыбка.

Через несколько дней о подвиге Грицевца сообщили все центральные газеты. Миллионы людей восхищались его поступком. Известный поэт Виктор Гусев напечатал большое стихотворение «Боевая дружба», кончавшееся такими строками:

Японцы, неся большие потери, не отказывались от избранной тактики — уничтожать наши самолеты на аэродромах. Находясь на КП в Тамцаг-Булаке, Сергей Грицевец узнал печальную новость: 27 июня две группы японских самолетов по 20—25 бомбардировщиков и около 70 истребителей в каждой налетели на аэродромы 22-го и 70-го истребительных полков. В 22-м полку служба оповещения сработала с большим опозданием, истребители, взлетев одиночками, неорганизованно вступили в бой.

Значительно хуже сложились обстоятельства в 70-м. Японским диверсантам удалось перерезать телефонные провода от постов наблюдения к штабу полка. Атака оказалась внезапной. Советские летчики взлетали под огнем и тут же вступали в бой, не набрав достаточной высоты. Потери были велики: 14 истребителей сбито при взлете и два сожжено на земле. Японцам удалось улететь без потерь.

Командование вызвало авиационных командиров для разбора последних боев. На совещании присутствовали полковники Лакеев и Гусев, майоры Кравченко, Забалуев, Грицевец, Смирнов, Куцевалов; командиры 150-го и 38-го скоростных бомбардировочных полков.

Я. В. Смушкевич озабоченно спрашивал: «Почему наши самолеты, преследуя противника в пикировании, часто врезаются в землю?»

Исчерпывающий ответ дал Борис Смирнов. В одном из боев японский самолет шел на него прямо в лоб, разошлись в считанных метрах без стрельбы. В подобном случае для повторной атаки применим только один маневр — быстрый разворот кругом с максимальным набором высоты.

Не успел Смирнов закончить разворот, как рядом с ним пролетели трассы пуль. Оказалось, что японский летчик выполнил только полупетлю и, находясь сам в положении вниз головой, открыл огонь.

Теряя скорость и высоту, он находил возможность открыть первым прицельный огонь. Только случайность спасла Смирнова. Пули пролетели в нескольких сантиметрах от него. Промах поставил японца в крайне затруднительное положение. Он решил перевести свой самолет в отвесное пикирование с полными оборотами мотора. Смирнов тоже начал преследование на максимально допустимой скорости. О прицельной стрельбе уже нельзя было и думать, так как все мысли поглотила несущаяся навстречу земля.

Это было похоже на игру со смертью. Смирнов уменьшил угол пикирования и отвернул несколько в сторону, а японец все еще пикировал и у самой земли чудом вырвал машину в горизонтальный полет. Исход боя решили огненные трассы Смирнова.

Стало ясно, почему разбились несколько молодых наших летчиков. В стремительной атаке за врагом они забывали, что у всякой машины есть свой предел высоты пикирования, стоило его перешагнуть — наступала неминуемая гибель.

На совещании потребовали довести до всех летчиков рассказ Бориса Александровича Смирнова и рассредоточить самолеты по степи, чтобы избежать повторной бомбежки по крупным скоплениям машин.

6 июля Сергей Грицевец и Борис Смирнов были вызваны в штаб. В этот день Сергею исполнилось тридцать лет. Товарищи горячо поздравили его с днем рождения. В штабе ему объявили приказ о формировании отдельной эскадрильи из двадцати «чаек», командиром которой назначен Грицевец.

Борис Александрович должен был с группой летчиков вылететь в Забайкалье за получением новейших самолетов И-153, облетать их и перегнать в район Халхин-Гола.

Грицевец оставался в Монголии. Он сконструировал в те дни турельную установку: летчик мог стрелять по начерченному на земле кругу из положения «вниз головой», как тот японец, который вел поединок с Борисом Смирновым.

…В просторной палатке летчики отдыхали, ожидая ужина. Некоторые лежали на топчанах, несмотря на духоту, закрывшись с головой кожаными регланами. Так спасались от комаров. Мириады летающих кровососов кружились в недвижимом воздухе, выискивая жертву. Грицевец вбежал в палатку:

— Дайте, ребята, закурить!

Со всех сторон протянулись руки с раскрытыми коробками: «Борец», «Казбек»…

— Спасибо! Мне бы махорки… Эх, махорочка, махорка, породнились мы с тобой…

Сергей задымил гигантской «козьей ножкой».

— По моим наблюдениям, махорочный дым отгоняет комаров лучше, чем папиросный. Собираюсь писать научную работу на эту тему… Вы что приумолкли, ребята?

— Тут до вашего прихода мы спорили.

— О чем?

— Что такое настоящий героизм?

— По-моему, это умение терпеть этих пикирующих гадов!

— Вы все шутите, а по-серьезному?

Сергей задумался, прошелся несколько раз взад и вперед, затем тихо сказал:

— Не знаю, чьи это слова, но я с автором их согласен: «Героизм — это значит умение делать нужное дело в нужную минуту, невзирая на подстерегающую тебя опасность, даже смертельную…» Все очень просто.

«Чайки» над степью

На аэродром прибыли засветло. Новенькие самолеты вызывали восхищение. Они и в самом деле похожи на белых чаек.

Скорость нового истребителя достигала до 450 километров в час, высота полета до 10 километров, а дальность до 700 километров. За 6 минут «чайка» набирала высоту до пяти километров. Четыре пулемета ШКАС (Шпитальный, Комарницкий авиационный скорострельный) стреляли через воздушный винт; 200 килограммов бомб. Кроме того, впервые в мире самолет был снабжен реактивными снарядами.

Машины были готовы к отправке. Два дня ушло на знакомство и оформление документации, на третий вылетели в обратный путь. Остался под крылом вал Чингис-Хана, извилистая речушка Керулен, и потянулись бескрайние монгольские степи.

Когда новые самолеты пригнали на полевой аэродром южнее озера Хайсапдай-Нур, где размещался 70-й полк, познакомиться с ними приехал И. А. Лакеев. Грицевец предложил ему провести показательный воздушный бой. Он вылетел на И-153, а его «противник» поднялся на испытанном И-16. У И. А. Лакеева была заслуженная слава летчика-виртуоза, по всеобщему мнению, он летал превосходно, и все-таки «чайка» все время заходила ему в хвост.

— Да, на «чайке» можно здорово драться! — оценил И. А. Лакеев после «боя» новую машину.

Правда, в системе управления пулеметами выявились некоторые неполадки. Хорошо, что заводская техническая команда вместе с летчиком-испытателем Алексеем Давыдовым прилетела в Монголию для оказания помощи при освоении самолетов в бою.

Неожиданно для всех поступила команда: на «чайках» в бой не вылетать, ждать особого распоряжения командования. Государственную границу не пересекать.

Никого из летчиков это распоряжение не обрадовало, но приказы не обсуждаются. Значит, так надо. И сам Смушкевич, наверное, в душе тоже думал так, как и летчики. Скорее всего, причина этому — установка на новых самолетах реактивных снарядов.

Состоялся последний инструктаж. Направление в сторону противника будет обозначено белым стреловидным полотнищем. Еще два-три полотнища поменьше укажут, на какой высоте надо искать врага.

Грицевец, Смирнов, Смушкевич обсуждали воздушный вариант завязки боя.

— Давай попробуем начать первый бой на «чайках» не убирая шасси. Понимаешь? — предложил Я. В. Смушкевич.

— Интересно, — ответил Сергей, сразу смекнув, к чему клонит командующий. «Чайка» похожа на И-15, а с ними японцы охотно вступают в бой. Когда они приблизятся, можно убрать шасси. Тут же были проведены консультации с инженерами. С неубранными шасси на большой скорости можно сразу спалить мотор. Нужно было все обсудить в деталях. Если в ходе полета убирать и выпускать шасси, на это не хватит запаса сжатого воздуха. А на малых скоростях сочли полет с неубранными шасси возможным.

— Вот именно! Задумано вроде неплохо. Посмотрим, как получится! — Чтобы согласовать этот хитро придуманный бой, Смушкевич приехал на командный пункт, расположенный на вершине Хамар-Даба. Отсюда просматривался чуть ли не весь театр военных действий.

15 июля 1939 года приказом народного комиссара обороны К. Е. Ворошилова из войск, сосредоточенных в районе Халхин-Гола, была образована 1-я армейская группа под командованием комкора Г. К. Жукова, члена военного совета дивизионного комиссара М. С. Никишева и начальника штаба комбрига М. А. Богданова.

Группе была поставлена задача окружить и уничтожить японские войска на территории МНР и восстановить ее государственную границу.

Военный совет 1-й армейской группы разработал план операции. Войска тщательно готовились к наступлению. Командиры и политработники обучали красноармейцев приемам ближнего боя. Особое внимание обращалось на взаимодействие в бою пехоты с танками, артиллерией и авиацией. Чтобы ввести японцев в заблуждение и сорвать их замыслы, наше командование отдало приказ отпечатать и разослать в войска «Памятку бойцу в обороне». Было сделано так, что несколько «Памяток» «случайно» попали в руки японцев. Принимались все меры, чтобы противник поверил в «оборонительные» настроения советских войск. Мощные звуковещательные станции имитировали строительство блиндажей. Танки со снятыми глушителями беспрерывно двигались вдоль фронта, приучая японцев к шуму. По радио и телефонам передавались ложные заявки и распоряжения на подвоз строительного леса, материалов, теплого обмундирования и т. д.

Японцы частенько летали на разведку, а иногда и бомбили наши и монгольские части. В один из июльских дней в направлении Хамар-Даба, где располагался штаб 1-й армейской группы, вылетело несколько японских бомбардировщиков в сопровождении эскадрильи И-97.

Комкор Я. В. Смушкевич разрешил отдельной эскадрилье И-153 Грицевца вылететь навстречу японцам. Ведущим шел Грицевец, справа — Смирнов, слева — Коробков; второе звено: Викторов, Орлов и Писанко, третье: Николаев, Смоляков, Акулов.

Смушкевич был уверен, что эскадрилья Грицевца справится с японцами. Кроме того, в районе Хамар-Даба дислоцировался 56-й истребительный авиаполк, который, в случае необходимости, готов был прийти на помощь. С командного пункта хорошо видели, как в ослепительном июльском небе, празднично сияя белизной, в безупречном строю поплыла к переднему краю эскадрилья «чаек». Навстречу им шло около двадцати серых И-97.

Грицевец развернул эскадрилью назад и начал уходить вверх. На земле недоумевали. В чем дело? Неужели Грицевец не примет бой? Лишь Я. В. Смушкевич, наклонившись к Г. К. Жукову, спокойно говорил: «Все идет по плану».

Японские истребители, бросив бомбардировщики, устремились в погоню за нашими истребителями. Когда расстояние сократилось, Грицевец подал команду к бою.

Японцы приняли советские «чайки» за сравнительно тихоходные И-15 и, видимо, ожидая легкой победы, ринулись в атаку. Между противниками было уже меньше километра, как вдруг все «чайки» по команде Грицевца одновременно убрали шасси и приобрели большую скорость. Японцы растерялись. «Чайки» быстро расчленили боевой порядок японцев и в течение считанных минут сбили четыре И-97. Остальные японские машины начали удирать в направлении озера Узур-Нур. Вдогонку им полетели реактивные снаряды. Запылал еще один вражеский самолет. Но преследовать было нельзя: рядом государственная граница. Наперерез японцам спешила эскадрилья И-16, она и продолжила бой.

Через несколько дней японская газета «Оомиури» опубликовала сообщение, что у «красных» появился новый истребитель И-17 и что в первом же бою они, японцы, сбили 11 новых самолетов. Сообщение было настолько неправдоподобным, что поразило самих японцев. Начальник бюро печати Квантунской армии Кавахара за опубликование ложных и хвастливых сообщений о мнимых успехах японской авиации был смещен со своего поста и заменен полковником Вато.

В последние дни июля на фронте наступило затишье. Японцы заняли оборону южнее Больших песков, по скатам высоты «Зеленой» и сопки Песчаной и далее на север через речку Хайластын-Гол. Они закопались в землю, исчертили сопки ходами сообщений, блиндажами, окопами. Сопки превратились в крепости.

На железнодорожных станциях Халун-Аршан и Хайлар, расположенных недалеко от передовой, выгружались все новые и новые пехотные батальоны, противотанковые батареи, конные полки. Японцы выбрали очень выгодное место военных действий: все у них было под рукой. Недалеко стояла наготове, ожидая приказа Итагаки, миллионная Квантунская армия, предназначенная для захвата советского Дальнего Востока.

Советское командование прекрасно знало, что делается в стане врагов. Каждый новый окопчик, каждая новая пушка, как бы тщательно ни были они замаскированы, засекались летчиками специально созданной особой разведывательной эскадрильи. Каждое звено ее отвечало за определенный участок фронта и осматривало его утром, в середине дня и вечером.

Почти всегда воздушные разведчики вылетали под охраной истребителей из полков Кравченко, Куцевалова, Забалуева и «чаек» Грицевца.

На земле было затишье, а в небе становилось все беспокойнее. Завязывались ожесточенные воздушные сражения. Действиями в небе японцы пытались отвлечь внимание от своих огромных наземных приготовлений к наступлению.

Командование высоко оценило боевую слаженность отдельной эскадрильи «чаек». За все время июльских боев они не имели потерь. Возможно, по этой причине, а может быть, благодаря настойчивости Грицевца, эскадрилье разрешили вести бой без ограничения границы. Комэск пользовался большим авторитетом и огромной любовью у летчиков. Только возраст мешал называть его «батей», как зовут любимых командиров.

Асы умели не только воевать. И о проказах их много говорили. Однажды, возвращаясь с боевого задания, самолеты садились на аэродром в густом тумане. Летчик Николаев «промазал» и приземлился в степи, в полутора километрах от летного поля. Подняться и долететь «до дома» ему мешал туман. Пришлось включить фары и медленно рулить до аэродрома по степи.

— Встретим Николаева с музыкой, — предложил Сергей. — Айда на кухню за инструментами.

Несмотря на сопротивление повара «позаимствовали» кастрюли, миски, поварешки. Оркестром «дирижировал» майор Грицевец.

16 августа Сергей докладывал в штабе данные разведки. Там он узнал от маршала Чойбалсана приятную новость. Вернувшись к себе в эскадрилью, радостно сообщил товарищам:

— Друзья! Народный хурал Монгольской Народной Республики наградил большую группу летчиков монгольскими орденами… С монгольским орденом Боевого Красного Знамени можно поздравить тебя, Коробков, и тебя, Смирнов, и тебя, Орлов, и тебя, Николаев, и тебя…

— Кто еще награжден?

— Конечно, майоры Кравченко и Забалуев, старшие лейтенанты Рахов и Скобарихин. Все не запомнил…

— Что ж ты о себе умалчиваешь?

— Что обо мне? Куда вы, туда и я…

Через два дня Чойбалсан вручал монгольские ордена летчикам. В большой палатке был накрыт праздничный стол. Вместо уже приевшейся баранины на походных столах селедка с луком, икра, осетрина, ветчина, колбасы, огурчики, помидоры. По просьбе Чойбалсана продукты были доставлены из СССР.

Грицевец и раньше несколько раз встречался с маршалом Монгольской Народной Республики на командном пункте Смушкевича. После событий у Баин-Цаган Чойбалсан спросил у командира «чаек», сколько он лично сбил вражеских самолетов?

— Затрудняюсь ответить. У нас все идет в общий котел, — сказал Грицевец.

Чойбалсан улыбнулся и пожал ему руку.

Торжественное собрание намечалось провести в расположении 22-го истребительного авиаполка. Маршал тепло поздравил летчиков с наградами и просил не опаздывать на торжество. Он спешил объехать все полки, поздравить братьев по оружию, а вечером вручить ордена. В выступлении Чойбалсан сказал:

— Спасибо советскому народу за то, что он вовремя подал руку братской помощи. Особое спасибо вам, товарищи летчики, за героизм, мужество и воинское мастерство, которое вы каждодневно проявляете при защите границ нашей Родины! Благодарю вас, дорогие крылатые богатыри!

Был зачитан Указ народного хурала МНР. С гордостью за своих товарищей летчики подходили к столу. Маршал Чойбалсан прикалывал к груди каждого награжденного орден Боевого Красного Знамени.

Начался праздничный ужин. Коробков предложил тост за тех, кто в небе, за товарищей, не попавших в эту празднично освещенную электричеством палатку и дежуривших у самолетов в готовности № 1. Когда Николай Герасимов заиграл «Русскую», даже Чойбалсан пустился в пляс. С удивительной для его грузного тела легкостью он выделывал лихие коленца, а вокруг его «павой» выступал Сергей Грицевец, кокетливо помахивая носовым платком.

К концу ужина выступил полковник Иван Алексеевич Лакеев:

— До нас дошли сведения, что японцы готовятся к войне зимой: завозят теплое обмундирование, строят утепленные блиндажи, заготавливают дрова. Видно, собираются воевать долго… Мы, русские люди, привычны к зиме, и морозы нам не страшны. Если понадобится, перезимуем в юртах. Но, может, и не понадобится… — Он хитро взглянул на Смушкевича. Тот, улыбнувшись, слегка кивнул головой. Он-то, наверное, знал, но не мог еще сказать, что через два дня на рассвете начнется сокрушительное наступление советско-монгольских войск.

20 августа 1939 года было воскресенье. Японское командование разрешило своим генералам и старшим офицерам воскресный отпуск домой. Многие из них уехали за сотни километров.

Советское командование учло это немаловажное обстоятельство и именно в этот день начало генеральную наступательную операцию по окружению и уничтожению японских войск.

В пять часов утра Смушкевич поднял в небо полторы сотни бомбардировщиков и такое же количество истребителей. Над вражескими позициями встала огненная стена. Ровно в девять началось наступление. Лавина танков и бронемашин пошла по всему фронту в атаку. Вслед наступала пехота. Артиллерийские части перенесли свой сокрушительный огонь по японским тылам. Авиация бомбила и обстреливала вражеские позиции. Только полтора часа спустя появились японские истребители. Завязался воздушный бой, самый ожесточенный за все время военного конфликта у монгольской границы. Наблюдавший за ним с вершины Хамар-Даба Г. К. Жуков, повернувшись к Я. В. Смушкевичу, сказал:

— Пока падают японцы!

— Надеюсь, и дальше так будет, — уверенно ответил Яков Владимирович.

Много лет спустя один из корреспондентов в беседе с Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым о боях в Монголии заметил, что за всю Великую Отечественную войну он никогда не видел одновременно в небе столько самолетов, как на Халхин-Голе.

Маршал ответил: «А ты думаешь, я видел?»

В конце первого дня великой битвы был найден дневник убитого фельдфебеля 64-го пехотного полка Канэмару. Вот последняя, наспех сделанная запись в нем:

На следующий день темп наступления не ослабел.

Ежедневно по нескольку раз в день совершала боевые вылеты мобильная эскадрилья Сергея Ивановича Грицевца.

23 августа между Советским Союзом и Германий был заключен договор о ненападении. Этот договор нанес серьезный удар антисоветским планам международной реакции, разрушил военные планы Японии и ослабил ее позиции на Дальнем Востоке. Внешняя политика японского правительства потерпела полный провал. Советско-монгольские войска 24 августа завершили окружение японских войск в районе Халхин-Гола. За рекой, вокруг обреченной на гибель армии, сомкнулось кольцо советских войск. Громковещательные установки предлагали окруженным сдаться в плен. Но японцы, глубоко зарывшись в землю, упорно дрались, надеясь на чудо. То и дело в степи загорались кострами японские самолеты. Советские летчики постоянно находились в небе, совершая ежедневно по восемь-десять боевых вылетов. Сотни их подвигов сливались в единый триумф советской авиации. Только в один день, 26 августа, «чайки» Сергея Грицевца сделали одиннадцать боевых вылетов, провели семь воздушных боев и сбили 41 истребитель и семь бомбардировщиков.

29 августа по радио передали Указ Президиума Верховного Совета СССР:

Когда Сергею сообщили об Указе, он так растерялся, что смог лишь сказать такие слова:

— А зачем бронзовый бюст?

Павел Коробков бросился его целовать. И только тогда Сергей осознал всю важность того, что с ним произошло. Смущенный и радостный, он стал молча обнимать друзей.

В передовой статье газеты «Красная звезда» в те дни писали о Сергее:

К 31 августа было завершено уничтожение японских войск и полностью освобождена территория Монгольской Народной Республики. На всех сопках вдоль границы развевались красные флаги. Получив сокрушительный отпор, император Японии по дипломатическим каналам обратился к Советскому правительству с просьбой о перемирии.

15 сентября 1939 года в Москве было подписано соглашение между СССР, МНР и Японией о ликвидации конфликта в районе реки Халхин-Гол. Японские войска с мая по сентябрь 1939 года потеряли 60 тысяч солдат и офицеров, 700 самолетов и 200 орудий. Милитаристы поняли, что воевать с Советским Союзом крайне опасно. Потом, даже в самый критический момент, когда в 1941 году полчища фашистской Германии рвались к Москве, Япония, несмотря на требования Гитлера, отказалась выступить на Дальнем Востоке.

Последнее задание

Первого сентября 1939 года Германия напала на Польшу, и всем стало ясно, что передышка между боями будет очень короткой. 11 сентября «морзянка» принесла в штаб сообщение о том, что часть летчиков, откомандированных Москвой для передачи боевого опыта, вновь вызывается в Москву. Среди перечисленных была и фамилия Сергея Грицевца.

Утром два транспортных самолета Ли-2 взлетели с полевого аэродрома. Прощальный круг и… курс на Родину. Радостно их встретила Москва. Вереница автомобилей с летчиками подъехала к Центральному Дому Красной Армии. Предстоял обед и отдых. У входа в зал было много знакомых старших командиров. Сияли улыбки, всюду слышались поздравления и пожелания.

После обеда Я. В. Смушкевич разрешил Грицевцу и Коробкову на сутки слетать в Одессу к семьям.

Появились дома без телеграмм. Радости не было границ. Пришли друзья, товарищи, соседи. Не успевали отвечать на вопросы.

На следующий день состоялся прием в Кремле. Члены правительства и видные военачальники тепло и сердечно приветствовали героев Халхин-Гола.

— Извините за то, что так спешно собрали вас, — говорил Сталин, обращаясь к приглашенным летчикам. — Сложилась такая обстановка, что только выполнили одно задание, а мы уже даем вам другое… Надо помочь белорусским и украинским братьям. Мы готовимся к освобождению Западной Белоруссии и Западной Украины. Там пригодится ваш боевой опыт. Думаю, эта война будет недолгой и нетяжелой. После нее отдохнете!

Было названо несколько городов, куда предстояло убыть на следующий день. Грицевец назначался советником в авиабригаду, базирующуюся близ Орши.

Уходя из кабинета, Грицевец задержался, пристально вглядываясь в карту. К нему подошел Михаил Иванович Калинин, положил руку на плечо Сергею, спросил:

— Что призадумался, герой? Через недельку-другую вновь встретимся. Первому тебе вручу золотые звезды. Сразу две получишь. А по карте сейчас трудно представить, как там будет.

— Я не об этом, Михаил Иванович.

— А о чем?

— Да как раз на пути освобождения лежит родное село Боровцы. Оно пока польское, но теперь уже непременно будет опять нашим.

16 сентября, накануне перехода советских войск через польскую границу, в Минске состоялся военный совет. Его проводил представитель Ставки Маршал Советского Союза Семен Михайлович Буденный. Командирам частей и соединений были поставлены конкретные задачи. После заседания корреспондент армейской газеты беседовал с майором Грицевцом:

— Каково ваше самочувствие?

— Мне грустно расставаться с боевыми друзьями. Столько вместе пережито было. Мы так слетались, что понимали друг друга с полуслова, с первого жеста.

В конце дня присутствующие на военном совете старшие офицеры Оршанской бригады на своих истребителях вылетели в часть.

В Балбасово под Оршей стояли уже сумерки, но еще была возможна посадка самолетов на аэродром без ночного освещения. Грицевец посадил свой самолет И-15 с ходу, не делая круга над аэродромом, и стал рулить на нейтральную полосу. На аэродроме летчики и техники готовили самолеты к бою. Утром ожидался взлет на выполнение боевой задачи. Некоторые из машин стояли не на своих местах. Невдалеке от посадочной полосы было много народу. Грицевцу это как-то сразу бросилось в глаза. Отстегивая ремни, он, еще не заглушая мотора, подозвал к себе финишера, спросил: «Что случилось?»

Финишер, молодой красноармеец, стараясь, чтобы его расслышали, сложив рупором ладони у рта, отвечал, что на одном из этих трех самолетов должен прилететь первый дважды Герой Советского Союза. Так передали по рации. Вот жены командиров и сверхсрочников вышли встретить его с цветами, а дежурный не имеет права пустить. Образовалась толпа. Грицевец улыбнулся и приготовился вылезать из кабины. В это время он скорее почувствовал, чем увидел беду. Самолет, пилотируемый полковником Хара, сел с противоположной стороны посадочного знака «Т» и мчался прямо на машину Сергея. Грицевец схватился за сектор газа, взревел мотор, он еще надеялся спасти свой истребитель, но не хватило доли секунды. Полковник Хара тоже не успел отвернуть в сторону. В сумерках он перепутал направление знака «Т». Самолеты столкнулись.

…С тревожным воем промчалась по полю санитарная машина. У обломков самолетов лежали летчики. Полковник Хара ранен, майор Грицевец — погиб. Его признало и ему покорилось небо, а погиб он от нелепой случайности на земле. Цветы, предназначенные герою, пришлось возложить на могилу.

Трудно поверить в случившееся…

Освободительный поход на территории Польши был почти бескровным. Военная авиация совершила всего несколько боевых вылетов.

Павел Коробков возвращался домой через Москву. Он не представлял, как сможет вернуться домой без Сергея! Как посмотрит в глаза Галине? Она ждала ребенка… С кем посоветоваться, когда такое горе? Конечно, с Мартином. Тот, как бывало в Испании, подскажет, что делать…

Комиссар Военно-Воздушных Сил Филипп Александрович Агальцов сказал Павлу Терентьевичу:

— Поезжай в Одессу и пока ничего не говори. Задержался, мол, Сергей в командировке. Только после того, как жена родит, расскажешь ей.

Но Галина так и не поправилась после известия о гибели мужа. Долго болела и преждевременно умерла. Дочерей воспитала бабушка.

Идут годы. С. И. Грицевец по-прежнему в боевом строю. Он — ровесник всех молодых, отважных и смелых бойцов, чьи сердца полны жажды героического подвига во имя Родины, во имя торжества коммунизма.

Его подвиг неоднократно повторяли наши летчики. Еще зимой 1939 года в одном из боев с белофиннами командир бомбардировщиков капитан Трусов увидел, что загорелся самолет его ведомого старшего лейтенанта Мазаева. Пылающую машину удалось посадить на лед озера, совсем близко от вражеских позиций. Белофинны уже бежали к советскому самолету, но Трусов отогнал их пулеметным огнем, а потом посадил на лед свою машину. «Двое — в кабину стрелка-радиста, один — в бомбовый люк!» — скомандовал Трусов. Через несколько минут машина ушла в воздух.

Когда комдиву Г. П. Кравченко доложили о подвиге Трусова, он приказал:

Сейчас, много лет спустя, стоит остановиться в повседневной нашей жизненной суете и задуматься…

В наше время — время, когда большинство молодых людей и не знает, что такое война в суровой ее действительности, — трудно даже представить себе жизнь Сергея Грицевца прожитой жизнью. Нет, она понимается и принимается как вспышка, как яркий и короткий полет кометы на небосводе.

Еще М. Горький говорил, что если человек хочет делать подвиги, он всегда найдет, где их совершить. Большинство воинских подвигов как-то принято мысленно отождествлять с Великой Отечественной войной. Но ведь Сергею Грицевцу не пришлось взлетать в грозное небо начала сороковых годов. Однако то, что он совершил, осталось в памяти людей, в памяти его товарищей по оружию. Лейтенант Павлов, подобно Грицевцу, спас своего сбитого врагом товарища, капитана Степанищева, капитан Лебедев спас так же капитана Журавлева, лейтенант Берсенев — майора Беду, ставшего впоследствии дважды Героем Советского Союза, генерал-майором авиации. Можно было бы продолжить список и дальше, но…

…Но не только тогда, и сейчас, выполняя в Афганистане интернациональный долг, не однажды советские воины под огнем противника сажали свои боевые машины в ущельях и отрогах Гиндукуша, спасая товарищей.

Что это значит? А значит это, что жизнь Сергея Грицевца пусть и была короткой и яркой, как полет кометы, но она, словно комета, не пропала бесследно…

Сергей Иванович Грицевец

Испания. 1938 г. Командир республиканской авиации Антонио Ариас прилетел в эскадрилью «камарадо Сергио»

Удостоверение к памятной медали

Халхин-Гол. С. И. Грицевец и В. М. Забалуев

Халхин-Гол. На капоте трофейной японской машины, набросив шинель, сидит С. Грицевец

Халхин-Гол. Слева — С. И. Грицевец. Впереди — Г. П. Кравченко. Рядом — Я. В. Смушкевич и В. М. Забалуев

Космонавты А. В. Филиппенко и В. Г. Лазарев в музее ХВВАУЛ у стенда С. Грицевца

Открытие памятника С. И. Грицевцу в ХВВАУЛ