Отражение бабочки

Глава 1. Бойцы вспоминают минувшие дни…

Савелий Зотов пришел на точку первым. Как всегда. Он всегда приходит раньше, так как страшно боится опоздать. Человек он трепетный и тонкий, каковые качества культивированы в нем постоянным чтением дамских романов – Савелий трудится редактором отдела остросюжетной дамской литературы в местном издательстве «Арт нуво». Читать все подряд входит в его обязанности. Казалось бы, работа не бей лежачего. Ан нет! Друг Савелия, капитан Коля Астахов, любит повторять, что, если бы ему пришлось глотать такое количество… э-э-э… этого, он бы сей секунд застрелился. Капитан решительный и суровый человек, скажет как отрежет, рассусоливать не будет. Одним словом, ать-два, левой. «Савелий и его бабские книжки», – говорит капитан с осуждением и качает головой.

Третий член спетого разношерстного триумвирата – профессор философии Федор Алексеев, оперативник и коллега капитана в прошлом, сменивший, по его собственным словам, военный мундир на профессорскую тогу. Тоже капитан, бывший. Пижон и красавчик, по мнению Астахова, за которым бегают толпы аспиранток. Он придет вовремя, так как полностью разделяет поговорку о том, что точность – вежливость королей. Сбросит белый плащ до пят и размотает черно-зеленый длинный шарф, если дело происходит осенью или зимой, а широкополую черную шляпу положит рядом на свободный стул, чтобы не сперли, как уже было однажды. А вот капитан, как всегда, опоздает. Влетит на рысях, стаскивая на ходу куртку и пожимая друзьям руки. Ненормированный рабочий день, перестрелки, засады… сами понимаете. Он человек государев, себе не принадлежит.

И старый добрый Митрич, хозяин точки, будет смотреть тепло и радостно… Ах да! Речь идет о баре «Тутси», штаб-квартире вышеупомянутого триумвирата, а Митрич – его владелец и бармен. Сидит себе на высоком табурете за сверкающей стойкой на фоне разноцветных винных сосудов, напоминая собой большую сонную рыбу, с полотенцем через плечо. Всех видит. И его все видят. «Тутси» приятный бар с постоянной солидной клиентурой, с уютно бормочущей над стойкой плазмой, с девушкой, поющей по вечерам не какую-нибудь попсу, а старинные романсы. А по стенам фотографии знаменитостей с автографами. Постоянные клиенты, зная о маленькой слабости Митрича, любящего имена, тащат к нему любую мало-мальски интересную заезжую личность, будь то футболист, артист или писатель. В результате появляется очередная фотография на стене – Митрич и знаменитость. Он прекрасно помнит обстоятельства эпохальной встречи и готов рассказать историю каждой фотки всякому, кто готов слушать.

Савелий Зотов, Федор Алексеев и капитан Коля Астахов его любимые клиенты. Когда они обсуждают какое-нибудь резонансное преступление, и горячатся, и капитан хватается за голову и кричит, что его уже достала мутная философия всяких сомнительных профессоров, которые ни хрена в этой жизни не понимают, так как напрочь оторваны, а всякие редакторы с бабскими книжками… те вообще! – Митрич чувствует себя причастным к событиям криминального мира и даже принимает в обсуждении посильное участие. Любо-дорого посмотреть, одним словом. Митрич поглядывает на триумвират, умирая от любопытства, время от времени позволяет себе подойти и вставить словцо-другое: что услышал случайно, какие слухи ходят по городу, что народ говорит… голос низов, так сказать. Вокс попули. А кто ж им еще скажет или подскажет? Капитан не располагает, с ним лучше держать язык за зубами; Савелий Зотов страшно далек от народа, ему даже если скажешь, не факт, что поймет – у него свое видение. А профессор Федор Алексеев… тот на своей волне и вообще все видит через призму философского восприятия действительности. Каждому в отдельности говорить бесполезно, а вот всем сразу – не поверите! Дает результат. После криков, споров, дурацких мутных идей Савелия с Федором и сурового реализма капитана они набредают на интересную мысль, в смысле, версию. Капитан сопротивляется, но больше для виду. Ему непонятно, как получается, что фантастические идеи этой парочки, абсолютно идиотские поначалу, вдруг обретают некий статус возможной реальности и являют собой недостающие детали головоломки. И главное, как спелись! Савелий с бабскими книжками и бывший опер, ныне философ Федор Алексеев! Причем Федор здорово насобачился толковать Савелия: не успел тот и рта раскрыть, как Федор уже р-р-раз – и как на блюдечке толкование: так, мол, и так, молодец, говорит, Савелий, интересная мысль! И называет Савелия Дельфийским оракулом. Лицо у Савелия делается удивленным, он и сам уже не помнит хорошенько, что хотел сказать и какая мысль мелькнула в глубинах сознания. Капитан только головой крутит и крякает.

Федор Алексеев появился на пороге минута в минуту, обвел взглядом зал, махнул Митричу и направился к столику, за которым уже с полчаса маялся Савелий. Тот взволнованно поднялся: «Федя! А я уже заждался!»

Мужчины обнялись. Сентиментальный Митрич прослезился и промокнул глаза полотенцем.

Федор, похлопывая Савелия по спине, приговаривал:

– Рад, рад, Савелий! Прекрасно выглядишь, загорел! Как Зося? Малыши?

– Федя, ты не представляешь… Хорошо! Они хорошо… И Зося… – лепетал Савелий. – Как-то мы растеряли друг друга, ребята, собирались на Магистерское мужской компанией… Лето кончается! Ты опять куда-нибудь?

Савелий прекрасный редактор, но никудышный оратор, все знают. Его нужно дослушать до конца, а потом соображать насчет смысла.

– Никуда, Савелий, больше никуда. Соскучился по дому. Возраст, сам понимаешь…

Кокетство чистой воды! Возраст, жажда покоя, ах, усталость… Е-рун-да! Федор еще ого-го! Орел. Наставник юношества и его же кумир, предмет обожания старых и малых. О нем ходят легенды и анекдоты, без него полиция вроде слепых котят – все знают! У каждого молодого человека, его ученика, есть черная шляпа с широкими полями или хотя бы черно-зеленый длинный шарф. Общеизвестно также, что с Федором как с гуманистом всегда можно договориться. А какое у него чувство юмора! А как он дерется! Да, да, даром что профессор – накидает по сусалам и навешает таких люлей, что не скоро опомнишься. Боксер, каратист и опер в прошлом. А то вдруг появится на лекциях в черных очках! Все знают – камуфляж. Велосипед упал с антресолей, говорит, или лыжи. Не успел увернуться. Ха! Никто, разумеется, не верит. Подрался с очередным ооп… особо опасным преступником и теперь прикрывает синяк под глазом. Девочки все поголовно влюблены. Да что там девочки! Все влюблены! Его афоризмы повторяют, а лекции цитируют к месту и не к месту. Молод, гибок, понимающ и видит оппонента насквозь – философ! Несмотря на легкую седину на висках… А что, даже красиво, придает этакий академический шарм и подчеркивает сверкание глаз. А студент Леня Лаптев, тот вообще пишет анналы и житие философа Федора Алексеева и размещает написанное в сетях, приумножая славу любимого препода. Присочиняет изрядно, необходимо заметить.

Последний год Федор провел в Германии с лекциями. Митрич очень боялся, что он там останется навсегда, но Савелий и капитан убеждали его, что Алексеев вернется.

– Чтобы Федя остался в какой-то Германии? – волновался Савелий. – Ни за что! Даже если… мало ли… тут тоже много интересных людей!

– Вернется он, Митрич, даже не думай! – заверял капитан Астахов. – Здесь родные стены, дружбаны, Магистерское озеро, наконец. Ты, Митрич, и «Тутси»! Куда ж ему без этих радостей? И аспиранток навалом, прав Савелий. Да он живая легенда, студенты на руках таскают! Не-е, вернется! Хочешь, на спор?

– Ну что вы, какой спор, – пугался Митрич. – Конечно, вернется, никто и не сомневается. Но отпустят ли? Не посулят ли златые горы? Не подсунут ли какую-нибудь местную златокудрую диву?

– Чтоб Федька нас на бабу променял? – возмущался капитан. – Даже не думай, Митрич!

Он вернулся! В родные пенаты. Обласканный европейским солнцем, покрытый ненашенским глянцем. Они ревниво его рассматривали и замечали морщинки в уголках глаз, непривычную горькую иронию улыбки, некую появившуюся чужесть и легкую отстраненность… Чужбина! Савелий прослезился от волнения, на щеках проявились красные точки, растрепались и упали на лоб жидкие пегие прядки… Савелий не красавец, но очень хороший и порядочный человек.

Капитан был суров и сдержан, как и подобает человеку военному. Только и сказал с легким прищуром:

– А мы уже заждались! Думали, все, потерян. Чего ж так? Плохо принимали?

– Дым отечества, – растроганно отвечал Федор. – Принимали прекрасно. Может, махнем на Магистерское, а? Поверите, снилось чуть не каждую ночь!

Да так и не махнули. Рутина, то, се… А теперь вот и лето кончается. Хоть сбежаться получилось, а дальше будет видно. Савелий давно звал, все были «за», а на деле вышел пшик.

Савелий – на месте, Федор тоже. Ждут капитана. Митрич весь измаялся, фирмовые бутерброды его имени – с колбасой и маринованным огурчиком, – приготовлены, холодное пиво тоже. Можно и покрепче чего, а капитана Астахова все нет.

Он появился, как всегда, взмыленный, в полете, полный радости и нетерпения.

– Федя! Савелий! Ребята! Савелий, молоток, что собрал! Митрич!

Обнялся с Федором, потом с Савелием. Они любили друг друга, эти парни. Такие разные, с разными взглядами на жизнь, из разных кругов, с разной жизненной философией… Тьфу, сказал бы капитан, услышав про жизненную философию, какая, к черту, жизненная философия? При чем здесь жизненная философия? Опять Федор мутит! Жить надо без всякой философии, потому что жизнь проста и понятна. Не кради, не убивай, не ври… в смысле, не по-крупному, и так далее. Не нами испокон веков придумано. И не надо будет никакой философии. А то насочиняли, понимаешь, оправданий: менталитет преступника, неподходящая среда, все детство простоял в углу, папашка опять-таки алконавт…

Они сели. Митрич уже летел к ним с дребезжащей тележкой.

– Как жизнь? – спросил капитан, и Савелий поспешил сказать, что все хорошо.

– Как Леопольд?

– Герман! Тоже хорошо. – Герман был сынишкой Савелия, капитан упорно называл его Леопольдом. – И Настенька! Пойдет уже во второй класс.

– Герман, конечно! – хлопнул себя по лбу капитан. – Память ни к черту. Как Зося?

– Такая же красавица? – поддержал друга Федор.

В их кругу бытовала легенда, что Савелий, шустряк этакий, отбил Зосю у Федора. Да, да, вы не ослышались! Было дело. Капитан от души оттоптался на обоих, а Федор нет-нет да и упомянет о своем разбитом сердце. Савелий смущается, начинает что-то лепетать, оправдываясь, и заикается больше обычного. Ладно, я тебя прощаю, говорит великодушно Федор, подумай сам, Савелий, ну, какой из меня муж? Философам должно оставаться одиночками, это классика, да и характер у меня… сам знаешь. Работаю по ночам, торчу до полуночи в бурсе, люблю думать в тишине, не обращаю внимания на быт, не терплю тряпок и щебета… Никакая женщина не выдержит, сбежит.

– Ребята! – Митрич вырос у их столика. – Я тут вам пивка и закусить! Давненько вас не было! Может, покрепче?

– Митрич! Сколько лет, сколько… Пиво нормально, жарко. Посиди с нами.

Митрич споро разгрузил тележку и присел на свободный стул. Обвел компанию взглядом и сказал:

– Это правда, что в Черном озере утонула машина? Говорят, в воскресенье вытащили.

– Какая машина? – удивился Савелий. – Пьяный за рулем? Живой хоть?

– Не слышал, – сказал Федор. – Коля!

Капитан не торопился отвечать, держал интригу.

– Правда, Митрич, – сказал наконец. – В Черном озере утонула машина, красная «Тойота». Вытащили в воскресенье, все верно.

– А водитель? – спросил Савелий.

– Водителя не было.

– Как же она утонула без водителя? Он что, выскочил?

– Сколько она пробыла в воде? – спросил Федор. – Что было в багажнике?

– Около двух лет. В багажнике…

– Около двух лет? – воскликнул Митрич. – Как это? И никто не заявил в полицию?

– Заявили. В багажнике были обнаружены человеческие останки.

– Почему в багажнике? – не понял Савелий.

– А что в твоих книжках?

– Убийство? – Савелий был потрясен. – Спрятали в багажник и утопили? Кто?

– Установили, чья машина? – спросил Федор.

– В угоне с двадцать пятого августа позапрошлого года. В багажнике женщина. При ней никаких документов. В машине тоже ничего.

– Это он! – сказал Савелий. – Владелец! Помню, в одном романе…

– Владелец машины тоже женщина, так что вряд ли, Савелий.

– Муж вполне мог! А что, думаешь, не бывает? Любовницу. Или мстил жене!

– Я тебе верю, Савелий, ты с твоим богатым жизненным опытом… Насчет мужа согласен, они вполне могут, но убить любовницу и сунуть в багажник жениного автомобиля… Даже не знаю, Савелий, что сказать. Но мысль красивая. Правда, они были в разводе. Спустя полгода она выехала из города – вышла замуж за шведа.

– Что говорит Лисица? – спросил Федор.

Лисица был старейшим и опытнейшим судмедэкспертом, истиной в последней инстанции и ходячей легендой.

– Предположительно, жертва скончалась от удара острым предметом в правый висок, возраст примерно тридцать – тридцать пять, точнее не получается.

– То есть она не утонула, а была убита?

– Так точно. Воды в легких не обнаружено. В багажник ее положили уже мертвой. В сводках пропавших никого подходящего.

– И что это значит? – спросил Митрич.

– Это значит, что ее никто не искал. Родные не заявляли в полицию.

– Может, она приезжая и заявили в другом городе?

– База общая, смотрим все.

– А может, надо фоторобот? Методом графической реконструкции, я читал.

– Работаем, Савелий, – сдержанно сказал капитан. Помолчав, сказал: – А чего это мы сидим, теряем время? Пиво греется. Митрич, за тебя!

– За вас, ребята!

Они подняли бокалы и чокнулись…

– Надо бы поискать свидетелей, вокруг озера всегда крутятся компании подростков, может, вспомнят машину, – сказал Федор. – Знаю я это озеро, жутковатое место. Там несколько лет назад убили тележурналистку…[2]

– Помню. Твое последнее дело, – заметил капитан. – Тогда ты еще в капитанах ходил.

Всем показалось, что в его голосе прозвучал укор.

– Там со стороны леса каменная платформа под углом, – сказал Федор после паузы. – Если загнать машину наверх, на скорости она слетит в озеро, как с трамплина. Как она стояла на дне?

– Как ты и сказал, кормой к платформе, течения там нет. Как слетела, так и стояла.

– Почему же ее раньше не нашли? – спросил Савелий.

– Больше воды было, вот и не нашли. А сейчас сухо, уровень в озере упал, – сказал Митрич. – И главное, никто этой женщины не хватился! Вот так, живет человек, и нет человека… Ужас! Если до сих пор никто о ней не вспомнил, то уже и не найти следов…

– Найдем, Митрич, не сомневайся. Сейчас Савелий расскажет, что пишут в книжках, Федор намутит что-нибудь из философии… Найдем. Ты тоже бди, может, услышишь что.

– Иногда человек и сам не знает, что ему известно, – заметил Савелий. – Мы смотрим, но не видим.

– Прекрасно сказано! – восхитился капитан. – Предлагаю выпить за тех, кто смотрит и видит!

Они выпили.

– И еще! Надо поискать с водолазом, он не стал бы возиться отдельно с ее вещами, – сказал Федор. – Все там.

Капитан молча кивнул…