– Я спрошу тебя: “А что такое яблоко?”
– Ты начнёшь объяснять, но я не пойму: формы…ботаника… флористика… садоводство… живопись… графика… объём… физика… математика… геометрия… вкус… консистенция… цвет… запах – металлолом понятий и знаний, аксиом и теорем – свалка звуков…
– “Хочешь, я сама объясню тебе, что такое “яблоко”? “Яблоко” – это звукосочетание, вызывающее у нас знакомый образ…
– “А что такое “образ”? – Спросишь ты у меня.
Есть у меня знакомый, который постоянно на меня обижается. Почему? – Не знаю. Судите сами.
Недавно он меня спрашивает: “Я могу пригласить Вас в кино?”.
Я подумала, подумала и решила: наверное может. Что и высказала вслух. Но вот чего я никак не могу понять, так это грандиозного скандала, последовавшего за моим отказом идти с ним в кинотеатр. Но ведь он и не спрашивал меня: пойду ли я с ним…
А на днях он заявил, что решил жениться и добавил: “Вы ничего не имеете против?”.
А что я могла иметь против? Что я ему – мама, папа, бабушка, любимая двоюродная тётя…? Взрослый человек решил жениться и пусть себе жениться. И я ответила, что буду этому очень рада.
И что, Вы думаете, было дальше? Да. Дальше был большой скандал, когда он пришёл с цветами и паспортом и, вдруг, обнаружилось, что в ЗАГС он собирался идти со мной.
Теперь он перестал со мной здороваться. А за что?
Устав от длинных монологов своей Бессонницы я впустила в комнату Ночь.
Она вошла через открытую балконную дверь грохотом шоссе и базарными выкриками круглосуточного киоска и склонилась над моим изголовьем.
Мне стало не по себе под нависшей глыбой, пронизанной россыпями звёзд, тёмно-синей бездны и я притворилась, что сплю.
Ночь улыбнулась моей маленькой хитрости и ласково провела своей прохладной рукой по моему лицу. Мне захотелось потянуться, зевнуть, свернуться калачиком…
А что же Бессонница? Утром, когда проснулся Будильник, её уже не было. Может быть Ночь увела её с собой, чтобы скоротать Время.
Бог един и Имя Его не произносимо.
А звук, сотрясающий пространство подобен клочьям пены в полосе прибоя, что ни есть ни море, ни земля, ни нечто среднее между ними.
Что суть отдельная сущность, но и не имеющая отдельного бытия вне этих двух стихий или не в месте соединения (разъединения) их.
Существуя в их сосуществовании, она и есть, и нет, растворяясь и возобновляясь в каждое новое мгновение.
Где есть человек, там есть и звук-обозначение.
Но там, где Бог – там есть лишь одно Вечное, вне звуков и понятий земного.
Эта сеть была делом всей его жизни. В её хитроумных переплетениях, подчас, не могли разобраться даже самые умные из его сородичей. И сейчас, перебирая каждый узелок, каждую ниточку сети, он был доволен собой. Нет, не зря прожита жизнь.
Каждый день сеть собирала столько добычи, что хватало и ему и всем его собратьям. Прошли те времена, когда ему приходилось по 15-20 раз в день плести новые сети и с болью смотреть, как они разрываются. А, главное, теперь у него были ученики. Восемь учеников. Со временем, они освоят плетение изобретённых им сетей, и тогда голод навсегда покинет эти края.
Он размечтался и, неожиданно для себя, задремал. Разбудило его сильное качание и подёргивание сети. Сердце сжалось от недоброго предчувствия. Обрывая и путая левые сигнальные цепи и тяжёлые ведущие канаты, к нему приближались два чудовища. Он замер от ужаса. Но гиганты его даже и не заметили. А сети больше не существовало. Они прошли через самую середину, через сердце его сети, в один миг уничтожив заботу, муку и радость всей его жизни.
Тяжёлая безысходность сковала всё его тело, каждый суставчик… И, вдруг, в пустоте сознания, мелькнула мысль. Мелькнула острая как молния, на минуту угасла и вот уже вновь забилась, завладела всем его существо, заставила его содрогнуться своею жестокостью и простотою – это была мысль о мести.
Он сплетёт сеть для этих чудовищ. Он сплетёт такую сеть, что им не разорвать. Главное не горячиться, всё хорошо обдумать и найти их наиболее уязвимое место. А возможно, в будущем, им удастся найти применение, может даже оказаться, что они пригодны в пищу… Воодушевлённый новыми мыслями он созвал учеников, и закипела робота…
А здесь неплохая малина – сказал мужчина, выпрямляясь и стирая с лица паутину – только много пауков. Что ж – ответила, смеясь, женщина – наше счастье, что они ловят всего лишь насекомых, представляешь, что было бы, если б они начали охоту на людей?
Сначала появились муравьи. Очень маленькие рыжеватые муравьи, не вызывающие у Жителей ни особых эмоций, ни особого удовольствия.
Столицы, крупные города, городки – постепенно муравьи завоёвывали всё новые и новые форпосты. С ними пытались бороться. Но тысячелетний инстинкт, отлив себя в цепь взаимосвязанных разделений труда и функций, служил надёжной защитой маленьким пришельцам.
В неравных битвах с Жителями гибли фуражиры – добытчики пищи, маточные же гнёзда были сокрыты в глубинах крупноблочного строительства.
Потом начались эпидемии. Странные непонятные эпидемии с тяжёлым исходом.
Высокоразвитая медицина была бессильна. Эта почтенная и почитаемая практическая наука давно уже перешагнула ту черту, когда от каждой болезни знали одно-два, максимум три средства, плюс их различные комбинации.
Техническая революция, введя в оборот миллионы новых средств и названий, оказалась для многих жрецов от медицины блюдом неудобоваримым. Следуя одному из известных законов Исаака Ньютона: “Сила действия = силе противодействия” они выдвинули, в качестве основного медицинского принципа, постулат: организм способен сам справиться с большинством болезней, надо только его долго и правильно уговаривать.
Хотя каждому более-менее разумному существу было понятно, что подоплёкой такого подхода была всего-навсего практика школярства: полный отказ выучить хоть какую-то часть домашних уроков при очень большом общем объёме домашнего задания.
Но эпидемии ширились – организмы, как их ни уговаривали (и все вместе, и каждый по-одиночке), не справлялись. Старая медицина уходила в забвение, новая – только выкристаллизовывалась в узко избранных сферах. Люди умирали.
– Опять эти муравьи! – в сердцах воскликнула Женщина – Сколько это может продолжаться? Ты же обещал мне.
– Но, дорогая, ты же понимаешь, что у меня работа и я не могу отказаться просто так. Ты ведь знаешь, как трудно найти работу биологу. Нам с тобой и так повезло. Большинство моих коллег моют посуду по ресторанам.
– Но мы уже все переболели! Ты хочешь, чтобы наши дети навсегда остались калеками?
– Дорогая, ты знала за что я получаю деньги и была согласна, чего же ты хочешь от меня теперь?
– Но ведь мы уже выполнили программу.
– Не волнуйся. На этот раз муравьи стерильны. Просто, учитывая моё образование, меня попросили выяснить некоторые аспекты их биологии.
– А ты уверен, что это так? Почему же мы все опять болеем?
Мужчина сел, положив голову на руки, и задумался. Да. Муравьи. Маленькие, бездумные исполнители чужой воли. Безопасные и, в общем-то, почти безвредные сами по-себе. И он сам тоже муравей. Маленький человек, не смеющий высунуть голову из под железобетонного нагромождения государственного механизма. И он, как и эти муравьи, никому не желает зла сознательно. Но надо же как-то зарабатывать себе на жизнь.
А потом, эти муравьи… Нет. Об этом думать не надо. И какое ему дело, на что их используют потом? Ведь никто же не задумывается о нём, о маленьком человеке, которому не на что существовать и содержать свою семью.
Он увидел ползущего по поверхности стола муравья и подумал, как просто раздавить, уничтожить это крохотное беззащитное насекомое. “Я, как и ты, всего-навсего фуражир – добытчик пищи – мысленно обратился он к муравью. И я, как и ты, как и любое биологическое существо, хочу жить, да и смерть моя, как и твоя, ничего не изменит.”
Последняя мысль несколько успокоила, приглушив, всё более мучившие его, угрызения совести. И, перед тем как уснуть, он ещё успел подумать, что срок контракта скоро кончается, а полученной суммы хватит на несколько лет передышки. И что может тогда ему удастся, наконец, найти хоть более-менее приличную работу.
Утром Глава Фирмы пригласил к себе в кабинет Директора.
– Что нового по вашим разработкам?
– Всё с точностью до одного часа. Как мы и предполагали, вчера, в 24.00 взаимодействие вызвало у муравьёв новую мутацию, и в пять утра всё было покончено.
– Что ж – Глава Фирмы удовлетворённо откинулся на спинку кресла – готовьте эту партию муравьёв к засылке. Новая Семья готова?
– Да. Только они требуют увеличить сумму вознаграждения по окончании контракта. Хотят купить дом на островах.
– Увеличьте. Похоронное бюро давно уже нарекает на нашу скаредность.
Мы живём вчетвером – я, муж, сын и дочка. Мы с мужем работаем, сын – студент, а дочка учится в пятом классе.
Несколько лет назад, мои мужчины, ввели поочерёдные дежурства на кухне, чтобы высвободить мне время для подготовки диссертации. Но мера оказалась чисто теоретической. Мужа целиком поглощает работа: доработки, подработки, собрания, заседания, совещания…, а сын по вечерам бегает в бассейн. В результате, в те нечастые вечера, когда я занята, Юлька жарит себе яичницу и, усаживаясь перед включённым телевизором, начисто забывает про уроки.
Мне надоело, каждый день, после работы, мотаться по продуктовым магазинам, а затем, нагруженной как вьючный ишак, сломя голову мчаться домой, возиться на кухне, разбираться с Юлькиными уроками, пытаться, хоть как-то, привести в порядок квартиру и только после этого, падая с ног от усталости, ещё полночи сидеть за диссертацией. Тем более, что как бы вкусно ни старалась я приготовить ужин, ни муж, ни сын не ценят этого – вяло ковыряются вилками ссылаясь на усталость.
«Всё! – Сказала я себе – Надо эмансипироваться самостоятельно. Если сам себя не эмансипируешь, никто тебе не поможет».
Утром, я объявила домочадцам, что вернусь домой поздно, поскольку меня попросили провести дополнительные вечерние занятия. Муж тут же отпарировал, что с удовольствием подменил бы меня на кухне, но к его великому сожалению у него вечером семинар.
«Мама, папа, – сказал с искренним возмущением Сашка – не хотите же вы, чтобы я пропускал занятия по плаванию, да ещё чуть ли не перед самыми соревнованиями?!». Мы с мужем переглянулись.
Следующей в «хор» вступила Юлька со своей неизменной арией: «Ну что ж, я опять буду кушать яичницу» – сказала она грустным, покорным голоском, но глаза её при этом сверкали в предвкушении бесконечных телевизионных программ.
Вечером, сидя с подругой в ресторане, мы обсуждали насущные проблемы. Что делать? Как повернуть колесо семейного быта вспять.
И тут!!! Я увидела его. Весь какой-то очень чистенький, подтянутый, ухоженный, он стоял в проходе с товарищем, выискивая, куда бы сесть. Когда наши глаза встретились, мы, как будто пораженные магнетизмом, уже не могли отвести взгляд друг от друга.
Ни минуты не колеблясь, он направился прямо к нашему столику, и я не могла ему отказать. Лангет и картофель фри оставались на тарелке не тронутыми. Я не могла отвести взгляд от своего соседа.
Наконец, он сообразил и пригласил меня танцевать. Во время танца он прошептал мне, что домой мы отправимся вместе. Я как раз обдумывала, что бы такое ему ответить, но неожиданно увидела его остекленевший взгляд устремлённый мне куда-то за спину.
Я обернулась. В дверях какая-то девица висла на нашем Сашке. «Хороший заплыв» – сказал мой партнер. «Да, – поддержала я – лучше, чтобы он нас здесь не видел». Скрываясь за танцующими, мы тихонько расплатились и покинули ресторан.
Дома нас ждала Юлька с несделанными уроками. Она ожидала взбучку и очень удивилась, когда я, ни слова не говоря, села с ней за уроки, а супруг, также молча, пошел на кухню жарить картофель.
Около полуночи явился Сашка. «Где это ты шлялся до сих пор!» – завопил муж. «Мама, папа, – невозмутимо отвечал Сашка – вы же знаете, что я был в бассейне, на занятиях по плаванию». «В бассейне …» начал было муж и, взглянув на меня, осекся.
«Послушайте – сказала я – а не устроить ли нам себе маленький семейный праздник. Сходим куда-нибудь все вместе». «В зоопарк» – съязвил Сашка. «Или в лекторий» – поддержал его муж. «Зачем же – продолжила я – я знаю один уютный ресторанчик…».
В восторг почему-то пришла только Юлька.
– А вот мне, однажды, моряки живую муху подарили, в коробочке. Коробочка в коробочке, а одна стенка прозрачная… и к уху поднесёшь – жужжит.
Я её всем за рыбу показывал: хочешь посмотреть да послушать – тащи рыбу. До двух тонн в день притаскивали. Я уже и своих прикармливать начал.…
А тут один гадёныш любопытный попался: «Не полетит» – говорит – «коробочка маленькая, мышцы крыльев атрофировались… ». Я, дурак, и выпустил. А она два метра пролетела и замёрзла.
Хорошо, что гляциологи холодильник на зимовье оставили. Мы 2 км бежали без остановки и всё-таки спасли муху. Через полчаса открываем холодильник, а она весёленькая такая, летает, жужжит.… Ну, мы холодильник быстренько закрыли, чтобы не вымораживать, да так и оставили её там жить.
– А потом?
– А что потом? Вернулись гляциологи и выключили холодильник. Она и пропала. – Закончил Белый Медведь свой рассказ и побрёл к рефрижератору отдохнуть от жары.
– Врёт он всё – сказала Райская Птица – у нас вон в тропиках уж как холодно бывает, а мухи не замерзают. – И полетела к калориферу погреться.
– Конечно, врёт – подтвердил Старый Сом – в холодильнике всегда холоднее, чем на улице. Меня, икрёнком, в специальном холодильнике перевозили, чтобы не рос, пока жилплощадь не поменяю.
– По-моему, у меня в гостях Белая Горячка – пробормотал себе под нос Сторож Зоопарка и пошел за лекарством на близлежащую точку.
– Каждый борется со своим течением – усмехнулся Воробей и полетел по своим делам.
– Но не каждый пишет при этом такую чушь. – Кто это сказал? – Уж поверьте мне, что не я.
Да и то, с чего бы это я стала на себя наговаривать. Мне нравится.
Нет, ну честное слово, не знаю как вы, а я балдею – клёво написано.
Кузя – полноправный член нашего коллектива, а четыре ноги и мягкий пушистый хвост только усиливают к нему всеобщую симпатию. Кузя тоже любит нас и, временами, не прочь пообщаться.
:)
Вова: Кузя, мур… Кузенька, мурр…Кузечек, мурр, мурр, мурр…
Кузя: Вова, дырр… Вовочка, дырр… Вовичек, дыр, дыр, дыр…
Вова: Кузя, я не понимаю, ты это о чём?
Кузя: А ты о чём?
:)
– Кузя, ты опять игрался с клавиатурой компьютера?
– Мр… няу… Это она со мной игралась. Я просто по ней ходил, а она сама показывала разные картинки и все время меня о чем-то спрашивала…
:)
Кузя попросил нас на день рождения подарить ему сайт в Интернете:
– Кузя, но ведь ты не знаешь английского языка…
– Вы все такие мрумные, ответил Кузя, а не знаете, что «мурр» и «мяу» на всех языках звучат одинаково.
:)
Кузя лежит на компьютере и рассуждает:
В мррофисе все мрработают, кроуме меняу. Для чего они мрработают? Чтобы зарабатывать деньги. А для чего им деньги? Чтобы покупать мрреду для себяу и меняу. Значит яу член коллектива.
А мрр член коллектива, который не работает, но которого все корммяут, это кто? – Начальник. Ммяу!!! Да ведь я же начальник! Как же это я раньше не сообразил. И Кузя, самодовольно мурлыча, погрузился в сон.
:)
Мр… мр… посмертная слава… посмертная слава…
Это когда твои враги превращаются в твоих ближайших друзей, а твоя слава превращается в их гонорар и их знакомство с тобой обрастает подробностями в количестве прямо пропорциональном рынку спроса…
– Кузя, а разве у тебя есть враги?
– Мр… обретаясь в мире животных просто неприлично не иметь врагов.
– Но, Кузенька, большую часть времени ты проводишь в кругу людей.
– Мр… хотел бы я так думать…
:)
– Кузя, смотри, красивая картинка? Такой симпатичный ёжик… А грибы и яблоки на его иголках такие аппетитные…
– Мр… да… интересная интерпретация легенды про сизифов труд.
– Но при чём здесь Сизиф?
– А зачем бы иначе ёж таскал на себе эти бесполезные для него предметы?
:)
– Кузенька, не мешай, видишь я работаю с компьютером…
– Конечно, – обиделся Кузя, – с компьютером тебе интереснее, ведь он делает только то, чего хочешь ты.
:)
– Мрр … – сказал Кузя однажды утром – не помню уже сколько лет я не вспоминал, что у меня есть хвост.
– А что случилось?
– Мррр… сначала я пытался зайти в троллейбус, потом выйти из него, а потом еще и перейти улицу. Мррмяу!!!
:)
– Кузя, почему ты не ловишь тараканов, а только наблюдаешь за ними?
– Мр. Они вызывают у меня ностальгические воспоминания, когда я был таким же стремительным и также беспрестанно шевелил усами.
:)
Кузе дали кусочек колбасы. Кузя съел её, облизнулся и сказал: Мрда… вчерашняя она, конечно, всегда вкуснее… но сегодняшняя все-таки лучше завтрашней…
:)
На праздник мы подарили Кузе картинку: хитро прищурившийся котяра, лежит, притворяясь спящим, а по нему снуют многочисленные мыши.
Кузя как-то странно посмотрел на нас, сел возле клавиатуры компьютера, и вскорости, преподнес нам свою картинку: по огромному мордатому мужику бегают куры, поросята, кролики…
– Кузя, что это? – Спросили мы.
– А это что? – В свою очередь спросил Кузя.
– Кузя, но разве ты не хотел бы жить в доме, который кишит мышами?
– Мр… что-то я не встречал человека мечтающего жить в хлеву или в курятнике.
:)
Соседская собака съела Кузин обед и он многозначительно заметил: Мр…дам м м … обедать надо, когда тебе предлагают, а не когда мрхочется.
:)
– Кузя, сколько будет два умножить на два?
– Мр, это вопрос философский. Если дважды встречаешь одних и тех же двух мышей, то это будет – растяпа. Но если, мрмяу, тебя дважды два раза копают, мрр, то это уже – четыре.
:)
– Кузя, сколько тебе лет?
– Мр… котам столько лет на сколько они выглядят.
– А сколько коты живут?
– Мр. Совсем достали: «сколько?» бывает колбасы, а «живут»: « Как?!»
– Ты давно в стране
– Нет. Я прибыла сюда совсем недавно. Впрочем, не знаю. Мысли мои давно были здесь.
– «Прибыла?» – ты говоришь странно. Прибывают обычно с миссией…
– У каждого есть своя миссия.
– И какая же у тебя?
– Никто не знает своей миссии, часто даже исполнив ее.
– И откуда же ты приехала?
– Я не приехала, я прилетела…
– Не важно. Расскажи мне о своей стране.
– Моя страна – это страна радуг. В ней живут радуги трав и радуги деревьев, радуги птиц, бабочек, стрекоз…, радуги грибов, ягод…
– Да я не о том спрашиваю. Расскажи мне про людей. Как живут в вашей стране люди?
Глаза собеседницы стали тусклыми, а голос удивленным и скучным:
– «Люди?» – Переспросила она, и пожала плечами, – «Люди живут, как и везде, глядя в землю».
Так все-таки съели Красную Шапочку, или нет и почему? Реконструируем ситуацию:
* Волк был сытым. Он уже съел бабушку. К тому же, судя по финалу, он проглотил её целиком, и она ещё даже не начала перевариваться. (К сожалению, технические параметры процесса заглатывания в тексте сказки отсутствуют. Поэтому мы можем предположить, что или бабушка была очень маленькая, или волк очень большой. Но задерживаться на этом не будем, так как не это является предметом нашего исследования).
* Волк явно не хотел съедать Красную Шапочку. В противном случае, он мог бы сделать это ещё при встрече в лесу, когда Красная Шапочка, в ответ на обычное вежливое приветствие «Как дела», начала долго и нудно рассказывать как, куда, зачем и с чем она идёт. Мог он её съесть и в самой избушке в первый же момент, но не сделал этого.
* Волк, не только не стал кушать Красную Шапочку, но даже поспешил спрятаться от неё, притворившись больной бабушкой. (Можно только представить себе с какой поспешностью он рыскал по шкафам в поисках подходящей одежды с такой маленькой бабушки, которую он мог проглотить целиком). Которую он может и съел только потому, что не знал куда деться в лесу от этой назойливой Красной Шапочки.
* Что же наша Красная Шапочка? Что она делает, придя к больной бабушке? Бежит собирать лекарственные травы? Мчится за доктором? Готовит бабушке чай или отвар оздоровительных трав? – Отнюдь! Она садится возле предполагаемой больной и с занудным упорством начинает приставать с дурными вопросами: «А почему у тебя такие ушки? А..? А почему у тебя такие глазки? А..? А почему у тебя такой носик? А …».
* Надо отдать должное справедливости, что тут и не всякая родная бабушка бы выдержала, а не то, что дикий и, в общем-то, совсем посторонний Волк. С одной стороны, не переваренная бабушка в животе, во всех своих нарядах, а с другой, её красавица-внучка со своими бесконечными: «А почему?… А почему?».
* Итак, мы приближаемся к финалу: Что, собственно говоря, сделал Волк?
– Он всего лишь отправил Красную Шапочку, к её собственной бабушке, чтобы она могла задавать ей свои вопросы.
* А дальше? Пришли охотники, убили Волка, вспороли ему живот и оттуда вышли живые(!) Красная Шапочка и её бабушка.
Так за что же убили Волка?
Ребенок жил в городе, где кроме леденцов, никаких других конфет не было. А все леденцы были просто вареным сахаром. Поэтому они были прозрачными и окрашенными во все оттенки коричневого цвета, хотя и имели разную форму.
Однажды он попал в другой город, где его угостили шоколадной конфетой.
– Что это? – Спросил ребёнок.
– Конфета.
– Неправда, зачем вы меня обманываете? Конфеты такие не бывают.
Вот конфета – с этими словами он схватил топазовый кулон стоявшей поблизости дамы, и так быстро сунул его в рот, что никто не успел опомниться.
Результатом оказался сломанный зуб.
Возможно, это был первый шаг к пониманию ребенком, что такое конфета?
И вот теперь Они умирали, абсолютно не готовые к этому. Они не успели переселиться на внутренние планеты системы. Ничто не предвещало Катастрофы, а время жизни Их планеты еще не вышло, оно только начиналось…
– У тебя лущится нос, дорогая – сказал мужчина, и подал жене кепку.
Часть планет системы пси-мегелон была спасена.
– Мама, комдив – это командир дивизии, да?
– Да.
– А главком – это главный командующий, да?
– Да.
– А кто такой блинком?
– Не знаю. Может быть командующий блиндажом?
– Мама, ну как ты не знаешь? Ты ведь сама вчера говорила бабушке: «Первый Блинкомом».
Они познакомились случайно. И в этом не было ничего примечательного. Банальное знакомство двух одиноких людей, пытающихся хоть как-то приспособиться к этому странному миру с его бесконечными противоречиями.
Чем она обратила на себя его внимание, он и сам не понимал: заурядная внешность стареющей женщины, не осознающей свой возраст. Обычная история. Возможно, ему попросту стало жаль её нищенского, с претензией на современность, вида: дешевая бижутерия, видавшая виды обувь…. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять, что это обычная служащая, которая живёт на одну зарплату, постоянно отказывая себе во многих, часто необходимых вещах.
«Что ему от меня надо? – Думала она – он такой молодой, упакованный…».
Некоторое время они просто встречались, гуляли, ходили в кино, в театры, на выставки… Когда он пригласил её к себе домой, она не слишком удивилась и почти сразу согласилась. Где-то там, в глубинах сознания, ещё жил протест, остатки былого пуританского воспитания. Сердце восставало. Но она понимала, что рано или поздно надо перешагнуть эту грань и была благодарна ему хотя бы за то, что он дал ей время привыкнуть, не сделав этого предложения в первый же вечер.
«Зачем я пригласил её – думал он по дороге домой – Я ведь толком даже не знаю: хочу ли её (?). Ладно, проведу с ней эту ночь и расстанемся, в конце концов, я ведь ничего никому не обязан».
Они понравились друг другу. Это было неожиданно и чудесно. Счастье, тоненькое, как паутинка, протянуло им свои солнечные нити. Было странное, незнакомое чувство покоя и стабильности. Мир, со всеми его заботами и проблемами, словно растворился, образовав вокруг них чудесную первозданную пустоту. Слово, звук, движение – всё находило свой отклик, своё понимание. А молчание было так насыщенно нежностью добротой и вниманием, что говорило красноречивее всех слов.
Утро застало их другими людьми. Они были те же и не те. Полнота жизни как бы вошла в них, пробудив новое зрение – зрение Души. Зрение, которое заставляет нас видеть изумительную красоту там, где раньше мы лишь скользили равнодушным взглядом, и улыбаться в самых неожиданных местах, приводя в замешательство и знакомых и случайных встречных. Это было чудесное начало чудесного дня, обещающего долгие чудесные годы.
После завтрака он уехал по делам, а она бродила по двухэтажному особняку: чуть дольше задержалась в библиотеке, удивляясь обилию книг и разносторонности интересов хозяина дома; вдоволь налюбовалась закрытым садом, в котором и теперь, в короткие зимние дни, буйствовал праздник цветения… и, вдруг, наткнулась на запертую дверь.
Это было странно. Запертая дверь диссонировала со всем обликом дома и характером его хозяина.
В доме ничего не запиралось. Золотые запонки, цепочки, брелки, деньги – всё лежало открыто, в хрустальной салатнице, на трюмо… тонкие, ручной работы, сервизы, статуэтки… картины… редкие уникальные книги… и вдруг – запертая дверь.
Она подумала, что, возможно, ошиблась, подёргала дверь ещё и ещё, но дверь всё-таки была заперта.
– И как тебе дом? – Спросил он, возвратившись.
– Понравился. Кроме одной комнаты, которую я не видела. Он странно взглянул на неё и промолчал. И она не решилась развивать дальше эту тему.
Они всё больше и больше влюблялись друг в друга и почти всё свободное время проводили вдвоём. Особое удовольствие доставляли им прогулки по заснеженным паркам, зимняя несуетливость которых резко контрастировала с весёлым гомоном санных горок.
Но её как магнитом влекла закрытая дверь и, оставаясь одна дома, она снова и снова пыталась открыть её. Однажды, она не утерпела и, подведя его к закрытой двери, спросила: «У тебя в доме ничего не запирается, а эта дверь заперта. Почему?».
Он улыбнулся, и улыбка его была какой-то странной, как у человека, который вдруг решил наболевшую проблему и облегчённо вздохнул про себя: «Так ты говорила про эту комнату?». – «Да». Он откровенно рассмеялся и уже хотел отойти от двери, но она удержала его: «Постой. Ты мне так и не ответил».
Он опять как-то странно взглянул на неё, и в его улыбке проскользнула насмешливая таинственность: «О, это очень необычайная комната, но время её открыть ещё не наступило. Она подарила мне самые дивные, самые неожиданные наслаждения. Потерпи и я покажу тебе её – Он прищурился и, поглядев ей прямо в глаза, опять как-то странно улыбнулся – Если ты не разлюбишь меня».
Они провели вместе почти всю зиму, а запертая дверь всё ещё оставалось для неё загадкой. Дверь была стеклянной. Но матовое, расписанное цветными узорами стекло, было непроницаемо для человеческого взгляда и крепко хранило свою тайну.
Однажды, в выходной день, она проснулась раньше обычного, и, не обнаружив Его рядом, спустилась на первый этаж к закрытой двери. За дверью горел свет! Она потянула за ручку, но дверь не поддавалась. Она уже хотела окликнуть его, но ужасный металлический скрежет заставил её отшатнуться. По дверному стеклу мелькнула тень, ещё и ещё и она явно различила массивные качающиеся цепи. Из-за двери снова донёсся скрежет, визг плохо смазанных, трущихся друг о друга металлических поверхностей. А затем стекло двери обозначило его силуэт, и раздался звук отпираемого замка.
Она хотела уйти, но не успела и прижалась к стене в конце коридора. Он вышел, поставил на пол лоток с инструментами, запер двери и … тут увидел её. – Ты уже встала? – Спросил он. И в его голосе ей послышалось плохо скрытое неудовольствие.
Она почувствовала себя неловко, словно собачка, стащившая кусок хозяйской колбасы и застигнутая на месте преступления. Это было стыдно и унизительно. От растерянности она ничего не ответила ему, а встретившись с ним взглядом, опять прочитала в его глазах снисходительную насмешку. – Потерпи, скоро ты войдёшь в эти двери. – Сказал он. И слова эти показались ей зловещими.
Теперь она всё чаще и чаще заставала его за запертыми дверями. Оттуда доносились какие-то непонятные почавкивания, хрипы, стоны, скрежет металла, а на стекле проступали странные тени цепей, топчанов, крестов, реек….
И звуки и тени пугали её. Всё это напоминало ей пыточные камеры средневековых монастырей. Ей казалось, что из-за двери тянет сыростью, холодом и ужасом. Она физически ощущала холодный ветер, рвущийся оттуда. А он выходил из-за дверей усталый, измотанный, но довольный и глаза его при этом светились тайным, пугающим предвкушением.
Страх рождал настороженность, а настороженность – ещё больший страх. Всё будило в ней ужас: его восторженный, полный страсти, взгляд; слова; ласки – во всем виделся какой-то тайный, скрытый смысл. Она стала бояться поворачиваться к нему спиной, засыпать возле него… Она не могла больше любить его.
А он, перестав возиться за запертой дверью, стал ещё нежнее и внимательнее. Страсть его, казалось, не знала предела. Он стелился перед ней, как мальчишка, впервые познавший истинную глубину чувств. Но всё это только усиливало её страх и подозрительность. Долго так продолжаться не могло. И однажды, после работы, она не вернулась к нему.
Он звонил, пытаясь выяснить, что произошло. Она отмалчивалась. Она боялась его и боялась ему сказать, что боится. Он встретил её, когда она возвращалась с работы:
– Что произошло? Почему ты оставила меня? Я чем-то тебя обидел?
Она молчала, опустив голову.
– Что же ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь.
– Мне пора домой.
– Ты… ты больше не любишь меня?
Я бы тоже хотела это знать – подумала она. В ней боролись два одинаково сильных желания: утонуть в его губах и всё забыть и бежать от него без оглядки.
– Но я могу хотя бы пригласить тебя на кофе?
Почему бы нет – подумала она – Что он мне может сделать в кафе? Не потащит же он меня к себе силой. А ведь я почти хочу этого…. Как мне хочется быть с ним… если бы не эта ужасная комната…. Но нет, он не может быть садистом…. А почему нет? Внешность обманчива…. Иначе, зачем эти цепи, кольца, топчаны…и эти таинственные улыбки и взгляды… Её уже била крупная дрожь.
– Ладно – сказала она вслух – в кафе, так в кафе.
Тихая спокойная музыка. Ласковые любимые глаза. Нежные, осторожные касания. Всё вокруг растворилось и отступило. Она словно вернулась в те, первые дни, их знакомства. Завороженная его близостью, она не обратила внимания, что из кафе они направились к его дому.
Опомнилась она только в прихожей, когда он наклонился, чтобы помочь ей снять туфли. Её прошиб холодный пот. А он, словно подслушав её мысли, сказал: «Не сейчас. Утром. На восходе солнца»
Нет. Всё-таки она любила его. Любила каждой клеточкой своего тела. «Я убегу. Я убегу ночью – думала она – ещё немного побуду рядом с ним и убегу». И, неожиданно для себя, уснула.
Проснулась она от поцелуя. – «Просыпайся, родная, – сказал он – солнце уже почти встало». Она вздрогнула и открыла глаза. Солнечный свет заливал комнату, а он стоял над ней и широко улыбался той странной, предвкушающей, улыбкой и глаза его были полны неутолённой страстью.
Ужас обуял её. Мысли заметались из стороны в сторону как дикие кони, которых пытаются заарканить, загнав в загородку: «Проспала… Уже не уйти… Что…Что делать… Что же теперь делать? – И вдруг холодная решимость пронзила её тело новой дрожью – Я убью его! Я убью его прежде, чем мы войдём в эту проклятую комнату!». Она почувствовала, что холодеет.
– Я сейчас – Сказала она. Зайти на кухню и взять нож было делом одной минуты.
Она подошла к двери, когда он вставлял ключ в замочную скважину. Услышав её шаги, он обернулся. Это был всё тот же странный взгляд, взгляд, который так пугал её, взгляд в котором смешивались таинственность и предвкушение. – Сейчас, дорогая, ещё одна минута – Произнёс он, и голос его дрожал от возбуждения. Он опять повернулся к замку.
Ноги подгибались и почти не слушались её. Тело прошибал холодный пот. Била дрожь. – «Бежать… бежать… бросить всё… бежать. Но как? Поздно. Он уже не выпустит. Поздно. И если я не сделаю этого сейчас, потом и это будет поздно.… Нет… Выхода нет…». Нож вошёл в его спину вместе со щелчком открывающегося замка. Он повернулся, пытаясь что-то сказать. Его глаза были полны недоумения и боли. Горлом пошла кровь, и он упал на пороге распахнувшейся двери
Дохнуло свежим весенним ароматом, и она увидела внутренний дворик, освещённый первыми лучами апрельского солнца.
Под кружевным металлическим навесом со стеклянными вставками, играющими всеми цветами радуги, стояли легкие деревянные кресла и столик. Чуть поодаль – небольшой резной диванчик и чудесные, сверху донизу украшенные цветами, качели. Напротив входа, почти во всю длину двора, были высажены маргаритки и анютины глазки, складываясь в буквы и слова: «Дорогая, я так люблю тебя! Так безумно люблю!».
Она вновь и вновь перечитывала эту фразу, и дикий крик застревал в её горле, не в силах вырваться наружу. Ноги её подкосились и она опустилась на пол, даже не заметив, что села в лужу его крови.
Из скворечника, что висел среди прекрасных бело-розовых цветов распустившейся магнолии, выпорхнула птица и завела свою весеннюю песню. Солнце поднялось ещё выше. Его лучи коснулись какой-то неизвестной ей точки и, внезапно, посреди клумбы в центре дворика, забили весёлые искрящиеся фонтанчики.
Было уже темно, когда она заставила себя подняться. Она прошла в холл, набрала номер телефона полиции и сказала: «Я убила человека».
И это были последние слова в её жизни.
Ведущий: Ганс Христиан Андерсен «Белые лебеди». Далеко далеко, в той стране, куда улетают на зиму ласточки, жил король. У него было 11 сыновей и одна дочка – Элиза…
Разговор мальчиков: – Скажи, сегодня лучше я стрелял? (лук и стрелы)
– Конечно, 8 раз из 10 попал.
– А завтра может 10 попадешь.
– Коль снова по соседке не вздохнешь.
[Ребята смеются и тут видят печально сидящую сестру и примолкают]
– Элиза, милая, взгляни, что я принёс,
Какой букет нашёл я среди роз (подает розу)
– Сестрица, милая, что ты не весела?
– Ведь нынче праздник, свадьба в нашем доме…
Элиза [вскакивая и качая головой]:
– Ой, братики, ведь мачеха так зла…
Не спать бы нам сегодня на соломе.
[Дети собираются тесной кучкой и прижимаясь, обнимаются. Входит мачеха в наряде для верховой езды. У неё в руке кнут]
Мачеха- Ах вы бездельники. Ужо я справлюсь с вами.
Хлопочут свадьбой все, загружены делами.
А вы что ж, новой матери не рады?
[Хватает Элизу за руку и так толкает ее, что девочка почти падает]
– А ну-ка к девкам марш, готовить мне наряды.
[Оборачивается к мальчикам]
– А вы на кухню, по дрова, по воду…
[Хватает с резного инкрустированного столика книжку и швыряет ее в камин]
– Ишь завели, читать книжонки, моду.
Я скоро приспособлю вас к работе,
[Щелкает кнутом]- Вы живо у меня науки все пройдете.
[Выходит]
Элиза- Что я сказала?! Дети короля,
кнутом нас погоняют как коня.
Ой, братцы милые, что делать, как нам быть?
Задумала нас мачеха сгубить.
Мальчики- Отцу расскажем…
– В гневе он свиреп…
Элиза- Отец влюблён, а от того и слеп.
Король- Элиза, дочка, что случилось?
Всегда румяна, весела,
Теперь бледна и похудела…
[Он протягивает к дочери раскрытые руки и хочет подняться с кресла, но королева осаживает его властным движением руки]
Королева- Дочь Ваша в замке все жила
И в самом деле заболела.
В деревне надо ей пожить,
Да я уже договорилась…
[Появляется крестьянская чета, кланяется]
Крестьянин- Войти позвольте, Ваша Милость?
[Элиза кидается к подножию трона]
Элиза- Отец!
Король- Так надо, стало быть.
Твоим здоровьем пекутся.
Королева, в сторону- И не успеешь обернуться,
Одна я буду здесь царить.
[Слуги отрывают плачущую девочку от подножия трона и крестьяне уводят её, тихонько уговаривая]
Мальчики- Жестоки мачехи капризы…
– Она гневится всякий час…
– Как пусто дома без Элизы…
– Отец не хочет видеть нас…
– Мне так хотелось бы учиться…
– Все книги мачеха сожгла…
– А если нам не подчиниться?
– Ведь не убьёт же нас она!
[В комнату врывается мачеха]
Мачеха - Вы снова здесь?
Мальчики – Да, мы, как видишь, здесь.
– И будем здесь, покуда царство есть!
[Мачеха злорадно усмехается и подымает, привязанный к поясу, большой черный веер]
Мачеха – Что ж, помечтайте, ваш не долог срок,
Я скоро преподам вам свой урок.
[Взмахивает веером] – Раз слушаться меня вы не хотите
Так станьте птицами, вон из дворца летите!
[Мальчики распускают белые крылья и, трубя, «улетают» со сцены через зал].
Ведущий- И лебедями стали дети,
И полетели над полями,
Над реками и над лесами
И скрылись рано на рассвете.
Король [вздыхая]- Мне год от года тяжелей,
– Как пусто в доме без детей.
Мачеха [злорадно]- Что делать, если сыновья,
Твои, покинули тебя.
Король [встает из-за стола и обращается к слугам]
– Что ж, если нет здесь сыновей,
Доставьте дочку мне, скорей!
Мачеха [ поднимаясь с кресла, сначала тихо, сама к себе, а затем громко, в зал, сотрясая руками]- Вот этого не будет! Нет!
Не зря терплю я столько лет:
Мои дороженьки узки,
Ты в них зачахнешь от тоски!
Где свет сиял – там будет тьма!
Здесь будут холод и зима!
Здесь птиц не будет, чтобы петь!
Ручьёв не будет, чтоб звенеть!
Здесь буду Я! И только Я!
И чернь, чтоб ублажать МЕНЯ!
Элиза - Я дома! Дома! Наконец!
[Оборачивается к слугам]- Скорей скажите, где отец?
Мачеха- Не стоит, детка, торопиться.
С дороги надо бы умыться.
[Вносят бочку с водой. Элиза умывается и не видит, что мачеха бросает в воду трёх жаб, приговаривая]
– Помощницы мои и слуги,
Не откажите мне в услуге:
Девчонку сделайте ленивой,
Тупой, уродливой, строптивой…
[Жабы, касаясь воды, превращаются в прекрасные цветы]
Мачеха [сначала в сторону]
– Не помогает колдовство,
Так обойдёмся без него.
[а затем обращаясь к Элизе] – Давай-ка кожу смажем кремом,
Слегка обветрилась она.
Тебе пойдет волос волна,
Бегущая в кипенье пенном…
[Мачеха мажет Элизу соком грецкого ореха и путает её волосы. Элиза настолько счастлива, что она уже дома, что забывает о коварстве мачехи и не подозревает как выглядит. Входит король, Элиза бросается ему навстречу]
Элиза Отец!
Король - Прочь от меня! Кто это? Прочь!
[Слуги тащат Элизу вон из комнаты]
Элиза Отец! Отец! Я – твоя дочь!
[Выброшенная из дворца, Элиза идёт по лесу, плачет и тихонько поёт]
О, как мы счастливы были,
Не ведая о том.
Потоки счастья и любви
Переполняли дом.
А нынче я бреду одна
И некому спросить:
Сыта ли я, иль голодна…
О, как мне дальше жить.
Когда бы матушка моя
С небес могла взглянуть,
И пожалела бы меня,
И указала путь.
Но нынче я бреду одна
И некому спросить:
Сыта ли я, иль голодна…
О, как мне дальше жить.
Элиза О! Матушка! Матушка! Глянь на меня!
На дочку свою погляди!
Я – бедная нищая – дочь Короля,
Не знаю, что ждёт впереди.
Исчезли, как призраки, братья мои.
Их след не найду я нигде.
Хоть взгляд свой, молю я, на нас обрати.
О! Кто нам поможет в беде?!
Я Богу молилась все ночи и дни,
Что в доме крестьянском жила…
О, братики, где вы? Родные мои,
Куда вас судьба завела?
О! Матушка! Матушка! Как же мне быть?
Куда мне идти и кого мне молить?
[Она сворачивается калачиком и засыпает]
Мать Элизы
Ох, дети милые, в какой недобрый час,
В какой недобрый день оставила я вас.
Я вам хотела счастья и добра,
А мачеха прогнала со двора.
Хоть над собой не властна больше я,
Но к детям неизбывная любовь
Вернула мне былую силу вновь
И я пришла, преграды все пройдя.
Мужайся, дочка, всё в твоих руках.
Тебя ждут и страдания, и страх,
Тяжёлый, нудный, каждодневный труд…
– Не справишься – сыны мои умрут.
Элиза
– Ах, матушка, что делать, говори!
Мать Элизы
– Смотри дитя! Внимательно смотри!
[За занавесом опускаются белые птицы. Двойник Элизы набрасывает на них рубахи и они превращаются в парней]
– Сумела мачеха ребят заколдовать.
В птиц белых превратила их она.
Ты спрясть рубахи с крапивы должна,
Тогда сумеешь с них заклятья снять.
Но чтоб исполнился завет нелегкий мой,
На время, девочка, должна ты стать немой.
И если слово хоть произнесёшь,
Ты этим братьев в тот же миг убьёшь.
Элиза, девочка, прости меня, молю,
Что ношу матери тебе передаю.
[Призраки исчезают. Утро. В пещеру проникают лучи солнца и будят Элизу. Она обнаруживает лохань с водой и пучок крапивы]
Элиза Ах, матушка, ты впрямь со мной была,
Так значит я не зря тебя звала.
[Элиза принимается за работу. Она мнет, замачивает крапиву, ссучит нитки и вяжет рубахи: одну, вторую, третью… Она молчит, но из-за сцены доносится её песня]
Песня Элизы Хоть тяжек труд и руки в кровь,
Всё победит моя любовь.
Ведь если только сдамся я,
Погибнут братья без меня.
Мне уменье дарит любовь.
И терпенье дарит любовь.
Превозмочь я должна и страданья и боль,
А иначе, какая же это любовь?!
Милых братьев должна я спасти.
Им рубахи с крапивы сплести,
Чтобы белые птицы смогли, наконец,
Облик истинный обрести.
Мне уменье дарит любовь.
И терпенье дарит любовь.
Превозмочь я должна и страданья и боль,
А иначе, какая же это любовь?
[Слышен звук охотничьего рожка. Возле пещеры появляется молодой король со свитой]
Молодой Король – Кто эта девушка? Прекрасна и нежна
По свите проходит шепоток – Кто? Кто? Кто Она?
Один из свиты – Никто не ведает откуда здесь она.
Молодой король – Такая хрупкая, одна, среди зверей.
Поедет во дворец! В лесу не место ей!
[Упирающуюся девушку сажают на лошадь и насильно увозят]
Молодой корольЯ знаю, тебе не привычно у нас,
Но вот, посмотри, здесь почти как в лесу,
О, милая, ты улыбнулась тотчас,
Проси, чего хочешь, я всё принесу.
Зачем ты мне руки целуешь, маня?
Я сам тебе руки готов целовать…
Согласна ли стать ты женой для меня,
Чтоб взглядом лучистым мне жизнь озарять?
Зачем же, стыдливо, ты спрятала взгляд?
Ведь «Да!» всё ж успели глаза мне сказать.
[К слугам и свите] Готовить невесте на свадьбу наряд!
В три дня всех друзей и соседей созвать!
– Что-то непонятное сталось с королём.
– Подобрал немую он…
– Нищенку при том.
– Сделал королевою.
– Только ночь придёт…
– Та бегом на кладбище и крапиву рвёт.
– Энто всё не просто так…
– Энто – колдовство…
– Ведьма.
– Чёрной магией завлекла его.
– Вон, опять колдует…
– Через то дождит…
– И приплоду нету…
– Пашня не родит…
– Всё она, злодейка, портит урожай.
– А каким богатым прежде был наш край.
– Так чего ж мы терпим?
– Сжечь! И все дела!
– Пока нас самих с земли ведьма не свела.
Молодой король – Жена моя, скажи хоть что-нибудь,
Страданье разрывает мою грудь.
Голоса толпы - Король несчастный.
– Он сошёл с ума.
– А может сумасшедшая она?
– Всё тело от крапивы в волдырях…
– А руки, посмотрите, просто страх…
– Притворство это всё, не больно ей.
– Не вяжет, порчей путает людей…
– Зачем же зелье ведьмино везут?
– Так вместе с ней и след её сожгут.
[Элиза, прижав к себе рубахи, продолжая плести, всходит на костёр. Палач подносит факел. Но на площади появляются белые птицы и все застывают на месте. Элиза набрасывает на птиц рубахи]
Элиза - О, братики, родные вы мои,
Как долог и тяжёл был этот путь.
Теперь-то я смогу передохнуть…
– Мой милый муж, прости меня! Прости!
[Она падает на руки возмужавших братьев. Там, где факел коснулся хвороста распускаются прекрасные алые цветы]
Голоса толпы - Что это? – Что? – Скажи, что это было?
– Вы слышали? Она заговорила.
– Ты видел: лебеди в парней оборотились?
– Так вот на что рубахи ей сгодились.
– Назвала: «братьями»…
– Что ж, братья хоть куда.
– А ты бубнил, что «ведьма»
– ерунда…
– Выходит для добра она крапиву рвала…
– За доброту свою едва не пострадала…
– Поди ж ты, крапива, кто бы подумать мог…
– А мы хотели сжечь… Спасибо не дал Бог!
Ведущий- На то она и сказка, что в конце
Она всегда счастливей, чем в начале.
И правдолюбец в ней всегда в венце,
А злоба и обман – всегда в опале.
Но сказка – не обман, она – мечта
О жизни, где царят любовь и доброта.