Отрава

Глава 2

Когда они, пройдя через холл, поднялись в канцелярию, то услышали лишь короткие гудки отбоя.

— Я велел ей не вешать трубку, — разозлился Мисколо. — Я сказал, что это полиция и что она не должна вешать трубку.

— Ну-ка, попробуй еще раз, — сказал Уиллис.

Карелла нажал на кнопку повторного набора. Раздался гудок, еще один, еще, еще...

— Алло?

Женский голос. Тот самый, что и на автоответчике.

— С вами говорит детектив Стив Карелла. Восемьдесят седьмой участок. Это Мэрилин?

— Послушайте, какого черта?..

— Я провожу расследование...

— Пошел ты, — произнесла женщина и повесила трубку.

Карелла уставился на телефон.

— Опять повесила, — вздохнул он и тут же вновь нажал на кнопку повтора.

Женщина сняла трубку и, не дожидаясь ответа, крикнула:

— Оставьте меня в покое, слышите?

— Мэрилин, — сказал Карелла, — я полицейский детектив, мой номер 714-5632...

— И как же ты действуешь? Вынюхиваешь? Узнал по автоответчику мое имя?

— Вот именно, — ответил Карелла. — Я работаю в восемьдесят седьмом участке, и этот звонок вполне обоснован. Я использовал кнопку повторного набора...

— Что использовали?

— Вам знаком человек по имени Джером Эдвард МакКеннон?

Наступило молчание.

— Он что-то натворил?

— Вы его знаете? — спросил Карела.

— Да. Что случилось? Он не?..

— Вы не можете сообщить нам свое полное имя?

— Мэрилин Холлис.

— Будьте добры, дайте свой адрес.

— Зачем он вам?

— Нам бы хотелось поговорить с вами, мисс Холлис.

— О чем?

— Вы сейчас дома?

— Да, да. Послушайте, что?..

— Так какой у вас адрес?

— Харборсайд 1211. Вы не могли бы сказать, какого черта?..

— Мы будем у вас через десять минут, — сказал Карелла. — Ждите.

Улица Харборсайд Лейн, находившаяся на участке 87-го участка, была районом, не столь приятным, как Силвермейн Овал, но тем не менее вполне приличным, особенно если учесть остальную территорию, подведомственную этому участку. Овал, как все его называли для краткости, располагался в центре района Силвермейн, неподалеку от парка и роскошных домов, выходящих на реку Харб. Отсюда дорога шла вниз, как в прямом, так и переносном смысле.

Стем представлял собой довольно пестрый квартал, застроенный по краям магазинчиками, ресторанами, кинотеатрами, а теперь еще и массажными салонами. К югу от него шла Эйнсли-авеню, а затем Калвер, обе эти улицы, казалось, подтверждали теорию американского «плавильного тигеля», поскольку здесь жили и правоверные евреи, и ирландцы, и итальянцы, не желающие уступать перед напирающими чернокожими и пуэрториканцами. Территория, подвластная 87-му участку, становилась все более разношерстной и убогой по мере того, как разрасталась к югу в сторону Мейсон-авеню, где трудились уличные проститутки, возмущенные тем, что массажные салоны передвигались к северу, тем самым посягая на их исключительные права на древнейшую из профессий.

Харборсайд Лейн находилась за Силвермейн-роуд, выходила на реку Харб, и оттуда также открывался прекрасный вид на небоскребы на противоположной стороне реки, принадлежащей уже другому штату. Это была довольно широкая улица, вдоль которой выстроились некогда роскошные особнячки из темного песчаника. Стены домов, где поселились теперь молодые и честолюбивые люди, были покрыты всевозможными надписями.

Казалось, что эти надписи сделаны кириллицей. Можно было подумать, что находишься в России — только вот в России на стенах домов не пишут, если только не хотят отправиться на отдых в Сибирь. Авторы надписей называли себя «писателями». Впрочем, для всех оставалось тайной, что именно они пишут, поскольку разобрать эти каракули было совершенно невозможно. Недавно принятый закон обязывал тщательно регистрировать продаваемое количество аэрозольных красок. Однако за выполнением этого закона никто не следил, и «писатели» продолжали писать, хотя никто их творений и не понимал. Творцы этих надписей, вероятно, рассчитывали получить Нобелевскую премию.

Дом 1211 по Харборсайд Лейн, стоявший в ряду коричневатых зданий, также был украшен неразборчивыми надписями. От чугунных ворот справа от дома тянулась дорожка к гаражу, находящемуся где-то на расстоянии метров пятидесяти от тротуара. Ворота были заперты на висячий замок. Окна первого и второго этажей были прикрыты декоративной чугунной решеткой, а вдоль крыши над третьим этажом виднелась колючая проволока. На табличке у дома значилось только одно имя: «М.Холлис». Очевидно, она и занимала все три этажа. Уиллис позвонил.

Никакого ответа.

— Думаешь, она сбежала? — спросил он и еще раз нажал на кнопку звонка. Динамик ожил.

— Да? — произнес женский голос.

— Мисс Холлис? — спросил Уиллис.

— Да?

— Это полиция. Мы только что вам звонили...

— Да. Заходите, — пригласила она.

С металлическим скрежетом дверь отворилась. Сопровождаемые жужжанием домофона, копы прошли в дом и остановились перед деревянной дверью, ведущей во внутренние помещения. На двери тоже красовалась медная табличка со словами «МЭРИЛИН ХОЛЛИС». Ниже находилась кнопка звонка. Уиллис нажал на кнопку. Дверь, очевидно, была довольно массивной, поскольку они не слышали звонка.

Им открыла женщина лет двадцати шести — двадцати восьми, высокого роста, с длинными светлыми волосами, сердитыми голубыми глазами и бледным, как молоко, без намека на румянец лицо. На ней была мешковатая синяя мужская кофта крупной вязки, белая футболка и голубые джинсы. Белая лошадка, бледный наездник, — подумал Уиллис, интересная бледность.

— Документы, — без всякого выражения произнесла она.

«Эта — из местных», — решил Уиллис.

Карелла показал ей значок и удостоверение.

— Мне надо уходить, — сказала она, возвращая ему корочки. — Так что давайте побыстрее.

Женщина вежливо проводила их в гостиную, чем еще больше подчеркнула свое раздражение. Прихожая и гостиная были отделаны панелями из красного дерева, на потолке скрещивались толстые дубовые балки. Комната, обставленная в викторианском стиле, выглядела чрезвычайно изысканной. На мгновение Карелла как бы перенесся в те времена, когда люди жили в роскошных домах, еще не исписанных дурацкими надписями.

— Миссис Холлис, — начал он, — не могли бы вы сказать нам, не разговаривали ли вы прошлой ночью или вечером с мистером МакКенноном?

— Нет, не разговаривала, — ответила она. — И была бы чрезвычайно вам благодарна, если бы вы мне сообщили, в чем, собственно, дело. Вы позвонили, когда я одевалась, и ничего не объяснили...

— Он умер, — сказал Карелла.

Голубые глаза широко раскрылись.

— Что? — выдохнула она.

— Мне очень жаль, но...

— Господи, что вы такое говорите? Джерри? Умер? Что?

— Мне очень жаль.

— Господи, что же случилось?..

Голубые глаза распахнулись еще шире. Они выражали явное потрясение. Может быть, даже чересчур явное.

— Как? — спросила она.

— Пока еще не знаем.

Он говорил неправду, однако нигде не написано, что коп должен быть откровенным со свидетелем.

— Его убили? — произнесла Мэрилин. — Вы полицейские, значит, в дело вмешалась полиция, вы не пришли бы сюда, если он просто умер во сне.

— Нет, он не умер во сне.

— Так что — его застрелили, зарезали, сбила машина?

— Мы узнаем о причине его смерти только после того, как получим данные вскрытия, — сказал Карелла.

Иногда им говоришь все, что знаешь сам, иногда ничего не говоришь, а иногда — вот как сейчас — сообщаешь ровно столько, чтобы заставить перехватить мяч и лететь с ним по полю. Казалось, она перебирает любые возможности и, напрягая извилины, изображает из себя сыщика-любителя, — этакая услужливая маленькая мисс Холлис, правда, не такая уж маленькая со своим ростом более ста семидесяти сантиметров. Однако они не забывали, что именно ей Джером МакКеннон звонил последний раз в своей жизни.

— Когда это случилось? — спросила она.

— Сегодня утром.

— Где?

— В его квартире.

— Вы нашли его?

— Его обнаружила уборщица.

— В какое время?

— Около девяти, — сказал Карелла.

— Вы хорошо его знали? — спросил Уиллис.

— Так, значит, это все-таки убийство? — проговорила она.

— Никто не говорит, что...

— Нет? Тогда почему вам надо знать, хорошо ли я его знала?

— Потому что последний звонок был им сделан вам.

— И какое это имеет значение, если его не убивали?

— Могло быть и самоубийство, — Уиллис решил дать ей еще одну наживку. А вдруг она ухватится за нее и начнет распространяться о такой возможности. Но она категорически отвергла подобное предположение.

— Джерри убил себя? Это совершеннейшая нелепость.

— Почему вы так считаете, мисс Холлис? — спросил Карелла.

— У него было все — интересная внешность, новая работа...

— И чем он занимался? — поинтересовался Уиллис.

— Он был вице-президентом фирмы «Истек Системз», занимался маркетингом.

— А что это за фирма? — спросил Карелла.

— Системы безопасности.

— То есть фирма производит оборудование, защищающее от квартирных взломщиков?

— Да, радиотелеметрия, цифровой контроль. Не только против воров, но также и от пожаров, мороза... короче говоря, самые разнообразные системы охраны.

— Она находится здесь, в городе?

— Да, на авеню Джей.

— Вы говорили что-то о новой работе?

— Сравнительно новая. Он пришел туда вскоре после того, как мы познакомились.

Ну вот, наконец-то добрались.

— И когда это произошло, мисс Холлис?

— Незадолго до Рождества.

Уиллис начал мысленно прикидывать. Сейчас конец марта. Примерно три месяца.

— И с тех пор вы встречались?

— Да.

— Вы не могли бы сказать нам, хорошо ли вы знали его?

— Это эвфемизм?

— Не понимаю.

— Я полагаю, вы хотите спросить, не спала ли я с ним?

— Так как?

— Да. Хотя это тоже эвфемизм.

Уиллис решил дома посмотреть в словарике слово «эвфемизм», чтобы убедиться, что он понял его правильно.

— Не могли бы вы сказать нам, это были серьезные отношения? — спросил он.

Мэрилин пожала плечами.

— Что вы считаете серьезными отношениями?

— А что вы считаете серьезными отношениями?

Она опять пожала плечами.

— Иногда нам было очень хорошо вместе, — сказала она.

— Он был единственным мужчиной в вашей жизни?

— Нет.

— Значит, это не было серьезно.

— Если серьезные отношения означают признания в вечной любви и предложения руки и сердца, то тогда их нельзя считать серьезными. Возможно, под серьезными отношениями вы понимаете именно это, я же считаю по-другому. — Она помолчала. Затем продолжала: — Он нравился мне, очень нравился. Нам было хорошо вместе. Мне очень жаль, что он умер.

— Мисс Холлис, — спросил Карелла, — когда вы в последний раз говорили с мистером МакКенноном по телефону?

— Где-то на прошлой неделе.

— Вы не могли бы вспомнить, когда именно?

— По-моему, в четверг.

— Это он вам позвонил? Или вы звонили ему?

— Он мне.

— И после четверга он вам больше не звонил?

— Нет.

— Вы были дома вчера вечером?

— Нет. Я уезжала на выходные.

— Да? А куда?

— Думаю, это вас не касается.

— Вы не могли бы сказать, когда вы вышли из дома?

— А зачем вам?

— Это могло бы помочь определить точное время смерти мистера МакКеннона. Нам известно, что последний звонок из квартиры на Силвермейн Овал был сделан сюда, в ваш дом. Если бы мы смогли...

— Как вы это узнали?

— У его телефона есть кнопка повторного набора. Последний набранный номер регистрируется в памяти аппарата. Вполне возможно, хотя и сомнительно, что последний звонок он сделал именно в четверг. Скорее всего, он все-таки пытался связаться с вами после этого. Возможно, вчера вечером. Или даже сегодня рано утром...

— Меня не было дома с пятницы.

— И когда вы уехали?

— Около половины шестого.

— А когда вернулись? — спросил Уиллис.

— Полчаса назад. За минуту до того, как зазвонил телефон.

— Значит, где-то часа в четыре?

— А вы не собираетесь спросить меня, с кем я уезжала?

— Разумеется, если вы захотите ответить.

— С человеком по имени Нелсон Райли.

— Благодарю вас.

Девица начинала раздражать Уиллиса. Возможно, из-за того, что уж чересчур вызывающе держалась. Ее никто ни в чем не обвинял — по крайней мере пока. Но она держалась исключительно враждебно, как будто была убеждена, что если не будет соблюдать осторожность, то ее тут же отправят в тюрьму. Иногда подобным образом ведут себя люди совершенно невиновные. А иногда преступники.

— Если я вас правильно понял, вы пришли сегодня домой где-то в районе четырех? — спросил Карелла.

— Да, около четырех, — ответила Мэрилин.

— Вы говорили, что встречаетесь и с другими мужчинами? — сказал Уиллис.

— Да.

— И со многими?

— Какое это имеет отношение к убийству Джерри?

— Или к самоубийству — все может быть, — покачал головой Уиллис. — Так со сколькими?

— Ой, пожалуйста не надо. Никто из моих друзей не убивал Джерри.

— Откуда вы знаете?

— Потому что никто из них даже не знал его.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно. У меня нет привычки рассказывать Тому или Дику о Гарри.

— Так сколько Томов, Диков и Гарри у вас было? — продолжал настаивать Уиллис.

Мэрилин вздохнула.

— В настоящее время я встречаюсь с тремя-четырьмя мужчинами.

— А поточнее? — сказал Уиллис. — С тремя или четырьмя?

— Если считать Джерри, то с четырьмя.

— Так, значит, остается три.

— Да. Если вы имеете в виду, не сплю ли я со всеми ними, то отвечу, что иногда.

— Не могли бы вы дать нам их имена и адреса? — попросил Карелла.

— Зачем? Вы хотите их впутать в это дело?

— Человек погиб...

— Я это понимаю. Но ни я, ни мои друзья...

— Мы были бы очень благодарны, если бы вы нам сообщили их имена и адреса.

Мэрилин снова вздохнула, подошла к секретеру в углу комнаты, вынула из него адресную книжку и стала выписывать имена и адреса на листок бумаги. Карелла пробежал по списку глазами, сунул его в карман и затем спросил:

— Вы еще не включали автоответчик, когда вернулись домой?

— Я только собиралась это сделать, — сказала Мэрилин. — Но затем полиция начала звонить через каждые три минуты.

— Вы не могли бы включить его сейчас? — попросил Карелла.

Она подошла к магнитофону, стоящему на столе, и нажала кнопку.

Уиллис раскрыл записную книжку.

— Привет, Мэрилин, — произнес женский голос, — это Диди. Позвони мне, как сможешь, хорошо?

В своей книжке Уиллис отметил «Диди».

Щелчок, гудок, затем другой голос.

— Мисс Холлис, говорит Хэдли Филдз из «Меррил Линч». Позвоните мне, пожалуйста.

Уиллис записывал: «Хэдли Филдз, Меррил Линч».

Щелчок, гудок, потом:

— Мэрилин, это Бэз. У меня есть билеты в филармонию на среду. Позвони мне, если свободна. Не позднее понедельника, ладно?

Кассета крутилась, и Уиллис продолжал записывать.

— Мэрилин, я ненавижу твой ответчик. Это Чип, позвони мне, ладно?

Щелчок, гудок... кто-то повесил трубку.

— Терпеть этого не могу, — сказала Мэрилин. Опять щелчок, опять гудок.

— Мэрилин, это опять Диди. Где тебя носит? Звонки шли один за другим. «Очень занятая дама», — подумал Уиллис.

И затем где-то среди всех этих голосов...

— Мэрилин... ты мне нужна... я... я...

Резкий вдох...

Затем такой звук, как будто трубка ударилась о что-то твердое...

Послышались звуки, как будто кого-то рвет...

Щелчок, гудок, и опять череда вызовов.

— Мэрилин, это Диди. Я звоню тебе все выходные. Может быть, ты все же позвонишь мне?

— Мэрилин, это Элис, это Чип (и я по-прежнему ненавижу твой автоответчик), это Бэз (опять про концерт в филармонии), это Сэм, это Джейн, это Энди...

Среди звонивших ни одного Тома, Дика или Гарри.

Карелла вынул листок, который она дала им, и спросил:

— Вы уверены, что это все мужчины, с которыми вы встречаетесь?

— Да, на настоящий момент, — ответила Мэрилин.

— А остальные? — спросил Уиллис.

— Какие остальные?

— Которые звонили.

— Просто приятели.

— Но с ними у вас ничего нет?

— Нет.

— Это был голос МакКеннона? — спросил Карелла. Она ответила не сразу. Затем сказала: «Да» — и опустила взгляд.

Карелла закрыл свою книжку.

— Возможно, нам понадобится связаться с вами в будние дни. Вы не могли бы дать нам свой рабочий телефон?

— Я сейчас не работаю, — ответила она.

Уиллису казалось, что его лицо ничего не выражает, однако Мэрилин, очевидно, что-то заметила.

— Это не то, что вы думаете, — тут же добавила она.

— А что я думаю? — поинтересовался он.

— Вы думаете: дорогой, хорошо обставленный дом — наверное, у нее богатенький покровитель — этакий па-пик. Вы ошибаетесь. У меня действительно есть папочка, нефтепромышленник в Техасе, и он не позволит, чтобы его единственная дочь умирала бы с голода в этом большом противном городе.

— Понятно.

— Ну что ж, простите, что заняли у вас так много времени, — сказал Карелла. — Вы нам действительно очень помогли...

— Чем же? — спросила она, провожая их до дверей. На улице было холодно, дул пронизывающий противный ветер.