Отравленный сад

Глава десятая

«Моему кортежу понадобилось три дня мучительной тряски и грохота, чтобы доплестись до Кента, а ведь мы вдвоем с Дженксом могли бы доскакать за один день», — ворчала про себя Елизавета. Когда они въехали в густые леса Уилда, у нее мурашки побежали по телу, ибо она не могла отделаться от ощущения, что из-за деревьев в нее вот-вот полетят отравленные стрелы. Ею овладели чувство безысходности, страх и гнев. Да к тому же проклятая зубная боль сверлила челюсть и выводила принцессу из себя, хотя Мег уже дважды пыталась утолить ее замоченным в вине барвинком и розмарином.

Всю дорогу Елизавете казалось, что за ней следят. Не только Поупы и другие путники, которые, раскрыв рты, провожали любопытными взглядами знатных особ. Она бы не возражала, если бы на нее глазели простые люди, собиравшие грецкие орехи, выгребавшие огромными граблями остатки ржи с полей или подрезавшие хмельную лозу. Но за ней следил кто-то, кого она не могла увидеть, не могла узнать. Кто-то, кто опустился до травли кроликов и замахнулся на то, чтобы отравить…

— Леди Елизавета, — прервал лихорадочные размышления принцессы голос Би Поуп.

Беатрис пустила свою лошадь бок о бок с Грифоном Елизаветы, немного обогнав супруга, который чуть-чуть приотстал. Никогда не терявший бдительности Дженкс подъехал к госпоже с другой стороны.

— Вы меня не расслышали? — спросила Би, повернувшись в седле и пристально уставившись на Елизавету. — Я говорила, что мы почти приехали. Неудивительно, что обычные путешественники никогда не останавливаются в Айтем Моуте, и ее величество разрешила вам посетить эту Богом забытую часть Кента.

Елизавета пропустила оскорбление мимо ушей. Тот факт, что особняк прятался в глубине лабиринта из туннелей-тропинок, раскинувшегося между двумя главными дорогами, сейчас скорее привлекал, чем отталкивал ее.

— Знаете, — продолжала тарахтеть Би, не осмеливаясь более смотреть принцессе в глаза, — скоро я, пожалуй, вышью на салфетке эту ужасную лозу, которая постоянно норовит сдернуть с меня шляпу. — Она вытянула руку и сорвала первый попавшийся витой стебель. — А к рисунку добавлю слова: «Оставь надежду всяк сюда входящий».

Беатрис мелодично рассмеялась, как будто ей удалась блестящая острота.

— Кажется, — сказала она, когда Елизавета не удостоила ее ответом, — ваш фигляр, Нед, говорил, что такая строка есть в одном из монологов трагедии «Муки Энея», который он исполнял, когда выступал со «Странствующими актерами ее величества». Знаете, а он до ужаса сметлив, — добавила Би, изящно махнув куда-то за спину затянутой в перчатку рукой.

— Мне говорили об этом. И, разумеется, именно поэтому я взяла его на службу.

«А еще, — добавила про себя Елизавета, — поручила присматривать за тобой». Она едва заметно кивнула Дженксу, и в следующий миг они разом пришпорили лошадей, оставив Беатрис позади, пока той не пришло в голову поинтересоваться, кто давал Неду рекомендации.

Но от Би, как от пиявки, не так-то легко было отделаться, когда она успевала поймать жертву и присосаться к ней.

— А он рассказывал вам, почему взял себе прозвище Топсайд? — усмехнувшись, спросила Беатрис, словно не заметив, как ее осадили. — Потому что зевакам на его выступлениях пришелся по душе хвастунишка капитан с таким именем, который утверждал, что всегда оказывается сверху: если в море — то над ватерлинией, если в постели — то над девицей[8], — сообщила она и опять расхохоталась.

Елизавета отчаянно боролась с собой, чтобы не повесить Беатрис Поуп на ближайшей петле лозы, под которой они проезжали. И дело было не столько в глупой болтовне Би, сколько в предостерегающем письме Сесила, в котором, как ей казалось, главенствующая роль отводилась именно миссис Поуп.

Пропасть! Как жаль, что перед отъездом ей не удалось перечитать письмо еще несколько раз. Но поездка из Лондона в Стамфорд и обратно отняла у Дженкса много времени. Перед тем как сжечь послание, Елизавета успела всего дважды пробежать его глазами, но смысл написанного врезался ей в память раскаленным клеймом.

«Sui bono», — написал и подчеркнул ее хитроумный юрист, ибо письмо было от начала до конца на латыни. Это не имело значения. Она прочла бы его по-итальянски, по-французски, по-испански и по-гречески. Хотя первой учительницей принцессы была Кэт Эшли, Елизавета много лет оттачивала свои познания под опекой двух блестящих ученых, даже когда не жила при дворе. Sui bono было латинским юридическим выражением, означавшим «Кому выгодно», «Кто останется в выигрыше». Так юристы выискивали мотив преступления. Sui bono — холодно и расчетливо, но умно. Подобным образом ей придется действовать, чтобы спастись и занять престол, а потом призвать таких людей, как Сесил и Гарри, к себе в советники.

«Всегда (semper), — писал и также подчеркивал Сесил, — ищите, кто получит выгоду, будь то деньги, политические симпатии или даже страсть в сердечных делах, в том числе мщение».

«Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь»[9], — вспомнилось Елизавете библейское предостережение. Но ей встречались сотни христиан, которые в это не верили, в том числе и ее сестра, королева Мария.

Так или иначе, писал Сесил, в случае с этим так называемым заговором отравителей он пришел к выводу, что супруг Марии Тюдор, король Испании Филипп, а также его приспешники, его католическая Церковь и его страна получат наибольшую выгоду, если Елизавета умрет. По крайней мере, Сесил не дерзнул пойти на государственную измену и не упомянул о том, что королева Мария может оказаться главным кукловодом за кулисами этого заговора. Однако во тьме ночи в темных уголках своей души Елизавета больше всего страшилась именно этого — и понимала, что это самый правдоподобный вариант.

В качестве возможных подозреваемых Сесил перечислил испанцев, которые сейчас находились у власти, но рисковали лишиться всякого влияния, если на трон взойдет Елизавета. Первым значился граф де Фериа, испанский посол, за ним шли другие, имена которых принцесса не успела зазубрить.

Однако Сесил написал и подчеркнул, что, поскольку жертвами заговора являются Болейны, лучше в первую очередь искать тех, кто может многое потерять сейчас, но также связан с Екатериной Арагонской — своего рода двойное sui bono. Таким образом, второй подробный список включал кое-кого из окружения королевы Екатерины. Хотя некоторые из этого списка умерли, у них остались либо дети, либо слуги, фанатично преданные королеве-католичке, дочери испанской королевской семьи.

«Мигель де-ла-Са был личным врачом Е. А. Он был рядом, когда ей пришлось тяжелее всего, и есть свидетельства, что он поклялся отомстить Анне Болейн и ее хищной семье. Слово „хищная“ выбрал не я, это цитата, — осторожно добавлял Сесил. — И, разумеется, будучи врачом, де-ла-Са кое-что знал о ядовитых травах. Мигель мертв, но он мог передать кому-нибудь свою ненависть и познания о травах, так что я займусь этим вопросом. Его наследники многое потеряют, если вы придете к власти».

«Де-ла-Са…» — подумала Елизавета. Да, она помнила его, дряхлого старика из прошлого, который, как и многие другие, долго не протянул при царствовании Марии. Не будь он в таком почтенном возрасте, когда Мария взошла на престол, она, вероятно, назначила бы его первым королевским врачом в память о матери. Тем не менее Мигель часто навещал королеву, и именно он объявил мертвым старого пчеловода Марии в тот день в парке Уайтхолла, когда там гуляла Елизавета. В первый же месяц своего правления королева Мария похоронила одного старого пчеловода и одного врача и заменила обоих более молодыми преданными слугами.

«Во-вторых, Джон де Скути, — писал Сесил, — который до глубокой старости жил в Лондоне, страстно болел за испанскую идею и папскую религию и в свое время служил аптекарем у королевы Екатерины, сотрудничая с де-ла-Са. У доктора Скути была дочь по имени Сара Скоттвуд — вышла ли она замуж за некого Скоттвуда или поменяла фамилию отца на англизированный вариант в целях анонимности, с уверенностью сказать не могу. Сара тоже была знакома с травами — и королевой — и после смерти отца в прошлом году бесследно исчезла из Лондона».

Елизавета сделала мысленную пометку о том, чтобы попросить Сесила подергать за нужные ниточки и разузнать, как выглядела эта Сара Скоттвуд, урожденная Скути. А также имелись ли среди наследников де-ла-Са женщины.

Сесил включил в список и другие имена, но Елизавету больше всего злил и тревожил последний пункт.

«И вам известно, не так ли, — написал юрист, — хотя я не вижу здесь никакой связи с травами, что Мария де Салинас, фрейлина королевы Екатерины, которая до последнего черного дня хранила верность госпоже и публично заявляла, что люди Анны Болейн подсыпали яд ее предшественнице, была приемной матерью Беатрис, жены лорда Томаса Поупа, всегда сопровождающей вас…»

«Не всегда, — закипая, думала Елизавета. — Би находит предлоги, чтобы навещать в Кенте сестру. Но даже поездки в близлежащий Мейдстон не мешают ей вести неусыпное наблюдение».

Таким же неутешительным было предостережение Сесила о том, что оба кентских замка — Хивер и Лидс, — в которых принцесса намеревалась опереться на родственников Болейнов, были связаны с опасными иностранцами. Он бы постарался как можно скорее сообщить ей об этом, если бы ей самой уже не было это известно.

В конце письма Гарри собственной рукой заверил Елизавету в своей преданности и верности. При мысли о дорогом кузене принцесса перестала тереть разболевшуюся челюсть и позволила губам растянуться в улыбке. Гарри объяснял, что люди, покушавшиеся на него, горланили свой проклятый боевой клич с иностранным акцентом; он был как никогда уверен в этом. Они с Сесилом обсуждали это и пришли к выводу, что произношение вполне могло быть испанским, учитывая мелодичность и кастильское присюсюкивание.

— С вами все в порядке, леди Елизавета? — снова прервала ее размышления Би. — Вы и только вы настаивали на этом путешествии, но у вас всю дорогу нездоровый, бледный вид. А ваша вспыльчивость и отказ от цивилизованного общения говорят мне, что тут дело не только в зубной боли.

— Уверена, — ответила Елизавета, глядя прямо перед собой, — что общество в Кенте заметно улучшит мое настроение. Ах… взгляните, там, между деревьями. Как я люблю эти старые особняки, обнесенные рвами. Когда-то люди знали, как не пускать врага за ворота.

Би только фыркнула, когда Елизавета пришпорила Грифона и поскакала в авангарде группы.

— Помни, Дженкс: ты мой камердинер и мы жили за границей, — сказал Нед, когда на следующий день, ближе к обеду, они вдвоем въехали в маленький городок Эденбридж. — Поскольку наши герои мало смыслят в том, что тут происходит, и направляются в Лондон, им нужно разузнать у местных, что к чему. И на этот раз не стой, разинув рот, и не хлопай меня по спине, когда я заговорю с акцентом образованного лондонца.

Эденбридж, расположенный неподалеку от фамильного гнезда принцессы Елизаветы, замка Хивер, и в десяти милях от Айтем Моута, где сегодня отдыхали и устраивались все остальные, был единственным поселением в округе, которое с натяжкой можно было назвать городком. Ряд сгорбленных, крытых соломой фахверковых зданий, в нижних этажах которых располагались магазины, а в верхние пускали за плату всех желающих, напоминал Неду сотни других поселений, в которых он бывал вместе с актерской труппой. Церквушка с кладбищем на задворках, несколько мазанок и всего один более-менее приличный дом теснились по краям узкой, изрытой канавами улицы.

Кое-кто останавливался и глазел на приезжих, но не прозвучало ни единого приветственного слова. Хотя попасть под копыта лошадей не было ни малейшей опасности, какая-то женщина втащила детей в дом и с шумом захлопнула двери. Несколько человек поглядывали на незнакомцев из окон на втором этаже, но тут одна старуха с испещренным морщинами лицом с громким стуком захлопнула ставни, и все остальные последовали ее примеру.

Двое всадников остановили коней у заросшего плющом трактира, который, по всей видимости, назывался «Голова королевы». На то не было никаких указаний, кроме поскрипывавшей на ветру выцветшей вывески с изображением женщины в короне. Волосы у женщины были черными, это могла быть либо Екатерина Говард, либо — в этих краях, где о Екатерине Арагонской не могло быть и речи, — Анна Болейн.

На лице Дженкса отразилась тревога. Нед тоже был обеспокоен. Обычно деревенские жители относились к чужакам дружелюбно или хотя бы с интересом. Дженкс все время оглядывался по сторонам, чтобы не пропустить нападения, но это не мешало мужчинам продолжать разговор.

— Ее высочество говорила, что я могу поспрашивать, как здесь отзываются о Болейнах, Нед. Я много раз слышал лондонский говор. Но я буду подыгрывать тебе, как подыгрывал принцессе Елизавете в Уивенхо.

Поскольку Неду нравились искренность и прямота Дженкса, а также его почтительность, он кивнул, вместо того чтобы с отвращением покачать головой. Мег, по крайней мере, никогда бы не хватило глупости предположить, будто любой сумеет, когда ему вздумается, изобразить чужой выговор, и особенно речь знатных особ.

— Просто не забывай побольше слушать и поменьше говорить, — подбодрил Нед Дженкса. — Я все разыграю как по нотам. Буду подражать лорду Генри Кэри, ведь он был за границей и недавно вернулся домой. Но нет — это не значит, что я назовусь его именем, — поспешно добавил актер, предугадав следующий вопрос Дженкса, прежде чем тот успел открыть рот.

Они привязали лошадей, и Нед бросил какому-то оборванцу гроут[10], чтобы тот за ними присмотрел. Мальчишка начал было пятиться, но от блеска монеты его подошвы приросли к земле.

Неда приятно удивило то, какой воздух был в общем зале «Головы королевы» — умеренно чистый, по сравнению с другими подобными заведениями, в которых ему приходилось бывать. От камыша на полу не несло псиной или перепачканными в навозе сапогами.

Шестеро завсегдатаев и человек за стойкой тоже вели слежку, отметил Нед. Когда они с Дженксом вошли, все разговоры стихли. Ни приветствий, ни вопросов, ни даже оскорблений. Нед как ни в чем не бывало заказал две кружки пива. Представившись и сообщив, что они просто заглянули проездом с кентского побережья в Лондон, актер почувствовал, что сказал не то.

Нахмуренные лбы, суровые взгляды и напряженные позы подсказали актеру, что он не произвел благоприятного впечатления.

— В Лондон, значит, возвращаетесь? — буркнул человек за стойкой.

Он был лысым. Его бычья шея была такой короткой, что голова как будто сидела прямо на округлых плечах и норовила скатиться на пол. Краем глаза Нед заметил, как трое украдкой подбираются к ряду огромных деревянных бочек, и это означало, что где-то за его спиной притаились еще три человека. Он медленно исполнил изящный поворот и прислонился спиной к чану с пивом. Дженкс положил свободную руку на рукоять меча. Что же, ради всего святого, здесь происходит? Обычно Нед легко распознавал незнакомцев. Что он упустил?

— Но мы едем не по придворным делам, ничего особенного, — поспешил добавить Нед, обращаясь уже ко всем присутствующим. — Просто мы надеялись узнать свежие новости в наших краях.

К его досаде один из посетителей закрыл дверь и, скрестив руки на груди, навалился на нее.

— То бишь, — протянул бармен, — это неофициальный визит, вы просто собираете сведения. А раньше грелись при дворе Марии Кровавой, голову даю на отсечение. Может быть, ребятки, этот знатный господин сбежал из страны, как крыса с тонущего корабля, а теперь спешит назад, чтобы доложить ее величеству последние новости из провинции, а?

— Новости из провинции? — эхом повторил Нед. — Нет, не в том смысле, на который вы намекаете…

— Будь проклята ее грязная католическая душонка! Так ей и передайте, когда увидите в следующий раз — в аду! — выкрикнул бармен и сплюнул на сухие камыши под ногами.

Это послужило сигналом к драке. Бармен швырнул оловянный графин и попал Неду в плечо, помешав актеру обнажить меч. Остальные обрушили на них лавину криков и тел.

И тут Нед понял, почему такая блестящая женщина, как принцесса Елизавета, терпит рядом с собой такого тугодума, как Стивен Дженкс. Не успел актер вытащить меч из ножен, как Дженкс отбросил его себе за спину, да так резко, что Нед врезался в стену и отскочил от нее. Дженкс молниеносно обнажил меч и, огласив трактир боевым кличем, которым мог бы гордиться самый свирепый турок, принялся рассекать лезвием воздух, отражая первый наскок негодяев.

Когда бармен пригнулся и пошел на Дженкса, тот лягнул мерзавца в промежность и толкнул к остальным, так что несколько человек посыпались на пол, будто кегли. Бросаясь из стороны в сторону, он покатил на них бочки и отступил вместе с Недом в угол. Два дощатых стола каким-то чудом перевернулись, закрывая подступы к ним.

Нед вытащил меч и кинжал и готов был броситься к выходу, но тут раздался рев Дженкса:

— Да, мы люди королевы, но не правящей, а будущей! Мы посланы принцессой Елизаветой, чтобы приветствовать вас, ибо она сейчас недалеко от родительского дома в Хивере.

Несмотря на потрясение, Нед понял, что прозвучали верные слова. Детины, которые только что нападали на них, замерли на месте, потирая расквашенные носы. Бармена, согнувшегося от боли, рвало на пол. Один из забияк выплюнул два выбитых зуба и прошепелявил, шевеля разорванной губой:

— Святая правда, парень?

Дженкс дважды махнул Неду острием меча, чтобы тот выбирался из угла.

— Говорите теперь вы, лорд Нед.

— Да. Я… это… это… святая правда, — начал актер, кляня себя за то, что говорит, как заика. В плече, в том месте, к которому приложился бармен, пульсировала боль, а спину саднило от удара о стену, которым наградил его Дженкс.

— Говорят, что наша принцесса окопалась в Айтем Моуте, — сказал Рваная Губа. — Вернулась домой, ведь народ в Кенте любит ее больше всего. Ждет, небось… пока помрет эта католическая волчица?

— Ага, — подхватил бармен, неуверенно поднимаясь на ноги и вытирая рот рукавом. Кто-то откатил бочку из угла, чтобы освободить для них место. Бармен протянул Рваной Губе руку и продолжил: — Королевская десница Марии Кровавой дотянулась из самого Лондона… до верноподданных маленьких местечек, которые ничем перед ней не провинились, — объяснил он, подходя ближе. — Она сожгла нашего школьного учителя Александра Уолтона прямо перед старой церковью только за то, что он не отказывался от убеждения, что хлеб святого причастия обозначает Христа, но на самом деле не является его плотью. Вот так. А лондонские холопы Волчицы пришли и сожгли его.

Он опять сплюнул кровью, но на этот раз без зубов.

— Его сожгли прямо здесь? — переспросил Дженкс, пряча наконец меч в ножны. — Я слышал, что для этого королева перевозит еретиков — мучеников — в Лондон или Оксфорд.

Неду хотелось что-то сказать, взять инициативу в разговоре на себя, но он почему-то не мог выдавить из себя ни слова. И потом, это мужичье, по-видимому, решило, что оратор тут Дженкс. Нед не знал, плакать ему или смеяться.

— Нет, как и в других городках, учителя сожгли на месте, когда он не захотел отречься от своих убеждений. А когда в толпе начали возмущаться, люди королевы высекли нас до полусмерти, всех до единого, — сказал бармен и быстро сбросил с себя камзол и рубаху. Затем повернулся к приезжим спиной и продемонстрировал отвратительную мозаику красных рубцов на коже. — Тут вам каждый может показать такую картинку, — добавил он и, морщась, натянул рубаху.

— Значит, — проговорил Нед, и его голос задрожал от избытка эмоций, — горячая преданность принцессе Елизавете и роду Болейнов еще пылает в ваших сердцах?

— Мы все готовы пойти за нее на порку и на костер, — сказал худой веснушчатый парнишка. Он выступил из-за бочек, успевших послужить боевыми укреплениями, и, устремив взгляд мимо Неда, обратился к Дженксу: — Благослови тебя Господь за то, что служишь ей. Береги ее для нас.

Хотя Елизавета приехала в Кент, чтобы расследовать заговор, ей безумно хотелось навестить близлежащий особняк, где прошло детство ее матери. Принцесса собиралась выехать на прогулку с маленькой группой и «случайно» остановиться в Хивере. Хозяйка дома, в котором они гостили, леди Корниш, рассказывала, что в прошлом году королева Мария продала замок некоему сэру Эдварду Уолдгрейву, который был вельможей при дворе ее величества, а затем оставил службу. Это был не отчетливый испанский след, которого ожидала Елизавета после письма Сесила, но намек на возможную слежку. Вот почему она хотела нанести неожиданный, а не официальный визит — точно такой же, как их сегодняшняя вылазка.

— Кэт говорила, что вы опять кричали во сне, ваше высочество, — сказала Елизавете Мег.

Принцесса собиралась скакать в замок Хивер, хотя все, кроме ее тайного совета, думали, что она просто выедет с небольшой компанией на прогулку.

Когда ей «ни с того ни с сего» взбредет на ум остановиться в замке для короткого отдыха, она получит возможность увидеть, оценить и осторожно расспросить сэра Эдварда Уолдгрейва, который, как она узнала из второго письма Сесила, был союзником королевы и другом испанского посла Ферии. Елизавета надеялась, что Уолдгрейв покажет ей замок. Зачем рисковать и тайно пробираться в Хивер ночью, если тебя могут открыто провести туда среди бела дня? Кроме того, подобно Айтем Моуту и многим другим особнякам в Кенте, замок Хивер был обнесен рвом с подъемным мостом, которым активно пользовались. Пробраться в такой замок без разрешения хозяев было очень трудно.

— Не сомневаюсь, что меня встревожил кошмар, Мег, но я не помню, что мне снилось.

Из-за плеча Кэт Елизавета улыбнулась девушке, помогавшей ей надеть плащ с лисьим воротником поверх красновато-коричневого платья для верховой езды.

Но бравада принцессы была напускной. Ей снилось, что на нее нападают жужжащие пчелы. Пчелы из Баши-хауса, пчелы из ульев, что стоят за причудливыми дорожками и клумбами здешнего сада, пчелы из Уайтхолла, дворца королевы Марии. Эти сны, конечно же, предупреждали ее о грозящей опасности. В ее снах всегда был какой-то смысл, знамение…

— Да на вас лица нет, ваше высочество, вы побелели как привидение, — прервал мысли принцессы встревоженный голос Кэт. Она осторожно потерла щеки Елизаветы, чтобы вернуть им розовый цвет. — Неужели опять заболели зубы?

— Нет, со мной все в порядке, Кэт, просто я немного нервничаю, — ответила принцесса и сама принялась щипать щеки.

Однако Елизавета понимала, что должна перестать обманывать тех, кто ей ближе всего, тех, кому она доверяет. Лгать нужно остальным, но только не своему маленькому тайному совету. Ведь если у нее вид, как у привидения, это означает, что прошлое до сих пор не дает ей покоя. Этот кошмарный сон — в последнее время она часто его видела — заставлял Елизавету искать утешения и храбрости у Бога. Сегодня она снова и снова повторяла про себя строки из любимого псалма: «Господь мне помощник, и не убоюсь: что сделает мне человек?.. И я посмотрю на врагов моих… Окружили меня, как пчёлы сот… Толкнули меня, и я готов был упасть, но Господь поддержал меня… Не умру, но буду жить»[11].

— Мне почему-то вспомнилось, — продолжала гнуть свою линию Мег, когда Елизавета взяла у Кэт перчатки, выплыла из комнаты и грациозно зашагала по коридору второго этажа, — отличное средство от кошмаров. Вот послушайте, ваше высочество, сегодня, прежде чем вы ляжете спать, мы можем попробовать семена розмарина и пиона, замоченные в вине.

— И тут вино? Быть может, моя милая Мег, это главный ингредиент твоих снадобий: вино, вино и еще раз вино? Но сегодня у меня гораздо меньше болят зубы. Увидимся, когда вернемся.

Принцесса весело помахала Мег на прощание. Она знала, что девушке хотелось сопровождать ее, но на сей раз эту обязанность исполняли только Бланш и Би, а остальную часть кортежа составляли мужчины. Даже здесь — особенно здесь — она должна в первую очередь заботиться о безопасности.

Прежде чем спуститься по лестнице, Елизавета натянула перчатки, затем одной рукой приподняла юбки, а другой взялась за перила. Ах, ей не терпелось увидеть верхние этажи и главный зал дома, который описывала ей Мария Болейн, дома, в котором прошло детство ее матери и в который приезжал король Генрих, чтобы поохотиться в лесах Хивера на дичь и новую любовь.

Сегодня она тоже едет охотиться, но ее цель — найти ответ на вопрос: кто в Кенте связан с искусной отравительницей и почему. Она не позволит этой проклятой женщине и тому, кто дергает ее за ниточки, испортить такую чудесную прогулку. Быть здесь — почти то же самое, что снова прикоснуться к матери, а Елизавета не делала этого с трехлетнего возраста. Именно дерзкой Анне Болейн Елизавета была обязана правом носить английскую корону, ибо та предпочла взойти на плаху, но не объявить своего ребенка незаконнорожденным. «Итак, — подумала принцесса, задержавшись на последней ступеньке, — сегодня я совершаю паломничество».

Хозяин и хозяйка дома, супруги Корниш, ожидали Елизавету у двери во внутренний двор.

— По крайней мере, сегодня сухо и ветер не такой холодный, как в последние дни, — проговорила Пенелопа Корниш, пожимая протянутые ладони Елизаветы.

Пухлое лицо леди Корниш обрамляли гладкие седые волосы, собранные в старомодный остроконечный узел. Ее бархатная пелерина с прорезью и длинное парчовое платье тоже напоминали Елизавете о временах отца, но какое это имело значение, если Корниши больше не выезжали ко двору? В конце концов, именно десятилетия, проведенные вдали от дворцовых интриг и политики, убедили королеву Марию в том, что эта чета предана Тюдорам.

Худощавый и немощный, лорд Невиль Корниш поклонился и вывел Елизавету из дома в центральный внутренний двор, где ожидали остальные участники прогулки. Лорд Корниш вызвался сопровождать ее, но Елизавета знала, что ему это не под силу, да и представить ее лорду Уолдгрейву он тоже не мог, ибо различные политические симпатии, которые они питали в прошлом, мешали им подружиться.

Выйдя наружу, Елизавета заметила, что Томаса Поупа еще нет среди ее свиты, а вот Би уже явилась и нервно шагает взад-вперед по двору. День выдался свежим и ясным, но Елизавете показалось, что над ее головой сгустились тучи. Когда она поймала на себе взгляд Неда, стоявшего на противоположной стороне мощеного двора, актер указал на фасад дома и сделал какой-то жест, который Елизавета не смогла понять. По крайней мере, Нед не выглядел угрюмым, как вчера, когда едва не потерпел фиаско в Эденбридже, а Дженкс, как с раздражением признался актер, его выручил.

— Что-то препятствует моему намерению выехать сегодня на прогулку? — поинтересовалась Елизавета у лорда Корниша.

— Полагаю, эта новость одновременно хорошая и дурная, хотя лорд Поуп, вероятно, будет вне себя от гнева, — натянуто улыбнувшись, ответил ей старик. — Довольно многочисленная толпа, ваше высочество, особенно для нашего тихого уголка, скрытого в чащах Уилда, собралась у парадных ворот в надежде взглянуть на принцессу. Молва разнеслась как лесной пожар…

— Дружелюбная или враждебная толпа, милорд? — поведя бровью, настороженно спросила Елизавета.

— Что вы, это же Кент, ваше высочество. — Он улыбнулся шире, обнажив кривые потемневшие зубы. — Весь наш край мог быть землей Болейнов, если бы у них не забрали все до последнего клочка.

Елизавета облегченно вздохнула и не смогла не улыбнуться в ответ. Пока Дженкс держал коня, она вскарабкалась по приставной лесенке и села, упершись коленом в дамское седло, продев носок сапога в стремя и расправив юбки. Пока ее свита забиралась на лошадей, принцесса взяла из рук Дженкса поводья и хлыст и постаралась не выказывать волнения, которое жгло ее изнутри.

— Но нам нельзя выезжать, пока мой супруг не… — начала Беатрис Поуп.

Притворившись, что не расслышала ее, Елизавета щелкнула языком и погнала Грифона вперед. Она должна была увидеть и услышать английский люд, который не строил политических козней и не замышлял заговоров, но искренне переживал за нее. Людей вроде тех, которых встретили в трактире Нед и Дженкс. Людей, которые гордились тем, что в ее жилах течет кровь Болейнов, и не хотели ее отравить.

Солнце отражалось в ромбовидных стеклах многостворчатых окон, выходивших во внутренний двор, когда Дженкс, несколько верных слуг Корнишей, две сопровождающие дамы и три человека Поупа стали один за другим просачиваться сквозь узкие ворота в башне. Елизавета выгнула шею, чтобы окинуть взглядом цилиндрический свод крыши, украшенный высеченными в камне розами Тюдоров. Пики железных подъемных ворот взмывали к каменному потолку. Снаружи три из четырех сторон квадратного рва соединяли с противоположными берегами мосты. Вода в ров поступала из родников и водопада, шум которого был слышен в комнатах Елизаветы, когда она открывала окна. За спиной принцессы раздался стук копыт.

Сначала она услышала гул голосов и лишь потом увидела толпу — почти четыре десятка человек, выстроившихся вдоль дальнего края рва. Томас Поуп призывал их расходиться по домам. Когда люди завидели принцессу, его голос утонул в диких ликующих возгласах. Шапки взлетели в воздух, а кто-то подбросил к небу сухие лепестки роз.

У Елизаветы навернулись слезы на глаза. Она улыбнулась и подняла руку, чтобы помахать толпе, — но в следующий миг опять ощутила страх.

Кто-то в толпе… За ней кто-то следил. Кто-то, кто мог выкрикивать приветствия… но ненавидел ее. Елизавета осадила Грифона и сощурилась, пытаясь разглядеть лица. Сэр Томас пересек лужайку, подошел к принцессе и схватил Грифона за уздечку.

— Ее величеству это не понравится, миледи. Вам нельзя красоваться перед толпой и подогревать интерес к себе.

Елизавета оторвала взгляд от женских лиц и свысока посмотрела на Поупа. Он вдруг показался ей назойливой мухой, которую можно прихлопнуть. Тем не менее приходилось обращать на него внимание. Его слова попали в цель. Елизавета вскипела, хотя и постаралась это скрыть.

— Не я призвала сюда этих людей, и в мои планы не входило подогревать интерес к себе, милорд. Я просто выеду…

— Теперь я категорически против этого, ибо таковым было бы мнение королевы. И если ее величество узнает об этом, учитывая состояние ее здоровья, она, несомненно, отменит дарованное вам разрешение находиться здесь, в этом рассаднике… в Кенте, где подданные так часто сбиваются с праведного пути и откуда… откуда происходит… кое-кто из ваших родственников.

Елизавета сдержала слезы. Как глупо с ее стороны было ожидать, что здесь у нее будут развязаны руки. Надеясь обрести безопасность в будущем, она лишена какой-либо власти, и ее жизнь висит на волоске. Но против отравительницы она должна бороться сейчас и, как видно, втайне. Елизавета снова кивнула толпе, но помахать рукой не осмелилась. И все же люди приветствовали принцессу, когда та с каменным лицом развернула коня и поскакала обратно в железные челюсти старого Айтем Моута.