Отшельник

Глава 3

– Раненого на диван! – Андрей Михайлович не был уверен, что гости знают это слово, и показал пальцем. – Сюда кладите.

И сам сел, вытерев панамой вспотевшее лицо. Устал…

Да и было от чего устать – сначала хоронили погибших бандитов, причём «туристы» обобрали их до нитки, бросив в выкопанную неглубокую яму голышом, потом своих. Тех уже честь по чести, в отдельных могилах, с почтением и короткой молитвой. После похорон бородатый парень до самой темноты нырял в том месте, где сгорел баркас, в поисках чего-то явно очень ценного. Вылез мокрый, продрогший, но довольный, прижимая к груди небольшой железный сундучок.

– Мальца сюда положите! – мальчишка добрался до дома своим ходом, но стоило ему присесть, как тут же уснул. – И одеялом прикройте.

Бородатый молча поклонился, а Самарин всё не мог заставить себя подняться с табуретки и собрать немудрёный ужин. Где ещё разговаривать мужчинам, как не за накрытым столом?

Говор у гостей своеобразный, но вполне понятный. Примерно так же разговаривают в белорусском Полесье между Ясельдой и Припятью, где в каждой деревне свой диалект, отличающийся от других лишь количеством употребляемых польских слов. Пришлось там послужить пару лет в молодости, вот и наслушался. Переводчик тут явно не нужен.

Но эти из Москвы. И да, из натурального средневековья.

История их тоже в духе времени. И дело было так…

Великий Князь Московский затеял очередную войну с татарами, но был нещадно бит в месте с войском и попал в плен. Дело-то, в принципе, житейское, и вопрос стоит только в сумме и сроках выкупа – татары не идиоты, и в смысле финансов вполне прошареные типы. Выкуп заплатили, Василий Васильевич вернулся домой, но тут возмутился его родственник Дмитрий Юрьевич, нагревший великокняжеский престол собственной задницей. Тоже не дурак – власть за просто так отдавать.

Так что Василия Васильевича из правителей скоропостижно разжаловали, да отправили с чадами и домочадцами в славный город Углич, ещё не ставший малой родиной Дедушки Мороза. В суматохе верные законной власти люди отбили у узурпатора княжича Тимофея Васильевича, с благородной целью укрыть оного от злокозненных покушений Дмитрия Юрьевича в Нижнем Новгороде, недавно отбитом у жадных татаровей, а ежели там не примут, то в не менее славном городе Муроме.

И всё бы было замечательно, если бы не вспыхнувший в ночи огонёк, напомнивший о старинной легенде, будто есть в этих местах ворота в дивную страну Беловодье, где люди живут без забот и печалей, где нет войн, а рожь на полях родит сам-двадцать. И не только легенды ходили, но и верные признаки существования той страны.

Огонёк вспыхнул, и боярин Телепнёв решил задержаться, чтобы поискать те ворота. Это и сгубило – догнала посланная посуху верхами погоня. Восьмеро было в той лодье, не считая княжича Тимофея, да живи только втроём остались.

Андрей Михайлович вздохнул, вспоминая ночную сигарету и щелчок зажигалки, но промолчал. Винить себя ему не в чем – в его прошлом наверняка случилось то же самое, да и княжича скорее всего пустили под нож. История не знает Великого Князя Московского Тимофея Васильевича. Но слухи о Беловодье заинтересовали, и стоили того, чтобы расспросить подробнее. Юный бородач, представившийся княжьим воем Дионисием, рассказывал многословно и велеречиво, но Самарин уяснил суть.

Несколько лет подряд на московский торг с этих мест привозили невиданной прочности сталь, называемую здесь укладом, а три года назад – дивные пилы, что с лёгкостью берут дубовые брёвна, да два топора, способные перерубить саблю персидской работы. По расспросам купцов выяснили место, где якобы открываются ворота в неведомую страну, но исключительно для людей безгрешных, живущих трудами праведными.

– Сходится, – кивнул Андрей Михайлович. – Полина Дмитриевна про бомжей рассказывала.

Разумеется, Дионисий не верил в праведность побывавших здесь полуразбойников-полубродяг, впоследствии продавших драгоценный уклад и чудесные топоры. Свезло им. А не свезёт ли так ему? И попросил с надеждой:

– Продай нам железо, боярин.

– С херов ли я боярин? – отказался от самозванства Самарин. – Почему так решил?

– Простого воина начальным человеком на пограничную заставу отправить можно, – согласился Дионисий. – Но в Беловодье простых нет.

– А какие тут есть? Что же сразу князем не зовёшь?

Дионисий пояснил. С его слов выходило, что князей на Руси видимо-невидимо, особенно каких-то удельных, а бояре товар редкий и штучный. Причём не каждый князь может боярином стать из-за худородности. Пояснение Самарина запутало и озадачило, особенно после упоминания Литвы, где князья чуть ли не под каждым кустом и на любой кочке. С Литвой, кстати, постоянно воюют. Да и не с ней одной.

Вообще Великое Княжество Московское находится в состоянии перманентной войны. С той же Литвой, с Казанью, с какой-то непонятной Большой Ордой, с Тверью, изредка с Рязанью. Даже с Нижним Новгородом, у которого в давние времена отжали ярлык на великое княжение, за что обиженные нижегородцы однажды сожгли и разграбили Москву, удачно свалив вину на татарского хана Тохтамыша. Ушлые, однако, товарищи…

– А железо, боярин? – напомнил Дионисий и придвинул к Самарину выловленный со дня сундучок.

– Я подумаю, – ответил Андрей Михайлович.

Время на подумать у него было. Гостям из-за сгоревшего баркаса не на чем продолжать путешествие и придётся ждать оказии в виде проплывающих по Клязьме купцов. К большому удивлению, именно Клязьма служит оживлённым торговым путём между Москвой, Нижним Новгородом, а так же дальше, до Казани и Каспия. По Оке слишком опасно – то татары на отмелях прихватят, то мордовцы на лёгких лодках засаду устроят. Дюжиной лодий с надёжной судовой ратью пройти не проблема, а вот в одиночестве соваться не стоит. Сколько таких храбрецов сгинуло без вести, что и не сосчитать.

Опять же, гости вынуждены задержаться до выздоровления раненого. Порез на ноге не опасный для двадцать первого века, но в условиях дикого средневековья вопрос излечения становится похож на лотерею с шансами пятьдесят на пятьдесят. По-хорошему бы Вадима вызвать, но чёртов телефон так не вовремя утонул!

Второй княжий дружинник, тот что помоложе и вообще без бороды, подтолкнул сундучок ещё ближе к Самарину:

– Не сомневайся, боярин, казна есть. Честным серебром заплатим.

– Да я и не сомневаюсь, Ефим, – улыбнулся Андрей Михайлович, откидывая крышку сундучка. – М-да…

Нужно было сомневаться. Как-то сразу не сообразил, что в Российской Федерации начала двадцать первого века не в ходу вытертые чешуйки из потемневшего низкопробного серебра, и желтеющие среди них немногочисленные золотые монеты. И те и другие вызовут интерес разве что у нумизматов и антикваров, да и то если повезёт выйти на честного, что само по себе сравни фантастике.

– Там самоцветы ещё, – Дионисий разгрёб причудливое разнообразие серебряных чешуек. – И жемчуг речной.

В камнях Самарин не разбирался вообще, но здравый смысл подсказывал не связываться с драгоценностями сомнительной стоимости. Жемчуг этот можно просто выбросить, а с остальным… Или наживёшь неприятности на пятую точку, или станешь посмешищем с грубо обработанными стекляшками. Или всё вместе одновременно, что Андрея Михайловича не устраивало ещё больше.

Он поднял голову, молча уставился на люстру, и надолго замолчал.

Дионисий с Ефимом проследили за взглядом и одновременно огорчённо вздохнули. Нашли кому предлагать самоцветы… За ту красоту, что на потолке висит, можно купить половину Москвы или Владимир вместе с Суздалем в придачу. Дивной красоты каменья искрятся множеством граней в белом свете явно волшебного происхождения шаров размером с детский кулачок.

– И много вам нужно? – Наконец-то оторвался от созерцания китайского ширпотреба Самарин.

– А сколько есть? – торопливый Ефим получил подзатыльник от старшего товарища и поправился. – А на сколько этого серебра хватит?

Андрей Михайлович решительно захлопнул крышку сундучка:

– С утра что-нибудь наберу в подарок. А в следующий раз договоримся.

Утром Дионисий с горящими глазами смотрел на всё увеличивающуюся кучу разнообразного металлического хлама. Обрезки водопроводных труб, слегка погнутый пожарный багор, куски строительной арматуры, двухметровая рельса от узкоколейки, неведомыми путями попавшая в Любимовку, велосипедная рама без руля, сиденья, педалей, но с передним колесом. А боярин Андрей Михайлович выносил из сарая новые и новые сокровища, заодно называя их и объясняя назначение. Ничего не понятно, но звучит чарующим пением херувимов господних.

Самым последним и самым ценным на взгляд гостей подарком, оказался пакет рессор от «Москвича». Зачем Полина Дмитриевна вообще его хранила, Самарин не знал, но подозревал, что хозяйственная бабушка ничего и никогда не выбрасывала. Подозрение подтверждалось наличием двух десятков ржавых и дырявых вёдер, несколькими корзинами без дна и ручек, и жемчужиной коллекции – перекосившимся сервантом с треснувшими зеркалами на задней стенке.

Заглянувший в сарай Ефим перекрестился на шедевр советской мебельной промышленности, и с робкой надеждой спросил:

– Это тоже нам?

– Забирайте, всё равно выкидывать.

Затем Самарин наблюдал, как гости с радостным щенячьим повизгиванием осторожно разбирают сервант по дощечкам и едва не облизывают зеркала.

– Нахер вам эта дрянь? – не удержался он от вопроса.

– Да это же…. Это… – Дионисий аж задохнулся от восторга, но сумел взять себя в руки и объяснил.

По его словам выходило, что зеркала являются большей ценностью, чем уклад и уж тем более простое железо. За них золотом платят по весу, а если зеркало размером в две ладони и выше, то и два веса дают.

– Да ладно? – усомнился Андрей Михайлович. – За обыкновенное стекло?

– Стекло обыкновенным не бывает, – Дионисий покосился на окна дома и уточнил. – У нас не бывает.

– Погоди, – вспомнил кое-что Самарин и пошёл копаться в так и не разобранных до конца рюкзаках и сумках. Вернулся минут через десять, и протянул коробку из обычного серого картона. – Вот ещё подарок.

Кто хоть раз ездил из Москвы на восток и обратно железной дорогой, тот наверняка встречался с атакующими проходящие поезда коробейниками из Гуся Хрустального. То ли им зарплату выдают продукцией стекольного завода, то ли сами наловчились в домашних мастерских, но навязчивые продавцы вцепляются в жертву намертво, и даже угроза физического насилия не заставит их разомкнуть стиснутые на чужом кошельке челюсти. Злые языки поговаривают, будто ассортимент коробейников щедро разбавлен поделками доброго дядюшки Ляо или дедушки Фыня, но это клевета и наветы, распространяемые пассажирами следующих без остановок «Сапсанов». Приличные люди слухам не верят. Так что будь ты законченным циником или мизантропом, имей ты самую угрожающую уголовную морду… ты всё равно неожиданно для себя станешь счастливым обладателем набора хрустальных пепельниц, цветных бокалов из тонкого стекла, салатницы размером с казан для плова, коробки с гранёными стаканами, и прочего, что только производят трудолюбивые руки и буйная фантазия местного населения. Если проявить недюжинную силу воли, то покупка будет всего одна, но стоит дать слабину…

Андрей Михайлович был человеком волевым, потому у него пылилась одна коробка с подарочным набором из двенадцати бокалов.

Ефим взял коробку, осторожно заглянул внутрь, и едва не уронил её из-за внезапно задрожавших рук:

– Господи, это нам?

Дионисий перехватил ценный подарок, тоже заглянул, и заорал мощным басом:

– В Нижнем Новгороде генуэзцев наймём!

– Да, – согласился его товарищ. – Шемяке пиздец!

Андрей Михайлович мысленно пообещал себе следить за речью, чтобы впредь не похабить первозданную чистоту русского языка, а потом переспросил:

– Какие генуэзцы? Где Волга, а где Генуя…

– Они везде, – с неожиданной злостью сплюнул Ефим. – Как тараканы.

Из объяснений Самарин узнал, что Нижний Новгород, как город пограничный, издавна является прибежищем и местом сбора лихих людишек, начиная от регулярно грабящих Орду ушкуйников, до европейских наёмников из крымских колоний Генуи, продающих свои мечи хоть Папе Римскому, буде тот сюда заявится, хоть богдыхану из далёкой страны Мин. Или Цин, что одно и то же. На кривых и крутых улочках легко можно встретить приплывшего с персиянами арапа, чёрного ликом и охочего до баб, шамаханских кызылбашей с крашеными бородами, охотников вотяков с мешками соболей да куниц, мордовцев с бочонками мёда и воском…

– Воск! – вспомнил Самарин про слова Полины Дмитриевны. – За уклад буду брать воском.

А что, вполне ликвидный и безопасный товар, который не вызовет излишних вопросов и не привлечёт ненужное внимание. Происхождение золотых и серебряных монет нужно как-то залегендировать, а продукты пчеловодства до сих пор не вызывают жадного взгляда со стороны налоговых органом. Вроде как с убогих и нищих пасечников и взять-то нечего.

– Привезём, – кивнул Дионисий. – Много ли нужно?

– Сколько найдёте, столько и везите. Всё возьму.

– Добро, боярин, будет воск, – Дионисий протянул руку. – Обещаю.

– Вот и славно, – Самарин подтвердил договор крепким рукопожатием. – А теперь после трудов праведных предлагаю перекусить.

– А железо с укладом?

– Куда оно денется?

Андрей Михайлович чистил картошку под внимательными взглядами гостей. На кухню приковылял даже хромающий Лаврентий, сопровождаемый юным княжичем. Любопытный Тимофей сразу попробовал сырую картофелину на зуб, обиделся, долго плевался, и едва не заплакал, обманутый в ожиданиях.

– Сейчас пожарю на сале с луком, тогда и пробу снимешь, – успокоил ребёнка Самарин. – Вы такого ещё не едали.

– Как зовется сей плод? – спросил Ефим.

– Картошка, она же земляное яблоко. Вкусно, полезно, питательно. Некоторые болезни излечивает, но не помню какие. Ну уж если под водочку, да с солёным огурчиком, с груздочками, так вообще песня!

– Где такая растёт? Только в Беловодье, или как?

– Везде, – пожал плечами Самарин. – Сейчас уже поздно сажать, а на следующий год могу на пробу пару мешков презентовать.

– Что с мешками сделать?

– Продать, – пояснил сообразительный Лаврентий.

– Да, как-то так, – согласился Андрей Михайлович, и взял пьезозажигалку.

Газовую плиту гости видели ещё вчера, но маленький княжич испугался, когда из железного пальца удивительного боярина выскочила искра и зажгла на большом белом сундуке светящуюся синим огнём корону. Самарин заметил испуг, и в утешение протянул кусок сахара.

– Попробуй.

Мальчик отправил угощение в рот и поблагодарил невнятно:

– Спаси тя бох, болярин.

– Заговорил! Что же ты, Тимофей, такой молчаливый?

– Иван, – поправил княжич. – Ваня я.

– Не понял… А кто тогда Тимофей?

Дионисий смущённо кашлянул:

– Тимофей он для своих. Родовое имя.

– А Иван?

– Это уже по святцам для всех остальных.

Конечно, Андрею Михайловичу немного польстило, что его сразу восприняли как своего. Но и вопросов прибавилось. Получается, что княжич Иван Васильевич, это будущий царь Иван Грозный? Бабушка у него ещё вроде бы из Греции? Нет, из Византии, мать её за ногу. И зовут бабушку..?

– А бабушка у него Софья?

– Софья Витовтовна, – кивнул Дионисий. – Великого Князя Витовта дочь.

– Так Василий Васильевич на Москве Великим князем?

– Витовт в Литве.

Не сходится. Хотя она вполне может быть из Литвы по отцу, а гречанкой по матери. Византийкой, то есть. Нужно будет вечером в интернете уточнить. Или чёрт с ней, с этой бабушкой? Предки сами разберутся кто есть кто, а Андрей Михайлович во все эти дела влезать не собирается. Так, заработать чуток, и довольно.

Тем временем картошка пожарилась, и Самарин поставил сковородку на стол. Рядом – запотевшая бутылка вишнёвой наливки из холодильника, бутылка перцовки на меду, и бутылка крымского муската. Внезапно улучшившееся здоровье настойчиво требовало проверить его на прочность.

Над вечерней Клязьмой гремела разудалая песня. Осторожная рысь, выглянувшая из леса на запах шашлыков и запечённой в углях картошки, с большим удивлением разглядывала беспечных двуногих. Обычно они тихие и незаметные, пугающиеся малейшего шороха в кустах, а если и шумят, то с почтением и опаской. Или когда соберутся в стаю, оденутся в железо, возьмут в руки острые палки… тогда да, тогда двуногие храбрые. А эти почему орут?

– Ой! – Ефим, размахивая руками, опрокинул стакан с вишнёвой наливкой. – Прости, боярин, песню твою прервал.

– Ерунда, – помотал головой Андрей Михайлович. – Я их много знаю.

– Про то, как князь Владимир Мономах печенегов разгромил ещё раз спой! – попросил Лаврентий, по причине ранения сидящий не на траве, а в ярко-красном пластиковом кресле из уличного кафе. – Душевная песня.

– Не помню такой. Про печенегов вообще не пел.

– Так это… как там? Пусть бегут неуклюже печенеги по лужам…

– Другую спою, ещё лучше, – отмахнулся Андрей Михайлович, и мощно грянул:

– Это про кого песня? – с подозрением прищурился Лаврентий. – Артиллеристов не знаю.

– Пушкарей знаешь? Огненным боем воюют.

– Этих знаю. У нас на Москве тюфяки есть, что дробом палят, и две ломовые пищали. У них ядра каменные больше моей головы. Палят страсть как часто, иной раз по пять раз в день.

– Мощно, – одобрил Андрей Михайлович. Он почти всю службу просидел на складе, но с гордостью носил на петлицах и погонах перекрещенные пушки, и в глубине души испытывал слабость к большим калибрам. – Мощно, но мало.

– Чего мало?

– Пушек мало.

– А где же меди взять, боярин? – вмешался Дионисий. – Олово тоже из-за моря привозят. Какие уж там пищали, если бронзы на колокола не хватает?

– Железные делать не пробовали?

– Тюфяки как раз железные. И железа того уходит, что трём десяткам на добрые брони хватило бы. Нет у нас его. И знаешь, боярин, когда приходится выбирать… – Дионисий горько усмехнулся. – Вот приезжают на Москву немцы разные, хоть свейские, хоть данские, хоть аглицкие, да всё морду кривят. Дескать, в дикой Тартарии мастеров путных нет, и вообще людишки криворукие. А откуда мастерам взяться, коли работать не с чем?

– Совсем?

– Есть немного болотного железа, но так, слёзы. У нас ежели единственный топор сточенный на деревню есть, так уже за счастье. Сабли в бою гнутся… Охотники наконечники на стрелы из кости режут.

Андрей Михайлович начал понимать, почему его металлолом вызвал восторг и ажиотаж. Не понял одного – куда делись собственные железные руды? Где-то под Тулой должны быть месторождения, а в Выксе и Кулебаках, как в газетах писали, руду копали даже в подполе собственных домов, чтобы зимой не отогревать землю. Или сейчас там ещё не русские земли? Плохо когда не знал, да ещё забыл.

Впрочем, какое дело пенсионеру до средневековой географии?

– Ты, Дениска, на жалость не дави. Вот дам я тебе сталь, то есть уклад этот ваш, а ты его татарам же и продашь. Нужны будут деньги на войну с Дмитрием Юрьевичем, или как?

– Не продам, – упрямо мотнул головой Дионисий. – С голодухи буду помирать, а не продам. Зеркала только. А ещё есть?

– Их, значит, продавать можно?

– Миром, боярин, железо правит, а не блестящая херня.

Хм… обещал же себе за речью следить. Хорошие, однако, ученики.

– Железо, говоришь? Пищали, говоришь? А знаешь, Дениска, есть у меня мысль, и я её сейчас буду думать.