Отважные мореплаватели

VII

Наутро рыбаки подняли паруса и пошли в северо-западном направлении. Им казалось уже, что они скоро должны прийти на отмель Девы, как вдруг неожиданно опустился густой туман, и пришлось бросить якорь. Со всех сторон до них долетал звон колоколов. Рыба ловилась не Бог весть как хорошо, но рыбачьи шлюпки все же бродили в тумане, встречались и обменивались новостями.

Дэн и Гарвей выспались днём, а ночью, уже на рассвете, вздумали таскать пирожки. Им не было запрещено взять их просто, а не тайком, но краденые пирожки казались им вкуснее, да и кок ужасно смешно сердился. Вместе с награбленной добычей они вышли из душной каюты на палубу. Здесь они застали Диско. Он звонил в колокол и, когда Гарвей подошёл, передал ему верёвку.

— Звони! Мне кажется, что в тумане что-то слышно!

Действительно, слышался какой-то лёгкий звон, а по временам до слуха Гарвея доносился звук пароходной сирены. Он уже настолько знал жизнь на Отмелях, что понял всю грозившую опасность. Вспомнилось ему, как когда-то мальчик в красной куртке, невежда и бездельник, говорил, что было бы «интересно», если бы пароход наехал на рыболовное судно. У того мальчика была великолепная каюта с ванной. Каждое утро он минут десять посвящал изучению роскошного меню. Теперь тот же самый мальчик — впрочем, нет, он значительно старше, это его старший брат — встаёт в четыре часа утра, тусклого туманного утра, стоит в непромокаемом плаще и что есть силы звонит в маленький колокольчик, — меньше того, по звуку которого сходились к завтраку пассажиры, — звонит в то время, как обшитый сталью пароход несётся где-то совсем близко со скоростью двадцать миль в час. Как горько было ему думать, что там, на пароходе, люди спят себе в сухих, обитых сукном и кожей каютах, что эти люди встанут только к завтраку и даже не узнают никогда, что они наехали на рыбачью шхуну и разбили её. Гарвей с отчаянием продолжал звонить.

— Ну да, они замедлили немного ход машины, — сказал Дэн, — и если переедут и пустят ко дну какое-нибудь судно, будут считать себя правыми — они действуют по закону!

И небо, и море были окутаны молочно-белым туманом. Сирена отчаянно ревела, колокольчик безнадёжно дребезжал. Гарвей внезапно почувствовал близость чего-то надвигающегося, большого. В сыром тумане перед ним встал, словно утёс, огромный корабельный нос, готовый, казалось, перерезать шхуну. На окрашенном в розоватый, яркий цвет борту Гарвей прочёл целый ряд римских цифр — XV, XVI, XVII, XVIII. Сердце замерло у Гарвея от страшно близкого шипенья и свиста. Цифры исчезли, промелькнул обитый медью борт. Гарвей беспомощно поднял руки, задыхаясь в клубах пара, на перила шхуны плеснуло тёплой водой, шхуна затрепетала, закачалась на волнах, поднятых пароходным винтом, и в тумане мелькнула корма удалявшегося парохода. Гарвей чуть не потерял сознания. Вдруг послышался треск, словно от падения срубленного дерева, и откуда-то донёсся чей-то глухой голос:

— Спасите! Мы идём ко дну!

— Мы? — задыхаясь, спросил Гарвей.

— Нет. Чья-то чужая шхуна. Звони! Мы пойдём на помощь! — сказал Дэн, быстро спуская шлюпку.

Менее чем через минуту все, исключая Гарвея, Пенна и кока, ушли на шлюпках. Сломанная фок-мачта какой-то шхуны плыла по течению. За нею показалась какая-то зелёная шлюпка. Волнами её ударило о корпус шхуны; казалось, она просила, чтобы её взяли, приютили. Вот проплыло чьё-то туловище в синей куртке, но только туловище, без ног. Пенн побледнел, как полотно. Гарвей звонил, как безумный, боясь, что вот-вот их шхуна тоже пойдёт ко дну. Когда рыбаки вернулись и Дэн окликнул Гарвея, мальчик пришёл в себя.

— «Дженни Кушмэн» перерезало надвое, — чуть не рыдая проговорил Дэн. — В четверти мили отсюда. Отец спас старика. Других никого не видно. А со стариком был сын. О! Гарвей! Гарвей! Я не могу вынести этого! На моих глазах…

Он спрятал лицо на груди Гарвея и зарыдал. Тем временем остальные рыбаки втащили на шхуну какого-то седовласого старика.

— Зачем вы спасли меня? — стонал он. — Диско, зачем ты меня вытащил из воды?

Диско положил ему на плечо свою могучую руку. Взор старика дико блуждал, губы дрожали. Вдруг вышел и заговорил… кто же? Пенсильвания Прэт, он же Гаскинс Рич или Витти, как приходило на память дяде Сальтерсу. Лицо его странно преобразилось. То было не лицо безумного, а лицо мудрого старца.

— Бог дал, Бог и взял, — заговорил он громко. — Да святится имя Его. Я был, я и сейчас — служитель Господа. Пустите его ко мне!

— Вы служитель Божий? — сказал старик. — Так умолите Бога, чтобы Он вернул мне сына! Пусть Он вернёт мне мою шхуну, стоившую тысячу долларов, и тысячу центнеров рыбы! Если бы вы не спасли меня, вдова моя никогда не узнала бы о случившемся. Теперь я сам должен рассказать жене все!

— Не надо рассказывать, Джэзон Оллей, — сказал Диско. — Лучше приляг теперь!

Трудно найти слово утешения для человека, который потерял в полминуты сына, трехмесячный заработок и шхуну, дававшую ему средства к жизни.

— Все это были глостерцы, не правда ли? — спросил Том Плэт.

— Ах, это все равно, кто бы они ни были! — сказал Оллей, отжимая свою мокрую бороду. Потом он запел:

— Пойдём со мной вниз! — сказал Пенн, как будто имел право приказывать. Взгляды их встретились, и Оллей несколько секунд стоял в нерешительности.

— Не знаю, кто вы такой, но я пойду за вами, — покорно сказал он наконец. — Может быть, я ещё и верну что-нибудь из девяти тысяч потерянных мною долларов.

Пенн пропустил его в каюту и закрыл дверь.

— Это не Пенн! — воскликнул Сальтерс. — Это Джэкоб Боллер, и он вспомнил про Джонстоун. Никогда не видел я ни у кого таких глаз. Как быть теперь? Что я буду теперь делать?

Из каюты доносились голоса Пенна и Оллея. Они говорили одновременно. Но вот Пенн стал говорить один: он молился. Сальтерс снял шляпу. Пенн поднялся на дек, где стояла вся команда шхуны. Крупные капли пота блестели на его лице. Дэн все ещё стоял у штурвала и всхлипывал.

— Он больше не узнает нас, — вздохнул Сальтерс. — Опять надо начинать все сначала, и шашки, и прочее. Что-то он мне скажет?

Пенн начал говорить, и видно было, что он обращается к ним, как к чужим людям.

— Я молился, — начал он. — Народ верит в силу молитвы. Я молился, чтобы Бог сохранил жизнь сыну этого человека. Мои дети утонули на моих глазах, жена и дети. Человек не может быть мудрее своего Создателя. Я никогда не молился за спасение жизни своих детей, но за сына этого человека молился, и он будет возвращён ему!

Сальтерс со страхом смотрел на Пенна, желая угадать, вспомнил ли он прошлое.

— Долго я был сумасшедшим? — спросил вдруг Пенн. Губы его судорожно искривились.

— Что ты, Пенн! Ты никогда и не был сумасшедшим, — сказал Сальтерс. — Ты был немного расстроен!

— Я видел, как плыли дома и разбивались о мосты. Больше ничего не помню. Давно это было?

— Я не могу вынести этого! Не могу! — всхлипывал Дэн. Плакал также и Гарвей.

— Лет пять тому назад! — отвечал Диско дрогнувшим голосом.

— Значит, все это время я был обузой для кого-нибудь. Назовите мне этого человека!

Диско указал на Сальтерса.

— Ты вовсе не был обузой! — вскричал моряк-земледелец, всплескивая руками. — Ты зарабатывал вдвое больше, чем стоило твоё содержание, у тебя есть свои деньги, Пенн, кроме половинной части в моей доле дохода от шхуны!

— Вы хорошие люди. Я вижу это. Однако…

— Милосердная Владычица! — прошептал Долговязый Джэк. — И он столько времени жил с нами. На него наслали порчу. Тут дело не обошлось без колдовства!

В это время послышался звон колокола какой-то шхуны, и чей-то голос закричал в тумане:

— Диско, ты слышал про случай с «Дженни Кушмэн»?

— Они спасли его сына! — вскричал Пенн. — Хвалите Бога!

— Мы вытащили Джэзона, он у меня на шхуне, — сказал Диско дрожащим голосом. — Не нашли ли вы ещё кого-нибудь из погибших?

— Нашли одного. Он плавал среди обломков шхуны. Его немного оглушило в голову.

— Кто это?

Все ждали ответа с замиранием сердца.

— Думаем, что это Оллей-сын! — послышался ответ.

Пенн поднял руки к небу и сказал что-то по-немецки. Гарвею казалось, что от лица Пенна исходят лучи света.

— Послушайте, господа, вы нас вчера порядком отделали! — продолжал голос со шхуны.

— Сегодня нам не до насмешек! — отвечал Диско.

— Знаю. Но признаться, нас опять несло течением куда попало, когда мы наскочили на молодого Оллея!

Это была неисправимая «Кэри Питмэн», и со шхуны «Мы здесь» послышался неудержимый хохот.

— Не передадите ли вы нам старика? Вам он, пожалуй, и не нужен. А нам тут не справиться одним. Мы о нем позаботимся. Он женат на тётке моей жены!

— Я дам вам, чего попросите! — сказал Троп.

— Да нам ничего не нужно, вот разве только якорь, который бы не срывался. Молодой Оллей пришёл в себя и беспокоится. Пошлите-ка нам скорее старика!

Пенн вывел старого Оллея из столбняка отчаяния, который нашёл на него, а Том Плэт переправил его на другую шхуну. Он ушёл, не простившись, не сказав ни слова благодарности, не зная, какая радость его ожидает. Туман сомкнулся за ним густою стеною.

— А теперь, — сказал Пенн, глубоко вздыхая, как бы перед началом проповеди. — А теперь…

Возродившееся на мгновение тело снова бессильно опустилось. Меч, после того как миновала надобность, снова вложили в ножны. Взгляд потух. Голос снова понизился до обычного жалобного шёпота.

— Теперь, — сказал Пенсильвания Прэт, — не сыграть ли нам, м-р Сальтерс, в шашки?

— Я только что тоже хотел предложить тебе, — засуетился Сальтерс. — Удивительно, Пенн, как ты умеешь угадывать чужие мысли!

Пенн покраснел и покорно последовал за Сальтерсом.

— Поднимай якорь! Живо! Уйдём из этого проклятого места! — кричал Диско.

Кажется, никогда ещё приказания его не исполнялись так быстро и охотно.

— Ну, какого вы мнения обо всем этом? — спросил Долговязый Джэк в то время, как они двигались вперёд в холодном сыром тумане.

— Я полагаю, — отозвался Диско, стоя у колёса, — что «Дженни Кушмэн» столкнулась с пароходом…

— Да, да, мы видели, как он прошёл мимо! — жалобно заговорил Гарвей.

— Крушение шхуны напомнило Джэкобу Боллеру события в Джонстоуне. Пока он утешал Оллея, он был в своём разуме. Потом он ослабел и снова впал в беспамятство. Вот как я понимаю этот случай!

Все были согласны с Диско.

— Если бы Пенн остался Джэкобом Боллером, это привело бы Сальтерса в отчаяние! — заметил Джэк. — Надо было видеть, как изменилось его лицо, когда Пенн спросил, кто о нем все это время заботился. Ну, что, Сальтерс?

— Спит, кроткий, как дитя, — сказал Сальтерс, подходя на цыпочках. — Видали ли вы когда-нибудь такую силу молитвы? Он просто вымолил у Бога молодого Оллея, и море выкинуло обратно свою жертву. Я твёрдо в том уверен. Джэзон ужасно гордился своим сыном. Должно быть, Бог наказал его за то, что он создал себе кумира на земле!

— За примером ходить недалеко! — отозвался Диско.

— Ну, нет, тут большая разница, — быстро возразил Сальтерс, — я не все же время вожусь с Пенном!

Целых три часа ждали рыбаки, когда проснётся Пенн.

Без него не хотели садиться за стол. Наконец, Пенн вышел. Лицо его было безжизненно, и память угасла. Ему казалось, что он видел сон. Он спросил, почему все так молчаливы, а они не могли объяснить ему почему…

Три последующих дня рыбаки работали до упаду. Когда они возвращались с ловли, Диско заставлял их складывать груз в трюме как можно компактнее, чтобы можно было вместить как можно больше рыбы. Надо было уметь расположить груз так, чтобы шхуна сидела в воде ровно, не кренясь. Мало-помалу, за работой команда оживилась, и жизнь пошла обычным чередом. Долговязый Джэк огрел даже Гарвея морским канатом за то, что он «грустил, как больная кошка, о том, что непоправимо». Гарвей много и серьёзно думал в эти дни и делился мыслями с Дэном. Дэн во многом соглашался с ним. Они решили даже не таскать больше у кока пирогов без спроса, а брать их с его разрешения.

На следующей неделе оба мальчика чуть не потонули вместе со шлюпкой «Хетти С», пытаясь поймать гарпуном акулу.

После долгих блужданий на ощупь, в тумане однажды утром Диско весело закричал:

— Живее, мальчики! Мы пришли в город!