В ушах пульсируют глубокие басы Humble Кедрика Ламара, и я вытягиваю руку в поисках кнопки сброса. Ненавижу утренние тренировки ни свет ни заря. Все еще с закрытыми глазами я пытаюсь отыскать свою тумбочку, на которой обычно лежит телефон, но вместо твердого дерева моя рука находит лишь воздух.
Потянувшись еще чуть-чуть, падаю на пол. И от падения сразу же просыпаюсь.
Соскребая себя с ковра, понимаю, что не дома. Вышеупомянутый ковер какой-то потрепанный, диван за моей спиной – ему под стать. Справа от меня, у маленького деревянного стола, – два раскладных стула. А в крошечное пространство ровно за ними втиснуты холодильник, плита и раковина.
Нужда сходить по-маленькому становится нестерпимой. Два шага – и я уже открываю единственную дверь в этой конуре. Ванная, как и все остальное здесь, совершенно малюсенькая: небольшая раковина, душевая кабина и унитаз занимают все свободное пространство.
Я делаю свое дело, мою руки и вытираю их об удивительно мягкое полотенце. Сложив пополам, вешаю его обратно на кольцо.
Вернувшись в гостиную, начинаю вспоминать события минувшей ночи. Я приехал в эти трущобы на своей «ямахе», сыграл несколько раундов в покер, а потом ввязался в драку.
Наверное, меня вырубило от удара в голову. Нет, стоп! Перед этим произошло что-то еще.
Хартли.
Хартли привела меня сюда, перед тем как я отключился. Смутные вспоминания о том, как она приказывала мне шевелить задницей и взбираться по бесконечной череде ступенек.
Но если на диване спал я, то где спала она? Здесь нет спальни, а диван такой маленький, что двое на нем просто не поместятся. Ей бы пришлось спать на мне в буквальном смысле, но Хартли скорее отпилит себе руку, чем станет спать со мной.
Вот черт!
Откуда ни возьмись меня накрывает чувство вины. Хотя с какой стати мне чувствовать себя виноватым? Я не просил ее о помощи и уж тем более не стал бы спать на ее диване, даже если вчера мне нужно было где-то переночевать.
Моя обувь и толстовка лежат на столе. В кармане около трех тысяч долларов, а значит, Хартли видела, сколько у меня денег, но не взяла ни цента. Хотя могла бы взять себе вознаграждение.
Я отсчитываю несколько банкнот и кладу их на стол. Под обувью нахожу записку, к которой приклеен ключ.
«Закрой дверь, положи ключ в этот конверт и засунь его в почтовый ящик внизу».
Я в раздумье разглядываю записку. Эта девчонка – сплошная загадка. Ее родители живут в дорогущем особняке. Отец – влиятельный человек, прокурор. И все-таки Хартли живет в самом худшем районе Бэйвью, в квартирке, где стены такие тонкие, что мне слышно музыку, которая играет у ее соседей снизу. Тем не менее она учится в одной из самых престижных школ штата. Что же, черт возьми, все это значит?
Я думал, что мой последний год в школе будет скучным. Элла большую часть времени проводит с Ридом: болтает с ним по телефону, переписывается или ездит к нему в университет на выходные. Близнецы заняты своей жизнью. Гидеон тоже в колледже, а когда бывает дома, хочет тусоваться только с Саванной.
Я третий лишний, и так было всю жизнь. Пока Гид не уехал, они с Ридом вечно были вдвоем, близнецы – сами по себе, ну а я болтался где-то между ними.
Мама говорила, что в этом моя индивидуальность и независимость. Я всегда мог найти себе занятие. Мне не нужны были братья. К тому же я заводил знакомства легче, чем они. У меня куча друзей. Мой список контактов бесконечен.
И все же… вчера я никому не позвонил. Вместо этого пытался взобраться на мотоцикл и поехать домой, как какой-то идиот, у которого мозг меньше, чем мошонка.
Я выхожу из квартиры, запираю дверь, но ключ кладу в карман, а не в конверт. Тренировка начнется через полчаса. Значит, опоздаю. И это после моего вчерашнего появления в несусветную рань.
Мобильник разрывается сообщениями от Эллы.
«Где ты?»
«Тебя ищет Каллум».
Черт. Если так пойдет и дальше, я никогда больше не смогу снова подняться в воздух. Мне и правда нужно поработать над способностью принимать решения.
«Я прикрыла тебя. Сказала ему, что ты уже уехал».
Я подхожу к ступенькам. В аллее рядом с домом Хартли воняет кошачьей и собачьей мочой… Черт, да там стоит такая вонь от животных, которую даже сложно вообразить. Жесть.
Я печатаю ответ:
«Спасибо, что прикрыла меня. Уже еду».
Когда я появляюсь в школе, все еще в раздевалке. Сегодняшняя тренировка состоит из отработки техники игры и бега, поэтому к концу я еле стою на ногах.
С тех пор как защиту возглавляет Брэн Мэтис, тренер не дает нам расслабиться. Наверное, когда ситуация с квотербеком была совсем плохой, он просто не хотел рисковать, чтобы кто-то из оставшихся игроков тоже получил травму, потому что этот сезон и так обещал быть неудачным. Но сейчас все резко изменилось.
Паш бросает мне бутылку воды и тут же до последней капли опустошает свою.
– Черт, я совсем не в форме, – задыхаясь, жалуется он. – Слишком много пил и курил этим летом.
– И я.
С жадностью выпив воду, я отбрасываю бутылку и ложусь спиной на траву.
Паш падает рядом со мной. Мы лежим и смотрим в безоблачное небо.
Брэн, свежий как огурчик, с усмешкой проходит мимо нас, словно и не было этой изматывающей тренировки.
– Вам, парни, нужно почаще ходить в зал. Я вот чувствую себя отлично.
Мне едва удается поднять руку, чтобы показать ему средний палец.
– Ты чувствуешь себя отлично только потому, что ведешь здоровый образ жизни.
Он начинает смеяться.
– Это что, оскорбление? Потому что, по-моему, вести здоровый образ жизни – значит не валяться без сил на поле.
В этот раз средний палец ему показывает Паш.
В конце концов мы собираемся с силами, чтобы оторвать свои задницы с поля, и возвращаемся в раздевалку, где я по-быстрому принимаю душ. Потом, переложив ключ от квартиры Хартли из джинсов в школьные брюки, направляюсь к секретарю.
Миссис Голдштейн на месте. Жесткие, с голубым оттенком волосы образуют нимб вокруг ее маленького круглого лица. На кончике носа очки в розовой оправе.
Я облокачиваюсь на стойку.
– Миссис Джи, вы сегодня выглядите потрясающе.
Она вздыхает.
– Что вам нужно, мистер Ройал?
Не обращая внимания на ее явное раздражение, я постукиваю пальцем по верхушке секретарского монитора.
– Я зашел к вам, потому что обнаружил ошибку в своем расписании. Пошел на первый урок, и оказалось, что я больше не числюсь в классе. Кто-то по фамилии Райт перевелся и занял мое место.
Нарисованные брови сводятся вместе поверх очков.
– Это крайне необычно.
То есть я несу полную ахинею. Но так и есть.
И продолжаю нагло врать.
– Знаю! Но мистер Уолш такой: «Вы больше не в моем классе, Ройал». А я ему: «Как? Что за чушь?! Почему этот Райт вот так взял и занял мое место»? И он: «Ну, раз так, идите к секретарю и спросите». И…
– Ладно! – миссис Голдштейн уже начинает терять терпение. – Помолчите и позвольте мне проверить.
Я прячу улыбку.
– Спасибо, миссис Джи. Я правда считаю, что этот умник попал не в тот класс.
Пошутив, я подмигиваю ей. Мисс Джи, похоже, шутку оценила. Она сжимает свои тонкие губы, чтобы не рассмеяться.
– Посмотрим, что можно сделать. – Секретарь что-то печатает.
Я поворачиваюсь к монитору, чтобы посмотреть, что она делает: открывается досье, озаглавленное «Райт Х.». Поправив очки на носу, миссис Голдштейн изучает расписание.
Я ловко перевешиваюсь через стойку и быстро нажимаю на кнопку «печать с экрана».
– Мистер Ройал! – восклицает секретарь, вскакивая со стула.
Но я быстрее нее. Перемахнув через стойку, я оказываюсь прямо перед принтером.
– Спасибо, что распечатали это для меня. – Ослепительно улыбаясь ей, я хватаю лист бумаги и обегаю стол.
Она пытается схватить меня.
– Я ничего для вас не печатала. Истон Ройал, вернитесь!
– Миссис Джи, у вас восхитительные духи, – кричу я ей через плечо.
Выбежав из кабинета, я смотрю на распечатанный лист. У нас ни одного совпадения по занятиям, за исключением последнего урока. Больше того, почти все учебное время Райт Х. проводит в противоположном крыле здания.
Но с сегодняшнего дня это изменится.
Я поднимаюсь по лестнице, перескакивая через ступеньку. Когда врываюсь в кабинет, где проходит первый урок Хартли, лекция уже началась. Все места рядом с ней заняты. Ее окружают горшочные растения – полные самомнения детишки, которые поглощают весь кислород. Я подхожу к одной девчонке, которую знаю и которая мне не нравится.
Наклоняюсь над ее столом.
– Твоя машина горит.
– О боже мой! – взвизгивает Синтия Паттерсон и пулей вылетает из класса.
Самодовольно ухмыляясь, я отодвигаю освободившийся стул и усаживаюсь.
– Мистер Ройал, что вы делаете на моем уроке? – спрашивает учительница.
Понятия не имею, кто это. Но, судя по морщинам у нее на лбу, от которых она пытается избавиться при помощи ботокса, ей за сорок. Слишком стара для меня.
– Хочу учиться. Разве все остальные здесь не за этим?
– Это курс по истории феминизма.
Я вскидываю голову.
– Тогда я не понимаю, почему вы против меня. Если мы хотим добиться равенства полов, то этот курс должен быть обязательным и для молодых людей или нет?
Учительница предпринимает последнюю попытку выгнать меня с урока.
– У вас с собой нет необходимых книг.
– Какие проблемы? Хартли поделится со мной. Мы старинные друзья. – Я поднимаю свой стол и ставлю его рядом со столом Хартли.
– Что ты делаешь? – едва слышно, но требовательно спрашивает она.
– У тебя есть потрясающая способность – кричать шепотом, ты знала об этом? – Я перекладываю одну из ее книг себе на стол.
– А у тебя есть потрясающая способность выводить меня из себя.
– Я совершенствовал эту способность с рождения. Мама говорила, что я появился на свет, размахивая кулачками. Спасибо, что помогла мне вчера.
Запустив руку в карман, я быстро оглядываю кабинет и незаметно под столом тыкаю Хартли ее же ключом.
Она испуганно вздрагивает, а потом смотрит вниз и тут же напрягается.
– Я же попросила тебя оставить ключ в почтовом ящике, – шепчет она.
– Решил, так будет проще.
Хартли изучает мое лицо.
– Ты, наверное, заключил сделку с дьяволом. Это единственное объяснение тому, как отлично ты выглядишь после ночи попойки и того, как тебя вчера отделали.
– Никто меня не отделал.
– Да? Это поэтому ты вырубился? И тебя не били по голове так сильно, что ты даже не мог смотреть прямо перед собой?
– Все именно так.
Хартли лишь качает головой. Ее челюсти по-прежнему крепко сжаты. Училка бубнит перед классом что-то о третьей волне феминизма. Она явно не в курсе, что ее почти никто не слушает.
– Зачем ты здесь? – наконец спрашивает Хартли.
– О, а я разве не сказал тебе? Теперь у нас все уроки общие.
Она резко разворачивается ко мне.
– О господи.
– Ну, кроме музыки. У меня нет слуха.
– Боже мой, – снова повторяет она.
– Я знал, что ты обрадуешься.
Хартли стонет так громко, что все головы поворачиваются в нашу сторону.
– Что случилось, мисс Райт? – вежливо спрашивает учительница.
Хартли стискивает зубы.
– Я просто поверить не могу, что даже сейчас, в нашем современном, прогрессивном обществе клинические испытания лекарственных препаратов до сих пор включают только мужчин, каждый день ставя под угрозу жизни женщин. Это ужасно.
– Ужасно! – соглашается учительница. – Однако такова действительность.
Как только она продолжает свою лекцию, Хартли поворачивается ко мне с хмурым видом.
– Переделай свое расписание на прежнее, Ройал.
– Не-а.
Она сжимает столешницу обеими руками, как будто борется с желанием ударить меня, и шепчет:
– Отлично. Тогда перестань разговаривать со мной. Я здесь, чтобы получать знания.
– Какие знания? Женщины заслуживают тех же прав, что и мужчины. Точка.
– Ты действительно в это веришь?
Я поднимаю брови.
– А кто-то в этом сомневается?
– Очевидно, не все считают как ты.
Я подмигиваю.
– Значит, теперь, когда ты узнала, что у меня нет предрассудков, я стал тебе нравиться?
Но она словно не замечает моих попыток очаровать ее и глядит с подозрением.
– Я не знаю, почему ты преследуешь меня, но тебе пора перестать это делать. Ты меня не интересуешь и не заинтересуешь никогда. К тому же, как я слышала, к тебе выстроилась целая очередь из девчонок, которые с радостью выполнят все, чего ты захочешь. Так что просто… – она машет на меня рукой, – просто отвали.
Я игнорирую почти все, что она сказала, за исключением очевидного.
– Ты наводила обо мне справки, да?
Хартли закрывает глаза и разворачивается к учительнице.
– А что еще ты слышала? Я бы не прочь узнать, что обо мне говорят. – Я легонько подталкиваю ее локтем.
Она отодвигается от меня и продолжает молчать.
– Мой самый любимый слух – о том, что у меня волшебный язык, но это правда. Я буду только счастлив доказать тебе это. В любое время.
Хартли скрещивает руки на груди и опять не говорит ни слова.
Я опускаю глаза на расписание.
– Жду не дождусь, когда мы вместе пойдем на урок английской литературы, – с ликованием шепчу я ей.
Она до скрипа сжимает челюсти.
А это весело. Очень весело!