Паб

ПЛОХИЕ ПОСТЕЛЬНЫЕ ИСТОРИИ

Комната цвета радуги. Кровать. На кровати сидит женщина тридцати лет в одних плавках, рядом с ней — мужчина в плавках. Оба слегка вспотели; женщина смотрит на мужчину, который заворачивает в сигарету травку. Наконец, мужчина облизывает бумагу, склеивает, закуривает, дает затянуться женщине. Вдруг оба они прислушиваются, женщина перестает курить.

Женщина. Что там?..

Мужчина. Какая разница...

Женщина. Дети... не могут спать, дети не могут молчать...

Мужчина. Не могут исчезнуть...

Женщина. Перестань, сам был ребенком! (Вскакивает к двери, прислушивается.)

Мужчина. (Смеется.) Я не был ребенком, я родился дедушкой! Мне все говорили, — дедушка... Потому что я был сутулый и недовольный, ворчал... Дедушка!.. (Смеется до слез.) Маленький дедушка!..

Женщина (тоже начинает смеяться). Дедушка!.. Сейчас мы точно всех разбудим! (Плюхается на кровать, затягивается, передает мужчине.)

Мужчина. Дедушка... (Смеется.) Никого нет... мы никого не разбудим...

Женщина. Ты всех разбудил... Я уложила, я уложила ее, а ты разбудил...

Мужчина. Никого нет, я никого не разбудил!

Женщина. Пришел поздно и разбудил, а теперь она не может заснуть! Надо приходить пораньше...

Мужчина. (Перебивает женщину.) Ты ведь знаешь, почему я пришел поздно!

Женщина. Почему ты пришел поздно, я не знаю! (Забирает косяк у мужчины, затягивается.)

Мужчина. Если б тебе было дело до меня, до моей жизни, ты бы помнила, что я сдаю объект!

Женщина. Ты сдаешь объект!

Мужчина. Да!

Женщина. А, правильно, ты всегда что-то строишь... потом сдаешь... объект... ты ведь строитель...

Мужчина. Я инженер, а не строитель...

Женщина. Какая на хрен разница, если ты приходишь поздно каждый раз, когда ты сдаешь объект!

Мужчина. Через неделю мы сдадим синагогу, и я буду приходить как всегда!

Женщина смеется, затягивается, передает косяк мужчине.

Мужчина. (Заражается смехом.) Что? Что?!

Женщина. Ты строишь синагогу?

Мужчина. Да! (Смеется еще громче.) Представляешь, я строю синагогу!

Женщина. Тише! Ты разбудишь ее, и этот ребенок не даст нам докурить, не даст нам спать (смеется еще больше), не даст достроить тебе синагогу!..

Мужчина. Тише!.. тише... (Замолкает, вдруг снова смеется.) Мне надо достроить, мне надо достроить эту синагогу... я пообещал, я пообещал Богу!..

Женщина. Что? Что ты ему опять наобещал?!

Мужчина. (Перестает смеяться.) Опять? Что ты имеешь в виду?

Женщина. Я имею в виду, что ты ему постоянно что-то обещаешь, — ты обещал ему, помнишь, ты клялся перед Богом, что перестанешь курить травку, помнишь? Ты обманул Бога! (Смеется.)

Мужчина. Я боялся, что у меня родится неполноценный ребенок, и чтобы этого не случилось — я пообещал... пообещал Ему бросить...

Женщина. Ты обманул Бога! (Смеется.)

Мужчина. Мы же по чуть-чуть, — это не считается! Ты сама говорила, нам надо расслабляться... чисто по-семейному...

Женщина (смеется). Бедные евреи! Не видать им своей синагоги! Ты ее не достроишь и как-нибудь отвертишься! Так же, как с травкой, да? Ты вечно обманываешь Бога! Чисто по-семейному... (Смеется, мужчина смотрит на нее, вдруг резко ударяет по щеке, женщина перестает смеяться.)

Мужчина. Не лезь в мои отношения с Богом!

Женщина. Ты думаешь, я не слышу!

Мужчина. ?!

Женщина. Как ты молишься по ночам... ты все еще веришь в Бога, ты боишься Бога! Я знаю... поэтому ты так злишься...

Мужчина. Это не твое дело!

Женщина. Как это не мое! Я жду, я жду полночи, когда ты домолишься и займешься со мной любовью, ты по полчаса молишься, о чем ты просишь Бога?!

Мужчина. Это не твое дело, понятно?! Не твое! У меня не получаются... некоторые молитвы у меня не получаются, мне приходится отменять их... и молиться заново...

Женщина. Что?

Мужчина. Ты слышала...

Женщина. Ты больной, как можно отменять молитвы?!

Мужчина. Вот именно! Их нельзя отменить! И это ужасно! Ведь я молюсь и вдруг думаю о чем-то, о чем-то плохом, или о том, чего я не хочу!.. А вдруг это сбудется, ведь я подумал об этом во время молитвы?! Вдруг это сбудется?! Я отменяю, тут же, когда вдруг опомнюсь, — я отменяю молитву и молюсь заново!

Женщина. Поразительно, ты же не знаешь наизусть ни одной молитвы, ты в церкви ни разу не был!

Мужчина. Это не обязательно! Писатель, русский писатель, Толстой, он говорил, что Церковь у тебя в душе, никуда ходить не надо, чтобы пообщаться с Богом! Все свои молитвы я придумываю сам!

Женщина. Ты больной! У тебя на работе... там ничего на тебя не падало?! Ты надеваешь каску на голову, когда ходишь по стройке?

Мужчина. Каску?

Женщина. Да, есть такие, красные каски!

Мужчина. У меня желтая... у меня есть желтая каска... а что, надо надевать красную?

Женщина снова начинает смеяться.

Мужчина (тоже смеется, затягивается). Вот дурак, а я надевал желтую каску...

Женщина перестает смеяться, внимательно смотрит на мужчину, пытаясь понять, — действительно он такой тупой или это минутное затмение сознания от травки.

Женщина. Ты много работаешь!

Мужчина. Да, я много работаю!

Женщина. Ты устаешь на работе!

Мужчина. Да, я устаю на работе!

Женщина. Тебе надо отдыхать, расслабляться... Ты становишься тупым и грубым!

Мужчина. Тупым может быть, но грубым — никогда!

Женщина. Ты ударил меня!

Мужчина. Когда?

Женщина. Вот совсем недавно, ты ударил меня!

Мужчина. Когда, ты что?! Тебе показалось!

Женщина (тараторит, как дотошный обвинитель на суде, пытаясь точно вспомнить все свое длинное нудное обвинение). Когда я сказала, что ты долго молишься, ты ударил меня! Я помню, сразу после этих слов, ты ударил меня по щеке, по левой щеке, нет, по правой щеке, ты ударил меня по правой щеке сразу, как я сказала, что ты долго молишься!

Мужчина. Ты что, я вообще не молюсь!

Женщина. Да?! (Начинает смеяться.)

Мужчина. Конечно! Я же не знаю наизусть ни одной молитвы!

Женщина. Серьезно?

Мужчина. На сто процентов! Да я и в церкви ни разу не был, — откуда мне знать, как надо молиться!

Женщина. А кто же тогда бормочет по полчаса, ночами, что-то бормочет, какие-то молитвы... Кто?! (Заливается хохотом.)

Мужчина. Наверное, это тот же, кто и ударил тебя!

Женщина (резко перестает смеяться). Я много работаю!

Мужчина. Да, ты много работаешь!

Женщина. Я устаю на работе!

Мужчина. Ты устаешь на работе!

Женщина. Мне надо отдыхать, расслабляться...

Мужчина. Да, кстати, ты помнишь, — тебе надо отдыхать, расслабляться! На, давай... (Передает женщине косяк, скручивает новый.)

Женщина. Как здорово, что ты это все придумал... знаешь, в некоторых странах травку прописывают...

Мужчина. ?

Женщина. Да, прописывают, доктора пишут в рецептах: забивать косяки, по три раза в день, за полчаса до еды!

Мужчина. Может, нам тогда делать это не только каждый последний четверг месяца?

Женщина. А-а-а... Хитрюга! Мы же здоровы... вот если б мы болели, тогда можно чаще... для профилактики достаточно и так...

Мужчина не может наслюнявить бумажку, поэтому плюет на пальцы, промахивается, попадает на простыни.

Женщина. Вот, давай, заплюй все здесь!

Мужчина. Что такое?

Женщина. Конечно, для тебя это нормально, для тебя нормально все это...

Мужчина. Что — это? Что для меня нормально «все это»?

Женщина. Когда?.. Я просто вспоминаю, — когда я в первый раз позволила, промолчала, и ты стал не стесняться быть при мне... животным?..

Мужчина закуривает.

Женщина. Вот когда ты в первый раз пукнул при мне?

Мужчина. Не знаю... а когда?..

Женщина. Когда... Явно после свадьбы, иначе бы ничего не было...

Мужчина. Ха! Значит, я просто не хотел, не хотел и не пукал! Захотел бы — пукнул и до свадьбы! А ты?..

Женщина. Я?.. я делаю это как нормальный человек — наедине, сама с собой, так, чтобы никто не видел... я не позволяю себе при тебе сделать что-то такое...

Мужчина. А я позволяю! Потому что не могу иногда проконтролировать, да и какая разница, — мы же решили жить вместе, договорились, у нас свидетельство о браке, — почему бы мне не срать прямо у тебя на глазах, раз наш брак официально зарегистрирован?!

Женщина. При чем тут наш брак?! Наоборот! Хотя бы это, хотя бы наш брак, хоть что-то должно тебя сдерживать... ты уже совсем себя не контролируешь... а вчера...

Мужчина. Что вчера?

Женщина. Вчера, когда мы сидели в ресторане с Робертом и Ольгой, и ты!.. Ты взял и так отрыгнул... Все замолчали, всем стало неловко!..

Мужчина. Это после «Гиннесса»...

Женщина. И что?

Мужчина. После «Гиннесса» у меня всегда отрыжка после «Гиннесса»...

Женщина. Ну и что?! Ты не мог ее сдержать?

Мужчина. Да кого ты стесняешься, Роберта?! Он сам еще та скотина, ты помнишь, о чем он говорил вчера?

Женщина. Да хоть о чем! Ты мог бы сдержаться и не рыгать прямо на глазах у всех!

Мужчина. Я не рыгал! А срыгнул! А твой человек, человек, который не рыгает, он — педофил!

Женщина. Кто тебе об этом сказал?!

Мужчина. Он сам, — ты слышала, о чем он нудил весь вечер?!

Женщина. Он культурный человек, он не может быть педофилом! Он директор выставки «Космос сегодня», он не может быть педофилом!

Мужчина. А что ж он тогда так долго вчера рассказывал, что мужчины, которые любят детей, — это несчастные мужчины, общество их презирает, дети их не любят, совесть мучает, и никто, никто не может им помочь!

Женщина. Ну и что? Это правда! Педофилы очень несчастны и нуждаются в защите своих прав или хотя бы в сострадании, что в этом такого?

Мужчина. Что такого?! У кого что болит, тот о том и говорит, — народная мудрость! Твой культурный человек — педофил, поэтому, кстати, он такой культурный! Все, все, у кого более менее развит вкус и есть понятие о стиле, о культуре — все они — лесбиянки, педики или педофилы! Все! Конечно, простой нормальный человек обделен вкусом... он не знает, что покупать в магазине, пока не прочтет об этом в каком-нибудь лесбо-педрильском журнале, он вынужден носить одежду так, как ему указывает педик-кутюрье с экрана телевизора, но зато этот простой нормальный человек не должен сдерживать пердки и отрыжки, потому что ему не надо притворяться, таиться, скрывать свое нутро! Я ни перед кем не ломаю комедию, я такой, как есть! Это им надо притворяться! А мне незачем! Это им надо вид делать, что у них все в норме, они привыкли таиться перед обществом, поэтому им ничего не стоит тихо, вот так вот в себя пукать, неслышно (тужится, тихо пукает).

Женщина (принюхивается). Ты пустил газы?

Мужчина. Да!

Женщина. Ты пустил газы подло, тихо, скрытно, как они... значит, по твоей теории, ты — педик, или педофил!

Мужчина. Надо брать от жизни все!

Женщина. Да, только никогда не знаешь, — ты берешь от жизни или она от тебя!

Мужчина. Надо проветрить...

Женщина. Проветри, раз напердел, проветри!

Мужчина. От травки надо проветрить, дура!

Женщина. От травки! Я вообще ее не курила! Ты уже забиваешь второй косяк, а я как будто не существую для тебя!

Мужчина. Я могу тебе скрутить.

Женщина. Не надо, пора заканчивать и спать, — мне рано утром... рано... утром... на работу... хорошо что есть работа, потому что хотя бы на какое-то время можно забить себе голову абсолютным бредом...

Мужчина открывает форточку, свет гаснет, хотя его никто не выключает, радуга исчезает.

Мужчина. Вчера увидел полотенца... отличные полотенца... китайские, так бы купил, нам нужны новые полотенца... но китайские... у них там, говорят, вирус какой-то опасный, типа пневмонии, может это передаться через полотенце?.. Хотя оно было запечатано, я все равно не стал покупать, решил спросить у тебя...

Женщина. Спасибо тебе...

Мужчина. За что?

Женщина. За то, что ты притворяешься... Ты всегда говоришь со мной о том, о чем не думаешь на самом деле... ты делаешь вид, что боишься китайских полотенец... советуешься со мной... внушаешь мне, что надеешься на меня, надеешься, что я помогу тебе... спасу тебя... спасибо тебе за то, что ты цепляешься ко всяким пустякам и не видишь главного, спасибо тебе, что мы обсуждаем проблемы наших друзей, проблемы целого мира, но никогда не обращаем внимания на наши проблемы... спасибо тебе... ты не бросил меня, когда родилась наша мертвая девочка... да, я знаю, здесь никто не виноват, но все равно, ты мог бы найти себе другую, которая сможет родить... спасибо тебе, что я могу благодарить Тебя, молиться Тебе... и никому больше...

Серебряная комната. Большая кровать, одеяло. Одеяло ходит ходуном, кажется, что под ним кто-то занимается греко-римской борьбой. Одеяло скатывается на пол, — на кровати лежат и целуются два Элвиса Пресли. Оба Элвиса при полном параде, — концертные клеши, накидки с блестками, прическа и макияж; несмотря на то, что помяты, мужчины выглядят чрезвычайно нарядно.

Первый Элвис. Ну, что, кто будет бить пенальти?

Второй Элвис. Как интересно, — бить пенальти! Ты это так называешь?

Первый Элвис. Да, я это так называю! У меня однажды был футболист...

Второй Элвис. Из какого клуба? (Смеется.) «Манчестер Юнайтед»?

Первый Элвис. Не знаю, он был бедный, постоянно пьяный... он когда в первый раз сосал у меня, он так поднял глаза и спросил... спросил: «Вы купите мне пальто?»

Второй Элвис. Он сосал за пальто?

Первый Элвис. Да... причем не просто за пальто, он даже назвал фирму... он хотел пальто именно от «Burbery»...

Второй Элвис. Поразительно...

Первый Элвис. Мне стало противно, противно и обидно... я ему сказал: куплю, если дашь забить в твои ворота пенальти...

Второй Элвис. И как?..

Первый Элвис. Забил... Только как-то не совсем удачно, сначала в штангу попал... он потом недели две маялся...

Второй Элвис. Давай, знаешь, давай сегодня я буду бить пенальти!

Первый Элвис (смеется). А ты мне купишь пальто?

Второй Элвис. Зачем тебе пальто?

Первый Элвис. Кутаться...

Второй Элвис. Кутаться?

Первый Элвис. Да... я люблю кутаться... один психиатр мне сказал, что это у меня синдром... синдром... (вспоминает) в общем, какой-то там синдром тоски по утробе, что-то такое, в общем, я хочу обратно, обратно в живот матери...

Второй Элвис. Зачем?

Первый Элвис. Там спокойно, ничего не надо, все само приходит, — и еда, и тепло, — комфорт и защищенность... я хочу стать ребенком... вернее, даже не ребенком, а проектом... проектом ребенка, зародышем... это ужасно, да? Скажи, это ужасно?

Второй Элвис. Я однажды трахался с братом жены... вот это было ужасно!

Первый Элвис. Ха, ну и что, а я с сестрой!

Второй Элвис. С родной?

Первый Элвис. Какая разница? Все сестры родные! Даже кузины! А брат жены — что? Брат жены — абсолютно посторонний человек, как и жена, кстати, поэтому можно трахаться и с женой, и с ее братом, и даже с ее родителями, — ничего в этом такого нет!

Второй Элвис. Конечно, я знаю, ничего в этом такого нет, — просто это было ужасно... не потому, что он родственник, просто он такой человек... мерзкий... ему нужны были кроссовки... как твоему пальто, а этому нужны были кроссовки... он пока не ушел в армию, он всех в семье нервировал, — учился плохо, скандалил, вмешивался не в свои дела, болел постоянно... чем-то очень странным, никто не знал чем... а потом его выперли из колледжа, он стал ходить в спортзал — пресс качать... и ему вдруг понадобились кроссовки, он так меня достал с этими кроссовками! Я просто, чтобы он отстал, говорю: подставляй жопу, получишь кроссовки, — я думал, он испугается и отстанет, а он взял и подставил... Чему их учат? Как их воспитывают?! Что у них в голове? Неужели вот так запросто... без всякого желания, без чувств... переспать... только потому, что нужны кроссовки! А что он сделает за костюм от Гальяно?!

Первый Элвис. Из-за таких школьников, которые могут переспать за кроссовки, наш благоустроенный мир катится к черту!.. И никто не гарантирует нам, что наша жопа не взорвется, когда мы посадим ее на сиденье в автобусе или на унитаз дома! Кто водит эти автобусы?! Какие строители вкручивают наши унитазы?! Кому мы доверяем свою жизнь? Свою безопасность?! Кто за этим следит?!

Второй Элвис. Нет, ну, кто-то следит...

Первый Элвис. Вот именно что кто-то! Судя по тому, что сейчас происходит в мире, — такие же, как этот ваш родственник!

Второй Элвис. Зачем вы драматизируете... не все же такие, и не все так плохо... Я хожу на выборы! Я верю, что какие-то люди занимаются моей судьбой, моим будущим! Это достойные люди, я отдаю им свой голос! И нас много таких... А остальные... пускай ходят в тренажерный зал... пресс качать... им больше и не надо...

Первый Элвис. Вот, в этом ваша ошибка! Остальные... Этих остальных оказалось большинство! И оказывается, мы совсем ничего о них не знаем! Мы просто их обозначили как остальных и решили ими не заниматься, а они нам устроили! Оказывается, им много чего надо. Их многое не устраивает, особенно мы... мы их не устраиваем! И они нас уничтожают! А мы не можем! Нам сначала надо разрешение спросить у мирового сообщества!.. Черт, у меня такое состояние, как будто я уже потрахался! Меня всего трясет! Зачем ты меня завел?!.

Второй Элвис. Я тебя завел? Ты сам завелся!

Первый Элвис. У нас, кстати, слабое сердце, мы умерли прямо на концерте от разрыва сердца, нам нельзя нервничать!

Второй Элвис. Тогда давай, поворачивайся... расширим сосуды...

Первый Элвис спускает штаны, принимает удобную позу.

Первый Элвис. Как удачно, что я не стал есть в ресторане... а то бы сейчас пришлось делать клизму...

Второй Элвис. (Расстегивает штаны, сопит.) Если б там было светло, я бы тоже не стал есть... что за проклятое место, — все мясные блюда из свинины... я не ем свинину, но там было темно, и я нажрался!..

Первый Элвис. Я тоже не ем свинину! Даже когда темно!

Второй Элвис. Да? Ну и глупо! Когда темно, — можно! Он не увидит!

Первый Элвис. Кто?

Второй Элвис. Тот, кто может наказать за то, что ешь свинину...

Первый Элвис (смеется). Смешно... то есть это твоя философия такая?

Второй Элвис. У меня нет философии, у меня ничего нет, хотя, немножко, конечно, есть... немножко семьи, немножко детей, немножко родителей, — как у всех... если б у меня ничего не было, я был бы абсолютно счастливым!..

Первый Элвис. У меня ничего нет, и мне кажется, если б у меня было хоть чуть-чуть того, что есть у всех, я был бы счастлив...

Второй Элвис. Придурок!

Первый Элвис. Может быть, может быть...

Второй Элвис. Ладно... ты за безопасный секс?

Первый Элвис. Мне все равно...

Второй Элвис. Все равно?

Первый Элвис. Да... я верю, что настоящий еврей никогда не заразится спидом! Иначе тогда какой смысл быть евреем?!

Второй Элвис. Настоящий еврей может и не заразится, а вот настоящий мусульманин?

Первый Элвис. Ха! А кто здесь?.. (Поворачивается лицом ко второму.) Черт! Плохой день, плохой день!.. Мне приснилось, что я рыбачу, вытаскиваю такую рыбу, огромную, с синими плавниками... из мутной воды... вытаскиваю... и вот оно... я все ждал, к чему... Черт!

Второй Элвис. И что?

Первый Элвис. И то — ничего не будет! (Надевает штаны, нервничает.)

Второй Элвис. Да?

Первый Элвис. Да! Только если ты...

Второй Элвис. Что?

Первый Элвис. Только если... (Снова спускает штаны.)

Второй Элвис. Что?

Первый Элвис. Может, я тогда... давай я тебя...

Второй Элвис. Нет... я не могу... у меня, я наелся, наелся в ресторане, я так и рассчитывал, ты не подумай, что это я из-за того, что ты, что мы... нет, это, я просто нажрался, и, это, — тебе будет неприятно, мне будет неприятно, в общем... да...

Первый Элвис. Мне будет неприятно...

Второй Элвис. Да... (Резко привстает, начинает надевать штаны.)

Первый Элвис. Надо же...

Второй Элвис. (Останавливается.) Что?

Первый Элвис. Я раньше думал, думал, что у меня действительно ничего нет... а так, получается, раз я в чем-то уверен... значит, у меня есть вера... раз я уверен...

Второй Элвис. Уверен?

Первый Элвис. Да.

Второй Элвис. Точно?

Первый Элвис. Да.

Второй Элвис продолжает одеваться.

Первый Элвис. Ты знаешь, я работаю в женском журнале, сейчас я работаю в женском журнале, я придумываю для них тесты, тесты, по которым можно определить, как правильно питаться, чем заниматься, как изменить жизнь к лучшему...

Второй Элвис. И что?

Первый Элвис. Я ничего в этом не понимаю... ничего, ровным счетом ничего, а мне говорят: делай побольше ссылок на всякие восточные учения, это модно, этому поверят... кто-то раскрутил, понимаешь, кто-то раскрутил в сознании людей, что быть счастливым — это хорошо, что есть свинину нельзя... вот я отлично понимаю, что все это сделал кто-то... обычный, такой же, как я, ты... я это понимаю, понимаю и все равно не могу... ничего не могу поделать... я должен соблюдать определенную модель поведения, которую придумали, утвердили, раскрутили... я живу, значит уже выполняю чью-то волю, может быть абсолютно бессмысленную, пустую, но я не могу выйти за рамки этой игры, я часть ее, и чем больше я понимаю, что никаких правил нет, тем больше я несчастен!..

Второй Элвис. Все дело в продюсере...

Первый Элвис. Да?

Второй Элвис. Конечно! Чем сильнее продюсер — тем меньше сомнений! И в себе, и во всем, что тебя окружает... точно как в кино... Наша жизнь очень напоминает кино, — когда нужно запустить какой-то проект, обязательно появляется мощный продюсер... Я уверен, что всю нашу жизнь тоже запустили... как проект... было много вариантов, — как развиваться, зачем, во что верить... был выбор... но — пришел мощный продюсер, и все, — веками миллионы людей не едят свинину и молятся головой к закату...

Первый Элвис. К восходу...

Второй Элвис. Да? (Резко смеется.) Забыл...

Первый Элвис. Сбой в программе!.. (Смеется.)

Второй Элвис. Не страшно... ведь есть ты... Рядом всегда найдется тот, кто напомнит... Вот если и ты забудешь, если вдруг все на какое-то мгновение, все все забудут!

Первый Элвис. А может...

Второй Элвис. Что?

Первый Элвис. Прямо сейчас взять и забыть... все...

Второй Элвис. И выключить свет...

Первый Элвис. И выключить свет...

Второй Элвис. Все равно — Он все увидит...

Первый Элвис. Он все увидит... все равно...

Большая фиолетовая комната, огромная кровать-аэродром в стиле «Хай-тек». На кровати сидит женщина средних лет с большими, горящими от радости глазами. На краю кровати сидит солдат. Солдат молчит, женщина смотрит на солдата как на чудесное сказочное существо, которое случайно залетело к ней на кровать. Солдат начинает снимать армейские ботинки.

Женщина. Не надо...

Солдат смотрит на женщину хитрым взглядом, ухмыляется.

Женщина. Останься в ботинках... прыгай, прыгай ко мне!

Солдат прыгает к женщине, стягивает с себя форму.

Солдат. Они грязные, пропахнем...

Женщина. Хорошо... Хорошо...

Солдат не может расстегнуть брюки, нервничает.

Солдат. О господи, что ж такое!

Женщина. Не надо!

Солдат. Что?

Женщина. Не говори так...

Солдат. А что такое?

Женщина. Это не то место, чтобы так говорить!

Солдат. Да, ну ладно... просто, я же не в таком смысле, я просто что штаны не расстегиваются...

Женщина. Заткнись...

Солдат (растерянно). Хорошо... это... можно я сниму ботинки?..

Женщина. Нет!

Солдат. Хорошо... да... просто, у меня грибок... грибок на ногах... они чешутся, а в ботинках не почесать...

Женщина. Грибок?

Солдат. Да... это от кроссовок... я постоянно ходил в кроссовках... еще до армии... постоянно в кроссовках... это, оказывается, вредно... ноги не дышали, ноги должны дышать... можно?

Женщина. Нельзя... (Женщина гладит шрам на животе солдата). Шрам?.. От чего?

Солдат. Да... отец напивался абсента и метал ножи, как Хемингуэй, только тот метал их в бильярдный стол, а отец в меня!

Женщина. Он писатель?

Солдат. Кто?

Женщина. Твой отец.

Солдат. Писатель... какой он писатель! Нет... Он водитель, водитель автобуса...

Женщина. Ты его ненавидишь?

Солдат. Я его ненавижу! Он метал в меня ножи!.. Он отрастил бороду, стал рыбачить, пить абсент и метать ножи, он все делал, как этот Хемингуэй, которого он обожал!

Женщина. Водитель автобуса обожал Хемингуэя? (Смеется.)

Солдат. Да. А что такого?

Женщина. Нет... просто... это так опасно, когда водитель автобуса обожает Хемингуэя... Он понял все по-своему, и ты чуть не погиб...

Женщина лижет живот солдата, медленно расстегивает его штаны.

Солдат. Я бы все равно не погиб (ржет)... я заговоренный!

Женщина. Заговоренный?..

Солдат. Я по стеклу хожу, в электрочайник палец засовываю, — и ничего...

Женщина наконец спускает штаны с солдата, удивленно разглядывает его стрип-плавки «Calvin Kleine».

Женщина. Что это?

Солдат. Клевые, да?! Увольнительные плавки, — я их так называю, всегда в увольнение надеваю...

Женщина. А что, вам белье... солдатское белье вам не выдают?

Солдат. Выдают, но в увольнение я свои надеваю... красивые...

Женщина. Мне не нравится! Не нравится мне твое белье!

Женщина отталкивает солдата.

Солдат. А чо?

Женщина. Бред какой-то, — «снимаешь» солдата, а он — в дорогом белье. Ты не настоящий солдат!

Солдат. Да как? Вот, смотри...

Достает из кармана воинский билет, протягивает женщине.

Женщина. Чухня какая!

Откидывает от себя корочку.

Женщина. Солдат — это запах, а не бумажки! Солдат — это грязь, пот, а не плавочки Си Кей, ты еще, может, тампоны в жопе носишь, пропитанные алоэ!

Солдат. А-ло-э?.. Ничего я в жопе не ношу... только плавки...

Солдат на мгновение задумывается, вдруг резко стаскивает с себя ботинки.

Солдат. Вот! Я — солдат, я...

Солдат медленно стягивает грязные носки, дико ржет, у женщины снова появляется интерес в глазах, она оживает, подползает к солдату.

Солдат. Солдат... сол-дат...

Женщина. Солдат... ты солдат... теперь я вижу... а то как мой, — от него мюслями пахнет, да и то — только когда возбуждается, а так вообще — стойкое отсутствие запаха, полное... абсолютное... поэтому я — ничья, меня не пометил, самец меня не пометил!

Кидается на солдата.

Женщина. Порви мне!

Солдат. Что?

Женщина. Одежду мою, разорви!

Солдат. Так новая же!

Женщина. Ну и что?! Рви! Рви, ну же! Рви!!!

Солдат цепляется за боди, тянет, но оно только растягивается и никак не рвется.

Женщина. Ну что же ты! Ну?! Рви!

Солдат. Не рвется!

Женщина. Баран!

Отталкивает от себя солдата.

Женщина. У вас физкультура есть?!

Солдат. Есть!.. Полоса препятствий!

Женщина. Баран...

Солдат резко срывается к женщине, снова пробует разорвать ее боди, но оно опять не поддается.

Женщина. Да уйди ты! Не трогай меня!

Отталкивает солдата. Вдруг раздаются какие-то шаги, как будто рядом с дверями комнаты кто-то нервно прохаживается.

Солдат. Кто-то пришел?

Женщина. Да... (Прислушивается, откидывается на кровать, начинает стонать.) Давай, давай, издавай звуки!..

Солдат. Зачем?

Женщина. Надо! Давай!

Солдат. Какие звуки?

Женщина. Свои, какие! Ну!..

Пинает солдата, чтобы он начал издавать какие-нибудь звуки. Солдат молчит, соображает.

Женщина (громко, чтобы привлечь внимание того, кто прохаживается за дверью комнаты). Давай, дорогой! Давай!

В очередной раз подпинывает солдата. Солдат начинает гавкать.

Женщина. Какой ты сильный, какой ты у меня...

Пинает солдата, чтобы тот прекратил гавкать, но солдат все понимает по-своему и гавкает еще громче.

Женщина. Сильный мой, хороший мой!..

В комнату входит мужчина в костюме, с газетой в руках, женщина успокаивается, солдат перестает гавкать.

Мужчина. Дорогая, твоя... собака, твоя собака мешает мне сосредоточиться, может, ее покормить или выгулять... она так лает, эта твоя собака...

Мужчина выходит, женщина садится на кровати.

Женщина. Ты, баран, ты зачем гавкал?!

Солдат. Ты же сама просила, поиздавать звуки...

Женщина. Я просила... я просила!.. (Хочет пнуть солдата, но тут же успокаивается.) Ладно, забудь... Забудь...

Солдат. А это кто?

Женщина. Это... муж.

Солдат. Здорово... (Нервно.) Так, это... мне в часть надо уже...

Женщина. Ты что, ты испугался? Кого?

Солдат. Да нет, просто странно... муж, и мне, это, мне опаздывать нельзя, а то больше отпускать не будут...

Женщина подползает к солдату.

Женщина. То есть тебе не страшно?..

Солдат. Нет, ну как... вообще-то (ржет)... а чо, чо, ему все равно?

Берет женщину за ноги, разводит их, притягивает женщину к себе, как гуттаперчивого мальчика, но она резко пинает солдата в шею.

Женщина. Все равно, понял, ему все равно!

Солдат. Да ты чо, я не понял? Тебе чо надо? Ты чо вообще меня привела, зачем?

Женщина вскакивает на кровати, начинает пинать солдата.

Женщина. Не твое дело, понял?! Я что хочу, то и делаю!

Солдат закрывает голову руками, женщина продолжает его пинать.

Женщина. Что хочу! Что хочу! Тебе платят! Тебе все оплатили?! Что?! Что не так?!! Мало, тебе мало?! Я еще дам, — на! На! На!

Запыхавшись, женщина садится на кровати, укладывает растрепавшиеся волосы. Солдат осторожно убирает руки от головы.

Женщина. Заговоренный... а голову прикрыл...

Солдат. Мне в часть пора...

Женщина. Вали!..

Женщина тянется к сумочке, достает деньги, швыряет их солдату. Солдат надевает форменную рубашку.

Женщина. В чьих руках спокойствие нашей страны... ублюдки... Мой хоть в армии не служил... Ангел... мюслями пахнет... ангелов в армию не берут... Ангел зарабатывает деньги и содержит меня... так содержит, и так, и так, — как хочет, так и содержит... Я терплю, и ты — терпи, все по-честному... мало?!

Солдат. Достаточно...

Складывает деньги в карман, натягивает носки, женщина смотрит на этот процесс, лезет своими пальчиками себе под боди, начинает массировать клитор.

Женщина. Весна, скоро придет весна, и я брошу мужа, брошу эту кровать-аэродром, я буду делать то, что всегда представляла, когда думала, что стану взрослой, и у меня будет взрослая жизнь... у меня будет взрослая, моя взрослая жизнь, моя маленькая кровать и мой человек, мой человек... Оказывается, имеет значение, имеет значение, с кем живешь... кажется, кто-то если богатый, если о-о-очень богатый и могущественный, — он решит все твои проблемы, он исключит тебя из той жизни, где нужно работать, нужно страдать, терпеть... Но тут возникает другая проблема — ужасная проблема... оказывается, это необходимо... необходимо страдать, терпеть, нуждаться в чем-то или ком-то, необходимо чувствовать... рядом должен быть кто-то, кого можешь принять... и самое смешное, что деньги тут ни при чем, ни при чем пол, характер, возраст.... Запах, я поняла, мне нужно найти мой запах, мой, я узнаю его, узнаю, — у меня есть память, память о моем запахе... я найду его, и он заставит меня страдать, переживать, надеяться, он искалечит меня, и тогда я почувствую, почувствую, что живу... может быть, в моей другой жизни, в другой жизни, которую я начну, я обязательно начну, когда придет весна, он будет тоже солдатом или бывшим солдатом, и его форма будет висеть в шкафу, его моя форма в шкафу, и это будет вполне нормально, если я буду просить его иногда надеть... форму... потому что нужно... мне нужно, мне будет что-нибудь, хоть что-нибудь нужно... ха! Х-х-х...

Женщина кончает, при этом издав такой звук, как будто это задохнулась старая собака. Рука женщины перестает двигаться, она закрывает глаза, солдат встает с кровати.

Солдат. Ну, это, я... через неделю... у меня будет увольнительная, через неделю, может опять встретимся... попробуем?..

Женщина. Через неделю...

Солдат. Да.

Женщина. Нет... через неделю я не могу...

Солдат. А-а-а... понятно... тогда мы, наверное, больше не увидимся...

Женщина. Хорошо...

Солдат. Совсем не увидимся...

Женщина. Да?..

Солдат. Да... просто нас перекидывают... мою часть... это секретная информация... нас перекидывают... туда, в общем, ближе к Востоку...

Женщина. Хорошо...

Солдат. Наверное...

Женщина. Там тепло?

Солдат. Жарко... там очень жарко... особенно сейчас... поэтому нас туда и посылают...

Женщина. Хорошо...

Солдат резко кидается на кровать, рвет женщине, лежащей на животе, боди.

Солдат. Ну, вот... так... а то — баран! Я подтягиваюсь семнадцать раз, просто это нейлон, нейлон — хрен прорвешь, да... Ну, я пошел...

Солдат уходит, женщина удивленно смотрит ему вслед.

Серая комната, на полу — серый ортопедический матрас, вокруг него — маленькие японские деревца в серых горшках. Рядом с матрасом стоит на голове женщина в топе и плавках; на матрасе сидит другая женщина, она смотрит на подругу и ест палочками из коробки какую-то то ли китайскую, то ли японскую еду.

Первая женщина. Мне надоело... надоело жрать это говно...

Вторая женщина продолжает с закрытыми глазами стоять на голове.

Первая женщина. Мне надоело смотреть, как ты... как ты стоишь на своей голове, как ты занимаешься всем этим говном... тебе что, тебе правда, — ты чувствуешь себя, как это... просветленной? Что, у тебя что-то просветлилось? Почему мы просто не можем потрахаться, поговорить... почему ты еще хочешь устроить что-то типа общего нашего спасения? От чего ты спасаешь себя и меня? Мне приятно жрать мясо, мне приятно, я люблю французскую кухню, их батоны, батоны на дрожжах! Меня просто прет от дрожжей, от всего жирного, от мяса, — баранина, свинина, — это все придумано специально для меня! Почему я должна подстраиваться под тебя?! (Плачет, из ее рта вылетают кусочки еды, но она все равно продолжает есть).

Вторая женщина (спрыгивает, все так же с закрытыми глазами усаживается в позу лотоса). У тебя какое лицо?

Первая женщина. В смысле?

Вторая женщина. Вспомни, у тебя вытянутое худощавое, треугольное с матовой кожей или матовое с квадратным подбородком?

Первая женщина (ощупывает свой подбородок). Я не знаю, при чем тут мое лицо, и вообще, разве бывают квадратные подбородки?

Вторая женщина (открывает глаза, тянется за каким-то журналом). Бывают, еще как бывают... давай определим твой элемент, ты доела?

Первая женщина. Я доела, но... я же тебе говорила, что все это говно! Какой элемент?! Ты не хочешь мне что-нибудь ответить, поспорить со мной, убедить? Ты меня слышишь?! Э-э-й?!

Вторая женщина. Давай напишем твою собственную книгу перемен, давай определим твой элемент.

Первая женщина. Зачем?

Вторая женщина. Послушай, тебе нравится, как я управляюсь с твоей «розочкой»?

Первая женщина. Мне все нравится, мне все нравится, все, что касается наших с тобой половых взаимоотношений... мне не нравится? когда у нас, когда мы как будто слишком... Кроме тебя у меня никого нет, у меня и вправду никого нет, но мне и никто не нужен, у меня есть сын, у меня есть работа, у меня есть ты... но я не хочу, чтобы это выходило за определенные рамки, понимаешь, ты мне нужна, но до определенного уровня, за которым есть только я, одна, с чем-то глубоко своим, мне там никто не нужен, понимаешь, мне достаточно, что у нас есть что-то общее, но мне необходимо, чтобы у меня было кое-что, до чего нет дела даже тебе...

Вторая женщина. Когда мы определим твой элемент, я скажу тебе, что ты должна есть, как ты должна одеваться, и вообще — что тебе делать... то, что ты делаешь сейчас, этого явно недостаточно...

Первая женщина. Недостаточно? Для чего?

Вторая женщина. Для жизни.

Первая женщина. Но я же живу, я как-то живу, зачем мне еще предпринимать какие-то усилия для этого, раз уж и так все завертелось с божьей помощью.

Вторая женщина. А ты не считаешь, что у Бога много дел, и может, ему некогда следить за тем, что с тобой происходит, может, он думает, что у тебя хватит ума самой следить за своим здоровьем... за диетой, за образом жизни, почему ты такая эгоистка и все свои проблемы хочешь переложить на Бога?!

Первая женщина. Я не хочу, я не хочу, я вообще считаю, что у меня нет проблем!

Вторая женщина. Это пока, поверь мне, это пока... Я тоже жила в полном неведении, было время, я жила и думала, что так будет вечно — месячные строго по расписанию, к мясу — кетчуп, красное вино, к рыбе — майонез, белое вино, а потом — бац, — проблемы с желудком, — и кетчупа, красного вина для меня не стало... и это еще оказалось только началом!..

Первая женщина. А если б у тебя не начались проблемы, ты бы стала заниматься всей этой хуйней?

Вторая женщина. Так, начнем... (читает журнал) «в вашей комнате все светлое, кремовое, нежное»?

Первая женщина. В моей комнате все розовое.

Вторая женщина. Так (что-то отмечает, пробегает глазами по странице), так, это я знаю, — позволь кое-что мне у тебя не спрашивать, потому что я все-таки знаю... про тебя... кое-что... если ты не возражаешь... Итак, пока у тебя два белых кружочка...

Первая женщина. Почему?

Вторая женщина. Потому что у тебя светлая комната, а еще ты аллергик! Так... «иногда вас посещают странные и болезненные идеи»?

Первая женщина. Иногда я хочу вырвать нашему директору глаза и помочиться ему на мозги, — эта идея странная или болезненная?

Вторая женщина. Это нормальная идея, он еще та скотина, так, «про вас говорят, что вы любите пожить в свое удовольствие»?

Первая женщина. Нет, это не про меня! Я кормила своего ребенка целый год, целый год грудью, ты же знаешь, во что превратилась моя грудь!

Вторая женщина. Это не навсегда! Тебе же врач сказал!

Первая женщина. Мне кажется, что навсегда! Все вокруг кормят детским питанием, — волшебной химией, кормят их чем угодно, только не грудью!

Вторая женщина. Или вообще не рожают!

Первая женщина. Или вообще не рожают! А я родила, кормила его грудью целый год, и что толку, — он все равно оказался глухонемым!

Вторая женщина. Это не навсегда! Тебе же врач сказал!

Первая женщина. Мне кажется, что навсегда! Мне кажется, что если случается что-то плохое, — это навсегда, весь вопрос насколько быстро ты к этому привыкаешь, чтобы не замечать!

Вторая женщина. Ничего, сходим, у меня есть адрес, — сходим к женщине, она умеет кодировать человека, кодировать, и он как заговоренный, — его ничто не возьмет, ни пуля, ни нож, ни электрошок — все неудачи будут отскакивать от тебя... и тебя, и сына твоего, попросим, — она заговорит... Так, «будущее пугает вас»?

Первая женщина. Меня пугает мое прошлое...

Вторая женщина. Да? Так, еще один зеленый...

Первая женщина. Меня воспитывала моя мать, без отца, а сейчас я одна воспитываю моего ребенка, наверное, это у нас наследственное... ты знаешь, как погиб мой отец?

Вторая женщина. Он погиб?

Первая женщина. Да.

Вторая женщина. Так, у тебя сросшиеся брови, еще один зеленый... и как?

Первая женщина. Он разбился в самолете, вернее, самолет разбился из-за него.

Вторая женщина. Да?

Первая женщина. Да, в тот момент, когда самолет попал в зону турбулентности, отец был в туалете, он очень боялся летать в самолете, и чтобы справиться со своим страхом, брал с собой вибратор, маленький такой, карманный, с мелодией... выходил в туалет и включал... это ему психолог посоветовал, — отвлекаться от страха... и к тому же у отца был простатит, нужно было массировать предстательную железу, в общем, в тот момент, когда нужно было отключить все электроприборы, он включил свой вибратор... все погибли, и папа погиб, — так мне мама рассказывала, когда я спрашивала ее об отце... хорошо хоть мой сын ничего не спросит у меня, когда подрастет, что бы я ему сказала?..

Вторая женщина. Слушай, это история для кинофильма, тебе ее надо продать...

Первая женщина. Кому, кому нужна история несчастного человека?

Вторая женщина. Человека никому, но про вибратор, это просто супер, так, ладно, «вы любите делать людям приятное»?

Первая женщина. Да... я люблю делать людям приятное, тебе я делаю приятно?

Вторая женщина. Всегда.

Первая женщина. У меня только, у меня только потом по краям губ выскакивают прыщички... раздражение по краям губ... но я все равно делаю тебе приятно... значит, я люблю делать приятное... другим... даже если самой неприятно...

Вторая женщина. Ты думаешь, это от меня?

Первая женщина. Нет, ну а от чего?

Вторая женщина. Ты знаешь, что влагалище гораздо чище рта!

Первая женщина. Потому что оно молчит?

Вторая женщина. Смешно... так, «вы доверяете своей интуиции и инстинктам»?

Первая женщина. Давай закончим уже, а? Мне надоело.

Вторая женщина. Осталось чуть-чуть, потерпи, надо дойти до конца... доверяешь?

Первая женщина. Нет.

Вторая женщина. Нет... так, «для вас главное в отношениях — полная близость»?

Первая женщина. Для меня главное в отношениях — полная отдаленность, что еще?

Вторая женщина. Так, это черный... «внезапное волнение или просто жарко — и вы становитесь мокрой как мышь»?

Первая женщина. Фу, ты что, ты где видела мокрую мышь, глупый вопрос. Я мокрею, когда возбуждаюсь... это волнение?

Вторая женщина. Все волнение...

Первая женщина. Как мышь... мыши не мокреют, потому что не волнуются... точно, потому что не волнуются, мыши не мокреют... вот бы стать мышью, сухой мышью...

Вторая женщина. Так, давай считать... у тебя получается поровну зеленых кружочков и черных... кружочков...

Первая женщина. И что?

Вторая женщина. Тут написано, что элемент определяется по цвету значка, который преобладает, если каких-то поровну, — за основу надо брать физическую характеристику лица... а это для нас оказалось проблемой. Вот какое у тебя лицо?

Первая женщина. Какой смысл было отвечать на все эти нелепые вопросы, если мы не можем определить главное, — какое у меня лицо.

Вторая женщина. Странно, вот это вот твое лицо, у него матовая кожа или бледная?

Первая женщина. Не знаю, но подбородок, мне кажется, он точно не квадратный!

Вторая женщина. Да?

Первая женщина. Да, это определенно!

Вторая женщина. Ну ладно, тогда, допустим, твой цвет зеленый...

Первая женщина. И что?

Вторая женщина. Так, «вы нуждаетесь в постоянной физической и сексуальной активности, чтобы сдерживать выделение инсулина и стимулировать выработку организмом энтерамина — гормона спокойствия и благополучия»!

Первая женщина. Чего? Какого гормона? Это что, за мое спокойствие отвечает какой-то гормон?

Вторая женщина. Да... всего лишь, а ты что думала? Так, посмотрим, что если твой элемент черный... так, «слабое место — легкие и толстая кишка! Боритесь со своей слабостью, — заранее продумывайте и организовывайте активный отдых, окружите себя энергичными друзьями»... так, это ладно, так, «ешьте чеснок, редис, сельдерей, клубнику, ежевику и щавель... превратите прием пищи в красивый ритуал»...

Первая женщина. Хватит! Хватит читать эту чушь!

Вторая женщина. Это не чушь, это составляли умные люди...

Первая женщина. Ты их видела?

Вторая женщина. Нет, но разве их обязательно надо видеть, — смотри, ведь у тебя и вправду слабое место — толстая кишка, помнишь, как тебя выворачивало в ресторане...

Первая женщина. Меня выворачивает от тебя, от твоей гадкой еды, от твоих привычек, я не знаю, мне кажется, это предел! Вся наша с тобой дружба, наши отношения... — я для тебя, как собака, о которой заботятся, которую кормят, но ее завели только для того, чтобы охранять машину, знаешь, есть такие добрые люди, они уходят на работу, в магазин и оставляют в машине собаку, вместо сигнализации... вот я для тебя такая же собака, ты меня держишь, чтобы я для тебя охраняла...

Вторая женщина. Что? Что охраняла, дурочка, — ты о чем говоришь, что мне охранять?

Первая женщина. Самое ценное — твой образ мышления, твои привязанности, я охраняю то, что ты боишься потерять!

Вторая женщина. Дурочка, зачем мне все это охранять, это мне дано, навсегда... кто это у меня украдет?..

Первая женщина. Все это в любой момент может исчезнуть, а если есть я — все это будет существовать, и ты будешь существовать, пока есть я!

Вторая женщина. Да?.. Может, знаешь, может быть, ты и права... да, но неужели это плохо, неужели я виновата перед тобой, и ты хочешь, чтобы я перестала существовать?

Первая женщина. Нет, просто мне очень тяжело, очень тяжело знать, что вся ты, нелепая, глупая, вся ты целиком зависишь от меня, и все твои гормоны спокойствия-благополучия будут вырабатываться только когда этого захочу я! Мне так тяжело понимать, что чьи-то жабры открываются только благодаря мне!

Вторая женщина. Да?.. Интересно, а мне всегда казалось наоборот, — кому из нас было плохо, а?! Кого из нас бросили с ребенком на руках, кто тут выл каждый вечер, кому я делаю массаж, кого я научила медитировать, для кого все это?!! Все эти уродские деревья, ортопедические матрасы, полезная пища, — я даже на работу ношу для тебя эти вонючие водоросли!!!

Первая женщина. Для себя! Каждый, каждый человек делает все только для себя. Можно обманывать себя сколько угодно, но каждый, каждый, к сожалению, занимается только тем, чем хочет, — спасает людей, расчленяет людей, дает деньги, отбирает деньги... никто никому не нужен, — кроме себя никто никому не нужен! Все ради себя!!! (Бросает в стену пакетик с едой.)

Вторая женщина (успокаивается, читает). «Для восстановления сил вам необходимо побыть в одиночестве. Пейте больше воды и не давайте стрессу одолеть себя».

Первая женщина. Здорово...

Вторая женщина. Да, но это, это для тех, чей элемент белый... а у тебя он зеленый или черный...

Первая женщина. Почему не белый?

Вторая женщина. Потому что у людей с белым элементом вытянутое овальное лицо...

Первая женщина (вытягивает лицо, моргает). А что нам помешает считать его овальным и вытянутым?..

Вторая женщина. Что нам помешает?.. У нас овальное, вытянутое лицо-о-о-о...

Первая женщина. О-о-о...

Вторая женщина. О-о-о...

Первая женщина. О-о-о...

Вторая женщина тоже вытягивает лицо, моргает, обе они становятся похожи друг на друга в своем придуманном уродстве.

Розовая комната. Детская двухъярусная кровать. На нижней кровати сидит мужчина в костюме и плаще. Перед ним — мальчик лет девяти. Мужчина долго смотрит своими добрыми ясными голубыми глазами в глаза мальчика. Вдруг раздается телефонный звонок. Мужчина, все так же глядя на мальчика, берет трубку.

Мужчина. Алло... Да... Мы отлично ладим... Не переживайте, я абсолютно свободен, да, сидите хоть до утра, не переживайте, да, спасибо, мне нравится быть любезным, я же ваш друг, Анна, я ваш друг и для меня это не сложно! Конечно, когда он захочет спать, я его уложу, да... хорошо... Нет, о чем вы говорите, Анна, я очень рад, что мы встретились, да, какие проблемы, Анна? Ну и что! Столько лет не виделись, да... ну и что! Для меня очень важно и приятно, что вы мне доверяете. И правильно сделали, что обратились именно ко мне! Анна... Нет, когда он уснет, я никуда не уйду, хорошо, обязательно дождусь вас, да... В холодильнике? Персиковый просрочен, а какой можно? Клубничный... Может, просроченный йогурт убрать из холодильника? Нет? Мне не сложно, я могу... Хорошо... не буду... Да... Анна... Анна, Макс тоже передает вам привет... Да... Счастливо провести время, да... (Мужчина кладет трубку, все так же смотрит на мальчика). Ну, мама сказала, что ты (задумывается, смотрит на полку, где лежат книги)... что ты любишь, когда тебе читают вслух... У тебя есть любимые книжки?..

Мальчик молчит и все время смотрит мужчине в глаза. Мужчина тянется к стопке книг на полке.

Мужчина. Так... что здесь у нас... а-га, приключения ослика Кадюшона... любопытно (читает)... «Маленький ослик (мальчик залезает с ногами на кровать, мужчина останавливается, смотрит на мальчика, улыбается, снова смотрит в книгу)... маленький ослик раздвинул ножки» (мужчина останавливается, вынимает из кармана платок, вытирает пот со лба, высмаркивается, снова читает)... «маленький ослик раздвинул ножки и плюхнулся на солому, старый индюк с толстыми красными соплями подошел и спросил у ослика: Из какой ты фермы? — Я из леса, — ответил ослик. — Я потерялся, мне холодно, и я хочу есть»... (Приподнимает глаза от книги.) Ты хочешь есть?

Мальчик молчит, смотрит на мужчину.

Мужчина. Если ты голоден, мы можем поесть, мама сказала, что в холодильнике есть йогурт... Ты голоден? Нет? Ты не особо, не особо нацелен на контакт со мной... Мне продолжать читать?.. Послушай, мне тяжело угадывать твои желания, Макс... твоя мама будет недовольна, если мы... если ты ляжешь спать голодным... Она сказала, что сегодня у нее важный день... она должна провести презентацию, Макс, не создавай ей проблемы, ладно?.. Мы... очень давно, когда тебя еще не было, мы работали вместе с твоей мамой, я был даже в некотором роде, ее начальник, да... Ты знаешь, в ней действительно есть это... как бы тебе объяснить, в ней есть такая струнка, которая всегда натянута, твоя мама, Макс, всегда в напряжении, она много работает, и ей постоянно не хватает времени! Наверняка, когда она проживет эту жизнь, ей подарят еще одну, чтобы она успела сделать все, что хотела. Вот и на тебя у нее не хватает времени, да? Если бы у меня был такой славный ребенок, я бы ни за что не задерживался на работе, я бы вообще не работал, но в твоей маме есть такая струнка... твоя мама не устает жить... Ты знаешь, было время, я тоже любил все эти встречи, презентации, вечеринки, но потом я понял, — я слепну, я становлюсь глухим, — от всего этого шума, от фальшивых взглядов, улыбок! Что там? — обрывки фраз, чувств... если хочешь чего-то настоящего, — отведи, отведи человека в тихое место, поговори с глазу на глаз, притронься к его душе... не на бегу... пусть вам принесут вина, посмотри, как его губы касаются бокала, послушай, как течет по горлу один глоток, второй... я всегда обращал внимание, как мой собеседник пьет вино... если быстро, залпом и бесшумно, я понимал, — у меня ничего с ним не получится, в смысле, беседы, разговора, но если это были медленные глотки, с прибулькиванием, если вино оставалось на губах, а на бокале оставалась слюна!.. Так много можно сказать по этим следам на бокале... Мне всегда были интересны люди, как это сказать, не стерильные, люди, которые оставляли следы... ну, да ладно, ты ведь еще не пьешь вина, тогда тебе меня не понять... пока не понять... так, о чем мы... да, о твоей маме, сегодня ей опять не хватает времени, но она не может оставить тебя одного, твоя мама с радостью согласилась, чтобы я посидел с тобой, она доверяет мне, Макс, и ты, ты тоже можешь доверять мне... так (снова смотрит в книгу, читает)... «Кадюшон посмотрел на овечку»... нет, это уже не интересно (отставляет книгу в сторону)... кстати, ты знаешь, что усыпили Долли, овечку Долли... такая неприятность... я столько надежд связывал с клонированием, а тут такой прокол... Кто теперь подарит нам надежду? А, Макс? Наука полностью дискредитировала себя... еще больше, чем все остальное, что также могло подарить надежду... Ты веришь в Бога, Макс? Мама тебе рассказывала о том, что все не так просто? Нет? Знаешь, мы не видим многое из того, что есть на самом деле. И не слышим! А с нами говорят, Макс, постоянно говорят, о чем-то очень важном... Я устраивал, было время, я устраивал всякого рода выставки и перформансы... о космосе, об освоении космоса в наши дни... мне было жутко интересно. Я, конечно, ни во что такое не верю, — знаешь все эти разговоры об инопланетянах, о нашем космическом происхождении... но все-таки... мне было интересно, в глубине души я надеялся, — вдруг так, за обычной рутинной работой, я обнаружу нечто... нечто, Макс, что спасет меня... и всех... подарит надежду... Но чем дольше я вглядывался в снимки, в слайды, тем больше я понимал... — пустота смотрит на меня... оттуда, смотрит и молчит... (Смотрит в глаза мальчика, мальчик молчит.) Значит, ты не голоден? Хорошо... Я сниму плащ, ты не против?.. и пиджак... У вас жарко. (Мужчина раздевается, бормочет.) В этом плаще я похож на Питера Пена, поэтому меня любят дети... Я его сниму, и у нас все будет по-честному!.. Послушай, а может, ты хочешь поиграть, поиграть со мной... во что, во что вы играете? Я знаю все ваши игры! Честное слово! В какую ты любишь играть, только назови, и мы поиграем, я знаю все ваши игры! А хочешь, мы поиграем в одну игру, — со мной играла моя сестра, она была старше меня на пять лет, и однажды мы играли с ней, долго играли... в концлагерь! Тогда я не понимал смысла этой игры, а потом, с годами, когда повзрослел, я все понял, хочешь, поиграем... в концлагерь?.. Давай, смотри, правила очень простые, — кто-то из нас будет пленником, а кто-то нацистом. Мама рассказывала тебе о войне, ты знаешь, кто такие нацисты?.. (Мальчик молчит.) Ну и не важно, нацисты, это как те, это как... это плохие люди, как те, что хотели погубить Гарри Поттера! Ты ведь читал про Гарри Поттера? Вот, да, это нацисты... нацисты хотели погубить Гарри... Так, и в нашей игре есть еще заключенные! Заключенные, это несчастные люди, — они должны терпеть лишения, страдать, а нацисты должны издеваться над ними, оскорблять, мучить... Ты знаешь какие-нибудь плохие слова? В этой игре можно произносить плохие слова, по правилам можно, никто не будет осуждать тебя за это, Макс... Не понимаешь, ты не понимаешь, в чем суть игры? Это очень увлекательная игра, Макс, и даже если ты сейчас не понимаешь, в чем ее суть, а это даже и лучше, если ты сейчас не понимаешь... ты потом, потом все поймешь, а сейчас давай просто поиграем, ладно? Ну, что, кем ты будешь?.. Или кинем жребий?..

Мальчик молчит, смотрит в глаза мужчине.

Мужчина. Хорошо, давай тогда посчитаемся! (Произносит детскую считалку, дотрагиваясь ладонью то до себя, то до мальчика.)

Шла — Машина — Темным — Лесом — За — Каким-то — Инте- — ресом — Инте- — инте- — инте- — рес — Выходи — на букву — эс!

Я вышел, Макс, только... только мы не договорились, кем будет тот, кто вышел... наверное, наверное, он будет заключенным, узником концлагеря, потому что мне как бы не повезло, раз я вышел, значит, я должен терпеть лишения, правильно?

Мальчик молчит, смотрит в глаза мужчине.

Мужчина. Ну, вот и славно... У нас с тобой классная команда, Макс, мы здорово проведем время... Так, значит ты — нацист... у твоей мамы есть что-нибудь, что бы меня напугало, — ты должен устрашать меня, понимаешь, потому что вдруг я начну капризничать, или я захочу не подчиниться тебе! А? Есть у вас что-нибудь?.. (Озирается, заглядывает под кровать.) Я так и думал, Макс, я так и думал, что у вас ничего такого нет, поэтому (поднимает с пола портфель, открывает его, достает кожаную плетку)... вот... у меня... видишь ли, у меня дома живет лошадка... на балконе... иногда я выезжаю на ней, на моей маленькой лошадке... поэтому мне нужна плетка... я всегда ношу с собой плетку... из-за лошадки... и сейчас она нам очень пригодится, держи! (Передает мальчику кожаную плетку.) Можно сказать, нам повезло, да, Макс, повезло, что у меня есть лошадка! Так, вставай, вставай, а я, я, наоборот, я лягу, только (суетится, ложится на кровать, тут же встает)... только мне надо раздеться, потому что все узники, они практически без одежды, потому что они терпят лишения, давай Макс, ну же, вставай, вставай, а я прилягу, разденусь и прилягу... (Поднимает мальчика с кровати, снимает брюки, галстук, рубашку, остается в носках и в желтых — в черный горошек — плавках.) Так, предположим, я должен идти на работу... да! в каменоломню, в штольню, — я должен добывать уран для нацистской атомной бомбы, но я не хочу работать, я хочу спать, и ты заставляешь меня вставать, давай, хлещи меня и заставляй идти на работу! В рудник! В рудник, давай! Давай, Макс!!!

Мужчина лежит, зажмурившись, и ждет, что мальчик начнет его хлестать, но мальчик молча стоит и смотрит на мужчину.

Мужчина. Так, Макс, ты плохой нацист! С такими нацистами ни о какой победе Третьего рейха мечтать не приходится! Ты знаешь, почему нацисты проиграли войну, а Макс? Ты думаешь это из-за открытия второго фронта? Нет! Они проиграли ее из-за таких, как ты... из-за нерешительных, субтильных нацистиков! Или, может, ты полагаешь, что это русские так постарались, а? Я в это не верю... да, я слышал, об их героизме, я даже читал, что у них там нацисты не могли долго взять какой-то город, град... какой-то град, а, Ленин-град! Я читал хорошую умную книгу, французы издали о Второй мировой войне, там много цветных фотографий, вот как и в твоей книжке про Кадюшона! Красивая книга... так вот, там написано, что русские голодали, три месяца ничего не ели!.. или даже полгода! Да, русские боролись и ничего не ели, представляешь... голодали и сопротивлялись сильнейшей в мире армии!.. Я в это не верю, Макс, не могли они так поступить, они же все равно — люди... им надо было что-то есть... Вот взять, например, тех же французов! Уж насколько они — патриоты, а и то, как узнали, что придется отказаться от любимых круассанов, сразу же сдали Париж! Без боя, Макс, лишь бы булочные работали... Вся Европа прогнулась, многие даже стали помогать Гитлеру, хотя ему помогали еще и до войны... а русские смогли победить... Нет, я не верю, не хочу верить!.. Хотя от русских можно всего ожидать! Наши страны так много сделали, чтобы развалить их империю, но они всегда отстраиваются, крепнут, возрождаются, побеждают... нам даже приходится притворяться их друзьями... столько сил тратится на это, может, пора заняться внутренними проблемами... но как? Человечество, Макс, еще не научилось развиваться по-человечески! Нам обязательно нужен враг! Кто-то должен ходить в изгоях, чтобы другие развивались и становились лучше, могущественнее... как было просто с Россией... а сейчас? Тоже мне, — придумали! Сейчас весь мир борется с терроризмом! А что такое терроризм?! Это тень! Да! Это тень, которая падает от нас же самих! Весь мир борется с тенью! Нет, это неудачный враг... Ну тебе, наверное, это все неинтересно... хотя, что вы сейчас проходите по истории, а? Что вам говорят про эту войну в Ираке? Мне жалко англичан, Макс, во всей этой истории мне жалко не арабов, нет, мне жалко англичан... куда они полезли? Зачем? А главное, кто такие эти англичане?! Процентов на восемьдесят у них лица такие же, как и у тех, кого бомбят американцы! Да! Вот даже ты, смотри, глазки черненькие, если б твоя мама не сказала мне, что тебя зовут Макс, я бы решил, что ты какой-нибудь... Али! Али!.. Жарко у вас (оттягивает плавки, дует в них)... фуф-ф-ф... Ты знаешь сказку про Али-Бабу... про пещеру, стоило ему произнести заветное слово, и перед ним открывалась пещера, полная чудесных сокровищ... должно быть какое-то слово, Макс, — слово, произнеся которое, перед тобой откроется все... все... Я всю жизнь искал такое слово, Макс, и было время... мне показалось, что я нашел! Передо мной открывались сердца людей, — это самое ценное сокровище — мне казалось, что меня понимают, любят, но чем старше я становился, тем яснее понимал: пустота... такая же, как и в том космосе, который я изучал! Та же самая пустота и здесь... Сейчас устраивают экспедиции на Марс, хотят найти там кого-то, обнаружить, изучить... Зачем?! Позвони в дверь напротив, и вот ты уже и попадешь на такой Марс, который и в космосе не встретишь... Жена моя... только недавно сказала, что не может видеть меня в этих плавках... вообще в плавках, когда вот так все обтягивает... сказала, что как увидит меня в этом, так сразу всякое желание пропадает... спать со мной, вообще прикасаться ко мне... я спросил, а почему, почему ты так долго терпела? Я же, я же часто так наряжался для нее, думал, что это ее заводит, а она только сейчас созналась... сказала, я тебе и раньше как-то помягче пыталась намекнуть, а ты не слышал, не понимал... не понимал... как будто я с Марса или она... (Раздается телефонный звонок, мужчина снимает трубку.) Да?.. Анна, как вы?.. Нет, нет, все в порядке, я никуда не тороплюсь, я дождусь вас, мы же договорились... Макс? Макс в порядке, только не особо он общителен, да, вы его, наверное, держите в строгости... Что? Не понял... Кто глухонемой? Макс? Как?!. Нет... нет, вы мне не говорили... не говорили... нет... да... а?! Что?.. Да... хорошо...

Мужчина смотрит на Макса, кладет трубку телефона. Мальчик с плеткой стоит перед кроватью и все так же смотрит в глаза мужчине, мужчина начинает кричать.

Мужчина. Что мне делать, что мне делать, Макс?! Я не могу... не могу ничего никому объяснить, я бьюсь, бьюсь, рассказываю, открываю душу... а меня никто не слышит... С первой секунды, с первого моего вздоха — меня никто не слышал... я родился, я кричал, я просил молока, я просил грудь, просил у матери грудь, а она не понимала, пихала в меня эту... эти бутылочки с детским питанием... химия, одна химия, Макс, — простое человеческое тепло заменили химией... а сейчас — жена, сын, и все, все вокруг... никто, никто не слышит меня... Я однажды сидел у себя в офисе, работал, перебирал факсы, письма и вдруг чувствую — воздух перестал поступать мне в нос, я вдыхаю, а воздух не идет! Я стал задыхаться, я стал... я стал плакать и задыхаться, и плакать, потому что вот так — и все, и ничего не изменится, а меня больше не будет! Ко мне подошли, меня похлопали по плечу, спросили, как дела, поеду ли я вечером на футбол... я выбежал, я побежал домой, я хотел увидеть родных... я думал, может, они помогут... жена вытирала пыль, пыль с телевизора, а сын слушал музыку, лежал у себя в комнате и слушал музыку через наушники, смотрел в потолок и слушал... я взял его за плечо, а он испугался, как будто и не ожидал, что я приду, что я вообще живу рядом с ним и могу вот так взять его за плечо... Я прошел на кухню, выпил воды... И я начал дышать, мне опять стал поступать воздух... Мне всего лишь нужен был стакан воды! Всего лишь! Но я даже этого не смог объяснить! Я так долго жил, я потратил столько времени, но так и не научился... говорить? говорить так, чтобы меня жалели, чтобы хоть кто-то... кто-нибудь пожалел и понял... Что же мне делать, Макс?! Что?!! Со мной что-то не так, или я попал в этот мир, где уже все не так... и ни на что не надо надеяться, но как тогда жить, Макс, как жить без надежды, что тебя хотя бы услышат?!

Мужчина плачет, ребенок кидает плетку на землю, подходит к мужчине, начинает гладить его по голове, так же, как, видимо, мама гладит его, когда он плачет.

Мужчина. Может быть, она жива, а, Макс? Долли... жива, просто, как все богатые знаменитости, она инсценировала свою смерть и теперь отдыхает где-нибудь на острове вместе... вместе с Лютером Кингом... вместе с Элвисом... и у нас у всех есть надежда, даже у меня... и у тебя...

Темно-зеленая комната, старая деревянная кровать. На кровати лежит пожилая женщина, листает какой-то глянцевый журнал. К кровати подходит пожилой мужчина в дешевой зеленой пижаме. Мужчина недовольно сопит, смотрит на женщину, наклоняется, выдвигает из-под кровати вторую створку с матрасом, куда-то уходит; женщина недовольно смотрит вслед мужчине из-под журнала. Мужчина возвращается, бросает на кровать подушку, покрывало, — укладывается.

Женщина. Что ты устраиваешь?

Мужчина. Что?

Женщина. Тебе что, я не понимаю, тебе места мало?

Мужчина. Ты себя во сне видела, ты поворачиваешься ко мне прямо к уху и скрипишь челюстью, прямо к уху скрипишь, сжимаешь зубы, — тебя пытает что ли кто-то во сне? Что ты читаешь перед сном, тебе кошмары потом снятся... (Хватает журнал, читает вслух.) «Парни для дам и господ», «VIP знакомства, апартаменты круглосуточно!»... Грязь... (Бросает журнал.)

Женщина. Грязь?

Мужчина. Грязь!

Женщина. Что ты знаешь о грязи?

Мужчина. Я — ничего...

Женщина. Конечно, тебя от всего оберегали... Ты помнишь это, — тебя оберегали...

Мужчина. Я ничего не помню.

Женщина. Оберегали... Мать твоя, сестра твоя, с первого же дня, как я переступила порог ваш, сразу же начали... Ты помнишь, — я ничего не пила, не пила я ничего, а они мне через весь стол: «Ты мусульманка?!»

Мужчина. Я ничего не помню.

Женщина. Ага... я всем вам мешала... а жить когда стали, у тебя в комнате, помнишь, чтобы нас не слышали, как мы стонем, приходилось проигрыватель заводить, это сейчас двадцать радиостанций, и все круглосуточно работают! Занимайся, во сколько хочешь и чем хочешь. А раньше только пластинки... помнишь, как (смеется)... помнишь, как заводили...

Мужчина. Я ничего не помню.

Женщина берет пульт, включает музыкальный центр, поворачивается к мужчине. Он лежит на спине, закрыв глаза. Женщина сдергивает с него покрывало, делает музыку еще громче. Мужчина открывает глаза.

Мужчина. Что ты от меня хочешь, я ничего не помню!

Женщина. Ты в коме...

Мужчина. Я в коме?

Женщина. Да, ты в коме...

Мужчина. Хорошо... я в коме... а ты где... в субботу... где ты, в чем ты была, я в субботу мог все сделать!..

Женщина. Ха! В субботу, что ты мог, что ты мог?!

Мужчина. Я прогулялся, у меня поднялось настроение... От прогулки поднялось...

Женщина. В субботу... почему я могу заниматься сексом каждый день, а ты только по субботам?

Мужчина. (Тянется под кровать, достает какую-то коробочку, стряхивает с нее пыль, передает женщине.) На, возьми, возьми и успокойся, тебе сразу станет легче, возьми!..

Женщина берет из рук мужчины коробочку, что-то достает из нее, проделывает какие-то странные манипуляции у себя под одеялом.

Женщина. Ад! Ад поселился в наших сердцах! Чернота, пустота... Ладно, пускай мужчина живет с мужчиной, женщина с женщиной, в конце концов, это не фатально, пускай это грязно, но в этой грязи они все равно существуют как люди! Они заботятся друг о друге, помогают, чем-то делятся, чем-то заполняют пустоту... Настоящий ад наступает, когда мы привыкаем обходиться друг без друга. Вот он, настоящий ад, — он в микроволновках, в тостерах, в стиральных машинах! «Bosch», «Siemens», «Ariston», «Zanussi», «Eiektrolux», «Braun», «Indesit» — какие адские сочетания звуков! Что они означают? Никто не знает, знают только, что они все сделают за тебя!.. А что взамен? Деньги?! Нет! Душа! Зачем мужчине женщина, когда эти дьявольские приборы могут приготовить еду, постирать белье, зачем женщине мужчина, когда есть вот это! (Достает из-под одеяла вибратор, сотрясает им у себя над головой, засовывает его обратно.) Дьявол, дьявол придумал все эти штучки, все эти приборы, которые заставляют нас забывать друг о друге, заставляют нас чувствовать себя самодостаточными, могущественными, абсолютными... в них все зло! Ай, батарейки сели! На самом интересном месте!..

Мужчина. Батарейки, я могу достать из радио... (Мужчина встает, идет за батарейками.)

Женщина. Спасибо, хоть ты даришь мне надежду... Без тебя я ничто! Без тебя я не нашла бы ни одной батарейки, я даже не знаю, как они выглядят! А если б даже и знала, то никогда не догадалась, как их туда всовывают!

Мужчина (кричит из другой комнаты). Ты, может, если ты им давно не пользовалась, они могли вытечь, если ты их оттуда не доставала, они вытекли, потому что старые, их надо доставать, если долго не пользуешься!

Женщина. Я вообще не помню, доставала ли я его, после того как попользовалась, а ты меня про какие-то батарейки спрашиваешь!..

Мужчина подходит к женщине, берет из ее рук вибратор, показывает, как туда вставляют батарейки.

Мужчина. Видишь, здесь указано: полярность, — надо соблюдать полярность, сюда «плюс», а сюда «минус»... Если перепутаешь, он выйдет из строя, вот, так вот надо вставлять...

Женщина. Ты знаешь, а ведь я тебе изменяла...

Мужчина. Да? Разве это измена? Я сам тебе его подарил...

Женщина. Я серьезно... давно, когда ты болел, помнишь, ты заболел, а я тебе изменила...

Мужчина. Правда?

Женщина. Правда...

Мужчина. Когда я заболел, я помню, ты меня выхаживала...

Женщина. Выхаживала... просто так совпало...

Мужчина. Обидно...

Женщина. Я не знала, что ты разболеешься именно в этот момент! Так всегда бывает — делаешь что-то, и никакого шанса получить от этого наслаждение! Я же не знала, что ты именно в этот момент!.. Как назло! Меня стала мучить совесть... никакого удовольствия... потом я тебе еще раз изменила, когда ты выздоровел, с тем же самым человеком... с тем же самым... мне было хорошо, лучше, чем с тобой, но все равно никакого удовольствия... даже когда ты выздоровел!

Мужчина. (Абсолютно спокойно.) Обидно... у меня было много женщин, до тебя, тебе я не изменял... а до тебя, ты знаешь, все, все мне... наступал такой момент, и все мне говорили, что у них кто-то был... почему не оставить это в тайне? Вот даже сейчас — я что, я просил тебя говорить мне об этом?

Женщина. Нет...

Мужчина. Ну а зачем, что во мне такого? Я что, я выгляжу так, что мне можно исповедоваться, а? Я что, я в рясе, или у меня крылья прорезаются? Зачем мне эта информация, мне и так плохо!

Женщина. Я не знаю, наверное, глупо говорить «прости»? Да?

Мужчина. Да. Еще глупее вообще было начинать говорить про это!

Женщина. Просто он умер, он умер, и я ходила на кладбище в субботу, проститься с ним ходила... А там, представляешь, он, оказывается, был араб, представляешь, и все там стоят и по-своему что-то шепчут, молитву что ли свою, а девушки, дочки его, наверное, девушки стоят, и я заметила, шепчут не молитву, а просто «раз, два, раз, два», чтобы казалось, что они знают все эти обряды и тоже молятся! А какое там — они ж молодые, — старики, и то не все обычаи помнят, а молодым зачем! Мне так смешно стало, я тоже стала бормотать что-то, бормотать и смеяться... и они на меня посмотрели и тоже стали смеяться, стоим, бормочем над гробом что-то, и никто не знает что...

Мужчина. Мы все, все что-то бормочем, и никто не знает что, ты мне, я тебе... раз, два, раз, два... конечно, можно воспринимать все это всерьез и даже надеяться на что-то, заводить семью, растить детей, обращаться к Богу, — а ведь все это для него, может, — раз, два, раз, два...

Женщина. Я засмеялась, и они засмеялись, представляешь, и так сразу мне легко стало, я вспомнила, как он смеялся, как мы смеялись вместе с ним... у меня это часто бывает — начинаю смеяться и все тут! В самые серьезные моменты! Хоть как хочу притвориться, а все равно что-то лезет из меня и никак уже не остановиться, вся душа наизнанку!.. Это я в мать! Она у меня болгарка, ты знаешь... у нас каждый раз по праздникам собиралась куча народу, все знали, что она болгарка и хорошо поет — все просили исполнить ее национальные песни, и она пела, все хлопали, даже плакали, а она выходила потом на кухню и смеялась, я говорю: ты что, а она мне потом уже, как я повзрослела, рассказала, что ни слова по-болгарски не помнит, сама все песни придумала на своем выдуманном языке, а все верили, что это что-то национальное она поет, родное, душевное, а мама моя, она просто плевать на них на всех хотела — ей просто то, что она так веселилась, ей это помогало справляться, справляться как-то с тем, что она жила в чужой стране с нелюбимым человеком, ей это помогало...

Мужчина. Да... и ты точно в нее, ты, когда смеешься, ты становишься страшной, потому что ты становишься такой, какая есть... мне все про тебя становится понятно и страшно...

Женщина. Когда смеются, — все становятся такими, как есть... смех, это не «раз, два, раз, два», — смех выдает нас, даже если мы этого не хотим... мы придумали ритуалы, придумали свою жизнь, смерть и когда нам становится противно и страшно, мы просим Бога помочь нам, помочь разобраться в самих себе, в том мире, который мы создали с Его помощью... но как Он поможет нам, если даже наши просьбы к Нему мы бормочем в масках, из-за которых слышится только «раз, два, раз, два»!.. Но когда мы смеемся, может быть, когда мы смеемся, Он хоть что-нибудь понимает про нас... а, как ты думаешь? (Вдруг из-под одеяла раздается странный голос, исполняющий песню «Yesterday».) Что это?

Мужчина (начинает смеяться). Это поющий вибратор, он запрограммирован, и через определенное время он поет, то есть, ты уже должна была кончить, вот он и запел...

Женщина молчит, голос поет и кажется, что женщина занимается чревовещанием. Но вдруг женщина начинает дико хохотать.

Женщина. Бред какой, а как его выключить?

Мужчина. Он должен допеть, допоет и отключится!

Женщина. Ужас, какая длинная песня!

Женщина и мужчина затихают, прислушиваются, — вибратор замолкает, но вдруг неожиданно начинает петь по новой. Мужчина и женщина снова заражаются приступом дикого смеха.