ПАДЕНИЕ БЕРЛИНСКОЙ СТЕНЫ

Гвоздь в крышку гроба

С начала 1989 года В.И. Кочемасов стал настаивать на том, чтобы М.С. Горбачев приехал в Берлин для участия в торжествах по случаю 40-летия ГДР. Юбилеи восточногерманской республики обладали значением, несравнимым с годовщинами любой другой социалистической страны. Никто не мог поставить под вопрос существование Польши, Венгрии, Болгарии в случае смены в них общественного строя. Однако для ГДР смена строя, на которой настаивала оппозиция, немедленно вызвала бы сомнения относительно смысла дальнейшего отдельного существования республики. Гарантом самостоятельности ГДР был и оставался Советский Союз. Отсутствие лидера СССР на юбилее республики было бы сразу же истолковано как отказ поддержать ГДР. Приезд Горбачева – этот, казалось бы, совершенно понятный и необходимый жест солидарности СССР с его важнейшим союзником в Центральной Европе – потребовал тем не менее многих усилий со стороны посла и посольства. В конце июля Кочемасов смог информировать нас, что визит генерального секретаря ЦК КПСС в Берлин, предположительно, состоится, но только 16 сентября он сообщил: «Вопрос о визите М.С. Горбачева решен окончательно. Из Москвы просят материалы к визиту».

20 сентября побывавший в Москве посол был принят Горбачевым. По возвращении Кочемасов передал слова генсека: «ГДР сейчас для нас настолько важная страна, что ни при каких обстоятельствах нельзя позволить, чтобы ее расшатали». Посол добавил: «В Москве большое беспокойство по поводу обстановки в ГДР. Одна забота – удержать ГДР». В преддверии визита посольство постоянно информировало Центр о том, как развиваются события в республике. О тональности наших сообщений дают представление сообщения посла на утренних совещаниях дипсостава.

3 октября он говорил: «Оценка обстановки с беженцами [тревожная] – ошибка друзей в том, что они затянули принятие решения. […] Друзья несут существенные потери экономически и политически. Прогноз: за год будет более 100 тысяч «выездников». Их состав: молодежь (до 40 лет), рабочие, инженерно-технический состав. До возведения Берлинской стены уходило ежегодно 160 тысяч человек. Налицо нажим психологического порядка со стороны западных СМИ. Способны ли друзья выработать концепцию преодоления создавшегося положения?» 5 октября, то есть накануне приезда Горбачева: «Положение в республике – общество в состоянии напряженного ожидания. […] Есть подготовка к эксцессам в Берлине, в том числе у Бранденбургских ворот. Предсказать что-либо трудно. При политбюро ЦК СЕПГ действует штаб по поддержанию общественного порядка в республике. Подобного не было с 1953 года».

В ночь на 5 октября мне позвонил заместитель заведующего отделом международных связей ЦК СЕПГ Бруно Малов, входивший во «внутреннюю оппозицию», и попросил срочно передать в международный отдел ЦК КПСС для В.М. Фалина следующую информацию: «Советская делегация на 40-летии ГДР должна знать: ситуация здесь приобретает чрезвычайный характер. После того, как весь мир оповестили о согласии на выезд 10 тысяч граждан ГДР из Праги в ФРГ, Э. Хонеккер взял свое решение обратно. Сейчас идет экстренное заседание политбюро. Чехи боятся, что у них будут события типа пекинских. Важно учитывать: руководство [ГДР] недееспособно. Это происходит в момент, когда чрезвычайная обстановка требует чрезвычайных мер. Желательно, чтобы речь М.С. Горбачева [на торжественном заседании в Берлине] содержала развернутый тезис о том, что немецкие товарищи могут положиться на КПСС, на СССР. Это поможет тем здесь, кто еще колеблется. Изложенные выше оценки – это не отсебятина. Но никто не решается дать сигнал к действию». Я немедленно передал сообщение Малова по нашей закрытой телефонной линии ВЧ в Москву ночному дежурному международного отдела. Наутро выяснилось, что Хонеккера удалось-таки уговорить не менять решения о «выездниках» из Праги. Однако остальные проблемы не только остались, но и обострялись с каждым часом.

С учетом ежедневных информационных сообщений в Центр о развитии ситуации в ГДР (в Москву независимо от посольства шла также информация из представительства КГБ СССР при МГБ ГДР) поражает, насколько приблизительно представлял себе Горбачев остроту кризисного положения в стране, в которую он приехал. Отчасти это объясняется тем обстоятельством, что его окружение тщательно фильтровало поступающую информацию. Именно так следует, видимо, понимать следующий пассаж из мемуаров Горбачева: «Первого октября через Раису Максимовну работники Советского фонда культуры, только что вернувшиеся из ГДР, передали мне информацию о беседе в Культурбунде, вызвавшей у них большое беспокойство. Их собеседники из ГДР охарактеризовали сложившуюся в стране политическую ситуацию как «без пяти минут двенадцать». В обществе назрел политический кризис, население выражает недовольство. Представители интеллигенции выходят из СЕПГ. Обращение Культурбунда к руководству с выражением озабоченности происходящим остаются без ответа. Люди ждут, что во время празднования 40-летия будет открыто заявлено о существовании острых проблем в развитии общества и необходимости публичной дискуссии в стране. Если этого не произойдет, Культурбунд сразу после праздников намерен обсудить положение в стране и принять критическое публичное обращение к властям ГДР. Зная об авторитетности Культурбунда, я с большим вниманием отнесся к этой информации»[70]. Разумеется, Горбачев был волен считать свое посольство в ГДР и свою разведку менее авторитетными источниками информации, чем Культурбунд, но и сведения, полученные им от Культурбунда, никак не сказались на его поведении во время визита в Берлин.

Это и понятно, поскольку высокий гость был занят не поисками средств и путей поддержать союзника, переживающего опаснейший кризис, а желанием поскорей «отбыть номер». Горбачев вообще охотно не поехал бы на празднества 40-й годовщины ГДР, но отказаться оказалось невозможным. 5 октября его советник по внешней политике А.С. Черняев записал в своем дневнике: «М.С. [Горбачев] завтра летит в ГДР, на 40-летие. Очень ему не хочется. Два раза звонил сегодня: вылизал, говорит, текст (выступления) до буквы – в микроскоп ведь будут смотреть… В поддержку Хонеккера не скажу ни слова. Республику и революцию поддержу». Это происходило в момент, когда тот же Черняев констатировал: «Вся западная пресса полна статьями о воссоединении Германии»[71].

В ходе поездки в Берлин Горбачев воздержался от того, чтобы публично выразить безусловную поддержку ГДР. Уникальную возможность напрямую обратиться к гражданам ГДР в связи с 40-летием республики советский руководитель использовал не самым лучшим образом. В речи на торжественном собрании вечером 6 октября 1989 года в Берлине он совсем некстати процитировал часть стихотворения Ф.И. Тютчева, написанного в 1870 году под впечатлением победы Пруссии над Францией и подготовки первого объединения Германии:

Отсылка к известной формуле Отто фон Бисмарка, добившегося первого объединения Германии именно «железом и кровью», оставляла странное впечатление. Как будто Горбачев приглашал немцев к объединению их государств, но на этот раз без применения военных средств. К концу XX века, однако, экономические и политические методы воздействия вполне сравнялись по своей эффективности со столкновениями армий прошлых эпох. Если верить заключительному замечанию Горбачева в беседе с Кочемасовым перед возвращением в Москву относительно отрицательной реакции советского народа на возможную «утрату ГДР», такая перспектива его не устраивала. Генсек заявил тогда: «Народ нам не простит, если мы потеряем ГДР». Получается, что тютчевская цитата была очередной несуразицей в речах верховного вождя перестройки. Но кто может наверняка утверждать это?

В памяти у немцев от последнего визита Горбачева в ГДР осталось его высказывание на незапланированной встрече с группой журналистов днем 7 октября: «Когда мы опаздываем, жизнь нас наказывает»[73]. Эта в общем бесспорная сентенция, которую можно считать парафразой меткого народного словца «Кто не успел, тот опоздал», была воспринята в ФРГ как директива, как руководство к молниеносному действию[74]. Во время беседы с членами политбюро ЦК СЕПГ 7 октября Горбачев выразил мнение, что в ГДР будет легче начать перестройку, чем это было в СССР: «У вас нет такой напряженности в социально-экономической сфере[75]. Но принять решение о политических переменах – это тоже очень нелегкое дело. Вас ожидают времена, которые потребуют мужественных решений». Далее он повторил употребленную в разговоре с журналистами накануне формулу относительно «наказующего времени».

На пути в аэропорт вечером 7 октября 1989 года Горбачев счастливо избежал встречи с антиправительственными демонстрациями. Однако тот факт, что люди вышли на улицы в переполненном полицией и сотрудниками МГБ Берлине, показал, что кризис приобретает необратимый характер. После визита Горбачева в Берлин руки у посольства оставались связанными – перед отлетом генсек передал через Кочемасова указание: не надо подталкивать друзей; они сами за все отвечают; пусть обсуждают и решают.

В итоге приезд чрезвычайно популярного среди населения ГДР Горбачева не стал вкладом в стабилизацию обстановки в республике. На утреннем совещании дипсостава 9 октября посол констатировал: «Положение серьезное и продолжает ухудшаться. [Происходит] политизация оппозиционных выступлений. Друзья очень обеспокоены. В Дрездене [было] 4 тысячи манифестантов. У них [преобладало] агрессивное поведение. Понадобилось 7 батальонов внутренних войск, чтобы успокоить толпу. В Плауэне, Карл-Маркс-штадте начиналось с малого, а потом собрались огромные толпы. [Налицо] тенденция к консолидации оппозиционных групп. Набирает силу «Новый форум». Лозунги «Горби, Горби!» имеют двоякое значение. В ГДР самая серьезная обстановка с 1953 года». Отличительной особенностью этого совещания было то, что после сообщения посла слово неожиданно взял 1-й секретарь О.В. Юрыгин, заявивший: «Для СЕПГ поезд ушел. Ей придется делиться властью. Нам надо находить возможность выхода на людей, близких к новым оппозиционным структурам». Дискуссии не последовало. Присутствовавшие были несколько ошарашены непривычной прямотой этого заявления, но, по существу, согласны с высказанной точкой зрения. Посол тогда не стал возражать, но 11 октября последовало его указание: «Советов друзьям не давать. Слушать, но не комментировать. Жен в магазины [в городе] не пускать. Мы не вмешиваемся. Надо присмотреться к оппозиционным силам, знать точно расстановку сил. Нужно быть абсолютно точными в отображении и анализе положения. Никаких непроверенных фактов в Москву не сообщать». Правда, осталось неясным, каким образом можно «присматриваться» к оппозиционным силам, если ограничивались контакты даже с СЕПГ.

«Понедельничная» демонстрация в Лейпциге, состоявшаяся 9 октября, показала тщетность надежд на то, что обстановка успокоится «сама собой». Вечером на улицы Лейпцига вышли 70 000 человек. Ставший впоследствии премьер-министром Бранденбурга социал-демократ Матиас Платцек (в 1989 году он был одним из руководителей экологического движения «зеленых» в ГДР) вспоминал уже в наши дни: «Перелом в ситуации произошел не 9 ноября, а 9 октября. Именно тогда всем стало ясно, что народное движение остановить нельзя». В то же время Платцек подчеркивал, что он и его «зеленые» коллеги добивались не ликвидации ГДР, а ее преобразования в духе «социализма с западными деньгами». По оценке Платцека, лишь митинг с участием Гельмута Коля 18 декабря 1989 года в Дрездене вызвал поворот основной массы населения республики от сочувствия программе демократической оппозиции к поддержке сторонников присоединения ГДР к ФРГ[76].

16 октября в посольстве состоялось «референтское совещание», посвященное анализу сложившегося в ГДР положения, получившего единодушную оценку как чрезвычайно опасное. Я сказал на совещании следующее: «Ситуация перешла в новое качество: заговорил народ. У режима нет большинства в народе. Конфликт может обостриться в любой момент. А что будет, если большинство потребует воссоединения? Нам надо готовиться к этому моменту. Прошлое не вернется. Придется искать связи с оппозицией. От концепции «европейского дома» мы отказаться не можем. Имеются три возможности развития: а) неподвижность руководства ГДР или «китайский вариант»; предвидимый результат – крах в течение полугода; б) искренний диалог, глубокие реформы, появление национальной идентичности ГДР; предвидимый результат – взрыв оттягивается на неопределенное время; в) затягивание времени в расчете на крах СССР; предвидимый результат – взрыв очень скоро. Нам предстоит сосредоточиться на том, чтобы удержать ГДР как самостоятельное государство – совместно с западными державами, через Западный Берлин (в данном вопросе они не против нас)».

В.М.Гринин подтвердил опасность разрастания общегерманских настроений в республике и продолжал: «Это государство искусственное и очень молодое. Традиции слабы, гражданское самосознание имеет во многом идеологическую основу и подвержено колебаниям. Райнгольд [утверждает даже]: «ГДР = социализм». [Налицо] проблема национальной идентичности (самобытности). Режиссер развития – Бонн, а не ЦК СЕПГ. Надо договариваться с оппозицией по национальному вопросу, пока это возможно. Усиленно продвигать тезис о том, что [в случае объединения] жители ГДР навсегда останутся «немцами второго сорта». Не давать ГДР и ФРГ обгонять общеевропейский процесс – здесь [лежит точка соприкосновения] с западными державами». В выступлении О.В. Юрыгина содержались следующие тезисы: «В ГДР налицо внутриполитический кризис. Причины – долгосрочные (просчеты в организации экономики: страна проедала свое будущее) и краткосрочные (ситуация в ВНР и ПНР, «ошибки» с выборами 7 мая, открытие австро-венгерской границы). Изменения, возможные в краткосрочном плане (сменить руководство, организовать диалог), не решат проблемы. «Китайский вариант» приведет к немедленному краху режима. СЕПГ придется делить власть. Вопрос – с кем? Лучше бы с блоковыми партиями. Но нужно давать место и оппозиции. Свободные выборы могут привести к отстранению СЕПГ от власти. Однако главную проблему надо решать в экономике. Концепции такого решения нет ни у кого. Вероятнее всего движение в сторону рыночной экономики – и сближения с ФРГ. Темп может быть очень высоким. Воссоединение Германии уже идет – люди едут туда. Нам надо влиять на него. Вести дело к нейтральной Германии или к двум нейтральным Германиям».

В своем заключительном слове посол призвал внимательно изучать кризисные явления и не спешить с крайними выводами. Он сказал: «Все было бы хорошо, если бы у нас дела шли в гору. Но у нас трудности растут. Наша помощь ресурсами маловероятна. Выход у ГДР один – экономическая реформа + сотрудничество с Западом. Нужна также и политическая реформа: решительная перестройка партии (демократизация) + подлинное народовластие. Диалог с блоковыми партиями и неформальными организациями в рамках закона. Практика выездов должна быть приведена в соответствие с Веной. Нам нужно продумать концепцию нашей работы на ГДР. Как быть с «германским вопросом»?»

Ответ Горбачева на продолжающееся обострение кризиса в Восточной Германии состоял в отказе считать его поводом для принятия каких-либо решительных мер. При встрече с Брандтом 17 октября 1989 года в Москве он опровергал опасения ряда руководителей западных стран в отношении ожидаемых результатов политики Москвы в германских делах (они боялись, что СССР «станет «крестным отцом» воссоединения Германии»), но не скрывал своей обеспокоенности положением дел в ГДР («там теряют время»)[77]. Выводы, которые он из этого делал, сводились к призывам к Западу не расшатывать ГДР. 18 октября в Москву поступило долгожданное известие из Берлина: политбюро ЦК СЕПГ решилось, наконец, сместить Хонеккера. Однако радость Горбачева и его окружения, считавших, что кризис теперь преодолен, оказалась преждевременной. Конечно, посетивший СССР 1 ноября новый генеральный секретарь ЦК СЕПГ Эгон Кренц подтвердил готовность применять опыт советской перестройки. Однако одновременно он жаловался на неослабевающее напряжение в экономике ГДР. С советской экономикой дело обстояло еще менее благополучно, и поэтому, советуя Кренцу «действовать так, чтобы решения, касающиеся ГДР, принимались в Берлине, а не в Бонне», Горбачев не мог обещать каких-либо эффективных действий в поддержку союзника. Это был косвенный ответ на главный вопрос, с которым Кренц приехал в Москву и который он облек в следующую форму: «Хотелось бы яснее представить себе, какое место Советский Союз уделяет ФРГ и ГДР в общеевропейском доме? Это очень важно для нас. Мы исходим из того, что ГДР – это дитя Советского Союза, а ведь порядочные люди всегда признают своих детей, по крайней мере позволяют давать им свое отчество». Горбачев обещал продолжить линию на сосуществование двух немецких государств, добавив: «Сегодня вопрос об объединении Германии не актуален»[78].

Несмотря на довольно мрачные прогнозы экспертов посольства, никто из них не мог предполагать, что объединение Германии станет в высшей степени актуальным менее чем через месяц. 9 ноября 1989 года перестала функционировать Берлинская стена, которая в течение 28 лет служила своего рода мембраной, предохранявшей республику от ледяного дыхания Западной Германии.