Падение полумесяца

Глава 3

Великое княжество Литовское, близ Вильно, июнь 1497 года.

Что есть власть? Для одних тяжкое бремя, для иных нечто естественное, присутствующее в жизни по праву рождения, для третьих нечто недостижимое, пускай даже очень желаемое. Но что она для человека, который родился близ власти, затем потерял почти всё, вновь получил возможность и был в шаге от того, чтобы схватить желаемое и уже не выпускать… а затем оказался вынужден спасаться? Не просто бежать, зная, что преследовать особо и не будут, а по настоящему, опасаясь за собственную жизнь.

Именно таким человеком являлась Софья Палеолог, теперь уже бывшая русская царица и уже не жена Ивана III. Брак был расторгнут, хотя сама Софья не собиралась признавать этого самого расторжения. Более того, настаивала, что именно её сын Василий был, есть и остаётся законным наследником московского престола. А силы этим утверждениям придавало то, что сейчас она находилась не где-нибудь, а в Вильно, столице Великого княжества Литовского. В том самом Вильно, где на троне сидел муж её дочери Елены, Александр Ягеллончик. Положение его, несмотря на проигранную несколько лет назад войну Руси, было достаточно крепким. Да и всё укрепляющиеся связи Александра с Яном Ольбрахтом, королём Польши и родным братом, дорогого стоили. Они были тем дороже, что у польского короля не было ни жены, ни детей, да и намерений обзаводиться оными не наличествовало. И чем дальше, тем яснее становилось, что если с Яном случится несчастье, то наследовать корону брата будет именно он.

Объединение Польши и Литвы под одной короной — это было бы очень хорошо… для Софьи Палеолог и её многочисленных детей. Особенно если учитывать то влияние, которое она имела на них. В том числе и на Елену, свою старшую и наиболее умную дочь. Да и, признать честно, Елена была куда умнее Василия, своего брата. Тот был скорее хитёр и коварен, а вот насчёт умных мыслей… Но Софья на сей счёт не особенно расстраивалась. Она и сама могла думать за Василия. А вот Елена, та думала сама и добилась больших успехов. Куда более серьёзных, нежели мать… в крепкой связи между собой и супругом.

Александр Ягеллончик любил свою жену и даже доверял, пусть и с подобающей в таких случаях осторожностью. А ещё прислушивался к прозвучавшим от неё советам. Оттого не просто принял Софию Палеолог вместе со всеми детьми, но и решился признать права Василия на наследование престола Русского царства после смерти Ивана III. Не просто так, конечно, а с обещанием возврата большей части того, что было потеряно Литвой по итогам последних войн. Много-много было потеряно, а потому очень хотелось получить все эти земли обратно.

Ягеллончику хотелось одного, а вот Софье Палеолог другого. Но не бежавшей в Литву с малой частью своих сторонников неудачливой мятежнице было проявлять явно свои желания. Требовалось действовать, но с опаскою, дабы не промахнуться во второй раз. Великое княжество Литовское было последней для Палеологов возможностью вернуть себя настоящую власть. А уж каким образом — это не было столь важно. Потому Софья и собрала тех, с кем можно было обсудить теперешнее довольно печальное положение — своих детей. Тех, конечно, кто уже и достиг подобающего возраста и вместе с тем готов был не просто слушать, но и говорить по делу, а не впустую языком молоть.

Елена, великая княгиня Литовская, Василий, принимаемый в Вильно как единственный законный наследник Ивана III, а также младшие, Юрий с Дмитрием, не выносящие как друг друга, так и своего старшего брата. В особенности своего старшего брата, благо Василий своей надменностью и впрямь не давал повода для хорошего к себе отношения даже родным братьям. Это сейчас, вынужденно бежав за пределы Руси, он старался сдерживать свой нрав в меру сил. Старался, скрипел зубами, но то и дело срывался, оказываясь тут, в замке, пожалованном бежавшим Палеологам. Опасался же грубить лишь матери, понимая, чьим умом пользуется, да Елене, от которой теперь зависело благополучие всего семейства.

— Что, дети, думаете, наши дела совсем уж плохи? — неспешно ходящая взад-вперёд по небольшому светлому залу Софья куталась в шаль, невзирая на лето. С возрастом Палеолог стала мёрзнуть даже в тёплое время года. Хотя лето в Литве и лето в родной Морее всё же несколько разные.

Василий мрачно засопел, схватив кубок венецианского стекла, наполненный красным, словно кровь, вином. Юрий с Дмитрием проворчали нечто маловразумительное, злобно косясь на старшего брата. Видимо, он опять смог их разгневать, да так, что оба на время забыли даже неприязнь друг к другу. Особенно Дмитрий, который больше остальных был раздосадован бегством в Литву. Считал, что уж он то, пользующийся у отца доверием как начинающий полководец, мог бы избежать серьёзной опалы, оставшись в Москве. Мог, но… всё же не осмелился рисковать, сочтя бегство более безопасным. И теперь вот немного сожалел, хотя и не говорил об этом вслух.

— Отец меня всё равно любит, — проворковала Елена. — Я уже писала ему и получала ответы. Я очень-очень просила, говорила о любви не только к нему, а ко всей своей семье…

— Ты для него любимая доченька, тебя и младших он и не собирался трогать, — процедил Дмитрий. — Угроза только для матери и нас. Особенно ей и Василию! Отец не прощает покушения на свою власть.

— Я знаю, — Елена словно стёрла улыбку с лица, становясь серьёзной. — А мама видела и мои письма, и ответы отца. Я стараюсь смягчить его, упросить, чтобы он не преследовал свою семью. «Беспокоилась», что это вызовет возмущение других государств. Разных, а не только тех, с которыми Русь и так враждует. Если бы не наш дядя Андрей…

Тут Софье и сказать было нечего. Её брат, Андрей Палеолог, делал всё, как надобно, покорно исполнял приказы, чтобы в итоге вместе с сестрой получить то, что по праву должно было принадлежать их роду — власть, пусть не в Риме Восточном, а Риме Третьем, что они намеревались сделать из этой дикарской Московии. Но…

— Проклятые Борджиа, — прошипела Палеолог, на несколько мгновений тебя власть над чувствами и сжимая кулаки до боли от впившихся в кожу ладоней ногтей. — Ну вот что им понадобилось на Руси, что? Торговля? Она и так была. Уния? Только не этому королю-тамплиеру, он словно бы год за годом всё сильнее насмехается над настоящей верой в Господа!

— Союз с обязанным ему царём, мама, — грустно вздохнула великая княгиня Литовская. — Если даже отец и позволит нам, своим детям, вернуться, то нескоро. И наследник теперь Дмитрий и только он. Борджиа! Они сделали так, что Палеологи больше не могут надеяться сесть на Московский трон.

— Возвращаться? Сестра, ты о чём? — чуть ли не взвыл Василий. — Я точно не вернусь, не хочу оказаться в монастырской темнице. В одной из тех, куда мы хотели посадить Волошанку и её отродье. Говорил я, что Митьку нужно было следом за отцом отправить. Тогда яд могли и не найти. Доминиканцы помогли бы. Или из Стамбула прислали бы умельца. Теперь поздно.

— Поздно, — эхом отозвался доселе молчавший Юрий. — Если Борджиа куда-то приходят, то они или травят или защищают от ядов. Они лучшие.

Тут все были свои, вокруг находились преданные именно Палеологам люди, а потому никто и не думал сдерживаться, скрывать что-либо. В том числе и прямую причастность к смерти Ивана Молодого, сына Ивана III и не просто наследника, а ещё законного соправителя.

— Я не хочу быть простым изгнанником-нахлебником! — аж взвизгнул Василий, и силой поставив уже почти пустой кубок на стол. — Деньги, что мы сумели взять, рано или поздно закончатся. Мама, что нам теперь делать?! Ты должна знать, ты же умная!

— Расплачься ещё, — процедил Дмитрий. — Мне тоже нужен хотя бы один хороший город во владение, не откажусь и от большего. Только кто нам их теперь даст? Её муж? — кивок в сторону Елены. — Может и даст, один на всех! Хватит, чтобы жить. Жить и сожалеть об утраченном. Если только помочь Ягеллончику с присоединением Польши. Быстрым присоединением, а не когда-нибудь потом.

— Хочешь, чтобы нас и отсюда выгнали? — поёжился как бы наследник русского престола.

— Не о том говорите, — Елена уже не ворковала, скорее каркала, пусть и не хрипло, а звонко так, убедительно. — Третий Рим! Это идея, она не привязана к Москве. Мы, Палеологи, есть наследники Византии. Только мы, других попросту не осталось. Где мы, там и Третий Рим! Если отец выбрал другое, то нам остаётся лишь оставить надежду на возвращение в Москву и найти другое место, чтобы там воздвиглась наша мечта.

Елена была убедительна, своими словами сумев задеть струны в сердце если не всех, то большинства. Сама Софья Палеолог согласно кивала головой в такт словам дочери, прежде чем самой дополнить произнесённые вслух мысли родной крови.

— Учитесь у своей сестры, дети. Она поняла то, к чему я старалась вас подвести. Да, у нас не получилось сесть на Москве. Горько, обидно, но преодолимо. Зато я смогла сделать так, чтобы наша кровь закрепилась и на других престолах. Пока на литовском. А ещё есть Польша. Положим её в карман Александру, тогда он станет ценить свою милую жену, нашу сестру и дочь ещё сильнее.

— И ждать ещё два десятка лет, — вздохнул Дмитрий. — Пока Елена родит мужу наследников, пока она подрастут… Долго!

— Спешить иногда куда опаснее. Очень часто опаснее, — прошипела бывшая русская царица. — Я поспешила, слишком насела на Волошанку и её хилое отродье. Нужно было или травить щенка сразу или выжидать до последнего, опутывая Ивана верными нам людьми. Убрать Курицыных, Ряполовских, Патрикеевых, но до поры не лезть к патриарху. Но нет, я возгордилась, подумала, что раз всё идёт так хорошо, то можно сделать несколько шагов там, где следовало ограничиться парой, может быть и одним. И вот… Снова я этой ошибки не допущу.

— Долгие годы, — уже пьяненько улыбнулся Василий. — Эх… а мне ещё невесту искать. И какую теперь?

— Тебе подобающую, дурень! — окрысился Юрий. — Умной и богатой такой как ты не надобен.

Так то Василий был очень осторожен, скорее даже трусоват, но хмель, он порой ещё и глупой храбрости придаёт. Вот и попытался старший сын Софьи ответить может словом, а возможно и ударом, но… Резкий окрик матери, и вот уже оба брата вынужденно успокаиваются, словно облитые водой из ведра драчливые деревенские гусаки.

— Мы должны помогать друг другу, а не грызться, как голодные псы за пустую кость. И я не сказала, что мы должны только лишь ждать. Здесь, в Вильно, наша безопасность. Елена будет делать всё, чтобы её обеспечить.

— Не только это, мама!

— У меня на тебя много надежд, дочка, — в кои-то веки искренне улыбнулась главная в семье Палеологов. — Но сейчас нужно успокоить твоих нетерпеливых братьев. Мы вновь заговорили о Третьем Риме и вспомнили, что он может возникнуть в любом месте. Но легче всего его воздвигнуть на землях, принадлежавших Византии. Тех, на которые мы имеем право как потомки императоров!

— Наш дядя продал по дешёвке права почти на всё, кроме Мореи! — возмущенно выкрикнул Дмитрий. — Чем он только думал, на что надеялся?

— На меня, — сказала как отрезала Софья. Нужно было много денег, чтобы стать в Москве не просто женой царя, но и той, кого начнут слушать, слушаться и бояться. А этот глупый король Карл, который купил короны Константинополя, Трапезунда и Сербии… Чезаре Борджиа не остановило это, когда он отдал Сербию своей сестре, Лукреции. В Париже и слова сказать не осмелились. Понимаете, дети?

— Сила. У кого она, тот и прав, — подтвердила очевидное Елена. — Ты могла в любой день отречься от того, что сделал дядя Андрей. С высоты Московского престола, не просто так.

Разгорячившаяся от важных разговоров Софья наконец сбросила шаль прямо на пол и, остановившись совсем рядом с дочерью, посмотрела на неё с большой такой надеждой. Раньше она надеялась, что Василий станет достойным наследником, но увы… сыновьями ей можно сказать не повезло. Старший оказался разве что хитрым, но эта самая хитрость соседствовала с трусостью. Юрий был просто недалёк, непригоден для чего-то сложного. Дмитрий… Видна была готовность сражаться, разрывать на части врагов, но лишь тогда, когда присутствовала уверенность в имеющейся за спиной поддержке. О младших пока не всё было ясно, но вот Елена, она уже оправдала многие возложенные на неё надежды. И, пожалуй, именно старшая дочь способна была понять всю глубину новых, вынужденно изменившихся намерений по возвышению династии Палеологов. Тех намерений, которые настало время приоткрыть.

— Османская империя доживает последние месяцы. Будет чудом, если от неё через год не отколются ещё несколько кусков. Болгария, Трансильвания… может и вся Валахия. Или сыновья Баязида II оторвут каждый по куску от владений ослабевшего отца.

— Скорее они убьют друг друга в борьбе на отцовский трон. Так у них принято, — буркнул Дмитрий. — Среди Османов остаётся только один. Ещё с Мехмеда так.

— Времена изменились. Всё не удержать, — покачала головой Софья. — Глупые могут попробовать, а умные возьмут то, на что у них хватит сил. Мне стало многое известно.

— Дядя Мануил…

Эти два слова, произнесённые Еленой, напомнили Палеологам о том, что и в Стамбуле, в самом сердце умирающей империи, у них есть глаза, уши и коварный разум, который, как многим казалось, слишком долго находился в ничегонеделании. Или это было не совсем так? Точнее сказать, совсем не так, ведь не просто так византиец уже как два десятка лет назад вернулся в уже не Константинополь, но Стамбул, как бы сдавшись на милость Мехмеда II. Понимал, хитрец, что такого человека, готового говорить, открывать многие тайны и давать нужные советы, не тронет даже давний враг.

А случилось это самое возвращение через пять лет после свадьбы Софьи Палеолог и Ивана III. Как раз к тому времени, как стало ясно — Палеологи сумели закрепиться в Москве, получив пусть не власть, но возможности.

Софья в Москве. Андрей в Европе, мечущийся меж монаршими дворами вроде бы как ничтожный проситель, а на деле собирающий важные слухи, сплетни, выведывающий и вызнающий мало-мальски пригодное для рода. А что тогда там, близ прежних владений? Всё верно, именно Мануил Палеолог и его сын Андрей, который ради пущего укрепления своего положения даже принял ислам, став именоваться Мехмед-пашой и служа при османских судах в Стамбуле. Вроде и не очень важное место, но зато сколько позволяющее узнать для сообщения сперва отцу, а потом доставляемое в Москву и Андрею в Европу.

Основа в Москве, поддержка из Европы и Османской империи. Всё ради восстановления прежнего величия и, возможно, возвращения законно принадлежащих роду Палеологов земель. Так было задумано. Однако…

Появление интереса Борджиа к Москве. Затем вроде скрытая, но в то же время очевидная поддержка Елены Волошанки и её сторонников в борьбе за наследование русского престола. Арест и заключение в подземельях замка Святого Ангела Андрея Палеолога, который, понятное дело, в обмен на жизнь должен был рассказать если и не всё, то многое. Спрашивать Борджиа умели, а солгать им так, чтоб поверили… Софья знала, что её брат не настолько умён и хитёр.

Зато оставались Мануил и его сын в Стамбуле. Мало кто знал, что именно там делает самый старый из Палеологов. Зато знающие осознавали, насколько он должен был оказаться важен потом. Да и до этого… Совсем не просто так Иван III после долгих раздумий решился на временный союз с крымским ханом Менглы-Гиреем. Не из прихоти султан Баязид II милостиво и с почтением принимал послов царя русского, попутно заключая договора о торговле. Работу Мануила можно было назвать безукоризненной, настолько тонко он своими советами и заработанным доверием подводил султана к нужным действиям. Османам не тягаться с теми, кто с молоком матери впитал в себя истинно византийскую склонность к интригам, а воспитание отточило её до близкой к совершенству.

И вот теперь в своих письмах, передаваемых с верными людьми, Мануил сообщал, что Османская империя умирает. Трагедия? Нет, Палеологи были рады, что увидят крушение врага, лишившего их власти над родовыми землями. Досада от того, что рушатся имеющиеся связи и всё ещё возможные, пускай вновь отсроченные, планы? Опять же неверно! Там где многие видели крах, они могли разглядеть возможность.

Какую возможность? Воспользоваться противоречиями и в нужное мгновение сделать одному, а то и нескольким из притязающих на куски империи предложение, от которого тем будет очень сложно отказаться. А уж потом вовсе не обязательно выполнять всё обещанное или даже часть. Но тут уж как получится, не всё можно предугадать — это Палеологи успели понять и даже принять.

— У нас нет войск, мама, — со скорбью в голосе вздохнул наиболее воинственный из детей Софьи, то есть Дмитрий. — И даже если муж Елены поможет своими воинами и в найме готовых сражаться за золото — как мы сможем противостоять пусть умирающей, но ещё грозной Османской империи? Путь либо через враждебную нам Молдавию, либо через Польшу и Венгрию. Это далеко, сложно, очень опасно. И приведёт только к гибели войска… которого всё равно нет.

— Воюют не только мечами, сын! Сначала слова, потом обещания, а уже после, если не удалось добиться желаемого, следует использовать отравленный кинжал. Мы начнём убаюкивать песнями сирен того, кто более прочих боится за своё положение и жизнь, если Османская империя начнёт распадаться на куски. Того сына султана Баязида II, который сидит не в окружении единоверцев, а окружён большей частью христианами, помнящими о своей вере и смиренно ждущими освобождения от гнёта.

— Махмуд в Варне или Мехмет в Салониках? — мигом уловила подсказку матери Елена.

— Тот, что в Салониках, — по доброму улыбнулась Софья своей любимице. — И знаете, почему именно он?

— Морея, — хихикнул Василий. — Там нас помнят. И не только там, а вообще греки.

— А болгары были бы полезнее, — вздохнул Дмитрий. — Я про восстания против османов.

Тут Софья лишь отмахнулась от смотрящего исключительно в сторону войны сына. Палеолог не хотела рисковать, ставя на силу меча. Не в нынешнем положении, когда своих мечей почти что и не было, если не считать тех немногих, кто вместе с её семьёй бежал от гнева Ивана III. Да и то… Немалая их часть наверняка предпочтёт покровительство Александра Ягеллончика, а вовсе не беглой царицы. Или будет рядом лишь до тех пор, пока её сундуки с золотом и каменьями не покажут дно. А этого ждать не так и долго. Неудача с казной в Белоозере, которую она надеялась захватить, изрядно подточили ещё несколько возможных планов. Потому оставалось лишь то, что мало зависело от золота. От большого количества золота, если быть честной.

Вместе с тем не только из-за опасения ввязывать в полноценную войну она опасалась лезть в болгарские земли. Была и другая причина, не менее, а то и более весомая.

— Нам нельзя ещё раз вызвать неудовольствие Борджиа. Лучше всего и вовсе не привлекать их внимания, — нехотя выдавила из себя глава рода Палеологов.

— Они лишь выскочки, которым…

— Успокойся, Юрий! — повысила голос Софья, властным голосом придавливая не очень разумного своего ребёнка. — Они уже растоптали наши планы, просто видя помеху. А что будет, если сочтут нас своими врагами? Посмотри в сторону Франции, Османской империи, Мамлюкского султаната. Кто из врагов этих интриганов, отравителей и полководцев может сказать, что сохранил прежнее, не говоря о приобретении им принадлежащего? Рим Изначальный вновь показал свою силу. Силу новую, от которой нам лучше держаться подальше.

— Но Болгария…

— Она рядом с Сербией, Дмитрий, — уже спокойно уточнила Палеолог, зная, что этот сын может воспринимать разумные слова. Конечно, когда не находится в ярости. — И среди болгар уже шныряют люди из Рима… или из Приштины, что теперь одно и то же. А вот греков Борджиа презирают, считая склонившимися перед завоевателями, слишком покорными, а потому недостойными. Потому нам нужен не Махмуд, а Мехмет! Сейчас ему не на кого опереться. Если империя распадётся, то остальным сыновьям Баязида II — тем, кто уцелеет вначале — придётся тяжело. Но мусульманские подданные и подданные христианские — это большие отличия. А Махмуд… Или бросится к ногам единоутробного брата, Ахмета, или Борджиа помогут ему отправиться в магометанский рай.

Слова бывшей царицы находили отклик в разумах одних из её детей и просто пробивались под толстые черепа других с тем или иным успехом. Но противоречить матери… на подобное никто не осмеливался, даже её любимица. К тому же Елена и так была с ней во многом согласна. Почти во всём, помимо того, что сама хотела бы получить больше влияния на трёх своих братьев, тут собравшихся. Но тут великая княгиня Литовская могла и готова была подождать. А ещё добавить…

— Может нам нужно не ускользать, а пойти на поклон? Одаряют не только златом, но и словами. Мы знаем многое. И об Османской империи тоже!

— Об этом потом, сестра, — прищурился Василий, успевший немного стряхнуть с себя хмель. — Мехмет. Что мы ему дадим и что получим в ответ?

Вот на этот вопрос Софья готова была ответить с удовольствием.

— Надежду! Пусть думает, что законные наследники Мореи смогут умиротворить население, помочь ему удержаться. Этот сын султана решил позаботиться о своём будущем, каким бы ни был исход империи. А то, что он хочет нам дать… Земли, деньги, сделать немусульман не просто почти бесправными зимми, а только немного ниже своих правоверных.

— Обещать не значит выполнить, — чуть ли не пропела Едена. — Нам нужно будет позаботиться, чтобы не приняли за тех, кто договаривается с магометанами. Борджиа! Они с высоты Святого Престола объявили, что сделают с теми, кто их не послушается.

— Не послушается понтифика…

— Прошли те времена, когда слово Папы Римского весило больше слова монархов, Вася, — посмотрела великая княгиня Литовская на брата сверху вниз. — И уже не будет! Их поддерживают связанные уже двумя браками Трастамара и Ависская династия. Испания и Португалия — это много! Нам нужно договариваться. Говорят, что Борджиа стали ценить данные ими клятвы.

— Только Чезаре и Лукреция, дочь, — уточнила Софья. — Верить Александру VI означает самим рыть себе могилу.

— Если и так, что это меняет?

— Ничего, — с заметным недовольством отозвалась царица-беглянка. — Говорить с Борджиа придётся. А ещё и с Авиньоном.

Тут уж даже Елена удивилась, не говоря о её братьях. А всё потому, что им пока не хватало кому разума, а кому просто умудрённости, что приходит с годами. Лишь Софья Палеолог понимала, что один договор хорошо дополняется другим, дабы не сложить все яйца в одну корзину. В политике подобное часто заканчивается очень плохо. Но осторожность! И бдительность! Вражда между Римом и Авиньоном не собиралась исчезать. А раз так, то требовалось, чтобы обе интересующие Палеолог стороны не догадывались о том, что переговоры ведутся и там, и тут. Или на подобное не стоило надеяться, учитывая очень уж высокую осведомлённость Борджиа о том, что они знать ну никак не могли? Это ещё предстояло как следует обдумать. Мысли, так они имелись. Нужно было лишь проверить кое-что, способное принесли большую выгоду и, в конечном итоге вернуть семье Палеологов место на троне. А уж как он будет называться и где находиться… не самое важное.

Русское царство, Москва, июнь 1497 года.

Франческо Галсеран де Льорис и де Борха думал уехать из Москвы вскоре после того как удалось то, чего так желал его родственник и итальянский король Чезаре Борджиа. Думать то думал, но и сам не заметил, как завяз в русских делах, словно в болоте. Золотоносном таком, а ещё дающим, как оказалось, огромное влияние. Ведь нежданно-негаданно столица Русского царства становилась одним из очень важных мест, где вершилась мировая политика. А что ещё надо представителю древнего и теперь уже королевского рода де Борха, как не быть причастным к таким вот делам? К тому же тут, в Москве, он уже успел обзавестись влиятельными и обязанными ему союзниками. Пока что это было больше тайно, но он сильно надеялся, что в скором времени тайное станет явным.

Когда? С переходом власти от Ивана III к его наследнику, конечно. Ждать этого события, глядя на происходящее с пока ещё живым и правящим русским царём, вряд ли придётся долго. Очень уж болезненно царь перенёс бегство не просто одной своей жены, но и всех её детей. Сперва ещё крепился, думал мысли о возможном походе на великое княжество Литовское, благо и войско было сильно, и возможность заключения крепкого союза с Италией позволяло обезопасить себя во время этой войны от части угроз со стороны иных государей… Но то было сначала. Потом всё резко изменилось.

Иван III, получая письма от уже пару лет как ставшей великой княгиней Литовской Елены, своей старшей дочери, словно постарел на десяток, а то и более лет. Франческо де Борха, узнав о том, сперва было подумал, что любимая дочь царя написала отцу нечто злобное, яростное, способное ударить по душе… Ан нет, не то. Понимая, что ему, как родственнику и послу Чезаре Борджиа, требовалось понимать происходящее со столь важным для Италии государем, посол обратился к обязанному ему Федору Курицыну. Этот думный дьяк и старый, с ещё юношеских лет, друг Ивана III, после бегства Софьи с её детьми стал не просто ближним советником царя, а чуть ли не единственным, с кем тот ещё продолжал нормально разговаривать, а не ограничиваться лишь краткими приказами. С ним, ну а ещё с Дмитрием, внуком и по сути единственным близким родственником, который оставался тут, в Москве и вообще в пределах Русского царства.

Курицын не мог не ответить итальянскому послу, не выполнить просьбу того, кому был обязан как сам, так и за исторжение за пределы царства всех Палеологов. Ответ же оказался… не самым ожидаемым. Иван Васильевич получал от дочери письма, наполненные не гневом, а просьбами если не простить её мать и уже взрослых братьев, так хотя бы не карать, оставить в покое за пределами Руси. Не вынуждать их бежать ещё дальше, в такие места, где они уже не смогут быть уверены в своей безопасности. И вот это… надломило действительно могучего монарха, поставившего благо государства выше личного покоя.

— Тяжким грузом ложится всё то, что государь делает против своего сердца, духа, но согласно разуму, направленному на благо Руси, — сокрушался в разговоре с Франческо де Борха Курицын. — Он же видел, что если победит Софья, то сгинет единственный сын его первенца, Ивана Младого, которого государь действительно любил, как и первую жену свою, Марию Тверскую. А если бы Елена Волошанка смогла одержать верх, зримо показать, что она сильнее, что за неё и бояре с детьми боярскими, и духовенство… Она бы не пожалела ту, что и мужа её отравил, и на сына покусился бы непременно.

— Его Величество и мой родич Чезаре Борджиа сказал бы, что это есть зараза азиатская, татарами привнесённая и прочими, кто чужд вашей стране, — не стал скрывать посол Италии, понимая, что с Курицыным они с некоторых пор связаны общим и удачно завершившимся заговором. Таким, память о котором не разорвать, да и последствия на долгое время останутся.

— Боже, храни нас от козней лукавого, — перекрестившись, пригорюнился думный дьяк и государев советник. — Может то и впрямь его работа, нам, грешным, на ухо ночью нашёптанная.

— А может просто людей, слишком долго смотревших в сторону Орды и хворей не тела, а разума нахватавшихся, — Франческо Борджиа уже мог не только понимать, но и говорить на ранее чуждом языке очень даже хорошо, понимая оттенки слов, но вот акцент оставался ужасен, как ему говорили обучавшие его. Потому слова произносились медленно, хоть так делая речь сколько-нибудь понятной для русских.

— И так тоже… — развёл руками думный дьяк. — Только для Ивана Васильевича это уже неважно. Понял, что стравливая одних с другими, жертвуя не кем-то дальним, а совсем уж близким, грех великий совершал, тем самым магометанам уподобившись, что врагами Руси испокон века были. Поняв же… Вроде живёт, а вроде и нет. Доживает. А чтобы боли меньше было, пьёт пуще прежнего.

Про питие русского царя Франческо Борджиа и без того знал. А как не знать, если на пирах, куда часто приглашали и его, как посланника итальянского короля, Иван III действительно пил часто и много. Слишком много, сильно тем отличаясь от большинства своих бояр и иных, которые соблюдали в этом крайнюю умеренность. Но тогда, до случившегося, это было ещё как-то ограничиваемо собственным разумом государя, но вот теперь… Теперь всем становилось ясно — долго тот не проживёт, несмотря на то, что разум оставался ясным. Приказы отдавались верные, да и никакого разброда и шатания среди приближённых не просматривалось. Вот только Елена Волошанка и сплотившиеся вокруг неё сторонники понимали, что совсем скоро можно ожидать попытки оставшихся сторонников сбежавшей Софьи — тайных, понятное дело, поскольку явные либо бежали с ней, либо находились в опале, либо… с ними и вовсе произошло нечто печальное — попытаться обратить поражение в победу.

Мать нынешнего наследника понимала, что попытаться вернуть Софью оставшиеся её сторонники могут лишь сразу после смерти Ивана Васильевича, да и то лишь если она, Елена, окажется недостаточно сильной, не сплотит вокруг себя не только нынешних союзников, но и колеблющихся. И в этой ей требовалась помощь. Очень даже требовалась уже потому, что среди духовенства она была, так скажем, открыто ненавидима сторонниками Иосифа Волоцкого и сосланного в отдалённый монастырь Геннадия, бывшего архиепископа Новгородского.

Волошанка нуждалась в помощи, она её и получила. Для начала советами… опять же от него, Франческо Борджиа. Воплощению же совета в жизнь помогло то, что тот самый Геннадий, бывший архиепископ, оказался прямо замешан в делах с доминиканцами. А удавшаяся ранее связка доминиканцев, сторонников Геннадия и Иосифа Волоцкого с бежавшей Софьей и смертью Ивана Молодого позволила убедить через Курицына русского царя в том, что и так поселившиеся у него в голове мысли об изъятии немалой части церковных земель в пользу государства надо проводить без промедления, пока поздно не стало, пока не случился опасный для государевой власти бунт «князей церкви». Благо и яркий пример такого изъятия уже был. Как раз в Италии, где понтифик передал итальянскому королю почти все церковные земли. Ну а то, что это отец делал щедрый подарок сыну, соблюдая прежде всего интересы своей семьи — это уже мелочи… с определённой точки зрения.

Какой был стон, вой и огромное число проклятий от некоторых особо озлобившихся «князей церкви»! Только ничего из этого не помогало, равно как и попытки Иосифа Волоцкого и иных добиться от Ивана III отмены или хотя бы смягчения. Аукнулась «иосифлянам» связь видных их представителей с доминиканцами, которые, как считал царь, были прямо причастны к отравлению его сына. Добавить к этому состояние, в котором он пребывал после бегства своей жены со всеми детьми и… Такого удара не ожидал никто. Разве что доживающий последние дни, но всё никак не умирающий патриарх Зосима довольно улыбался, видя как пусть и на закате его жизни, но все его противники внезапно оказались под мощным гнетом того, кого мнили своим верным покровителем и защитником.

Как раз то, что требовалось Елене Волошанке. Курицыным и Патрикеевым для того, чтобы перетянуть на свою сторону тех самых колеблющихся. Отчего изъятие церковных земель должно было этому поспособствовать? Да просто очень уж их, земель, было много. Сказался порочный обычай оставлять бояр, детей боярских и даже многих князей оставлять монастырям «задушное», уходя туда на старости лет «грехи замаливать». По существу поколение за поколением церковь получала часть земель в обмен на обещание царствия небесного. Те же индульгенции, которые были запрещены Александром VI, но более хитрые, зато и более выгодные. Воистину византийство — брать даже не деньгами, а имениями, пахотными землями, вековыми лесами с ценной древесиной и всё в этом же духе. Так было… и так перестало быть ещё несколько лет назад, когда Иван III указом запретил своим подданным оставлять «задушное» церкви. Только запретить то он запретил, но веками накопленное оставалось не во власти государства, усиливая власть не светскую, но духовную. И вот…

Бояре, дети боярские, дворяне — все они или почти все хотели расширить владения. Каким путём? Тут либо надеяться на милость государеву саму по себе, либо участвовать в многочисленных войнах в надежде на то, что отличившиеся, помимо добычи воинской, получат и земли. А уж из числа завоёванных либо в иных местах, так то государю решать. Хотя намекнуть со всей почтительностью и ему можно. Теперь же совершенно нежданно-негаданно в распоряжении монарха появлялись новые и обширные земли внутри державы. Те, раздачей малой части которых можно было показать боярам и прочим, что им есть на что рассчитывать в будущем. Зато от сторонников Софьи, которые тесно были связаны именно с духовенством… шалишь! Тут уж скорее могли вернуть «задушное» и прочие штуки, полезные лишь для церкви, но не для русской аристократии.

Франческо Галсеран де Льорис и де Борха довольно улыбался, читая донесения, передаваемые через секретаря разными прознатчиками в Москве и не только. Приятно было осознавать, что почти все планы его короля уже воплотились и продолжали действовать во благо Борджиа. А он, Франческо, есть часть рода, а потому и не окажется в стороне от дождя королевских наград. Пока что здесь, ведь именно пребывание его в качестве посланника Италии в Москве позволяет держать руку на пульсе этой большой и становящейся всё более сильной страны, ссориться с которой у Рима не было никакого желания. Вот намерение расширять торговлю — это совсем другое дело. Корабельный лес, пенька для канатов, иные важные для Италии товары. А ещё то, что Его Величество называл «большая политика», намекая на общих для всей Европы врагов, с которыми боролся сам и то убеждал, то принуждал к этой борьбе и остальных государей.

Война с Османской империей, теперь с Мамлюкским султанатом. Даже враг Италии, Франция, вынужденно накинувшаяся на Хафсидский султанат, против своей воли лила воду на мельницу Борджиа, помогая перемалывать тех, с кем Рим никогда и ни за что не собирался договариваться на долгое время.

Но эти магометанские владения были в пределах досягаемости итальянской армии… в отличие от иных, тоже опасных и пока ещё не познавших горечь по настоящему болезненных поражений. И первей всего к этим государствам относилось Крымское ханство. Вроде как вассал Османской империи, но учитывая печальное положение последней… Неудивительно, что хан Менглы-Гирей почувствовал себя сильнее Дома Османа и с ещё сильнее разгоревшимся голодом посматривал на новые вкусные куски. Победа над польско-литовскими войсками, одержанная совсем недавно, ещё сильнее разожгла в нём уверенность в собственных силах. Теперь он смотрел не только в ту сторону, дающую желанную его войскам добычу, но и в иные. Хан осознавал, что для того, чтобы сделаться сильнее, ему нужны не просто новые земли для кочевий, а населённые единоверцами, которых можно призывать в набеги, тем самым делая свои конные лавины куда опаснее прежних. А это значило… необходимость покорить остатки Большой Орды, а также лежащее за ней Астраханское ханство, по сути тоже осколок той самой Орды.

И обстановка этому ничуть не препятствовала. Османской империи не было дела до строптивого вассала, Баязиду II самому бы на троне удержаться и удержать империю от развала. Литва с Польшей? Ослаблены поражением и вынуждены опасаться новой войны, теперь уже с Русским царством, имеющим претензии не немалую часть литовских земель. Ну а само Русское царство… вот тут и таилось то, что ещё не было до конца осуществлено послом Италии на Руси.

Дело в том, что Иван III не брезговал заключать союзы даже с теми, кто ну никак не являлся другом Русского царства. В частности, с Крымским ханством. Не раздумывал и насчёт возможности натравить таково вот дурнопахнущего союзника на те русские земли, которые уже давно находились под властью Литвы. Другое дело — совместные действия против Большой Орды, но если б они были одни, без того разорения южнорусских земель, во время которого в Крым были угнаны многие тысячи пленников, которые и продавались потом на всех невольничьих рынках сперва Крымского ханства, а потом и иных магометанских стран. Подобное… запомнилось и оставило дурной след.

Самого Франческо Галсеран де Льорис и де Борха это слабо волновало, но вот приказы короля были недвусмысленны — всеми силами содействовать разрыву союза Русского царства и Крымского ханства. Вместе с тем Чезаре Борджиа понимал давность и прочность союза между Иваном Васильевичем и Менглы-Гиреем, а потому время на достижение цели не очень тои ограничивалось. И, само собой, сперва основные силы посольства были приложены к решению проблемы Палеологов. Зато теперь, когда Срофья и остальные вынуждены были бежать, потеряв не только положение, но и немало сторонников, пришло время решать и крымский вопрос.

Никогда не прикладывать все усилия лишь в одной точке — это было одним из принципов, которыми руководствовались Борджиа в своих интригах. Вот и сейчас, вбивая клинья между Русью и Крымом, действия велись в нескольких местах, лишь одним из которых была Москва и находящийся в ней Франческо Борджиа.

Находящиеся в Османской империи люди нашептали в нужные уши слова о том, что в Риме, договариваясь с Москвой о пока что торговом союзе с возможностью развития оного в более тесный, намекнули царю о том, что не возражают и, более того, всячески поддерживают его стремление поглотить Казанское ханство, остатки Большой Орды, Астрахань, а также… Крым. Дескать, если Иван Васильевич двинет свои войска туда, то непременно получит поддержку не только Италии, но и многих других стран. Равно как и обещания безопасности на западном порубежье Руси. Естественно, подобное дошло до ушей Баязида II, который, будучи и без того изрядно обеспокоенным понесёнными в войне потерями, предупредил своего пусть строптивого, но все же полезного и нужного вассала в Крыму.

Само предупреждение — опять же пустые слова. Но к словам было что добавить. Борджиа знали, по каким именно больным местам бить и с какой силой это лучше всего делать. И в какое время тоже! Немало крымских татар то тем или иным делам находились в Москве и иных русских городах. И среди них хватало тех, кто участвовал в набегах на Киев и иные южнорусские города, находящиеся сейчас под властью великого князя Литовского. А в посольстве короля Италии хватало мастеров своего дела, умеющих убивать быстро, незаметно и так, как требует обстановка. Вот и случился массовый падеж крымчаков, причём в большинстве своём вовсе не от ядов, которые способны вызвать подозрения о причастности Борджиа. О нет, причины смертей были совсем-совсем иными! Свистнувший из переулка арбалетный болт, вонзающийся в горло любителю насиловать, а потом продавать юных русских девиц. «Чеснок» и «волчьи ямы» на казалось бы безопасной дороге и последующая засада с уничтожением всех способных что-либо сказать, куда попал едущий из Москвы в Касимов с большим сопровождением из единоверцев и одного с ним народа другой крымчак, похвалявшийся, как хорошо и много он награбил в тех самых набегах, как легко и приятно было рубить бегущих крестьян. Взорвавшийся в корабельном трюме бочонок с порохом, причём посреди реки, когда ещё один подобный отплывал по Дону вниз, в родные крымские края.

Смерти как смерти, мало ли что случается. Так? Отнюдь! Просто сразу после этих смертей в нужных местах появлялись берестяные грамотки, на коих сразу на нескольких языках было написано, кто убит и за какие прегрешения. Вот это уже способно было вызвать серьёзное беспокойство, как только дошло до ушей Менглы-Гирея. Не само по себе, но вкупе с тем, что наследником Ивана III стал не понятный и предсказуемый царевич Василий, а Внук Ивана Васильевича и сын Елены Волошанки Дмитрий. Сам по себе этот отрок четырнадцати лет ещё не стал полностью взрослым и способным иметь собственное мнение, зато стремления как его матери, так и приближённых к Волошанке людей было хорошо известно. Патрикеевы, Курицыны, Ряполовские, иные — все они откровенно тяготились союзом Руси и Крыма, считая оный если и полезным ранее, то принесшим и множество хлопот. А тут цепь убийств, которые вовсе не собирались прекращаться. Менглы-Гирею было о чём призадуматься! Одно к другому, а там цепляется и третье…

Он и задумывался. Насчёт того, что «а не отправиться ли в очередной набег уже на московские земли»? Не сразу, не просто по воле Аллаха, а лишь когда Русь окажется ослабленной, не готовой отразить удар с южных рубежей. И точно не при царствовании Ивана III, поскольку понимал, что даже союз с такими вот неожиданностями для Крыма слишком важен. Особенно с сохраняющейся угрозой от хана Большой Орды Шейх-Ахмеда.

Котёл с адским варевом, которое столь любили замешивать Борджиа, закипел и тут, в русских землях. И их посланник родной крови Франческо Галсеран де Льорис и де Борха, был этим чрезвычайно доволен. Подбрасывать туда специй поострее, не забывать подкладывать свежие поленья — тогда всё будет как надо, а союзу Москвы и Крыма жить самое долгое до смерти Ивана III и ещё, быть может, несколькими месяцами после неё. Ибо не подобает христианским государям союзничать с маврами, османами и прочими магометанскими правителями. И уж особенно не стоит пользоваться их войсками, чтобы натравливать на своих соседей. Это уж и вовсе негоже! Не союзы, а завоевания. Вот когда тут, на Москве, это полностью осознают — тогда Рим с охотой посоветует, а может и делом поможет. Всё ж Крымское ханство опасно не только для Руси и Литвы с Польшей, но и для прочих. Особенно если запустить очередную болезнь, дать родиться новой «османской империи». Было уже в прошлом, а значит нельзя вновь совершать схожую ошибку.

Стук в дверь и… ввалившийся в комнату Павел Астафьев, задыхающийся от быстрого бега, с доносящимся запахом лошадиного и человеческого пота.

— Царь Иван… Васильевич… Только что нашли в опочивальне… Уже холодный. Во сне отошёл.

Выдавив из себя эти слова, бывший боярский сын родом из Вереи, а ныне рыцарь Ордена Храма устало осел на лавку. В ногах сил явно оставалось немного, а вот глаза смотрели на посла испытующе, ожидая ответных слов. И они не заставили себя ждать.

— Гонцов всем! Патрикеевым. Ряполовским, Курицыным.

— Они… уже знают.

— Не о смерти, Павел. О нужде встретиться. Если что начнётся, то сейчас. Софьи и других Палеологов больше нет на Руси, но сторонники то остались. И церковь местная, она попробует вернуть утраченное. Елене и Дмитрию, наследнику, а теперь государю, понадобится вся поддержка, которую им смогут оказать.

— Тогда нужны гонцы к иным послам. Европейским.

— Позаботься. И позови Захарова с Мальгани. Нужно спешно обдумать, как дело будем делать. И письмо Его Величеству надобно срочно писать. Но этим я сам займусь.

Пересилив себя, Астафьев поднялся с лавки и, всё ещё слегка пошатываясь, покинул комнату. Дел у него хватало, да и самому послу предстояло изрядно потрудиться. Смерть любого из государей, она почти всегда приходит неожиданно, даже если признаки её приближения присутствовали в изобилии. Вот и сейчас… Да, Франческо Галсеран де Льорис и де Борха ожидал скорой смены на русском престоле, но она всё равно оказалась внезапной. Что ж, случившегося не изменить, прошлого не вернуть. Оставалось лишь действовать, благо, как именно поступать, он уже имел представление.