Падение звезды

1

Валентина Дмитриевна Кравцова была дамой властной и честолюбивой. Не один год жизни она потратила на то, чтобы иметь в подчинении большой штат сотрудников, зарабатывать хорошие деньги и иметь обширные связи — начиная от мафии и кончая верхами власти.

Начинала она весьма скромно еще в девяностых. Тогда ее фонд ютился в трех маленьких комнатках неподалеку от Ленинградского проспекта. Но она и этому была безмерно рада. Чтобы фонд начал работать, Валентине Дмитриевне пришлось обойти столько кабинетов и стольким людям «отвесить поклон», что в конце концов у нее образовалось что-то вроде аллергии на всякого, кто сидит за большим столом и корчит из себя большого начальника.

Со временем Кравцова поняла, что заискивающий и просящий тон, которым она поначалу общалась с этими господами, только подливал масла в «вечный и негасимый огонь» их маленького тщеславия. Поняв это, Валентина Дмитриевна резко изменила линию поведения. И случилось чудо — «маленькие наполеоны», сидящие за большими столами, стали сами заискивать перед ней. Стоило ей строго повести глазами и властно повысить голос, как они из грозных львов превращались в послушных сусликов.

Вероятно, властный голос будил в их маленьких душах какой-то таинственный инстинкт, который сама Валентина Дмитриевна назвала инстинктом лизоблюдства слабого перед более сильным.

«Раз так вызывающе себя ведет, — значит, имеет право» — так они, вероятно, думали.

Открытие это помогло Кравцовой как нельзя лучше устроить свою жизнь, а также приобрести ценные знакомства, которыми она дорожила едва ли не больше, чем своим высоким статусом.

Так же безотказно на людей действовали и имена больших начальников, на которых Валентина Дмитриевна научилась ссылаться. Порою имя оказывалось намного действеннее толстого кошелька.

Так или иначе, но к своему сорокасемилетию Кравцова добилась практически всего, о чем когда-то мечтала. За исключением семьи. Но детей Валентина Дмитриевна никогда не любила, а что касается мужчин, то прочные связи быстро ей надоедали.

Воспитанница модельной студии при агентстве «Шарм» Даша Иванцова, напротив, всегда мечтала о семье: о хорошем, добром муже и троих детишках, которых она «ни за что не отдаст в детский садик, а будет воспитывать сама».

Даша сидела на диване, обхватив руками ноги и положив подбородок на острые коленки. В бледных пальцах дымилась тонкая ментоловая сигарета. Матери дома не было — и слава богу. Иначе бы она непременно подняла крик. «Ты опять курила, дрянь! Хочешь сдохнуть от рака в сорок лет, как твой отец!»

Вспомнив мать, Даша поморщилась: боже, ну как же она глупа! Взрослая женщина, но обвести ее вокруг пальца ничего не стоит. Она даже не догадывается, какой жизнью живет ее единственная дочь, чем она занимается в этой студии. Она думает, что курение — это самый страшный грех на свете. Какая наивная!

А ведь когда-то мама казалась Даше самым прекрасным человеком на свете — самым добрым, самым умным, самым красивым.

«Надо же, какой дурой я была!»

Даша выдавила желчную усмешку и глубоко затянулась сигаретой. Потом вспомнила следователя Галину Романову и подумала: как странно, что в милиции работают такие симпатичные девушки. «Может, и мне податься туда? А что, я знаю этот гнилой мир изнутри, не то что эта Романова. Что она может знать о жизни?» Даша вновь усмехнулась. «Она небось думает, что все преступники — нелюди, дикие звери. И совсем не понимает, что преступники — такие же люди, как и все остальные. Что они живут рядом с тобой, наливают тебе кофе в чашку, улыбаются и рассказывают анекдоты. Иногда они очень симпатичные люди, эти преступники. И совсем не понимают, кто они есть на самом деле».

Даша немного запуталась в своих мыслях и почувствовала, как мелко задрожало ее левое веко. «Это от волнения. Так всегда бывает, когда я нервничаю», — подумала Даша.

Она посмотрела на пепельницу с горкой окурков и вспомнила свою первую сигарету И вообще свой «первый раз», — как она это теперь называла.

День тогда был солнечный и теплый. Председатель фонда «Русская краса» Валентина Дмитриевна Кравцова сидела в кресле, вытянув перед собой длинные, стройные ноги. Туфельки она скинула, что сразу же придало беседе несколько домашний и уютный характер.

Перед Дашей стояла чашка с горячим кофе, из которой она уже успела сделать пару глотков. Вкус кофе показался ей странным, горьковато-сладким, на языке после него оставалась легкая оскоминка. Но Валентина Дмитриевна сказала, что такой кофе пьют в Италии, поэтому Даша не стала отказываться.

Кравцова провела по ноге ладонью и объяснила, озорно поблескивая карими глазами:

— Набегалась за день, аж ноги гудят. Ты не возражаешь, если я закурю?

Даша покачала белокурой головкой:

— Нет, Валентина Дмитриевна, курите, пожалуйста.

Кравцова изящным движением сунула в рот тонкую ментоловую сигаретку. Прикурила от золотой зажигалки. Руки у нее были как у царицы Клеопатры — смуглые и увешанные золотыми браслетами. Она и сама чем-то напоминала египтянку. Увидев, какими восторженными глазами смотрит Даша на зажигалку, Кравцова протянула ее девочке:

— На, посмотри. Вещица занятная, я ее в Париже купила.

Даша взяла зажигалку и стала ее разглядывать — так осторожно, словно она была сделана из стекла.

— Это золото? — тихо спросила она.

Кравцова кивнула:

— Да. Тебе нравится?

— Очень.

Валентина Дмитриевна быстро вынула из пачки сигаретку и протянула Даше:

— Попробуй прикурить.

— Вообще-то я не ку..

— Просто попробуй.

Валентина Дмитриевна обладала удивительным даром внушения, ее невозможно было ослушаться. Даша вставила в губы сигарету, поднесла к кончику зажигалку и тихонько чиркнула. Тонкий язычок пламени взвился вверх. Даша прикурила сигарету так, как это делала Кравцова, затянулась и выпустила дым через ноздри.

— И даже не закашлялась, — удивилась Кравцова. — Ты куришь?

Даша помотала головой:

— Нет. Но пробовала два раза, чуть-чуть. Подружки давали.

Она хотела положить дымящуюся сигарету, но Валентина Дмитриевна остановила ее жестом:

— Не стоит. Это хорошая сигарета, большого вреда не будет.

Даша улыбнулась. Она очень хотела докурить эту сигарету до конца, но боялась, что Кравцова не разрешит ей. Но оказалось все наоборот. А ведь Даше очень нравилось смотреть, как Валентина Дмитриевна курит. Ей вообще нравилась эта женщина. Ее приводило в восторг все: как она одевается, как красится, как ходит, как разговаривает с людьми — уверенно и властно. И ей очень нравилось чувствовать себя хоть в чем-то похожей на Кравцову.

Даша снова затянулась. На этот раз она не удержалась и кашлянула пару раз. Кравцова ободряюще ей улыбнулась:

— Ничего, привыкнешь.

«Привыкнешь»! Боле никто из взрослых не говорил ей такие слова. Мама обычно твердила: «Увижу, что куришь, — по губам надаю!» Контраст поражал. После третьей затяжки Даша почти влюбилась в Кравцову. Правда, у нее слегка закружилась голова, но ощущение было почти приятным.

— Ну как твои успехи? — поинтересовалась Кравцова. — Константин Сергеевич сказал, что ты очень способная девочка.

Даша смущенно моргнула длинными ресницами:

— Он это просто из вежливости. На самом деле я никуда не гожусь.

— Почему?

— У меня внешность нестандартная.

Кравцова широко улыбнулась:

— Ты права, деточка. Внешность нестандартная. Но в этом-то и заключается твоя прелесть! Ты знаешь, что в нынешнем модельном бизнесе ценятся не правильные черты лица, а особенная красота. Ценятся запоминающиеся лица, на которые интересно смотреть. И которые обладают сексуальностью. Не сексуальностью резиновой куклы, а сексуальностью живого человека! И потом, у тебя — при великолепно развитом теле — абсолютно невинное, почти детское лицо. Поверь мне, это тоже большой плюс!

— Правда?

— Правда, правда. У тебя большое будущее, моя девочка, но тебе предстоит много работы. Конечно, если ты хочешь стать знаменитой и счастливой.

Тут Кравцова попала в самую точку. Даша ни о чем так сильно не мечтала, как о славе актрисы и о счастливой жизни. Ей так хотелось стать как Джулия Роберте или Мадонна. Сделать карьеру, прославиться, а потом выйти замуж за хорошего, красивого парня и нарожать ему детей. Разве бывает жизнь счастливее?

— О чем ты задумалась? — весело прищурила карие глаза Валентина Дмитриевна.

— Да так, ни о чем.

— Понимаю, — кивнула Кравцова и улыбнулась понимающей улыбкой. — Ох, вернуть бы мне мою юность, — вздохнула она. — Но, увы, это невозможно. Собственно, я поэтому и основала свой фонд — чтобы помочь девочкам избежать моих ошибок.

Даша набралась смелости и спросила:

— А вы мечтали о славе?

Валентина Дмитриевна кивнула:

— Конечно. Кто об этом не мечтает? Но я жила в другое время, понимаешь? Если у меня и были какие-то возможности, то я просто не смогла их использовать. И знаешь, из-за чего?

— Из-за чего? — с любопытством спросила Даша.

Кравцова улыбнулась, сверкнув жемчужной ниткой зубов:

— Из-за наивности. Я не знала, как добиться успеха, и некому было научить меня уму-разуму. Надеюсь, что с тобой этого не случится.

Валентина Дмитриевна стряхнула пепел в хрустальную пепельницу.

— Собственно, я об этом и хотела с тобой поговорить, — сказала она уже совершенно серьезным голосом. — Ты готова меня выслушать?

— Да, конечно, — поспешно кивнула Даша.

И Валентина Дмитриевна приступила к делу. Говорила она долго и медленно, тщательно подбирая слова и глядя Даше прямо в глаза. Голос ее звучал убедительно и мягко, словно голос старого, умного друга, который пришел вовремя на помощь несчастному приятелю.

Даша слушала и ушам своим не верила. Веши, о которых говорила Кравцова, были странными и немного пугающими. Даша не отвечала, только кивала.

Наконец Валентина Дмитриевна закончила свой монолог и, помолчав с полминуты, сказала:

— Подумай хорошенько, девочка моя, и ты сама поймешь, как сильно это пригодится тебе в жизни. Тебе уже почти шестнадцать лет, пора принимать серьезные решения и совершать взрослые поступки. Что ты об этом думаешь?

Даша облизнула пересохшие губы. У нее вдруг как-то странно закружилась голова, и мысли стали путаться, но потом вдруг все прояснилось. И стало хорошо-хорошо. «Наверно, это от итальянского кофе», — прозорливо подумала она. А вслух сказала:

— Я… даже не знаю…

— Понимаю, как трудно на это решиться, — кивнула Кравцова. Затем внимательно поглядела на Дашу и вдруг спросила: — Какая твоя любимая актриса?

— Николь Кидман, — не задумываясь, ответила Даша.

— У тебя хороший вкус. Ты видела фильм «Полный штиль»?

— Это где они на яхте с мужем?

Кравцова кивнула:

— Угу.

— Да, видела.

— Помнишь, как она занималась любовью с красавцем, которого они подобрали в море?

Даша смущенно улыбнулась:

— Помню.

— Ну вот. А ведь Николь там совсем юная, фактически твоя ровесница. Ну, может быть, на пару лет старше. Теперь представь, что тебе предложили такую роль. И не надо так смотреть на меня — это вполне возможно. Я сама выпустила в жизнь нескольких актрис.

— Правда? А как их зовут?

Кравцова пропустила вопрос мимо ушей.

— Уверяю тебя, деточка, у тебя есть все шансы стать кинозвездой. Но для этого предстоит многому научиться. Для начала нужно уметь показывать на экране красивый секс. Так, чтобы это было по-настоящему эротично и красиво. Я имею в виду эстетическую сторону дела. Ведь, не владей Николь Кидман такой техникой, у него ничего не вышло бы на экране. Ну, ты согласна?

— А… все актрисы этим занимались? — наморщив лоб, спросила Даша.

— Конечно, — веско ответила Кравцова. — Умение красиво изобразить секс — это важнейшая сторона их профессии. И кстати, подобное искусство тоже не каждому дается. Для этого нужен особый талант. Особая… э-э… чувственность! Обычно начинающие актрисы платят деньги за такие занятия. У нас же все это абсолютно бесплатно. Так сказать, факультативно.

— Да, но…

— Что?

Даша слегка понизила голос:

— Мама может не разрешить…

— Ты думаешь, возникнут проблемы?

— Уверена.

Валентина Дмитриевна задумалась.

— Ну я не знаю… — спокойно сказала она. — Может, лучше тогда ничего ей об этом не говорить? А? Как ты считаешь?

— Я считаю, что да, — промямлила Даша.

— Ну, значит, так и поступим. — Кравцова глянула на золотые часики. — Если ты не против, можем начать прямо сегодня. Факультатив начинается через сорок минут. Я сама подвезу тебя до аудитории.

2

Аудитория, куда привезла Дашу Кравцова, оказалась просторной и ярко освещенной комнатой. Здесь уже были две девочки и один мальчик, примерно ровесник Даши. Одну из девочек Даша знала, это была Маша Соболева, с которой они часто встречались в студии.

— Привет! — весело сказала ей Маша. — Ты теперь тоже здесь занимаешься?

В машине Валентина Дмитриевна дала Даше еще кофе — из маленького термоса, который достала из сумочки. И теперь у Даши сильно горели щеки. Но страх прошел. Наоборот, появился какой-то необычный задор. Теперь Даша была уверена, что должна сделать то, о чем рассказывала ей Валентина Дмитриевна. И сделать это лучше, чем делала Николь Кидман в фильме «Полный штиль»! На душе у Даши было легко и радостно, так что даже хотелось смеяться.

Весело посмотрев на Машу, Даша сказала:

— Да, теперь я тоже буду заниматься. А ты давно здесь?

— Два месяца. Валентина Дмитриевна говорит, что скоро мне нечему будет учиться!

Девочки переглянулись и весело рассмеялись.

«Наверно, она тоже пила кофе», — пронеслось в голове у Даш и.

Мальчик покосился на них и неуверенно улыбнулся. Он был симпатичный — высокий, стройный, с легким румянцем на смуглых щеках.

— Как тебя зовут? — смело спросила Даша.

— Артур, — представился он. — А вас?

— Даша.

— Маша.

— Приятно познакомиться. — Он по очереди пожал им руки.

— Ты здесь тоже в первый раз? — спросила «опытная» Маша.

Артур кивнул:

— Да.

— Ничего, тебе понравится.

«Интересно, а он пил кофе? — подумала вдруг Даша, вглядываясь в слегка смущенное лицо Артура. — Наверно, нет», — решила она.

Подошла Валентина Дмитриевна.

— Ну что, вижу, вы уже познакомились? — с улыбкой сказала она. — Скоро подойдет ваш преподаватель. А пока давайте быстро в душ! Маша покажет вам, где чистые полотенца и гели…

Теперь, вспоминая свой первый день, Даша никак не могла понять, как же она на такое решилась? Ну, допустим, Кравцова подмешала в кофе какую-то дурь. Ну и что? Ведь не сошла же она с ума от этого! Она не теряла сознание и не действовала на автопилоте, как это случается с алкоголиками или наркоманами. Она отдавала себе полный отчет во всех своих поступках.

Преподаватель оказался взрослым мужчиной, лет сорока, с мускулистыми руками и небольшим брюшком, которое еще не успело как следует отвиснуть. Не сказать, чтобы он понравился Даше, но и отвращения не вызвал. Он был вежлив и мил. Он не столько приказывал, что нужно делать, сколько просил и подсказывал. И делал это так, что ему совершенно невозможно было отказать. Минут через десять «упражнений» смущение прошло, и Даша даже почувствовала удовольствие от всего, что происходит. Это было так необычно и так… порочно, что захватывало дух!..

— Как я могла быть такой дурой? — спросила себя Даша и с силой вмяла окурок в пепельницу. Затем встала и открыла окно, чтобы выветрить из квартиры запах сигаретного дыма.

На столе зазвонил телефон. Даша лениво взяла трубку.

— Дарья? — Это была Кравцова. — Дарья, это ты?

— Ну, — ответила Даша.

— Дарья, сегодня на занятия не приходи. Нужно сделать перерыв. Ты слышишь меня?

— Ну.

— У нашего фонда появились враги. Они постараются сделать все, чтобы закрыть наш фонд и агентство «Шарм». Они используют любую мелочь, чтобы помешать нам. Поэтому, девочка моя, если тебя кто-то спросит о твоих занятиях, ты…

— Я никому ничего не скажу, — вяло ответила Даша.

— Я знала, что ты поймешь. Ты всегда была умницей! Недаром я считаю тебя самой талантливой из моих учениц. У тебя все в порядке? Что-то голос у тебя странный.

— У меня все в порядке, — сказала Даша. — А кто они?

— Наши враги — конкуренты. Ты же изучала в школе экономику, и понимаешь: все, что для нас плохо, для них — хорошо. Это основное правило конкурентной борьбы.

— Да, я понимаю.

— Поэтому еще раз повторюсь: никому ни слова о нашей студии.

— Я поняла. До свидания.

— Всего хоро…

Даша положила трубку на рычаг. На душе у нее стало совсем гнусно. В комнату через открытое окно влетела большая муха. Она принялась с громким жужжанием летать по комнате, натыкаясь на стены. Потом стала кружить под потолком. Даша подняла взгляд и стала следить за ее полетом. Наконец муха уселась на люстру и затихла.

Некоторое время Даша глядела на люстру, и вдруг ей в голову пришла странная, обжигающая мысль. Она даже вздрогнула. Мысль эта запульсировала у Даши в мозгу с настойчивостью человека, который долго стучался в дверь квартиры и уже потерял надежду войти, но тут дверь неожиданно открылась. Так и Даша вдруг поняла, что эта мысль давно жила у нее в голове, но она не обращала на нее внимания, отмахивалась.

«Мама говорила, что этот крюк рассчитан на сто килограмм. В тебе всего пятьдесят восемь. Он выдержит», — произнес в мозгу у Даши четкий, спокойный голос.

«Но я не знаю, как это сделать», — ответила Даша голосу.

«Чепуха! Это делается легко. Ты сто раз читала об этом в книжках, журналах и газетах. Даже в кино видела! Нужна крепкая бельевая веревка. А она есть на балконе. Снять веревку несложно. Ты сама натягивала ее вместе с мамой и знаешь, как это сделать».

«А как же… мама? Как она это переживет?»

«Просто. Сначала, конечно, немного поплачет. Но потом дядя Володя пригласит ее куда-нибудь — в Сочи ил и в Ялту, а может, в Турцию, как прошлой весной, — и она успокоится. И заживет вместе с дядей Володей, и будет жить долго и счастливо».

«Ну раз так, то я согласна».

И Даша решительно распахнула балконную дверь…

3

Артуру Нестику было семнадцать, но выглядел он моложе. Если бы не высокий рост, ему с легкостью можно было бы дать лет четырнадцать. Темные волосы, худощавое лицо, румянец на щеках и легкий пушок над губой. Почти у всех одноклассников Артура уже росли настоящие усы, а у некоторых даже бородки пробивались. Артур же каждый понедельник брил пушок под носом, надеясь, что на его месте вырастет густая и жесткая щетина, однако ничего не получалось.

Однако, обделив обильной растительностью на лице, Бог не обидел Артура ростом и мускулатурой. На уроках физкультуры он стоял третьим в строю, а за ним еще десять парней, самый последний из которых был ниже Артура почти на голову.

Артуру нравилось разглядывать в зеркале свою обнаженную фигуру. Сложение у него было как у взрослого. Однажды один из приятелей, сам невысокий, полный и коротконогий, завистливо сказал Артуру:

— Тюха, тебе с твоими бицепсами надо работать в стрип-баре! Будь у меня такие мышцы, я бы уже на тачку себе заработал!

Артур тогда посмеялся в ответ, но слова приятеля крепко засели ему в голову. С одной стороны, мысль о работе в стрип-баре казалась Артуру постыдной и крамольной. Но с другой… почему бы и нет? Работа есть работа. Неужели стоять у станка и вытачивать чугунные болванки — изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год — намного лучше? Если подумать, то тратить свою жизнь на производство груды чугунных болванок — это еще постыднее, чем выставлять напоказ свое тело. Механическая, животная работа — и никакого творчества. В стриптизе хоть какая-то гармония есть. Или эта… как ее… эстетика.

Рассуждая об этом, Артур вспомнил о недавнем разговоре с отцом и залился краской стыда. А разговор был таким.

— Сынок, — осторожно, выбирая каждое слово, сказал отец, — мы туте мамой подумали… Ну, в общем, скажи мне честно, у тебя есть подружка?

— А что? — насторожился Артур.

— Ну… — Отец явно замялся. — Ты все время либо один, либо с друзьями. А в твоем возрасте пора дружить с девочками.

— Пап, а тебе не кажется, что это мое личное дело?

— Так-то оно так, но мы твои родители, и мы волнуемся за тебя. Короче говоря, сынок, если у тебя какие-нибудь проблемы с этим… ты можешь всегда рассчитывать на нас.

— Пап, что ты имеешь в виду? — ужаснулся пришедшей в голову мысли Артур.

— Ну, допустим, если у тебя какие-нибудь… непростые отношения с каким-нибудь… э-э… другом… Я имею в виду какого-нибудь… мальчика. — Отец выдержал паузу, собираясь с мыслями, но, видимо, так и не сумел собраться. — Понимаешь, — снова заговорил он, — ты так много времени проводишь у зеркала… И эти твои одеколоны. Ты постоянно ими пользуешься. Просто обливаешься с ног до головы.

— Мне нравятся приятные запахи, — холодно отчеканил Артур. — И еще: у меня нет никаких проблем.

Разговор, таким образом, был закончен.

Но с тех пор в голову Артуру все чаще приходила одна отвратительная и пугающая мысль. «А что, если отец прав? — с тяжелым сердцем думал он. — Что, если я в самом деле…»

Такие невеселые мысли стали посещать многодумную голову Артура Нестика почти каждый вечер, когда он стоял в ванной комнате и разглядывал свое стройное, мускулистое тело.

Но и совет приятеля не выходил у него из головы. «Зачем-то же Бог дал мне такое тело, — рассуждал Артур. — Кто-то из великих сказал, что у каждого человека есть какой-нибудь талант. Дар! Может, это и есть мой дар?»

Но, помимо моральных терзаний, проблема была в том, что Артур не умел танцевать. А без этого, как ни крути, стриптизером не стать. Да и артистизм не помешал бы. Вон как они раскованно себя ведут. Смогу ли я так же? Эх, найти бы место, где за скромную плату научили бы всем этим штуковинам…

Вскоре «место» нашлось. Объявление в газете гласило: «Студия эстетического развития при кастинговом агентстве «Шарм» приглашает юношей и девушек до семнадцати лет на курс хореографической пластики и актерского мастерства. Наши телефоны…»

— Значит, судьба, — сказал себе Артур и в тот же день позвонил в студию.

С Дашей он познакомился через неделю после начала занятий. Эта встреча перевернула всю его жизнь. Во-первых, теперь он мог сказать четко и определенно, как это сделал когда-то Арнольд Шварценеггер: «Я восторженный гетеросексуал!» Все опасения отца были беспочвенны. Во-вторых, и это главное: Даша вроде бы тоже была расположена к Артуру. По крайней мере, когда он пригласил ее в кафе (это случилось после второй их встречи), она, не задумываясь, согласилась. Потом они стали встречаться почти каждый вечер.

Лишь одно тревожило Артура. От вечера к вечеру Даша становилась все грустнее и грустнее. А однажды, сидя в кафе, она посмотрела в окно и тихо проговорила:

— Боже мой, какая мерзость.

— Что? — не понял Артур.

Даша посмотрела ему в глаза и ответила:

— Всё.

Больше она ничего не сказала, но Артур и так понял, что она имеет в виду. Ему и самому было не по себе от этих странных занятий. Кравцова и Чернов называли их так: «Психология и методика современного секса».

Если честно, Артура с души воротило, когда он видел, как «инструктор» прикасается к Даше. Иногда у него аж дыхание захватывало от ярости и ревности, но он усмирял себя. В конце концов, кто он такой, чтобы указывать Даше? Просто друг.

На третью неделю занятий Артур и Даша узнали, что все занятия снимаются на видеокамеру. Ребят просто собрали в просмотровой комнате и дали просмотреть кассету с записью.

— Это чтобы вы смогли трезво оценить свои успехи и ошибки, — объяснила Кравцова, разливая ребятам кофе.

(Кофе она по-прежнему готовила по итальянскому рецепту, добавляя туда коньяк и еще что-то — «для аромата».)

Смотреть видеокассету было и стыдно, и весело одновременно. Вернее — сначала было стыдно, но потом, когда все «растормозились», стало очень забавно. Ребята со смехом тыкали в экран телевизора пальцами и подталкивали другдруга плечами.

— Я рада, что вам понравилось, — с улыбкой резюмировала просмотр Кравцова.

А вечером Даша заговорила о мерзости всего, что они делают. И Артур неожиданно осознал, что она права. Слишком права! С тех пор жизнь его снова превратилась в мучение.

4

За час до того, как Даша решила свести счеты с жизнью, Артур Нестик сидел в кафе «Уют», пил пиво и думал о Даше. А подумать тут было о чем. Даша в последнее время все больше и больше хандрила. Становилась какой-то замкнутой, злой. На Артура смотрела как на врага народа.

«Как будто это я виноват, что она записалась в эту поганую студию!» — в сердцах подумал Артур и отхлебнул пива.

— Молодой человек, могу я присесть за ваш столик? — услышал он вдруг над самым ухом.

Артур задрал голову и увидел незнакомого мужчину. Тот был невысокий, широкоплечий, с худощавым, симпатичным лицом. В черном чубе сверкала прядь седых волос.

Не дожидаясь ответа, незнакомец отодвинул стул и уселся на него, сложив руки замком и положив их на стол. Руки у него были большие, смуглые, изрезанные жилами и — это сразу было понятно — очень сильные.

— Вообще-то я не сказал «да», — недовольно заметил Артур.

— Правда? — вскинул брови мужчина. — Амне показалось, что сказали.

Незнакомец чуть склонил голову набок и стал беззастенчиво рассматривать Артура. Артур поежился.

— Ну это уже наглость, — сказал он, сильно повысив голос. — Сели тут без моего разрешения, а теперь еще и пялитесь на меня как на картину.

— Извините, у меня не слишком хорошие манеры. — Незнакомец достал из кармана пачку «Беломо-ра» и вытряхнул на ладонь папиросу. Перед тем как запихнуть эту гадость в рот, он дунул в патрон. (Точно так же делал дед Артура, который не признавал современных сигарет и курил только «Беломор».)

Артур хотел разразиться гневной тирадой, но незнакомец опередил его.

— Вы ведь Артур? — спросил он, чиркая спичкой об коробок.

Артур замер с открытым ртом.

— А… вы откуда меня знаете?

Незнакомец прикурил, спрятал коробок в карман и сказал:

— Я вас не знаю. Но был бы не против познакомиться. — Он протянул Артуру жилистую руку: — Зовите меня Иван Иваныч.

Артур машинально пожал протянутую ладонь и поспешно отдернул руку, словно ладонь незнакомца обожгла ему пальцы. «Если он будет валять дурака и дальше, придется навалять ему по шее», — подумал Артур.

— Я пришел сюда как ваш друг, — сказал Иван Иваныч, словно разгадав мысли Артура. — Мне следовало сразу это сказать. У меня есть к вам одно небольшое дело.

— Что-то я не припомню, чтобы у меня был такой друг, — неприязненно сказал Артур. — Кто вам сказал мое имя? Бармен?

Незнакомец выпустил изо рта облако вонючего дыма, прищурился и сказал:

— Вопросы буду задавать я. А вы — отвечать. И желательно честно.

— С какой стати?

Иван Иваныч спокойно взглянул в глаза Артуру и мягко сказал:

— Артур, я работаю частным детективом. Сейчас я расследую важное дело, от раскрытия которого зависят жизни многих людей.

— Вот как? — насмешливо поднял брови Артур. — Значит, вы частный детектив? А я думал, они бывают только в кино. Никогда не имел дело с частными детективами.

Иван Иваныч пожал плечами:

— Всегда все бывает первый раз. Дело в том, Артур, что руководители студии, в которую ты посещаешь, преступники.

Артур отпил пива, поставил кружку на стол и иронично поинтересовался:

— И что же такого они натворили?

— Я не могу тебе всего сказать. Скажу лишь, что на их счету масса злодеяний. Твоя жизнь и жизнь твоих друзей в опасности.

Продолжая усмехаться, Артур нахмурился.

— Вы так говорите… Прямо как Йода, — заметил он.

— Прости, не понял.

— Йода, магистр джедаев. Смотрели «Звездные войны»?

Иван Иваныч покачал головой:

— Нет.

— Йода был мудрец. И все время учил других уму-разуму.

— Ну и как? Помогло?

— Вообще-то не очень.

Иван Иваныч кивнул, словно услышал то, что и ожидал услышать. Потом сказал:

— Кравцова и Чернов занимаются преступным бизнесом. Меня наняла мать одной девушки, которая пострадала от их преступных действий. Имя ее я тебе назвать не могу.

Артур окинул Иван Иваныча недоверчивым взглядом:

— А что с ней случилось?

— С девушкой-то? Ее убили.

— За что?

— За то, что она не захотела участвовать в их афере. — Иван Иваныч махнул рукой официанту, обслуживающему соседний столик, ткнул пальцем в кружку Артура и показал пальцами «два».

Официант понятливо кивнул в ответ.

Через пару минут на столике появились две полные кружки холодного пива.

— Допустим, что вы говорите правду, — задумчиво сказал Артур. — Но для чего вы мне все это рассказываете? Что вы от меня хотите?

Иван Иваныч отпил холодного пива, блаженно почмокал губами и сказал:

— Ты должен мне помочь, парень.

— С какой стати?

Иван Иваныч как-то странно посмотрел на него. Потом спросил, слегка понизив голос:

— Ты ведь, кажется, знаком с Дашей Иванцовой.

— Знаком, — выдохнул Артур и сглотнул слюну. — А что? Почему вы спросили?

— Ей грозит опасность, — ответил Иван Иваныч, нахмурив брови. — Не исключено, что ее постигнет та же участь, что и девушку, о которой я говорил.

Артур слегка побледнел.

— Но почему ее? — тихо спросил он. — Что она такого сделала?

— Извини, но я не могу ответить на этот вопрос. Дело слишком сложное и запутанное.

— Если вы хотите, чтобы я помог, вы должны мне рассказать!

— Нет, не должен. Я не должен делать ничего, что может помешать делу.

Иван Иваныч отхлебнул пива.

— Итак? — спросил он. — Ты поможешь мне?-

Артур надолго задумался. Потом вздохнул и покачал головой:

— Нет.

Иван Иваныч нахмурил брови:

— Почему?

— Я вас не знаю. И не знаю, правду вы говорите или нет. По-моему, Даше ничто не угрожает. А если я соглашусь вам помогать — мне тогда точно конец.

Артур отхлебнул пива и бесстрашно посмотрел Иван Иванычу в глаза. Тот сощурился.

— О собственной шкуре думаешь? — пророкотал он.

Артур усмехнулся:

— А вы разве нет? Все люди думают о собственной шкуре.

— Это твой окончательный ответ?

— Да.

— Что ж… — Иван Иваныч поднялся из-за стола, порылся в кармане и швырнул на стол две сотенные бумажки. — Это за пиво. Да, и вот еще… — Он бросил поверх денег страничку, вырванную из блокнота. — Здесь мой телефон. Передумаешь — звони. О нашем разговоре никому. Иначе я сам тебя урою. Все понял?

Артур кивнул.

— Ну молодец. Бывай! — Иван Иваныч повернулся и зашагал к выходу.

Артур проводил его мрачным взглядом, потом вытащил из кармана телефон и набрал номер Даши. Первый гудок… Второй… Третий… Четвертый…

— Ну возьми же трубку, — проговорил Артур.

— Да, — отозвался в трубке голос Даши.

— Даш, это Артур. С тобой все в по…

— Мне сейчас некогда, — оборвала его Даша. — Я не могу с тобой говорить.

На сердце у Артура стало тяжело. Даша никогда не говорила с ним таким голосом.

— Ладно, я перезвоню, — сказал он. — Когда мне перезвонить?

В трубке раздался нервный смешок. Затем Даша ответила:

— Никогда.

— Но…

Даша отключила связь. С тяжелым сердцем Артур снова набрал ее номер. На этот раз безрезультатно. Даша, видимо, отключила телефон. Артур попробовал дозвониться еще раз, но с тем же результатом.

Снять бельевую веревку с балкона оказалось делом нелегким, но Даша справилась. Потолки в квартире были высокие — со стула не достать. Бросив веревку на диван, Даша подтащила к люстре журнальный столик. На него она поставила стул. Конструкция получилась довольно шаткая, но это все, что можно было придумать.

Даша взяла с дивана веревку, и тут в сумочке, лежащей на диване, запиликал телефон.

Даша достала трубку:

— Да.

— Даш, это Артур. С тобой все в по…

— Мне сейчас некогда. Я не могу с тобой говорить.

— Ладно, я перезвоню. Когда мне перезвонить?

Когда перезвонить? Даша посмотрела на веревку.

Сказать, чтобы перезвонил завтра? Но куда? На тот свет? Даше вдруг стало смешно. Она даже засмеялась, правда, ей самой стало страшно от собственного смеха.

— Никогда, — сказала она и отключила мобильник.

Секунду поколебавшись, она выдернула из розетки и городской телефон. Теперь ничто не могло ее отвлечь.

Даша забралась на журнальный столик, затем — осторожно, балансируя руками, — на стул. Привязать веревку к крюку, на котором держалась люстра, тоже оказалось делом непростым. Стул шатался под ногами. Пот катился со лба и, стекая с бровей, щипал глаза и заставлял зажмуриваться. Работа заняла у Даши долгих пять минут. Теперь нужно было сделать петлю. Это тоже была задача не из простых. Даша старалась закрепить узел петли так, чтобы он свободно скользил по веревке. В конце концов, у нее это получилось.

Даша посмотрела на крюк и подергала за петлю. Все было надежно. Тут вдруг Даша вспомнила, что веревку нужно натереть мылом. Иначе узел может застрять, и смерть будет долгой и мучительной.

Морщась от досады, Даша слезла на пол. Тут вдруг на нее навалилась такая усталость, что ноги сами собой подкосились. Волосы и футболка были мокрыми от пота. Пальцы дрожали. Нужно было отдохнуть. Даша села на диван и, нашарив рукой пачку «Вога», закурила. Она смотрела, как тонкая струйка сизого дыма поднимается к потолку и расплывается в воздухе, превращаясь в облако, похожее своими очертаниями на какое-то сказочное чудовище. Мыслей в голове никаких не было. Только усталость и желание побыстрее покончить со всем этим.

Наконец она почувствовала, что ноги и пальцы больше не дрожат. Даша аккуратно затушила окурок в пепельнице. Потом встала и направилась в ванную — за мылом.

Мыля веревку, Даша вдруг подумала о том, как глупо это должно выглядеть со стороны. Стоит на стуле взрослая девушка и трет мылом по бельевой веревке. Во всем этом было что-то театральное.

«Ну и что? — подумала Даша. — Какая разница. Все равно завтра уже ничего этого не будет. И сегодняшнего вечера не будет».

Эта мысль показалась Даше пугающей и заманчивой одновременно. «А может, зря я все это? — пронеслось у нее в голове. — Может, надо совсем не. так?..»

Звонок электрического звонка резанул по нервам. Даша вздрогнула и пошатнулась на стуле. Звонок повторился. Сердце учащенно забилось. Она отбросила мыло в сторону, затем просунула голову в петлю и затянула узел на шее так туго, что стало тяжело дышать.

И снова кто-то позвонил в дверь, словно поторапливая Дашу.

«Ну вот и все», — подумала Даша, набрала полную грудь воздуха и изо всех сил оттолкнулась ногами от стула.

Дверь никто не открывал. Уже собираясь уходить, Артур машинально нажал на ручку двери и вздрогнул от неожиданности: дверь распахнулась.

Из глубины квартиры послышался грохот, как если бы кто-нибудь уронил стул или стол. Предчувствуя неладное, Артур вихрем влетел в прихожую и, секунду поколебавшись (он не успел понять, откуда конкретно раздался шум), бросился в гостиную.

Когда он вбежал, Даша висела на веревке, судорожно хватаясь руками за петлю. Лицо ее налилось кровью, из горла выходили сдавленные хрипы. Артур быстро подскочил к столику, схватил Дашу за ноги и приподнял. (Откуда только силы взялись!) Затем одним прыжком запрыгнул на столик, быстро достал из кармана нож, который всегда носил с собой и, продолжая держать извивающуюся Дашу за бедра, перепилил веревку.

На пол они рухнули вместе. Падая, Артур больно ударился головой о ножку валявшегося тут же стула. Даша хрипела, кашляла и всем телом извивалась на полу. Лицо ее побагровело. Глаза вылезли из орбит. Ободранные в кровь пальцы продолжали дергать за петлю.

Артур перекатился на бок и, действуя быстро и решительно, ослабил узел петли так, что Даша смогла наконец вдохнуть. Лицо ее исказилось от боли. Она схватилась руками за горло и громко застонала.

Лишь пять минут спустя она смогла произнести два слова. И слова эти были:

— Ты… пришел…

Проговорив их, Даша тут же зашлась сухим, раздирающим горло кашлем.

6

На этот раз встреча состоялась в летнем кафе неподалеку от Петровско-Разумовской. Иван Иваныч сам назначил это место. Когда Артур подошел, он был уже там. Сидел за столиком, закинув ногу на ногу, и пил пиво. Одет он был так же, как и вчера. Те же аккуратно причесанные волосы, та же седая прядь, тот же прищур черных, искристых глаз.

— Рад, что ты пришел, — сказал Иван Иваныч и указал Артуру на место рядом с собой.

Артур сел.

— Заказать тебе пива?

Артур посмотрел на барную стойку и спросил:

— А покрепче здесь ничего нет?

— Ого! — улыбнулся Иван Иваныч. — А ты, оказывается, крутой парень. Может, по коньячку?

— Давайте.

Иван Иваныч подозвал официанта и заказал «графинчик и лимончики».

Когда коньяк оказался на столе, Иван Иваныч взял свою рюмку и провозгласил:

— За то, чтобы добро восторжествовало, а зло было наказано.

Артур, не чокаясь, опустошил свою рюмку залпом. Иван Иваныч удивленно на него посмотрел, но ничего не сказал. Он отпил коньяку, зажевал лимоном. Посмотрел на парня и сказал:

— Значит, ты решил согласиться?

— Да.

— Почему?

— Я долго думал над вашими словами. И решил помочь. Вы же сами сказали, что зло должно быть наказано.

— Что ж… Тогда слушай меня внимательно. Завтра у вас в студии будет занятие. Ты знаешь, о каком занятии я говорю…

— Я на эти занятия не хожу, — быстро сказал Артур.

Иван Иваныч кивнул:

— Я знаю. Но завтра пойдешь. Мне нужно, чтобы ты принес мне кассету с записью ваших… упражнений… или как там вы их называете? Плюс фотографии. Уверен, что там этого добра навалом.

— Да, но я не знаю, где они лежат.

— Они должны находиться в смотровой комнате. Там ведь есть шкафы? Обыщи их. Придумай способ проникнуть в смотровую комнату. Кстати, она закрывается?

— Да. Ключ Кравцова всегда носит с собой. Он у нее в связке вместе с другими ключами.

— Гм… — Иван Иваныч задумчиво поиграл желваками. Затем глянул на Артура: — Сможешь его добыть?

— Не знаю. Связка у Кравцовой в сумочке. Это нужно изловчиться.

— Ты уж постарайся. Она постоянно носит сумочку с собой?

— Нет, конечно. Она у нее на диване обычно лежит.

— Помни одно: Кравцова и Чернов не должны ничего заметить. Нужно действовать с величайшей осторожностью.

— Да, я понимаю.

— Кстати, ты никому не говорил о нашем разговоре?

— Нет.

— Даже Даше?

— Даже ей.

— Она не должна знать об этом. По крайней мере, пока. Ради ее же безопасности. Ты понимаешь, о чем я?

— Понимаю. Вы боитесь, что она проговорится и они ее…

Иван Иваныч кивнул.

— Достанешь кассету и фотографии — сразу звони мне, — сказал Иван Иваныч, разливая коньяк по рюмкам. — Да, и не забудь положить ключ на место. Ну давай за успех!

Они чокнулись и выпили.

Когда Артур ушел, Иван Иваныч достал из кармана телефон, быстро набрал номер и сказал в трубку:

— Паренек клюнул. Идея с девушкой сработала. Похоже, она и впрямь ему небезразлична.

7

Кравцова улыбнулась, сверкнув полоской белоснежных, словно сделанных из фарфора, зубов.

— Я рада, что ты решил продолжить занятия, Артур. Сегодня будет урок по тантрическому сексу Тебе понравится.

Артур кивнул:

— Да, Валентина Дмитриевна. Просто… я тут подумал: они действительно много мне дали. Я стал уверенней себя чувствовать. И вообще.

Кравцова посмотрела на него по-матерински мягким и заботливым взглядом:

— Ну а как твоя мечта?

— Какая?

— Насчет стрип-бара. Помнишь, ты как-то об этом говорил.

Артур вздохнул:

— Туда сложно устроиться. Там большой конкурс.

— Ничего, — сказала Кравцова и весело ему подмигнула. — У меня есть кое-какие знакомые в этом бизнесе. Я с ними поговорю насчет тебя. Обещаю!

— Спасибо, Валентина Дмитриевна.

— Не за что, дружок. Кстати, как там поживает Даша? Вы ведь с ней, кажется, дружите? Почему она не приходит на занятия?

Артур потупил взгляд:

— Она немного приболела.

— Вот как? Надеюсь, ничего серьезного?

— Обыкновенная простуда. Через пару дней оклемается.

— Она что, в больнице?

— Нет, дома. Но трубку не берет, говорит: знакомые и родственники достали звонками.

— Ох, как я ее понимаю. Иногда родственники — сущее наказание. Ну передавай ей привет. Да, и еще… — Кравцова достала из сумочки кошелек, отсчитала несколько бумажек и протянула их Артуру: — На-ка вот, возьми!

— Зачем?

— Держи-держи. Купишь ей каких-нибудь фруктов. Ну и цветы. И не скупись. Здесь хватит на очень хороший букет.

.— Хорошо, Валентина Дмитриевна. Спасибо.

Кравцова, лукаво сощурив глаза, посмотрела на Артура, затем взяла его пальцами за щеку и ласково потрепала:

— Ты очень симпатичный мальчик, Артур. Думаю, ты своего добьешься.

— Я надеюсь. А вы будете присутствовать на занятии?

Кравцова облизнула кончиком языка темные губы.

— А ты хочешь? — слегка удивленно спросила она.

Аргур изобразил на лице смущение и кивнул:

— Да.

— Вообще-то у меня много дел… — произнесла Кравцова, задумчиво разглядывая Артура. — Но ладно.

Артур набрался смелости и сказал (как в омут с головой прыгнул):

— А вы не хотите сами поучаствовать? Вам ведь наверняка есть что показать.

Ресницы Кравцовой дрогнули. Взгляд слегка затуманился.

— А ты забавный… Ты правда хочешь, чтобы я показала тебе, на что способна?

— Да.

— Что ж… — Она окинула взглядом его стройную, высокую фигуру. — Пожалуй, это можно устроить. Но не здесь. Что, если нам встретиться у меня дома?

— Я считаю: хорошая идея. А когда?

— Гм… В принципе сегодняшний вечер у меня свободен… — Она вновь окинула взглядом фигуру Артура и легонько покусала губу. — У тебя самого как со свободным временем?

— У меня его вагон и маленькая тележка, — бодро ответил Артур.

— Это хорошо. Ты знаешь, где я живу?

— Нет.

Валентина Дмитриевна достала из сумочки блокнот, быстро что-то записала, вырвала страничку и протянула ее Артуру:

— Здесь адрес и телефон. Это недалеко от метро, ты быстро найдешь. Приходи часов в восемь.

— Так рано?

— Ну тебе ведь надо будет до двенадцати вернуться домой?

Артур усмехнулся и дернул плечом:

— Родители меня не контролируют.

— Все равно, — улыбнулась Кравцова. — Так будет спокойнее. Ну что, договорились?

— Договорились.

Кравцова приподнялась и быстро поцеловала Артура в губы.

— Это аванс, — сказала она. — Остальное получишь вечером. А теперь марш в душевую!

На «занятии» Артур вел себя нарочито вяло. Это было несложно. Ему было до смерти омерзительно все то, что происходило в комнате (в «аудитории», как называла ее Кравцова).

Вскоре он просто сел на край постели и приложил руку ко лбу.

— Что такое? — спросила Кравцова.

Артур удрученно вздохнул:

— Не знаю, что-то у меня ничего не получается.

Она приложила ладонь к его лбу:

— Уж не заболел ли ты, дружочек?

— Не знаю, Валентина Дмитриевна. Может быть. Можно я посижу в холле? Здесь что-то жарко.

— Иди. Может, тебя проводить?

— Нет, я сам. Может, схожу в душ да пойду домой.

Артур набросил халат и вышел из «аудитории».

Миновав холл, он тихонько пробрался в кабинет Кравцовой. Сумочка лежала на том же месте, что и всегда. Артур быстро раскрыл ее и вытащил ключи. Ему показалось, что в холле скрипнула дверь. Он прислушался. Так и сеть. Кто-то шел по холлу к кабинету. Артур положил ключи обратно и быстро подошел к маленькому холодильнику, стоявшему в углу кабинета. И как раз вовремя; дверь распахнулась, и на пороге возникла маленькая, сухощавая фигурка Кравцовой.

— Артур? — удивилась она. — Что ты здесь делаешь?

— Думал, может, в холодильнике есть холодная газировка. Ужасно пить хочется.

Кравцова нахмурилась:

— Ты ведь знаешь, что я не разрешаю воспитанникам входить в мой кабинет.

— Да, знаю. Но я думал…

— Молчать! — рявкнула Кравцова. — Думал он. А ну-ка вон отсюда! Быстро!

Артур, уныло опустив голову, поплелся к двери.

— Подожди. — Валентина Дмитриевна удержала его за руку. — Ты правда хочешь пить?

Артур кивнул.

— Бедняжка. Я совсем забыла, что ты себя плохо чувствуешь. — Кравцова подошла к холодильнику, достала флакончик кока-колы и швырнула Артуру: — Держи!

Артур едва успел поймать флакон.

— И в следующий раз — если захочешь взять что-нибудь из холодильника — спрашивай у меня. Понял?

— Да.

— Ну иди. И кстати…

Артур остановился. Кравцова по-кошачьи прищурила свои карие, миндалевидные глаза и, улыбнувшись одними кончиками губ, тихо сказала:

— Надеюсь, сегодня вечером ты будешь чувствовать себя лучше.

Несмотря на почтенный возраст, тело у нее было что надо. Гибкое, сильное, загорелое. Да и в постели она вытворяла такое, что у самого Артура — после того как все было кончено — ныли мышцы на спине и руках.

Вышагивая полтора часа назад по вечерней Москве, Артур почти с отвращением думал о том, что ему придется целовать эту мегеру. Он представлял себе ее раздетой и кривил лицо от брезгливости.

«А что, если не смогу? — подумал он вдруг. — Что, если у меня на нее не…»

Впрочем, он был уверен, что с этим-то как раз проблем не возникнет. Тем более после всего, чему его научили на «занятиях»!

Едва открылась дверь квартиры, как Артур понял, что это правда. Валентина Дмитриевна была чертовски соблазнительна в вечернем платье. От нее пахло дорогими, изысканными духами, и от одного этого запаха у Артура уже закружилась голова.

Потом они пили вино и болтали о всяких пустяках. А потом Кравцова повела его в спальню. Вино, приятная музыка (кажется, что-то из Шадэ), приглушенный, мягкий свет торшера и ароматические свечи сделали свое дело.

— Ты был на высоте! — утомленно шепнула на ухо Артуру Валентина Дмитриевна, когда все кончилось.

Артур лишь усмехнулся в ответ.

— Котик, сходи принеси вина, — попросила Кравцова, сладко потягиваясь в постели. — И еще сигареты. Зверски хочется курить!

Артур вылез из-под одеяла и потянулся за халатом.

— Не надо, — остановила его Кравцова. — Иди так! Я люблю смотреть.

Артур пожал плечами и пошел «так».

Поиски он начал с сумочки Валентины Дмитриевны. Ничего похожего на фотографии он там не нашел. Тогда Артур прошел в гостиную и принялся шарить на полках. И здесь ничего. Он встал посреди комнаты и, озадаченно почесывая затылок, стал смотреть вокруг.

Где же искать? В гостиной не было видеомагнитофона и, как следствие, не было никаких видеокассет.

И тут Артур хлопнул себя по лбу. Кретин! Затем уверенно двинулся к маленькому ноутбуку, лежащему на журнальном столике. Рядом с ноутбуком стояла небольшая стопка компакт-дисков в белых конвертах. На конвертах были пометки. На самой верхней стояло сегодняшнее число, а рядом — четыре буквы: А., М., С. и Б.

«Инициалы тех, кто участвовал в сегодняшней съемке!» — понял Артур.

Он сбегал в прихожую за своим рюкзаком, в котором помимо всякой всячины лежали диски с записями его любимых групп «Blur» и «Звери». Затем, опасливо косясь на дверь, ведущую в спальню, быстро заменил диск из конверта Кравцовой на диск с инструментальным концертом «Blur». Диск Кравцовой он бросил к себе в рюкзак.

— Ми-илый! — окликнул его из спальни тягучий голос Валентины Дмитриевны. — Ну почему так долго?

— Сейчас! Уже иду!

Артур быстро привел все в порядок, унес рюкзак обратно в прихожую, затем сбегал на кухню и через минуту предстал перед Кравцовой с бутылкой вина, пачкой «Парламента» и двумя бокалами в руках.

— Почему так долго? — подозрительно спросила Кравцова.

— Доил ящерицу.

— Что?

— Коня привязывал.

Артур показал ей глазами на «коня», которого «привязывал».

Валентина Дмитриевна насмешливо поморщилась:

— А вот без этих подробностей я вполне могла бы обойтись. Ставь бокалы и залазь в постель, дружок. Я совсем окоченела, пока тебя не было.

8

Анну Ивановну Соболеву с самого утра мучили дурные предчувствия. Ну, во-первых, во сне ей приснился огромный белый кот с красными глазами. Он ходил вокруг Анны Ивановны, громко мурлыкая, и то и дело терся мордой о ее ноги. Анна Ивановна терпеть не могла котов, тем более белых. Розовые подушечки на их лапах были сильно похожи на человеческие пальцы. Как будто какой-то омерзительный карлик натянул на себя кошачью шкуру, а пальцы босых ног спрятать забыл. И вот они теперь торчали из белых, пушистых кошачьих лап. Ощущение было омерзительное.

Проснулась Анна Ивановна Соболева в дурном настроении. А на кухне даже прикрикнула на мужа:

— Сколько можно говорить — кофе готов! Хочешь, чтобы он остыл?

Муж обиженно засопел, но все же не проронил ни слова, объявив жене бойкот.

На улице Анне Ивановне перебежал дорогу черный кот (опять кот!) Это само по себе было неприятно, а вкупе с белым сородичем из сна выглядело просто пугающе.

«Нужно вечером зайти в церковь и поставить свечку», — подумала Соболева.

На работе дела тоже не клеились. На сердце было тяжело, и во время обеденного перерыва начальник даже сказал Соболевой:

— Анна Ивановна, вы что-то плохо выглядите. Не заболели?

Анна Ивановна и рада была бы заболеть и посидеть дома денька два-три, но тогда она не выполнила бы план по отгрузкам и не получила бы премию. Поэтому она ответила:

— Да нет. Просто спала плохо. А так со мной все в порядке.

— Ну-ну, — грозно сказал начальник и направился в свой кабинет.

Вечером, после работы, Соболева опоздала на свою обычную электричку (она жила в районе Дегунино и предпочитала добираться до дома на электричке, а не на автобусе), а две другие электрички отменили. В итоге она потеряла добрых полчаса и к дому подошла только полвосьмого вечера, успев по пути заскочить в магазин.

Анна Ивановна вошла в подъезд и направилась к лифту, но вспомнила, что уже два дня не заглядывала в почтовый ящик. Она подошла к ящикам, поставила на пол тяжелые хозяйственные сумки и стала нашаривать в сумочке ключи. Естественно, ключи долго не находились. Анна Ивановна стала нервничать. Достав наконец ключи, она уронила их на пол, что окончательно вывело Соболеву из себя.

Она злобно выругалась и быстро обернулась — нет ли кого в подъезде? Однако подъезд был пуст, и Анна Ивановна добавила:

— Чтоб вы все сдохли, ироды!

Кого именно имела в виду Анна Ивановна — было не ясно. Она и сама не смогла бы ответить на этот вопрос.

Анна Ивановна, кряхтя и обливаясь потом, нагнулась и подняла ключи. В замочную скважину почтового ящика она, слава богу, попала с первого раза.

Помимо обычной рекламной муры она нащупала в ящике что-то большое.

«Бомба!» — промелькнуло в голове у Соболевой. Она испуганно отдернула руку.

Некоторое время Анна Ивановна стояла в оцепенении, думая, что бы ей предпринять. Но потом любопытство взяло верх над осторожностью — и она снова сунула руку в ящик.

Это был конверт. Большой, грубый, сделанный из коричневой оберточной бумаги. Надпись на конверте отсутствовала. Анна Сергеевна нащупала внутри что-то твердое. «Не открывай! — сказал ей внутренний голос. — Это может быть опасно!»

«Может быть», — согласилась Анна Сергеевна и, повинуясь непреклонным и загадочным правилам женской логики, тут же вскрыла конверт.

Внутри коричневого конверта был еще один конверт — обычный, белый. Сердце Анны Ивановны дрогнуло и заныло. Все неприятные предчувствия навалились разом. И снова внутренний голос предостерег: «Не смотри! Не открывай! Выброси в урну и забудь!»

Но разве могла Анна Ивановна выбросить конверт, не распечатав его? Нет, не могла! Не в силах больше терпеть, она решительно надорвала край конверта и вынула пачку глянцевых фотографий. Еще не успев как следует рассмотреть фотографии, Соболева уже поняла, что на них изображено. Сердце у нее учащенно забилось, а в горле перехватило дыхание. Она опустила взгляд на верхнюю фотографию и тихо вскрикнула.

«Маша!» — болью пронеслось у нее в мозгу.

Для служащего страховой компании Сергея Николаевича Безбородова день, напротив, выдался удачным. Никакие предчувствия его не мучили, он прекрасно выспался и вообще был бодр и весел.

Он шел по своему району, наслаждаясь теплой погодой, весело насвистывая себе под нос незатейливый мотивчик и здороваясь со знакомыми, коих — по причине близости родного дома — встречалось множество.

— Здрасте, Варвара Степановна! — приподнял он шляпу, завидев на скамейке соседку-старушку. — О, Иван Андреич! Наше вам с кисточкой! — поприветствовал он другого соседа. — Вано! Сколько лет, сколько зим! — И снова шляпа взлетела над плешивым теменем Сергея Николаевича в приветственном жесте.

Прежде чем войти в подъезд, он остановился и еще раз полной грудью вдохнул запах молодых листьев, который принес ему теплый ветер. Домой идти решительно не хотелось. («Как будто знал, что меня там ждет!» — скажет он потом.)

Безбородое хотел закурить сигаретку; но вспомнил, что уже неделя как бросил курить. Неприятное воспоминание опечалило его, впрочем не сильно. Сергей Николаевич вздохнул, досадливо сплюнул на асфальт и вошел в родной подъезд.

Проходя мимо почтовых ящиков, он вспомнил, что забыл утром посмотреть почту. Эту ошибку легко было исправить. Он подошел к ящику, доставая из кармана ключи, быстро отомкнул замочек, распахнул заслонку и…

«Что за черт?» — подумал Безбородое, удивленно разглядывая большой, толстый конверт из коричневой оберточной бумаги.

Ни адреса, ни фамилии получателя на конверте не было.

«А что, если там бомба? — подумал Сергей Николаевич. — Их вроде и по почте можно послать. Или, скажем, яд! Впрочем, чушь. Какой, к чертям собачьим, яд! Наверняка это просто чья-то шутка. Или оригинальный прием рекламодателей».

Не рассуждая больше ни секунды, Безбородое вскрыл коричневый конверт. Затем — белый. Вынул из белого конверта пачку глянцевых фотографий и… обомлел.

— Что же это такое? — со страдальческим изумлением в голосе прошептал он.

9

Из передачи «Время и новости»:

— …И сейчас у нас на связи от здания УВД наш специальный корреспондент Вероника Ким. Добрый вечер, Вероника!

— Добрый вечер, Иван!

— Вероника, вы встречались с родителями детей. Как они себя чувствуют?

— Родители детей были шокированы, узнав о том, чем их чада занимаются в студии «Шарм». Мать одной издевочек, получив фотографии, даже попала в больницу с диагнозом микроинсульт…

— Что говорят об этом врачи?

— К счастью, сейчас ее жизнь вне опасности.

— Вероника, уже известно, как фотографии попали в руки родителей?

— Да, Иван. Родители детей получили фотографии по почте. Сейчас эксперты проводят анализ, чтобы установить их подлинность. По их мнению, фотографии представляют собой не что иное, как кадры из порнографического фильма, записанного, скорей всего, на цифровой носитель.

— Имеется в виду сиди-диск?

— Да, скорее всего.

— Вероника, известно, сколько детей было вовлечено в порнобизнес?

— Известно об участии как минимум пяти человек. В данный момент следствие продолжается. Если учесть, что и фонд, и кастинговое агентство, подозреваемые в этом преступлении, существуют уже несколько лет, можно представить, каких масштабов достигла их «деятельность»!

— Как чувствуют себя сами ребята?

— Иван, к сожалению, нам не удалось встретиться ни с кем из детей. Но, по сообщению сотрудников правоохранительных органов, чувствуют они себя удовлетворительно. Сейчас с ними беседуют психологи и следователи.

— Что ж, будем ждать результатов. А теперь к другим новостям…

Из передачи «Криминальная Москва»:

— Вчера вся Москва была потрясена фактом вовлечения несовершеннолетних детей в порноиндустрию. Причем дети воспитывались в благополучных семьях с нормальным финансовым достатком. Как нам стало известно в связи с этим делом, сегодня утром были арестованы руководитель кастингового агентства «Шарм» Константин Сергеевич Чернов и президент благотворительного фонда «Русская краса» Валентина Дмитриевна Кравцова. Мы попросили сотрудников-правоохранительных органов прокомментировать эти аресты. Вот что мы узнали.

На экране телевизора появился невысокий, полный милиционер в форме. Он откашлялся в кулак и заговорил:

— По нашим данным, за вывесками «Шарма» и «Русской красы» скрывалось преступное сообщество. Эти люди… вернее, эти нелюди… завлекали юных девочек и мальчиков в студию, где якобы готовили их к карьере фотомоделей и манекенщиков. На самом же деле детей обманом заставляли сниматься в порнофильмах и позировать перед фото и видеокамерами обнаженными.

— Дети делали это добровольно?

— Когда как.

— Как объясняли это Кравцова и Чернов?

— Они называли это «сексуальным воспитанием подростков». Естественно, родители ничего о таком «воспитании» не знали. Вернее, они думали, что это… э-э… ну что-то вроде «этики и психологии семейной жизни». Так, кажется, называется этот предмет в школах?

— Да.

Милиционер снял фуражку и вытер платком потный лоб.

— Ну вот. Ребят втягивали в порнобизнес исподволь. Сначала промывали им мозги. Затем опаивали наркотическим зельем, которое Кравцова готовила сама. Зелье подавляло у детей волю, превращая их в послушных марионеток, притупляло у них чувство стыда. А потом дети уже сами боялись рассказать все взрослым.

— Дети сильно травмированы?

— А вы как думаете? Одна девочка даже пыталась покончить жизнь самоубийством. Слава богу, ей помешали.

— Детей заставляли заниматься сексом?

— Конечно, заставляли. Некоторые не рассказывали об этом родителям, боясь наказания. Другие… их меньшинство… не отдавали себе отчета в том, что они делают. Кравцова и Чернов сумели убедить их в правильности этого… Ну, в общем, того, чем они занимались.

— Что грозит Кравцовой и Чернову?

— Это решит суд. Хотя будь моя воля, я бы их…

— Спасибо за комментарий!

— Пожалуйста.

Из газеты «Час расплаты»:

— …Мы побеседовали об этом странном и жутковатом деле со следователем прокуратуры Светланой Марковной Перовой, которая занимается этим делом. Светлана Марковна, так ли страшен мир модельного бизнеса, как нам его преподносят?

— Сейчас сплошь и рядом в Москве, Санкт-Петербурге, да и в провинции тоже открываются и закрываются так называемые кастинговые агентства. Чаще всего это чисто мошеннические фирмы, созданные для того, чтобы выкачать деньги с наивных родителей, возжелавших сделать свое чадо знаменитой моделью, театральной актрисой, телезвездой. Но вот деньги выкачаны, мнимую звезду никуда не берут по причине никчемности, родители в расстройстве…

— Секундочку. Вы хотите сказать, что девушки, приходящие на просмотры в кастинговые агентства, обречены на разочарование?

— Видите ли… Стать моделью и красиво вышагивать по подиуму — мечта многих молоденьких девушек. Однако стать супермоделями с миллионными гонорарами удается единицам. В условиях жесткой конкуренции современная звезда подиумов помимо идеальных пропорций и яркой внешности должна обладать запоминающейся индивидуальностью, блистать хорошими манерами и, наконец, быть умной, чтобы не упустить своего шанса — не упустить выгодный контракт. А если прибавить сюда еще и необходимость быть удачливой, то на выходе мы получаем весьма драматичные истории.

— Неужели все так печально? А как же наши модели, работающие на Западе? Ведь они тоже начинали с кастинговых агентств.

— Во-первых, им страшно повезло. Во-вторых, этих везунчиков — единицы. Тогда как в модельный бизнес стремятся попасть тысячи молодых девушек! Руководители агентств вешают девушкам лапшу науши, обещая контракты за рубежом. А чем все заканчивается? В лучшем случае девушки попадают работать в варьете или ресторан, в худшем — в публичный дом.

— Вы имеете в виду так называемых секс-рабынь?

— И их тоже. Еще недавно половину российских секс-рабынь везли в Германию. Но теперь там создана мощная система социальной защиты жертв секс-трафика. В итоге работорговцы переключились на Грецию, Испанию, Италию, Израиль, страны Латинской Америки. Например, в Израиле, поданным полиции, находится сейчас около трех тысяч секс-рабынь! Но фактически их больше. Каждый год в эту страну завозят около шести тысяч секс-рабынь.

— Из России?!

— Из России, с Украины, из Молдавии. Многие из этих девушек тоже прошли «школу» в кастинговых агентствах.

— И все-таки мне кажется, что вы рисуете ситуацию в слишком уж мрачных тонах.

— Отнюдь. Ну допустим, кого-то издевочек замечают. Их поднимают на «высоту». Девушка становится «мисс города», «мисс региона», «мисс Россия», «мисс Вселенная». И даже здесь порядочную красивую девушку ждут страдания. Существуют определенные факты, свидетельствующие о том, что даже в этом случае девушка должна проводить время с тем, на кого ей укажет ее босс. «Мисс мира» становится «ее высочеством товаром».

— Спасибо за интересный комментарий!

— На здоровье.

10

Александр Борисович Турецкий швырнул на стол газету. Вид у него был недовольный.

— Значит, «мисс мира» становится «ее высочеством товаром»? — усмехнулся он, глядя на Перову. — Ловко это ты. Ты-то откуда про этих «мисс» знаешь? У тебя есть доказательства?

Света пожала плечами:

— Прямых нет. А косвенных хоть отбавляй. Вам надо чаще читать прессу.

— Как видишь — читаю, — сказал Турецкий и кивнул на лежавшую на столе газету. — Вы бы, Светлана Марковна, своими прямыми обязанностями лучше занимались, чем раздавать интервью газетчикам.

Перова невозмутимо пожала плечами:

— Они сами ко мне приехали. Да и интервью это заняло всего десять минут. Вы вон кофе дольше пьете. Александр Борисович, скажите уж честно, что просто завидуете чужой славе!

По плотно сжатым губам Турецкого пробежала усмешка.

— Угадала. Проницательный ты человек, Перова. Мне бы твои таланты, я бы уже до министра дослужился. Как идут поиски отправителя конвертов? Удалось что-нибудь установить?

Светлана вздохнула и покачала головой:

— Пока нет. Ищем.

На столе зазвонил телефон. Турецкий взял трубку, буркнул в нее пару фраз, положил и с сожалением посмотрел на Перову:

— Вызывают на совещание.

Светлана понимающе кивнула:

— Жаль, что вы не принимаете прямого участия в этом расследовании, Александр Борисович. С вами бы мы их быстро поймали.

— Сам не рад.

Турецкий открыл ящик стола, достал какой-то помятый листок и положил на стол перед Светланой.

— Вот, взгляни.

Светлана поправила очки и взяла листок:

— А что это?

— Посмотри, и сама увидишь.

На первый взгляд лист был совершенно чист. Лишь приглядевшись, Светлана увидела, что это не совсем так. Прямо в центре листа не слишком крупным шрифтом было напечатано всего одно слово, и слово это было перечеркнуто полосой: «Ханин».

Светлана ахнула.

— Ну как тебе? — усмехаясь, поинтересовался Турецкий.

— Вот черт! Похожую записку жена генерала Мамотюка достала из почтового ящика! Тоже только фамилия генерала и тоже перечеркнута. Откуда это?

— Нашли в корзине для мусора в кабинете Ханина. Там было полно бумаг, и поначалу ее посчитали за чистый лист. Случайно обнаружили..

— Надо срочно побеседовать с Кравцовой и Черновым!

— Уже побеседовали, — сказал Турецкий. — Ничего подобного они не получали. Кажется, наш «неуловимый мститель» присылает такие письма только тем, кого собирается убить.

— Да, похоже. Это вполне конкретная и внятная угроза. Не понятно только, зачем преступник предупреждает свою жертву? Хочет напугать?

— Не знаю. Думаю, это что-то вроде формального акта, как повестки на допрос. Или что-то вроде учетной записи в «книге приговора». Если тебе интересно, то мое мнение таково: людям, работающим в модельном бизнесе, а также тем, кто им помогает, объявлена война не на жизнь, а на смерть. — Он задумчиво поскреб пальцем подбородок и усмехнулся. — Ты знаешь, все это мне напоминает один французский приключенческий роман.

— Какой? — с любопытством спросила Светлана.

— «Граф Монте-Кристо». Читала?

Она кивнула:

— В детстве. То есть вы думаете, что дело тут не в бизнесе, не в конкурентах и не в разборках?

— Именно. Мне кажется, все наши фигуранты — как мертвые, так и те, кому удалось выжить, — жертвы какого-то таинственного мстителя. Причем у него есть силы и средства на такую месть. Ведь он делает это весьма изощренно.

— Я бы даже сказала — профессионально.

— Ты права. Это не простой обыватель. Он владеет оружием, умеет устраивать засады и заметать следы. Кроме того, я уверен, что именно этот «мститель» разослал фотографии родителям детишек из «Шарма». Знать бы еще, как он сумел эти фотографии раздобыть… Кравцова — женщина хитрая и подозрительная. Настоящая железная леди. Ни слабостей, ни изъянов.

— За исключением одного.

— Какого?

Светлана недобро усмехнулась:

— Об этом даже говорить как-то противно…

— Нуты уж попытайся. Сделай над собой усилие.

— Я говорила с детьми и… Ну, в общем, иногда она спала с юными мальчиками. Приглашала их домой и…

— Ясно. Это они тебе сами рассказали?

— Да.

— Гм… Вот тебе и изъян. Обычно такие стервы, как Кравцова, никого не пускают в свою личную жизнь. А тут такая брешь!

Светлана поправила пальцем очки:

— Думаете, нужно искать в этом направлении?

— Уверен. Я принял решение объединить все эти разрозненные дела в одно следственное производство. Еще раз потряси Кравцову и Чернова. Пока они еще напуганы и не ощетинились. Это во-первых. Во-вторых, опроси юношей, которые… Ну, в общем, которые бывали в квартире Кравцовой. Возможно, через одного из них мы нападем на след нашего Монте-Кристо. Удели внимание тому, как проходил конкурс моделей на звание «мисс Столица» и «мисс Русь». Да, и еще. Я тут просмотрел твои отчеты. Меня заинтересовала связь Чернова и Кравцовой с телевизионным конкурсом «Мисс ТУ». Был такой факт?

— Так точно. Агентство «Шарм» и фонд «Русская краса» числятся среди организаторов этого шоу.

— Кто там у них ведущий? Актер какой-то, да?

— Да… Этот, как его… Феликс Бондаренко.

— Хороший актер. И, насколько я слышал, неплохой бизнесмен. Уверен, что он участвовал в шоу не только в качестве ведущего. Узнай-ка мне подробности… Впрочем, этим пусть займется Галя Романова, у тебя и так много работы. Вот, в общем, и все. Держи хвост пистолетом и обо всех интересных новостях докладывай непосредственно мне.

— Хорошо, Александр Борисович.

Турецкий обвел взглядом заваленный бумагами стол, вздохнул и резюмировал:

— Превращаюсь в стопроцентного чиновника-бюрократа.

— Кто-то же должен и этим заниматься, — с иронией произнесла Светлана.

Турецкий грозно сверкнул на нее глазами:

— Иди работай.

— Слушаюсь.

Светлана насмешливо козырнула и вышла из кабинета.

11

Феликс Савельевич Бондаренко был высок, статен и хорош собой. Держался он самоуверенно и даже вальяжно. Едва познакомился с Галей Романовой, сразу выдал ей букет комплиментов, способный растопить любое женское сердце. Однако Галя от комплиментов не растаяла и общалась с известным актером и ведущим строго и деловито. Поняв, что Галю галантным обхождением не проймешь, Бондаренко сразу заскучал и даже зевнул пару раз.

— Ну так что же? — ответил он на очередной жесткий вопрос. — Мало ли кто с кем работал. Я, например, даже не догадывался, каким скотством они там занимаются. И попробуйте доказать обратное. И вообще, товарищ старший лейтенант, я встречался с Кравцовой и Черновым чисто в рамках деловых встреч. Откуда мне знать, что эти извращенцы делают в своих конторах? Я и не был там ни разу.

На все дальнейшие вопросы актер отвечал в том же духе. Галя беседовала с ним полчаса, но никакой полезной информации так и не получила.

— Возможно, вам угрожает опасность, — сказала она напоследок.

— Вот как? — лениво отозвался Бондаренко. — Уверяю вас, я сумею себя защитить. У меня черный пояс по карате. Так что можете спать спокойно. А если будет мучить бессонница… — Бондаренко сладострастно улыбнулся, — звоните мне. Я знаю одно верное средство.

— Это какое же?

— Расслабляющий массаж. Между прочим, я владею им в совершенстве!

— Спасибо. Обо мне есть кому позаботиться.

— Как знаете.

На том они и расстались.

Феликс Бондаренко принадлежал к немногочисленной категории обеспеченных, счастливых и вполне довольных собой и окружающим миром людей. Каждое утро, надевая свежую белую сорочку, он любовался своим загорелым, сильным телом, лицом,"кото-рое он по праву считал красивым и мужественным. Пряча в портфель бумажник, он знал, что денег в этом бумажнике столько, что никакая непредвиденная случайность не выбьет его из колеи. Даже если придется вечером вести какую-нибудь пассию в ресторан «Максим», он с легкостью оплатит счет, не прибегая к помощи пластиковой карточки. И не только оплатит, но еще и покатает избранницу по ночной Москве по обязательному маршруту, включающему парочку великолепных ночных клубов, в которых Феликс Бондаренко был желанным и любимым гостем.

С апреля по сентябрь каждого года жена и дочь Феликса Бондаренко жили в загородном доме. Он наведывался туда в пятницу вечером или в субботу утром и проводил с семьей выходные. Каждый понедельник, провожая мужа на работу, жена вздыхала:

— И чего тебе тут не живется? Со мной, с Динкой.

Феликс прижимал жену к груди и грустно говорил:

— Мне и самому это не нравится. Но ты же знаешь, Москва нас кормит. Не забывай об этом.

— Может, мне тоже перебраться в Москву, а сюда выезжать по выходным?

— Ага. И дышать пылью и выхлопными газами. Нет уж, золотце. Этого я вам позволить не могу. Если кто-то должен страдать, то пусть этим страдальцем буду я.

— Ты прав, — со вздохом отвечала жена. — И все-таки попробуй вырваться сюда среди недели. Динка будет на седьмом небе от счастья.

— Я попробую.

За этим следовал дежурный (впрочем, искренний) поцелуй в губы и разлука еще на пять дней.

В Москве у Феликса в самом деле было много работы. Домой по вечерам он приходил вымотанным и нередко — чтобы расслабиться — прибегал к помощи крепких напитков: виски или джина.

Пару раз в неделю Феликс приводил домой молоденьких девушек, с которыми приятно отдыхал после трудового дня. Однако, будучи человеком «твердых моральных принципов», он никогда не использовал для этих целей супружескую кровать, укладывая своих пассий прямо в гостиной. Мягкий плюшевый диванчик подходил для этих целей как нельзя лучше.

Короче говоря, образ жизни Феликса Бондаренко полностью соответствовал его желаниям, возможностям и потребностям.

В тот вечер, о котором пойдет речь, Феликс Бондаренко решил после съемок заехать в свой любимый китайский ресторанчик на Дмитровском шоссе. Ресторанчик этот находился вдали от основных «тусовочных магистралей» Москвы, поэтому там всегда было малолюдно и тихо.

Бондаренко уселся за свой любимый столик в нише и махнул рукой, подзывая официантку.

— Здравствуйте, Феликс Савельевич! — лучезарно улыбнулась красавица казашка, изображавшая красавицу китаянку. — Вам как всегда?

— Да, детка. Маринованную рыбу с морковью и белого вина. И еще минералки, только побыстрее, пить очень хочется.

Дожидаясь ужина и устало зевая, Бондаренко лениво листал автомобильный журнал, который купил по пути. День выдался тяжелым, и Феликс чувствовал себя уставшим и вымотанным. Он отложил журнал и стал блуждать взглядом по залу. Тут взгляд его вдруг прояснился. За одним из столиков сидела в одиночестве прекрасная девушка. Она была в темных очках, что не могло скрыть красоты и нежности ее лица. Девушка внимательно изучала меню, то и дело поглядывая на изящные часики, красовавшиеся на ее еще более изящном запястье.

— Гм… — сказал себе Феликс. — А экземплярчик-то интересный.

Он стал наблюдать за девушкой. Она сидела к нему боком и не замечала устремленного на себя взгляда. Внезапно на Феликса снизошло озарение.

«А ведь я ее знаю! — подумал он. — Точно знаю! Это же та самая киска, которая…»

— Ваша рыба и вино, — проворковала над ухом Феликса официантка, выставляя на стол заказанные яства.

— А скажи-ка мне, милая, вон та барышня пришла сюда одна? Или она кого-то ждет?

— Сказала, что ждет знакомого. Но, судя по всему, он уже не придет.

В голову Феликсу пришла мысль.

— Послушай, у вас тут есть свежие цветы?

— Э-э… Вроде нет.

— Тогда отправь кого-нибудь за цветами к метро. Или сбегай сама.

— Вообще-то я…

— Не волнуйся, не обижу. — Феликс достал из кармана завалявшуюся пятисотку и вложил купюру в нагрудный карман официантки. На секунду он задержал руку на ее груди, задумчиво глядя ей в глаза. Официантка смущенно улыбнулась, и Феликс убрал руку. — Сделай как я прошу, — сказал он. — Об остальном потом поговорим. О'кей?

— О'кей.

Проследив глазами за вихляющим задом официантки, Феликс перевел взгляд на одиноко сидевшую красавицу.

Она по-прежнему листала меню, видимо совершенно не разбираясь в китайской еде и не зная, что же заказать. Прошло долгих пять минут, прежде чем цветы были доставлены в ресторан и поставлены девушке на стол. Она изумленно воззрилась на букет, затем — на официантку. Красавица казашка с улыбкой показала на Феликса.

Феликс помахал рукой. Официантка удалилась, а Феликс подхватил бутылку виски и направился к столику одинокой красавицы.

— Добрый вечер, Вика, — с улыбкой сказал он, усаживаясь за столик.

— Здравствуйте. А вы… — Ресницы красавицы удивленно вздрогнули. — Феликс?

— Он самый! — кивнул Бондаренко и поставил бутылку на стол. — Какая нечаянная встреча, правда? Не помешаю?

— Да нет. Хотя я собиралась уходить.

— Что так? — вскинул брови Феликс.

— Да просто человек, с которым я должна была здесь встретиться, не смог прийти. А я не настолько люблю китайскую пищу, чтобы сидеть здесь одной.

— Ну, во-первых, вы не одна. А во-вторых — могу я узнать имя этого мерзавца?

— Какого?

— Того, который имел наглость заставить вас ждать, а потом еще и посмел не прийти?

— Так, один знакомый. Вы его не знаете.

— Думаю, я немного потерял. Ну что ж… выпьем, что ли, по рюмашке? За встречу!

— Это виски?

— Ода. Напиток богов!

Бондаренко наполнил рюмки. Они чокнулись и выпили.

— Ну и как вы поживаете? — поинтересовался Феликс. — После столь блистательного пути!

— Нормально. У меня свой маленький бизнес. Продаю антиквариат.

— Да ну! Стало быть, путь к вершине и связанные с ним трудности были не напрасны? Нашли своего престарелого принца-миллионэра?

— Нашла.

— И где он сейчас?

— В гробу. Я вдова.

— О! — Бондаренко неопределенно покачал головой. — Послушайте… Кажется, между нами тогда произошло небольшое недоразумение?

— Кто старое помянет…

— Да-да, вы правы. И все же я бы хотел искупить свою вину. Послушайте, Вика, а что, если нам переместиться отсюда ко мне домой, а? Вы же не любите китайскую кухню. А я вас накормлю настоящим русским ужином. Икорка, осетрина, салаты — все как полагается.

— Сами, что ли, приготовите?

— Зачем? Закажу в одном хорошем ресторане. Его владелец — мой старый друг. К тому же он должен мне энную сумму денег, так что будет рад удружить. Ну так как?

— Мне нравится здесь, — ответила красавица. — Только закажите мне вина. И еще…

— Что?

Красавица передернула плечами:

— Не могли бы вы принести мне платок из гардероба? Мне что-то зябко.

— Сейчас попрошу официантку…

— А самому слабо? — лукаво прищурилась красавица.

Бондаренко улыбнулся и погрозил ей пальцем:

— Ага-а. Значит, это испытание на рыцарство? Я готов его пройти, если вы согласитесь после ресторана погулять со мной по ночной Москве.

— Что ж, я не против.

— В таком случае лечу! Давайте номерок!

Бондаренко встал из-за стола, взял номерок и направился в гардероб.

Вернувшись, он собственноручно закутал девушку в платок и заказал бутылку вина:

— Ну как? Справился я с ролью рыцаря?

— На пять с плюсом.

Феликс улыбнулся:

— А вы стали еще красивее, с тех пор как мы…

— Вы мне льстите. Годы никого не красят.

— Да ладно вам. Не так уж много времени прошло. Тогда вы были совсем еще девочкой. А сейчас — настоящая олимпийская богиня! У вас даже осанка изменилась. Помнится, раньше вы немного сутулились… как будто все время чего-то смущались.

— Годы меня выпрямили.

— Ода!

Они продолжили беседовать — легко и непринужденно, словно не было этой разлуки длиной в несколько лет. Однако минут через пять красавица извинилась и, взяв сумочку, направилась в дамскую комнату.

— Только поторопитесь. А не то я умру от скуки, — игриво сказал ей Феликс.

— Умрете. Но не от скуки, — загадочно ответила девушка и странно улыбнулась.

Феликсу стало немного не по себе от этой улыбки. Однако, будучи мужчиной многоопытным и самоуверенным, он приписал это странное замечание тем неистовым эротическим упражнениям, которые ждали его и девушку в ближайшие часы.

«Однако, та еще штучка!» — с удовольствием подумал он.

Девушка ушла. Чтобы сократить минуты ожидания, Бондаренко плеснул себе в стакан виски и залпом выпил. Внезапно у него закружилась голова, ему стало душно. Медленным, неверным движением Феликс расстегнул ворот рубашки и тряхнул головой, прогоняя навалившуюся дремоту.

— Ч-черт… И выпил вроде немного, — удивленно проговорил он. Затем замер на секунду, тупо глядя на стакан, и, покачнувшись, ткнулся лицом в стол.

Когда спустя несколько минут официантка подошла к столику осведомиться о дальнейших заказах, Феликс Савельевич был уже мертв.

На салфетке, которую он сжимал в пальцах, было написано шариковой ручкой: «Бондаренко».

Слово было перечеркнуто жирной синей линией.

12

Галя Романова так пристально прсмотрела на официантку-казашку, что та поежилась под ее взглядом.

— Хорошо, — сказала Галя. — А теперь расскажите, как выглядела эта девушка.

Официантка наморщила лоб:

— Ну как… Красивая… Молодая…

— Опишите ее внешность. Блондинка или брюнетка?

И вновь официантка погрузилась в размышления.

— Блондинка, — выдала наконец она. — Вот только… Понимаете, мне показалось, что это был парик.

Галя оторвалась от блокнота, в который записывала приметы, и спросила:

— С чего вы так решили?

— Понимаете, до того как сюда устроиться, я в Лужниках работала, париками торговала. Стольким женщинам примерять помогала, что с первого взгляда отличаю — парик это или настоящие волосы. У нее-то паричок был очень хороший. У нас такие редко появлялись. Спросом потому что не пользовались — из-за дороговизны.

— Значит, она была в парике. А что вы скажете о лице?

— Ну она была в темных очках. Вот носик хороший такой… аккуратный. И овал лица замечательный. А ростом она сантиметров на десять повыше меня будет. Прямо как манекенщица или королева красоты какая-нибудь. Вот вроде как у вас. Хотя… — Официантка пожала плечами. — Может, это из-за каблуков?

— Значит, рост у нее метр семьдесят пять — метр восемьдесят. Так? — подытожила Галина.

— Так, — кивнула официантка.

— Нос прямой, — продолжала писать Галя. — Лицо… худощавое?

— Скорее да, чем нет.

Галя Романова педантично вписала приметы в блокнот. Затем спросила:

— Какие-нибудь особые приметы можете назвать? Родинка на щеке? Шрам?

— От аппендицита? — прыснула в кулак официантка, но, натолкнувшись на суровый взгляд Романовой, согнала улыбку с губ. — Да нет, не было у нее никаких родинок. Вот разве что…

Галя прищурилась:

— Что?

— Мне показалось, что она немного близорукая. Она меню к самым глазам подносила. Вот так. — Официантка показала.

Галя вписала в блокнот: «Возможно, носит очки». Потом спросила:

— А как они общались? Как старые знакомые или как будто только что познакомились?

Официантка задумалась.

— Вы знаете, сначала мне показалось, что он ее просто клеит. А потом… Потом я вроде бы краем уха слышала, как они прошлое вспоминали. «А помните то, а помните это». Что-то в этом роде.

— Гм… — сказала Галя и задумчиво почесала авторучкой переносицу.

«На проститутку непохожа. Да и бумажник у Бондаренко остался в кармане. Значит, не кража и не ки-далово. Искать нужно среди знакомых. Причем среди тех, с кем Бондаренко давно не виделся».

— Простите, можно спросить? — робко заговорила официантка.

— Спрашивайте.

— А чем она его… отравила?

— Похоже на клофелин.

— Но ведь от него только засыпают!

Галя усмехнулась:

— А вы откуда знаете?

Официантка потупила взгляд:

— Так по телевизору часто об этом говорят. В программе «Криминал».

— Поменьше смотрите телевизор, — сказала Галя. И, смилостивившись, добавила: — А вообще, все зависит от дозы.

— Понятно, — кивнула официантка. — А как вы думаете, за что она его?

— Мало ли.

Официантка вновь кивнула:

— Это верно. У нормальной женщины есть тысяча поводов, чтобы убить мужика!

— Например?

— Например, предательство. Или подлость. Например, если он ее использовал, а потом бросил. Я бы сама за такое убила!

— Поменьше смотрите телевизор, — повторила Галя. — Ладно, мне пора. Если вспомните что-нибудь еще — звоните.

Она протянула официантке визитку и поднялась из-за стола.

13

Шагая по асфальтовой дорожке к психиатрической клинике, где проходила курс лечения Инга Лаврова, Светлана Перова перечисляла в уме список жертв, проходящих по ее делу. Список этот получался внушительным. Если все эти люди — жертвы одного и того же «мстителя», то надо признать, что «мститель» действует с большим размахом!

В комнате для свиданий было довольно уютно. Два мягких кресла, небольшой диванчик, круглый журнальный столик. На стенах — фотообои, изображающие лесной пейзаж. Под потолком — горшки с какими-то вьющимися растениями.

Когда Инга Лаврова вошла в комнату, Светлана чуть не подскочила от изумления. От пресловутой. красоты Инги почти ничего не осталось. Темные волосы ее были растрепаны, глаза стали тусклыми и словно выцвели. Лицо осунулось и побледнело. Вокруг рта пролегли две глубокие морщины. При виде этих морщин у Светланы дрогнуло сердце.

Поздоровавшись с девушкой, Светлана мягко спросила:

— Инга, как вы себя чувствует?

— А как бы вы себя чувствовали, если бы вас упекли в дурдом? — ответила девушка вопросом на вопрос.

— Скверно.

— Вот именно!

Инга нервно пригладила волосы.

— Послушайте… — начала Светлана. — Чисто по-женски я вас понимаю. Правда. Как знать, может, на вашем месте я сама бы отрезала этому козлу его хозяйство.

— Правда? — недоверчиво поинтересовалась Инга.

Светлана вспомнила бывшего начальника, бабника и алкаша Маслова, который заслал ее в Генпрокуратуру, и абсолютно искренне сказала:

— Правда. Кроме того, я понимаю, что вы действовали в состоянии аффекта. У всех бывают в жизни га-кие минуты. Я обещаю сделать всё, чтобы судьи проявили к вам снисхождение.

— Вы меня и правда понимаете! — сказала Инга. Недоверие в ее глазах сменилось доброжелательностью. — А вы можете мне помочь?

— В меру своих сил. Но для этого нужно доказать, что Лисин — подонок. И что ему за его проделки следовало отрезать… м-м… то, что вы ему отрезали.

— Как же я это докажу?

— У нас есть подозрение, что Лисин использовал девушек в своих целях. Обещал им золотые горы, а потом избавлялся от них, как от использованных вещей.

— Это правда! — горячо воскликнула Инга. — Со мной так и получилось.

— Нужны факты, иначе мы ничего не докажем, — с искренним сожалением продолжила Светлана. — Нам нужно знать всю подноготную жизни Лисина. Начиная с того — как и где вы с ним познакомились. И кто вас свел.

В глазах Инги мелькнуло подозрение.

— Если я этого не узнаю, я не смогу выстроить картину происшествия. И не смогу вам помочь, — поспешила заверить Светлана.

— А что ему будет? — спросила вдруг Инга.

— Кому? — не поняла Светлана.

— Тому, кто нас свел?

Светлана поправила очки и веско сказала:

— Ничего. Ведь он же не совершил ничего противозаконного.

— Да? Ну тогда я расскажу. Он позвонил мне и пригласил встретиться в кафе. Сказал, что знает мои проблемы и готов помочь. Я приехала. Он заказал кофе и рассказал, что у него есть приятель, который тоже нуждается в помощи. Что у него тоже не все в порядке с нервами. И что он тоже очень… одинок.

— Это он про Лисина говорил?

Инга кивнула:

— Да.

— Как его звали?

— Этого человека?

— Да.

— Иван Иваныч. Так он представился. Фамилию он не назвал, да я и не спрашивала.

— Иван Иваныч… — задумчиво повторила Светлана. — Значит, этот Иван Иваныч знал, что вы лечились в психиатрической клинике?

Инга кивнула:

— Нуда, знал. Он сказал, что у всех свои странности. И что эти странности делают людей одинокими.

— А он не объяснил, откуда про вас знает?

— Объяснил. Сказал, что у него знакомый работает в клинике, где я лежала. И что этот знакомый рассказал ему про меня.

— А вам все это не показалось подозрительным?

Инга удивленно посмотрела на Светлану:

— Нет. А что тут такого?

— Да нет, ничего. И что было дальше?

— Дальше Иван Иваныч спросил, не хочу ли-я познакомиться с его приятелем? Я сказала: почему бы и нет. Тогда он сказал: приходите в ресторан в семь часов вечера, мой приятель как раз там будет. И что его зовут Вадик Лисин. Я согласилась. Иван Иваныч предупредил, чтобы я ничего не рассказывала Вадику о нем.

— Почему?

— Как — почему? Чтобы Вадик не закомплексован. Мужчины ведь очень чутко к этому относятся. Им нравится думать, что девушки знакомятся с ними только из-за их неотразимой красоты! Если бы он узнал, что нас специально свели, он бы обиделся.

— Понятно, — кивнула Светлана. — Что было дальше?

— Дальше я пришла в ресторан и села неподалеку от Вадика. Он на меня клюнул. — Инга лучезарно улыбнулась. — Это было несложно. Если захочу, я могу соблазнить любого мужика.

— Охотно верю, — усмехнулась Светлана и, слегка порозовев, поправила очки.

— Ну вот, — продолжила Инга. — Мы познакомились. А потом начали встречаться. А чем все кончилось — вы знаете.

Некоторое время девушки сидели молча. Светлана размышляла над словами Инги, пытаясь понять — что здесь правда, а что выдумка. Инга грустно смотрела в окно. Наконец Перова спросила;

— Вы больше не виделись с Иваном Иванычем?

Инга уныло покачала головой:

— Нет. Я о нем совсем забыла. Знаете, когда женщина влюблена, она обо всем на свете забывает.

Инга вздохнула и вновь, еще более печально, посмотрела в окно. Ее тонкие, длинные пальцы нервно перебирали край больничного халата.

Светлана глянула на нее с сожалением.

— А вы сможете описать Ивана Ивановича?

Инга перевела взгляд на Светлану и наморщила свой невысокий, чистый лобик.

— Я уже плохо помню. Тем более после той дряни, которой меня здесь колют. Кстати, вы не могли бы сказать врачам, чтобы не назначали мне аминазин? Я после этих уколов теряю человеческий вид.

— Хорошо. Я поговорю с ними. Так как выглядел Иван Иваныч?

— Ну… Невысокий… Пониже меня. Вот где-то с вас ростом. Волосы вроде бы черные. Да, и еще. У него чубчик был седой. Вот прямо здесь… — Инга провела пальцем по своим волосам. — Такая белая полоска.

— А он не говорил, где работает?

Инга тряхнула головой:

— Нет. Да я и не спрашивала.

— Ясно. Ну что ж, Ийга, выздоравливайте. Если будут хорошие новости, я вам сообщу

14

Артур выглядел именно так, как Светлана себе представляла. Высокий, красивый, широкоплечий. (Правда, выглядел моложе своих семнадцати.) Не зря Кравцова положила на него глаз. А то, что он держался по-юношески неуверенно, так это только придавало ему шарма.

— Артур, я знаю, что ты бывал в гостях у Кравцовой, — сразу взяла быка за рога Светлана.

Парень неприветливо прищурился:

— Кто это вам сказал?

— Ребята слышали, как она приглашала тебя к себе.

— Ну так что? Мало ли кто кого приглашает!

В словах Артура звучал вызов. «Он сильно озлоблен, — поняла Светлана. — Наверное, считает всех взрослых лжецами и негодяями». Немного помолчав, она заговорила снова, на этот раз сильно смягчив тон:

— И еще я знаю, что случилось с Дашей. Вы ведь с ней дружите?

Артур опустил взгляд и угрюмо посмотрел на свои сжатые в кулаки кисти.

— Меня к ней не пускают, — пробурчал он.

Светлана кивнула:

— Да, я в курсе.

— Я ни в чем не виноват, — еще угрюмее проговорил Артур. И мрачно добавил: — Ни в чем.

— Я верю. — Светлана положила руку ему на плечо и повторила: — Я верю тебе, Артур. Вы оба оказались жертвами обстоятельств. Так бывает в жизни.

Он поднял взгляд и недоверчиво посмотрел на Светлану:

— Вы можете поговорить с матерью Даши? Объясните ей, что я не причинял ей зла. Ее мать… — Внезапно в его глазах вспыхнула лютая злоба. Он хрустнул суставами пальцев. — Если хотите знать, она во всем виновата! Это она заставляла Дашу ходить в студию. Почему она меня не пускает?!

Светлана вздохнула:

— Видишь ли… Мама Даши считает, что разговоры о студии могут повредить дочери. Она хочет, чтобы Даша побыстрее забыла обо всем, что с ней случилось. Она даже заявление из милиции забрала.

— Стерва, — процедил сквозь зубы Артур.

— Зря ты так. Я поговорю с Еленой Аркадьевной. Я объясню ей, что ты тут ни при чем. Ведь ты спас ее дочь. Именно тебе Даша обязана жизнью. Думаю, я смогу ее убедить.

— Вы это сделаете? — слегка недоверчиво переспросил Артур.

Светлана кивнула:

— Да. Обещаю тебе. Я уверена, что Даше пойдет на пользу встреча с тобой. Она сейчас сильно подавлена. А ты в ее глазах тот человек, который вытащил ее из этого кошмара. — Светлана поправила пальцем очки и решительно добавила: — Если понадобится, я заручусь поддержкой психологов.

— Я вам верю, — тихо сказал Артур. Помолчал и продолжил: — Что вы хотите знать?

— Это ты выкрал у Кравцовой фотографии? — прямо спросила Светлана.

Артур опустил голову и кивнул:

— Да. Только не фотографии, а диск. Это с него потом… распечатали.

— И ты разослал фотографии родителям?

Он покачал головой:

— Нет.

— Кто же это сделал?

Артур поднял взгляд и прямо посмотрел в глаза Светлане:

— Один человек. Он сказал, что его зовут… Иван Иванович. — Артур усмехнулся. — Ясно, что это вранье.

Светлана насторожилась:

— Кем он представился?

— Частным детективом. Он сказал, что Кравцова занимается черными делишками. Я ему поверил. Я не мог не поверить. Он откуда-то знал Дашу… Он вообще много знал о нашей студии.

— Как он выглядел?

— Невысокий, коренастый. Лицо такое… как у военного. И еще — седая прядь.

— Вот здесь? — Светлана провела пальцем по волосам.

Артур кивнул:

— Да. Вы его знаете?

— Нет, но кое-что о нем слышала. И о чем он тебя попросил?

— Он предложил мне выкрасть видеокассету из просмотровой комнаты. Сначала я отказался, но потом… Потом Даша захотела покончить собой. И я решил, что сделаю все, чтобы эти гады получили по заслугам!

— Ты выкрал диск из квартиры Кравцовой?

— Да. В просмотровую комнату я проникнуть не смог. Поэтому согласился встретиться у нее дома.

Противно вспоминать. Вы только Даше об этом не говорите.

Светлана пообещала не говорить. Потом спросила:

— Где вы встречались с Иваном Иванычем?

— В летнем кафе на «Петровско-Разумовской».

— Ты сказал, что он похож на военного. Чем именно?

— Голос у него властный, как будто привык командовать. Еще выправка. Да, и вот я еще вспомнил: у него были такие лапы… — Артур растопырил ладонь и повертел ею в воздухе. — Такими только шеи душманам скручивать. Большие и мощные, как клешни! Если я его увижу — сразу вспомню.

— Хорошо. — Светлана закрыла блокнот. — Ты очень наблюдательный парень.,

— Вы точно с Дашиной матерью насчет меня поговорите?

Светлана поправила пальцем очки и сказала:

— Разумеется. Я ведь обещала.

15

Утром следующего дня Александр Борисович Турецкий проснулся раньше обычного. В последнее время из-за навалившейся административно-бумажной работы он плохо спал. К тому же не давало покоя «дело Графа Монте-Кристо». Кто же этот «неуловимый мститель»? И какого черта ему сделал генерал-лейтенант Мамотюк?

По поводу убийства генерала Турецкого терзали чуть ли не каждый день. Он уже устал объяснять, что дело это сложное, включающее в себя огромное количество фигурантов. И что Мамотюк — лишь одна из жертв в этом длинном списке. Однако, как и следовало ожидать, генпрокурора такое объяснение не устроило. Он требовал ускорить поиски преступников.

«Головой отвечаете!» — такова была его последняя реплика во вчерашнем телефонном разговоре.

Стараясь не разбудить жену, Турецкий тихо встал с кровати, нашарил ногами тапки и поплелся на кухню — выкурить свою первую утреннюю сигарету и запить ее чашкой крепкого кофе.

Пока турка стояла на плите, Александр Борисович подошел к окну и, дымя сигаретой, выглянул во двор. Во дворе было пусто, за исключением почтальонши, которая как раз «припарковала» свою тележку рядом с подъездом Турецкого.

— И так каждое утро. Вот уж воистину собачья работа, — резюмировал Александр Борисович и отошел от окна.

Глотая горький кофе, Турецкий стал размышлять.

Итак, основной подозреваемый некто Иван Иванович. Имя, конечно, липовое, но проверить все равно стоит (Турецкий уже отдал нужное распоряжение). Мужчина лет сорока, темноволосый, среднего роста, широкоплечий. Особые приметы — седая прядь в волосах и еще руки: большие, как клешни.

Александр Борисович вздохнул: по таким приметам можно каждого второго работягу брать.

Что у нас есть еще? Ничего. Хотя… стоп! Глаза Турецкого блеснули. Сводя Ингу Лаврову с дизайнером Лисиным, «мститель» наверняка знал, что у нее не все в порядке с головой. Он знал о ее кровавых наклонностях (она ведь уже пыталась оттяпать «агрегат» своему бывшему любовнику). Знал он и то, что Инга дьявольски ревнива. Нет никаких сомнений, что «мститель» был знаком и с ее историей болезни, и с заведенными на нее уголовными делами. Значит, наш таинственный Иван Иваныч (или как там его?) имел доступ к закрытой информации!

Нужно локализовать поиск: искать Ивана Ивановича либо среди медицинского и обслуживающего персонала психиатрической клиники, в которой лежала Лаврова, либо… Либо среди сотрудников милиции!

— Век живи, а все равно дураком помрешь, — с досадой проговорил Александр Борисович и поскреб чайной ложкой небритую щеку.

Итак, если наш убийца имеет отношение к правоохранительным органам, тогда легко объяснить и исчезновение гильзы с места убийства режиссера Хано-ва. Нужно срочно установить, кто из сотрудников МВД присутствовал при осмотре. Хотя, конечно, это не доказательство. Убийца мог подобрать гильзу сразу после выстрела. И все-таки попробовать стоит.

Идем дальше. Что у нас есть еще?

Турецкий глубоко задумался и вдруг припомнил, что один из получателей пресловутого коричневого конверта — отец четырнадцатилетней девочки — вынул конверт утром, по пути на работу. А еще вечером, по его же собственному утверждению, почтовый ящик был пуст. Притом что вернулся он домой поздно — около полуночи (задержался на работе по случаю празднования юбилея начальника).

Значит, таинственный мститель опустил конверт в ящик либо ночью, либо рано утром. Если ночью, то… из этого ничего не следовало. А вот если утром…

— Гм… — сказал Турецкий, рассеянно посмотрел в окно и одним большим глотком допил кофе.

На месте он был через двадцать минут. Пробок на дороге по случаю раннего часа еще не было. Турецкий выбрался из машины, достал сигареты и стал ждать.

Вскоре из одного из подъездов вышла почтальонша — полная женщина в синей куртке.

— Простите! Можно вас на минуту? — окликнул ее Александр Борисович.

Почтальонша посмотрела по сторонам, не веря, что окликают именно ее. Но Турецкий махнул ей рукой и приветливо улыбнулся. Почтальонша, недоумевая, подошла.

— Простите, что мешаю вам работать. Меня зовут Александр Борисович Турецкий. Я старший следователь Генпрокуратуры. Можно задать вам пару вопросов?

— У меня еще три дома, — сказала почтальонша.

— Ничего. Я не отниму у вас много времени. Скажите, а кто разносил почту двадцать седьмого апреля?

— Двадцать седьмого? — Почтальонша зашевелила губами, отсчитывая дни. Затем сказала: — Я и разносила. А что?

— Это было утром?

— А как же. Вот примерно в это время или на полчаса пораньше. А что?

— Вы никого не встретили во втором подъезде? Или рядом с подъездом? Может, там кто-нибудь стоял и курил?

— Во втором-то? — Почтальонша обернулась и посмотрела на подъезд. — М-м… Точно, был! — Она перевела удивленный взгляд на Турецкого. — А вы-то откуда про то прознали? Вас я вроде тут не видела.

— Кого вы встретили? — быстро спросил Турецкий, не отвечая на ее вопрос.

— Парня. Молодого. Когда я из подъезда выходила, он попросил не закрывать дверь. Я уже к другому подъезду пошла, но потом увидела одну квитанцию — забыла опустить ее в ящик. Ну, ясное дело, пришлось вернуться. Так вот. Как только я в подъезд вошла, паренек этот от почтовых ящиков отошел. Мне показалось, что он что-то туда бросил. Не то газету, не то журнал. Помню, я еще его спросила: чего он, мол, тут делает? А он мне: ничего. Сунул руки в карманы и пошел.

— Это все?

Почтальонша кивнула:

— Да. — Затем ее маленькие глазки блеснули любопытством и она спросила: — А что? Никак, преступник был паренек-то этот?

— Простите, что досаждаю вам вопросами, но… если бы вы его увидели — смогли бы опознать?

— А то как же. Нешто я беспамятливая? Я этого типа хорошо разглядела.

— Скажите, а у него не было седой пряди в волосах?

Почтальонша задумалась, затем тряхнула головой:

— Нет. Он молодой был. Откуда там взяться седине? Лет двадцать пять ему, не больше. Волосы длинные и в хвост стянуты. Высокий такой, худой. Лицо симпатичное. Нос тонкий, как у девушки, а глаза — синющие, как небо летом. Да, и еще шепелявил он немного. Помните, как Кирпич в «Место встречи…»? Вот примерно так же, только чуток поменьше. Как будто кончик языка прикусил.

— Это вы все за минуту разглядели? — удивился Турецкий наблюдательности почтальонши.

— А чего там разглядывать? Я ведь не слепая. Увидела — и запомнила.

— Вы уверены, что описываете его правильно?

— Как в том, что ваша фамилия Турецкий, а зовут Александр Борисович. Я правильно запомнила?

— Да, все верно. Кстати, как ваши имя-фамилия? Это чтоб я мог вас найти, если понадобится.

— Терентьева я. Лидия Петровна.

— Спасибо вам, Лидия Петровна!

— Да не за что.

Расставшись с памятливой почтальоншей, Турецкий позвонил Свете Перовой.

— Алло, Светлана?

— Да, Александр Борисович. Доброе утро. — Голос у Перовой был сонный.

— Доброе, — ответил Турецкий. — Ты как там, в порядке?

— В полном. А что?

— Есть работа. Нужно прошерстить окружение наших фигурантов и попробовать отыскать одного парня. Не факт, что найдешь, но, как говорится, попытка — не пытка. Приметы у него уж больно примечательные. У тебя ручка под рукой?

— Да. Диктуйте, я записываю…

16

Весь следующий день Светлана Перова носилась по городу, встречаясь и беседуя с теми, кто мог опознать по описаниям парня, о котором рассказала Турецкому почтальонша. Ухача улыбнулась ей к вечеру.

— Говорите, синие глаза и конский хвост? — Один из друзей покойного режиссера Ханова задумался. — И при этом слегка шепелявит? — раздумчиво переспросил он. — Что-то знакомое. Что-то очень знакомое… Постойте. Да ведь в труппе у Ханова был такой парень! Ну да! Высокий и с длинными волосами. У него еще прозвище было такое забавное… Синеглазка — так, кажется.

— Вы уверены?

— На все сто! Я, помню, как-то спросил Витьку: а чего это, мол, у тебя Полоний пришепетывает? А он мне: зато посмотри, как играет! Живет на сцене!

— Значит, этот ваш Синеглазка играл Полония в «Гамлете»?

— Нуда. Вот только имени я его не помню.

— Что ж, спасибо вам огромное!

— Обращайтесь еще, всегда рад помочь.

Узнать имя актера по прозвищу Синеглазка было, что называется, делом техники. Уже через сорок минут Светлана знала, что шепелявого Полония зовут Павел Маратович Алмазов. Она немедленно позвонила Турецкому и обо всем доложила. Александр Борисович попросил Светлану подождать полчаса и тут же позвонил Вячеславу Ивановичу Грязнову с просьбой пробить это имя по базе данных МВД.

Через полчаса он перезвонил. Звонок застал Перову в кафе.

— Слушай меня внимательно, — сказал Турецкий. — Павел Алмазов привлекался четыре года назад по статье хулиганство. Дебоширил, ругался матом, а под занавес разбомбил коммерческий ларек.

— Как — разбомбил? — не поняла Светлана.

— Руками. Выбил стекла, сломал дверь. Набедокурил по полной программе.

— Но зачем? — удивилась Светлана.

— Выпить хотел, а денег не было. Так, по крайней мере, написано в протоколе.

— И чем все кончилось?

— Да ничем. Через несколько дней хозяйка киоска забрала своё заявление — и дело закрыли. Вот так-то.

Светлана хмыкнула:

— Интересное кино.

— И не говори. Хотелось бы поскорее посмотреть на этого «синеглазого дебошира». Уж больно интересная личность.

— Это легко устроить, — сказала Светлана.

— Правда?

— Угу. Я не теряла время зря и кое-что узнала. Павел Алмазов до сих пор играет в народном театре. Через час у них спектакль. «Виндзорские насмешницы» Шекспира.

— Что ты говоришь! И кого же играет наш синеглазый мальчик? Уж не Фальстафа ли?

— Вы будете смеяться, но именно Фальстафа!

— Не думал, что Фальстаф был худым и долговязым красавчиком. А вообще, ты знаешь, давненько я не бывал в театре.

— Удивительное совпадение. Я тоже.

— Значит, согласишься составить мне компанию?

— Если ваша жена не приревнует, — улыбнулась Светлана.

Турецкий засмеялся:

— А мы ей не скажем! Ну так как?

— В таком случае я согласна. Правда, еще не факт, что мы туда попадем. Я слышала, спектакль идете аншлагами.

— Не волнуйся. Уж как-нибудь просочимся.

На сцене рослый толстяк Фальстаф проткнул шпагой воображаемого противника и громогласно заявил:

— А ну его ко всем дьяволам, этого жалкого, бедного рогоносца! Я с ним незнаком. Впрочем, я ошибся, назвав его бедным. У этого ревнивого рогатого подлеца, говорят, уйма денег. Потому-то его жена мне так и понравилась. Она будет тем ключом, который откроет передо мной сундук этого подлого ревнивца.

— А вам бы не мешало знать его в лицо, сэр Джон, — заметил собеседник Фальстафа. — Хотя бы для того, чтобы избежать неприятной Встречи с ним…

— Очень я боюсь этого лавочника, торгующего соленым маслом! — Фальстаф вновь рассек шпагой воздух. — Он сойдет с ума от одного моего взгляда! Моя шпага засверкает как метеор над его рогатой башкой и приведет его в трепет! Ты можешь мне поверить, дорогой Брук, я поставлю этого мужика на колени, а ты будешь лежать в постели с его женой!

Фальстаф вложил шпагу в ножны. Затем повернулся к собеседнику и небрежно бросил:

— Приходи ко мне сегодня вечером, приятель. Форд — негодяй, а я еще один титул ему прибавлю: ты узнаешь, что он не только негодяй, но и рогоносец!

Тут толстяк повернулся и с гордо-независимым видом ушел за кулисы.

Турецкий наклонился к Перовой и зашептал:

— А убедительно играет, правда? И шепелявость почти не заметна.

— Да, очень талантливо, — согласилась Светлана. — И сколько экспрессии!

— Молодые люди, нельзя ли потише? — ' сердито зашептала на них соседка по ряду.

Турецкий поднес к губам палец, и Светлана с улыбкой кивнула.

17

Дождавшись конца спектакля, сыщики отправились за кулисы. По пути рослый парень с бейджиком «охрана» попытался встать у них на пути, но Турецкий махнул у него перед глазами раскрытым удостоверением, и парень, стушевавшись, отступил.

Гримерок, как и полагается, было несколько. Александр Борисович осведомился у проходившего мимо сэра Хыо Эванса, где здесь гримерка Фальстафа, получил ответ и направился к нужной двери. Светлана двинулась за ним, но Александр Борисович ее остановил:

— Свет, дай мне десять минут, хорошо?

— Хотите присвоить все лавры себе? — насмешливо спросила Перова.

— Хочу выпить с сэром Фальстафом хереса на брудершафт, — отшутился Турецкий. — И побеседовать с ним по-мужски, как и подобает благородным джентльменам.

— Только не особо увлекайтесь, — заметила Светлана и села на диванчик.

Турецкий постучал в дверь.

— Открыто! — услышал он в ответ.

Актер Алмазов успел снять парик и накладную бороду, а также достать подушку из-под камзола, из-за чего уменьшился втолщиневдва разаи помолодел лет на десять.

Он сидел перед зеркалом и стирал с лица грим тампоном, смоченным в специальном растворе.

— Здравствуйте, Павел Маратович! — поприветствовал его Турецкий.

— Э-э… — Продолжая орудовать тампоном, Алмазов бросил на гостя косой взгляд. — Здравствуйте.

Надо сказать, что шепелявил он совсем чуть-чуть.

— Позвольте вам сказать, вы замечательно играли!

— Правда? — Алмазов самодовольно усмехнулся. — Мне тоже кажется, что я сегодня был в ударе. А вы, простите, кто?

— Поклонник вашего таланта. И не только актерского.

Тампон замер в руке актера.

— Что-то я не понял.

— Сейчас поясню.

Александр Борисович подошел к столику и поднес к глазам Алмазова удостоверение.

Тот внимательно прочел. Турецкий заметил, как дрогнули у него губы.

— Следователь? — переспросил актер упавшим голосом.

— Старший следователь. По особо важным делам.

Алмазов выдавил улыбку:

— Какое же особо важное дело привело вас сюда?

— Вы разрешите мне присесть?

— Валяйте, — пожал плечами хозяин гримерки.

Турецкий сел на стул. Поскольку он ничего не говорил, Алмазов продолжил машинально протирать лицо тампоном. Александр Борисович по-прежнему молчал, задумчиво наблюдая за тем, как актер смывает грим. Немая сцена продолжалась с полминуты. Наконец Алмазов не выдержал: он швырнул тампон на столик и, резко крутанувшись на своем вертящемся кресле, повернулся к Турецкому лицом.

— Ну! — громко сказал он. — И что вам от меня нужно?

— Признание, — спокойно ответил Александр Борисович.

Актер удивленно открыл рот.

— Признание в чем?

— Для начала в том, что утром двадцать седьмого апреля сего года вы бросили конверт с фотографиями в почтовый ящик господина Копылова.

— Что еще за выдумки? — нахмурился Алмазов. — Я что, похож на почтальона?

— В том-то и дело, что не очень. Поэтому настоящего почтальона — Лидию Петровну Терентьеву — и насторожили ваши действия.

— Не знаю я никакую…

— Молчать, — жестко произнес Турецкий, нахмурив брови. — Я еще не закончил. Лидия Петровна прекрасно запомнила и вас, и номер ящика, в который вы бросили конверт. Она опознала вас по вашей фотографии. Опознание было официальным, свидетельством чему имеется следственный протокол под номером восемь.

При слове «протокол» актер поежился, что не ускользнуло от внимательных глаз Турецкого.

— Этот протокол развязывает нам руки, — резко сказал он. — Свидетельство Терентьевой примет к рассмотрению любой суд. И уж тем более суд присяжных, на который вы, должно быть, рассчитываете.

— Что-то я ничего не понимаю, — пробормотал Алмазов. — Какой суд?

— Российский! — все так же резко ответил Александр Борисович. — Можете считать, что ваша вина уже доказана. А что я сижу тут и пытаюсь беседовать с вами по-человечески — это только из уважения к. ва-шему таланту, который вам придется зарыть в цементный пол камеры лет этак на пятнадцать.

Турецкий небрежным движением достал из кармана пачку сигарет. Алмазов почти с испугом следил за его действиями. Парень был совершенно сбит с толку.

— Вам когда-нибудь приходилось играть женские роли? — поинтересовался Турецкий, закуривая.

— Еще н-нет.

— Ничего страшного, в камере наверстаете. Там вам создадут для этого все условия.

Лицо Алмазова стало мертвенно бледным.

— Итак, я слушаю, — не давая ему опомниться, повысил голос Александр Борисович. — Кто приказал вам бросить конверт в ящик Копылова?

— Н-никто. Я сам… Сам бросил.

— Для чего?

— Я хотел, чтобы он… чтобы они… Я хотел наказать мерзавцев, которые наживаются на детях.

Турецкий холодно усмехнулся:

— Ну разумеется. Чтобы они «сошли с ума» от одного вашего взгляда. Чтобы ваша «шпага засверкала, как метеор» над их головами. Так, что ли? Оставьте эту чушь для сцены, Алмазов! Вы не Фальстаф, ая не Брук. Быстро говорите — чье поручение вы выполняли?!

Последний вопрос Турецкий почти прокричал — холодно, с клокочущей злобой в голосе. Алмазов совсем обомлел. По его лицу потек пот. На глазах заблестели слезы.

— Почему вы на меня кричите? — дрожащим голосом спросил Алмазов. — Вы… не имеете права так со мной разговаривать.

— Имею. Я представитель власти. А вы преступник.

— Я не…

— Кто поручил вам бросить конверт в почтовый ящик? Ну?

На мгновение бледное лицо актера оцепенело. Затем к щекам его прилила кровь — и он раздвинул губы в усмешке.

— Вы не имеете права со мной так разговаривать, — повторил он, на этот раз абсолютно спокойным голосом.

— Я говорю так с вами, потому что желаю вам добра, — спокойно парировал Александр Борисович. — Я хочу вам помочь, понимаете? Но для этого мне нужно, чтобы и вы мне немного помогли. Итак, кто этот человек? Назовите его имя, и я оставлю вас в покое.

Актер закрыл лицо ладонями и сидел так несколько секунд. Потом отнял ладони от бледного лица и сказал:

— Я сам все это придумал. И сам осуществил. Я украл фотографии из студии. Больше я ничего вам не скажу!

Некоторое время Турецкий молча смотрел на Алмазова, потом вздохнул и сказал:

— Одевайтесь. Я задерживаю вас по подозрению в убийстве.

Алмазов воспринял эти слова стоически. Казалось, слово «убийство» не произвело на него абсолютно никакого эффекта.

— Вы позволите мне переодеться? — с удивительным спокойствием спросил он.

— Да, конечно, — кивнул Александр Борисович. Затем внимательно оглядел гримерку и добавил: — Я даже выйду, чтобы вам не мешать.

— Ну что там? — спросила Светлана, когда Турецкий вышел.

Александр Борисович махнул рукой:

— Пришлось самому сыграть небольшую роль.

— И как?

— Не очень. Хотя я чувствовал, что был близок к успеху.

— То есть?

— Видишь ли, я сразу — по тому, каким тоном он говорил, по его ужимкам — понял, что человек он слабый и пугливый. И все-таки недооценил его.

— А вы, однако, психолог, — улыбнулась Светлана.

— Какой там, к черту, психолог, — досадливо дернул щекой Турецкий. Потом усмехнулся: — Хотя поработаешь с мое — тоже станешь Фрейдом… Черт, зажигалку в гримерке оставил. У тебя есть зажигалка?

— Да. Вот.

Светлана достала зажигалку и дала Турецкому прикурить.

— Этот парень работал на кого-то, — сказал, махая дымящейся сигаретой, Турецкий. — На человека с сильной волей, которого он сам безмерно уважает. И раз он сейчас не раскололся — после прессинга, который я ему устроил, — то уже не расколется никогда. Попомни мои слова.

— Что же мы будем делать?

— Нужно узнать всю подноготную нашего синеглазого Фальстафа. Семья, друзья, деловые связи… Все. Вряд ли он убил Ханова, но вполне мог послужить наводчиком. Нужно тщательнее покопаться в том старом деле, по которому он привлекался. Непохож он на человека, способного разгромить коммерческий ларек.

— А может, вы его не раскусили? Может, он просто косит под слабака? Он ведь все-таки актер.

Турецкий хотел возразить, но неожиданно смирился. Лишь пожал плечами и заметил:

— Все может быть. Как там у Державина?.. «Но те-мен, мрачен сердца свиток. В нем скрыты наших чувств черты».

— О! А вы еще и поэзией увлекаетесь?

— Я, Света, увлекаюсь жизнью. А в жизни всякое бывает. Поэтому, если я однажды начну цитировать Коран или Аллу Пугачеву, ты сильно не удивляйся.

— Как скажете, — улыбнулась в ответ Перова.

Александр Борисович затушил сигарету о край урны и посмотрел на часы:

— Что-то наш дорогой Фальстаф долго не выходит.

— Да. Пора бы ему переодеться.

— Пойду гляну, чем он там занимается.

Александр Борисович подошел к двери гримерки и постучал. Ответа не последовало. Турецкий удивленно глянул на Перову. Она пожала плечами. Александр Борисович толкнул дверь и вошел. Едва фанерная дверь захлопнулась у него за спиной, как он почувствовал, как что-то твердое ткнулось ему в висок. А негромкий, шепелявый голос произнес:

— Тихо, Турецкий. Двинетесь — убью.

18

— Ну и что все это значит? — поинтересовался Александр Борисович.

— Я больше не сяду на нары, — прошепелявил Алмазов. — С меня хватит и той недели. Четыре года назад.

— Это когда вас упекли за хулиганство?

— За хулиганство, которое я не совершал! — резко сказал актер.

Турецкий попробовал повернуться к нему лицом, но ствол пистолета больно врезался ему в висок, и он поморщился:

— Осторожнее с этой штукой. Не дай бог, выстрелит. Хотя она наверняка не настоящая. Ведь вы актер, а не киллер.

— Не волнуйтесь, настоящая!

— Между прочим, четыре года назад вас освободили. Ошибку исправили.

Алмазов усмехнулся:

— Думаете, я не знаю, как вы там свои делишки обделываете? Сначала шьете невиновному человеку преступление, которое он не совершал. А потом требуете от него все что пожелаете.

— И кто же так ужасно с вами обошелся?

— Сами знаете кто. Теперь он в аду. Жарится на медленном огне. Жаль, что не могу посмотреть на это собственными глазами.

— Если не опустите пистолет, у вас будет такой шанс.

Актер прищурил синие глаза:

— Угрожаете?

Александр Борисович тихонько покачал головой:

— Нет, предупреждаю. Ладно, Алмазов. Хватит играть, мы с вами не на сцене. Опустите ствол, и даю вам слово, что это останется между нами.

— Дырка у вас в голове останется, вот что! В общем, так. Сейчас мы с вами пойдем к вашей машине. Вы — впереди, я — сзади. У меня в руке будет пистолет. Если что-то пойдет не так, я выстрелю не задумываясь. Вам ясно?

— Ясно. А если промахнетесь?

— Не промахнусь. Я занимался стрельбой и имею спортивный разряд.

— Правда? — Александр Борисович вздохнул. — В таком случае я действительно влип. Могу я узнать, куда мы поедем? Так сказать, маршрут нашего путешествия.

— Поедем туда, куда я скажу. А теперь — к выходу! И не играйте со мной, Турецкий.

— С вами поиграешь, — пробурчал Александр Борисович и медленно повернулся лицом к двери.

Они вышли из гримерки гуськом. Сначала Турецкий, потом Алмазов.

У двери остановились. Актер огляделся — коридор был пуст.

— Пошли на улицу, — приказал Алмазов.

Они двинулись к выходу.

— Кстати, раз уж вы так усугубили свое положение… — начал Турецкий, — может, признаетесь в том, что убили режиссера Ханова?

— Перебьетесь!

— Вы же все равно сожгли за собой мосты. К тому же теперь я знаю, что вы отличный стрелок. И что владеете искусством грима. Улики против вас.

Турецкий обернулся, но актер грубо ткнул его пистолетом в спину:

— Топайте и не оглядывайтесь.

— Какой вы грубый, — «обиделся» Турецкий. — Скажите, мистер Фальстаф, а генерала Мамотюка убили тоже вы? Постойте-постойте… Уж не его ли люди засадили вас тогда в изолятор?

— Помалкивайте!

Продолжая шагать к выходу, Александр Борисович кивнул:

— Похоже, что я попал в точку. Вот вам и мотив. Вы здорово вляпались, сэр Джон!

Они дошли до двери, ведущей на улицу.

— Открывайте, — приказал Алмазов. — Только спокойно.

Александр Борисович открыл дверь и вышел на свежий воздух.

— Только, ради бога, осторожнее! — странно сказал он. — И не повреди голову.

— К стоянке! — рявкнул Алмазов.

Александр Борисович сделал пару шагов по направлению к стоянке, и в этот момент за его спиной послышался звук глухого удара и вслед за тем — чей-то негромкий стон. Турецкий обернулся, и как раз вовремя, чтобы подхватить на руки потерявшего сознание актера.

— Здорово ты его, — сказал Турецкий, сидя на корточках и разглядывая поврежденную голову Алмазова. — Я же просил — не повреди голову. Похоже, у него сотрясение.

Алмазов застонал и приоткрыл глаза.

— Это был единственный шанс быстро его отключить, — упрямо ответила Перова, глядя на актера. — Иначе он мог выстрелить.

— Кстати, ты проверила его ствол?

— Нет.

Турецкий поднял с земли пистолет актера и внимательно осмотрел.

— Так я и думал, — досадливо сказал он. — Игрушка. Часть реквизита.

— Если б знала, пнула бы его по заднице, — сердито сказала Светлана.

— Ничего. Похоже, он уже пришел в себя. Павел Маратович, вы как?

— Но… нормально. — Алмазов приподнялся на локте и поморщился. — Голова… болит…

— Это пройдет, — утешил его Александр Борисович. — Но вы тоже хороши. Какого черта вам понадобилось изображать из себя Рэмбо? Неужели вы и правда хотели сбежать?

— Да.

— Странный вы народ — актеры, — резюмировал Турецкий. — Сами идти сможете?

— Смогу.

Турецкий помог незадачливому актеру подняться с земли, поддерживая его под локоть.

19

Константин Сергеевич Чернов, бывший владелец кастингового агентства «Шарм», а ныне заключенный следственного изолятора, смущенно огляделся. В камере находилось еще пять мужиков с рожами уголовников.

«Вот уроды, — подумал Чернов. — Явные рецидивисты».

Один из заключенных подошел к кровати Чернова и присел рядом. Это был худой и жилистый, как высохший лист, человек с морщинистой физиономией орангутанга.

— Слышь, брателла, за что тебя? — хрипло поинтересовался «орангутанг».

— Да так, — нехотя ответил Чернов. — Тачку ворованную купил, а теперь все на меня валят.

— Бывает. Сигареты есть?

Константин Сергеевич покачал головой:

— Нет. Бросил.

— Зачем? Чтобы в гробу здоровым и красивым лежать? — Арестант хрипло рассмеялся, словно пес залаял.

Чернов улыбнулся, а про'себя подумал: «Урка чертов. Я уйду а ты сдохнешь здесь и плесенью покроешься».

— Чалился раньше? — поинтересовался «орангутанг».

— Что? — не понял Чернов.

— Я грю: это у тебя первая ходка?

— В смысле — сидел ли я раньше? — Чернов покачал головой. — Нет, не сидел. — Чернов знал, что. в местах, подобных этому, ценят криминальные знакомства, поэтому, приосанившись, добавил: — Но у меня много друзей, которые сидели.

«Орангутанг» сложил узкий лоб гармошкой:

— Да ну? И кто же это, например?

Константин Сергеевич припомнил кличку одного из сотрудников охраны «Шарма», которого он долго не хотел принимать на работу из-за судимостей, но потом принял с пониженным окладом, и сказал:

— Гоша Посадский. Слыхал про такого?

— Посадский?

«Орангутанг» обернулся и посмотрел на тучного мужчину в спортивном костюме, лежащего на соседней кровати. Тот зевнул и лениво кивнул головой. «Орангутанг» вновь повернулся к Константину Сергеевичу:

— Верно, есть такой. Только, говорят, он соскочил. В офисе теперь работает.

— Да, — кивнул Чернов. — У меня. Я его на работу и взял. По дружбе.

Морщинистая рожа «орангутанга» замаслилась.

— О! — ухмыльнулся он. — Так ты у нас богатый? Чем владеешь?

«Зря я это сказал», — досадливо подумал Чернов. Но исправлять ситуацию было уже поздно.

— Да так — небрежно ответил он. — Небольшая фирма. Продаем косметику и лекарства.

— И хорошие башли зарабатываешь? — продолжил любопытствовать собеседник.

— Когда как.

— Ну, например, сколько?

Чернов пожал плечами:

— Ну., точно даже и не скажу..

— А точно и не надо. Давай приблизительно. Да не менжуйся ты, тут все свои!

— Ну… — вновь замычал Константин Сергеевич. — Иногда двадцать тысяч. Иногда меньше.

— Это что — долларов, что ли?

— Да.

— В месяц?

— Э-э… Да. А что?

«Орангутанг» вновь повернулся к тучному человеку в спортивном костюме:

— Слышь, Батя, сколько на аспирине и креме от геморроя зарабатывать можно!

— Можно и больше, — пробасил тот, почесывая толстый живот, обтянутый белой футболкой. — Если умеючи.

— В последнее время дела не очень, — поспешно добавил Константин Сергеевич. — С лицензированием проблемы. И вообще..!

— Да ладно, не оправдывайся, — «успокоил» его «орангутанг». — Мне, сколько ты за месяц зарабатываешь, на один поход в кабак не хватит. По ходу ты здесь самый нищий!

Он оглянулся, ища поддержки у арестантов. Те вяло засмеялись.

Чернов тоже улыбнулся. «Орангутанг» тут же перестал смеяться и вдруг неожиданно резко спросил:

— Че ты скалишься, фраер?

Улыбку как ветром сдуло с дородного лица Константина Сергеевича.

— Я?

— Че скалишься, спрашиваю? Я че, на клоуна похож?

— Нет. Просто я… Извини, если обидел.

«Орангутанг» уставился на Чернова мертвым, немигающим взглядом. Потом вдруг оттаял и, щербато улыбнувшись, сказал:

— Да ладно, брателла, не менжуйся. Это я типа пошутил. Че, не смешно разве получилось?

На этот раз Константин Сергеевич поостерегся улыбаться. Он лишь дернул уголком губ — чуть-чуть, едва заметно — и сказал:

— Нормально.

Затем поерзал упитанным задом на нарах и демонстративно зевнул.

— Спать хочешь? — осведомился арестант.

Чернов кивнул:

— Да. Ночь была тяжелой.

— Ну вздремни. У нас это не запрещено.

К облегчению Чернова, «орангутанг» поднялся с кровати. «Слава богу», — подумал Константин Сергеевич и прилец опустив большую голову на плоскую подушку.

От пережитых задень волнений на него навалилась усталость, и вскоре он крепко заснул.

Проснулся Чернов от хриплого шепота. Шепот этот звучал совсем рядом, почти в голове у Константина Сергеевича, обжигая ему правое ухо:

— Проснись, фраерок! Слышь! Просни-ись!

Чернов открыл глаза и чуть не вскрикнул от боли.

Руки ему держали двое заключенных. А третий, тот самый тощий «орангутанг», склонившийся над ним, зажал ему ладонью рот. «Орангутанг» усмехнулся, ощерив щербатые, желтые зубы:

— Малява на тебя пришла, фраерок.

Константин Сергеевич дернулся, но руки были крепко прижаты к постели.

— Хорошо ты нам про аспирин и крем пел, сука, — хрипло продолжил «орангутанг». — Асам, пока мы тут на нарах чалимся, детишек пялил. И другим извращенцам продавал. Педофил вонючий. Хорек, юля.

Сердце у Чернова испуганно забилось. Он вновь попытался высвободиться, но вновь безуспешно.

— Тихо, — прохрипел «орангутанг», обдав лицо Чернова гнилой вонью. — Тихо, сучонок. А то порежу — больно будет.

Чернов замер.

— Ты в Христа веришь?

Чернов кивнул.

— Тогда молись, — сказал «орангутанг».

«Это конец, — пронеслось в голове Чернова. — Нет! Они не посмеют!»

— Ну как? — спросил «орангутанг». — Помолился?

Чернов закрутил головой.

— Твои проблемы. Умри, сука. — «Орангутанг» набросил ему на лицо подушку.

Тело Чернова выгнулось дугой. Он задергался с бешеной силой как сумасшедший. Но уголовники крепко прижимали его к кровати. Вскоре Чернов затих.

«Орангутанг» для верности выждал еще полминуты, затем убрал подушку с лица Константина Сергеевича.

— Чалый, неси удавку, — приказал он одному из подручных. — Будем делать самоубийство.

Пока Чалый доставал удавку, «орангутанг» посмотрел в лицо Чернову и проговорил без всякого сожаления:

— Кончился, падла. Надо бы руки помыть после этой мрази.

— Жаль, что без боли кончился, — сказал один из подручных. — Надо был о заточку ему в живот засадить. Чтоб подергался подольше.

— Ага, — усмехнулся «орангутанг». — Чтобы на его свинячий визг менты сбежались?

— Да, ты прав. Но все равно жаль.

20

Саше Брискиной было двадцать два года. Пару лет назад она возвращалась с подружками из кинотеатра. Фильм, который они смотрели, назывался «Сердцеедки», и повествовалось в нем о радужной судьбе двух аферисток, мамы и дочки, которые потрошили бумажники миллионеров на солнечном побережье Майами. Л\ тут одна из подружек возьми да и скажи Саше:

— Шурка, какого рожна ты высиживаешь в Томске, я не понимаю. С твоей внешностью нужно миллионеров на Багамах цеплять!

— Вот-вот, — подтвердила вторая. — Это мы с нашими «метр шестьдесят в кепке» на фабрике должны работать. У тебя одни ноги длинней, чем мы обе, вместе взятые!

— И что мне с этих ног? — фыркнула Саша Брискина. — В аренду их, что ли, сдавать?

— При чем тут аренда? Ты посмотри, как мужики на твои ноги пялятся! Этими ногами, подруга, ты можешь заработать за один день больше, чем мы за всю нашу жизнь.

— Может, и способ подскажешь? — усмехнулась в ответ Саша.,

— Запросто! Поезжай в Москву и поступи в какую-нибудь школу, где моделей готовят. Есть же в Москве такие школы?

— Не знаю. Должны быть.

— Ну вот и отправляйся! Года не пройдет, как найдешь себе какого-нибудь мужика с толстым бумажником. Будешь на собственном «мерседесе» кататься и нас с Валькой добрым словом поминать. А потом и нам, грешным, по миллионеру подыщешь.

Саша засмеялась:

— Я бы не прочь. Но куда я там сунусь одна? Да и жить мне там негде.

— С этим проблем не будет, — возразила подружка. — У меня тетка в Москве живет. Она одинокая и гостей обожает. Она с тебя и денег не возьмет — вот увидишь. Я ей сегодня же позвоню.

После того разговора не прошлой месяца, как Саша оказалась в Москве.

Первое время пришлось туго. Тетка у подружки оказалась хорошей, доброй женщиной. Денег она с Саши не брала, но жить «за просто так» Саше Брискиной было стыдно. Она устроилась официанткой в кафе и с каждой зарплаты покупала тете Алле целую сумку всякой провизии — мясо, рыбу, консервы, колбасу, конфеты.

Через три месяца Саша Брискина пришла на очередной кастинг — в агентство «Шарм». И на этот раз удача улыбнулась ей. Вечером того же дня руководитель агентства Константин Сергеевич Чернов пригласил Сашу на ужин в ресторан. А еще через три дня устроил ее за свой счет в модельную школу.

— Насчет денег не парься, — просто сказал он.

— Да, но…

— Потом отработаешь, — отшутился он. Посмотрел с улыбкой на ее высокую грудь, красивые плечи и добавил: — Когда станешь звездой.

С того памятного вечера много воды утекло. Звездой Саша Брискина так и не стала. Один раз ей повезло, она заняла второе место на конкурсе красоты «Мисс Славянка». Но ради серебряной короны ей пришлось пройти через такой стыд, что вновь повторить этот путь она бы ни за что не решилась.

Одно дело — быть любовницей Чернова (он был приятен ей как мужчина и хорошо к ней относился, — разумеется, до тех пор, пока она ему не надоела) и совсем другое — ложиться в постель с каким-нибудь жирным ублюдком, ради того чтобы пройти в полуфинал. Одним словом, это было ужасно.

Полгода Саша Брискина «корчила из себя неприступную фею» — так охарактеризовал поведение молодой модели один солидный мужчина, который обещал обеспечить Саше «безбедное существование», если она согласится на его условия. Мужчина был маленький, лысый, носатый и с безобразной бородавкой на шее. К тому же он беспрестанно потел. И Саша при всем желании (а желание такое у нее периодически появлялось) не смогла сказать ему «да».

После этого дел а Саши Брискиной покатились под гору. Ее перестали приглашать на модные показы, даже на просмотры в агентства больше не звали. И закончилась Сашина карьера так же, как заканчивается карьера большинства девушек из модельного бизнеса, — стриптиз-баром.

Образования у Саши никакого не было. Связей, как теперь выяснилось, тоже. Чтобы обеспечить себе хотя бы самое необходимое для жизни, Саше пришлось четыре раза в неделю танцевать нагишом у железного шеста под крики и улюлюканье пьяных мужиков. С души воротило от такой работы. Она уставала и физически, и морально и, чтобы хоть немного расслабиться, стала по вечерам употреблять горячительные напитки. Сначала это был мартини, потом — джин с тоником, наконец дело дошло и до виски.

Жизнь шла кувырком. А еще вернее — катилась под откос. И остановить падение было совершенно невозможно. Иногда Саша подумывала о том, чтобы вернуться домой. Но стоило ей представить лица подруг, их косые взгляды, их сочувственно-снисходительные замечания, и желание это тут же пропадало.

Однажды Саша Брискина сидела в баре у стойки и пила крепкий олд-коктейль. К ней подошла высокая девушка в темных очках. Заказав себе бокал мартини, девушка повернулась к Саше и сказала:

— А я тебя знаю. Ты Саша, да? Я видела тебя в конкурсе «Мисс Славянка». Ты здорово смотрелась в том голубом купальнике. Гораздо лучше, чем широкобедрая колхозница, которой отдали золотую корону.

— Я вижу, ты девчонка с понятием, — сказала Саша. — Она протянула руку незнакомке и представилась: — Саша Брискина.

— Вика, — сказала та и пожала протянутую руку. (Саша уди вилась тому, какие холодные у нее были пальцы.) — Чем занимаешься? Все еще в модельном бизнесе?

— Да какое там, — ответила Саша. — Полирую железный шест в баре через дорогу.

— Стриптиз?

— Угу. Ну а ты? Чем на жизнь зарабатываешь?

— Да так, то тем, то этим. — Бармен поставил перед Викой бокал с мартини. Она отпила глоток и сказала: — А ты знаешь, подруга, я ведь раньше тоже участвовала в конкурсах красоты. Правда, это было давно. И почти что неправда…

— Да? — Саша оглядела ее фигуру. — Ты и сейчас ничего.

— Спасибо. — Девушка крепко сжала свой бокал. — Никогда не забуду этих конкурсов, — холодно проговорила она. — Столько дерьма пришлось съесть, что до сих пор отрыгивается.

Саша удивленно воззрилась на свою новую знакомую. Речь ее была грубой, но попала в самую точку.

— Да уж… — неуверенно произнесла Саша. — Мне тоже пришлось. До сих пор всю передергивает.

Они помолчали. Потом Вика заговорила. Говорила она о том, что модельный бизнес — как коллектор перед сточной канавой. Набирают девчонок, кружат им головы красивой сказкой, а потом, использовав, выбрасывают на помойку жизни. Саша слушала и согласно кивала.

Беседуя, девушки заказали еще по бокалу. А потом еще. Слушая свою новую подругу, Саша все отчетливее чувствовала, как вскипают в ее душе злость и обида.

— Там в жюри был один негодяй, — продолжала рассказ Вика. — Я знала, что решающий голос за ним. И вот он стал за мной «ухаживать». Ну ты же знаешь, как эти скоты «ухаживают»? Общаются с тобой таким тоном; как будто ты их вещь и они имеют полное право сделать с тобой все, что хотят.

— Это точно, — кивнула Саша, вспомнив свое недавнее прошлое, и сжала пальцы в кулачки.

Вика поморщилась:

— Он был так противен, что меня тошнило от одной его рожи! Но в конце концов я согласилась. Знаешь ведь, как это бывает?

— Ну да. — Саша тоже поморщилась от неприятного воспоминания. — И что было дальше? — спросила она.

— Дальше он надел мне на руку швейцарские часы и пообещал, что золотая корона и приз будут моими.

— А потом?

Вика залпом допила свой мартини и сказала:

— Потом? Денег я так и не получила. А когда пришла к нему домой, чтобы поговорить, он избил меня и снял с руки часы. Сказал: ты была не настолько хороша в постели, чтобы носить такие часы. А потом добавил: пшла вон, потаскуха! Понимаешь, даже не «пошла», а «пшла»… Как собаке.

Вика взяла салфетку, приподняла темные очки и промокнула влажные глаза.

— Вот подонок! — с придыханием произнесла Саша Брискина, представив себя в такой же ситуации. Помолчала для порядка, а потом спросила: — А что было дальше?

— Ничего. То же, что и с тобой.

— Да, дела… Похоже, Викуся, для таких, как мы, в этом мире нет ничего, кроме дерьма. — Щеки Саши вспыхнули. — Знаешь что! Надо его как-нибудь проучить!

— Я тоже об этом думала. Но как?

Саша мечтательно закатила глаза:

— Надо поступить с ним так же, как он тобой. Набить ему морду и забрать часы… В конце концов, он ведь их у тебя украл!

Вика усмехнулась:

— Предлагаешь мне пойти в милицию? Да он сам милиционер. И не какой-нибудь простой мент, а генерал.

— Тогда надо как-нибудь самим… Придумала! Надо кого-нибудь нанять, чтоб намяли ему бока и отобрали часы!

Вика покачала головой и вздохнула:

— Одна я на это неспособна. Вот если бы ты мне помогла.

— Я? — Саша задумалась. — А что, я могу. Правда, могу! Только надо разработать план. Я читала в одной книг, что месть — это блюдо, которое надо подавать холодным.

Внезапно Саша вспомнила еще одно изречение — «перед тем как соберешься мстить, вырой две могилы». Но это изречение было глупым и мрачным, и Саша не стала произносить его вслух.

Вика посмотрела на Сашу, улыбнулась и протянула ей руку. Саша тоже улыбнулась и с жаром ее пожала. Этим действием они как бы скрепили свой договор.

Через несколько дней они снова встретились, и Вика поделилась с Сашей Брискиной придуманным планом. План, безусловно, был хороший, но Саше не совсем нравилась роль, которая в нем отводилась ей.

Ложиться в постель со стариком — нет уж, увольте. Но потом Вика показала ей фотографию генерала. Он был совсем не уродлив. Даже наоборот — импозантен. Еще немного поколебавшись (за это время она успела выпить еще два коктейля), Саша в конце концов согласилась.

— А где найти парней, которые набьют ему морду? — слегка заплетающимся голосом поинтересовалась Саша Брискина.

— Такой человек у меня есть, — твердо ответила Вика.

В голосе ее было что-то такое, что заставило Сашу поежиться. Она вгляделась в лицо Вики, но за темными очками, скрывающими глаза подруги, ничего нельзя было разглядеть.

Вика перехватила ее взгляд и улыбнулась:

— Не бойся. Все пройдет хорошо. После того что мы устроим, этот боров больше не будет портить жизнь молоденьким девчонкам.

— Ну тогда все в порядке, — кивнула Саша.

— Теперь нужно придумать, как вы с ним познакомитесь.

И они стали думать.

21

Турецкий Александр Борисович. Фамилия какая-то дурацкая. Зато имя внушающее уважение. Да и сам он выглядел как человек, которого стоит уважать. Высокий, широкоплечий. В волосах уже кое-где поблескивала седина, но лицо было загорелым и моложавым. Должно быть, в молодости он был настоящим красавчиком. Хотя и сейчас еще ничего. А глаза у него были как у гипнотизера или дрессировщика тигров: смотрели в упор, чуть прищурившись, как будто видели тебя насквозь.

— Простите, а как вас по имени-отчеству? — спросил он.

— Александра Ивановна. Но зовите мне просто Саша или Александра. Мне так удобнее.

— Хорошо. Итак, Саша, что такого важного вы хотели рассказать? И почему мне?

Сердце у Саши отчаянно забилось. Ей вдруг захотелось вскочить и убежать из этого кабинета. Она сделала над собой усилие и сказала:

— Тот офицер внизу сказал мне, что вы расследуете убийство генерала Мамотюка. Вот я и решила с вами поговорить. Простите, можно я закурю?

— Пожалуйста.

Турецкий подвинул Брискиной пепельницу и тоже потянулся в карман за сигаретами. Они закурили.

— Я была в ту ночь с ним, — сказала Саша.

Лицо Турецкого осталось таким же спокойным, как и прежде, ни один мускул не дрогнул. «Может, он не понял?» — удивленно подумала Саша. Но Турецкий тут же рассеял ее сомнения.

— Вы видели, как генерала убили? — спокойно, словно речь шла о самых обыденных вещах, спросил он.

Спокойный тон следователя слегка успокоил Сашу Брискину. Она затянулась сигаретой, выпустила дым и покачала головой:

— Нет. Этого я не видела. Мы составили план. Я должна была… м-м… провести с генералом время. А потом, когда он уснет, открыть им дверь.

— Открыть дверь кому?

— Вике и тому, второму. Я не знаю, как его зовут.

— Вика — это ваша подруга?

— Да. Хотя… я даже не знаю ее фамилию. Понимаете, мы познакомились в-баре. Абсолютно случайно. Я просто сидела у стойки и пила мартини…

Слегка заикаясь от волнения, Саша подробно рассказала Александру Борисовичу о своем странном знакомстве. Он слушал внимательно, чуть склонив голову набок, и ни разу не перебил. Взгляд у него был спокойный и слегка задумчивый. Саше перестало казаться, что она рассказывает нечто невообразимое. К концу рассказа голос ее окреп и совсем избавился от дрожи.

— Понятно, — сказал Турецкий, когда Саша закончила. — Значит, с тем парнем вы виделись всего раз. Вы можете его описать?

— Да. — Саша задумалась. — Невысокий… Крепкий такой. И еще — у него были мощные руки. В смысле — кисти.

— Как вы это заметили?

Саша слегка смутилась:

— Видите ли… я, когда с мужчиной знакомлюсь, всегда смотрю на его руки. Это у меня с юности.

— Зачем?

Саша смущенно пожала плечами:

— Не Знаю. Нравится.

— Понятно, — вновь сказал Турецкий. — Он был брюнет или блондин?

— М-м… Вроде бы брюнет.

— А как насчет седой пряди? — непонятно спросил Александр Борисович.

— Какой пряди? — удивленно переспросила Саша.

— Была у него в волосах седая прядь?

Саша пожала плечами:

— Может, и была. Да только я не видела: он в бейсболке был.

Турецкий нахмурился. Саше показалось, что по его лицу пробежала тень досады. «Может, я что-то не то сказала?» — испуганно подумала она.»

— Сколько лет ему было на вид?

— Лет сорок. Может, чуть больше.

— Он что-нибудь говорил?

— Во время нашей встречи? — Саша покачала головой. — Нет. Пока мы с Викой обсуждали план, он молчал. Только иногда кивал.

— А имя его Вика не называла?

— Нет. Она просто говорила «он». А я как-то не догадалась спросить. Он вообще был такой неприятный… — Саша дернула плечом. — Как сфинкс. И тоже в темных очках. Они оба были в темных очках все время.

Александр Борисович сделал какие-то пометки у себя в блокноте. Потом сказал:

— Ясно. Итак, план был хороший, но ваши новые друзья не стали действовать по утвержденному плану.

— Да, — кивнула Саша. — Сначала все было хорошо. Генерал уснул, и я открыла им дверь. Они вошли. Этот, в бейсболке, спросил: «Где он?» Я показала на спальню. Тогда он достал из кармана пистолет и какую-то штуку и стал эту штуку к дулу привинчивать. Я испугалась, спросила: «Зачем это?» А он усмехнулся и отвечает: «Ты свое дело сделала, а я теперь сделаю свое». Я сказала, что не хочу быть участницей убийства. А он ответил: а ты и не будешь. Иди домой. Потом сказал, что все следы он уничтожит, а отпечатки сотрет. И чтобы я не волновалась.

— А Вика? Что она говорила?

— Ничего. Только один раз сказала: «Саша, мы знаем, что делаем. Сейчас уходи. И забудь все, что здесь произошло. И про меня тоже». Я и ушла. Понимаете, я все равно бы не смогла их остановить! У них были такие лица, что… они бы и меня убили, если бы я сделала что-то не так.

Турецкий ничего на это не ответил, лишь стряхнул с сигареты пепел.

— Я всю ночь проплакала, — продолжила Саша Брискина, шмыгая носом, — а утром увидела в новостях, что генерал убит. Господи, я не хотела этого! Я думала, мы просто его проучим, и все!

Брискина закрыла лицо ладонями и зарыдала.

Турецкий не спешил ее успокаивать.

22

— Нет, Слав, Алмазов пока молчит. — Александр Борисович пододвинул к Грязнову вазочку с сахаром и подул на свой кофе. — Мне кажется, я изначально неправильно себя с ним повел. Не так его оценил.

— Да все ты правильно оценил. А то, что парень оказался круче, чем ты подумал, так он и сам этого от себя не ожидал. Надо было Светлане посильней его по башке стукнуть. Чтоб лежал в постели и бредил. Может, тогда мы что-нибудь бы узнали.

— Ты мне собери на него побольше информации. Ты, кстати, сахар-то в чай положи, а то остынет.

— Я, Сань, нынче чай без сахара пыо.

— Это еще почему?

Вячеслав Иванович с усмешкой похлопал себя по животу:

— Вот почему. Доктора велели худеть. Да я и сам чувствую, что пора сбросить килограмм пять-шесть. Привык, понимаешь, на лифте кататься: даже вниз. Как пенсионер! Раньше исключительно пешком ходил. — Грязнов отхлебнул чаю. — Слушай, а я ведь узнал насчет того старого дела, когда разбили киоск. Действительно, Алмазова выпустили из изолятора через три дня после задержания. И что самое удивительное: курировал это дело… Ну догадайся кто.

— Ты? — предположил Турецкий.

— «Ты», — поморщившись, передразнил его Вячеслав Иванович. — Теряешь хватку, сыскарь. Рэм Борисович Мамотюк — вот кто! Он тогда полковником был. Генеральские погоны только через полгода заработал. И представь себе, приложил руку к этому крошечному делу. Я лично видел его подпись на одном из протоколов.

Вячеслав Иванович отхлебнул чай и почмокал губами:

— Жидкий чаек-то. Экономишь на старом друге, да?

— Сам сказал, что о здоровье заботишься. А крепкий чай вреден.

— Это чем же?

— А от него цвет лица портится.

— О! — усмехнулся Грязнов. — Вот этого-то мне как раз и не хватает — здорового цвета лица! Здоровье я уже потерял, так хоть лицо сберегу.

Турецкий засмеялся. Его кофе был, как всегда, крепким и черным.

— Так что думаешь, Сань? — вернул разговор в деловую колею Вячеслав Иванович. — Что-то между ними было, а?

— Между Алмазовым и Мамотюком?

— Ну.

— Да черт их знает. Допустим, Мамотюк нарочно упек артиста в камеру. Алмазов, кстати, на это намекал… А потом получил что хотел и выпустил парня на свободу.

— Обычная схема, — вздохнул Грязнов, которому по долгу службы приходилось довольно часто сталкиваться с тем неприятным явлением, которое журналисты окрестили «милицейским произволом».

— Да, но тогда не понятно: чего мог хотеть генерал милиции…

— Полковник, — напомнил Грязнов.

Турецкий кивнул:

— …полковник милиции от простого артиста народного театра?

— Ну мало ли что, — пожал плечами Вячеслав Иванович. — Может, у них что-то личное. Девушку там не поделили… ну или еще что-нибудь.

— Девушку? — Турецкий задумчиво нахмурил брови. — А это мысль. Мамотюк был тот еще ходок. И девчонок себе подбирал в любовницы совсем юных. Вполне мог выйти конфликтна любовной почве. — Он отхлебнул кофе и продолжил: — Налицо связь Павла Алмазова с двумя жертвами — Хановым и Мамотюком. Надо проверить, не был ли он как-то связан с Феликсом Бондаренко.

— Оба были актеры, — напомнил Вячеслав Иванович, прихлебывая свой несладкий чай.

— Да, этот вариант тоже стоит рассмотреть. Хотя… Алмазов был Феликсу не ровня. Да и вообще…

На столе у Турецкого зазвонил телефон.

— Извини, — сказал Александр Борисович и снял трубку. — Слушаю!

— Александр Борисович, — раздался из динамика громкой связи звонкий голос Гали Романовой, — я кое-что разузнала о Феликсе Бондаренко.

Турецкий и Грязнов переглянулись.

— Ну рассказывай, — сказал в трубку Александр Борисович.

— В общем, так. У Бондаренко была целая куча любовниц. Он их, разумеется, не афишировал. Хотя жена догадывалась, что он ей неверен, но закрывала на это глаза. Она его сильно любила. Плюс не хотела лишать дочь отца.

— Это она сама тебе об этом рассказала?

— Да.

— Как она себя чувствует?

— Плохо. Все время плачет. — Галя по-женски вздохнула и продолжила: — О любовницах мне рассказали служащие телекомпании, где Бондаренко работал. Они не слишком-то его любили.

— Почему?

— Он был заносчив и высокомерен. К редакторам относился как к своим слугам. А всякую там мелочь, например осветителей, вообще в грош ни ставил. Короче, вел себя как стопроцентная звезда эфира!

— А передача, которую он вел, пользовалась успехом? Кстати, как она там называется?

— «МиссТУ». Рейтингу передачи неплохой. Бондаренко не только вел программу, но и был одним из ее продюсеров. Когда заходила речь о том, какая из девушек должна «сойти с дистанции», его слово было практически решающим.

— И девушки старались угодить ему?

— Именно. А способ для этого был один. Если верить служащим, с которыми я говорила: практически все девочки проходили через постель Бондаренко. Он был очень любвеобильный господин.

— Везет же некоторым.

— Нашли кому завидовать. Забыли, где он сейчас?

— Да, верно.

— Я поговорила с девочками, которые участвовали в шоу, они подтвердили эту информацию.

— У него были постоянные любовницы?

— Нет.

— Нуда, ему же нужно было многим уделить внимание. Настоящий стахановец!

— Та из девушек, которая отказывалась зайти к Бондаренко «на бокал вина», моментально вылетала из шоу. Остальные оставались — по крайней мере до следующего тура.

Галя замолчала, и Турецкий ее поторопил:

— Продолжай.

— Есть интересная информация. Говорят, несколько лет назад у него случился… ну что-то вроде романа с какой-то девушкой. Между прочим, он тогда был членом жюри конкурса «Мисс Столица». Так же как Мамотюк, Лисин и Ханов. Так вот, говорят, что роман этот привел к скандалу. Хотя скандал, наверно, не то слово… Ну, в общем, они прилюдно поскандалили, и девушка плюнула Бондаренко в лицо. Или попыталась плюнуть. И все это публично. Представляете?

— И кто эта храбрая девушка?

— Вот этого я выяснить пока не смогла. Представляете, сколько сотен девушек за эти годы участвовали в конкурсах! А нам неизвестен даже год, когда произошел этот… мини-скандал.

— И все же о нем помнят. Значит, кто-то назовет и дату. Продолжай копать. Мне нужно имя этой девушки.

— Сделаю, что смогу.

Положив трубку, Турецкий посмотрел на Грязнова и серьезно произнес:

— Ты знаешь, а ведь она и правда хороший оперативник.

— Кто бы сомневался, — ответил Вячеслав Иванович. — Готов поспорить, что в конце завтрашнего дня она назовет тебе имя той девушки.

— Дай-то бог, — философски заметил Турецкий.

Но спорить, однако, не стал.

И вновь на столе затрезвонил телефон.

— Ты пользуешься успехом, — насмешливо заметил Грязнов.

Александр Борисович скорчил ему рожу и взял трубку:

— Слушаю. — Некоторое время он слушал, затем сказал: — Хорошо, давайте через полчаса.

Положил трубку и сказал:

— Лед тронулся. Актер Алмазов хочет поговорить.

23

В унылом, ссутулившемся человеке, который сидел перед Турецким, никак нельзя было узнать прежнего весельчака и жизнелюба Фальстафа. Футболка на груди актера была порвана. На щеке красовалась свежая царапина, под глазом темнел кровоподтек, а опухшие губы были разбиты в кровь.

— Что произошло? — спросил Александр Борисович.

— Так, ничего, — угрюмо ответил Алмазов. — Помолчал и добавил: — Я хочу все вам рассказать.

— Правильное решение, — одобрил Турецкий. — Что же вас сподвигло на откровенность?

— Я больше не хочу отвечать за чужие ошибки. В конце концов, мы не сделали ничего дурного. — Павел поднял лицо и прямо взглянул на Турецкого. — Во-первых, я не убивал генерала Мамотюка. Это я сгоряча ляпнул.

Турецкий приподнял брови: дескать, вот как? И спросил:

— Откуда вы вообще знали, что его убили?

— Как — откуда? — удивился Павел. — Из газет. В последние недели черт-те что в Москве творится. А по телику говорилось, что убийство генерала и арест этих порнографических тварей — звенья одной цепи. И что вы объединили их в одно дело.

По лицу Александра Борисовича пробежала тень. Он знал, что информацию невозможно утаить от журналистов, и все же каждая новая статья вызывала в нем прилив досады.

— Продолжайте, я слушаю.

Актер вздохнул:

— Ну вот я и ляпнул, погорячившись. Я вообще после того дела милицию не люблю. Меня ведь тогда ни за что взяли. Хотя и алиби имел. Я даже близко у того киоска не был. До сих пор, не пойму, что это за история. — Павел машинально облизнул разбитые губы и скривился. — Скажите, а убийство генерала правда связано с теми конвертами?

— Все может быть, — уклончиво ответил Турецкий.

— Значит, правда. О господи, это ж надо так влипнуть… Вы извините, что я на вас с пистолетом, Александр Борисович. Очень вы меня разозлили. Это я потом уже понял, что вы играли. — Павел усмехнулся. — Кстати, из вас бы получился неплохой актер.

— Спасибо на добром слове.

— Я это не из лести говорю. Я ведь с детства на сцене. Сначала в театральной студии, а потом в народном театре… Вы знаете, с детства меня убеждали, что у меня «удивительно сценическая внешность». Я был хорошеньким ребенком. Этакий мордашка! В театральную студию меня взяли с радостью, а после окончания школы я уже твердо знал, что стану кинозвездой. Но, как видите, не получилось.

Александр Борисович качнул головой:

— К чему этот пессимизм. Вы молоды, у вас все еще впереди.

Однако у Алмазова слова Турецкого вызвали лишь легкую усмешку.

— Н-да… Я тоже так думал. Теперь боюсь, что нет. Вы же меня на несколько лет упрячете. Когда я выйду, мне будет уже за тридцать, да и рожа у меня будет как у этих выродков.

— Кого вы имеете в виду?

— Да тех животных, к которым вы меня бросили в камеру.

Алмазов осторожно потрогал пальцами синяк под глазом и поморщился.

— Значит, все-таки был конфликт? — спросил Турецкий, кивнув на синяк.

— Да так… — Павел искоса глянул на Александр Борисовича. — А вообще — да. Понимаете, они втроем навалились. Я человек неслабый, но тут… Если бы ваши менты не подоспели, они бы из меня отбивную сделали. А когда я уходил из камеры, пообещали, что вообще зароют.

— Поэтому вы и потребовали встречи со мной?

Алмазов пожал плечами:

— Отчасти. Я слышал, что сделали с тем мужиком… Ну с тем порнографом, которого мы засадили в тюрягу. Вы правы, я не хочу возвращаться в камеру. По крайней мере, в ту камеру. Вы сможете помочь мне?

— Думаю, это в моих силах, — ответил Турецкий.

Алмазов вновь усмехнулся разбитыми губами:

— Если буду с вами сотрудничать?

Вопрос прозвучал насмешливо, с оттенком презрения.

— Если не ошибаюсь, вы сами сюда пришли, — сухо напомнил Турецкий.

— Да, конечно, — поспешно кивнул актер. — Я ничего не имею против вас лично. Это ваша работа — ловить таких, как я. Но поймите, я не причастен ни к каким убийствам. Да, я разоблачил… помог разоблачить парочку мерзавцев. Так я же сделал за вас вашу работу! Разве не так? Ведь без меня вы бы их сроду не нашли. Ну или поймали бы через два года. Представляете, сколько детей они успели бы за это время совратить?

— Это все, о чем вы хотели со мной поговорить? — по-прежнему сухо спросил Александр Борисович.

— Нет. Нет, конечно! Я хотел назвать вам имя моего… как вы это называете? Подельника — так, что ли? — Поскольку ответа не последовало, Алмазов продолжил: — Я клеил эти конверты вместе с Ларисой Подгорной. Она студентка МГУ. И по ящикам мы их разбрасывали вместе. Она подтвердит, что больше мы ничего не делали. Правда! Если вы не верите мне, послушайте ее! Понимаете, она убедила меня, что мы… ну вроде как робин гуды, что ли! Не надо было мне ее слушать. Повелся на всю эту лабуду как ребенок.

— Лариса Подгорная, — повторил Турецкий. — Адрес и телефон помните?

— Конечно. Запишите, я продиктую.

Александр Борисович записал.

— И еще, — вновь заговорил Алмазов. — Вы только сильно ее не пугайте. Она девушка хорошая, но немножко нервная. Не сажайте ее в изолятор, просто поговорите — она и так вам все расскажет.

— Это уж как получится, — ответил Турецкий, пряча листок с адресом в карман.

— А что теперь со мной? — жалобно спросил актер.

— Что касается моего слова — я его выполню. К вашим однокамерникам вы больше не вернетесь. Подыщем для вас камеру поспокойнее. А насчет всего остального… — Турецкий пожал плечами. — Посмотрим.

24

Ларису Подгорную Турецкий решил навестить сам. Черт его знает, этого артиста; может, все это ложь — насчет ее помощи? Может, он сознательно запутывает следствие, чтобы отвести следы от своих реальных заказчиков?

Перед визитом к Подгорной Александр Борисович позвонил ей. Голос у девушки был недовольный и нагловатый.

— Что ж, приходите, — сказала она. — Но если меня не окажется дома — я не виновата. Всего хорошего! — И Подгорная положила трубку.

«И впрямь нервная», — подумал Александр Борисович, вспомнив характеристику, которую дал девушке Алмазов. Тем не менее встречу откладывать не стал.

Спустя час он стоял перед дверью квартиры Ларисы Подгорной и жал на кнопку звонка. За дверью послышались тяжелые, торопливые шаги и вслед за тем звонкий женский голос спросил:

— Ну кто там еще?

— Турецкий. Я звонил вам сегодня.

Последовала пауза. «Давай соображай скорее!» — нетерпеливо подумал Турецкий.

— А, это вы, — отозвалась наконец девушка. — Знаете что, господин Персидский, гуляйте-ка вы отсюда. Я не открою вам дверь.

Такого поворота Александр Борисович не ожидал. Однако отступать, ясное дело, не стал.

— Лариса, не дурите, — резко сказал он. — Нам все равно придется поговорить.

— Поговори-ить? — насмешливо протянула из-за двери девушка. — А знаете такой анекдот? Звонят человеку в дверь. Он спрашивает: «Кто там?» Они ему: «Милиция». — «А чего нужно?» — «Поговорить». — «А сколько вас?» — «Двое». — «Простите, а вы не могли бы поговорить друг с другом?»

— Смешно, — оценил Турецкий. — Да только я один. И мне уже надоело здесь стоять. Откройте, я не собираюсь вас арестовывать.

— Тю! А если не открою? Вы что, дверь вышибете?

— Возможно.

И вновь пауза. И вслед за тем:

— Ладно, черт с вами. Открываю.

Лязгнул замок, и дверь открылась. На пороге стояла невысокая, ширококостная девушка с черными, длинными волосами и дерзким, курносым лицом. Она ткнула кулаки в бока и нагло произнесла:

— Ну вот. Открыла. И что дальше?

— Дальше — пригласите меня войти, — спокойно сказал Александр Борисович.

— Зачем?

— Так принято в цивилизованном мире.

— Да ну? Ну раз так, то проходите.

Она посторонилась, и Турецкий вошел. Разговаривали они на кухне, так как в комнату Подгорная Александра Борисовича не пустила. Впрочем, Турецкий не расстроился, — ведь на кухне можно было курить. Одна беда — кухня оказалась залита водой.

— Труба лопнула, — объяснила девушка, усевшись прямо на стол.

— Вы знакомы с Павлом Алмазовым? — спросил Александр Борисович, чиркнув спичкой и поднося ее к сигарете.

Девушка покрутила головой:

— Нет. У меня нет знакомых с такой идиотской фамилией. Был один Хрусталев, да скончался в прошлом году.

Турецкий затушил спичку и бросил ее в блюдечко, которое служило пепельницей. Выпустил дым и сказал:

— А вот он вас знает. И утверждает, что вы помогали ему в одном… благородном деле.

— Если меня спросят, что здесь делал господин Турецкий, я буду утверждать, что он приходил стирать белье в моей стиральной машинке, так как своей машинки у него нет. И попробуйте мне не поверить! Вот!

Турецкий усмехнулся:

— Лариса, вы взрослая девушка. Ну что за чушь вы несете? Я не протоколирую наш разговор. Считайте, что я пришел сюда как частное лицо. Давайте поговорим по душам. Павел Алмазов сидит в следственном изоляторе. Сидит, бедолага, и ждет, пока хорошая девушка Лариса Подгорная подтвердит его слова. А вы, вместо того чтобы помочь парню, дурака валяете.

Черные глаза девушки вспыхнули.

— А за что вы его посадили? Он совершил что-то подсудное?

— Может быть. Но сказать я вам этого не могу.

— Почему? у.

— Тайна следствия, — объяснил Турецкий.

Девушка наморщила нос и быстро проговорила:

— Дурак он, этот Пашка! Корчит из себя крутого парня, а наделе — сопля. Чуть надавили, он во всем и признался. Ну хорошо. Ну разносили мы с ним эти конверты — и что дальше? Мы кого-нибудь ограбили? Нет. Мы кого-нибудь убили или покалечили? Тоже нет. Если мне не изменяет память, мы помогли вам засадить в тюрягу двоих злостных преступников. Какие, вообще, претензии?

Турецкий поднял брови:

— А разве я сказал, что у меня есть претензии? Мне просто нужно знать, кто попросил вас сделать это. Я хочу встретиться и поговорить с этим человеком.

— А почему вы решили, что в этом деле замешан кто-то кроме нас с Пашкой?

— У меня есть свидетельские показания.

— Чьи?

— Парня, который достал фотографии. Те фотографии, которые вы разослали родителям детей.

— Правда?

— Правда.

— Гм… Но я ничего не знаю об этом парне. Послушайте, Персидский, или как вас там, а может, этот ваш парень врет?

— Может быть, — согласился Александр Борисович. — Тогда вы мне сейчас же расскажете, где взяли фотоснимки.

— Снимки-то? — Лариса неприятно усмехнулась. — Ну, допустим, мы их выкрали. Как вам такое объяснение?

— Где? Когда? У кого?

— У этой… как ее… у Кравцовой! Мы делали покупки в одном магазине. Я увидела, что у нее приоткрыта сумочка. Я с детства была клептоманкой и не смогла устоять перед таким соблазном. Я сунула руку в сумочку, надеясь выудить кошелек, но вместо этого выудила нечто совершенно противоположное. Пачку фотографий! Будучи от природы любопытной девицей, я спокойно положила эту пачку в свой карман и слиняла из очереди, пока она меня не заметила.

— А откуда вы знали Кравцову?

— Я? А кто сказал, что я ее знала? Мы были незнакомы. Просто вместе с пачкой фотографий я сперла и ее паспорт. Чисто случайно. Ну и прочитала имя и фамилию. Потом-то паспорт я вернула… подбросила обратно в сумочку. Но фамилию и адрес переписала. Как вам такая история?

— Великолепно! Продолжайте.

— Потом я вскрыла пачку и увидела всех этих мальчиков с их стоячими «петушками» и девочек с их…

— Интимные подробности можно опустить, — заметил Турецкий.

— Как скажете. Итак, я увидела фотографии и подумала: ну ты и гадина, Кравцова! Клянусь мамой, тебе это с рук не сойдет! Потом я выследила Кравцову и узнала, где она работает. А потом увидела всех этих мальчиков и девочек вживую. Я продолжила расследование и узнала адреса этих ребят. Ну а дальнейшее — дело техники. Пришлось, правда, подключить к делу Пашку Алмазова, так как сама я не справлялась. Ведь удар нужно было нанести в нескольких точках одновременно! В смысле — вбросить конверты в несколько почтовых ящиков в разных районах Москвы. Вот мы и вбросили — вдвоем. Не будь Пашка таким кретином, фиг бы вы меня выследили, господин Персидский!

Александр Борисович усмехнулся:

— Сладко поете.

— А я не пою, я правду говорю, — дерзко ответила Лариса. — А если не верите, катитесь отсюда колбаской по Малой Спасской. Я вас не боюсь!

— Что, совсем-совсем не боитесь?

— Абсолютно. А будете меня донимать вашими идиотскими подозрениями — я найду на вас управу. Андестенд?

— Гм… — Турецкий задумчиво почесал нос. — А вы забавная девушка. Пожалуй, я таких еще не встречал.

— Поздравляю! Всегда все бывает первый раз!

— Значит, вы наотрез отказываетесь говорить правду?

— Я наотрез отказываюсь продолжать с вами беседу. Понадоблюсь — вызывайте повесткой. Чао, господин Турецкий!

— Ну хоть фамилию мою запомнили. И на том спасибо.

Турецкий поднялся со стула.

— Значит, придется прибегнуть к репрессиям, — печально сказал он. — А жаль. Вы мне нравитесь.

— А вы мне нет! Если не уберетесь отсюда в течение пяти минут, я позвоню в милицию и сообщу, что вы меня домогались. Для пущей убедительности расцарапаю вам щеку и поставлю себе фингал под глазом.

— Уверен, вы так и сделаете. Надеюсь, мы скоро встретимся. Не утоните тут. Ариведерчи!

Турецкий вмял окурок в блюдце, повернулся и пошел в прихожую, перешагивая через лужи.

Не успел он взяться за дверную ручку, как дверь сама собой распахнулась — и на пороге возникла невысокая, коренастая фигура.

— Добрый день! — поприветствовал мужчину Турецкий.

Тот кивнул и посторонился.

Александр Борисович вышел из квартиры. Дверь за его спиной закрылась. Он подошел к лифту и нажал на кнопку вызова. Лифт еще не успел уйти. Турецкий вошел в кабину и нажал на кнопку первого этажа. Лифт с тихим урчанием двинулся вниз. И в этот миг Турецкого осенило! От неожиданности он даже дернулся к щитку управления, чтобы нажать на «стоп». Однако красная кнопка не работала. И это было к лучшему, потому что возвращаться Александр Борисович передумал. Нет, тут нужно было действовать иначе.

Турецкий достал телефон, нашел в справочнике номер Дениса Грязнова и нажал кнопку связи.

— Слушаю, Александр Борисович, — отозвался в трубке флегматичный голос Дениса Грязнова.

— Денис, привет! Слушай, кто-нибудь из твоих ребят сейчас свободен?

— В принципе да. А что, срочное дело?

— Да. Я бы сам занялся, да моя физиономия уже засветилась. Я сейчас недалеко от «Тимирязевской». Пришли кого-нибудь, ладно? Если никто не сможет, придется самому.

— Хорошо, Александр Борисович, оставайтесь на связи.

Турецкий отключил телефон и вышел из подъезда. Он очень надеялся, что Грязнов-младший пришлет кого-нибудь из сотрудников детективного агентства «Глория», которым он вот уже несколько лет успешно руководил. Хорошо бы задействовать Филю Агеева. Этот оперативник умел быть ловким и незаметным. А именно такой человек нужен для дела.

Когда зазвонил телефон, Турецкий сидел в машине и смолил очередную сигарету.

— Алло, Александр Борисович, наше вам с кисточкой! — услышал от в трубке звонкий, неунывающий голос Агеева.

— Привет, Филь!

— Говорят, у вас там какая-то работенка для меня?

— Да, Филипп, нужна твоя помощь. Оперативников из угро я звать не хочу — слишком много болтовни и согласований, а время не ждет.

— Ясно. Значит, работа бесплатная, — без особого энтузиазма отозвался Агеев.

— Если сделаешь все как надо, с меня бутылка коньяка. Устроит?

— Гм… Вообще-то маловато.

— Тогда сверху — бутерброд с колбасой.

Филя выдержал паузу.

— С «Докторской»?

— С «Докторской», — улыбнулся Турецкий.

— Ладно. Что с вас, госслужащих, возьмешь… Я уже в пути. Диктуйте точный адрес…

25

Филя Агеев был прирожденным оперативником. Он мог выследит любого, что и доказал за несколько лет службы в детективном агентстве «Глория». Двигался Филя бесшумно и, в отличие от других, более рослых оперативников, легко сливался с толпой. Благо и рост, и комплекция у него были для этого самые подходящие.

Вот и сейчас Филя беззаботно двигался за коренастым мужчиной, держась от него на почтительном расстоянии и вместе с тем ни на секунду не теряя из виду. Мужик был необычный. Некоторое время он петлял по городу, словно проверял — нет ли за ним хвоста. Ни разу не обернувшись (что само по себе настораживало), он тем не менее бросал быстрые, мимолетные взгляды на витрины магазинов, в которых мог отразиться гипотетический преследователь.

— Знаем мы такие фокусы, — с усмешкой прошептал себе под нос Филя.

Двигался мужик легко и упруго, несмотря на солидный возраст (о чем свидетельствовала широкая прядь седых волос у него в Шевелюре). По всему видно — со спортом дружит.

— Ты ловок, а я еще ловчее, — шептал Филя, с величайшей осторожностью преследуя «дичь».

Так они передвигались по городу около сорока минут. Крепыш (так мысленно прозвал Филя объект своего преследования) зашел в пару магазинов, прогулялся по скверику. Купил бутылку пива в киоске и стал пить прямо на улице.

Машину Филя оставил неподалеку от дома Крепыша. Через полчаса блужданий по городу Агеева вдруг стала преследовать одна навязчивая мысль — не забыл ли он поставить машину на сигнализацию?

«Черт, — думал Филя, — вот будет история, если я вернусь и не найду машину на месте. Что тогда прикажете делать?»

Еще через пять минут Филя решил не волноваться. «Если что — ребята помогут». Мысль о друзьях-опера-тивниках, которые могли ради друга буквально горы свернуть, быстро успокоила Агеева.

Тем временем Крепыш расправился наконец с пивом и зашел в летнее кафе. «Решил догнаться водкой», — потешаясь, подумал Филя.

Крепыштак и поступил. Взял сто граммов и закуску.

Филя взял в баре кружку пива и занял соседний столик, сев к Крепышу спиной. Теперь они сидели спина к спине, но Филя мог слышать все, что говорит его объект. А объект сказал следующее:

— Алло, Ларис, ну как там мастер?.. Еще не пришел? Беспредел! Ты не волнуйся, я сейчас туда перезвоню.

Затем последовала пауза, во время которой Крепыш набирал номер, и снова послышался его низкий, негромкий баритончик:

— Я беспокою вас по поводу лопнувшей трубы. Я вам звонил час назад, но мастер так и не появился…

Мне плевать на его загруженность! У меня квартира тонет, понимаете вы это?.. В общем, так. Меня зовут подполковник Подгорный. Я работаю в городском управлении уголовного розыска. Если через пятнадцать минут ваш гребаный сантехник не появится по указанному адресу, я… Вот это уже другой разговор. Рад, что мы друг друга поняли. И не забудьте о моем предупреждении. До свидания.

Затем последовала пауза, во время которой Крепыш расправлялся с заказанной водкой. Затем он снова заговорил:

— Мам, это Никита… Нет, мам, прости, но я сегодня не смогу… Дела, да… Хорошо, завтра обязательно заеду.

На этом разговоры кончились. Через минуту Крепыш расплатился с официантом и покинул летнее кафе. А вслед за ним и Филя Агеев.

Крепыш неспешной походкой подошел к ближайшему дому и вошел в первый подъезд. Филя выждал десять секунд и нырнул за ним. Внезапно земля ушла из-под ног Фили, мир перевернулся в его голубых глазах — и буквально через мгновение доблестный оперативник Агеев оказался лежащим на бетонном полу подъезда с заломленной рукой.

— А! — болезненно вскрикнул Филя. — Не бейте меня, прошу вас! Возьмите бумажник! Он в кармане пиджака!

— Тихо, — просвистел Крепыш, — не гунди. Зачем за мной шел?

Филя сделал изумленное лицо:

— Что? Я не понимаю!

— Я спрашиваю: зачем за мной шел? — Крепыш слегка надавил на руку.

— Ай! — вскрикнул Филя (и вскрикнул вполне искренне, так как боль была нестерпимая). — Пусти руку, садист! Не шел я за тобой! Вообще в первый раз тебя, козла, вижу! Пусти руку, сволочь! Пусти, а не то милицию позову!

Крепыш усмехнулся и коротко сказал:

— Зови.

— Ну ты точно псих! — продолжал верещать Филя. — Я ведь заору! Ей-богу заору!

Крепыш надавил сильнее.

— О господи! — захныкал Филя. — Да не знаю я вас… Честно не знаю! Вы меня с кем-то путаете.

Некоторое время Крепыш пристально всматривался в «искаженное болью и страхом» лицо Агеева. Затем отпустил руку.

— Ладно, мужик, извини, — негромко произнес он. — Наверно, я ошибся.

— Ничегосебе — ошибся… — вставая на ноги, проблеял Филя, потирая покалеченную руку. — Чуть руку мне не сломал. Слышь, мужик, тебе лечиться надо!

— Давай, педрила, дергай отсюда, — небрежно сказал Крепыш, доставая из кармана сигареты. Руки у него были огромные и жилистые. «Такими лапами быку башку свернуть можно!» — пронеслось в голове у Фили. — Вали, пока по копчику не напинал, — вяло добавил Крепыш.

Лицо Фили оцепенело.

— Что ты сказал? — негромко переспросил он.

— Я сказал — дергай отсюда.

— Нет, до этого. Ты меня педрилой назвал? Я не ослышался?

— Нет. У тебя хороший слух.

Филя, ни слова не говоря, снял с запястья часы и положил их в карман. Крепыш прищурил темные глаза и оглядел невысокую, худощавую фигурку Агеева. Затем сплюнул на пол и спросил:

— Что, малыш, хочешь продолжить?

— А ты уже выдохся?

Крепыш покачал головой:

— Нет. Если не терпится получить по шее, то я к твоим услугам.

" В таком случае сейчас мы выясним, кто из нас педрила!

И, не откладывая дела в долгий ящик, Филя смело бросился на врага.

26

Чашку с кофе Филя брал как-то странно, нелепо выворачивая пальцы и морщась, как будто откусил лимон.

— Что с тобой? — спросил Турецкий.

— Да так, руку чуток повредил.

— Когда?

— Когда в носу ковырял, — отшутился Агеев и поправил пальцем темные очки, которые чуть не съехали ему на нос. — Короче, так. Парня вашего зовут Никита Глебович. Фамилия — Подгорный.

Александр Борисович хмыкнул:

— Вот оно что. Брат, значит…

— Чего?

— Ничего. Мысли вслух. Продолжай.

Филя усмехнулся:

— Приготовьтесь к сюрпризу, Александр Борисович. Знаете, где работает наш товарищ Подгорный?

— Где?

— В ми-ли-ции. В городском управлении уголовного розыска! Подгорный — подполковник!

— Вот, значит, — какую управу она собиралась на меня найти! — охнул Александр Борисович.

— Мысли вслух? — иронично поинтересовался Филипп Агеев.

— Они, — кивнул Турецкий. — Что еще удалось узнать?

— Это все. Вы же больше ничего не просили — только установить личность. Я вам ее благополучно установил. Уверен, что сведения правильные. Мне удалось заглянуть в его ксиву.

— Как ты умудрился?

— Ловкость рук — и никакого мошенства!

— Ну спасибо!

Филя взял чашку и вновь поморщился. Отпив кофе, он сказал:

— На первое сгодится и спасибо, а на второе — сами знаете что. Я уже чувствую, как у меня в желудке булькает ваш коньяк.

— Вымогатель ты, Агеев, — улыбнулся Александр Борисович. — Нуда ладно. Я в долгу не останусь. Хотя работа была плевая, она и бутылки водки не стоит.

— Правда? — Филя усмехнулся, затем снял очки и положил их на стол. Александр Борисович глянул на него и присвистнул.

— Ого! Это кто ж тебя так разукрасил?

— «Кто», «кто»… клиент ваш.

— Так он тебя вычислил?

Филя качнул головой:

— Не-а. То есть — сначала да, но потом я отмазался. Он сейчас весь на нервах, сам себе не доверяет. Ну я на этом и сыграл.

Филя вкратце рассказал о том, что произошло.

— Вижу, ты даже физиономию собственную ради дела не пожалел. Молоток! — заметил Турецкий.

Агеев пренебрежительно фыркнул:

— Видели бы вы его «хариус»! Боюсь, греческого профиля у него больше не будет. Да и на мир он несколько дней будет смотреть сквозь две щели вместо глаз. Но надо признать, что боец он отличный. Пожалуй, я с такими еще не встречался.

Турецкий нахмурился. Такое признание в устах оперативника Агеева дорогого стоило. Как-то раз Филя на глазах у Турецкого легко отбился от четверых разъяренных мордоворотов. Уложил их рядком на асфальт — и, как говорится, даже вспотеть не успел. А тут… Н-да, нелегко придется с гражданином Подгорным.

— Ты хоть в полную силу с ним дрался? — уточнил Александр Борисович.

Филя усмехнулся:

— Смеетесь? Я еле ноги оттуда уволок. У него пальцы — как железные клещи. А кулаки — с пуд весом каждый.

— Ладно. Главное, чтобы он не насторожился и не ушел на дно.

— По идее, не должен. Я его таким отборным матом обложил, а под конец еще и бумажник у него из кармана вынул! Он явно принял меня за урку. — Филя вздохнул. — Правда, бумажник пришлось вернуть.

— Как это? — не понял Турецкий.

— Он не только хорошо дерется, он еще и бегает быстро, — объяснил Филя. — Пришлось вынуть из бумажника все содержимое и швырнуть в воздух. Пока он бумажки свои собирал — я и ушел. Хорошо еще, перед тем как выкинуть, в ксиву заглянуть успел.

Некоторое время Турецкий сидел на стуле, задумчиво глядя в темно-синий квадрат окна. Подполковник милиции — вот оно что! Черт возьми, это многое объясняет. Если он действительно замешан в этом деле, тогда легко понять, откуда у «мстителя» взялась информация на Ингу Лаврову. Легко понять, почему на местах преступлений не были найдены гильзы. Легко понять, почему преступник так умело заметал следы. Но… что, если все это совпадение? Нуда, есть у Подгорного в волосах седая прядь. И что с того? У сотен мужчин-москвичей есть в голове такая же прядь.

«А как же пудовые кулаки»? — спросил себя Турецкий,

Тоже мне примета. У меня они и у самого немаленькие. А у Поремского вон вообще медвежьи лапы. И потом, Филе сего аккуратными, как у девушки, руками, любая крупная мужская ладонь клешней покажется.

— Ну так что, Александр Борисыч, — подал голос начавший скучать Филя, — я пойду? Или есть еще дела?

— Иди, — кивнул Турецкий.

— Если что — свистите. — Филя встал из-за стола, крепко пожал Турецкому руку и отправился по своим делам.

27

— Да, Сань, подполковник Подгорный сам присутствовал на месте убийства режиссера Ханова. В этом нет ничего странного. Можно даже сказать — это часть его работы.

Вячеслав Иванович Грязнов выглядел скверно. Было видно, что он провел бессонную ночь. Сам он объяснил это простудой. Однако Турецкий догадывался об истинной причине бессонницы старого друга.

— Слав, говнюки есть везде. Так уж устроен мир. Так почему бы им не быть и в милиции? Ведь не заглянешь в душу каждому сотруднику.

— А я разве что говорю? — пожал плечами Грязнов. — У меня работа такая — отлавливать этих, как ты изящно выразился, «говнюков» и гнать их из органов поганой метлой. — Вячеслав Иванович положил руку на сердце. — Но приятного все равно мало. Представляешь, какая шумиха поднимется в прессе, если Подгорный и впрямь замешан в убийствах? Хотя меня даже не это тревожит. Люди-то что о милиции в очередной раз подумают? — вот в чем беда. Нас и сейчас каждая паршивая газетенка считает своим долгом мордой в грязь ткнуть.

— Еще неизвестно, что там на самом деле, — пожал плечами Турецкий. — Какого черта ему понадобилось убивать всех этих людей? Карьера? Ревность? Деньги? — Александр Борисович покачал головой. — Нет. Никаких видимых мотивов у Подгорного нет.

— А вывести порнографов на чистую воду? — подала голос Светлана Перова, до сих пор тихо сидевшая в углу кабинета с чашкой остывшего кофе в руке.

Грязнов и Турецкий повернули головы и посмотрели на нее. Турецкий усмехнулся:

— Нет, Свет. Подгорный работает в милиции почти столько же, сколько ты живешь на свете. Он видел такое, от чего у простого человека волосы на голове дыбом встанут. И не раз. У него холодный и практичный ум. Он не станет рыть себе могилу ради двоих подонков. Есть тысяча других способов свести с ними счеты.

— В таком случае тут что-то личное, — не сдавалась Света. — Вот вы назвали карьеру, ревность и деньги. Но вы забыли еще один великий мотив, о котором так часто пишут в детективных книжках.

— Правда?

Светлана кивнула:

— Да. Это… — Она вдруг запнулась и захлопала ресницами. — У меня появилась идея!

— В таком случае мы спасены, — съерничал Турецкий.

Света вспыхнула, а Грязнов мягко произнес:

— Какая идея, Свет?

— Ну так… не идея, а скорей предположение… — смутилась под взглядом Турецкого Светлана. — Нужно проверить табельное оружие подполковника Подгорного. Что, если все убийства совершены из него?

Александр Борисович достал сигареты и небрежно сказал:

— Я сам собирался это сделать.

— Ты бы еще три года собирался, — вступился за девушку Вячеслав Иванович. — Сегодня же этим займусь. А ты, Светлана, молодец. Если оружие окажется грязным и мы раскроем преступление, то в этом будет всецело твоя заслуга. А на Турецкого не обижайся. Он просто старый, завистливый хрыч и ворчун.

Светлана посмотрела на Турецкого и улыбнулась:

— Я знаю.

В дверь постучали.

— Да! — рявкнул Турецкий.

А кабинет вошла, нет — вбежала, запыхавшись, Галя Романова. Лицо раскраснелось. Высокая грудь вздымалась от тяжелого дыхания. Белокурые волосы были слегка встрепаны.

— Хочешь сообщить, что здание горит? — поинтересовался Турецкий.

Галя отрицательно тряхнула головой.

— Уже потушили? — не унимался Александр Борисович.

Галя махнула на него рукой, подошла к столу, взяла графин и налила в стакан воды. Грязнов проследил за ее действиями и ухмыльнулся:

— Н-да, с субординацией у женщин всегда были проблемы.

Галя выпила воды, вытерла рот тыльной стороной ладони и выпалили:

— Я только что узнала настоящую фамилию Павла Алмазова! Ну то есть не совсем его!

— Как это? — не понял Вячеслав Иванович.

А Турецкий глянул на Грязнова и красноречиво крутанул пальцем у виска.

Галя нахмурила брови:

— Зря смеетесь, Александр Борисович. Крепче держитесь за стул, а не то упадете! Алмазов — фамилия отца Павла Алмазова! А у его матери фамилия другая. И фамилия эта — Филиппова!

Грязнов и Турецкий вновь переглянулись.

— И что? — спросил Александр Борисович. — Фамилия как фамилия.

Романова досадливо вздохнула: дескать, бывают же такие тупые начальники.

— Дело в том, что, родив Павла, его мать вышла замуж второй раз. И родила дочь. И зовут ее — Виктория! Победа! Вот! — И Галя выразительно подняла два пальца, сложив их буквой «V».

Турецкий сглотнул слюну и сдавленно проговорил:

— Подай сюда графин… Мне надо выпить.