Падший клинок

40

Пасха, 1408.

— И если ангел может пасть, то и демон может восстать…

Книги, по которым Десдайо учила Тико читать, не могли подсказать ей эти слова. Но она произнесла их, когда он рассказал о нападении скелингов, пылающем Бьорнвине и Сухорукой, приказавшей мальчику развести огонь. В тот вечер над Венецией висела почти полная луна, и она разжигала голод Тико.

Он рассказывал о лосиных рогах над главным входом. О том, как обнаженные, раскрашенные красным скелинги бросались на острые колья, чтобы другие могли перебраться через них. Красные тела, красное оружие и красный мир. Скелинги раскрашивали охрой все, чем владели, даже свои каноэ.

Десдайо, сидя на скамье в пиано нобиле, говорила об уходящей зиме, падающем снеге и теплом пламени огня. Так начался их разговор.

Со снега и огня.

Якопо был с Атило, Амелия — в постели. В этот раз месячные у девушки проходили настолько тяжело, что Десдайо пришлось добавить ей в вино семена мака. Кухарка мрачно пекла пироги, и никто не рисковал ее отвлекать.

Тико сидел в зале — его вызвала Десдайо.

Одинокая, замерзшая и испуганная. Атило все больше времени проводил с герцогиней, и счастье девушки утекало день за днем. Конечно, Десдайо ничего не говорила. Но Тико чувствовал ее уныние. Она задумывалась, не правы ли те, кто ее избегает. Она совершила ошибку.

Печаль Десдайо нашла выход в разговоре о цветах, воспоминаниях о ячменных полях на материке. Контрапункт к вымученной живости. Тень, скрытая в улыбках.

— Тебе не холодно? — внезапно спросила она.

Тико отрицательно покачал головой.

Ее слова пробудили в нем воспоминания из детства — о Бьорнвине, утопающем в снегу.

— Бьорнвин? — переспросила Десдайо, пробуя название на вкус.

Потом подвинулась на скамье и похлопала по подушке рядом с собой. Она нахмурилась, когда Тико помедлил, прежде чем присоединиться к ней. От нее пахло маслом, ее любимыми духами из лепестков апельсина, и порохом, которым она пользовалась от зубной боли. Но за ними Тико почувствовал другой запах.

Юноша стиснул зубы, в горле пересохло. Десдайо поправила шаль, и в низком вырезе платья показалась грудь. Тико не мог отвести от нее взгляд.

— Расскажи мне про Африор, — потребовала Десдайо.

Он начал говорить, быстро, отчаянно, лишь бы избавиться от плотного клубка где-то за глазными яблоками, сгорбился, скрывая нарастающую боль в паху. Тико рассказывал о скелингах, Бьорнвине, господине Эрике и Сухорукой. О том дне, когда он позвал Африор купаться. Он рассказывал Десдайо все, что помнил. Юноша так долго отказывался от стыда и сожаления, так пытался сбежать… Но сейчас он встретился с чувствами лицом к лицу.

Златовласая Африор, с милой улыбкой и изящной фигурой, была самой красивой девушкой Бьорнвина. А еще — рабыней и младшей дочерью Сухорукой. Она застенчиво смотрела на мальчика из-под длинных ресниц.

Ее голубые глаза — ключи к небу, а улыбка — к его сердцу.

— Вот видишь, — сказал он. — Я все-таки пришел.

— Я думала… — Она остановилась, не желая закончить фразу.

Ее считали недалекой, потому что она дружила с Тико.

Если господин Эрик застанет их вдвоем, то изобьет обоих. Тико сейчас должен охранять коз от волков, а Африор — перемалывать рожь. Но это пустяки в сравнении с гневом их матери. Может, Сухорукая и стара, но шутить не будет.

— Иди сюда, — сказал Тико, втыкая копье в землю.

— Мы… — она отступила на шаг.

— Нет, — ответил он, — нет.

Ни один брат не смел хотеть свою сестру так, как хотел ее он.

Тико хотел Африор, эта жажда была для него важнее охоты. Важнее недостатка материнской любви. Ярости господина Эрика. И мало того, Тико и Африор выглядели совершенно по-разному. Ее небесно-голубые глаза против его темных, в янтарную крапинку. У нее золотые волосы. А у него серебристо-серые, будто он родился стариком. У него резкие скулы и ни грамма жира. А у нее — одни изгибы и округлости.

Секунду Африор сопротивлялась, но потом приоткрыла рот, и их языки соприкоснулись. Она, дрожа, отступила назад.

— Это неправильно.

— Все хорошо.

— Мы не можем. Ты сам знаешь, — она не колебалась. Господин Эрик ожидал увидеть ее нетронутой. Он узнает, если она лишится девственности.

Африор было тринадцать. Может, четырнадцать.

Мать говорила — тринадцать, но Африор родилась, когда господин Эрик и его воины сражались с раскрашенными охрой скелингами. Сухорукая солгала, шептались люди, лишь бы подарить дочери несколько месяцев счастья. Это просто чудо, что господин Эрик до сих пор не взял ее, с его-то темпераментом.

— Он узнает, — сказала Африор.

Тико старался скрыть радость. Сейчас девочка почти призналась: она тоже хочет его.

— Пойдем купаться.

Она нахмурилась, явно подозревая какую-то уловку. Но все же последовала за ним сквозь заросли ольхи и рябины. Тропу протоптали олени, когда они еще водились здесь. Сейчас стада исчезли, оставшиеся ушли далеко. Тико отыскал склон, скрытый дикими розами, и, попросив Африор отвернуться, скинул свои лохмотья. День был жарким. Яркое солнце обжигало кожу, воздух наполняли ароматы цветов и зелени, свежести и близкой воды.

— Ты тоже, — скомандовал он, не оставляя ей времени на споры.

У Тико перехватило дыхание, когда тело обожгла ледяная вода. Он обернулся. Африор, уже раздевшись, присела на мелководье. Господин Эрик, его воины и большинство рабов ушли в набег на деревню скелингов. Они так и говорили — «набег». На деле это означало, что они убивают женщин, пока дикари воюют друг с другом.

Нет женщин — нет детей. Раз нет детей — в следующие годы будет меньше воинов. Убивать еще не рожденных эффективней, чем живых.

— Иди ко мне, — сказал Тико.

— Думаешь, я тебе доверяю?

Она шутила, но ее слова оказались достаточно близки к правде. Мальчик отвел глаза и пропустил те секунды, когда она шла к нему.

— Ты вправду веришь, что мы не родственники?

Она коснулась грудью его руки. Казалось, кожи коснулись две маленькие рыбки.

— Я уверен, — кивнул он, изгнав любые сомнения из голоса. — Мы даже не похожи.

Тико принялся целовать ее. Она вздрогнула, почувствовав, как он твердеет. Насторожилась, отступила на шаг. Он воспользовался моментом и обхватил ладонью ее грудь; от холодной воды сосок уже набух.

Он опускал руку все ниже, пока…

— Нет, — Африор поймала его кисть.

Они боролись, пока девушка не выкрутила ему большой палец.

Тико терпел боль, сколько мог, потом прекратил сопротивляться и опустил голову, признавая ее победу. Африор пристально смотрела на него.

— Я думала, ты будешь терпеть, пока я не сломаю тебе палец.

— Я тоже, — ответил он.

Ее лицо смягчилось. Она взяла его за руку и поцеловала. А потом засунула его пальцы себе между ног. Тико знал: ему никогда не понять женщин.

Внутри она оказалась еще таинственней, чем он ожидал. Африор стонала, все громче и громче. Когда она замерла, оборвав стон, Тико решил, что был слишком груб. Но девочка смотрела на берег за его спиной.

— Стой, — сказала Африор.

Тико повернулся и обмочился. И только потом его мозг справился с увиденным. На берегу стояли пять воинов-скелингов, раскрашенных охрой. Все пятеро голые, с плеч свисли кремневые ножи. Некоторые уже вскинули платановые луки. Впереди стоял шестой, раб-полускелинг, который сбежал из Бьорнвина год назад.

— Вот это да, — произнес он.

Вождь скелингов прорычал какой-то вопрос; бывший раб перестал ухмыляться и униженно пробормотал ответ. Он явно не стал объяснять, что двое в воде — брат и сестра. Вождь снова зарычал.

— Вы идти сюда.

Африор колебалась, все-таки она — девочка, и обнажена. Один из мужчин, глядя на нее, что-то сказал, второй рассмеялся. Вождь рявкнул на них, и оба мгновенно умолкли. По его приказу воины схватили Африор, едва она вылезла из воды.

Тико инстинктивно бросился вперед… и упал, получив удар в голову. Вождь выбивал воздух из его легких и остатки мочи из мочевого пузыря. Избиение прекратилось, только когда Тико обделался. Вождь не собирался калечить мальчишку. Побои всего лишь предупреждали: не будь глупцом.

Другой скелинг поставил его на ноги и развернул лицом к Африор, которая вырывалась из рук воинов. Один из воинов сжал пальцы на ее локте, и Африор, перестав бороться, заплакала.

— Я буду переводить, — произнес полускелинг. — Видел, что мы делаем с вашими женщинами? Да, нет?

Тико не видел. Но до него доходили слухи.

— Мы берем это, — сказал переводчик.

Вождь обхватил грудь Африор и слегка приподнял ее.

— И режем так.

Вождь описал рукой круг, показывая, как именно они вырезают грудь. Он не обращал внимания на Африор, как будто она была животным.

— И мы берем это.

Вождь опустил руку, и девушка вскрикнула. Вряд ли от боли; скорее она испугалась, ощутив там его хватку.

— А потом мы режем ее отсюда досюда, — вождь провел рукой снизу вверх, до грудной клетки девушки. — И вынимаем, что есть внутри.

Африор обделалась, и он оскорбленно отступил назад.

— Ты понял?

Тико тупо кивнул.

— Есть другой выбор, — сказал вождь. Полускелинг переводил каждое слово. — Хочешь узнать какой?

— Да, — ответил Тико. — Хочу.

Вождь посмотрел Тико в глаза, потом схватил Африор между ног и ударил кремневым ножом. Она дернулась. Вождь поднял руку и вытряс на землю клок светлых волос.

— И больше ничего.

Тико неуверенно посмотрел на переводчика, потом — на вождя. Наверно, бывший раб напутал с переводом.

— Вреда не будет, если сделаешь, что мы просим.

А потом скелинг сказал, чего они хотят. Раз двое рабов не должны быть вместе, никому не покажется странным, если вернется только один. Ночью Тико отопрет ворота Бьорнвина. Если нет, то на рассвете он найдет у ворот ее останки. А если все пройдет гладко, то они оба смогут беспрепятственно пройти через земли скелингов и уйти, куда хотят.

— Нас убьет следующее племя.

— Тебе лучше задуматься, — ответил вождь, — не убьем ли вас мы.

Тико мог позволить Африор умереть. С ее смертью исчезнет опасность, что кто-нибудь прознает о случившемся. Он может вернуться, вновь стать волкодавом господина Эрика и по-прежнему не обращать внимания на злобную суку, которую он называл матерью.

Тико был рабом. Господин Эрик говорил: «Сделай», и он делал.

Он бегал быстрее других, прыгал выше, охотился ловко и тихо. Но его не ценили, а ненавидели. Почти каждый день он вставал с рассветом, выполнял приказы до поздней ночи, а потом засыпал. Спасти Африор — значит предать всех остальных. Разве это правильно?

Он может рассказать обо всем господину Эрику. Его изобьют до полусмерти, но ведь не в первый раз. Но тогда Африор умрет, а Тико хочет ее.

Он убил стражника у ворот. Ударил его дубинкой по голове. А когда стражник умер, Тико поднял засов и открыл ворота Бьорнвина.

В воротах вождь скелингов толкнул вперед голую связанную девушку, оттянул ей голову назад и, плюнув в лицо, перерезал горло.

Африор, истекая кровью, упала на землю.

Героическая атака Тико заслуживала увековечивания в песне, но ее некому было сложить. Он в ярости подхватил меч мертвого стражника, бросился к вождю, воткнул ему лезвие в живот и повернул.

Откуда-то возник господин Эрик, широкоплечий, с поседевшей бородой. В руках — окровавленный боевой топор. Тремя ударами Эрик зарубил троих скелингов. Потом повернулся и хлопнул Тико по плечу.

— Буди всех!

Тико побежал будить.

Но не успел он добраться до большого дома, как сильная рука матери стиснула его плечо. Первым делом она сообщила, что вовсе не мать ему. Он не викинг, не скелинг, а падший. Она выплевывала слова сквозь зубы, на лице застыла маска ненависти.

— Где моя дочь?

— Мертва. Ее убили скелинги.

Сухорукая ударила его по лицу.

— Ты убил ее. Думал, я не узнаю?

В глазах — мрак, в голосе — зимняя стужа. Тико не сомневался: она хочет его смерти. Готова сама его убить. Но она потащила мальчика в свое жилище и велела разбросать солому из матраса по широкому кругу.

— Делай, прямо сейчас, — приказала она.

Снаружи продолжалась бойня.

Воины Эрика были хорошо вооружены. Мечи, кольчуги и шлемы, привезенные из Гренландии, давали им преимущество. Но викинги оказались в меньшинстве. Скелинги плотно сомкнулись вокруг деревни.

Сухорукая вернулась с пылающей головней.

— Моя хозяйка перед смертью рассказала, как это сделать. Может, она знала… — Сухорукая умолкла, ее лицо исказилось. — О, она хорошо знала. Она умерла, давая жизнь тебе. Я еще тогда знала: ты того не стоишь. А теперь мы умираем, а чтобы ты… Кто знает? Некому будет волноваться.

Сухорукая толкнула его в центр круга, опустила головню и отступила назад. Вокруг Тико вспыхнуло пламя. Но вместо жара он почувствовал холод, взмах крыльев и яростный ветер, как будто он падал с огромной высоты. И напоследок лицо Сухорукой, перекошенное от ненависти…

— Это все правда? — спросила Десдайо. Она густо покраснела. От той части рассказа, подумал Тико, где говорилось об Африор и реке.

— Так я помню.

— Атило знает?

— Нет, госпожа моя. Он никогда не спрашивал.

— Ты ступил в огонь в своем мире. И оказался здесь, в моем?

Тико кивнул.

Десдайо перекрестилась, вскочила на ноги и вернулась с тяжеленной Библией в кожаном переплете.

— Она принадлежала моей матери, — сказала она. — Возьми ее. Двумя руками.

Он выполнил приказ. Десдайо закусила губу.

— Чего вы ожидали?

— Я думала, ты исчезнешь в пламени.

— С чего бы мне…

— Если бы ты был демоном, ты бы сгорел. Я думала… — она смутилась, — ты пришел из ада.

— Я думал, что попал в ад, — искренне ответил ей Тико. — Когда только появился. Толпы людей сгрудились на маленьких туманных островках. И вода тут… В Бьорнвине я купался при каждой возможности и получал удовольствие. А здесь стоит просто пересечь канал, и меня тошнит. Воздух воняет дымом и дерьмом.

— Но вы голодали. Ты сам так сказал. А здесь есть еда.

— Не у всех. Почему бы в аду не быть пище? Вряд ли Сатана живет в нищете.

Оба замолчали. Десдайо предложила ему вино и сладкий пирог, но Тико едва притронулся к вину, а пирога даже не коснулся. В конце концов она поинтересовалась, куда он сопровождает господина Атило по ночам.

— На встречи Совета, — солгал Тико.

Жаркие летние дни, полнолуния, обучение. Убийства. Длинная царапина — для мужчин, короткая — для женщин. Точка — младенец, внук умирающего графа. Он стоял между Венецией и богатыми владениями на материке. Вся правда на стене погреба. Все, кроме визитов Атило к герцогине Алексе.

Их было слишком много.

Всего девять смертей. Меньше, чем он ожидал. Господин Эрик убил больше всего за одну битву. Дюжина скелингов, их кишки дымились, глаза клевали вороны. Тико почти всегда убивал чисто. Атило поначалу поражался, но потом забеспокоился. Он встревожился еще сильнее, когда последнее убийство Тико в Сан-Пьетро ди Кастелло оказалось более кровавым, чем восемь предыдущих.

41

Якопо отращивал бороду в течение всего года обучения Тико. Солдатская бородка сделала его старше и злее. Он стал реже пользоваться масками. Ему больше не требовалось скрывать юные черты лица.

На столе перед ним стоял стакан вина. На груди блестело последнее приобретение, стальная кираса в арагонском стиле. Царапина под левой проймой свидетельствовала, что бывшего хозяина доспеха убили в бою или зарезали во сне.

Якопо не был суеверным, а это свидетельство неудачи заставило оружейника снизить цену до почти приемлемой. Хотя для завершения сделки потребовался кинжал, позаимствованный из коллекции Атило. Доспех просто упал, отсюда и царапина, утверждал словенец, и стоит он вдвое против суммы, предложенной Якопо. Однако он плюнул на руку, и сделка состоялась.

— Новый? — послышался чей-то голос.

Якопо поднял голову и увидел капитана Родриго. Он скромно улыбнулся: пусть капитан верит, во что хочет. За последний год Венеция раскололась на две фракции — регента Алонцо и герцогини Алексы. Родриго почти случайно оказался в одной из них. Атило — в другой. Обстановка ухудшилась на прошлой неделе, после прибытия посланника Тимура бин Тарагая.

Монгол, младший принц из семьи жены Тимура, отказался передать свое послание Десяти, говорил только с герцогиней и немедленно отбыл. Никто не знал, о чем шла речь в послании Тимура. Герцогиня сожгла письмо сразу после прочтения и отказывалась говорить о нем. И теперь принц Алонцо оказался в ловушке между яростью и осмотрительностью. Не самое удачное состояние для человека с его характером.

— Капитан, — Якопо приветственно поднял стакан.

Зачем наживать лишних врагов? Жизнь в особняке иль Маурос и так здорово осложнилась. Господин Атило и его невеста по-прежнему спали раздельно. Все знали, что они поженятся, но никто не знал когда. Некоторые говорили, вначале Атило должен покинуть постель герцогини. Другие возражали: мавр — не дурак и не станет обмениваться обетами с Десдайо, когда у него есть возможность жениться на герцогине.

А еще там был этот урод в странных очках, священнической куртке, хранящий ненавистное молчание. Не то чтобы Тико не разговаривал с Якопо. Он его просто не замечал. С другой стороны, Десдайо и Амелия…

Якопо втянул воздух сквозь сжатые зубы.

— Какие-то трудности? — поинтересовался Родриго.

— Такова жизнь, — ответил Якопо. Капитан явно собирался уйти, и парень выдавил улыбку. — Мой господин, позвольте вас угостить.

— Сейчас моя очередь.

Якопо удивился.

— После твоей прошлогодней победы. Мы пили в «Грифоне» у Святого Варфоломея, помнишь?

— Мой господин, как я могу забыть? Меня удивило, что вы это помните.

Он переборщил. Капитан оглянулся, ища нежеланных свидетелей и явно подбирая слова отказа. Хотя с чего бы такому человеку, как капитан Родриго, беспокоиться, оправдываясь перед слугой…

«Я ведь слуга и есть», — с горечью подумал Якопо.

Слуга с кирасой, наголенниками и мечом. Его обучение — тайна; задания, которые давал ему хозяин, — тоже. Он хранил множество секретов, и иногда молчание оказывалось самым сложным испытанием.

— Для меня честь угостить вас, — сказал он капитану, вымученно улыбаясь. — А уж напоить — тем более.

Капитан Родриго рассмеялся.

— Мой господин, кого вы ищете?

— Своего сержанта. Он не на службе, но мы собирались обсудить дела на завтра.

Якопо понимающе кивнул.

У него были соображения, о чем пойдет речь, но хватало мозгов не заявлять об этом вслух. Сегодня — Чистый четверг, и таверны переполнены. Очевидно, завтра — Страстная пятница, когда истовые христиане будут пороть себя на улицах, а все остальные — избегать любовных и азартных игр и множества прочих пороков, длинный список которых недавно зачитал с амвона новый патриарх.

Завтра день испытания Тико. В Страстную пятницу испытывали Якопо. И Амелию. И всех тех, кто почти два года назад погиб в резне на Каннареджо.

— Пожалуй, я все же выпью, — сказал капитан Родриго.

— Вот стоящая вещь, — заявил Якопо, стирая с бороды кровавые капли вина. — Трактирщик утверждал, что это бароло. По цвету похоже, достаточно темное.

— Согласен, — ответил Родриго.

Якопо еще ни разу в жизни не пробовал бароло.

— Ну, — произнес капитан, — как твои дела?

— Все так же. Его светлость занят делами Совета. Обожает госпожу Десдайо. Советуется с герцогиней Алексой.

Капитан усмехнулся.

Якопо рискнул улыбнуться в ответ.

— А как госпожа Десдайо? — осторожный вопрос Родриго выдавал его, даже не знай Якопо, что капитан — бывший жених госпожи.

— По-прежнему прекрасна.

Родриго глотнул вина.

— Конечно, теперь это не мое дело. Но какие новости об их свадьбе?

— Мне ничего не известно.

— Да, — согласился Родриго. — Иного я и не предполагал.

Он поднял свой стакан и изучил содержимое на просвет:

— Не очень-то похоже на бароло.

Однако довольно быстро допил вино. Якопо, заказывая новый кувшин, осмотрительно потребовал именно бароло.

— Да, мой господин.

Якопо заподозрил насмешку, но мужчина казался совершено серьезным.

— Открой счет, — распорядился слуга Атило. — Завтра я пришлю к тебе человека с деньгами.

— Мой господин, завтра Страстная пятница.

— Может, и так. Но ты же хочешь получить деньги?

Трактирщик кивнул и наполнил кувшин из бочки, стоящей отдельно от других. Даже если это не бароло, он явно старался не перепутать его случайно с другим вином.

— А по правде, что за вино? — спросил Якопо.

Трактирщик оглянулся по сторонам.

— Бароло, — прошептал он. — Просто не из лучших.

Якопо громко рассмеялся. Несколько игроков оглянулись на шум, и он встретил их взгляды. Незнакомец с черной бородой, в дорогом доспехе, берет кувшин лучшего вина. Несколько человек кивнули, один даже улыбнулся.

— Твои друзья? — поинтересовался Родриго.

— Не совсем, — ответил Якопо, сделав вид, что знает этих людей, просто не слишком близко. Его притворство прервал трактирщик с миской тушеной баранины, которую выкладывали на ломти черствого хлеба. Капитан съел баранину, но оставил хлеб. Якопо поступил так же.

— Мне пора идти, — сказал капитан. — Темучин, наверно, уже пьян, — он покачнулся, хотел что-то добавить, но только пожал плечами. — Чертов ублюдок, — пробормотал он. — От него всегда неприятности.

Якопо надеялся, что речь идет о сержанте.

— Насчет Десдайо… — пару минут спустя с трудом выговорил Родриго.

— Мой господин?

— Она счастлива?

— О да, она… — Якопо запнулся, — счастлива, насколько это возможно. Наверное, нелегко, когда от тебя отреклись. И она… Мой господин, могу я говорить откровенно?

— Говори.

Родриго ждал.

— Ну и что, — наконец спросил он, — ты собирался сказать?

Якопо втянул воздух.

— Может, не так уж она и счастлива, — произнес он. — Она думала, они скоро поженятся. Но господин Атило все время занят. Молодой здоровой женщине, должно быть, очень тоскливо…

— Она доверяет тебе?

— Нет, мой господин. Она доверяет Амелии, своей горничной. И… — Якопо снова запнулся, — у господина Атило есть раб.

— Слепой мальчишка?

— Мой господин, он не слеп. Но яркий свет вредит его глазам. Потому он носит странные очки и избегает дневного света.

— Похоже, я понял, — коротко ответил Родриго.

— Мой господин, если я вас чем-то обидел…

— Я с ним встречался.

Якопо сдержался и продолжал пить. Что-то странное прозвучало в голосе капитана, будто Родриго опасался Тико.

— Мой хозяин намерен освободить его…

— Так скоро?

— Скоро, мой господин?

— Я слышал, Атило держит рабов и крепостных от трех до пяти лет, прежде чем отпустить их. Освобождать их вообще глупо. Без обид, конечно. Но всего после года работы…

Капитан Родриго пожал плечами.

— Как давно он отпустил тебя?

— Я не был рабом.

— Правда? А я думал…

— Я сирота. Мой отец погиб на галерах.

На самом деле Якопо не знал своего отца. Но Венеция берегла особое место для свободных людей, которые погибли, защищая торговые пути или разведывая новые. И Родриго одобрительно кивнул, засчитав мифического отца в пользу Якопо.

— Почему Атило так скоро отпускает его?

— Он быстро учится, — спокойно ответил Якопо. — Манеры. Итальянский. Все, чему его учит госпожа Десдайо. Он даже начал писать.

— Он тебе не нравится, — Родриго не спрашивал.

— Мой господин, я ему не доверяю. И Десдайо присматривает за ним, — осторожно заметил Якопо. — Раньше я думал, она его боится. Но сейчас сомневаюсь. Они проводят много времени вместе.

— Десдайо и раб?

— Госпожа Десдайо, раб, иногда Амелия, — сказал Якопо. — Они часами сидят в пиано нобиле, когда господин Атило уходит. И раб сопровождает их на вечерних прогулках. Иногда они гуляют часами. Уверен, ничего особенного…

— Он раб.

— Именно, мой господин.

Капитан Родриго с отвращением поморщился.

42

— Якопо? — спросил Тико, услышав звук открывающейся двери.

Десдайо заглянула в подвал.

— Ты ждешь Якопо? — удивленно спросила она.

— Он проходил тут немного раньше.

Она зашла внутрь. Дверь осталась открытой, и лунный свет затопил комнатушку. В эту ночь луна была полной, на чистом небе сияли звезды.

— Госпожа моя, закройте дверь.

— Не все же могут видеть в темноте.

Из чистого упрямства Десдайо еще шире распахнула двери и обернулась. Тико стоял лицом к стене.

— Выйдите, — произнес он. — Или закройте дверь.

— Тико…

— Быстрее.

Она захлопнула дверь.

— Встаньте в тот угол. И не подходите ближе…

Тико забил под дверь деревянный клин, потом отыскал свечу, растопку и кремень. Растопкой служила тряпка, истертый кремень выкинул какой-то горожанин.

— Свечи стоят денег, — заметила Десдайо с пылом богатой женщины, которая верит в свою бедность.

— От лунного света мне больно, — ответил Тико.

— Разве не от солнечного?

— Это другая боль.

Десдайо с сомнением посмотрела на него. Она подошла поближе и заметно удивилась, когда Тико немедленно выставил вперед свечу.

— Мне нужно кое-что рассказать тебе. И я хочу присесть.

— На мой матрас?

— А ты видишь тут стул?

От нее пахло розами и сладким вином, с привкусом пота и мускуса. Тико любил и ненавидел этот привычный запах. Так пахли все женщины от пятнадцати до тридцати.

— С тобой все хорошо?

— Нет, — резко ответил он. — Нет.

От потрясения Десдайо отступила назад. Тико был только рад. Его звало тело девушки. Биение пульса на ее горле призывало беду. Кожа сияла в пламени свечи.

— Уйдите, — выдавил он. — Уходите сейчас же.

— Я думала, мы друзья, — сказала она. — А теперь ты так со мной разговариваешь, — она почти плакала. — Ты не можешь так. Нельзя так…

— Потому что я раб?

— Ты грубишь.

— Иногда, — сказал он, — я вас ненавижу.

У Десдайо перехватило горло, и она зарыдала.

— Я думала, если буду доброй, это поможет. Говорят, все рабы хотят убить своих хозяев. А ты — другой. За всей твоей ненавистью, — горячо сказала Десдайо, — доброе сердце.

Тико улыбнулся, и она вздрогнула.

— Госпожа, вы ошибаетесь. Вряд ли я…

Их спор прервал внезапный стук в дверь. Десдайо нервно оглянулась. Уже плохо, если ее просто застанут здесь. Но в ночной рубашке, с шалью, накинутой на плечи, и босиком…

— Наверное, Амелия. Я все объясню.

— Это Атило, — ответил Тико, когда стук повторился.

И еще раз, громче. Атило подергал ручку и понял, что дверь заперта.

— Откуда ты знаешь?

— По звуку шагов.

Тико отбросил матрас, открыв дыру в полу. Старая и давно заброшенная попытка прорыть туннель наружу. Десдайо колебалась, но Тико поднял ее и уронил вниз. Потом задвинул матрас на место. Тико успел заметить выражение ее лица, когда она почувствовала руку, скользнувшую по груди.

— Открой эту проклятую дверь!

— Мой господин, как только вы перестанете колотить в нее.

Удары прекратились, и Тико быстро вытащил клин, оберегая пальцы от удара дверью. Атило ворвался внутрь.

Старик уставился на клин в руках Тико, потом оглядел погреб. Его взгляд остановился на свече.

— Зачем она тебе?

— Мое ночное зрение не идеально, — солгал Тико.

— Где она? — потребовал ответа старик.

— Кто, мой господин?

— Амелия.

— Думаю, спит в своей постели.

Атило нахмурился.

— Сегодня вечером она должна была прийти ко мне, — он сердито выдохнул, решив, что сказал слишком много. — Якопо тоже пропал. Если они где-то бездельничают на пару…

— Он вернулся немного раньше.

— Откуда ты знаешь?

— Мой господин, я слышал его. Его новая кираса скрежетала о стены, вдобавок он громко ругался.

— Наверняка напился.

Темные глаза над острой бородкой внимательно изучали Тико.

— Ты ничего не упускаешь, верно?

— Я стараюсь, мой господин.

— И ты запер дверь?

— Вы же знаете, что внутри нет засова. Зато я нашел это, — сказал Тико. — Им я запираю дверь. Вы сами говорили: нам следует оберегать все выходы и входы. Я просто повинуюсь приказам.

— Поспи хоть немного, — фыркнул старик. — Завтра встанешь рано. Ты должен отдохнуть и быть готовым ко всему. Твой ум тоже пригодится. От завтрашнего дня многое зависит. Не подведи меня.

— Мой господин?

— Помолись своим богам об успехе.

«Богов нет, — едва не ответил Тико. — Они не для таких, как вы или я».

— Конечно, мой господин. Доброй вам ночи.

Тико захлопнул дверь и поставил клин на место. Потом поднял матрас и вытащил Десдайо из дыры. Он попытался отряхнуть землю с ее одежды, но Десдайо оттолкнула его.

— Об этом я и хотела рассказать. У Атило есть для тебя особая работа на завтра. И мне следовало знать…

Она внезапно замялась.

— О чем?

— Амелия приходит в его постель. Я думала…

Что он ограничивается герцогиней? Или ходит по борделям? Неужели она действительно верила — Атило иль Маурос спит под собственной крышей в одиночестве? Даже Десдайо не может быть такой наивной.

Она заплакала. Тико обнял ее и крепко прижал к груди. Он чувствовал ее затвердевшие соски. Когда он поцеловал девушку, она замерла, но через секунду ответила на поцелуй.

В следующую минуту Десдайо вскинула руку, намереваясь отвесить ему пощечину. Тико перехватил ее кисть.

— Вы тоже поцеловали меня.

— Ничего подобного!

— Госпожа…

— Хватит, — в ее голосе слышалась ярость. — Мы больше не будем говорить об этом.

43

— Лучше бы ему принести хорошие вести…

Атило стоял в своей комнате у двери. На нем был шерстяной халат с длинными рукавами и остроносые алые тапочки. Хотя Якопо назвался, когда постучал, в одной руке старик держал стилет, в другой — лампу.

Швырнуть масло в противника — «магический огонь», доступный любому. Лет десять назад в пламени погиб один патриций. Слуга бросил в него лампу, а его дочь, которую патриций изнасиловал, подожгла масло факелом. Герцог Марко распорядился повесить обоих. Он запретил снимать с них кожу, четвертовать или сжигать заживо, как того требовали традиции. Решение понравилось всем, за исключением вдовы патриция. Но она была родом из Генуи.

— Ну? — сказал Атило.

— Мой господин, могу я войти?

Атило неохотно отодвинулся.

— Простите за вторжение… Вы желаете завтра испытать Тико?

Лицо старого воина окаменело. Он уселся на деревянный стул, не предлагая Якопо присесть. Пристальный взгляд Атило не отрывался от лица Якопо, пока тот не отвел глаза.

— Ревность погубит тебя.

— Мой господин, я не ревную, — пожал плечами молодой мужчина. — Хотя завидую скорости, с которой он учится. Ночному зрению. И сторожевые псы его не замечают. Будто он обернут в магию.

— Дело не в магии, — ответил Атило. — У него нет запаха.

Якопо разинул рот.

— Тебе самому следовало сообразить. Какая бы болезнь ни делала его полуслепым днем, она лишила его запаха. Вот почему псы не находят его следы. Им нечего искать…

Целый сезон Тико следовало учиться возвращаться по своим следам, оставлять ложный запах и прятаться в воде. Но уже через неделю эту часть обучения пришлось отменить. Тико не мог прятаться в воде, даже если бы захотел. А поскольку собаки были не в силах отыскать его следы, все прочее также оказалось неуместным.

— Нет запаха, — повторил Якопо. — Очень удобно.

Атило посмотрел на него дружелюбнее.

— Ты пьян. Иди выспись, и тебе станет лучше. И подружись с ним… — Он поднял руку, признавая очевидное. — Знаю, это нелегко. Но все же попробуй. Если Тико пройдет завтрашнее испытание, он присоединится к нам.

— Вы освободите его?

— Подумай сам, — сказал Атило. — Обучение занимает пять лет. Он раб. Я освобождаю рабов, когда они завершают обучение. Если он завтра справится, я освобожу его. Из одного вытекает другое.

— Никто еще не завершал обучение за год.

— Хочешь сказать, я не прав? Я не знаю, когда ученик готов стать подмастерьем? — ледяным тоном спросил старик.

— Нет, мой господин. Конечно, нет.

— Тогда о чем ты?

— Его уже обучали… — Якопо призадумался, явно довольный своей идеей. — Наверняка так и есть. Он приехал сюда кого-то убить. Предать нас. Он может работать на императора?

— Которого?

— Любого, — возбужденно ответил Якопо. — Византийского или германского, неважно. Они оба зарятся на Венецию. Как лучше…

— Якопо!

— Господин?

— Почему я не позволяю тебе участвовать в уличных драках? Почему не даю состязаться с мечниками? Потому что ты нахватаешься дурных привычек. Ты думаешь, я бы не знал, если бы Тико уже где-нибудь обучался? Каждая фехтовальная школа хвалится своей техникой, филигранной или смертельной, которой обучают только там. Конечно, все они врут. У каждой школы есть свой стиль. У убийц — тоже. Если бы Тико обучался, я бы узнал стиль. У него потрясающие рефлексы и реакция. Но когда мы впервые встретились, он ничего не знал…

На этом все могло бы и закончиться, если бы Атило не похлопал Якопо по плечу:

— Мой мальчик, он здесь не для того, чтобы предать нас.

— Ну уж не меня, конечно, — согласился Якопо, поворачиваясь к двери.

Пальцы сжались на его плече, как когти. Он попытался вывернуться, но с таким же успехом можно было сопротивляться остроге, пронзившей плоть. Пальцы Атило не разомкнуть. И абсолютное спокойствие. Как перед убийством.

— Объяснись.

— Мой господин…

— Забудь о вежливости.

Явное предупреждение. Атило придавал большое значение хорошим манерам. Умение держать себя откроет намного больше дверей, чем дубина. Равно как и улыбка, которая позволяет многого достичь. Сейчас Атило улыбался.

Еще одно предупреждение.

«Надо было промолчать, — подумал Якопо. Самая верная мысль за весь день. — Промолчать и уйти, как только он отпустил меня. А потом разобраться со всем на свой лад».

— Мой господин, простите. Но я видел, как госпожа Десдайо выходила из погреба Тико. В одной… — Якопо склонил голову, — ночной рубашке. И шали. С распущенными волосами.

Десдайо, как незамужняя женщина, могла распускать волосы. Однако с тех пор, как она поселилась у Атило, она каждое утро собирала их в прическу и закалывала. Никто из домочадцев ни разу не видел ее с распущенными волосами.

— Правда? Когда?

— Прямо сейчас, мой господин. Несколько минут назад.

— И ты клянешься в этом?

Якопо сглотнул.

— Да, мой господин.

Ни один человек не успел бы остановить Атило, так быстро он двигался.

Только что стилет лежал на столе за его спиной, а уже в следующую секунду он скользнул в ноздрю Якопо, и по его губе скатились капли крови.

Якопо чувствовал стилет. Стоит Атило немного надавить, Якопо умрет. Чуть-чуть сильнее, и клинок войдет в мозг.

— Ты лжешь. Минуту назад я был в погребе у Тико, он там один. Вот если бы ты назвал Амелию, и часом раньше… — Старик пожал плечами, и кровь потекла сильнее. — Я бы выпорол Тико. Но ты хочешь большего — чтобы я продал его. И даже готов очернить…

Сейчас старик убьет его.

— Возьми свое свидетельство назад! — рявкнул Атило. — Сними свое обвинение. Признайся, ты солгал и пытался очернить ее имя.

— Я бы никогда…

— Ты уже сделал это, — холодно ответил Атило.

— Мой господин, мне очень жаль. Должно быть, я ошибся.

Клинок двинулся вверх. Якопо уже стоял на цыпочках. Пьяный, со стилетом в ноздре. Как будто на цыпочках он сможет уклониться от клинка, входящего в мозг.

— Я солгал, — поспешно произнес он. — Простите.

Атило вытащил стилет. В следующую секунду кончик прочертил глубокий порез на щеке Якопо. Шрам останется на всю жизнь.

— Каждый раз, глядя в зеркало, ты будешь вспоминать, как собирался рискнуть добрым именем женщины ради своих амбиций.

Якопо, спотыкаясь, направился к двери.

— Якопо…

Он повернулся обратно.

— Зашьешь сам, понял? Не буди Амелию. Сделаешь все сам. И держись подальше от Тико.

Стук в дверь поднял Десдайо с постели. Всего один стук. Сонная Амелия выскочила из постели, накинула на хозяйку шаль и ожидала приказов.

— Иду, — сказала Десдайо.

Она медленно шла к двери. В ней пылали гнев и стыд. Проклятье, он сказал правду. Она, Десдайо Брибанцо, плавилась как воск в руках… надо признать, странного и красивого раба, который смог прочитать ее мысли и понять природу ее горя.

— Госпожа моя, вы предпочитаете, чтобы…

— Я же сказала, иду, — голос Десдайо дрогнул. — Кто там?

— Я, — послышался низкий голос. — Атило.

Она медленно открыла дверь. Атило никогда еще не заходил в ее комнату. Амелия спала на лежанке в ногах ее кровати, так потребовала сама Десдайо. Потребовала, как только поняла, что свадьба откладывается. Она хотела показать Атило: не стоит приближаться к ее кровати без брачного договора. Правда, он ни разу и не пытался.

Похоже, теперь она знает почему.

— Мой господин?

Казалось, он с трудом подбирает слова, как человек, чьи мысли, действия и речи находятся в глубоком разладе.

— Что-то случилось?

— Ничего особенного. Мне показалось, какие-то шаги на лестнице.

— Может, Якопо?

— Нет, — ответил Атило. — Мы с ним разговаривали.

— Я ничего не слышала, мой господин.

Когда Десдайо закрыла дверь, он все еще извинялся.

Наверное, Амелия пришла позже обычного, решил Атило, слушая, как засов встает на место. Любые предположения о том, что Десдайо была вместе с Тико, просто недостойны. Однако Атило беспокоил гнев в ее глазах.

44

За час до рассвета Тико пил пиво в доме с закрытыми ставнями на Каннареджо. Последний опьяняющий напиток за весь день. Опьяняющий? Так и тупой нож можно счесть опасным. Если хорошенько постараться, ты им поранишься. Но люди назовут тебя дураком, и тебе придется долго их переубеждать.

Тико отрезал хлеба, потом снял шкурку с овечьего сыра и принялся пластать его на тонкие восковые ленточки. Сыр выглядел восковым и на вкус был не сильно лучше. Но Тико больше не испытывал потребности в пище.

На столе перед ним горела свеча местного производства.

Все здания в округе толстым слоем покрывала копоть от чанов, в которых день и ночь варили жир для дешевых свечей. Дорогие белые свечи — ими пользовались в храмах и дворце герцога — делали в других местах. А эти горели перед сапожниками, в борделях, кабаках и лачугах бедняков.

Пиво, сыр, хлеб, свеча и кремень…

Они ждали его в комнате на верхнем этаже пустой кожевенной мастерской, к северу от верхнего входа в Большой канал. Отсюда не больше сотни шагов до церкви Святой Лючии, покровительницы убийц и слепых. Еда стояла на деревянном столе. Здесь все было из дерева — пол, стены, ставни и крыша. И все старое. За исключением окон верхнего этажа, затянутых провощенной бумагой и плотно закрытых ставнями. Тико не сразу понял, как быстро может сгореть это здание. Возможно, потому оно и выбрано. Поднести огонь к вощеной бумаге, и вскоре от дома только пепел.

Когда Тико вошел сюда, его сердце дрогнуло. Дерево напомнило ему о Бьорнвине.

Большинство зданий в Венеции строили из камня. Даже хижины с деревянным каркасом или глинобитными стенами обычно штукатурили. А здесь сплошное дерево, не считая кирпичного дымохода. Он поднимался на три этажа и выходил на крышу, заканчиваясь небольшой конической трубой. Огонь грел котел мастерской, в нем вываривали и формовали кожу.

Львиную морду над очагом обрамляли крылья летучей мыши.

Знак подтверждал — Тико пришел в нужное место. И даже если знака недостаточно, оружие на столе исключало сомнения. Тонкий флорентийский стилет; его можно воткнуть под мышку и достать до сердца или дотянуться до внутренних органов через задний проход, не оставив никаких следов. Меч, который дал ему доктор Кроу. Тико не видел этого меча с того дня, как попал в особняк иль Маурос.

Крюки для лазанья Тико даже не потрудился проверить. Они ему не нужны, как и веревка. Он сосредоточился на стальной тетиве, деревянном ложе и сложном спусковом устройстве маленького ручного арбалета.

Юноша быстро, без единой ошибки, собрал арбалет. Жаль, Атило его не видит. Тико уже не первый раз немного замешкался, подумав о старике. Рядом с арбалетом лежали пять болтов; при виде их Тико вздрогнул.

Ему больно прикасаться к серебру. К тому же Атило приберегал арбалет для кригсхундов. Однако их почти не осталось в городе. Какое же задание ему приготовлено?

Последний подарок — три метательных ножа.

Тико поднял один и, сильно вывернув кисть, отправил его через всю комнату. Нож воткнулся между львиных зубов. За прошедшие годы львиную пасть отыскали еще пять ножей. Несколько десятков промахнулись. Он понадеялся, что это хороший знак, и не рискнул бросить второй, дабы не растерять удачу.

Тико смазал маленький арбалет, проверил лезвие меча, которым можно было бриться, и аккуратно завернул серебряные стрелки. Проверил стилет, уложив его на палец в той точке, где лезвие переходит в рукоять. Безупречный баланс.

Когда Тико закончил выбирать оружие, он отыскал самый темный угол в темной комнате, сложил плащ наподобие подушки и улегся. Он закрыл глаза и представил, как сквозь его тело течет вода. Так учил Атило.

— Что с твоим лицом?

— Трое грабителей, моя госпожа, — Якопо скромно улыбнулся. — Мне удалось справиться с ними.

Десдайо посмотрела на него:

— Я слышала, ты напился?

— Вы слышали?

— Я имею в виду… — она покраснела. — Я слышала, ты пришел поздно ночью, и подумала, ты пьян. Я не поняла, — она взглянула на грубые стежки на его щеке, — что тебя ранили.

— Моя госпожа, это опасный город. Особенно для тех, кто бродит по ночам там, где не следует. Никому не может везти вечно.

Десдайо кивнула и бросила взгляд на клетки, составляющие герцогский зоопарк. Утренний воздух был прохладен, изо рта вырывались облачка пара, но клетки источали тепло. И запах как на конюшне. Хотя заметно сильнее.

— Ты умен. Как ты получил разрешение?

Якопо изобразил поклон, признавая комплимент, и улыбнулся, впервые за утро.

— Отец друга.

На самом деле он шантажировал сына чиновника, заведовавшего зверями герцога. Сынок не смог заплатить сумму, которую Якопо выиграл у него часом раньше, во время завтрака. Конечно, они играли костями, принадлежащими Якопо.

Когда тут узнали, что гость Якопо — Десдайо Брибанцо, все пошло как по маслу. Заодно его предупредили: не подпускать девушку к клетке с тигрицей. Когда Якопо узнал о причине таких предосторожностей, он усмехнулся. Вот и сложилась последняя часть мозаики его мести.

Трое служителей зоопарка сидели на стене, глядя на печально известную наследницу, и ухмылялись. Якопо проклял их и себя. Ему следовало настоять, чтобы он, Десдайо и Амелия остались одни. А еще лучше — избавиться от Амелии. После долгой прогулки от особняка иль Маурос девушка немного расслабилась.

— Якопо… — Амелия только сейчас заметила его лицо. — В чем дело?

— Какие-то головорезы. Ты же знаешь этот город.

— Он сражался с ними, — заявила Десдайо.

Амелия склонила голову набок, серебряные наконечники на косичках зазвенели.

— По мне, так выглядит профессионально. В отличие от стежков.

— Амелия…

— Госпожа моя, в этом я разбираюсь.

— На меня напали, — сухо ответил Якопо. Его любимая бородка исчезла, нижний край багрового пореза заходил намного ниже линии бритья.

— И ты сражался с ними?

— Определенно, — сказала Десдайо. — Поскольку он здесь. А теперь пойдемте смотреть животных. — Сегодня она решила не думать о плохом. Иногда ей казалось, что Атило только и может говорить о таких делах. Политика, жестокость, старые войны и…

Герцогиня.

Еще одна его тема. Имя Алексы мелькало в разговорах тут и там, будто речь шла о старом друге. Или о давней любовнице, с горечью подумала Десдайо. Даже она не могла отмахнуться от слухов. Старые друзья, которые не разговаривали с ней целый год, позаботились сообщить ей новости. И Амелия… Может, Десдайо просто неправильно поняла Атило. А может, и правильно.

— Ты сказал, тигрица?

— Да, госпожа моя. Она там, рядом со страусом.

— Мне казалось, у Марко есть носорог.

— Он умер. Говорят, он тосковал по покойному герцогу и отказывался от пищи.

— Наверно, заболел, — заметила Амелия. — Заболел и заскучал. И наверняка умер от болезни и скуки. Или просто от скуки.

— Ты сегодня не в духе? — резко спросила Десдайо.

— Госпожа моя, оглянитесь вокруг, — Амелия взмахнула рукой. Железные прутья, стены и глубокие рвы, рыбачьи сетки, которые не давали улететь редким птицам. — Это место — тюрьма. Оно омерзительно, — громко закончила девушка. Десдайо оглянулась, надеясь, что слова Амелии никто не слышал. Поблизости были только служители, но они слишком увлеклись своими шуточками.

— Ты можешь подождать снаружи.

— Спасибо, — сказала Амелия, хотя Десдайо подразумевала наказание. Амелия фыркнула в сторону служителей и кивнула леопарду, проходя мимо его клетки. Леопард провожал ее взглядом до самых ворот.

— Поразительно! Даже не знаю, почему она так…

— Я рад, что мы одни, — сказал Якопо.

Десдайо очаровательно покраснела. На месте Атило он взял бы ее в постель еще год назад. Она совершенна, как роза. Но ему следовало сорвать бутон, прежде чем он распустится, а не ждать, пока его сдует ветром. И великолепная фигура. Во всей Венеции нет такой женщины. Служители явно разделяли это мнение, продолжая пялиться на Десдайо. Но долго она не сохранится. Женские формы быстро портятся.

Если Десдайо переживет роды, она будет возиться с ребенком-полумавром, кормить его, шлепать и уговаривать, наймет кормилицу и няньку, а потом будет мешать им заниматься делом. После бойни на Каннареджо Якопо мечтал, что когда-нибудь станет Клинком, может, даже приемным сыном Атило. Но надеждам Якопо не суждено сбыться. Десдайо подарит мавру наследника. А если нет, у старика сейчас в любимчиках ходит беловолосый урод.

— Якопо, ты нахмурился?

— Задумался, госпожа моя, — он отвесил низкий поклон. — Постараюсь больше этого не делать.

— Прочь думы, — рассмеялась Десдайо.

Когда Якопо предложил ей руку, Десдайо удивилась, но все же приняла ее и направилась к клетке со страусом. Они прошли мимо пустого вольера.

— А здесь кто жил?

— Единорог герцога Марко, госпожа. Последний в мире. Насколько я слышал.

— Правда? — Десдайо распахнула глаза. — И что с ним случилось?

— По одной версии, умер от старости.

— А по другой?

— Забит и завялен по приказу нового герцога. Марко хотел выяснить, похож ли он на вкус на конину. Уверен, это неправда…

От потрясения Десдайо позволила обнять себя за талию и отстранилась только через пару секунд. Рука Якопо скользнула по ее ягодицам. На ощупь такие же пухлые, как на вид.

Она вспыхнула, но он промолчал. Только улыбнулся.

Страус оказался крупным и серым, с короткими перьями и нелепыми крылышками. Ноги как у индейки, только раз в пятьдесят больше. А шея такая длинная, что маленькая головка возвышается над людьми.

— У него нет горба.[20]

Горб у него был, просто очень маленький. Но Якопо предпочел не указывать на это.

— Они живут в пустыне, — сказал он, пользуясь знаниями, которые почерпнул сегодня утром. — Отсюда и название. Они могут месяц прожить без воды.

Ему удалось произвести впечатление на Десдайо.

— А здесь — тигрица, — Якопо подвел девушку к кирпичной хижине. Вместо одной стены установили решетку. Хижину окружала свежая канава.

— Бедный Марко, — сказала Десдайо, когда они приблизились.

Якопо осторожно поднял бровь.

— Все это сделано, чтобы держать его подальше. А ведь он наверняка хотел кормить зверя с рук.

— А вы встречались с новым герцогом?

— Да, — Десдайо ответила подчеркнуто нейтрально. — Отец надеялся…

Ну разумеется. Какой же венецианский отец не пожелает выдать свою наследницу за герцога, безумен он или нет? Невелика жертва, когда наградой будет рождение наследника герцога, доступ к миллионам Миллиони, торговые пути на Восток и защита хана Тимура бин Тарагая.

— И вы отказались?

Он обидел девушку. Сильно обидел. Десдайо остановилась шагах в двадцати от хижины. Якопо низко поклонился и примирительно улыбнулся.

— Простите меня. Я расстроил вас, — улыбаться больно, но ему требуется расположение Десдайо.

— Я хорошая дочь.

«В самом деле? — подумал Якопо. — Тогда почему ты живешь с мавром, хотя он до сих пор не женился на тебе? Почему отец от тебя отрекся? И как же меня угораздило… — он потрогал шрам, нащупав свежий шов. — Ведь я всего лишь рассказал правду. Ты же действительно выходила из погреба Тико».

— Давайте посмотрим на тигрицу, — сказал он.

Их приветствовала хмурая белая морда. Зверь коротко оскалился и вновь двинулся по кругу, протаптывая тропинку в соломе, которая устилала хижину. Вонь стояла просто невероятная. А ведь сейчас еще прохладная весна, небо пасмурное и солнце почти не светит.

— А я думала, тигры полосатые.

— Это снежный тигр, — сказал Якопо. — Редчайший. Такого нет даже у султана мамлюков.

Десдайо по-новому посмотрела на зверя.

— Прекрасна, правда? — заметил Якопо, когда Десдайо придвинулась ближе к краю. Он встал позади нее, и девушка сдвинулась чуть вперед. Еще один крошечный толчок придвинул ее ближе к прутьям.

— Господи! — воскликнула Десдайо. — Она великолепна.

Даже вдали от высоких гор и снегов, подаривших зверю свой цвет, тигрица поражала воображение, а еще была очень недовольна и раздражена. Она развернулась, задрала хвост и, как и предупреждали Якопо, забрызгала резко пахнущей мочой плащ Десдайо. Несколько капель попали девушке на лицо.

— Госпожа…

— О боже… Гадкое создание.

Десдайо отряхивала пальцы, от унижения в глазах стояли слезы. Когда она обернулась на служителей, Якопо ухмыльнулся.

— Я хочу уйти. Сейчас же!

— Конечно, госпожа моя. Позвольте, я возьму это, — он отстегнул свой плащ, завернул в него вонючий бархат и сунул под мышку. — У ворот есть желоб, там вы можете умыться…

Желоб был каменным. Из него поили лошадей, на которых с набережной Скьявони привозили корм для животных герцога. Десдайо долго терла руки под ледяной водой, пока пальцы не покраснели.

Ближе к вечеру, когда небо затянуло тучами, а в воздухе запахло грозой, Атило вернулся в свой кабинет к изучению схем моста Риальто. Старый герцог собирался заменить нынешний деревянный мост каменным. Лавки на новом мосту планировали сделать с двух сторон. Поскольку мостом владел Марко, ему же поступала и арендная плата. Но, что более важно, новый мост удобнее защищать: его конструкция предусматривала узкие бойницы для лучников и решетки, сквозь которые можно лить горящее масло.

План включал десять тысяч свай из лиственницы, заостренных и вбитых в песок, глину и гравий для поддержания основания моста с двух сторон. Весь этот лес покроют дубовыми брусьями, на них ляжет щебень из истрийского камня. Только тогда можно будет строить новый мост.

Плану препятствовали три проблемы. Две разрешимые, одна — нет.

Все любили нынешний мост. Но герцог объявил, что во сне к нему явился Сан Доменико Контарини, один из величайших дожей Серениссимы, и сказал: «Венеция заслужила каменный мост».

И когда брак герцога с морем перенесли с Богоявления на Пасху, и когда герцогство стало наследственным, Миллиони ссылались на сны и поддержку святых. Наилучшим выбором был Сан-Марко. К сожалению, он уже утвердил предыдущий план герцога.

Но раз каменный мост требует Сан Доменико, можно справиться и со второй проблемой. Для строительства основания моста нужно снести дома на сотню шагов по обе стороны Каналассо. Это вызовет множество протестов, однако со святым особо не поспоришь.

Однако герцог присоединился к Сан Доменико на небесах еще до того, как старый мост снесли. Так что деревянный мост стоял до сих пор, а Десять все еще обсуждали стоимость его замены.

— Да? — сказал Атило, услышав стук в дверь.

Якопо приоткрыл дверь и подождал, пока Атило жестом не пригласит его войти. Вероятно, кисло подумал он, Якопо собирается кланяться и извиняться, пока Атило не надоест и парень не получит прощение.

— Чего тебе?

— Я подумал… может… — Якопо глубоко вздохнул. — Может, я отнесу Тико вечерние приказы? Заодно пожелаю ему удачи.

Привычная бравада парня исчезла после ночного разговора. Щеки белые как мел, на месте любимой бородки — выбритая кожа.

— Я дал поручение Томазо.

Тихий и скромный человек, он был совершенно непригоден для руководства. Атило тренировал Томазо до Якопо. Сейчас он пек пироги в Кампо деи Кармини, его пекарня славилась сдобой на французский манер. Томазо превосходно пользовался ядами, но это умение оставалось незамеченным. Ночь кригсхундов он провел в Париже, представлял Господу принца Валуа. Дело не обошлось без отличных тарталеток, каждая из которых в отдельности была совершенно безвредна.

Атило потерял большую часть своих людей, но Томазо спас репутацию Ассасини. Он не просто убил принца. Он заставил врагов Марко бояться. Ни один из них пока не понял, насколько слаб сейчас город. Новый член Ассасини проходил обучение в среднем за пять лет. Ни одна империя не могла обойтись столь малым числом клинков. Немногие выжившие той ночью метались из города в город, выполняя тайную волю Десяти.

Атило поднял глаза и осознал: Якопо все еще ждет ответа.

— Иди, — сказал он. — Примирись с собой. И никогда больше не впутывай имя госпожи Десдайо в свои споры.

Тико резко развернулся, в руку скользнул нож. За его спиной стоял Якопо.

— Не надо, — сказал Якопо.

Тико не мог отрицать, что соблазн велик. Его соперник стоит у окна комнаты на втором этаже, в приходе, куда не рискует заходить Ночная стража. Кто узнает? Ну, для начала — Атило, если его слугу найдут в грязи перед домом, принадлежащим Ассасини.

— Я могу сослаться на несчастный случай.

Тико даже не осознавал, что произнес фразу вслух, пока не увидел глаза Якопо. Парень покосился вниз, на грязный переулок.

— У меня твои приказы.

— Я ждал Томазо.

— Меня попросил Атило. Он надеется, мы подружимся, — шрам на лице Якопо и кривая улыбка свидетельствовали: это будет непросто. Однако имени хозяина хватило. Тико поманил Якопо в комнату.

— Что он сказал тебе? — спросил Якопо.

— Ничего.

Конечно, так и задумано. Получить приказы и повиноваться без промедления. Никто не знал, когда и от кого они поступят. Он должен ожидать здесь, пока не будет указано иное. Сейчас я все услышу, предположил Тико.

— Отыщи «Золотого коня» за Сан-Симеон Пикколо…

Придется пересечь канал у самого устья.

— …купи кувшин вина и настаивай на бароло, — Якопо разложил на столе кучками два золотых дуката, три серебряных гроссо и пять торнселло. Аккуратно поправил монеты.

— Иль Манифико умер много лет назад, — заметил Тико. — Но эти дукаты новенькие.

— Дукаты с Манифико чеканят до сих пор. Мавры и мамлюки отказываются принимать другие. И византийцы дают за них больше, чем за собственные безанты.

— Почему?

— Они чище, — ответил Якопо. — Император, если захочет, может чеканить более дешевые монеты. Венеция не может, плохо скажется на торговле.

— А сколько стоит кувшин бароло?

— Торнселло. Максимум полтора.

Тико кивнул, сгреб монеты со стола и ссыпал их в кожаный мешочек на поясе.

— Позволь, я помогу, — Якопо достал из сапога кусочек меха, засунул его в кошелек Тико и затянул завязки. — Не будут звенеть. Моя собственная уловка.

Тико кивнул.

— Я сейчас уйду, — сказал Якопо. — Тебе нужно подготовиться. Но сперва я хотел бы выпить немного пива.

Он взял кувшин и принялся наполнять толстый стакан. Внезапно стакан выскользнул из руки и упал на пол, но не разбился.

— Проклятье, — сказал Якопо. — Прости.

— Неважно. Стакан не разбился.

— Меня беспокоит не это, — Якопо достал рваный кусок бархата и отер пиво с сапога Тико. — Вот так лучше, — сказал он.

45

«Золотой конь» располагался к югу от северного устья Большого канала. Резьба над дверью таверны, втиснувшейся между узкими домами, больше напоминала осла. Дешевая позолота во многих местах облезла. Сохранившиеся фрагменты по цвету походили на прогорклый жир. Тико не удивился, когда мужчина, который мочился у стены таверны, обозвал ее «Дряхлым мулом». Воняло от мужчины, таверны и от всей улицы. По соседству с кожевенными цехами всегда воняло.

Из всего города только нагребщики дерьма и мальчишки с кожевенных цехов мылись каждый день. Конечно, состоятельные граждане составляли исключение, но для них купание — один из символов власти. Разница заключалась в том, что богачи купались в своих домах, сидя на больших губках, а их ванны для сохранения тепла укутывали в особые палатки. А нагребщики и мальчишки-кожевенники купались в каналах, замерзших зимой и протухших летом. У каналов было только одно достоинство — они воняли не так сильно.

Мужчина, который вышел из «Дряхлого мула», работал на лодке, перевозившей дерьмо. Судя по запаху, он решил выпить раз-другой, а уж потом повстречаться с водой канала.

— Эй, ты на что уставился?

Тико, не обращая на него внимания, вошел внутрь. На нем был черный кожаный плащ с поднятым воротником. Черный дублет, черные рейтузы и гульфик, черные сапоги. Возможно, из-за этого посетители провожали юношу взглядами, когда он пробирался между столов. Многие поднимали глаза, но большинство сразу отворачивались. Обычная реакция человека, когда кто-то проходит мимо.

Немногие продолжали разглядывать Тико.

Он мог посмотреть на них или отвернуться. Вызов или отступление. Тико отвел взгляд, услышал чье-то фырканье и посмотрел насмешнику прямо в глаза. Мужчина растерялся. Тико отодвинул его плечом и заметил столик у задней стены. За ним сидел одноглазый отставной солдат с тяжелым стаканом в руке.

— Место свободно?

Мужчина сплюнул на пол.

— А как ты думаешь?

Тико сел и улыбнулся нахмурившемуся солдату. Секунду спустя солдат вновь принялся разглядывать свой стакан. К Тико подошла женщина, готовая принять заказ. Словенка, большая и грудастая. У венецианки собранные волосы говорили о замужестве. А кто разберется в этих словенцах? Разумеется, кроме другого словенца.

— Ну? — спросила она.

— Бароло.

Она нахмурилась:

— Красное, белое, крепкое пиво, слабое пиво. Хочешь чего другого, ступай в другое место.

— Бароло.

Солдат рассмеялся.

— Ваше красное — дерьмо. Белое еще хуже. А за пиво вы сами должны приплачивать. Скажи Марко, пусть даст ему кувшин стоящего вина.

Женщина слишком резко поставила кувшин на стол. Ее груди колыхнулись, а часть вина выплеснулась. Тико провел пальцем по лужице и облизал его. Когда юноша поднял глаза, женщина покраснела. Он достал полтора торнселло и наблюдал, как женщина умчалась с добычей. У стойки она оглянулась и исчезла.

— Жаль, что тебе не доведется узнать тайны, скрытые под этой блузкой…

Солдат толкнул сложенную записку вокруг свежей винной лужи и поинтересовался:

— Читать умеешь?

— Немного, — ответил Тико.

— Значит, всяко больше, чем я.

Вдоль фондаменто делле Тетте красовалась выставка голых грудей и нарумяненных сосков, от которых канал борделей и получил свое название. Полторы сотни пар и практически бесконечный выбор форм, от едва заметных до уже обвисших. Район принадлежал патриарху. Церковь сочла, что если шлюхи будут дешевыми, доступными и многочисленными, это сократит случаи содомии, по крайней мере, среди мужчин.

— Эй, ты какой-то скучный.

Полуголая девчонка в таверне, полной моряков и солдат в увольнении, сердито посмотрела на Тико; юноша, не споря, пожал плечами.

— Я стою недорого, — заявила она, — и очень неплоха.

Можно понять, почему она гордится вторым. Но гордиться здесь первым довольно странно. Может, он просто ее не понял.

— Я тут по делу.

Она отвернулась и обвила руками шею проходящего мимо боцмана-словенца. Тот, услышав цену, кивнул и немедля запустил руку ей под юбку, не желая ждать, когда они доберутся до палатки.

Тико старался пить как можно меньше. Но к тому моменту, когда он достиг пятого пункта своего маршрута, у него кружилась голова, а мысли блуждали. Одноэтажный «Александриец» одной стеной притулился к дворцу, ниже рыбного рынка в дальнем конце Каналассо. Тико прошел по узкому переулку и неожиданно оказался перед своеобразным палаццо, который сейчас явно находился на полпути к перестройке. В темноте возвышались строительные леса из бамбука. Веревки от дождя разбухли и потемнели.

Злобный сторожевой пес внимательно следил за приближением Тико. Впервые с момента появления юноши в Венеции на него рычала собака. Пес бросился в атаку, но цепь оказалась слишком короткой, и он встал на задние лапы.

Пес вновь утвердился на земле и, оскалившись, предпринял вторую попытку.

— Эй, полегче, — сказал ему Тико.

Пес окончательно обезумел. Он непрерывно рвался с цепи, из пасти текла слюна. «Собаки не замечают меня», — подумал Тико. Нельзя сказать, что ему это нравилось или не нравилось. Но до сих пор собаки вели себя так, будто юноши вообще не существует. Неужели это какой-то знак?

По всей видимости, хозяин заведения получил от новых владельцев дворца разрешение продолжать торговлю. «Александриец» был настолько далек от «Дряхлого мула», насколько одно питейное заведение может не походить на другое. Намного дальше, чем разделявшая их тысяча шагов. Над дверью стояла позолоченная фигура воина в латной юбке и с мечом в руке. «Искандер,[21] — гласила надпись на постаменте, — Завоеватель мира».

Зал оказался узким, но длинным, с расписным потолком. Пол, практически чистый, выложен истрийским камнем. На стене висел большой красно-коричневый ковер, на соседних стенах — ковры поменьше. К мраморным столикам прилагались прочные стулья. В канделябрах горели свечи.

В зале сильно пахло воском, благовониями, дорогим вином и духами. На секунду Тико почудилось: он ошибся и снова зашел в бордель. Согласно Атило, в Венеции можно было найти бордель на любой вкус. Девчонки, старухи. Шлюхи, которые любят делать больно. Шлюхи, которые любят, чтобы больно делали им. Шлюхи, которые не любят, когда им больно, но за отдельную плату вы все равно сможете сделать, что захотите. Лучшие бордели предлагали еду, обычно себе в убыток — еду, напитки, игорные столы и комнатки, где можно беседовать без опасений оказаться подслушанным. Согласно Атило, бордели годились отнюдь не только для удовлетворения похоти.

В зале сидело человек десять, все в масках. Когда Тико вошел, маски разом уставились на него. Никто не отвел взгляд. Тико почувствовал их жажду. Фигура в белой маске, красном шелковом халате и шали с золотым шитьем лениво отодвинула стул, подошла к Тико и изящно оперлась о его руку.

— Первый раз?

Не успел еще Тико ответить, нелепая кукла поднялась на ноги и поспешила к ним.

— Он с нами.

— Я первый его увидел.

— Аллофон, тебе следует быть мудрее…

Первая фигура моментально убрала руку и поспешно отступила в сторону, бормоча извинения и протесты: она, мол, просто не поняла, к кому обращается.

— Дурачок, — сказал Хайтаун Кроу, сдвинув золотую маску и разглаживая фиолетовый халат. — Но симпатичный дурачок. Сам ищет приключения себе на голову. А если нам повезет, то увязнет по уши.

Тико уставился на него.

— Добро пожаловать в «Александрийца», — заявил доктор Кроу. — Мои патроны хотят встретиться с тобой.

Он указал на дверь в глубине зала.

— Ты вырос, — заметила герцогиня Алекса. Она задумчиво посмотрела на Тико. — Другой вопрос, в чем? Определенно стал выше. Атило сказал, ты готов к испытанию…

— Да, мадам.

Слова прозвучали невыразительно, и Алекса рассмеялась:

— Ты все еще ненавидишь меня?

— Я убью вас.

— И что же тебе мешает?

Что-то мешало. При виде этой женщины в нем, как пламя, вспыхнула ярость. Она использовала Розалин для поимки Тико. А потом Розалин убили… Но пламя вспыхнуло и опало, осталась только печаль. Тико моргнул и призвал гнев обратно, ну хоть малую толику.

— Магия.

— Довольно близко, — улыбнулась Алекса.

— В конце концов я все равно убью вас.

— Когда ты сможешь меня убить, ты уже не захочешь…

— Не стоит на это полагаться.

— Не буду, — ответила она. — Тебе следует знать, я ни на что не полагаюсь.

На столе перед герцогиней стояло блюдо с маленькими осьминогами в масле, с кусочками перца и сушеными травами.

— Попробуй одного, — сказала Алекса.

Тико отрицательно покачал головой.

— Я требую.

Тико засунул скользкого осьминога в рот, почувствовал, как тот дернулся, и разжевал.

— Распробовал?

Он кивнул и проглотил.

— Возьми еще.

На этот раз Тико ощутил внутри слабую вспышку. Герцогиня явно заметила удивление юноши и улыбнулась.

— Доешь все.

К тому времени, когда он впился зубами в последнее извивающееся существо, вспышки стали привычными. Будто в момент смерти очередного осьминога вспыхивала маленькая молния. Тико подобрал остатки масла куском хлеба. Удивительно, но сейчас он чувствовал себя намного лучше.

— Ты знаешь, зачем ты здесь?

— Для испытания.

— В прежние дни мой муж передавал твоему мастеру имя того, кто должен умереть. Чужеземного принца. Надоедливого священника. И твоя задача — выполнить работу. Скажи, что такое недоказуемость?

— Я знаю, что ты сделал. Ты знаешь, что ты сделал. Но я не могу доказать.

— Это основа безупречного убийства, — рассмеялась она. — Никто не может доказать. В хитроумном убийстве обвинят кого-нибудь другого. Не-убийство выглядит как самоубийство. Вероятное убийство кажется несчастным случаем. Тонкости. Вместе с которыми в сердца наших врагов, как клинки, входят сомнения. Вижу, Атило учил тебя. Итак, другой вопрос. Почему мы позволяем «Александрийцу» существовать?

— Он делает доктора Кроу счастливым.

Герцогиня хлопнула в ладоши.

— Марко полюбил бы тебя. Такой юный и такой циничный. А еще?

— Вы знаете его приятелей и можете их шантажировать.

— И такой проницательный. А прикажи я убить доктора Кроу, ты бы это сделал?

— С радостью, госпожа моя.

— Хотела бы я посмотреть. К сожалению, сейчас есть более срочное дело. — Она развернула лист бумаги с рисунком, сделанным тушью. Нечто среднее между человеком и волком, с остроконечными ушами, лохматой шерстью, острой мордой и длинными когтями.

У Тико сдавило горло.

— Ты узнал его? — спросил Алекса.

— Нет, госпожа моя.

— Предпочитаешь лгать?

— Конечно, нет, госпожа моя. — Тико обвел глазами комнату. За стулом Алексы стоял высокий диван с шелковым покрывалом. На стенах висели ковры. В свинцовом переплете одинокого окошка поблескивали стекла. Единственная странность комнаты — запах. Смесь дыма и какого-то резковатого аромата. Он преследовал Тико всю сегодняшнюю ночь.

— Гашиш, — произнесла Алекса. — Опиум для бедняков, — она кивнула на медное блюдо, над которым курился дымок. — Ты принюхался.

— И вы читаете мои мысли?

— С трудом. С большим трудом. Но прежде расскажи, как ты попал сюда… — Она нетерпеливо ожидала ответа.

Тико открыл было рот, собираясь пересказать, как прошел от Сан-Симеон Пикколо, по краю Рио Марин и Рио ди Сан-Поло, а потом — в промежуток между церквями Сан-Апонал и Сан-Сильвестро к мосту Риальто. Так его путь описал бы любой венецианец. Но в последний момент осознал: герцогиня спрашивает совсем о другом.

— Я не знаю.

Слова показались на вкус горькими, как тушь.

— Рагнарек, — произнесла Алекса. — Я знаю больше, чем ты думаешь.

— Это не моя вера, — Тико, не задумываясь, ответил правду. Господин Эрик и его люди верили в пламя, которое в конце сожжет весь мир. Но мать Тико не была ни викингом, ни скелингом. Так сказала Сухорукая.

Странно, но Алекса казалась довольной.

— Принц Леопольд цум Бас Фридланд, — она указала на рисунок. — Его отец — император, мать — француженка. Он кригсхунд. Будучи бастардом императора, посланником в Венеции и кригсхундом, Леопольд хорошо защищен. Во всех смыслах…

Сейчас Тико следовало задать вопрос.

Он промолчал, и герцогиня вздохнула.

— Официально мы не можем его тронуть. И неважно, что он сделал.

Тико не следовало задавать вопроса. Его это не касается. Ассасини повиновались без вопросов и раздумий. Раздумья, по словам Атило, могли касаться только действий убийцы, иначе потом ему вряд ли удастся спать спокойно.

— А что он сделал?

— Не твое дело, — герцогиня чуть склонила голову. — Неужели ты спросил?

— Едва ли не первый урок.

Она рассмеялась, взяла бокал вина и осторожно отпила, стараясь не испачкать вуаль.

— За пять месяцев он убил пятнадцать женщин. Точнее, его люди. Только три убийства имели какой-то смысл. Третье, седьмое и последнее. Есть в этом некое коварство. Убивать беспорядочно, скрывая истинную цель за случайными. А потом он уничтожил Ассасини. За одну ночь, полтора года назад, его Волчьи братья убили почти всех людей Атило. Они подорвали силы Венеции и оставили нас без защиты.

— Почему вы решили действовать только сейчас?

— Да, — заметила она, — твой ум не уступает твоей внешности. В таком случае ответь сам…

— Неподходящий момент?

— Ты был не готов.

Тико посмотрел на нее, разинув рот, но быстро справился с собой. Он закрыл рот, с лица исчезло всякое выражение. Ночь будет хлопотливее, чем он думал.

— Почему в один день погибло столько Ассасини?

Герцогиня Алекса глубоко вздохнула, грудь туго натянула платье.

— Сосредоточься, — резко сказала она.

Вскоре Тико узнал все, что Алекса решила сообщить ему.

Госпожу Джульетту похищали дважды.

В последний раз ее похитили мамлюки. В рассказе герцогини об этом похищении слышалась какая-то нотка, насторожившая Тико. Но она снова заговорила о принце Леопольде. За первым похищением стоял он. Алекса и регент даже не подозревали о факте злодеяния, пока Атило не вернул растерянную и заплаканную Джульетту во дворец. И сообщил о потерях…

— Совет, — принц Алонцо громко хлопнул дверью. — Тебе следовало подождать.

— Я ждала…

— Однако же вы здесь вдвоем, — он оглядел комнату, диван, единственный стакан вина и только потом мельком посмотрел на Тико. — Полагаю, мне нужно радоваться — вы всего лишь разговаривали.

— У тебя есть основания предполагать иное? — поинтересовалась Алекса, незаметно пряча рисунок в карман. Регент и его невестка стояли друг напротив друга, чуть наклонясь вперед. Единственная разница — Алонцо был сильно пьян.

— Мы договорились сделать все вместе.

— Я ждала твоего прихода.

— Ну да, разумеется. Ты… — регент уставился на Тико. — Много ли ты успел узнать?

— Ничего, мой господин.

— Хорошо. Твоя задача — убить германского принца. Сам он ничего не значит. Это испытание. Больше тебе ничего знать не нужно. — Алонцо потянулся и одним глотком допил вино герцогини, нисколько не беспокоясь, что взял чужой стакан. — Убей ублюдка, убей его сестру, убей всех в его доме…

— Алонцо…

— Ты чем-то недовольна?

— Так мы не договаривались.

— Ты первая встретилась с мальчишкой. Об этом мы тоже не договаривались. Но разве я жалуюсь? Он убьет Леопольда, вот и весь разговор. Пусть твой мавр докажет, что не утратил хватку. — Алонцо наполнил стакан Алексы и вновь осушил его. Он поднял взгляд и, похоже, удивился, обнаружив Тико в комнате. — Ты еще здесь? Иди займись делом.

Тико уже был у двери, когда его остановил вопрос.

— Сколько тебе лет? — спросила герцогиня Алекса.

— Семнадцать, — фыркнул Алонцо. — Может, восемнадцать.

А может, и больше. Если есть какой-то смысл в снах о бойне, льде и пламени. И Бьорнвине, сожженном пятьдесят лет назад.

Особняк Фридланд располагался в десяти минутах ходьбы от моста Риальто, к северу вдоль правого берега Каналассо, на пересечении с Рио ди Сан-Феличе. Некогда этот район был непопулярен, но сейчас его реконструировали. Дворец принца Леопольда оказался огромным особняком, выходящим на канал; серый фасад почернел от времени. Свет горел только в одном окне на втором этаже. У причала пришвартована самая обычная гондола. Надо полагать, гондола принца более представительна.

Тико хотелось бы иметь такой дом — пятиэтажный, с бесконечными стрельчатыми окнами, с колоннами и статуями, а может, еще и с коврами и гобеленами.

— Эй, ты, — на набережной сидел нищий. Из кучи тряпья поблескивали крысиные глазки. Попрошайка прищурился, пытаясь получше разглядеть Тико. — А ну, вали отсюда. Здесь мое место.

Пару секунд спустя нищий уже был мертв. Тико скользнул к нему, сломал шею и осторожно придерживал, пока в глазах не перестала теплиться жизнь. Потом короткий всплеск, и поток понес еще одно тело. Молниеносное, инстинктивное убийство.

Теперь он осознал правду. Вряд ли Амелия и Якопо способны на многое. Величайшее оружие Ассасини — их название, подкрепленное случайными убийствами и тем, что до сих пор никто не узнал, насколько они в действительности слабы. На восстановление группы потребуются годы. У Атило их нет. Он старик, который выставляет себя дураком, связавшись с молодой женщиной. И, кажется, чем дальше, тем сильнее жалеет об этом.

Ассасини нуждались в Тико.

Вера делает из людей дураков, утверждал Атило. Тико начинал задумываться, не хуже ли недостаток веры. Тико ни во что не верил. Хотя не совсем так. Он поверит, если поймет как. Но чаще на месте, где должно биться сердце, зияла пустота. Может, она заполнится, если Тико станет Клинком герцога.

«Займись делом», — сказал он себе.

Стены особняка сложены из грубо обтесанного истрийского камня, раствор между ними давным-давно осыпался. Значит, подняться будет просто. На всякий случай Тико прошел до Рио ди Сан-Феличе и, укрываясь в тени, полез по той стене особняка Фридланд, которая выходила на узкий канал. Никто не должен заметить юношу: ни Стража, ни нищие, ни какой-нибудь пьянчужка.

Пока Тико лез, в голове крутилась всякая ерунда.

Еще одна опора, и он уже рядом с единственным освещенным окном. Нависающий балкон манил Тико. Он ухватился рукой за какой-то декоративный выступ, подтянулся и улегся на балконном полу.

Ему нужно собраться, но подъем оказался слишком легким. Нет, не подозрительным. Просто легким. Такой подъем оставил бы Якопо вовсе без сил. А у Тико пульс такой же ровный, как всегда. Кожа на ощупь прохладная, ни капли пота.

И никаких признаков испуга.

«Прислушайся, — приказал он себе. — Сделай все как следует».

Проблема заключалась в том, что он знал: трое пьяниц вышли из таверны в Кампо Сан-Феличе. Он уже услышал плеск весел неосвещенной виперы в канале. Закон запрещал нелицензированное передвижение по каналам после наступления темноты, и большинство перекрестков блокировали воротца. Но если контрабандисты предложат достаточно, воротца можно и поднять.

С улицы послышался стук копыт.

«Ездить как венецианец» — это оскорбление. По мнению Атило, ни в одной из городских конюшен не умели ездить верхом. Во всяком случае, всадникам приходилось спешиваться, чтобы пересечь мост Риальто. Лошадей запрещалось оставлять у дворца Сан-Марко, их следовало привязывать у Монетного двора. Даже владеть лошадью в Венеции — само по себе целое представление.

А внутри особняка Фридланд?

Звуки клавесина. Тико узнал инструмент, на нем часто играла Десдайо. Ее клавесин был фламандским, как и большинство в Венеции. Но Десдайо знала только основные лады, а сейчас из комнаты лилась настоящая музыка.

Посмотреть, кто там, или карабкаться выше? Ответ пришел сам собой. Музыка затихла, скрипнул стул, женщина, кряхтя, подняла тяжелую лампу. Комната погрузилась во тьму.

Тико полез дальше.

Из-под сапог вылетели мелкие камешки. Они шуршали по стене, как разбегающиеся крысы, и осыпались на балкон. «Слишком много шума», — подумал юноша, слушая, как оседает пыль. Интересно, почему он не встревожен?

Потому что его опоили.

Якопо выронил стакан и подобрал его с пола. Неожиданно отказался от пива. Тико пил из стакана воду, прежде чем отправиться в «Дряхлого мула». Все это неспроста. С тех пор он подозрительно расслабился.

«Одна попытка», — сказал Атило.

Каждый получал только одну попытку. Никаких исключений.

Неудача, и его продадут как раба. Хотя, учитывая те навыки, которые за последнее время приобрел Тико, его скорее всего убьют. Вот и отлично, он не собирается потерпеть неудачу. Он убьет германца, вернется в особняк иль Маурос и вырвет Якопо горло.

Тико перекатился через парапет, присел на корточки и обнаружил, что он здесь не один. В пяти-шести шагах от него лениво ждал темноволосый мужчина в изящной открытой рубашке. Его поза, казалось, передразнивала позу Тико. Мужчина ухмылялся в бороду.

— От тебя воняет, как от хорька. Надеюсь, ты это понимаешь? Признаться, я уже решил, ты всю ночь провисишь на балконе.

— Леопольд Бас Фридланд?

— Принц Леопольд цум Бас Фридланд, — он окинул взглядом костюм Тико. — Так вот как Атило теперь одевает своих мальчиков? Да еще меч… Разве венецианский стиль — не кинжал в спину?

— А разве ты — не убийца?

Насмешкой Тико стер веселье с лица германца.

— Я солдат, хотя о моей войне мало кому известно. Такому крестьянину, как ты, никогда этого не понять.

Тико фыркнул.

— Вам потребовалось немало времени, чтобы сюда добраться.

— Пара минут, пока я лез на твою паршивую стену.

— Восемнадцать месяцев, пока вы собирались с духом.

Тико нахмурился, и Леопольд это заметил:

— Не тебе. Ты всего лишь очередной инструмент. Регенту, герцогине Алексе, мавру, с которым она трахается. Может, ты скажешь, пока еще жив… Почему они так долго ждали?

Тико обнажил меч.

В приглушенном свете луны он заметил, как Леопольд прищурился. Меч Тико сверкал подобно воде под лучами солнца. В следующую секунду принц резко взглянул вверх, на черный лоскут, отделившийся от темного неба с шорохом неоперенных крыльев.

— Шесть месяцев, чтобы сделать меч, — произнесло существо. — Год, чтобы превратить этого мальчика в твою смерть. И еще пять минут, чтобы твоя смерть стала реальностью. Будь ты, Леопольд, хоть десять раз бастардом императора, ты слишком долго мучил наш город.

— Алекса, неужели тебя заботят такие мелочи…

Тико поднял меч, описал им восьмерку. Меч как меч, ничего особенного. Какой бы у него ни был клинок… Тико двинулся вперед, и клинок засиял ярче. Он быстро отступил назад, и сияние угасло.

— Ну и ну, — заметил принц. — Волшебный меч и мальчишка, который не умеет им пользоваться. Интересно.

В одно мгновение он выхватил свой меч и бросился вперед.

Бросок сразу перешел в выпад. Тико парировал и еле увернулся от кинжала в другой руке принца. Леопольд метил в бок, под ребра; такой удар вполне мог убить Тико. Но вместо этого распорол дублет и зацепил кожу. Потекла кровь.

Оба мужчины отступили назад.

«Твоя работа — убить германского принца. Сам он ничего не значит. Больше тебе ничего знать не нужно». Слова регента, засевшие в памяти, отдавали гнильем.

За последний год Тико променял слабое владение топором на искусство фехтования мечом и ножом. Он овладел боем без оружия. Почти научился читать, изучал яды, обсуждал политику. Но все это мало значило перед лицом человека, воспринимавшего меч как продолжение своей руки.

— Готов к смерти? — поинтересовался Леопольд.

Принц опустил кинжал и поднял меч, как будто специально открываясь для нападения. Но из такой позиции он может отвести меч в любую сторону или прямо вниз. Он сможет парировать любой выпад Тико. Юноша поднял свой меч и принялся ждать.

Над ними кружился черный лоскут.

Он парил, потом нырял вниз, шелестя старой высохшей кожей. Когда существо спустилось, Тико понял, насколько оно велико. Размером с дублет, не меньше. Принц Леопольд фыркнул, бросил взгляд вверх и, едва Тико посмотрел следом, нанес удар. Удар шел по дуге, нацеленной юноше под колени.

Металл встретился с металлом, полетели искры.

Тико понятия не имел, как ему удалось заблокировать удар. Леопольд, судя по лицу, тоже. Тико отвел меч противника и сделал выпад в горло. Леопольд уклонился и, развернувшись, едва не достал живот Тико.

В семи движениях принц трижды сменил стиль. И новая смена стиля, спустя еще три удара. Тико блокировал удар в голову и ушел сицилийским разворотом, чтобы ему не подрезали ахиллово сухожилие. Он уже практически не ощущал руки. Пальцы стискивали меч скорее инстинктивно, чем сознательно.

Когда Тико отступил назад, Леопольд тяжело дышал, по лицу струился пот. На шее вздулись вены. Угрюмое лицо принца подсказало Тико: он не должен был пережить последнюю серию ударов.

Новая стремительная атака, и Тико отбросило к парапету.

Юноша рискнул обернуться и увидел низкую стенку, тянущуюся в обе стороны. Скат крыши за спиной Леопольда поднимался вверх. Второй скат плавно опускался к желобу, рассекавшему крышу посередине. Под ним находилась еще одна двускатная крыша, которая заканчивалась над наземными воротами.

Так обычно строили в Венеции.

Тико уклонился от удара и попытался проскользнуть мимо принца, надеясь достичь ската. Если получится, на его стороне будут высота и свобода маневра. Но Леопольд поймал его меч своим и резким движением кисти выбил клинок из руки Тико.

Принц больше не улыбался.

Он оскалил зубы в ухмылке, превратившей его глаза в щелочки. По бороде Леопольда стекала слюна, и у Тико екнуло сердце. Брат господина Эрика был берсерком. Эти люди жили вне пределов боли. И умирали вне ее пределов. Берсерк подбирал меч и выпускал кишки из человека, который только что его зарубил.

Пока Тико ждал, тучи на небе разошлись.

Полная луна пригвоздила Тико к месту, возбуждение водопадом обрушилось на тело. Небо покраснело, очертания города стали резче, вода в каналах светилась, как раскаленная сталь. Впервые он полностью отдался лучам луны и чувствовал, как удлиняются его клыки.

Принц Леопольд, изогнувшись дугой, запрокинул голову к кровавой луне и завыл. Звезды за его спиной исказились, мерцающий воздух рвался, пока два мира сражались друг с другом.

Победил сильнейший.

Кожа на груди принца Леопольда лопнула, под ней виднелись кровь, голое мясо и шкура. Грудная клетка захрустела. Мышцы дергались, ребра ломались, будто мужчину мяли невидимые руки, выкручивая суставы и придавая телу новую форму. Одежда тоже рвалась, и Леопольд сдирал с себя лохмотья. Пальцы превратились в когти, кожу скрыл черный мех. Из разорванных длинными зубами десен текла кровь.

Леопольд, с запрокинутой головой, пронзительно завыл на луну.

Сейчас перед Тико стоял зверь.

Меч Леопольда со звоном упал на крышу, но принц едва это заметил. Его поглотило завершение трансформации, превращение человека в кригсхунда.

Тико метнулся вперед.

Он двигался так быстро, что очертания крыши на секунду размылись. Тико бросился к своему мечу, схватил его и встал в позицию, в которой чуть раньше стоял Леопольд. Ноги врозь, лезвие над головой.

— Готов к смерти? — спросил он.

Глаза кригсхунда вспыхнули, он подобрался и прыгнул. В прыжке зверь извернулся, и его когти пробороздили спину Тико. Под разорванной кожей сразу стало мокро и липко, а еще через секунду пришла резкая боль, и юноша упал на колени.

Красное небо дрогнуло.

В следующую секунду Тико осознал, что выронил меч.

Чудовище успело к мечу первым.

Оно стояло прямо на клинке. Из распахнутой пасти свешивался язык. Зверь, ухмыляясь, следил за Тико, вокруг которого растекалась лужа крови. Тико шагнул вбок, и кригсхунд сделал то же самое.

Тико шагнул еще раз. И еще.

Каждый шаг приближал его к мечу Леопольда. Пока он не оказался совсем рядом. Чудовище взвыло от смеха, когда Тико, едва схватив рукоять, выпустил ее и стиснул пальцы.

Меч зачарован.

Вот только магии Тико и не хватало.

Он снова потянулся к мечу, на пальцах вздулись волдыри. Принц оценил расстояние, и Тико едва успел увернуться от когтей, нацеленных на горло. Он уже был готов отступить, когда луну закрыл черный лоскут. Леопольд высоко подпрыгнул, стараясь поймать раздражающее существо.

И в эту секунду красное небо перестало дрожать.

— Стань собой, — проскрипела летучая мышь.

Сделать так — значит отбросить все правила, всю науку Атило о самоконтроле. Но Тико все равно повиновался приказу и обнял лунный свет. Раны на спине начали зарастать. Боль в пальцах исчезла. Город стал таким же отчетливым, как днем, — вытянулся во все стороны с пугающей ясностью. Дома засияли. В одно мгновение Тико овладел всеми тайнами и запахами города.

Он понял, откуда Леопольд цум Бас Фридланд и сторожевой пес у «Александрийца» знали, что он идет. Его сапоги воняли. Этот запах невозможно пропустить. А потом Тико ощутил в своей крови зелье, притупляющее все чувства, и избавился от него, вымел прочь.

Тико наступил на меч принца и, сломав его надвое, отшвырнул лезвие и рукоять. Может, в лезвии и есть магия, но рукоять — обычный металл. Тико отступил на шаг и одним взглядом охватил всю крышу. Сейчас ему…

«Хорошо», — пришло откуда-то слово.

Ему хорошо. Он собран. Здесь и сейчас. Первый раз за всю жизнь он стал собой. Пальцы удлинились. Кожа побелела. Когда он поднес руку ко рту, пальцы окрасились кровью. Клыки выросли. Но не так, как у этого чудовища. Он не превратился в животное, он стал лучше.

Вот что значит быть Падшим.

Скорость и сила — всего лишь побочные эффекты. Полезные, но побочные, как и отвращение к солнечному свету.

— Ты умрешь здесь, — произнес Тико.

Они встретились в прыжке. Столкнулись друг с другом с силой, от которой должны были сломаться человеческие кости. Тико приземлился тремя шагами дальше и развернулся боком. Кригсхунд оттолкнулся от парапета и прыгнул снова. Тико подсек зверя, когда тот приземлялся, и чудовище кубарем покатилось в угол.

Когда Тико схватил зверя за ноги, собираясь швырнуть его вниз, в канал, кригсхунд извернулся, и в плечо Тико впились когти, подтаскивая к пасти. Юноша чувствовал зловонное дыхание зверя. Оборотень казался теплым, как большая собака.

Если дергаться, когти вопьются глубже. Так просто не вырваться. А если прижаться теснее, до него достанут челюсти зверя. Кригсхунд сильнее, но Тико быстрее. А скорость что-нибудь да значит.

Тико инстинктивно ударил зверя коленом и услышал, как тот задохнулся. Он ударил еще раз и, когда хватка ослабла, вдавил локоть в горло кригсхунда.

Зверь пошатнулся, когтистая рука схватилась за шею. Кригсхунд, упав на колени, раскачивался взад и вперед, как будто беззвучно причитал. «Может, так оно и есть, — подумал Тико, — но это уже неважно».

46

На этот раз он ясно видел, как по лезвию меча пробежала рябь, следы магии. Чем ближе Тико подходил к своей цели, тем ярче пылал меч. Хайтаун Кроу создал клинок для одной-единственной цели. Убивать кригсхундов.

— Как насчет последнего желания? — поинтересовался Тико.

Принц Леопольд молча поднял на него глаза.

— Видимо, нет, — Тико отвел назад меч и чуть расставил ноги.

— Ты точно уверен, что нет последнего…

— Нет! Пожалуйста, не надо!

Голос раздался откуда-то сверху.

Тико замер. Он боялся обернуться. Боялся прислушаться к своим чувствам. Он уставился в глаза кригсхунда и увидел, как в них появилось что-то человеческое. Принц Леопольд чуть качнул головой.

— Не убивай его! — голос приблизился. — У Леопольда есть поместья. Он заплатит любой выкуп. Пожалуйста.

Убить Фридланда. Убить его сестру. Тико нужно только выполнить приказы, и он навсегда будет привязан к Ассасини. Он не смел обернуться.

— У меня есть приказ.

Тико должен доказать: он достоин быть Клинком. Ассасини убивали как кинжал, без раздумий и угрызений совести. Их существование направляли герцог и Совет. И не их забота, кого они убивают.

— Назад, — предупредил он.

Когда меч Тико был у цели, молодая женщина зарыдала. Кригсхунд изменялся. Конечности выпрямлялись, челюсти смещались, по лицу потекла кровь. По крыше покатится голова человека.

Тико выбрал точку на шее.

Меч уже опускался, когда девушка бросилась вперед и закрыла собой обнаженного Леопольда. С неба стремительно падал черный лоскут. Тико в последнюю секунду сумел изменить направление удара и вместо человека располосовал летучую мышь. Умирающая мышь отлетела в сторону и упала в грязь.

Заплаканная девушка посмотрела на Тико.

Она распахнула глаза, когда узнала юношу. Тико замер, не дыша, не в силах пошевелиться, и только смотрел на нее. Он охотился за этой девушкой целый год, а сейчас она нашла его. Девушка из базилики.

— Ты не убьешь Леопольда?

Тико молча покачал головой.

Он убрал меч и отступил подальше от искушения. Как он может не позволить принцу уйти? Один только взгляд на госпожу Джульетту похитил его волю. Он чувствовал, как ветер теребит волоски на ее руке. Ее запах сковывал Тико сильнее, чем зелье Якопо. Вокруг нее плясало золотистое марево. Она внушала благоговение, настолько абсолютное, что юноша был не в силах пошевелиться.

— Твоя цена? — прошептала Джульетта.

Тико прикоснулся к ее губам, неторопливо провел пальцем по щеке и чуть задержался на шее, почувствовав пульс. Она покраснела, потом взяла себя в руки. Заставила себя посмотреть ему в глаза.

— Я? — спросила она.

— Да, — ответил Тико. — Ты.

Он поднял девушку на ноги и, заглянув в глубину ее глаз, увидел свой силуэт на фоне ночного неба. В синих глазах таилось многое, недоступное никому. Тысячи искорок во тьме. Флотилия судов, подплывающих к острову.

— В базилике, — прошептала она. — Я почти…

«Я знаю».

Ее образ впечатался в память Тико. Вкус одной капли крови навсегда изменил юношу. Джульетта заточила его в этом нелепом городе.

— Ты позволишь Леопольду встать?

Она помогла германскому принцу подняться. Если мужчина нападет, Тико убьет его. Но Леопольд просто стоял, чуть покачиваясь. Он встретился взглядом с Тико, потом посмотрел на Джульетту. Попытался что-то сказать, но поврежденное горло не справилось.

— Все будет хорошо, — пообещала Джульетта.

Тоска в глазах Леопольда не требовала слов.

У госпожи Джульетты была собственная комната. На третьем этаже, над пиано нобиле и с видом на Рио ди Сан-Феличе. По периметру комнаты широким кольцом рассыпали соль. Во всех комнатах, коридорах и даже на лестницах особняка Фридланд лежали соляные полосы.

— Идея Леопольда, — сказала девушка. — Он хотел уберечь меня.

— От чего?

— От тебя, — ответила она со слезами на глазах.

Закрытое ставнями окно вело на высокий и узкий балкон; колонны поддерживали навес, крытый черепицей. Тико медленно открыл окно, уже зная — врагов там нет. Со временем он научился доверять своим инстинктам. Но слепо верить им — слишком самонадеянно.

Из осторожности он запер комнату и задвинул засов, прежде чем выглянуть наружу. Если кому-то понадобится влезть на ее балкон, он будет подниматься с канала, пользуясь трещинами в стене и каменными ребрами арки окна. На такое способен любой ученик Атило. Именно это заставляло Тико нервничать.

— Что ты делаешь?

Тико подтащил к окну большой деревянный сундук, окованный железом.

— Загораживаю их, — он указал на балконные двери.

Джульетта, подвязав занавески у кровати, молча кивнула и села на покрывало.

— Он не попытается войти.

— Меня беспокоит не Леопольд.

Ее глаза расширились. Она — та самая девушка, которую Тико встретил в базилике. Но что-то в ней изменилось. Как будто она многое пережила.

— Он бьет тебя?

— Никогда. Ни разу, — гневно вспыхнула Джульетта.

Рука Тико уверенно скользнула под ночную рубашку Джульетты, обнажая грудь. Груди были значительно полнее, чем он ожидал. Темные соски казались налитыми кровью. Он спустил ткань еще ниже, потом дернул девушку за руку, заставив ее выйти из рубашки.

Маленькие, но набухшие груди, узкие бедра и огненно-рыжие волосы между ног.

— Что это? — ее живот пересекал шрам. Тико коснулся рубца, прослеживая всю его длину.

Джульетта вздрогнула.

— Ты видишь в темноте?

Тико кивнул. Потом ответил вслух:

— Да, но только если совсем нет света. А сегодня мое зрение острее обычного.

Зачем он рассказывает?

— Откуда у тебя шрам? — спросил юноша.

Вместо ответа она выскользнула из его рук и исчезла в занавешенной арке. Когда она вернулась, то держала на руках ребенка, плотно замотанного в пеленки. От одного только взгляда Тико стеснило грудь.

— Твой?

Она с вызовом кивнула.

— Кто-то вырезал из тебя младенца?

— Хирург, Сарацин, — ответила она. — Разрезал живот, чтобы спасти мне жизнь. А потом зашил волосом из хвоста белого жеребца. Сказал, он всегда знал — однажды этот волос ему понадобится.

В голосе Джульетты слышался страх. Женщины ежедневно умирали при родах. Даже благополучные роды не избавляли от опасений и боли.

— Он сын принца Леопольда?

— Лео — не его сын, — сердито ответила Джульетта. — Он… Мой сын. Наш сын.

Она стояла обнаженной. Небольшие бедра, мягкий живот. Из набухших грудей тонкой струйкой сочилось молоко.

— Покорми его.

— Пока не нужно.

Она старалась встретиться взглядом с Тико, но комнату окутывала тьма, и у него было преимущество. Джульетта напомнила ему каменную статую на Рио Тера деи Ассасини, встреченную в самую первую ночь в этом адском городе. Ту, на которую молилась женщина.

— Ложись, — сказал он Джульетте. — И покорми его.

Она продолжала стоять. Тико подтолкнул ее к кровати и заставил улечься. Забрал у нее ребенка, распеленал и пристроил на ее груди. Потом снял с себя дублет, сапоги и рейтузы. Он оставил почти все оружие в углу комнаты.

Только стилет отправился под подушку.

Тико растянулся на кровати рядом с Джульеттой, коснулся ее живота и повел руку вдоль изгибов тела девушки. Округлые ягодицы, изгиб спины и плеч. В наступившей тишине Тико услышал, как Джульетта заплакала.

— Разве это так уж плохо?

Дурацкий вопрос. Джульетта напряглась, когда он прижался к ней. Ребенок с жадностью ел.

— Ты так молод, — наконец ответила она.

— Ты младше меня.

— Только годами. Знаешь, ведь потом он убьет тебя.

— Леопольд?

Она вздохнула:

— Мой дядя.

— Я не собирался убивать тебя. Я должен убить твоего любовника, понимаешь? В любом случае к чему мне твоя смерть? Откуда мне вообще знать, что ты здесь?

Она открыла было рот, но промолчала.

— Леопольд кригсхунд, — продолжал Тико. — Ты видела тварь, в которую он превращается.

— Это проклятие, — возразила она. — Леопольд не может сопротивляться проклятию. И он с самого начала мне все рассказал. Не хотел ничего скрывать.

— Могу я спросить тебя кое о чем?

— Ты едва не убил Леопольда. Лежишь голым на моей кровати. Мой ребенок рядом. Думаешь, я рискну отказаться?

— Не знаю. Рискнешь?

— Смотря о чем ты спросишь, — ответила она.

— Почему ты не вернулась домой? — вопрос казался очевидным. По крайней мере, для того, кто не имел дома. Для рожденного в рабстве и выросшего рабом. Для того, кто умрет в одиночестве и, возможно, совсем скоро.

— Мой дом здесь, — сказала Джульетта. — Был здесь. Особняк Дукале — просто дом, где живут дядя Алонцо и тетя Алекса. Ну, еще мой двоюродный брат. Бедный Марко, его всегда вспоминают последним.

— Он безумен?

— Все они безумны. Я могла стать такой же. Или уйти.

— И ты в это веришь?

— О да. Мне повезло, что меня похитили, — смирение в голосе Джульетты смешивалось с горечью. — Разреши Леопольду уйти и взять с собой ребенка. Убей меня, если кто-то должен умереть. Моему дяде этого хватит.

— Уйти куда?

Она пожала плечами.

— Франция исключена, там небезопасно. Византия будет пытать его, пока не выжмет все тайны.

— И что же остается?

— Может, Катай. На долгий срок.

— А на короткий?

— Кипр. Если Янус нас примет.

— Ты же собиралась выйти за него замуж?

— Ты нервничаешь? — вздохнула Джульетта. — Или всегда так много говоришь, когда… Когда собираешься овладеть женщиной.

— Это первый раз.

— Первое изнасилование? Как мило.

— Просто первый раз.

— Тебе понравится Леопольд, — Джульетта повернулась к нему, прикрывая груди ребенком. — Зверь внутри человека. И человек внутри зверя.

— Нет, — остановил ее Тико. — Я ничуть не похож на него.

Он запустил руку в волосы Джульетты и откинул ей голову, обнажая горло.

— Похож, — прошептала она.

Тико глубоко укусил ее за шею, кровь потекла ему в рот, на ребенка и простыни. Когда Джульетта закричала, а Леопольд начал колотить в дверь, Тико укусил сильнее, впитывая предложенную сладость жизни.

Тико пил ее жизнь. Пока ребенок плакал, а принц Леопольд молотил по двери, Тико подводил Джульетту к самому краю смерти. Кригсхунд знал, чем питается Тико, даже если сам юноша не знал этого.

Когда Тико открыл дверь, германец порывался убить его. Но Леопольд — слаб и ранен, а Тико полон жизни, как никогда раньше. Он чувствовал каждое движение на улицах города. Однако у ярости принца Леопольда была другая причина. Тико узнал о ней, когда гнев мужчины пошел на спад, сменившись слезами и чувством вины. Лучше бы ему умереть на крыше…

Тико больше не знает милосердия… Исполины…[22]

— Спаси ее, — потребовал Леопольд.

— Как?

— Не издевайся надо мной.

— Я не издеваюсь.

По лицу кригсхунда текли слезы, голос упал до еле слышного шепота.

— Твоя кровь, — взмолился он. — Смажь ее раны. Возьми дворец. Возьми золото. Все, что захочешь. Только спаси ее.

Принц Леопольд неотрывно смотрел на любимую женщину и ребенка у нее на груди. Тико прокусил вену на руке. Кровь потекла в рот Джульетты и на ее разорванную шею. Раны зарастали на глазах, как будто их коснулся святой.

Вместо голода на Тико снизошло спокойствие. Дикое возбуждение, вызванное полной луной, исчезло, как откатившийся после шторма прибой. И пока Тико гладил Джульетту по голове и смотрел, как она молча плачет на окровавленной постели, он понял, что любит ее.

Так же, как и Леопольд цум Бас Фридланд, повелитель Волчьих братьев и посланник германского императора в Серениссиме. И если его семья или семья Джульетты узнают об этом, они убьют Леопольда.

— Идите, — сказал ей Тико. — Уходите отсюда. Возьмите деньги, оружие, заберите все нужное твоему любовнику. — Тико остановился, что-то вспомнив. — А где сестра Леопольда? Атило сказал, он живет с сестрой.

— Атило иль Маурос? — переспросила Джульетта. — А он тут при чем?

— Я убил пятнадцать его людей, — Леопольд говорил подчеркнуто ровным тоном. — Примерно полтора года назад. В Каннареджо. Мы охотились за кем-то, а его люди охотились за нами. Там была бойня. Он убивал моих людей, а я — его.

— Леопольд…

— Да, — ответил он. — Мы охотились за тобой.

— Ты хотел убить меня? — голос Джульетты превратился в шепот.

— Захватить. Тогда я не знал тебя.

— Это не ответ, — она оперлась на локоть, осознала свою наготу и потянула на себя одеяло, практически скрыв под ним ребенка. — Бросьте мне его, — она указала на халат.

Мужчины встали. Леопольд принес халат и на мгновение сплел ее пальцы со своими. Казалось, Джульетта ничего не замечает. Завтра принесет страх, гнев и тревогу. А сегодня она побывала на грани смерти.

— Расскажи ей, почему вы сражались.

Леопольд посмотрел на Тико, явно собираясь сказать, что его это не касается. Но потом пожал плечами и ответил:

— Атило возглавляет Ассасини.

— Ты ошибаешься, их глава — господин Дольфино.

— Нет, — сказал Тико, — он прав.

— Герцог Марко приказал убить моего отца, — в голосе Леопольда слышался металл.

— Мой кузен?

— Твой покойный дядя. Когда мне предложили Венецию, разве я мог отказаться? Днем — посланник германского императора. Ночью — глава Волчьих братьев. Нам требовалось запугать вас. Запугать настолько, чтобы вы подписали договор о дружбе, — Леопольд нахмурился. — Я молил об этом поручении.

— Ради возможности схватить меня?

— Я не знал тебя, — в отчаянии произнес Леопольд. — Когда мне сообщили о твоем побеге из особняка Дукале, я не мог поверить в такую удачу. На поиски отправили всех Волчьих братьев в городе. Я слишком поздно понял, что нас преследуют Ассасини, и не успел отозвать кригсхундов. Мои друзья погибли, пытаясь добраться до тебя.

— И захватить?

— Или хотя бы убить, — в отблесках свечей Леопольд казался пепельно-серым. — Я рад, что мы не справились, — сказал он. — Я бы не вынес…

— Мы бы никогда не встретились. Ты бы никогда не узнал.

— Да, — ответил он. — Никогда.

47

Атило стоял в тишине раннего утра, не отрывая взгляда от балкона и не позволяя себе всматриваться в густой туман над лагуной. Сегодняшний туман почти полностью скрыл очертания монастыря Сан-Джорджио.

— Ты потерпел неудачу… — сказал регент ледяным голосом, его лицо побелело от гнева. Холодное пламя гнева куда опаснее обычных громких угроз. Принц Алонцо боялся. Он считал, что принц Леопольд жив.

Кригсхунды быстро выздоравливают. До этого дня Леопольд цум Бас Фридланд был непримиримым врагом. Посланника германского императора в Серениссиме связывали, по крайней мере внешне, определенные дипломатические рамки. Но сейчас любые ограничения сойдут на нет.

— У тебя есть оправдания?

В голове Атило крутились слова Десдайо.

«Если ты меня любишь, то спасешь его». Насколько сильно Атило любит ее? Достаточно, чтобы быть рогоносцем? Достаточно, чтобы жить, зная, что Якопо сказал правду — Десдайо видели, когда она выходила из погреба Тико.

Атило начинал в это верить.

— Нечего сказать?

— Мой господин?

— Прекрати переспрашивать. Ты сказал, это существо готово. И у него есть все необходимые навыки для… — принц Алонцо пренебрежительно махнул рукой. Мавр прекрасно знал, о чем речь.

— Мой господин, я был не прав.

— Да, вы оплошали. Оба, не так ли?

Это существо молча стояло на коленях у подножия трона. Его волосы слиплись от крови. Атило жестоко избил мальчишку. Старый наставник не мог определить, что заставило парня вернуться и сообщить о неудаче — глупость, невежество или храбрость. Он не справился. И больше Тико не сказал ни слова.

Позади юноши стоял злой и мутноглазый капитан Родриго. Он побывал в особняке Фридланд и дожидался возможности отчитаться.

— Мы отправим его к Черным крестоносцам для публичных пыток.

— Алонцо, — послышался голос от дверей. Алекса говорила на удивление мягко. Она явно понимала, насколько регент близок к какой-нибудь глупости.

— Чего тебе? — рявкнул Алонцо.

Алекса пропустила грубость мимо ушей. Принц пьян, кругом — слуги, а у нее и так непростая задача.

— Возможно, это не лучшее решение.

— Почему?

— Он юн.

— И что с того?

Детей пытали часто. Сыновей — желая осудить их отцов. Дочерей — их матерей.

— Ааа, — протянул Алонцо, не сразу найдя ответ.

Возраст Тико был ни при чем. Алексе было необходимо заставить Алонцо сделать паузу и задуматься. Палач наверняка узнает все подробности обучения Тико. Узнает истинную природу принца Леопольда. Кто знает, к каким осложнениям это приведет?

— Вина, — потребовал регент.

Дворецкий бросил взгляд на Алексу. Он не смел отказать принцу, но мог распорядиться разбавить вино и посильнее. Дворецкий долго и хорошо служил старому герцогу. Он был бы рад служить новому, но Марко только тупо пялился на тающий над лагуной туман.

Герцогиня кивнула. Когда Алонцо пьян, с ним проще справиться.

— Ты сказал, он готов, — настаивал регент. Он схватил кубок и одним глотком осушил его. — Ты говорил, он справится с задачей.

Слава богу, Родриго — верный человек. В прежние дни дела, связанные с Ассасини, никогда не обсуждали открыто. Во времена Марко III все решения принимал герцог, и они не обсуждались. Только изредка с герцогиней. Атило знал об этом только потому, что она сама ему рассказывала, когда они были вместе в постели.

Атило покосился и заметил, что герцогиня следит за ним.

— Ну? — спросил Алонцо. — Ты собираешься отвечать?

— Мой господин, мне жаль.

— Сожалений тут недостаточно. Тебе следует лучше подбирать своих людей.

— Это моя ошибка.

— Рад, что ты ее признаешь. Не следует увиливать от ответственности. Не так ли, Алекса? Родриго, докладывай.

— Кровь на крыше дворца, мой господин. Брошенное оружие. Сломанный клинок, — он поднял правую руку и снял повязку, открывая ожоги. — Зачарованный. Пришлось вызвать доктора Кроу. На третьем этаже — женская комната.

— Его сестра? — напряженным голосом спросила герцогиня Алекса.

Атило даже не подозревал о сестре принца Леопольда. И Алекса слишком нервничает. Сейчас, когда Атило успел немного поразмыслить, он понял: Алекса подозрительно спокойно восприняла неудачу Тико.

— Скорее всего, госпожа моя, — ответил Родриго.

— А как насчет слуг?

— Никаких признаков слуг, господин мой.

— Ты проверил?

— Да. Я проверил. Чердак заброшен.

Слуги обычно спали на чердаке. Они жарились летом и мерзли зимой вместе с голубями, крысами и старой мебелью.

— Леопольд цум Бас Фридланд и его сестра, одни в доме. На мой взгляд, это подозрительно, — глаза Алонцо заблестели. Он махнул пустым кубком, и к нему поспешила служанка. Принц следил за ней голодным взглядом. — Опиши ее комнату.

— Мой господин, на кровати спали. Простыни… нуждаются в стирке.

— Ты имеешь в виду то, о чем я подумал?

— Возможно, мой господин.

— Тогда говори яснее, — бросил Алонцо.

— Простыни испачканы, мой господин. Кровью, мочой и дерьмом. Либо она была убита там…

— Братом?

Капитан Родриго поморщился:

— Или ученик Атило убил ее первой.

Алонцо с новым интересом взглянул на Тико. Потом посмотрел на неподвижное лицо Атило.

— Родриго. Ты веришь в их смерть?

Капитан пожал плечами. Ошибка.

— Матрас пропитан кровью, — поспешно продолжил он. — На крыше брызги крови, следы схватки и сломанное оружие… Но нигде нет тел. Их могли убрать.

Или они живы. Чем больше регент пьет, тем легче прочитать его мысли. Родриго ясно видел — его хозяин в ярости и напуган.

— Смерть, — заявил Алонцо. — Таков мой приговор.

Алекса открыла было рот, но принц резко спросил:

— Вы не согласны?

— Такое решение нужно обсудить.

— Нет, не нужно… Пусть Черный мастер вытащит из него все тайны до одной, но без огласки. Хотя, возможно, я сам этим займусь, — на секунду всем показалось, что регент говорит серьезно. — Иди, — приказал он Родриго. — Уведи его.

— Куда, мой господин?

— Разумеется, в яму Крестоносцев.

48

— Раздень его…

Тико пытался понять, откуда раздается голос. Тюремщики завязали ему глаза и стянули руки за спиной, так что он уже почти не чувствовал пальцев. На лодыжках кандалы, но кляпа нет. Возможно, они ожидали какого-нибудь признания.

— Давай быстрее.

Грубые руки схватили его дублет, но застежки не поддавались. Тогда неизвестный ударил Тико, и он упал на землю.

— Достаточно.

Другой голос, теперь из-за спины.

— Не желаешь объяснить, что здесь происходит? — какие-то нотки в этом голосе заставили Тико стиснуть зубы. Рассудительность, которая режет слух.

— Господин, мы готовим его.

— А какой сегодня день?

— Суббота, господин, — испуганно ответил мужчина.

— И ты не считаешь такую подготовку греховным деянием?

— Господин, мы его не мучили. Нам только нужно снять с него одежду. Она не подходит… — голос превратился в придушенное бормотание, потом послышался стук. Когда Тико шевельнулся, насколько позволяли кандалы, он почувствовал рядом другое тело.

— Поднимите его.

Кто-то поставил Тико на ноги.

— Хорошо, — произнес голос. — Развяжите руки, снимите дублет и бросьте в яму голым. Кандалы оставьте. Я начну пытать в понедельник. Ясно?

— Да, господин. Простите, господин.

— Мой господин, — у Тико пересохло горло. Отчасти от страха, отчасти из-за того, что он ничего не пил с минувшей ночи. Голова болела от побоев Атило.

— Ты заговорил.

— Солнечный свет. Он…

— Жжет тебя. Так мне и сообщили. Интересный факт, тебе не кажется? Что же ты за грешник, если тебя жжет свет Господень? Подозреваю, наихудший из всех. Регент поручил мне лично допросить тебя. Неприятная задача, но я приложу к ней все усилия. И не стоит беспокоиться. Сейчас ты отправишься туда, где большую часть времени нет ни солнечного, ни любого другого света.

Послышались шаги.

— Я сам открою, — произнес мужчина.

Скрипнули петли, потом хлопнула дверь. Тюремщики напряженно прислушивались. Как только стало ясно, что мужчина ушел, Тико получил удар по почкам и вновь отправился на землю. От сильного пинка к горлу подступила желчь.

— Ты стоил мне человека, — прорычал голос.

— Старший…

— Чего?

— Если он вернется и увидит, будет беда.

— Испугался?

— Точно, не хочу испачкать штаны. Стоит мне увидеть Черного мастера, и я боюсь обделаться. Хочешь разозлить его? Ладно. Но я-то хочу еще пожить немного.

Послышался согласный шепот.

— Тогда брось его в яму, — сказал старший.

Тюремщики развязали Тико руки, но оставили глаза завязанными. Ноги были скованы цепью, соединяющей две железные оковы, к которым изнутри крепилась серебряная проволока. Единственное назначение оков — причинить боль. Там, куда он отправится, бегать негде.

— Слишком смазливый, добра от этого ему не будет, — захохотал тюремщик. — Сначала Ди, потом Голубой. После них Федерико, а уж потом — все остальные.

— Он там всего на два дня.

— Им хватит, — произнес голос. Кулак ткнул Тико в спину, он споткнулся и сделал три шага вперед, пытаясь восстановить равновесие.

— Вот сюда-то мы и идем.

Лязгнула крышка люка.

— Не сопротивляйся, — почти сочувственно прошептал ему на ухо чей-то голос. — Ты ничего не сможешь сделать. Прими все как есть и отложи месть до лучших времен.

— Чего ты там ему шепчешь?

— Ну, мол, все к лучшему.

— Чертовски верно. Ха, сладенькое мясцо. Даже жаль, что я предпочитаю щелки…

— Да, симпатичный парень, — сказал другой голос. — Надень на него платье, и не заметишь разницы, — мужчина заржал. — Хотелось бы попробовать. Ди не пожалел бы за это денег. — Он запнулся. Подождал неизбежного вопроса.

— Так говоришь, у Ди еще есть монеты?

— У него есть приятели. А у приятелей есть деньги.

Рука схватила Тико за плечо и поволокла к краю.

Тюремщик стянул повязку с глаз Тико, и юноша уклонился, избегая жестокого удара в бок. Он видел, что бывает после удара в печень. Если ты лишь блюешь и обделался, а в глазах почернело, значит, тебе повезло.

— Скользкий ублюдок.

— Ага, — выдохнул Тико, оценивая расстановку сил. Трое тюремщиков рядом, четверо — наверху лестницы, два уровня и три двери. И все это между ним и свободой. Шансы приемлемые, если он сможет измениться. Однако он скован серебряной проволокой, совершенно голый и, если выберется наружу, попадет на солнечный свет.

И он здесь заслуженно. Пусть так, однако он нуждается в некотором преимуществе. Тико выхватил из-за пояса тюремщика ржавый кинжал, шагнул назад и провалился в преисподнюю. Две секунды полета, а потом он приземлился на что-то мягкое. Оно выругалось и отползло в сторону.

— Твою мать! — прорычал человек.

Тико попал в подземную темницу.

Все вокруг, за исключением маленького островка в центре, заливала вода. На островке сгрудились трое. Половина других заключенных сидела в вонючей воде, кто по пояс, а кто по шею. Другая половина, хныча и богохульствуя, крутила огромное колесо у противоположной стены. Зловонную яму освещал единственный факел, закрепленный на решетке в потолке. Там находился люк.

— Кто из вас Ди? — спросил Тико.

— Я, мать твою. Умрешь ужасной смертью, понял?

Если принц Алонцо добьется своего, смерть Тико, несомненно, будет ужасной. Поскольку он быстро выздоравливал и медленно умирал, его смерть окажется намного ужаснее, чем предполагал регент. Однако мужчина с вывихнутым плечом хотел быть первым…

— А Голубой?

— Ты вообще о чем? — спросил мужчина, стоящий за Ди. Так или иначе, он ответил на вопрос Тико.

— Тогда ты, видимо, и есть Федерико?

Третий заключенный нахмурился. Он инстинктивно принял стойку уличного бойца. Моложе Ди и Голубого, мышцы крепче, кожа здоровее.

— Крутите колесо, ублюдки! — крикнул Ди.

Помпа снова заработала. Заключенные двигались шаг за шагом, их цепи звенели, а колесо крутилось, не позволяя воде затопить оставшийся клочок суши.

— Слышь, главный, дай я поправлю тебе плечо, — сказал Голубой. — А потом отдохнешь маленько. Нужно мышцы расслабить.

— Думаешь, — заявил Ди, — я на это клюну? Поспи немного, а я трахну его вместо тебя. Думаешь, я совсем дурак?

— Нет, главный, ты вовсе не дурак.

— Нет, — добавил Федерико, — мы так не думаем, — что-то в его голосе заставляло предположить: другие думают именно так.

— Ладно, замяли, — Ди с размаху стукнул ладонью по плечу и крякнул, когда плечо встало на место. — Вот так-то лучше. Теперь тащите его сюда. Я вам покажу, кто тут дурак.

Букинторо, церемониальное судно Марко, очистили, покрасили и заново позолотили. Днище очистили от ракушек, щели проконопатили смолой. Недавно свитые веревки поддерживали треугольный парус, а над ним развевался львиный флаг Серениссимы. На белом фоне флага высотой в человеческий рост красовался золотой крылатый лев Святого Марка.

Когда флаг не развевался над букинторо, он хранился в украшенном драгоценностями ящике за алтарем Сан-Марко. Флаг вынимали, только когда герцог справлял свою ежегодную свадьбу с морем или же вел войска в бой.

Герцог Марко IV сидел на черном троне семьи Миллиони, следил за чайками, преследующими барку, и тихонько напевал. Чайки рассчитывали на объедки и рыбьи внутренности, которые всегда остаются после такой флотилии.

Сегодня главную роль играл не регент.

Он не имел права жениться на море. Алекса, будучи женщиной, тоже не могла участвовать в ритуале. Марко IV заключал этот союз ради них, ради всего города и целой империи. Вряд ли он был способен понять: кольцо на его мизинце — подделка.

Разумеется, очень качественная.

Настоящая ляпис-лазурь, чистейшее золото. Точная копия. Мастер аккуратно воспроизвел даже царапины на старомодной оправе в византийском стиле. Кольцо — не столько подделка, сколько имитация. Алекса сожалела, что пришлось убить одного из лучших ювелиров Венеции, но за все приходится платить. Она беспокоилась только об одном: не откажется ли море от предложенной ему копии.

Люди с Запада тщательно исполняли свои ритуалы, но не задумывались об их смысле. Половина дворян считала этот день глупым суеверием. Другая половина полагала пышные торжества полезным инструментом, позволяющим держать горожан в благоговейном трепете и напоминать Арсеналотти об их месте. Никто из них не задумывался, что случится, если море откажется заключить союз… Яростные бури. Потерянные суда и рыбаки, возвращающиеся домой с пустыми сетями.

В устье лагуны флотилия замедлила движение, а потом и вовсе остановилась. Гребцы заняли свои места — они будут удерживать суда во время прилива. Только букинторо двинулся дальше.

— У тебя есть список заключенных? — спросил Алонцо.

— Да, мой господин, — голос Родриго был слышен на всей палубе. Традиция требовала от Марко в честь союза с морем освободить одного из заключенных. Огромные суммы переходили из рук в руки, семьи отчаянно пытались купить свободу для своих членов. Иногда деньги шли тем, кто действительно влиял на выбор. Чаще всего — нет, но это не имело значения.

— Тогда зачитай его.

Капитан поклонился. Быть фаворитом регента нелегко, иногда опасно даже взять перо в руку.

— Федерико, опытный фальшивомонетчик и убийца. Утверждает, что иногда оказывал услуги городу… — значит, преступник был шпионом. — Джованни Циско, торговец солью. Убил жену, ошибочно заподозрив ее в неверности. Господин Гандольфо, обвиненный врагами в лжесвидетельстве.

Капитан Родриго ставил на Гандольфо.

Не в буквальном смысле. Он очень близок к регенту, никто не примет его ставку. Даже старые друзья считали капитана слишком хорошо осведомленным.

— Названы все имена?

Традиция требовала три имени. Столько и было названо. Традиция предписывала даже этот вопрос.

— Да, мой господин, все.

— Тогда пусть наш герцог свершит правосудие.

Наверное, Алонцо нелегко признавать верховенство племянника. Интересно, подумал Родриго, сможет ли Марко повторить имя, которое герцогиня шепчет ему на ухо?

Напряженную тишину нарушило чье-то рыдание.

— Ты хочешь что-то сказать?

Все потрясенно уставились на герцога Марко. Спустя секунду взгляды обратились на рыдающую Десдайо. Каждый патриций знал, кто она такая. Никто не замечал ее, хотя у всех хватало сообразительности признать Атило. Он — один из Десяти. И, не исключено, любовник герцогини Алексы. Возможно, именно этим объяснялась заметная напряженность между ним и женщиной, стоявшей рядом.

— И что же?

— В список нужно включить Тико.

Принц Алонцо вскинул бровь:

— Кого?

— Мальчика, которого вы отправили…

— Отправили? Куда? — взгляд Алексы не отрывался от Атило. Старый воин чуть качнул головой.

— Я не знаю.

— Раб Атило обвинен в государственной измене, — твердо произнес Алонцо. — Наказание за измену — смерть. Его нельзя отменить.

— Раб не может совершить государственную измену.

В толпе кто-то ахнул. Формально Десдайо права. Раба можно обвинить в убийстве, изнасиловании и воровстве. Все это считалось изменой его хозяину. Но раб не может изменить государству. Такое понятие применялось только к свободному человеку.

— Ты понимаешь, о чем ты говоришь? — спросила Алекса.

Если измена доказана, то наказание — смерть. Но если раб Атило не несет ответственности, то виновным будет его хозяин.

— Да, — ответила Десдайо.

Когда Федерико и Голубой двинулись к Тико, он быстро оглянулся. К его лодыжке тянулся приземистый мужичок. Тико пнул его ногой, сломав нос, и услышал всплеск. Когда юноша рискнул еще раз оглянуться, недоросток пускал пузыри: двое парней удерживали его голову под водой.

— Будешь драться, парень, — предупредил Ди, — будет больнее.

— Смотря как ты дерешься, — ответил Тико. Он выхватил кинжал из-за спины и единым движением полоснул Голубого по горлу, ткнул Федерико в живот и метнул кинжал в Ди. Когда Ди, опускаясь на колени, схватился рукой за лицо, Тико шагнул вперед и вытащил клинок. Решив поставить эффектную точку, он вытер кинжал о лицо Ди, хотя сомневался, что его жест кто-нибудь заметит: в яме слишком темно. Тико подцепил ногой труп Ди и свалил его в воду. Потом отшвырнул оставшиеся тела. Люди на мелководье явно сильнее или злее, чем те, кто сидит по шею в воде. Значит, они — основная угроза. Здравый смысл подсказывал: эти люди должны увидеть презрение Тико.

— Кто-нибудь еще хочет драться?

Злобное рычание, оскорбления, но никто не рискнул принять вызов.

— Ну?

Недоросток уже перестал вырываться. Старик, который пытался спасти его, отступил на глубину. Парни вышли вперед и заняли место утопленника.

— Подожди, пока не оголодаешь, — пробормотал кто-то.

Тико обернулся на голос.

— И тогда?

— Тогда посмотрим, какой ты крутой.

Говорил здоровенный мамлюк с седоватой бородой, животом, торчащим вперед, как нос корабля, и по грудь в воде, но только потому, что присел.

— У него есть нож.

— Рано или поздно ему придется поспать, — фыркнул мамлюк. — Если есть нож, любой будет крут.

— Поверь, он крут и без ножа, — раздался мальчишеский голос откуда-то со стороны глубокой воды. — Такого вы еще не видели. Быстрый как молния. И сразу убивает.

— Эй, ты, — приказал Тико. — Иди сюда.

— Он же еще ребенок, — прошипел чей-то голос.

— Парень, который завалил Ди и Голубого, не сильно старше, — отозвался другой.

Руки принялись подталкивать мальчика к островку. Он вышел из воды и встал: голый, все ребра торчат, руки сжаты в кулаки. Мальчишка во все глаза смотрел на Тико.

— Ты, — произнес Тико.

Пьетро кивнул.

— Мне жаль… — каждое слово давалось Тико с трудом. — Мне жаль твою сестру.

— Это не твоя вина, — отрезал Пьетро.

Тико был бы рад согласиться с ним.

— Иди сюда, — сказал он. — Подержи мой нож.

От неожиданности мальчик ахнул, но схватил кинжал за рукоять и шагнул назад. Один из мужчин потянулся к ножу, но Пьетро сделал быстрый выпад.

— Любой, кто попробует отнять у Пьетро нож, ответит мне.

Все головы во тьме ямы повернулись к Тико. Он указал на широкогрудого мамлюка, подзывая его к себе.

— Если он справится, остров — его.

Вызов произвел впечатление. Люди на колесе остановились, но крики заставили их вновь приняться за работу.

— Их пора сменять, — прошептал Пьетро. — Но Ди мертв. Может, ты им скажешь? — мальчик говорил осторожно, опасаясь рассердить Тико.

— Сменяйтесь! — приказал Тико.

Колесо приводило в движение насос, который не давал обитателям ямы утонуть. Пока люди работали, изо дня в день, час за часом, вода стояла низко. По крайней мере, она оставляла островок посередине и мелководье на его склонах. Большинство людей могли стоять, а кое-кто даже присесть.

— Ладно, — сказал Тико. — Хочешь попытать счастья?

— Я заберу у тебя нож, — предупредил Пьетро мамлюк. — И если у тебя есть хоть капля мозгов, ты сам его отдашь.

Тико врезал мужчине ногой по промежности.

Он ударил сильно. Дождался, пока мамлюк выберется на сушу, шагнул вперед и ударил. Оковы на лодыжке расплющили мошонку мамлюка. Цепь на кандалах туго натянулась, и обе лодыжки Тико обожгло болью. Его проклятия заглушили вопли мамлюка.

Тико одним движением сломал ему шею и отбросил тело на мелководье.

— Нож, — взмолился чей-то голос. — Одолжи мне нож.

— Зачем?

— Я быстро его разделаю. Пожалуйста. В такую жару он уже завтра протухнет. Поверь, я в этом разбираюсь. Я раньше был мясником.

— Сколько ты здесь? — спросил Тико.

— Месяцы, — ответил человек. — Годы, десятилетия. Как определить время в аду? Так ты одолжишь мне нож?

— Нет.

Мужчина вздохнул и принялся стаскивать тела на мелководье. Недоросток остался плавать.

— Тогда лучше съесть то, что удастся.

И люди принялись за еду.

На палубе букинторо воцарилась тишина. Только скрипели канаты да плескалась вода. Даже герцог Марко прекратил стучать каблуками, зачарованный странным выражением лица Атило.

Эти господа уже год не замечали Десдайо, их дамы смотрели сквозь нее. Но сейчас все как один открыто таращились на девушку. Она стояла прямо — наивное лицо, мягкая кожа, тяжелая грудь, нежная улыбка. Но в глазах Десдайо сверкала сталь.

Алекса оценила ее характер.

— Позволь мне разобраться, — усмешка регента напоминала повадку кота, который уже добрался до сливок и канарейки и тут обнаружил добавку. Всем известно, как Алонцо ненавидит Атило. — Ты обвиняешь своего любовника в измене?

— Он мне не любовник, — объявила Десдайо.

Атило уставился в пол.

— Правда?

— Мы поженимся. Когда-нибудь, — с горечью ответила Десдайо. Ее глаза наполнились слезами. Она гордо вскинула голову. — Но клянусь, до тех пор я останусь девственницей.

Герцогиня улыбнулась под вуалью.

— Если, — заметила она, — ты обвиняешь любимого в измене, вряд ли свадьба когда-либо состоится.

— Нет, госпожа моя.

— А мне показалось, речь как раз об этом.

— Я не обвиняю господина Атило. Я говорю о невиновности его раба. Тико способен на измену не более, чем господин мой Атило. Должно быть, тут какая-то ошибка. Что такого ужасного он совершил?

Дворяне принялись посматривать на своих жен.

Все знали, дворянки иногда затевают романы со слугами. Молодые жены стариков искали хоть какой-нибудь ласки. То же касалось и женщин, чьи мужья больше интересовались мальчиками. Иногда жены просто скучали, или же слабовольные мужья закрывали на все глаза. Немногих женщин травили, отсылали к отцам или запирали в комнатах. Чаще всего слуги отправлялись в плавание с перерезанным горлом.

Но сейчас Десдайо публично объявила себя девственницей.

— Ты же не веришь в его вину?

Якопо мялся, явно растерявшись от вопроса Десдайо, которая бросила его на растерзание львам. Он присутствовал на барке только как телохранитель Атило. Пусть сегодня Пасха, день мира и празднества, но дворяне предпочитали разумную предосторожность.

— Госпожа моя, — промолвил он, — я вряд ли в силах…

— В силах, — неторопливо произнес Атило. Таким тоном он говорил на поле боя. Суровый взгляд был неотрывно направлен на Якопо. — И я хочу слышать твой ответ. Отвечай. Ты веришь, что мой раб виновен в какой-либо измене?

Возможно, только Алекса почувствовала ударение на «какой-либо».

— Как я могу… — Якопо запнулся. — Я слуга. Если я скажу «нет», господа сочтут меня лжецом. Если скажу «да», господа все равно сочтут меня лжецом. Не мне судить о таких…

— Ваше высочество, — голос Десдайо рассек поток оправданий. — Могу я удалиться, чтобы частным образом побеседовать с господином моим Атило?

Только через пару секунд Алекса осознала: Десдайо обращается к герцогу. Марко оторвался от созерцания чаек.

— Почему бы и нет?

Николо Дольфино ахнул и покраснел под взглядом герцогини Алексы. Даже под вуалью было заметно: герцогиня смотрит на него. Большую часть времени Марко едва мог связать пару слов, но это не имело значения. Все делали вид, что правит он. Выразить удивление вторым связным предложением Марко за день означало пренебречь правилами. Оскорбить.

Десдайо отвела Атило на корму букинторо. Перед ней красовался толстенький пляшущий херувим с крошечными гениталиями и уродливыми крылышками. Дерево не позолотили, а раскрасили золотом. Девушка взглянула на работу, отнявшую год жизни резчика, и пренебрежительно фыркнула.

— Ты меня любишь?

Атило сурово смотрел на нее. Десдайо никогда еще не видела его таким холодным и ожесточенным. Он носил свой возраст и опыт, как броню. Девушка чувствовала себя маленькой дурочкой, недостойной этого мужчины.

— Ответь, — сердито потребовала она.

Атило растягивал жестокое молчание.

— Я люблю тебя, — сейчас она снова заплачет. Десдайо злилась на себя, злилась на него. Злилась на полсотни людей, которые целый год не замечали ее, а сейчас наблюдали за представлением. — Люблю больше жизни.

— Я еще раз спрошу тебя, — промолвил Атило. — Ты заходила в его комнату?

— Так вот в чем дело. Ты подозреваешь меня… — она пристально смотрела на него. — В чем ты меня подозреваешь?

Он молча ждал.

Его ответ — в молчании и неподвижном взгляде. Атило без труда выиграет эту игру в гляделки. Он уже делал так раньше, по меньшим поводам. Незначащим. Хотя в тот момент они казались важными.

— Я жду ответа.

— Нет, — ответила Десдайо. — Не заходила.

Она заметила, как в его взгляде растет сомнение, и схватила суженого за руку. Атило сильнее, опытней в сражениях и в жизни. Вырвать у нее руку нетрудно. Но девушка так крепко сжимала его запястье, казалась такой испуганной, что он не решился.

Атило ждал продолжения.

Десдайо с облегчением вздохнула. Непонятно почему, но он чуть улыбнулся, а глаза немного потеплели.

— Вина невелика, — сказал он. — Совсем невелика. Я судил людей, — добавил он, как будто она не знала. — Людей вешали, когда я объявлял, виновен человек или невиновен.

Об этом она не знала.

Десдайо хотела рассказать ему правду и хотела, чтобы Атило уважал ее. Но возможно либо одно, либо другое, и девушка трусила. Она сама прекрасно это знала. Рискнуть всем и настаивать на правде? «Я заходила к нему, ничего не случилось». Ей не хватало смелости, уверенности в любви Атило. Сможет ли он поверить и забыть? В жизни Десдайо было множество малых правд, о которых она боялась рассказывать. Как же ей начать с такой большой?

Атило все еще смотрел на нее.

— Расскажи мне.

— Я зашла в его комнату. Ничего не случилось.

Взгляд Атило пронизал ее насквозь:

— Зачем?

— Я спрашивала Амелию, отпустишь ли ты его. Она сказала, возможно. Одних ты отпускаешь. Других — продаешь. Зависит от испытания… Нет, — Десдайо заметила, как он нахмурился. — Она не сказала, в чем заключается испытание. Я спросила, но она отказалась отвечать.

— И снова мы возвращаемся к вопросу: зачем?

— Он мне нравится, — ответила Десдайо, рискнув малой правдой. Может, ей не следовало это говорить. Но Атило только кивнул.

— Якопо тоже тебе нравится?

— Нет, — Десдайо помотала головой. — Я не доверяю ему. От него мурашки по коже. Всегда следит за мной. И такой вежливый, будто издевается. И он… хочет Амелию, — она покраснела.

Десдайо посмотрела в глаза Атило и покраснела еще сильнее. Любой мужчина хотел Амелию. Черная кожа, длинные ноги, узкие бедра… Она казалась газелью. Или тигрицей. Такой же свирепой, как тигрица в герцогском зоопарке. Но если Амелия — тигрица, Десдайо не хотелось задумываться, с каким животным можно сравнить ее.

— Я клянусь своей жизнью, ничего не было.

— Если Тико тебе нравится, следует ли мне беспокоиться?

Десдайо колебалась.

— Я знаю, что он такое, — наконец ответила она. — Он никогда не говорил. Но я узнала. Должно быть, ему ужасно грустно, — она подошла вплотную и прошептала Атило на ухо.

Атило изумленно свистнул.

— Десдайо.

— Да? Я ошиблась?

— Падший ангел, изгнанный из ада… Потому что его враги раскрашивали себя красным? И его дом сгорел? И он боится дневного света?

— Не смейся надо мной.

— Я не смеюсь, — ответил Атило. Он коснулся ее подбородка, а когда девушка посмотрела на него, улыбнулся. — Ты прекрасна. Дороже золота. Слаще меда. Прости за эти… — он мельком взглянул в сторону Алексы, — сложности… Мы поженимся летом, клянусь тебе.

— Но ты спасешь его?

Улыбка Атило слегка померкла.

— Ты веришь мне? Веришь, что я не обманывала тебя? Что я никогда не обману тебя?

— Да, — ответил Атило. — Думаю, да.

— Тогда докажи. Спаси Тико.

Лицо Атило посуровело. Лицо генерала, который делает свой выбор перед сражением. Обдумывает, какую цену готов заплатить за победу. Наверное, Десдайо просит слишком многого. Она уже собиралась взять слова обратно, и тут Атило кивнул…

— Это должно быть интересно, — заметила Алекса.

49

Испарения от сотни тел собирались на каменных стенах подземелья и клубились над грязной поверхностью воды, как пародия на туман в лагуне. Они кружились у прогнившей дорожки, приводившей в движение колесо, оседали, когда менялась смена, и вновь взмывали вверх, когда колесо начинало вращаться.

Лица вокруг лишь отдаленно напоминали человеческие: лишенные света, выбеленные туманом, сморщенная, опрелая от долгих лет в воде кожа.

Вскоре мерцающий факел у решетки догорел, и яма погрузилась во тьму. Должно быть, уже наступила ночь. Изредка проходившие поверху тюремщики даже не удосуживались погреметь решеткой. Кое-кто из них останавливался помочиться или присесть у решетки, а потом сбросить дерьмо вниз.

Тико спал урывками, минут по пять.

Это умение он развил еще в детстве: если ты не успевал вовремя прибежать на зов господина Эрика, то получал побои и лишался последней еды. Тико мог задремать, а потом в одно мгновение проснуться.

— Почему они засунули тебя сюда? — спросил Тико у Пьетро.

— Наверняка боялись, что я проболтаюсь о той ночи, — ответил он с уверенностью мальчишки, который уже все обдумал.

— Когда умерла Розалин?

Тико придерживал Пьетро за плечи, пока мальчик наконец не справился со слезами. Юноша чувствовал себя неловко, утешая ребенка. До сих пор Тико касался другого человека, чтобы убить или овладеть. Но мальчик оплакивал сестру. Тико лишил жизни ее убийцу, да только лучше от этого не стало. Ничуть.

— Нашел себе дружка?

Тико резко обернулся и увидел рыжеволосую девчонку, одетую в лохмотья.

А'риал была на пару лет старше Пьетро. Волосы закручены в неряшливый узел, скрепленный вороньей костью. От девчонки воняло, как от лисицы, а вокруг нее мерцало пурпурное сияние. Когда Пьетро перекрестился, она ухмыльнулась, блеснув белоснежными зубами.

— Нас никто не видит.

Вокруг них колыхалась полупрозрачная дымка, даже шум насоса утих.

— Я пришла с предложением.

— Ко мне или к нему? — Тико кивнул на Пьетро.

— Разумеется, к тебе… Герцогиня знает.

Его огорчила легкомысленность А'риал. Девчонка оборвала фразу, предоставив ему догадываться, что же именно знает герцогиня. О принце Леопольде? Ведь Тико дал ему уйти… О госпоже Джульетте?

— Да, — сказала А'риал. — Верно.

Пьетро, боясь смотреть на девочку, уставился в темноту за пределами ее магии. Он отодвинулся от нее как можно дальше, почти касаясь окружающего троицу мерцающего пузыря.

— Уходи, — сказала ему А'риал, открывая щель в магической дымке.

Тико схватил мальчика:

— Он останется.

— Коллекционируешь домашних зверьков?

— А разве герцогиня не собирает такую же коллекцию?

Удар попал в цель, глаза А'риал холодно сверкнули.

Она растянула дымку и указала на колесо и мокрые стены подземной темницы:

— Ты хочешь остаться здесь?

Даже внутри ее магического кокона воздух был влажным, горячим и зловонным.

— Но и это у тебя не выйдет, — сказала она. — После полуночи сюда прибудет Черный мастер, чтобы лично допросить тебя.

Пьетро ахнул.

— Убей себя, пока можешь. Убей ножом.

— Каким ножом? — резко спросила А'риал.

— Этим, — ответил Тико, приставив к ее горлу кинжал. Пьетро не заметил движения: вот Тико смотрит на девочку, а вот уже стоит рядом с ней с кинжалом в руке. Но Тико знал, он двигается, как обычный человек, только быстрее. Намного быстрее. Кончики пальцев А'риал засветились, и Тико чуть повернул клинок.

— Я ударю быстрее, чем ты.

— Невозможно.

— Рискнешь ошибиться?

А'риал медленно расслабилась и улыбнулась. Тико ждал, подозревая какую-то уловку, но девочка по-прежнему улыбалась, как самая обычная девчонка ее возраста, которая доставляет послание своей матери или госпожи.

— Герцогиня наблюдала, как ты бился с принцем Леопольдом. Она говорит, ты был великолепен. Но ты способен на большее. Обними свою суть. Заверши…

Тико не слушал. Его больше занимал другой вопрос. Как она следила за ним? Внутри похолодело. Что она видела? Начало боя? Не страшно. Внезапное появление Джульетты? То, как девушка предложила свою жизнь за жизнь Леопольда?

— Да, — сказала А'риал.

— Прекрати, — Тико вновь поднял кинжал.

— Постараюсь, — пожала плечами А'риал, — хотя это непросто. Но ты делаешь то же самое, верно? Ты все время так делаешь.

— Для чтения мыслей я должен прикоснуться.

— Нет, тебе так только кажется, — сердито возразила она. — Ты сам свой злейший враг. Моя хозяйка может спасти тебе жизнь.

— А взамен?

Девочка вздохнула. Она обняла Пьетро за плечи и притянула к себе. На мгновение мальчик прижался к ней, поверив в искренность ее объятия. Но Тико видел выражение лица А'риал. Отстраненное и чужое.

— Создай для Алексы армию бессмертных.

— Нет, — Тико отшатнулся.

Пьетро озадаченно следил за их перепалкой.

— Он все равно умрет. Когда ты уйдешь, его убьют. Просто за то, что ты его выделил. Так в чем же разница? Сделай это, и незачем волноваться из-за чепухи. Ты уже делал так раньше. Ребенок-попрошайка? Каждую неделю от голода и холода умирают десятки таких, как он. Ты пытаешься спасти их?

— Тут есть разница.

— Нет, — ответила А'риал. — Разницы нет. Возьми его. Спаси себя.

Умиротворение после кормления на Джульетте уже угасало. Тоненькая ниточка голода беспокойно крутилась в голове Тико. Но вместе со словами А'риал к нему пришло понимание: это шаг за грань. Сделаешь один, потом другой шаг, и так до тех пор, пока не перестанешь быть человеком.

Если он вообще когда-либо был им.

Тико вспомнил мучения принца Леопольда, искореженные мышцы, хруст костей, когда Леопольд превращался в волка.

— Я не стану.

Ужасное зрелище навеки отпечаталось в его памяти. Кожа лопается, невидимые руки сминают плоть и кости. Черные крестоносцы будут пытать Тико. Зачем ему самому пытать себя?

— Я предлагала дважды, — промолвила А'риал. — Третьего раза не будет. Но если ты позовешь, я приду.

— Никогда, — твердо ответил Тико.

— Не зарекайся, — сказала А'риал.

Каждый день приливы случались дважды — один малый, другой большой. Первый ничего не значил. Ни в городе, ни здесь, среди людей, привыкших к прогнившим венецианским окраинам, к вони застоявшейся воды в каналах, мусору, лужам и случайным трупам, оставленным отливом.

А вот второй…

Во время большого прилива вода текла по канавам от нескольких минут до целого часа и заливала подземную темницу. За один день такой прилив оставлял половину от сухого островка. За два затоплял его, и узникам приходилось стоять. За три дня уровень воды убивал всех, кто не умел плавать. Только непрерывная работа насоса позволяла людям выжить. Изысканная жестокость. И более того, это не позволяло заключенным бежать. Ты работаешь на колесе, спишь, просыпаешься и снова работаешь. Никто не мог уклониться. Колесо было для них всем, управляло их жизнью.

Такой Тико видел Серениссиму.

Разнообразные советы, дворы внутри дворов, война Арсеналотти и Николетти, зависть горожан к патрициям, сами патриции, поделенные на старые и новые дома, на богатые и бедные семьи. Никто в Венеции не мог избежать колеса.

За пределами города колонии кормили столицу, венецианский флот сражался с пиратами мамлюков; мавры объединялись с теми, кто противился мамлюкам. Германцы предлагали поддержку, заявляя, что наибольшая угроза Венеции исходит от Византии. Византия заявляла, что Венеции угрожают амбиции германского императора, и в свою очередь предлагала поддержку. Монголы Тимура завоевывали все больше земель, угрожая воссоздать развалившуюся империю своего героя, Чингисхана.

А колесо все крутилось и крутилось…

— А о чем она говорила, когда сказала «спаси себя»? — поинтересовался Пьетро. Первые слова после исчезновения А'риал.

— Неважно.

Мальчик смутился, но все равно продолжал с беспокойством смотреть на Тико. Высоко над ними сменилась стража, в яме появился новый факел.

— Если ты можешь спастись, тогда спасайся, — это было сказано совсем по-взрослому.

— Как ты вообще ввязался во все это?

Пьетро рассказал ему о наводящих ужас Волчьих братьях и о том, как дети случайно оказались на пути их охоты.

Повесть мальчика состояла из смеси уличных слухов и откровенного вранья, но Тико понял, речь идет о давней войне, которая началась задолго до его прибытия в город. Может быть, даже до того, как Атило встал во главе Ассасини.

— Нам следовало спрятаться, — признал Пьетро.

Так ему приказали. Они спрятались, и прятались почти все время, пока шел бой. Они видели только самый конец, о чем проболтались в ту ночь, когда схватили Тико. И совершили ошибку.

— Тико!.. — проревел стражник.

Пьетро схватил юношу за руку.

— Черный мастер, — прошептал он. — В воду. Прячься.

Решетка с грохотом откинулась. Арбалетчики наставили оружие в яму, сверху поползла длинная деревянная лестница. Она плюхнулась в грязь, утонула на пару дюймов и замерла. Колесо остановилось. Спустя несколько секунд, когда в яме воцарилась тишина, сверху донесся голос:

— Тико, поднимайся.

Капитан Родриго был ярко освещен факелами. Он зажал нос рукой, надеясь защититься от вони, которую Тико уже не замечал.

— Я сказал, нет, — возразил Тико.

— Что нет? — крикнул Родриго.

Тико не мог вспомнить имя стреги. Имя моментально ускользало из памяти; должно быть, это часть ее магии.

— Девочка… герцогини, — невнятно закончил юноша. — Рыжая. Она спрашивала… Она сказала… — он не мог вспомнить слова.

— Поднимайся! — рявкнул Родриго. — Не трать мое время.

Тико подталкивал Пьетро вперед, отовсюду послышались смешки и шепот. Пьетро отказывался лезть наверх. Тико настаивал. И Пьетро, оказавшийся между Тико и арбалетчиками, смирился с неизбежным. Атило наверняка излечил бы его от этой слабости.

Родриго стоял рядом с Черным мастером, одетым в ночную рубашку. Губы Мастера побелели от ярости. Позади него ждали тюремщик и надзиратель в униформе из грязного шелка с оборванным и печальным крылатым львом на груди.

— Кто это? — спросил Родриго.

— Новый ученик Атило.

— Мой господин… — вымолвил надзиратель. — В вашем приказе упомянут только один человек.

До сей минуты Родриго собирался швырнуть мальчишку назад. Но теперь возобладала гордость. Надзиратель открыл было рот для возражений, но заткнулся, услышав рык Черного мастера.

— Герцог ждет.

50

Марко IV вцепился в подлокотники своего черного трона как матрос, который держится за поручень из боязни быть смытым за борт. Его пальцы побелели. Герцог Марко обратился к Тико, не замечая мнущегося рядом мальчишку:

— Узрите, вот Скорбный Ангел.

Тико поклонился со звоном кандалов.

Атило, стоявший сбоку от трона, увидел, как герцогиня улыбнулась своему сыну. Регент только вздохнул.

— Неужели тебе не пришло в голову сначала его вымыть? — обратился он к Родриго, вымещая на нем свое раздражение.

— Мой господин, в приказах говорится вести его прямо сюда.

— И ты всегда подчиняешься письменным приказам?

Родриго кивнул.

— Восхитительно, — кисло заметил Алонцо, давая понять, что на самом деле думает. — Ты, — приказал он Тико. — Подойди ближе.

Тико шагнул вперед. Спустя секунду за ним последовал Пьетро.

Атило стоял по одну сторону от трона. Отец Десдайо и горстка прочих членов внутреннего совета стояли по другую. Лампы то вспыхивали, то гасли, ночной воздух наполнял запах горящего рыбьего жира. Большинство людей в зале выглядели озадаченными, раздраженными или даже немного напуганными тем, что их посреди ночи вытащили из постели.

Так это же Совет Десяти, вдруг сообразил Тико. Он сосчитал людей по обе стороны от трона, заметил среди них доктора Кроу и заинтересовался, знает ли кто-нибудь, кроме Десяти, что алхимик — член внутреннего совета.

За креслом Алексы пряталась девочка. Она улыбнулась, встретив взгляд Тико, холодной, безжалостной, ослепительной улыбкой.

— Ты знаешь, зачем ты здесь? — спросил Алонцо.

— Нет, мой господин.

— Как и я, — заметил регент.

— Алонцо… — мягко упрекнула его герцогиня.

— Это нелепо, — ответил он. — Десять призваны ради частного дела.

— Мой господин, Атило, — голос Алексы стал немного тверже, — имеет право быть услышанным… Итак, — она посмотрела на Атило, — говорите.

Атило вышел вперед и опустился на колени перед троном.

— Город пожаловал мне звание fidelis noster civis, верного слуги Венеции. Даруйте мне жизнь за оказанные мной услуги.

Марко IV поковырял в носу.

— Я считал вашего отца своим другом…

Каждое слово тщательно продумано. Атило говорил торжественным, глубоким голосом. Ни у кого не оставалось сомнений, эта просьба много для него значит.

— Я хорошо служил Венеции. Был адмиралом, командовал сухопутными войсками. И исполняю, — он чуть замешкался, — другие обязанности, защищая Венецию.

— Чего именно ты хочешь? — спросил Марко.

Атило моргнул.

Обычно Алекса и Алонцо решали все дела между собой. Но когда говорил герцог, все молчали. Его слова — закон. На этой основе построили свою власть его мать и дядя. И сейчас проблеск здравомыслия герцога нарушил баланс.

— Ну же!

— Прошу даровать мне жизнь узника.

— Их здесь двое, — рассудительно заметил Марко. — Один пугает тебя. Ты боишься, что он спал с твоей возлюбленной. Другой знает, что ты солгал о похищении госпожи Джульетты. О котором из них ты просишь?

В комнате было тихо. Но после слов герцога наступила полная тишина. Покрасневшая Десдайо, едва не плача, вышла вперед.

— Я бы никогда не стала…

— Стала бы, — сказал Марко. — Ты просто не знаешь. Он пугает и тебя. И нравится этим.

— А при чем тут госпожа Джульетта?

Герцог повернулся к дяде. Алонцо покраснел и неожиданно принялся извиняться. Герцог успокоил его, но попросил больше так не делать.

— Расскажи им правду, — приказал Марко Атило.

— В первый раз она просто сбежала.

— И ты просто вернул ее? — спросил Алонцо. — Не упомянув о прочих обстоятельствах?

— Да, мой господин.

— В ту ночь…

— Алонцо, — произнесла герцогиня Алекса.

— Регент прав, — Марко мило улыбнулся. — В ту ночь, когда Клинок был сломан, — он заметил, как кровь отхлынула от лица Атило, и поправился: — ну, во всяком случае, треснул. Ты согласен?

Атило, стоя на коленях, кивнул.

— И моя мать права. Кригсхунды, маги, ходячие мертвецы, а теперь и это, — Марко IV, принц Серениссимы, обвел взглядом Совет, кивая каждому из Десяти. Потом послал воздушный поцелуй Десдайо. — Лучше быть настороже. У нас так много врагов, никогда не знаешь, кто из них подслушивает.

Марко сошел с возвышения, на котором стоял трон, и поднял Атило с колен.

— Ты знаешь, в чем его спасение?

— Нет, ваше высочество.

— Я не оскорблю небеса. И не рискну оскорбить ад. Тико сохранит свою жизнь. Твой новый ученик — тоже. Но вряд ли дядя позволит тебе держать рядом демона.

Последние связные слова герцога на ближайшие три месяца. Конечно, в тот момент об этом никто не подозревал. Разве что Хайтаун Кроу… Алхимик бросился к герцогу и помог ему усесться обратно на трон.

Марко вновь мертвой хваткой стиснул подлокотники. Спустя несколько секунд он немного расслабился и принялся стучать каблуками по подножию. Потом отвлекся на бабочку, кружившую у лампы. Когда Атило окончательно убедился, что герцог больше не обращает на него внимания, он обернулся к Алексе и Алонцо.

— Позволено ли мне удалиться?

— Нет, — ответил Алонцо. — Не позволено.

Алекса взглянула на регента:

— Марко подарил ему их жизни.

— Жизни, — мрачно ответил регент. — Но он ничего не сказал об освобождении раба. Нищий мальчишка ничего не значит. Атило может забрать его. Но другой — раб. Сейчас он принадлежит городу. И город избавится от него.

— Позвольте мне купить его, — вмешалась Десдайо.

— Уверен, твоему возлюбленному это понравится, — усмехнулся регент. — Нет, раб будет отправлен на юг и там продан. Учитывая его внешность…

Учитывая внешность, на рынках Александрии, Константинополя или Кипра за него можно выручить немало денег. А одежда, боязнь дневного света и белизна кожи только добавят экзотики и увеличат цену. Если он умрет, кто посмеет обвинить Венецию? А если нет, то со временем будет мечтать о смерти.

— Сколько галер отплывает завтра?

— Десяток, мой господин.

— Куда направляется первая?

— Далмация, Сицилия, потом Кипр.

— Убедись, что он уплывет на ней. В качестве галерного раба. Пусть по окончании путешествия его продадут. Деньги получат наши агенты. Он может оставить свою нелепую одежду. Может мазаться составом алхимика, прятаться под навесом, которым торговцы прикрывают товар. За исключением сказанного, он должен работать, как любой другой раб.

51

Стук в дверь заставил Джульетту отнять ребенка от груди.

Она не ответила, и дверь медленно отворилась. Принц Леопольд осторожно заглянул в комнату:

— Госпожа моя, могу я войти?

— Я же говорила, — ответила она. — Тебе не нужно стучать.

— Ты могла кормить Лео.

— Я и кормила, — улыбнулась Джульетта. Она погладила ребенка по щеке, и тот вновь принялся увлеченно сосать грудь, сопя и причмокивая. Когда Джульетта повернулась к Леопольду, тот демонстративно смотрел в окно, на красные поля Кипра.

— Что-то интересное?

— Крестьяне жнут ячмень на верхних склонах.

Их дружба временами бывала очень хрупкой. Слишком многое осталось недосказанным.

Они с Леопольдом делили постель, спали вместе, когда младенец давал им поспать, в последнее время чаще, чем в первые месяцы. Джульетта могла позвать кормилицу. В действительности Леопольд сам предлагал нанять ее. Джульетта отказалась, и Леопольд, похоже, смирился с этим. Однако он стучался в дверь, прежде чем открыть ее, и отворачивался, когда молодая женщина кормила ребенка. Такая деликатность казалась странной, памятуя о том проклятом чудовище, в которое Леопольд превратился на крыше особняка Фридланд, и тем более странной на фоне ужасной бойни в Каннареджо.

Битва с Ассасини произошла больше года назад, но и сейчас воспоминания о ней заставили Джульетту вздрогнуть.

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем, — уверила она.

— О том юноше, — печально сказал Леопольд.

— Леопольд… Клянусь тебе. Я даже близко не думала о нем.

Она лгала. Бывали минуты, особенно после полуночи, когда она просыпалась. Ей казалось, что седоволосый юноша из базилики сидит в комнате и смотрит, как она спит. Конечно, это были только сны.

— Я видел, как ты смотрела на него.

— Неправда.

— Нет, — ответил Леопольд. — Правда. И я видел, как он смотрит на тебя. Думаешь, он отпустил нас ради меня? Если бы ты не вмешалась, я был бы мертв. Он отпустил тебя и позволил мне уйти с тобой.

— Я люблю тебя.

В глазах Джульетты стояли слезы.

— И я люблю тебя, — сказа он. — По-своему. Но ты мечтаешь о нем, будто у вас на двоих одна душа, которую кто-то разрезал пополам. Помнишь, ты говорила мне, что ребенок — не от Марко…

— Лео, пожалуйста, перестань.

— Это его ребенок?

Джульетта молча заплакала.

Принц Леопольд вернулся вечером, неся платок из мальтийского кружева, полдюжины фиг и миску сорбета — белого вина, смешанного с лимонным соком и колотым льдом, — в качестве извинения и предложения мира.

— Прости, — он выставил подарки на стол и пошел к двери.

— Ты можешь остаться.

— Я опять скажу какую-нибудь глупость.

— Все равно… — Джульетта похлопала по сиденью рядом с собой. — Знаешь, при венецианском дворе ходили разговоры о твоем красноречии. Тетя была в ярости от того, что стольким фрейлинам…

— Я вскружил голову? — закончил Леопольд, предлагая ей фигу.

— Хотя, возможно, она сердилась и по другим поводам, — допустила Джульетта. — Но тогда я не знала, что ты кригсхунд. Однако твоя репутация…

— Рядом с тобой я забываю все слова.

— Не всегда, — она улыбнулась, положила голову на плечо Леопольда и позволила ему обнять себя.

Дружеское молчание продолжалось до тех пор, пока Леопольд не встал и не принялся зажигать свечи.

— Так султан мамлюков и вправду собирает флот?

— Почему ты спрашиваешь?

— Ячмень. Крестьяне жнут его перед началом осады.

— Возможно.

— Леопольд, а где ты взял лед для шербета?

— Из остатков запасов короля.

— Именно, — сказала Джульетта. — Я слышала, он пьет свои лучшие вина и выставляет на стол деликатесы, которые приберегают для пиров.

— О чем ты говоришь? — Леопольд установил свечу в подсвечнике и повернулся к Джульетте.

— Что случится, если султан нападет на нас?

— Мы будем сражаться.

— И победим?

Когда он сел рядом, обнял ее за плечи и нежно поцеловал в лоб, она все поняла. Ответ — нет. Она могла возразить или попросить Леопольда солгать. Но вместо этого просто прижалась к нему и задумалась, пытаясь сформулировать вопрос. Раз он ничего не сказал, значит, догадывается… По крайней мере, о ее размышлениях, если не о самом вопросе.

Размышления редко посещают вас, когда на руках младенец, раз уж вы решили самостоятельно кормить ребенка и спать с ним в одной комнате. Эксцентричный выбор. Она стала бы предметом обсуждения для всех дам венецианского двора. Но сейчас двор далеко.

— Леопольд.

— Да? — судя по голосу, он был готов ко всему. Он действительно хорошо ее знал. Лучше всех. Может, никто иной и не смог бы так ее узнать. Леопольд знал ее слабости. И полагал, что их не так уж много. Знал ее сильные стороны и считал, что ее недооценивали. Интересно, знает ли он, о чем Джульетта сейчас думает.

— Если мы проиграем…

— Да, — ответил он. — Обещаю.

Она поцеловала его в щеку. А как еще ответить мужчине, которого ты попросила убить себя, лишь бы не попасть в плен к врагу, мужчине, который любит тебя, хотя знает — ты мечтаешь о другом.

52

Далекий горизонт затягивали грозовые облака. Все вокруг казалось серым, будто злые ангелы заслоняли заходящее солнце. Тико тошнило, но желудок был пуст.

Он съежился под прикрытием грязного мешка, надеясь, что кожаный дублет и гнилой холст импровизированного тента защитят его, пока он ждет приказов.

Все ждали приказов.

«Морской конек» — маленькая галера. Капитан, сын владельца, барабанщик, надсмотрщик и рабы, в четырнадцать рядов. Тико не знал, какой груз прячется в трюме. Судя по тому, как галера плясала на волнах, ничего тяжелого.

Ветер усиливался. Холодный ветер.

При других обстоятельствах Тико был бы только рад возможности освежиться. Но он понял, что несет этот ветер, когда мамлюк Адиф, сидящий рядом, принялся считать интервалы между молнией и громом. Гроза приближалась.

Стена дождя двигалась на них, смывая далекую линию между морем, сушей и небом. За кормой галеры уже наступала ночь, на небе зажигались звезды. Там, где море встречало край ночи, оно казалось темным и спокойным.

— Мы должны идти на север.

— Господин, это невозможно.

Сын владельца топнул ногой. Юный, богатый и напуганный. Вот если бы рядом стоял отец… Парень хотел оказаться на суше. Приказы говорили ясно: в шторм направляйся в ближайший порт.

Но шторм стоял между ними и берегами Далмации, с ее утесами, бесчисленными маленькими островками и отмелями. До берегов Италии день плавания в другую сторону, при условии, что ветер попутный и толика удачи на вашей стороне. А без ветра и удачи — намного дольше.

Капитан Мало предлагал два варианта — срубить мачту и переждать шторм или бежать от него. Но это раньше. Сейчас капитан, бросив взгляд на стену дождя, заявил: для первого уже нет времени. Остается только второй.

Толстый грек, старый и усталый, отказался от длительных плаваний ради коротких рейсов. «Морской конек» уже давно не нов. Сейчас судно походило на лоскутное одеяло. Доски обшивки много раз меняли, нужно было заново конопатить стыки. Неплохо бы поставить новые нагели. Просто чудо, что судно до сих пор плавало.

Капитан хотел уберечь его.

Каждый шторм оставлял за собой разрушенные галеры и мертвых рабов, прикованных к веслам. Их носило по волнам или выбрасывало на берег среди обломков кораблей.

Направиться к Далмации — значит обогнать шторм и провести «Морского конька» по яростному и бурному морю. Шансы невелики. Но все же лучше, чем пытаться достичь порта.

— Ищи землю, — сказал сын хозяина. — Я приказываю.

— Капитан здесь — я.

— Если не сделаешь, как я сказал, ты недолго им будешь, — перед бурей ветер стих, и слова юноши услышал весь корабль. — Мы возвращаемся в порт.

Мамлюк рядом с Тико сплюнул на палубу и бросил какую-то фразу на своем языке. Тико не требовался переводчик, чтобы узнать ругательство.

— Плохо?

— Из-за него, снежный джинн, мы все умрем.

В первую ночь на судне Тико снял с себя самодельный навес и стянул дублет. Как только Адиф увидел белоснежную кожу юноши, он сразу прозвал Тико снежным джинном.

— Если они раскуют нас, хватай весло и греби к берегу.

— Вода убьет меня.

Мамлюк зашипел, потом сердито кивнул, будто ему и не следовало ждать ничего иного.

— Тогда желаю тебе быстрой смерти.

Тико и Адиф сидели по обе стороны от прохода на самой последней скамье. Остальные рабы сидели перед ними. Сразу за ними спали капитан Мало и сын хозяина, укрывшись под навесом из холста, натянутого на деревянные рейки.

Как и все остальные на судне, они испражнялись за борт, но, в отличие от всех, когда хотели. Адиф и Тико мочились под ноги, а испражнялись каждое утро, когда их ненадолго расковывали. Не всем рабам удавалось дотерпеть.

— Арно, займись им.

Надсмотрщик был примерно вдвое старше юноши, с привлекательным лицом, но суровым взглядом и безжалостным характером.

— Ты слышал старшего, — сказал он.

— Он не старший, — ответил капитан Мало. — Старший здесь я.

Свистнул кнут. Тико услышал, как капитан отшатнулся, зашипев от боли и ярости.

— Поворачивай в гавань, — приказал надсмотрщик.

— Если повернем, мы погибнем.

— Тогда что ты задумал? — спросил юноша.

— Убежать от него, — ответил Мало. — Пока еще мы можем. Если сможем, — он зло сплюнул. — Сейчас я уже сомневаюсь. Может, стоит идти на юг. Посмотреть, вдруг удастся обогнуть его край. Но в темноте…

— Шторм слишком большой, — не задумываясь, сказал Тико.

— Кто тебя спрашивал?

Снова свистнул кнут, разрывая промасленный шелк и кожу. Плечо Тико обожгло болью. Арно вскочил на мостки, бежавшие вдоль прохода. Его сапог пробороздил щеку юноши.

— Хватит! — бросил капитан.

Надсмотрщик занес кнут и охнул, когда Адиф неожиданно ударил его под колено свободной рукой. Тико внезапно понял: мамлюк, не желая тонуть, затевает драку, рассчитывая на быструю смерть.

— Добрый выбор, — заметил юноша.

— Подожди.

Арно, услышав приказ хозяйского сына, колебался, разрываясь между гневом и послушанием.

— Нам не везет с тех пор, как мы взяли это существо на борт, — мальчишка указал на Тико. — Убей его тоже.

Надсмотрщик достал свой клинок. Адиф по-прежнему ждал, не выказывая страха. По лицу капитана Мало было видно: он знает, чем все закончится.

— Умри хорошей смертью, — промолвил Адиф.

— Нет, — ответил Тико. — Все будет не так.

Он схватил серебряный гвоздь, который приковывал его к веслу. Вскрикнул, когда серебро обожгло кожу. Вырвал гвоздь и вскочил. Тико блокировал предплечьем кинжал Арно и воткнул ему гвоздь ниже подбородка. А потом одним ударом забил гвоздь в мозг.

Надсмотрщик свалился с мостков.

Другой раб схватил за лодыжку хозяйского сына. Капитан Мало ударил мальчишку локтем в горло, приказал рабу отпустить его и вышвырнул за борт.

— Идиот, — проворчал он.

— Вправо! — крикнул Тико. — Поворачивай к шторму!

— Да ты никак моряком заделался? — зарычал капитан.

— Я хочу выжить, — ответил Тико и с удивлением понял, что это правда. — По крайней мере, не хочу утонуть. Один раз пробовал. Больше никогда.

— Он джинн. Слушайте его.

— Ну, уж не человек, — заметил Мало, — чертом клянусь. Господин Атило предупреждал меня.

Тико вздрогнул. Он надеялся, Атило проявит хоть чуточку расположения.

— Поворачивай! Потом бросай весла.

— Чего?

— Выбрасывай весла.

— Мы можем сложить их, — возразил капитан. Вдоль каждого борта тянулись железные подпорки. Когда судно шло под парусом, на них укладывали весла.

— Нет, этого мало.

Море ужасало Тико. Невыносимо было даже подумать о том, как тонешь. Он умер и все равно ожил в том венецианском канале. А если он утонет, умрет и снова оживет? Вода отнимала его силу. Только прослойка земли под ногами сохраняла рассудок. Тогда он навсегда попадет в ловушку полужизни.

— Ты хочешь умереть? — крикнул он. Серебряный гвоздь все еще торчал из головы Арно, но сейчас у Тико был кинжал. Капитан Мало покачал головой.

— Я принесу ключ.

— Времени нет.

В гавани весла снимали, чтобы рабы не могли угнать судно прочь, пока команда на берегу. В море их крепили цепями.

— Правь к шторму, — приказал Тико.

— Делайте, как сказано! — заорал Мало.

Рабы навалились на весла. Один борт греб вперед, второй — назад; «Морской конек» разворачивался к ветру, а стена дождя приближалась.

— Дружнее!

Тико схватил цепь весла Адифа, разорвал ее и вытолкнул весло за борт. Он успел очистить две трети длины «Морского конька», когда в судно ударила огромная волна. Она подбросила галеру, прикованные весла ударили в людей, сидящих впереди.

«Морской конек» застонал. Доски гнулись, нагели со скрипом вылетали из пазов. Весла трещали. Судно боролось с морем, изо всех сил пытаясь не развалиться.

Море желало, чтобы детище давно усопших корабелов присоединилось к его создателям. Стоны судна, вой ветра и шум дождя смешивались с криками рабов, баюкающих сломанные руки или возносящих молитвы.

Но Бог не протянет руку, чтобы укрыть их от шторма. Можно давать любые обеты. Молиться и взывать к кому угодно. Но спасти «Морского конька» может только удача и мастерство людей, давно лежащих в могиле.

— Дай мне румпель, — сказал Тико.

Капитан Мало смотрел на странного юношу, стоящего перед ним.

Мокрые пряди облепили лицо Тико. Призрачно-белая кожа светилась при каждой вспышке молний. А глаза… Что-то в его глазах пугало капитана.

У Тико не было времени раздумывать.

Он шагнул вперед и выхватил румпель.

Тико сражался с рулем, приводя «Морского конька» к ветру. Мышцы вздулись, сухожилия натянулись, как веревки. Еще чуть-чуть, и либо румпель, либо руки не выдержат. Тико оцепенел от ужаса, когда волна высотой с Сан-Марко выросла перед галерой. А потом волна нанесла свой удар.

53

— Ты слышал новости с Кипра?

— Как я мог…

Если новость так свежа, что свиток на твоем столе сворачивается, а перчатки испачканы воском печати?

— Нет, господин мой, — сказал Атило. — Не слышал.

Алонцо вздохнул громче, чем требовалось.

— Ты глава наших шпионов в городе. Наш Клинок в городе и за его пределами. Нам хотелось бы полагаться на твои знания в таких вопросах.

— Прошу прощения.

— Я знаю, — продолжил Алонцо, — в последнее время тебе было нелегко. Неудача с твоим учеником. Исчезновение тела принца Леопольда. Те люди, которых ты потерял в прошлом году. Если не годом раньше. Не тяготит ли тебя бремя обязанностей? Возможно, старость…

— Мой господин.

Регент умолк, выжидая.

— Я работаю на город днем и ночью. Трачу все силы на слежку за его врагами; изучаю, что происходит на улицах; собираю сведения о тех, кто кажется одним, хотя является совсем другим…

Атило остановился, проклиная себя за то, куда ведут его слова.

— И ты, наверно, устал, — заметил регент. — Утомлен своим бременем. Вот почему такие важные новости ускользнули от тебя. Как я и говорил, если ты желаешь уйти на покой и вести жизнь, более соответствующую твоему возрасту…

— Мой господин, я желаю только одного — продолжить свой труд.

Он помнил слова своего отца, дурака-астронома. Молодые мечтают о смерти и боятся жизни. Старики боятся смерти и мечтают о молодости. Когда-то Атило яростно отрицал это, со временем ярость утихла, а потом наступил день, когда он принял правду. Он вздохнул.

— Ты уверен? Ты действительно желаешь и дальше исполнять свои обязанности?

— Да, господин мой. Уверен.

— Ты даже не представляешь, — регент довольно улыбнулся, — как я рад слышать твои слова. А как новый мальчишка, обживается?

Легкий укол, просто чтобы показать Атило: регент помнит об отмене приговора Тико.

— У него есть способности.

— Ты говорил то же самое и о предыдущем.

— Господин мой, пусть я и потерпел неудачу, но по-прежнему утверждаю, у него были способности.

— Стать величайшим убийцей всех времен? Твоим преемником на посту Клинка герцога? Да, я слышал о твоих планах в отношении этого беспокойного юноши. Должен признаться, я удивился.

«От кого же он слышал? От герцогини?»

Конечно, нет. Пусть Алекса и изгнала его из постели, но не лишила своего расположения. Она не станет делиться такими тайнами со своим ненавистным деверем.

— Могу я поинтересоваться, мой господин, как вы узнали?

— Конечно, можешь, — ответил довольный Алонцо. Ну еще бы. Атило, глава шпионов и убийц Серениссимы, спрашивает, как он узнал секрет.

— Мне сказала госпожа Десдайо.

— Она сказала?..

Атило замолчал. Интересно, где Алекса и почему он встречается с регентом наедине. И даже без Марко, который, качая ногой и мыча песенку, придает встрече законность.

— Разумеется, без подробностей, — добавил Алонцо. — Она сказала, что ты, на свой лад, удивительно нежно относился к нему. Я всего лишь читал между слов. И твой ответ подтвердил мои догадки, — регент сиял, довольный своим хитроумием.

— Мой господин… Зачем вы меня вызвали?

— Всему свое время, — Алонцо взял засахаренный миндаль с блюда из муранского стекла и причмокнул. — Герцогиня расстроится, если мы начнем без нее.

Будто по команде, снаружи в пол ударили алебарды стражей, и дверь распахнулась. Алекса бросила взгляд на Алонцо за столом и Атило перед ним и нахмурилась.

— Я полагала, встреча назначена на шесть.

— Разве? — удивленно спросил регент. — А мне казалось, на полшестого. Именно в это время прибыл господин Атило.

— Вызванный твоими стражниками?

— Возможно, нам пора начинать, — улыбнулся Алонцо. — Наконец-то все в сборе.

Регент нарочито не замечал напряжения в позе Алексы. Он выбрал стол и тем самым заставил герцогиню остаться стоять или сесть на один из меньших стульев.

— Госпожа моя.

Алекса села на предложенный стул.

Разумеется, в комнате были слуги. Слуги были всегда и везде. По традиции их считали невидимками. Слуги выполняли распоряжения и реагировали, только если к ним обращались напрямую. Они ничего не слышали, точнее — не повторяли. У всех есть семьи: жены, дети, родители… Молчание гарантировалось.

— Атило как раз обещал мне помочь. Он готов выполнить любое наше поручение.

Герцогиня расслабилась.

— Атило?

Регент заманил его в ловушку. «Нет», — подумал Атило. Он сам заманил себя в ловушку и не оставил выхода. Теперь остается только выяснить, насколько она опасна и есть ли у него место для маневра.

Легко забыть, что Алонцо был кондотьером. Нет, не так. Сам регент часто упоминал об этом. Легко забыть, что его слава заслуженна. Прежде чем Алонцо начал пить, он слыл лучшим стратегом Италии. Атило следовало знать: нынешняя трезвость регента не случайна.

— Разумеется, — сказал Атило. — Я выполню ваши приказы. Хотя господин мой Алонцо выразил беспокойство относительно моего возраста… — он знал, Алонцо не даст ему улизнуть таким путем.

— Я более ни о чем не беспокоюсь, — без запинки ответил Алонцо. — Атило твердо убежден, он наилучшим образом подходит для нашего поручения.

Проклятье, для какого поручения?

Алонцо развернул карту Средиземного моря, с красными крестами у трех портов мамлюков, добавил еще один в устье Нила, неподалеку от Александрии, и последний — посередине африканского побережья, обозначающий Тунис или Триполи. Быстро набросал стрелки, сходящиеся на Кипре.

— Султан? — у Атило екнуло сердце.

— Его флот вышел неделю назад, — на этот раз Алонцо говорил ровным, деловым тоном. — Он обвиняет нас в сгоревшем в лагуне судне. И отказывается верить любым объяснениям. Если он захватит Кипр…

Регенту не требовалось завершать фразу.

Если султан захватит Кипр, Венеция потеряет главного союзника, промежуточный порт между Нилом и Европой, и навлечет на себя позор. Более того, если Кипр падет, Орден крестоносцев лишится своей опоры. Плохо уже то, что они держат посольство в Венеции. Но если всему Ордену потребуется новый дом…

— Кипр необходимо спасти, — ломким голосом сказала Алекса.

— Госпожа моя?

— Я настаиваю. Кипр для нас…

Атило мог бы поклясться, вуаль скрывает слезы герцогини.

— Бесценен. Мы должны защищать его до самой смерти.

Алонцо казался удивленным.

— Вы не согласны? — спросила она.

Регент пожал плечами.

— Я не ожидал от вас такой горячей поддержки.

— Господин мой, госпожа моя… сможем ли мы вовремя собрать флот?

— Он уже собирается, — ответил Алонцо. — Насколько возможно. Всем кораблям приказано идти к Кипру. И мы там держим небольшой флот. Но никто не ожидал от султана такой большой флотилии.

— Сколько?

— Двести боевых галер.

— А у нас? — Атило наверняка не понравится ответ. Двести галер — могучая сила. Султан никогда еще не собирал такой флот. Откуда вообще у мамлюков двести галер?

— Пятьдесят, — ответил Алонцо.

Приличный флот. Вполне приличный, вот только враги превосходят его в соотношении четыре к одному. Атило ничего не ждал от регента, но почему же Алекса не сказала раньше?

— Мы знали, что он собирает флот?

— Знали, — сказал Алонцо. — Но вот двести боевых галер, в том числе опытные корсары из Александрии и Туниса, лучшие из лучших гулямов, и все они нацелены на Кипр…

— Посольство Дольфино потерпело неудачу, — продолжила Алекса. — Наши лазутчики в Северной Африке — тоже. С этим разберемся позже. Ты должен отплыть немедленно.

Она взглянула на Алонцо, тот слегка кивнул.

— Янус согласился, чтобы ты возглавил его флот.

— Как? — спросил Атило. Ни один посланник не мог так быстро достичь Кипра и вернуться обратно.

— Пусть это тебя не заботит.

Атило сжал губы. Значит, Хайтаун Кроу. Если только Крестоносцы не способны общаться на расстоянии. Хотя вполне возможно. Один Черный крестоносец с другим? Но если так, способны ли византийские маги подслушать эфирный шепот? И если да, как поступит их император: поддержит ли венецианские амбиции или помешает им? Византия ненавидела мамлюков. Однако она не испытывала любви и к Серениссиме.

— А на чем стоит южный император?

Алонцо нахмурился.

— Мануил Палеолог ставит на победителя. Так полагает герцогиня Алекса. Мне трудно поверить, что он поддержит язычников.

— Для него и мы — язычники, — заметила Алекса.

Регент пожал плечами и улыбнулся Атило.

— Тебя ждет быстроходная галера. Возьми золото из сокровищницы. Выбери людей, попрощайся, отправь Десдайо к отцу…

— Мой господин.

— Она не может остаться одна в особняке иль Маурос.

— Мой господин, она не может уйти. От нее отказались.

Губы принца скривились в усмешке, и Атило осознал: сейчас он угодил в новую ловушку. Две всего за час. Регент играл с ним. Возможно, он прав. Атило постарел.

— Да, но она не может и остаться там, — сказал Алонцо. — И, видимо, не может вернуться домой, — он взглянул на герцогиню. — Полагаю, она останется при дворе.

— Она может присоединиться к моим фрейлинам, — нехотя ответила Алекса.

— О, вряд ли ей требуется какая-то должность. По крайней мере, не сейчас. Посмотрим, как пойдут дела.

Регент не ожидает возвращения Атило. Пока неясно, на что он рассчитывает. Атило проиграет и погибнет, победит и погибнет или просто погибнет. Но ясно одно — сейчас Алонцо публично предъявил свои претензии на самую богатую женщину Венеции перед лицом человека, который собирается жениться на ней.

И в присутствии матери нынешнего герцога.

Марко наверняка свергнут. Если Алонцо наложит руки на состояние Десдайо Брибанцо, не пройдет и года, как он станет править Венецией. Бывшему кондотьеру хватит денег на очень большую армию.

54

Адиф чувствовал на языке соленые брызги. «Морской конек» вздрагивал под его босыми ногами, царапая килем рифы. Он слышал, как скрипит корпус судна. Мамлюк слышал, ощущал и боялся. Но он не мог разглядеть утесы Сицилии и узкую щель между ними.

А Тико мог.

— Держитесь крепче, — приказал он.

От близости воды Тико ослаб и судорожно цеплялся за веревку. Его силы утекали, как песок в часах. Энергия от кормления на Джульетте уже почти исчезла вместе с самодельным тентом и мешком с землей. Но он видел проход, ведущий к укрытому в скалах заливу.

И это неожиданно прибавило сил.

Вот только тьма над проходом уже бледнела. Тонкая полоса света обрамляла утесы, как будто некий художник смешал черное с синим, а потом добавил немного пурпурного. Небо предвещало его смерть.

Тико выхватил румпель у Адифа и потянул брус на себя, чувствуя, как течение у берегов старается сбить «Морского конька» с курса.

— Нужно молиться, — заявил капитан Мало.

— Лично я бы, — сплюнул Тико, — держался покрепче.

Оба мужчины схватились за поручень. Казалось, капитан полностью передал управление своей галерой рабам. То, как он поглядывал на богато украшенное, хоть и промокшее, одеяло, предполагало иные заботы. Хотя, если волны все же снесут корабль на скалы, объяснять исчезновение хозяйского сына уже не придется.

У Адифа был опыт рулевого на галерах.

Десять лет он проплавал простым моряком, три года боцманом и еще два — капитаном. И еще пять лет — галерным рабом, когда его захватили в плен. Большинство умирало в первый год. Почти все оставшиеся — в следующий. Капитан «Морского конька» не так уж плох для неверного.

— Парень погиб во время шторма, — произнес Тико.

— Что? — удивился капитан.

— А почему нет? Твое судно едва не развалилось. Мы чудом уцелели.

Тико указал на сломанную мачту и сообразил: капитан просто не может разглядеть, какие разрушения причинила молния, сколько тел придется выбросить за борт. Выжившие рабы горбились у бортов, промокшие, злые, раненые.

— Поверь, — сказал он. — Это ужасно.

Вблизи проход оказался не таким узким.

Если минуту назад Тико сомневался, что «Морской конек» пройдет в него, то теперь видел — в проходе могут разойтись и два таких судна, если они не боятся поцарапать друг друга.

— Держитесь! — закричал он.

Волна подняла галеру, пронесла ее сквозь проход и опустила в спокойных водах залива. Позади море по-прежнему ярилось, надеясь пробить себе вход в скалах. Впереди лежал низкий берег с развалившейся пристанью; перед десятком убогих лачуг горели костры.

— Там рыбацкая деревня.

Мамлюк хлопнул Тико по плечу.

— Он видит в темноте? Так вот как он провел нас сюда…

— Да, — согласился Адиф.

— Отправьте меня на сушу, — сказал Тико. — И укройте, пока не наступил рассвет.

— Что? — не понял капитан.

— Это моя плата за ваши жизни.

— Он даст тебе свободу, — заявил Адиф. — Ты спас «Морского конька», спас нам жизнь. Если бы не ты, все бы погибли. Он отпустит тебя.

— Нет. Он не может.

Даже не глядя на лицо капитана, Тико знал, что прав. Сын хозяина мертв. Судно требует ремонта. Капитан не рискнет отпустить Тико и тем самым нанести оскорбление Венеции. Он отвезет юношу на кипрский рынок и продаст. Как приказал господин Алонцо.

55

У рынка рабов в Лимасоле не было стен. Бесформенные столбы из песчаника поддерживали черепичную крышу. Посередине возвышался помост. По его истертым ступеням долгие годы водили товар, который должен предстать перед покупателями.

На помосте помещалось пять человек. Исключительный товар предлагался индивидуально. Братьев и сестер обычно продавали парами. Остальных — кучками, по трое и пятеро. Никто не мог припомнить торги, собранные ради одного раба.

Не говоря уже о торгах, назначенных на полночь.

Возможно, необычное время или же тот факт, что продается всего один раб, привлекли сюда огромную толпу, хотя обычно дворяне держались подальше от этого места. Естественно, большинство патрициев, в том числе король, редко посещали сам Лимасол. Убогий днем, шумный ночью, провонявший животными и рабами город подходил только для торговцев.

Возможно, думал сэр Ричард Гленвилл, слухи о грядущем вторжении способствовали праздничному духу. Реакция на всеобщее беспокойство. После возвращения из Венеции сэр Ричард неожиданно оказался вторым по старшинству среди Белых крестоносцев. Не самое простое положение.

Сомнительное удовольствие — доставка раба на рынок.

Грязный мальчишка в рваном дублете качался, как пьяный, спотыкался, что-то бормотал и все время пытался не коснуться своих оков. Если бы не указания приора, сэр Ричард счел бы такое поручение недостойным.

Деньги, которые удастся выручить, не имеют значения.

Главное, продать парня в день его прибытия. Минувшей ночью он был доставлен в приорат Белых крестоносцев, провел день в подземелье, а с наступлением темноты отправлен в Лимасол в закрытой повозке, запряженной волами, под охраной пятерых вооруженных мужчин.

Сэр Ричард почувствовал бы себя намного лучше, если бы мальчишка попытался сбежать.

— Мы здесь, — доложил сержант.

— Вижу.

Сержант помрачнел.

Им следовало бы готовить Кипр к обороне. Отправить в горы коз или же забить и завялить на случай осады. Наточить мечи. Проклятье, им нужно заниматься делом. Под командованием сэра Ричарда пятьсот солдат. Зачем он торчит здесь в полночь со смазливым рабом, которого все равно купит какой-нибудь содомит?

Если только мальчишку не захочет король.

Об этом сэр Ричард не задумывался. У короля Януса непростые вкусы. Слухи ходили разные. Говорили о какой-то истории с участием Великого приора во времена их молодости. Если Янус пожелает мальчишку, все усложнится.

Насколько хитроумна Венеция?

Достаточно. С нее станется послать в качестве убийцы симпатичного парня, который вызовет интерес у правителя, а потом расправится с ним. Не стоит пропускать такую возможность. Но разве сейчас Венеции нужен ослабленный Кипр? Сэр Ричард еще раз взглянул на мальчишку с серебристо-серыми волосами.

— Ты, — сказал он.

Парень повернулся, и в это мгновение сэр Ричард ударил его.

Один из солдат выругался. Сержант положил руку на кинжал, пытаясь понять, что он пропустил. Но сэр Ричард продолжал смотреть на мальчишку. Парень, не задумываясь, заблокировал его удар и встал в стойку, готовый к ответному удару, но сдержавший его.

Сэр Ричард огляделся по сторонам и понял: сцену видели многие и теперь цена мальчишки взлетит до небес.

— Нет, — сказал парень. — Не буду.

Сэр Ричард прищурился.

— Я здесь не ради убийства. Вы ведь подумали, что я должен кого-то убить, верно? — напряженно произнес парень. Его глаза рыскали по толпе, будто пытаясь найти знакомое лицо.

— Давайте заканчивать, — сэр Ричард поднялся по ступенькам и передал раба торговцу.

Торговец был толстым нубийцем с золотыми серьгами в ушах, гордо торчащим животом и в расшитом жилете, едва сходящемся на груди. Исак собирал старые рукописи, резные фигурки из слоновой кости, читал на трех языках и говорил на пяти. Золотые серьги, равно как и жилет, сопровождали его только в базарные дни.

— Большая толпа собралась, — заметил Исак.

— Ничего удивительного, после твоих объявлений.

Для всех грамотных развесили специальные обращения. Остальные просили прочитать вслух или собирали сплетни в тавернах.

«Раб, мужчина, невыразимой красоты, с редчайшей молочно-белой кожей, не выносящей солнечного света, будет продан в полночь ближайшего вторника. Единственные торги дня. Кредит не предоставляется».

— Ты знаешь, что он обучен убивать?

Исак поморщился.

— Правда? Такое умение удвоит цену для половины собравшихся и уполовинит для остальных. Надо подумать, стоит ли упоминать об этом.

На всякий случай Исак решил промолчать.

Он забрал юношу у сэра Ричарда, отвел на помост и сдернул с него остатки дублета.

— Вы должны видеть товар, — заявил Исак. — Вот он.

Торговец поворачивал полуголого юношу, давая толпе возможность как следует разглядеть его. Потом поднес поближе лампу и осветил белоснежную кожу, изящную фигуру и странные серебристые волосы.

— Торги начинаются с пяти сотен золотых дукатов.

Начальную цену встретили пораженным молчанием. Некоторые участники мысленно пересматривали свой предел. Другие, осознав, что этот аукцион для них слишком дорог, все же решали остаться и посмотреть.

— Здесь, — мужчина чуть поднял руку.

Именно от него Исак ждал первой заявки. Торговец шелком из Александрии. Он не мог позволить себе такую покупку, но был известен как заядлый участник торгов.

— Пять сотен, кто больше?

Поднялась рука, мужчина кивнул, дернулась еще одна, затем еще и еще. Кто-то получил по носу. Когда безумие закончилось, цена составляла пятнадцать сотен золотых дукатов. Александрийский купец с сожалением покачал головой. Льстецы выражали ему сочувствие или восхищались мудрым решением вовремя остановиться.

У купца денежные затруднения, и ему нужны деньги в долг. Если люди увидят, как он предлагает золото за одного раба, он без труда получит кредит. Ведь человек с денежными затруднениями не будет делать таких высоких заявок, верно?

Исак улыбнулся. Так уж повелось на свете.

— Пятнадцать сотен, кто больше?

Какой-то торговец боролся с конкурентом и отступил после двух тысяч. Его противник накинул еще две сотни, но потом тоже сдался. Следующую заявку сделал рыцарь-крестоносец. Потом вскинула руку женщина. Она только появилась и сразу включилась в торги. Исак запоминал тех, кто уже делал заявки. Он легко вычислил горстку людей, которые дожидались начала серьезных торгов.

Но уж эту женщину с вьющимися каштановыми волосами, симпатичным личиком и полной грудью он бы точно не забыл.

Предыдущий участник торгов обернулся, чтобы понять, с кем ему придется бороться. Но женщина уже опустила руку. По всей видимости, ее смутило внимание окружающих.

— Ваша заявка, мой господин.

Он обращался к обычному рыцарю, но чем сильнее подчеркивать важность участников, тем выше будут заявки. Однако мужчина торговался не для себя. Ни у одного крестоносца, принявшего обеты целомудрия, бедности и милосердия, не может быть столько денег. В противном случае его клятвы недорого стоят.

— Три тысячи золотых дукатов.

Толпа восхищенно ахнула. Поднять ставку сразу до трех тысяч! На такие деньги можно снарядить галеру. Снарядить галеру или набрать в бордель самых красивых рабынь. Или даже купить небольшой дворец.

— Четыре тысячи, — заявила молодая женщина.

Крестоносец повернулся и уставился на нее. Она покраснела. Посмотрела в пол, потом подняла глаза и встретилась с разъяренным взглядом крестоносца. Покраснела еще сильнее, но не сняла заявку.

— Мой господин, ваша заявка?

Люди вокруг рыцаря затаили дыхание.

С чего бы кому-то платить такие деньги за одного раба? Исак знал: сейчас все закончится. Это видно по лицу рыцаря. Либо он дошел до предельной суммы, на которую был уполномочен, либо покупал для себя. Судя по его ярости, верно второе. Похоже, он достиг дна своего запретного кошелька.

— Четыре с половиной тысячи дукатов.

Интересно, понимает ли женщина, что она перебивала собственную заявку? Исак взглянул на рыцаря, тот отрицательно покачал головой.

Раб тоже качал головой. Он смотрел на женщину и недоверчиво качал головой все время, пока она шла к помосту и своей покупке.

Женщина оттолкнула Исака и, подобрав с земли грязное одеяло, накинула его на плечи раба, прикрывая обнаженное тело. Она явно старалась не смотреть на голого юношу.

— Госпожа моя! А господин Атило знает?

Женщина мотнула головой.

— Как вы здесь оказались? И почему вы не дома?

— Где мой дом? — у нее на глаза навернулись слезы. — Отец не желает меня видеть. Остаться в особняке иль Маурос мне не позволили, а в особняке Дукале мое тело и состояние будут отданы на милость регента.

— А Пьетро? — спросил юноша.

Женщина казалась озадаченной.

— Новый ученик.

— В Венеции, в безопасности вместе с Амелией и Якопо. Уж им-то разрешили остаться в доме господина Атило, — она говорила достаточно громко, к утру ее слова разнесутся по всему Лимасолу. Те, кто слышал, расскажут остальным. Хотя пересказы будут далеки от истины, в чем бы она ни заключалась. Исак понятия не имел, кто эта женщина, но что-то здесь неладно.

— Госпожа моя, вы наверняка захотите продолжить разговор подальше от чужих ушей. Давайте рассчитаемся, и вы сможете забрать свою покупку.

Исак оглядел толпу. Где же ее мажордом, или кто там носит ее кошелек?

— Я одна.

Улыбка Исака застыла. У него есть правило: деньги на бочку, никаких кредитов, без оплаты товар не отпускаем. Лучше три тысячи монет рыцаря, полученные сейчас, чем в полтора раза больше, но неизвестно когда. Да и заплатят ли их вообще…

— Я Десдайо Брибанцо, — заявила женщина. — А он — Тико.

Раб уныло кивнул.

Она сдернула с руки драгоценный браслет:

— Возьмите его. Он стоит пять тысяч золотых дукатов.

И вправду очень хорош. Золотая филигрань, камеи, сердолик, жемчуг, рубины и изумруды. Интересно, ей не тяжело его носить?

— Венецианская работа?

— Миланская. Подарок герцога.

— Миланская? — с невозмутимым лицом переспросил Исак.

— Хотите сказать, соперник Венеции?

Исак повертел в руке золотой браслет и кивнул. Да, она поняла его верно. И украшение очень красивое. Как же она получила такую вещь?

— Марко тоже хотел жениться на мне. Но Алекса ему не позволила. Ну, мне так сказали. Думаю, это была идея Алонцо.

Похоже, разговор пора заканчивать. Браслет прекрасен и сделан по заказу герцога. Последнее добавит ему цены. Однако же есть правила. И если Исак сейчас нарушит…

Сами понимаете, скоро здесь будет флот мамлюков, и кто знает, чем все закончится? Мамлюкам нужно много рабов. Но они не доверяют нубийцам, а Византия, по слухам, отличное место для торговли рабами. А может, удастся уйти на покой. Вдобавок браслет невелик. Удобно, если придется спешно уезжать.

Пока он думал, Десдайо вынула из ушей серьги.

— Возьмите и это…

И она добавила брошь. Сначала Исаку показалось, что серьги — аметистовые. Он пригляделся и узнал безупречные рубины.

— Тоже от герцога Милана?

— От господина Дольфино.

Исак моргнул.

Ему захотелось очутиться подальше от странной женщины с большой грудью и огромными глазами, женщины с неисчерпаемым запасом бесценных украшений, женщины, которая бросалась именами адмиралов и кондотьеров, герцогов и принцев, будто все они жили где-то по соседству.

— Вам следует взять своего раба и бежать отсюда.

— Почему?

— Через несколько дней здесь будут мамлюки.

— Скорее, завтра. Или послезавтра. Но Кипр в безопасности.

— Почему вы так решили? — Исака поразила ее уверенность.

— Мой будущий муж, господин Атило иль Маурос, ведет сюда свой флот.

56

— Вы отдали брошь своей матери? Серьги Дольфино. Браслет от Джана Марии… — Атило стиснул зубы. Рука легла на кинжал, но этот жест предназначался Тико.

Они стояли в одной из верхних палат приората.

Пустую и прохладную комнату сейчас согревали гнев Атило и ночной воздух, пахнущий дымом и травами. На улице жарили баранину. Пища для крестоносцев, которым завтра предстоит битва.

Каждое судно кипрского флота возьмет команду из галерных рабов и свободных. А еще — рыцарей-крестоносцев, арбалетчиков, мечников и пикинеров. Корабли, изрыгающие магический огонь, возьмут на борт мастеров. Они займутся сифонами и проследят, чтобы пламя не убило тех, кого должно защитить.

Магический огонь выигрывал сражения.

Крестоносцы похитили его секрет у Византии. Одна из причин их взаимной неприязни. Магический огонь выигрывал сражения и проигрывал их. Суда часто сгорали в собственном пламени. Так бывало раньше, так будет и впредь.

Но Атило сейчас беспокоило не это.

— Как вы могли? — в его голосе столько боли…

У Десдайо задрожали губы, а глаза наполнились слезами. Атило ничего не замечал.

— Я же сказал, что разберусь. Как только поговорю с королем Янусом.

— Они продавали его…

— Я бы его выкупил. А вы отправились одна на рынок рабов. Отдали за жалкого раба свои драгоценности, — он бросил злобный взгляд на Тико, но тот промолчал.

— Вы даже не представляете.

— Чего?

— Каково быть выставленным на продажу.

— А вы — представляете?

— Да, — яростно ответила Десдайо.

На секунду Атило испугался, что сейчас она ударит его. Позволить? Или перехватить руку?

— Да послушайте же! — выкрикнула она. — И не делайте такого лица. Неважно, о чем вы думаете. Вы должны меня выслушать…

По щекам Десдайо потекли слезы.

— Вы заходили в его комнату, — Атило констатировал факт.

— Да, — сказала она. — Я заходила в его комнату. Хотела предупредить об испытании. Ничего не было. Он попросил меня уйти.

— Почему вы не сказали мне?

— Посмотрите на себя, — ответила она. — Вы стоите здесь, положив руку на кинжал. Как вы думаете, почему я не сказала?

Мавр перевел взгляд на Тико, стоявшего в нескольких шагах позади Десдайо. Босой, голодный, закутанный в рваное одеяло.

— И это все, на что ты способен? — прошипел Атило. — Прятаться за спиной девушки?

— Дай мне нож, старик. Тогда увидим.

От неожиданности Атило открыл рот.

— Сейчас я слаб, — продолжил Тико. — Но даже сейчас могу убить тебя.

— Ты посмеешь?..

— Ты уже прошлое, — холодно сказал Тико. — Ты потерял свою силу, нервы, рефлексы. Остались только умения, но и они уже не те, — он читал правду в глазах Атило.

Старик не хотел ему верить, но боялся, что он может оказаться прав.

— Ну как, еще не готов лечь в могилу?

Тико повернулся спиной к своему прежнему хозяину и посмотрел в темноту за окном. С полуночи прошло не больше часа. У юноши есть два, может, три часа, прежде чем ему понадобится защита от солнечного света.

Тико тосковал по солнцу. Он лишился тепла и яркого света, бликов на воде и запахов горячей кожи. Мысли о солнце напомнили ему о мальчике, которым он когда-то был… После каждого изменения солнце ранило Тико немного сильнее. Без дублета и мази доктора Кроу юноше остается только прятаться.

— Повернись, — произнес Атило.

— Зачем утруждаться?

Атило стремительно приблизился на три шага и ударил его. Тико рассмеялся. Атило ударил еще раз, сильно, явно рассчитывая сбить с ног. Но Тико стоял на месте, только усмехался окровавленными губами.

— И это все, на что ты способен?

Когда Атило ударил в третий раз, Тико поймал его руку, на секунду зафиксировал, а потом отбросил прочь, как ненужную тряпку.

— Не дразни меня, — прошипел Атило.

— Но кто-то же должен.

Атило неуловимым движением выхватил кинжал и приставил кончик чуть ниже подбородка Тико. Один толчок, и кинжал пройдет сквозь мышцы, язык, небо и доберется до мозга.

— Я позволил тебе.

— Врешь, — кинжал надавил сильнее.

— Уверен? — этим вопросом Тико заработал тонкую струйку крови, текущую по горлу. — А сейчас? — поинтересовался юноша.

Да, сейчас он почувствовал. Старый воин замер, его глаза расширились. Второй кинжал Атило уткнулся в его собственные яйца. Тико вытянул клинок из-за пояса, а старик даже ничего не заметил.

— Они еще действуют?

— Прекрати! — закричала Десдайо.

Тико понятия не имел, к кому из них она обращается. Судя по всему, к Атило тоже. И эта мысль только разозлила мужчину. Глаза мавра заледенели, губы плотно сжались. Он хотел причинить Тико боль. Хотел воткнуть в него клинок. Но кинжал в паху сдерживал любые порывы. И еще — присутствие Десдайо.

— Я чему-то помешал? — донесся голос от дверей.

— Ты… Здесь?

Сейчас Тико мог спокойно убить Атило. Но он просто отступил в сторону и криво улыбнулся новому действующему лицу. Пока Атило таращился, Тико успел неторопливо вернуть кинжал ему на пояс и поклонился гостю.

Принц Леопольд рассмеялся.

— Вы, должно быть, госпожа Десдайо. Слухи не лгали, вы прекрасны…

Десдайо перевела взгляд с Тико на Атило и только потом посмотрела на элегантного незнакомца. Кто он такой? И почему ее будущий муж ненавидит этого человека сильнее, чем юношу, которого минуту назад хотел убить?

— Объясните мне, что здесь происходит, — потребовала Десдайо.

Принц Леопольд цум Бас Фридланд низко поклонился ей и представился, упомянув Венецию и Кипр.

— Трое убийц и одна невинная девушка. Если только я чего-то о вас не знаю…

Леопольд улыбнулся.

— Но нет, не думаю.

— Атило — солдат, — возразила Десдайо.

— Одни войны благородны, — ответил Леопольд. — Другие — нет. Он сражается на темной войне. Как и я. Если нам приходится принять участие в иной, то лишь случайно. А вот он… — принц кивнул на Тико. — Его война настолько темна, что он сам едва ли понимает, в чем она заключается.

— Он мой раб, — пренебрежительно сказал Атило.

Принц Леопольд поднял бровь и посмотрел на Десдайо, которая плотно сжала губы.

— Полагаю, ваша возлюбленная может не согласиться. Я слышал, она отдала за него драгоценности матери.

— Да, помимо прочего, — ответил Атило. — Я их выкуплю.

Тико никогда еще не видел такого выражения на лице Десдайо. Смесь гнева, упрямства и раздражения. А ее поза говорила: Десдайо встала на краю мира и не сдвинется ни на шаг. Леопольд встретился с ней взглядом и усмехнулся.

— Тико ничей, — сердито заявила она. — Я купила его. И отпустила.

— Это мы обсудим позже.

Никто не успел уследить за Тико. Секунду назад он стоял лицом к Атило, а в следующую оказался у него за спиной и прочертил пальцем линию на горле мавра. Потом улыбнулся, отошел в сторону и отвесил поклон.

— Ты проигрываешь.

— Нет, — сказал Леопольд. — Он выигрывает. Он сказал Алонцо, что у тебя есть способности. И Алексе тоже… — принц, словно извиняясь, пожал плечами. Наверное, за упоминание любовницы Атило в присутствии его невесты.

57

Хрустальная ночь. Так часто бывает перед большой битвой или началом осады. Когда всем известно — Война, Глад и Мор уже оседлали коней и жизнь более не течет по привычным законам. Наверно, так будет и перед концом мира.

Когда прежний мир Тико сгорел вместе с Бьорнвином, это оказалось неожиданностью для мальчика. Но сейчас он изменился. Сейчас ветер нес вкус еще не пролитой крови. Крови и желаний. Если принц Леопольд на Кипре, значит, и госпожа Джульетта где-то здесь. Мысль о ней заставляла Тико дрожать.

Он думал, что никогда больше ее не увидит. И желание встретиться с ней мало-помалу превращалось в тупую боль, покрывалось тонкой корочкой льда. Пока лед не разбила надежда.

За Тико неожиданно послал король Янус.

Янус, называемый также Иоанном, стоял в спешно убранной палате, комнате на башне, которую приспособили для парадных церемоний. Роль трона играл деревянный стул с наброшенным сверху покрывалом. Рядом с худым и гладко выбритым королем стоял приор Белых крестоносцев. Приор Игнасио, одетый в белую мантию, был выше и еще худее. Оба мужчины хранили отблеск прежней привлекательности.

Король Янус вернул Десдайо ее драгоценности и подтвердил освобождение Тико. Он произнес несколько слов, дав высокую оценку мужеству юноши, приказал ему опуститься на колени и достал меч, намереваясь посвятить его в рыцари.

— Ваше Величество! — запротестовал Атило.

— Он спасет Кипр, — объяснил приор Игнасио.

— Мой господин, вы это видели? — Атило казался обеспокоенным.

— Мы питаем отвращение к предсказаниям будущего, равно как и к любым другим видам магии, — твердо ответил приор. Все понимали, что приор не ответил на вопрос, а заявил о своей позиции. Разумеется, никто ему не поверил. О могуществе крестоносцев ходило слишком много слухов.

— Я сказал им, — произнес Леопольд.

— Тогда здесь кроется ловушка, — голос Атило окреп. — Мой раб предал меня ради этого человека. Принц убил десяток моих… слуг, — неловко закончил он. Если сказать «последователей», могут возникнуть неприятные вопросы.

— А вы убили десяток его, — ответил король Янус.

— Да, — заметил приор. — Мы знаем. Принц Леопольд здесь по приглашению короля. И под защитой крестоносцев.

Предупреждение. Атило все понял и поморщился. В первую очередь предупреждение относилось к нему.

— Этот юноша, — сказал король Янус, — уже оказал мне услугу.

Принц Леопольд встретил взгляд Тико, улыбнулся и указал глазами на галерею второго яруса. Там из-за резной ширмы осторожно выглядывали женщины.

— Как твое настоящее имя? — спросил Янус.

— Ваше Величество, я не знаю.

— Ты венецианский подкидыш? — вопрос явно удивил придворных. Король всегда мало заботился о благородстве происхождения. Однако же…

— Я родился вдалеке от Венеции. Мое истинное имя вырезано на камне, который скрыт в самом глубоком озере Бьорнвина.

— Бьорнвина? — переспросил Янус.

— Моя родина.

— Вы слышали о нем?

— Никогда, Ваше Величество, — покачал головой приор.

— И где же он? — поинтересовался король. — Как ты добрался до Серениссимы? На корабле? Пересек земли с севера? Или с караваном через тюркские пустыни?

— Сквозь огонь.

Приор побледнел и бросил взгляд на Януса. Тот задумчиво оглядел зал. Несколько рыцарей, германский принц, Атило иль Маурос. Женщины на галерее и Десдайо внизу. И, наконец, бывший раб на коленях. О чем бы он ни поведал, рассказ удастся сохранить в тайне.

Король Янус стиснул рукоять меча.

— Сквозь огонь?

Тико кивнул.

— Бьорнвин горел. Я был там, потом — нет. Я падал сквозь огонь, и больше не помню ничего…

— Совсем ничего?

— Память пробуждается, но она ограничена. Меня замуровали на корабле мамлюков. В кандалах и во тьме. Потом капитан Родриго освободил меня, а его люди сожгли корабль.

— Он говорит правду? — требовательно спросил Янус.

Атило приоткрыл рот, но не произнес ни слова.

— Отвечайте!

— Ваше Величество, мне ничего об этом не известно.

— А почему капитан никому не рассказал? Ему следовало…

— Он не мог, — солгал Тико. — Я заколдовал его.

Один из крестоносцев перекрестился.

«Теперь Родриго у меня в долгу», — подумал Тико. Хотя вряд ли ему удастся собрать долги. Судя по лицу короля, он постепенно осознавал: справедливость на стороне мамлюков.

— Плохо, — заметил Янус.

— Тот самый корабль? — уточнил приор.

Похоже, султан имел полное право обвинить Венецию в поджоге своего судна, но новость ничего не меняла. Даже если признать, что ему нанесена обида, он не повернет свой флот.

— Ты был принцем в Бьорнвине?

— Я был рабом.

Король Янус рассмеялся.

— Тебе следовало заявить о принадлежности к королевской семье. По крайней мере, к дворянам. Так обычно делают.

— Я был рабом, — повторил Тико. — А моя мать — изгнанницей.

— А кто же ее народ?

— Падшие.

— Ваше Величество, — принц Леопольд шагнул вперед. Он говорил так тихо, что его слышали только король и приор. И еще Тико, хотя принц вряд ли рассчитывал на это. — О таких делах не следует говорить при людях. Я ручаюсь за его происхождение. Я обязан ему жизнью.

— А я обязан жизнью вам, — ответил Янус. — Если бы вы не похитили Джульетту, мы бы поженились. И если ее рассказ — правда, сейчас я был бы уже отравлен.

— Я в это верю, — сказал Леопольд.

— Да, — произнес Янус. — Я тоже.

Король посвятил Тико в рыцари, помог подняться и приказал камергеру подобрать для юноши новый дублет, более подходящий его новому положению. Янус уже собирался удалиться, когда Леопольд обратился к нему с просьбой.

Тико стоял с одной стороны, Десдайо — с другой. Посередине находился принц Леопольд вместе со своей невестой. Госпожа Джульетта и Тико до сих пор не смотрели друг на друга.

Атило был потрясен, увидев Джульетту, но когда он понял, зачем она здесь… Брак между Миллиони и германским принцем — надругательство над самими устоями Венеции. Вдобавок Атило знал, чем является Леопольд. В ходе короткой и очень тихой перепалки Джульетта сообщила: ей это тоже известно.

И да, Леопольд пытался похитить ее тем летом. Но с тех пор все изменилось. И он ее спас.

Только прямой приказ Януса вынудил Атило остаться в зале. Второй приказ заставил его принять Десдайо в роли подружки госпожи Джульетты. Выбор Джульетты никого не удивил. А вот выбор принца Леопольда цум Бас Фридланд — этот новоиспеченный рыцарь — обидел имевших склонность обижаться и потряс остальных.

— Я согласна…

Счастье Джульетты заполонило часовню Богоматери. Она смотрела на каменную статую едва ли не с той же нежностью, что и на младенца, прижатого к груди. Ребенок и грудь были укрыты мальтийской шалью. Единственный способ успокоить младенца и позволить паре обменяться клятвами — покормить его.

— Я согласен, — произнес принц Леопольд.

А потом, покраснев, стоял и слушал, как приор Игнасио задает тот вопрос, на который они оба поторопились ответить.

Голос приора разносился по всему залу. Он привык к публичным выступлениям и обладал командным голосом, и сразу же приказал собравшимся не думать ни о чем, кроме жениха и невесты.

Нет больше флота мамлюков.

Нет крестьян, ведущих на убой овец и коз. Пехотинцев, укрепляющих стены, готовящих хворост и смолу. Кузнецы не чинят мечи, корабелы не крепят кипрские галеры. Крестоносцы не точат боевые топоры.

Сейчас обо всем нужно забыть.

Интересно, многие ли из присутствующих поняли уловку приора? Он говорил о радостном событии, но предупреждал о наступающем дне. О том, с чем придется сразиться крестоносцам.

— Но теперь-то я могу?..

Приор улыбнулся пылу принца Леопольда, который в течение минуты уже второй раз пытался принести свой обет. Принц произнес требуемые слова и продолжил:

— И еще.

Приор Игнасио нахмурился. Какие сюрпризы им уготовлены?

— Я признаю это дитя своим, — Леопольд указал на ребенка. — Я хочу признать его законным.

— Леопольд…

— Позволь мне закончить.

Джульетта умолкла и со слезами на глазах смотрела на своего мужчину.

— Вот мой наследник.

Принц Леопольд откинул мальтийскую шаль. Джульетта быстро прикрыла грудь. Ее новоиспеченный муж взял ребенка, многозначительно посмотрел на Тико и развернул пеленку. На груди ребенка виднелась царапина.

— Мой наследник во всех смыслах.

— Весьма необычно, — возразил Атило.

— И время сейчас необычное, — мягко заметил Янус. Он тепло улыбался, но в голосе слышался упрек.

— Да, Ваше Величество.

Приор Игнасио взял ребенка и поднял его. Может, существует какая-то церемония для признания бастардов? Хотя Тико подозревал, что приор выдумывает ее на ходу.

— Вы признаете этого мальчика своим законным наследником?

— Да, — твердо ответил Леопольд.

— Вы мать ребенка? А принц Леопольд цум Бас Фридланд — его отец?

Госпожа Джульетта прикусила губу.

— Дитя мое, нам нужен ваш ответ.

— Мальчик мой. Я пришла в постель своего мужа девственницей. Никто не спал со мной до того дня, — ее глаза скользнули по Тико. — Ни один человек не спал со мной после.

— Скажите, правда ли это? — спросил Янус.

Приор, держа ребенка, уставился в пустоту. Лицо старика, поначалу лишенное всякого выражения, понемногу становилось озадаченным.

— Ну же! — потребовал король.

— В его венах течет кровь Миллиони.

Король Янус с нетерпением ждал продолжения. Но его не было. Приор чувствовал кровь Миллиони. Вот и все. Янус с новым интересом взглянул на Леопольда.

— Я клянусь, что сказала правду, — поспешно произнесла Джульетта.

На простой латыни, понятной собравшимся рыцарям, приор Игнасио объявил мальчика наследником принца Леопольда, подтвердил брак его родителей, назвал ребенка Львом ди Миллиони де цум Бас Фридланд и предложил помолиться о его будущем.

58

— Ты знал? — спросил Атило.

Час до рассвета. Для остальных слишком темно. Для Тико — уже давно светло. Он следил, как горизонт меняет свой цвет. Вершины гор в оттенках черного. Контуры мельниц на равнине. Страна приземистых каменных башен с широкими крыльями. На бесплодных склонах кустарника не меньше, чем земли. Ему бы тут понравилось.

Атило с очевидной неохотой подошел к своему бывшему ученику.

Плечи напряжены, голос сдавленный, вопрос такой же колючий, как щетина мавра. Атило знал: сейчас за ними следит весь двор.

— Знал, — ответил Тико.

— Ты видел ее в особняке Фридланд?

— В его постели, кормила ребенка. — Он лгал. Джульетта была в своей комнате, пока ее не привлек шум боя. Но старику незачем об этом знать.

— Почему ты не сказал мне?

— Чтобы ты перерезал мне глотку? Принцесса Миллиони в одной постели с ублюдком, врагом ее семьи? Ты послал меня убить принца. И едва не убил за неудачу. Но вернуться и рассказать такое? Я мог просто выйти голым на солнце…

— Думаешь, мне не приходила в голову такая идея?

— Но не я ее тебе подсказал. Я не собирался помогать тебе, сообщая о госпоже Джульетте и Леопольде.

— Леопольд?.. Он и вправду твой друг?

Настолько, насколько вообще возможно. Тико не собирался объяснять. И, кроме того, с точки зрения разума Тико и Леопольд — враги. Джульетта любила мужа. Тико любил Джульетту. Одна только мысль о жене Леопольда заставляла сердце Тико сжиматься от тоски. Есть ли лучшая причина ненавидеть мужчину?

— И к чему мы пришли? — спросил Атило.

— Нет никакого «мы». Я мог бы убить тебя, но Янус будет недоволен. Вместо меня с этой задачей справятся мамлюки. Так что ты умрешь героем…

Тико повернулся и пошел, прокладывая путь между рыцарями-крестоносцами и кипрскими придворными. Он остановился у алькова, где стояли новобрачные.

— Присмотри за Леопольдом, — сказала Джульетта.

— Госпожа моя.

— Да-да. Если сможешь, защити его.

— Два довода против, — улыбнулся Тико. — Во-первых, Леопольд не кажется человеком, за которым нужно приглядывать. А во-вторых, — он указал на рассвет, — битва закончится раньше, чем я смогу к ней присоединиться.

— Твоим глазам не стало лучше?

— Только хуже, — ответил Тико.

— Ты меняешься, — заметил Леопольд. — А сейчас, если вы нас простите…

Джульетта поморщилась, но дала отвести себя к дверям. Придворные расступались и кланялись. Когда она исчезала под аркой, Леопольд похлопал ее по заднице и рассмеялся, услышав негодующий возглас.

— Он лучший из всей своей семьи.

Тико обернулся и обнаружил рядом короля Януса.

— Ваше Величество, откуда же мне знать.

— Узнай от меня. Ты будешь сражаться вместе с ним?

— Если повезет.

— Если битва продлится до темноты?

— Вы знаете об этом?

— Слишком ранимый, чтобы встретиться с дневным светом, — пожал плечами Янус. — Так было написано на объявлениях Исака. Я бы выбрал другое выражение, — его серые глаза изучали лицо Тико. — К примеру, такова его природа. Как вы познакомились с Леопольдом?

— В бою, Ваше Величество.

— Вы уже сражались вместе с ним?

— Меня послали убить его. Джульетта попросила сохранить ему жизнь. Так я и сделал.

Король Янус оглянулся проверить, мог ли кто-то услышать этот ответ. Придворные отступили подальше. Приор следил за ними, но выражения его лица, полускрытого бородой, не разобрать.

— Пройдись со мной.

На парапете было полно народа. Прохладный воздух уже готовился принять тепло дня. Сержант в потрепанном нагруднике повернулся, готовый сыпать проклятиями, но тут же начал извиняться. Одноглазый старик с кривой, когда-то сломанной ногой.

Янус похлопал его по плечу и двинулся к угловой башне. Огромную катапульту уже выставили на позицию, плетеные канаты крепились к стальным кольцам в полу башни.

— Веревки смягчают рывок?

Король Янус кивнул, оценив догадку Тико.

— Ты побил Леопольда. Знаменитого поединщика. Потом подарил ему жизнь, потому что тебя попросила женщина. И, похоже, был изгнан за это.

Возможно, король говорил с Тико. Возможно, сам с собой. Янус кивнул, потом еще раз. Тико понял: второе предположение верно и он может не отвечать.

— Завтра, — сказал король, — все решится.

— Все, Ваше Величество?

— До следующего раза. Конечно, если дела будут плохи, то следующего раза не будет. Не будет Кипра. Не будет оплота крестоносцев. Наверное, и меня. И Джульетты с Десдайо, если только они не станут рабынями.

— Леопольд возьмет с собой Джульетту. Думаю, Атило сделает то же самое…

— В битву? — ужаснулся Янус.

— А вы бы оставили свою женщину? Если за поражением последует неизбежное насилие над ней? Леопольд не оставит Джульетту. И Атило наверняка не оставит Десдайо.

— Мою жену отравили.

— Ваше Величество?

— Она умерла год назад. Нет, уже два года.

Король смотрел в пустоту. Его безжизненное лицо напоминало гипсовую греческую маску. Только слеза свидетельствовала, что лицо принадлежит живому человеку.

— Кажется, будто это случилось вчера.

Близился рассвет. Скоро наспех укрепленные стены зальет свет нового дня. Где-то за горизонтом собирался флот мамлюков. Воины на башне держались поодаль, не зная, с чем именно связано горе короля. Немногие из них доживут до следующей недели.

А крестьяне сменят хозяина.

Почему бы и нет? Никто не спрашивал их, какого правителя они желают. Любой правитель обойдется им в ту же цену. Налоги и десятина, забранные дочери, призванные в ополчение сыновья. Сильный и жестокий владыка лучше доброго и слабого.

— Ты действительно сможешь повлиять на завтрашние события?

— У меня есть другой вопрос.

Король Янус резко выдохнул.

— Возможно, приор прав. Мне следовало просто казнить тебя.

— Проще ответить на мой вопрос.

— Так похож на Атило, — заметил король. — Возможно, здесь и кроется проблема. Атило слишком хорошо обучил тебя. Теперь ему незачем жить.

— Он уже пытался убить меня.

— Если бы он захотел убить тебя, ты был бы уже мертв. — Король заметил выражение лица Тико. — Возможно, он тоже. Поэтому он не счел свою жизнь достойной ценой за твою. Каков же твой вопрос?

— Почему вы так обеспокоились, когда я упомянул об огне?

— Ах да. — Король Янус помолчал. — Причина, по которой приор считает, что тебя следует казнить. Боюсь, он может оказаться прав.

Таким способом, поведал ему Янус, Шарлемань,[23] величайший император франков, отправил подкрепление из Рейна в Ронсеваль. Хотя его луп-гару[24] прибыли слишком поздно и не успели спасти графа Роланда. А еще, поведал королю приор, четверо всадников Апокалипсиса тоже прибудут сквозь огненный круг. Да, в таком случае беспокойство приора вполне объяснимо.

— Это происходит мгновенно? — спросил Тико.

— Не уверен, что понял твой вопрос.

— Вы проходите сквозь огонь в одном месте и сразу оказываетесь в другом?

Король почесал в затылке и вздохнул.

— Мы обсуждаем ересь, — сказал он. — Опасную ересь. Но да, полагаю, все происходит очень быстро. А почему ты спрашиваешь?

— Мне интересно, в каких случаях такое путешествие может занять больше времени.

— Насколько больше?

— На сто лет, — ответил Тико, потом, взглянув на короля, пожал плечами. — Просто подумалось.

59

— Сэр Тико, принц Леопольд говорит, уже пора, — костяшки пальцев постучали по крышке ящика. Потом солдат, извинившись за неучтивость и прокляв себя за трусость, постучал сильнее. — Если вы еще спите, принц Леопольд говорит…

Атило вел флот, но Леопольд представлял короля. Судя по голосу солдата, дела шли плохо. Тико понял, насколько они плохи, когда вылез на палубу. Всюду под темнеющим небом виднелись поврежденные корабли.

«Львиное сердце» Леопольда направлялся к флагману Атило.

Галера мамлюков, пройдя мимо «Львиного сердца», вмяла ему борт. Швы разошлись, и море просачивалось в трюмы. Лучники вместо сражения откачивали воду. Но их усилий не хватало. Галера пойдет ко дну, если только ей не удастся сцепиться с другой.

Мрачное солнце, уходящее за далекий горизонт, отражалось в винно-красной воде. Вокруг, как маленькие светила, полыхали два десятка пожаров. Горели суда мамлюков, горели галеры Венеции и Кипра. Отовсюду доносились крики умирающих рабов.

— Хорошо отдохнул? — напряженным голосом спросил Леопольд.

Шутка резкая, почти оскорбление. Мрачное лицо, вымазанное сажей, в бороде запеклась кровь. Рука испачкана кровью, сочащейся из перевязанной раны на плече. В темных глазах, растопивших сердце Джульетты, было отчаяние.

— Где она? — спросил Тико.

— Ты любишь ее, верно?

— Да, — просто ответил он.

— Она внизу. Наверно, мне следовало бы убить тебя, но… — Леопольд указал на дым и пламя, на корабли, медленно уходящие под воду, — это бессмысленно. Сейчас мне нужен твой честный ответ.

— Да?

— Ты ведь встречался с Джульеттой до той ночи? Ты узнал ее на крыше особняка Фридланд…

Тико кивнул.

— Ребенок твой?

— Мой?

Этого ответа хватило. Вопрос явно оставил тяжелый осадок на душе Леопольда, поскольку он немедля повернулся к горящим и тонущим кораблям.

— Придумай что-нибудь, — сказал он. — И побыстрее. Мы не можем позволить себе такие потери.

Потери были ужасными. Мамлюки пытались захватить или потопить «Сан-Марко», флагман Атило. Великий лев, реющий на его мачте, — бесценная добыча. Он мог превратить нищего в богача, солдата — в офицера, а офицера — в дворянина.

Флаг мамлюков имел не меньшую ценность.

Султаны опасались своих сыновей, генералы — своих подчиненных. Второй адмирал мамлюков безупречно ведал снабжением, но в бою от него мало толку. Третий, прекрасный воин, ненавидел своего непосредственного начальника и с подозрением следил за первым адмиралом. Измене препятствовало родство — он был «племянником» адмирала, то ли троюродным братом, то ли незаконным сыном.

Хотя бастарды опасны.

Они ненавидят как своих отцов, так и законнорожденных братьев.

Уничтожить флагман мамлюков — значит ослабить весь флот.

Известие о его смерти укрепит дух крестоносцев, оставшихся на Кипре. Рыцари, если выживут, получат титулы, капитаны станут рыцарями, сержанты — капитанами, если будут хорошо сражаться. Четыре к одному — в начале сражения. Но сейчас шансы против Атило шесть к одному. Обе стороны потеряли примерно по двадцать кораблей.

И ситуация может только ухудшиться.

— Они снова атакуют, — устало сказал Леопольд. Огромная галера мамлюков — нос как башня, окованный медью таран режет темную воду — разворачивалась к ним, весла поднимались и опускались в такт барабану.

— Там их адмирал, — указал Тико.

С другой стороны выжидала богато украшенная галера.

Адмирал мамлюков хочет сокрушить «Львиное сердце» и «Сан-Марко» — первый корабль уже поврежден и связан со вторым, одной из своих самых больших галер. Однако здесь крылась опасность. Галера мамлюков могла попасть в ловушку. Если расчет врага будет верен, галера разнесет корабль сэра Леопольда в щепки, причем без особого вреда для себя. Но есть еще магический огонь…

По кивку принца коренастый мужчина отвесил мальчишке подзатыльник, и тот бросился к здоровенным мехам. Следом помчался еще один, тоже в кожаном снаряжении. Ученики принялись накачивать воздух в медный цилиндр, снабженный запирающим клапаном. Когда давление поднялось до предела, мастер огня выступил вперед, а принц Леопольд шагнул назад.

— Попробуй спрячь его, — приказал Леопольд.

— Да, сэр.

Над кормой «Львиного сердца» взвилась огненная дуга, ударила в волны и рассыпалась десятками шипящих шариков. Адмирал мамлюков мог разглядеть их корабль, но надвигающаяся галера скрывала от него магический огонь.

— Сэр, огонь готов.

— Ждать… Ждать… Ждать.

Нос вражеского судна надвигался на них, как крепостная башня.

Барабанный бой ускорился, таран резал волны. Тико хорошо видел сквозь сумрак белый бурун.

— Сэр…

— Ждать! — рявкнул Леопольд.

Мастер огня ждал, положив руку на латунное сопло. Перчатки, шлем, куртка из свиной кожи. Под ней — фартук, опаленный и покрытый потеками дегтя, свидетельство промахов и выученных уроков. Бывали старые мастера огня, бывали плохие. Но никто не встречал старого и плохого мастера огня.

— Быстро, вверх и вширь. Давай!

Мастер открыл клапан и повел сопло по широкой дуге. Огненный водопад замер в воздухе и обрушился на врагов. Ничто не могло остановить корабль мамлюков, но в эту минуту, когда обрушился магический огонь, рабы запаниковали, весла упустили ритм. Послышались крики.

— Боже милосердный, — рядом с Тико куталась в плащ госпожа Джульетта. В руке она сжимала кинжал.

— Откуда он у вас?

— От Леопольда, — она взглянула на мужа, неотрывно глядевшего на приближающуюся галеру.

В ее глазах светилась такая гордость, что Тико стало больно.

— Держись! — крикнул Леопольд.

Время замедлилось, секунды еле ползли. Тико повернулся, выхватил у Джульетты кинжал и отшвырнул в сторону. Потом поймал ее и бросился на палубу, смягчая своим телом ее падение.

От удара у Джульетты перехватило дыхание. Она даже не понимала, что лежит на Тико. Что он обнимает ее, вдыхает ее запах.

Таран мамлюков проломил борт, сметая гребцов и разрывая палубу. Теперь главное — не дать врагам отойти.

— Бросай крюки! — приказал Леопольд.

В воздух взлетели два якоря. Один зацепился за нос галеры мамлюков, второй промахнулся. Моряки подхватили веревку, обмотали ее вокруг мачты «Львиного сердца» и крепко привязали.

— Ваше высочество!

Веревки абордажных крюков были усилены цепями, чтобы не дать врагам освободиться. Высоко над ними мамлюки с топорами уже пытались перерубить цепь.

— Разберитесь с ними! — приказал Леопольд.

Кипрский лучник выстрелил и промахнулся.

Тико вырвал у него лук. Мужчина обозленно обернулся, но увидев богатый дублет юноши, промолчал.

— Он вернет его, — пообещала Джульетта.

Тико вытянул стрелу из колчана лучника. Стрела вонзилась мамлюку в глаз, пройдя сквозь прорезь шлема. Тело с плеском рухнуло в воду. Спустя секунду за первым воином последовал второй, за ним — третий.

В ответ посыпались железные прутья, которые мамлюки швыряли с настила на носу. Один прут убил ученика мастера огня, другой ранил лучника. Несколько с хрустом воткнулось в палубу.

— Тико, где Джульетта?

— Со мной. Здесь достаточно безопасно.

Леопольд громко рассмеялся.

— Забери ее туда, где безопасней, — сказал он. — Ты меня понял?

Принц обещал жене, что она останется с ним рядом. Но сейчас он нарушал обещание.

— Сэр Тико, это приказ.

Принц Леопольд оскалился в темноту, пламя пожаров окрасило его белые зубы и бороду в алый цвет. Он оглянулся на палубу, ища Джульетту. Когда их взгляды встретились, принц послал ей воздушный поцелуй.

Леопольд шел на смерть.

И возлагал ответственность за свою жену на того, кто побил его в бою, едва не погубил его женщину и принудил его к бегству… Понимает ли Джульетта суть происходящего?

— И возьми ребенка! — крикнул Леопольд.

— Я заберу его, — сказал Тико Джульетте. — Вы придаете Леопольду мужества.

— Как он мог подумать, что я оставлю?..

— Нет, он обращался ко мне. Он приказал охранять вас и ребенка до конца сражения. — «И после», — мрачно подумал Тико.

Дождь из прутьев закончился, пламя лизало нос галеры мамлюков. Крюк еще держал. Рыцари и воины, затаив дыхание, готовились к рукопашной. Сейчас начнется самое страшное.

— Пойдем, — распорядился Тико и подтолкнул Джульетту.

Он осознал ошибку, когда женщина резко повернулась. Группа лучников уставилась на них.

— Пожалуйста, — попросил он. — Пусть Леопольд знает, вы любите его сильнее всех. И никогда не полюбите так другого.

Госпожа Джульетта поднесла руку к лицу.

Тико, перепрыгивая через две ступеньки, оказался на главной палубе в ту самую минуту, когда Джульетта разомкнула объятия и что-то прошептала Леопольду. Потом пошла к Тико — лицо в слезах, губы скорбно сжаты.

Когда Тико попытался успокоить ее, она рывком высвободилась, страдание сменилось гневом.

— Ты никогда не будешь таким мужчиной, как он.

— Я знаю.

— Леопольд идет умирать.

— Со славой.

— Какая разница?

— Для него разница есть. Он сражается за вас. За вашего ребенка. Чьим бы он ни был.

— Он сказал тебе?

— Он хотел знать, не мой ли это сын.

— Я д-даже не знала тебя раньше… — жестокие слова, лицо застыло в ярости. Но она отвернулась. Они оба помнили ночь в базилике.

— Повернитесь, — сказал Тико. — Помашите ему.

Она помахала.

60

— Какие приказы, Ваше высочество?

Леопольд взглянул на рыцаря-крестоносца. Сэр Ричард не был дураком. В его бледно-голубых глазах и на обветренном английском лице читался ответ. Он просто хотел получить подтверждение.

— Достойно умереть.

Сэр Ричард усмехнулся, взвесил в руке свой длинный меч, проверил боевой молот на бедре и оценивающе посмотрел на нос вражеской галеры.

— Когда же мы начнем?

— Вам не терпится умереть?

— Если мы все равно идем на смерть, — заметил сэр Ричард, — лучше приняться за дело, пока наша храбрость и сила еще с нами.

Половина его людей уже обделалась или обмочилась. Не от страха, просто человеческое тело не справлялось с такой нагрузкой. Мужчина в полуброне мог сражаться пять минут, потом верх брала усталость. Остаться в живых и отражать удары оказывалось важнее естественных функций организма.

Принц Леопольд, кивнув сэру Ричарду, обернулся к остальным. С кем-то шутил, ободряюще хлопал по плечам. Приобнял одного из учеников за плечи, пообещав, что в нужный момент у того достанет храбрости.

Слезы катились по лицу мальчика, но он гордо выпрямился, когда Леопольд отошел поговорить с мастером огня. Их разговор был краток. Мастер Теобальд всего лишь желал уточнить, верно ли он понял приказы принца.

По приказу мастера его ученики принялись выкатывать выкрашенные в красный цвет бочонки, укладывая их ниже носа вражеского корабля. Ученики работали под градом стрел, летящих с борта галеры. По счастью, порывистый ночной ветер и опаска лучников-мамлюков оказались отличной защитой.

Пока ученики трудились, лучники принца Леопольда пускали стрелы, чтобы не дать мамлюкам перерубить цепь. Судовой плотник, лысый, толстый и злой, но хороший мастер в своем деле, принялся забивать гвоздь в обшивку вражеской галеры. Он работал быстро, не глядя по сторонам. Сэр Ричард из любопытства подошел поближе, но получил короткий ответ:

— Спросите принца.

Сэр Ричард предпочел подождать.

Как только гвоздь оказался хорошо закреплен, плотник подложил длинный рычаг с раздвоенным концом и начал выдирать гвоздь. На спине мужчины вздулись мышцы, лицо покраснело, на лбу выступил пот.

— Готово, — сказал плотник. Он вставил в отверстие крюк и вкрутил его поглубже при помощи своего странного инструмента. — Мой господин, делать следующий?

Принц отрицательно покачал головой. Плотник закрепил цепь на вбитом крюке и начал закручивать ее вокруг мачты.

— Помогите ему! — приказал Леопольд.

Как только цепь была закреплена, принц кивнул мастеру Теобальду. Мастер открыл клапан, огонь плеснул на лучников мамлюков.

— Продолжай.

Последняя порция жидкого огня обрушилась на врагов.

Люди закричали. Воины с топорами пытались быстрее избавиться от абордажного крюка, еще не зная, что они прикованы к своей погибели. Они умирали, окутанные пламенем, как свечи. Воздух наполнился смрадным запахом паленого мяса.

— Сейчас, — произнес Леопольд.

Мастер Теобальд шагнул вперед. Он разбил один бочонок, и под ноги потекла темная и вязкая смола. Разбил другой, потом еще один, пока вся палуба не стала скользкой и липкой. Кусочки серебристого металла, плавающие тут и там, потихоньку начали дымиться.

— Прочь с дороги…

Когда Леопольд начал проталкиваться к кораблю Атило, сэр Ричард в ужасе уставился на принца, но потом встретился с ним взглядом и устыдился. Конечно, принц останется со своими людьми. Но кто-то должен освободить «Сан-Марко» от «Львиного сердца». Старые враги уставились друг на друга.

— Помогите мне, и побыстрее.

— Нет, — сказал Атило. — Переводите людей на мой корабль.

— Они останутся, — ответил Леопольд. — Только так можно не дать мамлюкам освободиться. Я не собираюсь потерять «Львиное сердце» без всякой пользы… Помогите защитить мою жену. И доверяйте инстинктам сэра Тико.

Принц усмехнулся, глядя на юношу рядом с Атило.

— Нам никогда уже не доведется сразиться заново.

— Будь признателен за это.

Леопольд рассмеялся. Он перепрыгнул на планшир своего корабля и принялся рубить мечом веревки, связывающие две галеры. Спустя секунду к нему присоединился Тико.

61

Море вокруг Тико усеивали горящие корабли. Флот короля Януса и Венеции, ведомый Атило, прекратил существование. Люди, которым повезло, шли на дно быстро, увлекаемые тяжестью доспехов или захваченные водоворотами тонущих судов. Те, кому повезло меньше, еще держались на плаву, но и их судьба уже предрешена.

Галеры мамлюков кольцом окружали пылающие и кренящиеся корабли.

Оставался только «Сан-Марко», флагман Атило. Мамлюки выжидали, хотя непонятно чего. Целый день прошел в упорной битве. Несмотря на то что христианский флот отдавал каждый свой корабль за один вражеский, а иногда и за несколько, исход был предсказуем.

Джульетта и Тико следили за сражением из-под импровизированного навеса. К счастью для Тико, солнце скрывалось за тучами. В противном случае юноше не помогли бы и очки с закопченными стеклами, и даже мазь, запоздало выданная Атило. (Их Атило получил от доктора Кроу. «На всякий случай, вдруг вы снова встретите того милого юношу». Атило не посмел вызвать гнев алхимика и выбросить его дары, но медлил, прежде чем предложить их Тико.)

Сейчас плотные тучи немного разошлись, сквозь них просвечивали последние лучи заходящего солнца. Тико разглядывал остатки флота Атило, их пылающие остовы — руины репутации старого воина. Хотя у Атило слишком много обличий.

Мужчина, обрученный с Десдайо. Мастер войны, писавший историю выигранными битвами. Глава Ассасини. Если бы Тико знал, кому в действительности отдана верность Атило, он мог бы лучше понять старика.

Городу, который принял его?

Герцогине, с которой он делил постель?

Уставу Ассасини? Такому жесткому, непреклонному, вызывающему неприязнь принца Алонцо. Регент придет в ярость, когда узнает о поражении. Но это на публике. А втайне… Любовник герцогини мертв, ее фракция при дворе унижена. И Тико тоже мертв. Правда, и Джульетта будет для него потеряна.

— Тико, — произнесла Джульетта.

Он обернулся.

— Ты плачешь? — она удивилась. Наклонилась ближе, коснулась пальцами его щеки. На пальцах поблескивала влага. — Всем приходится умирать, — сказала она.

С другой стороны и чуть поодаль стояла Десдайо. Она опустила голову; плечи дрожали от страха, но девушка боролась с собой. Лучше умереть, чем попасть в плен. В лучшем случае плен означает рабство, скорее всего в каком-нибудь гареме мамлюков. В худшем — пытки и медленную смерть.

— Ты обещал Леопольду.

— Да? — Тико уже знал ответ. Зачем он вынуждает Джульетту произнести эти слова вслух? Наверное, тогда груз не ляжет на его совесть. Если предположить, что у человека вроде него, существа вроде него, есть совесть.

— Когда придет время…

— То? — настойчиво спросил он.

— Я должна сказать?

Тико кивнул.

— Убей меня. Обещаешь?

— Обещаю, — ответил он и только сейчас заметил Десдайо. Она стояла рядом с ними, стиснув руки и качая головой.

— Ты не можешь, — с отчаянием произнесла она. — А как же ребенок?

Потом повернулась к Джульетте:

— Ты хочешь, чтобы он убил и ребенка? Так нельзя. Ты попадешь в ад.

— Мы уже там, — произнес Тико.

Джульетта изо всех сил отвесила ему пощечину. Все трое от неожиданности замерли, даже Атило посмотрел на них с носа галеры.

— Думаешь, в аду хуже, чем здесь?

Она открыла рот, желая сказать «да», но промолчала. В глазах читалось горе. Мужчина похитил ее, женился на ней, а потом оставил. И все — из лучших побуждений. Но сейчас она все равно осталась одна.

— Он знает, — сказала Десдайо.

Джульетта непонимающе посмотрела на нее.

— Про ад. Тико был там.

Корабль адмирала мамлюков медленно поворачивался. Неподалеку от «Сан-Марко» есть и другие галеры, но адмирал не собирался никому уступать честь потопить флагман Атило. В конце концов, Атило — мавр-предатель, перебежчик. И если галере адмирала мамлюков потребуется время, чтобы развернуться и подойти ближе, ничего страшного. Время работает на них.

— Ты любишь ее, верно? — спросил Атило.

Уже второй раз за последние сутки Тико слышал этот вопрос. Он посмотрел туда, где стояла госпожа Джульетта, прижимая к груди младенца, и ответил:

— С нашей первой встречи.

— В особняке Фридланд?

— Намного раньше. В базилике.

Атило взглянул на него:

— А Десдайо ты тоже любишь?

— Она мне нравится. Рядом с ней мне… спокойнее. Но сейчас всему приходит конец.

— Я не смогу этого сделать.

Атило говорил с такой болью, что у Тико екнуло в груди.

— Я тоже, — ответил юноша. — Вы можете ненавидеть меня, но именно я несу ответственность за Джульетту. И она уже просила взять ее жизнь. Десдайо — ваша ответственность. Она ни о чем не просила.

— Десдайо не должна попасть в лапы мамлюков.

— Они могут вернуть ее за выкуп, — ответил Тико. — Если скажет, что она дочь Брибанцо. Он заплатит вдвойне, только бы с ней ничего не случилось.

— А я буду мертв, — безжизненным голосом сказал Атило. — Со временем меня забудут, появятся другие женихи. Один из них понравится Брибанцо. Но сейчас… Я бы все отдал. Я бы сдался сам и сдал корабль, лишь бы гарантировать ее безопасность.

— Мой господин…

— Тико, я знаю, о чем говорю. Неужели ты никогда так не любил?

Вопрос поразил Тико в самое сердце. Ни холодный разум, ни горящие корабли, ни остатки страха перед заходящим солнцем не помогут от него избавиться. Тико чувствовал вкус тоски Атило, неестественного спокойствия Джульетты, отчаяния Десдайо. Бездействие — насмешка над ними.

— Сколько у нас времени?

— Времени?

— Пока мамлюки не доберутся до нас.

Галера мамлюков заканчивала разворот. Сейчас оба борта гребли в одну сторону, массивный киль и течения Средиземного моря им теперь не помеха.

— Не больше нескольких минут.

На носу галеры мамлюков мальчишки готовили жаровни и масло, в которое лучники будут макать стрелы.

— Я собираюсь сказать Джульетте, что люблю ее.

Атило выпрямился.

— Она принцесса Миллиони.

— А я — рыцарь, пускай бедный и недавно посвященный. Если я скажу ей, это придаст мне храбрости.

— Для чего?

— Для других слов, — печально ответил Тико.

Обе женщины замерли, глядя на Тико. Десдайо смотрела на него с болью, Джульетта — потрясенно.

— Ты любила Леопольда, — сказал Тико. — Я знаю.

Девушка чуть кивнула, изучая выражение лица Тико.

— Почему ты признаешься мне в любви именно сейчас?

— Потому, — у Тико не было другого ответа.

Джульетта нахмурилась, но Тико уже отвернулся. Он прошел на нос и, не обращая внимания на приближающийся корабль, произнес два слова. А ведь тогда он обещал А'риал, что никогда их не скажет.

— Помоги мне.

Спустя несколько секунд воздух задрожал, по телу Тико пробежали пальцы статических зарядов. Кто-то рассмеялся.

Потом дверь переборки скрипнула, и Атило чертыхнулся.

— Я подумала, благоразумнее воспользоваться дверью.

А'риал, ухмыляясь, вскарабкалась по маленькой лесенке и встала рядом с Тико. Сквозь дыры в платье видны тощие плечики. Волосы жирные. Пальцы черны от грязи. Но зеленые глаза казались такими же древними, как океан, и намного опаснее его глубин.

— Проси, — сказала она.

— Спаси нас, — Тико кивнул на флагман мамлюков и кольцо галер, стоящих за пределами полета стрелы. Как будто у команды Атило остались стрелы или силы, чтобы пускать их.

— Думаешь, это просто?

— Разве нет? Ты сказала, я позову тебя. Ты была права.

— И ты так долго ждал? Все погибло, мамлюки победили, воины готовятся к смерти, друг умер, твою возлюбленную убьют или изнасилуют, и только теперь ты готов принять помощь? — издевательским тоном спросила она. — Скажи мне точно, чего ты хочешь.

— Спасти Джульетту.

— Как именно? Вернуть в Венецию? Сделать старшей женой султана, матерью его наследника? Или даровать ей быструю смерть? Чего ты хочешь?

— Я сказал тебе.

— Нет, — резко прошипела она. — Не сказал. И я спрошу тебя в последний раз. Чего ты хочешь?

— Уничтожить флот мамлюков, — не задумываясь ответил Тико. — Уничтожить их флот и спасти наш корабль. Вместе с людьми, — добавил он, подозревая, что стрега обманет, если он плохо сформулирует желание.

— И чем ты заплатишь?

— Всем.

— Правильный ответ, — усмехнулась А'риал.

62

Когда литавры мамлюков ударили громче и рабы удвоили усилия, А'риал крепко ухватила Тико за руку. У нее были черные ногти, коленки голые и расцарапанные. На шее висел пожелтевший череп какой-то птицы, с длинным острым клювом и большими глазницами.

— Ты платишь цену по доброй воле? Ты должен заявить это.

— Я все еще жду, пока ты скажешь мне, какова цена, — ответил он и вздрогнул, когда рыжеволосая девочка повернулась к нему. Взгляд острый, как разбитое стекло.

— Ты знаешь мою цену, — прошипела она. — Плати или откажись.

Тико смотрел на нее.

— Заяви, что ты платишь цену, или дай мне вернуться домой. Ты не можешь призвать меня, а потом торговаться, — тихие слова казались намного опаснее криков. Тико, уже не в первый раз, задумался, сколько же ей на самом деле лет.

Будь она человеком.

Но разве он посмеет спросить? И она права. Он знает цену. Хотя цену, наверное, установила Алекса, а А'риал — всего лишь ее инструмент.

— Возьми лучше мою жизнь, — взмолился он.

А'риал пренебрежительно мотнула головой.

— Тогда душу.

Стрега придвинулась практически вплотную к нему:

— А с чего ты решил, что она у тебя есть? Или хотя бы была? Клянись богиней, или Джульетта умрет…

Сейчас полнолуние. Ему следовало помнить.

Огромная луна, бледная, как его кожа, висела у самого горизонта. Солнце, в славе своей, уходило, бросив последний отсвет, и луна на целую ночь занимала место светила. А рыжеволосая девчонка стояла на палубе корабля и требовала клятвы именем обеих своих хозяек.

— Я создам Алексе армию, — произнес Тико. — И приму свою сущность.

А'риал поднялась на нос корабля, вытянулась во весь рост и поднесла сжатые кулаки ко лбу в странном приветствии. Потом резко опустила, по-прежнему сжимая пальцы. Руки откинулись назад, как птичьи крылья.

Вокруг нее завыл ветер.

С чистого неба ударила молния.

Буря началась внезапно. Тучи заклубились у темного горизонта и с невероятной скоростью, как небесная конница, помчались к армаде мамлюков. Лучники удивленно смахивали с лиц капли дождя. Флаг с полумесяцем на адмиральской галере хлопнул на ветру, как пушечный выстрел.

Паруса «Сан-Марко» наполнились ветром, галера вздрогнула и начала крениться.

— Спускай паруса! — крикнул Тико.

Атило уставился на него.

— Мой господин, спускайте паруса. Если нужно — рубите мачты. Нужно спустить паруса и убрать Джульетту и Десдайо с палубы… Пожалуйста. — Возможно, помогло последнее слово. Атило выкрикнул приказ спускать паруса и поспешно потащил женщин к люку. Едва они скрылись внизу, как мавр вернулся на свой пост.

— Что ты делаешь?

По небу прокатился гром, молния пронзила морскую гладь. Грот-мачта одной из галер мамлюков вспыхнула и обрушилась за борт, таща за собой всю оснастку.

— Мой господин, идите вниз.

— Тико…

— Я должен это сделать.

— Что ты делаешь?

— Я плачу цену. Спасаю тех, кого люблю.

Ветер сдувал слезы с лица Тико. Он чувствовал пустоту в груди, будто кто-то достал его сердце, а взамен вставил ледышку.

— Уходите, — приказал он.

Атило казался потрясенным.

— Или оставайтесь, — зарычал Тико. — И умрите. Как пожелаете.

— Пожелаю?..

— Думаете, мы сможем разобрать, где друг, а где враг? — он указал на А'риал. Яростные порывы ветра отклоняли направленные в нее стрелы. Девочка откинула руки назад и запрокинула лицо к небу.

Она беззвучно шевелила губами, читая заклинания. Пальцы плясали в странном танце, когда она тащила по небу тучи и раскалывала корабли пополам ударами молний. Вскинула подбородок, и волна размером с утес обрушилась на три корабля, раздавила их и отхлынула. Флот мамлюков таял, исчезал под ударами молний и волн. Никто еще не видывал подобной бури. И в самом ее эпицентре стояла мокрая маленькая стрега, окутанная рыжими волосами, и смеялась.

Когда Тико обернулся, Атило исчез.

Тико захотелось оказаться там, на галере мамлюков, встретиться с врагами лицом к лицу, вырывать их сердца. Он захотел и получил. От неожиданности Тико оглянулся, за спиной бурлили волны. Он едва удержался на узком поручне.

Неважно, как он сюда попал.

— Сверху! — выкрикнул предупреждение лучник-мамлюк.

Тико поймал стрелу в полете, перехватил и воткнул в горло воину с коротким мечом в руке. Повернул стрелу в ране и, разрывая горло зазубринами наконечника, вытащил. Отбросил умирающего в сторону и метнул стрелу в лучника.

Полет стрелы было невозможно разглядеть.

Лучник оторопело уставился на древко, торчащее в его кольчужной рубахе. Тико убил его мимоходом; позвоночник хрустнул, но все звуки уносили вой ветра, плеск волны и рев крови в голове Тико.

Внутри него рос голод. Голод смотрел его глазами. Заполнял его разум. Зрение Тико обострилось, когда волны скрыли последние лучи солнца. Галера мамлюков, вместе с рабами, воинами, надсмотрщиками и адмиралом, окрашивалась кроваво-красным. Время замерло, море едва колыхалось, а чудовище внутри него дергало прутья клетки, испытывая ее прочность.

— Сделай это, — произнес голос в голове Тико.

А'риал? Или он разговаривает сам с собой?

Можно убить столько людей. Вырывать горло, пить кровь. Корабль утонет в крови. В него стреляли из луков, но большую часть стрел уносил ветер. Некоторые пролетали рядом, и Тико, не задумываясь, отмахивался от них.

— Я сказала, сделай это! — А вот сейчас определенно А'риал, причем рассерженная.

Должен ли он? Сможет ли потом остаться тем, кем был? Он знал ответ. Всякий раз, обнимая луну, он чувствовал, как замерзает еще одна частичка его сердца. Если их окажется достаточно много, лед поселится в его груди навсегда. Он не мог забыть уроков прошлых трансформаций. Он возвращался обратно, но воспоминания оставались. Но как ему спасти Джульетту, не меняясь? Ему придется принять свою судьбу.

Стать последним из Падших. Последним из рода.

Или первым…

Тико запрокинул лицо к луне, дал ей омыть себя лучами. Клыки удлинялись, сухожилия растягивались, мышцы рвались. Горло наполнилось кровью. Он ощупал лицо и понял, что ушные раковины исчезли, нос стал звериным, плоским, с широкими ноздрями. Кригсхунды отвратительны, но сейчас он выглядел еще хуже.

Сердце Тико остановилось, и он замер в ужасе. Оно больше не билось, легкие не вбирали воздух, дыхание исчезло. Только страх удержал Тико на ногах. Сейчас он был одновременно живым и мертвым.

— Боже милосердный…

Изменения оказались намного болезненнее, чем он мог представить. Безумный вопль смыл последние остатки человеческого. Чудовище… Вот кем он в конце концов стал. И неважно, сколько раз он сможет вернуться. Рано или поздно он превратится в уродливое чудовище. Мир, в котором он рожден, давным-давно мертв. Это место занял новый мир, и как в нем жить?

Он пощадил рабов. Такой была его цена за распахнутую клетку и отпущенного на свободу зверя. Он доказывал себе, что еще сохранил в себе человека. А потом Тико остановился и, пока А'риал утихомиривала бурю, вновь стал собой.

Вдоль каждого борта галеры мамлюков тянутся два ряда скамей. Верхний ряд — под открытым небом, с настилом для надсмотрщика с кнутом.

— Умри, демон.

Нельзя не признать храбрость сержанта мамлюков. Ведь он наверняка понимал, что сейчас погибнет. Тико отбросил голову за борт и столкнул тело вниз, на рабов. Навстречу бежал следующий воин. Шлем с навершием, кольчуга, хищно изогнутый скимитар.

Первый удар воина почти попал в цель. Второй располосовал руку Тико до кости, но рана тут же затянулась. Тико схватил мужчину и стиснул, раздавив гортань.

Шок, потом боль. Они всегда идут друг за другом.

Тико выхватил скимитар и ударил следующего воина. Тот пошатнулся и упал, клинок остался торчать из груди. Рана на руке осталась воспоминанием. И Тико подарил его мужчине с копьем. Копейщик вздрогнул, когда Тико коснулся рукой его лица. Схватился за здоровую руку и закричал. Тико выбросил его за борт. Следующим умер литаврщик.

Тико шел дальше.

Но его остановил кнут.

Железный кончик, появившись из ниоткуда, полоснул по лицу. В рот потекла кровь. Рана глубокая; на месте щеки чувствуются зубы. Тико быстро развернулся, чтобы уйти от второго удара, и свел края раны вместе. Разорванная плоть начала срастаться.

К третьему удару он уже был готов.

Поймал утяжеленный конец, обмотал вокруг кисти и дернул. Надсмотрщик грохнулся на колени. Едва Тико двинулся вперед, один из рабов ухватил мамлюка за лодыжку. Другая рука дернулась вверх, лязгнула цепь.

Раб удерживал надсмотрщика, пока Тико выдавливал ему глаза. Потом он сбросил мамлюка вниз, к рабам, и швырнул туда же кнут.

За спиной у Тико лежали лучники, но он даже не помнил, как убивал их. Моряки со свернутыми шеями. Тело помощника капитана, с вырванным горлом и разорванным животом. Руки Тико покрывала кровь, дублет пропитался ею насквозь. Ему ни разу не пришла в голову мысль воспользоваться кинжалом. К чему? В нем нет нужды.

Когда Тико осознал это, красные контуры мира потускнели.

Сердце снова начало биться, легкие вздрогнули и принялись за работу. Кости и мышцы возвращались на место. Звезды потускнели, луна из алой стала розовой, волны ускорили свой бег.

Тико обернулся.

Он увидел корабль Атило. А'риал все еще стояла на носу, уже опустив руки. Она смотрела на галеру мамлюков и улыбнулась Тико, когда их взгляды встретились.

Повсюду плавали обломки — сломанные мачты, остатки рангоута, огромные полотнища парусов, похожие на медуз, надутых воздухом, румпель, поперек которого лежало тело воина со стрелой в шее. Тела плавали, сталкивались, качались на волнах. Большинство принадлежало простым морякам, мамлюкам, венецианцам или киприотам. Те, кто могли позволить себе доспехи, уже покоились на дне.

Кроме Тико, на галере остался в живых только один свободный человек. Возможно, его следовало считать единственным. Вряд ли самого Тико можно назвать человеком, и уж подавно нельзя счесть свободным. Он раб своего голода, даже если освободился от прочего.

Адмирал мамлюков был молод. Высокий, худой. И храбрый.

Он спокойно стоял в дверях своей крошечной каюты: тонкая кольчуга в лунном свете отливает серебром, рука стиснула факел. На голове богатый шлем: золотая насечка, стальная полумаска и золоченое навершие. Доспехи принца.

— Демон, — произнес мужчина.

В свете факела сверкал меч из дамасской стали. Сталь чувствовалась и в хозяине меча: в его душе, позе, твердом взгляде.

— Кто ты такой?

Изменения, с которыми боролся Тико, заканчивались: лицо вернулось к прежним очертаниям, появились уши, ноздри сузились. Клыки укорачивались, исчезая в деснах. Челюсти болели, как и прежде, но сейчас трансформация прошла легче. Мамлюк отступил назад. Сейчас он казался более напуганным, чем несколькими секундами ранее, когда смотрел на меняющийся облик Тико.

— Не может быть, — ошеломленно выдавил адмирал.

В эту секунду Тико решил пощадить мамлюка. Хотя бы на время.

— Ты знаешь меня? — спросил он. — Знаешь, кто я?

Ответом был короткий кивок.

— Тогда ты знаешь больше меня, — сказал Тико, — потому что я тебя не знаю.

Мамлюк медленно снял шлем.

Теперь отступил Тико. В последний раз он видел это лицо, когда сержант Темучин перерезал горло капитану судна, сожженного в венецианской лагуне. Судна, на котором Тико привезли в Венецию и которое взяли на абордаж стражники Доганы.

— Ты узнал меня?

— Я видел, как ты умер, — ответил Тико. — Видел, как твое судно исчезло в огне.

Мамлюк закрыл глаза, губы шептали молитву. Он коснулся рукой сердца, губ и лба в ритуальном прощании. И только потом ответил.

— Моя сестра-близнец, — сказал он. — Она настаивала.

— На чем?

— Сопровождать твое судно. Глупо. Но отец любил ее и разрешил. Пока ты не сказал, никто из нас не был уверен в ее смерти. Я чувствовал пустоту в сердце, но не терял надежды. Отец расстроится, — судя по тону, многое осталось недосказанным.

Мамлюк расстегнул броню и дал ей упасть, не обращая внимания на лязг металла. Броня скатилась по ступеням вниз, к рабам-гребцам. Потом мужчина стянул кольчугу. Он перехватил скимитар и с легким поклоном протянул его Тико рукоятью вперед.

— Сделай все чисто, — сказал он. — Когда я достигну рая, я буду молить об избавлении тебя от проклятия.

Тико на пробу взмахнул скимитаром.

Великолепное оружие. Рукоять обвита золотой проволокой, безупречный баланс; клинок со свистом разрезал воздух.

— Я проклят навеки, — ответил Тико, опустив скимитар.

— Навеки?

— В любом случае ты должен остаться в живых.

— Почему?

— Чтобы принести новости о поражении султану. А я узнаю, зачем на том судне была твоя сестра. Сегодня уже умерло достаточно храбрецов…

Тико безумно устал. Атило как-то сказал: печаль после сражения похожа на печаль после секса, только мрачнее. Тогда Тико не рискнул признаться, что не знает ни того ни другого. Но все оказалось еще хуже. Ужасное опустошение с привкусом падали.

Он раздраженно ткнул тело лучника кончиком скимитара. Облегчения это не принесло. Где же возбуждение? Атило говорил, некоторые впадают в бурную радость.

— Я сэр Тико. Бывший Клинок-подмастерье.

— Я Осман, — ответил мамлюк с легким поклоном. — Мой отец — султан. Моя сестра, прозванная Жасмин, была его любимицей. Но я его наследник.

Тико поклонился в ответ.

— Ты можешь убить меня, — сказал принц Осман, — удержать меня ради выкупа или освободить. И даже послать к отцу с известием о поражении, если захочешь возложить на меня такое поручение. Хотя он не поверит моему рассказу…

— Почему?

— Призывающая бурю ведьма? Хищный, меняющий форму демон? Мой флот, уничтоженный волнами, ветром и молниями? Стрелы лучников, летящие мимо цели? У Венеции нет такого могущества. Отец решит, что я выдумал оправдания.

— И что же ты расскажешь?

— Рабы отказались грести. Я плохо командовал. Тетивы луков намокли. Я сдался врагу и принял свою судьбу.

Лицо принца Османа помрачнело. Султан известен своей безжалостностью. У него достаточно сыновей от жен и наложниц. Он может пожертвовать одним в качестве примера для остальных.

— Оставайся здесь, — сказал Тико.

Как будто принцу мамлюков есть куда идти.

Атило перекрестился, когда Тико появился из той же двери, что и А'риал. Он открыл было рот, но Тико прошел мимо и остановился рядом со стрегой.

— Мне нужна твоя помощь.

— Всякая услуга имеет цену, — зеленые глаза чуть прищурились. — И тебе это известно.

— Назови ее.

— Одно убийство. По моему выбору.

— Выбору твоей хозяйки?

— Моему, — резко ответила маленькая стрега. — Однажды, когда тобой овладеет голод, я попрошу об убийстве. И ты даруешь его, не задавая вопросов.

— Не Джульетта, не Десдайо, не Пьетро.

А'риал кисло улыбнулась.

— Ты не в том положении, чтобы торговаться. Однако я согласна.

И Тико объяснил, чего он хочет. Несколько десятков людей должны забыть ход битвы и увидеть ее совсем иной.

Когда Тико отошел в сторону, А'риал выпрямилась. Ее окутало мерцающее сияние, в руках разгорался огонек. Когда волшебный огонь стал достаточно ярким, стрега запела новую историю битвы. Ту, которую запомнят рабы мамлюков.

— Тико…

— Поговорим позже, — ответил он.

Атило иль Маурос промолчал. Он любил повторять: в мире сокрыто большее, чем известно людям. Он просто не ожидал встретиться с одним из таких чудес.

— Герцогиня знает? — наконец спросил он.

«О чем? — подумал Тико. — О моем голоде? Или моей трансформации?»

— Да, — ответил он. — Несомненно.

Тико взял чадящий факел из руки принца Османа и поднес к лицу рыжебородого раба. Тот отпрянул от пламени.

— Никто не причинит тебе зла, — пообещал принц. Хотя, судя по шрамам на плечах раба, зла ему причинили уже достаточно.

— Что ты видел? — спросил Тико.

Раб уставился на него.

— Пока шел бой. Что ты видел?

Осман кивком позволил мужчине ответить.

— Венецианский флот. Огромный. Нас окружил целый лес мачт. Мой господин, я никогда не видел столько кораблей. Думал, нам уже не спастись.

Тико видел плавающие тела и обломки, остатки догоревших кораблей. Раб не мог их разглядеть, но содрогнулся, явно представив себе эту картину.

— А дальше?

Раб явно родом с Запада, судя по цвету волос, северянин. Но сейчас он говорил так, словно его судьба неразрывно сплетена с судьбой флота мамлюков.

Конечно, так оно и есть.

— Нас окружили. Лучники перебили наших моряков. А еще — магический огонь. Он тек по палубе, сжигал все, — раб мрачно вспоминал то, чего никогда не было. — Нас спасло только мастерство его высочества. В самом сердце ужасной бури он бился с венецианцами. И потопил весь их флот, но ужасной ценой.

Глаза принца Османа стали размером с блюдца, взгляд метался от Тико к рабу.

— Спроси любого из них, — предложил Тико.

— А что скажет он? — Осман дернул головой в сторону корабля Атило.

— Что ты лжешь. А ты ждешь чего-то другого?

— А я скажу, лжет он, — принц кивнул. Он уже начинал понимать.

Тико улыбнулся.

— И цена — рассказ о том, откуда я знаю тебя?

— И еще — услуга, оказанная без раздумий. От тебя не потребуется убивать членов семьи, — добавил Тико, вспомнив о цене А'риал. — Но какая именно, пока сказать не могу.

Принц резко поднял голову.

— Начни с того, откуда ты меня знаешь…

63

На исходе ночи, когда самые темные часы уже остались позади и солнце готовилось изгнать призрак луны, Тико выполз из своего укрытия. Джульетта распорядилась наполнить несколько ведер, чтобы он мог умыться.

Слова Османа тяжким грузом лежали на сердце Тико.

Юноша ополоснулся в последний раз, прополоскал рот и выплеснул на палубу остатки воды. Порванный дублет, развешанный на веревке, качался на теплом предрассветном ветерке. Он уже почти высох, можно надевать.

Атило спал в капитанской каюте.

Вторую заняли Джульетта и Десдайо. Капитан «Сан-Марко», лишенный своей постели, стоял у руля. Он заметил Тико и отвернулся. Ничего удивительного. Никто не хотел встречаться с Тико взглядом.

А'риал исчезла. И о ней как-то сразу забыли.

Буря пришла из ниоткуда. Чудо, дарованное Господом, доказывало: он прислушивается к словам Сан-Марко, небесного покровителя Венеции. Единственная странность — сражение Тико с кораблем Османа.

Могучий прыжок, говорили моряки. Храбрость героя, удача безумца. Немногие что-то видели. Но даже они держали свои мысли при себе. Недавно посвященный рыцарь совершил невероятный прыжок, и удача оказалась на его стороне. Все знали, почему принцу Осману позволили уплыть. Он должен принести весть о поражении султану, своему отцу, сказал Атило.

— С тобой все в порядке?

Тико обернулся. Позади стояла Джульетта. На ней, вместо положенной вдовьей одежды, была тонкая кружевная сорочка, льнущая к телу, запахнутая и завязанная лентами.

— Я услышала, как ты бродишь по палубе.

— Почему ты решила, что это я?

Госпожа Джульетта зарделась.

Она не знает, насколько хорошо он видит в темноте, сообразил Тико. Тайна для всех, кроме доктора Кроу и, возможно, приора Игнасио. Хотя Атило наверняка подозревает.

— Просто догадалась, — бодро ответила она.

— Удачно.

— И там жарко, — добавила она.

— Здесь тоже.

— По крайней мере, здесь есть ветерок, — Джульетта подставила лицо ночному ветру. Теперь сорочка еще плотнее прилегала к телу. Джульетта спохватилась и принялась подтягивать завязки.

— Я сожалею, — Тико смотрел в сторону. — О Леопольде. Хотел бы я получше узнать его.

— Мы поговорим об этом потом. А сейчас… — ее голос дрогнул. — Я не могу думать о… Мне показалось, ты тоже идешь на смерть.

— Я сам так думал.

— Правда? — задумчиво переспросила она.

Нет, неправда. С той секунды, когда Тико появился на борту галеры Османа, он знал: здесь нет другого столь же сильного, быстрого и смертоносного существа. Это чувство опьяняло. А если бы Тико поддался ему?

— Да, — солгал он. — Правда.

Госпожа Джульетта положила голову ему на плечо.

Рука Тико коснулась ее волос. Девушка на мгновение прижалась к нему, потом отстранилась.

— Лео спит. И Десдайо. Наверно, Атило тоже спит.

— Наверху ветер сильнее.

Джульетта грустно улыбнулась.

Все боевые галеры строились по общему образцу. Одни говорили, что их изобрели римляне. Другие считали, что прежде римлян галеры придумали греки. В былые дни галеры имели два, а то и три ряда весел, один над другим. У венецианских галер весла шли в один ряд. Хотя все может измениться.

Каюты на корме, под ними — место для румпеля и лесенка, ведущая на маленькую палубу на крыше кают. По краю палубы шли поручни. Здесь можно установить большой арбалет. Стрелы из такого арбалета пробивали борта вражеских кораблей. Именно сюда Тико и привел Джульетту. Хотя она, похоже, не очень понимала, зачем им понадобилось забираться на самый верх.

— О чем ты думаешь? — спросила она. И тут же судорожно ухватилась за поручни: капитан переложил руль, и «Сан-Марко» качнулся. Тико успел подхватить Джульетту, чтобы она не ударилась об ограждение.

— Как тебе удается сохранять равновесие?

— Обучение, — ответил Тико.

Джульетта отошла от него.

— Ты не ответил на вопрос.

— Просто удается, и все.

— Нет, на другой. О чем ты думаешь?

— А'риал, — произнес он. — Она… — он замешкался, — полагаю, одна из фрейлин твоей тети.

Судя по сердитому взгляду, Джульетта решила, что Тико задумался не только над подходящими словами.

— А'риал всего одиннадцать. И она похожа на бродячую кошку.

— Некоторым мужчинам нравится…

— Не мне.

— Тогда почему ты о ней думаешь?

Хороший вопрос. Принцесса Миллиони соображает быстро.

— Я задолжал ей, — ответил Тико. — И мне придется заплатить.

— Чем?

— Неважно. А что?

— Ты дрожишь, — Джульетта положила голову ему на плечо. Тико промолчал, и спустя секунду она крепко обняла его. Он погладил ее по голове, и Джульетта еще крепче прижалась к нему.

— Это ничего не значит, — прошептала она.

— Ты расстроена, — согласился Тико и почувствовал, как девушка напряглась. — Я хочу сказать, — поспешно продолжил он, — это ничего не значит, и ты переживаешь из-за…

— Не смей произносить его имя.

Лицо Джульетты было мокрым. Он чувствовал в ее сознании смесь страхов, печали, гнева. Столько отчаяния. Столько пустоты. Они и привели девушку сюда.

— Ты знаешь мир, — произнес Тико, потянув завязку на ее сорочке. — Что лежит за Аль-Андалусом?[25]

— Великое море, — прошептала Джульетта. — До его края не может доплыть ни один корабль. Это всем известно. В нем живут чудовища.

— А за ним?

Его пальцы ласкали шею Джульетты, потом, раскрывая сорочку, двинулись вниз по теплой коже. Тико обхватил грудь девушки и почувствовал, как затвердел сосок.

— Некоторые говорят, там пустота, — дрожащим голосом продолжала Джульетта. — Мир заканчивается обрывом, и оттуда океан низвергается в никуда. И если ты подплывешь слишком близко, то течение унесет тебя туда.

Тико, как рыцарь, преклонил перед ней колени, распахнул сорочку и, мягко сжав грудь Джульетты, услышал ее стон.

— Тогда как моря наполняются?

Она нахмурилась, как будто вопрос задал ребенок.

— Ну конечно, из рек. Совсем как чаша фонтана. Но я сомневаюсь насчет обрыва. Тетя Алекса говорит, мир круглый. Ты начинаешь здесь, — она указала на нос судна, — и заканчиваешь здесь.

За кормой «Сан-Марко» тянулся пенный след.

Тико откинул сорочку с бедер Джульетты и поцеловал темный треугольник между ними. Он чувствовал ее дрожь и солоноватый вкус. Они стояли долго. Когда Джульетта наконец отпустила его волосы, она рыдала, оплакивая своего мертвого возлюбленного, а у Тико уже был наготове следующий вопрос.

— А что же Алекса говорит о землях, лежащих за морем?

— Это дальний край империи Хана.

Тико печально кивнул. Возможно, именно там и находился Бьорнвин.