Палаццо Дарио

15

Архитектор, прибитый ангельским крылом, не выходил у Ванды из головы. Почему это случилось с ним, постоянным гостем Радомира, а не обитателем Палаццо Дарио? Она шла к Морозини, который в самых изысканных выражениях пригласил ее на Вагнеровский вечер – исполнение цикла «Песен Матильды Везендонк» на ужине в Палаццо Альбрицци, где будет петь сама Primadonna assoluta, Маргарита Булгакова. Ванду он позвал на вечер в надежде получить ответное приглашение в Палаццо Дарио.

Морозини жил недалеко от Оперы Фениче в палаццо, по сравнению с которым Ка Дарио казался просто шляпной картонкой. Пышный дворец располагался, однако, не на всемирно известном Большом канале, а несколько в удалении, и Морозини явно досадовал на это обстоятельство. В Венеции принято признавать достоинство только за владельцами дворцов всемирно известного Большого канала, и то лишь тех, которые отличаются скромностью убранства. Роду дожей Пизани принадлежал, например, дворец в стиле барокко на Кампо Санто Стефано и еще двадцать других, но это тем не менее не могло изменить приниженного положения их владельцев – ни одно их окно не выходило на всемирно известный Большой канал. Семья утешилась, присоединив к своим владениям архитектурный аппендикс – Паллаццетто Пизани, простенький, как носовой платочек, маленький дворец, выходящий на всемирно известный Большой канал.

– Моя жизнь скрыта надежной ширмой, – гордо заявил Морозини, – а не открыта всем на обозрение на всемирно известном Большом канале, как в витрине! А Палаццо Дарио со своими porta nerа!66 Я не согласился бы на него, даже если бы мне его подарили! Ванде послышалось лицемерие в его словах. Она шла по Калле делла Чиеза и Кампо Сан Вио к мосту Академии в резиновых ботах, а от этого настроение не может быть хорошим. В ботах все люди походили друг на друга. Венецианцы носили только зеленые и черные. Черные были также фирменными ботами рабочих, обслуживающих каналы. Утром о наступающем наводнении сообщила предупредительная сирена, и все туристы засучили брюки и всунули ноги в полиэтиленовые мешки для мусора. Они радовались такому водному действу – этой единственной бесплатной достопримечательности, без которой этот город не представить. Ванда же не испытывала никакого восторга. Вода стояла так высоко, что уже через несколько шагов залилась в боты. Ящик из-под фруктов, в котором от качки катались полусгнившие апельсины, плыл навстречу. Город по горло в воде.

Промочив ноги, Ванда добралась до дворца директора музея.

– Проклятая погода! – сказала она открывшему дверь Морозини.

В прихожей стояла статуя, как ей показалось, работы Кановы. Рядом лежала felze, балдахинообразная накидка на гондолу еще из той эпохи, когда гондолы представляли собой плавучие салоны.

– Последний раз я доставал felze, когда меня пригласили на прием принца Чарльза и леди Ди на «Британике», – с гордостью сказал Морозини. – Остальные приехали на моторных лодках. Один я в гондоле. Как и подобает венецианцу.

Он отошел в коридор и оттуда наблюдал за тем, как Ванда ловко стянула боты и переобулась в туфли, достав их из бумажного пакета. Казалось, он был рад наводнению как особому представлению, гала-концерту, который специально для него давал город. Он провел Ванду в небольшой салон, расписанный фресками,

– Наводнение, – дидактическим тоном произнес он, – отделяет зерна от плевел, аристократов от людей законсервированных и штампованных, венецианцев от остального человечества!

– Ага! – сказала Ванда, с трудом вслушиваясь в его слова.

Она думала о Радомире; после несчастного случая с ангельским крылом он сказал, как отрезал, что, мол, в Венеции каждый день мраморные детали декора при падении если не убивают, то серьезно травмируют прохожих. Но вовсе не из-за проклятия! Ванду и Микеля это не очень убедило.

– Венецианец – аристократ! – скрипел Морозини. – Он живет здесь уже тысячу лет и именно здесь ему предоставлена уникальная возможность приспособиться!

– Мне не показалось, что продавец газет на Кампо делла Карита чувствует себя аристократом, когда его киоск залит водой, – сказала Ванда.

– Истинный венецианец никогда не станет жаловаться на наводнение! – раздраженно не согласился Морозини. – Продавец, который жалуется, что его товар, видите ли, залило, просто идиот, а не венецианец. Венецианец прекрасно знает, что товар на полу оставлять нельзя. На площади Св.Марка в магазинах всегда раньше были прилавки на ножках, а теперь они поставили витрины до самой земли и удивляются, почему это наводнение портит в них туфли и одежду. А чего они еще ждали?

Он налил ей кофе.

– Весь мир уверен, что мы здесь пребываем в отчаянии от того, что однажды наш город уйдет под воду. Что касается меня, я с удовольствием лягу на дно. Как древний Маламокко. Двести лет нас сопровождают малые наводнения, и пока мы с ними справляемся. Я никогда не смог бы жить у подножия Везувия, или в Калифорнии, или в Сахаре. Нет-нет, для нас, венецианцев, наводнение не проблема. Это всего-навсего вопрос высоты голенища.

«Мы. Венецианцы». «Мы, воздвигшие Венецию, мы, не повиновавшиеся Папе, мы, усмирившие море». Словно эпоха расцвета Венеции была только вчера, словно граф Морозини был ее свидетелем. Венеция, его солнце и луна, его вчера, сегодня и завтра.

Внизу по каналу прошла кавалькада поющих гондол, послышалась музыка «Il ballo del quaquaqua» – танец маленьких утят.

Морозини застонал.

– И такие гимны слышит город в награду за тысячелетнее стояние на воде.

В салоне Ванда увидела мраморный женский бюст. Суровый взгляд и выдающееся декольте.

– Кто это? – полюбопытствовала она.

– Моя прабабка Адриана. Она иногда появляется в коридоре, бестелесно, разумеется. К ней в доме все привыкли – все поколения.

– А как ее узнают?

– Она прилетает по воздуху, как туманное полотно, en miniature67. Как белое дуновение. Совершенно безобидное.

– В общем, призрак вашего дома, – сказала Ванда, все еще думая о прибитом архитекторе.

– Да, – ответил Морозини, – она не терпит никаких других призраков.

У Ванды появилась идея. А вдруг прабабка Морозини сможет подействовать на проклятие Палаццо Дарио? Нейтрализовать его? Полетает туда-сюда по этажам и, может, прогонит их несчастье? Герани вновь расцветут, канарейки Микеля станут петь. Уже несколько дней она ломала себе голову над тем, что же может стать настоящим венецианским средством борьбы с проклятием. Омыть дворец при первом весеннем наводнении? Может, заклинание «О, металл четвероногого» поможет, если его произнести на венецианском диалекте? А вот о прабабке Морозини она, разумеется, не думала.

– Вы бы мне свою прабабушку не одолжили? – спросила Ванда. – Проклятие недавно пришибло нашего архитектора.

– Я слышал об этом. Между нами – его совершенно не жаль, – сказал Морозини.

– Он сейчас в санатории в Падуе. По-моему, он останется тронутым.

– Жук навозный! – сказал Морозини. – Все мечтал устроить из Палаццо Дарио пансион. Он скорее всего потому и продал дворец вашему дяде, полагая, что у него нет наследников. Представляете, какой был для него сюрприз, когда появились вы.

– Мне он тоже не очень нравился. Но все равно, приятного мало, что это случилось в Палаццо Дарио. Так дальше не может продолжаться. Поэтому и прошу вас: одолжите отчаявшейся коллеге вашу прабабушку! – сказала Ванда.

– Да меня в дрожь бросает от ваших слов. Я не намерен давать свою прабабушку напрокат. Палаццо Дарио прославился тем, что в нем живут одни гомосексуалисты. А у Адрианы совершенно определенное отношение к однополой любви. Она пытается наставлять порок на путь истинный.

– Как это? – спросила Ванда.

– Она меня уже несколько раз ставила в неловкое положение, – сказал Морозини. – Однажды у меня в гостях был французский писатель. Он всю ночь глаз не сомкнул. А утром жаловался, что ему привиделось, будто какая-то женщина забралась к нему в кровать и пыталась согреть свои ноги о его. На другой день он сбежал в отель «Меркурио». Адриана не одобряет ни откровенных, ни тайных извращенцев. И это делает ситуацию тем более щекотливой. Однажды у меня гостила американская оперная певица. Вся Венеция знала, что она лесбиянка. Сама она старалась это скрыть. Она бредила Венецией, была экзальтированная, восторженная – «Романтика! Утонченность!». От всего в упоении и восклицала: «Галантность latin lovers!»

Однажды она сказала: «Я люблю Венецию как мужчину!» При словах «как мужчину» с ней случился приступ удушья. Сосуды надулись, лицо посинело. Я от растерянности вылил ей на голову стакан минеральной воды. Но не потому, что хотел ее спасти. Венецианец худшего оскорбления своего города и представить не может, когда лесбиянка говорит, что любит Венецию как мужчину.

– Она выжила?

– Да, я вызвал «скорую помощь». Потом уже соображаешь, что надо сделать, а они приехали как никогда быстро. Мне эта история очень неприятна, потому что в отличие от прабабки-падуанки мне совершенно безразлична сексуальная ориентация моих гостей. Мы, венецианцы, очень терпимы. Почему бы вам не обратиться к магу Александру, он живет в Руга Джуффа?

Это имя было Ванде знакомо. Она слышала его голос каждое утро. Il mago Alexander на «Радио Венеции». После приблизительных сигналов точного времени, между рекламой пиццерий, копировальных услуг и моторных лодок он давал свою рекламу под звуки грозового грома, треска молний и переборов на арфе. Эту рекламу она слышала так часто, что выучила ее наизусть: «У вас серьезные проблемы со здоровьем? В любви? На работе? В сексе? В делах? И вы хотите их решить? (треск, молнии, гром). Обратитесь к магу Александру. Париж, Падуя, теперь Венеция. Его дух не ведает границ. Ясновидящий, гадатель по картам, астролог. Эксперт черной и белой магии (гром). Маг Александр снимет сглаз, порчу, снимет родовое проклятие. Маг Александр изготовляет личные талисманы. Вознаграждение только по результату (гром). Возможны консультации на расстоянии и по телефону. Возьми свое счастье в свои руки! Это твое право (перебор на арфе). Позвони магу Александру по телефону 041-520-38-48 и все твои проблемы будут решены».

– Неплохая идея, – сказала Ванда, – я попробую.

В конце концов, для чего существуют специалисты? И что она сама недавно сказала Радомиру? Если крыша протекает – вызывают кровельщика.

Наконец они отправились в Палаццо Альбрицци на музыкальный вечер. Когда они пришли, все гости уже заняли свои места. Ванда тщетно пыталась вспомнить, в пользу чего они собрались: в пользу наводнения, или в пользу борьбы с наводнениями, или в пользу очередного открытия Оперы Фениче? «Primadonna assoluta приехала в Венецию со своим личным фармацевтом», – шепнул кто-то. Она вошла в желтый салон в черном бархатном платье со шлейфом и широкими рукавами. Она не шла, а плыла, словно ее туфли были на колесиках. Она запела, и все завороженно замерли, глядя на нее с выражением причастности к таинству. Ванда сидела за столиком с графиней Баттайя из общества «Amici della Scala»68 и двумя американцами из Айдахо. На графине было шифоновое цветастое платье. Она смотрела круглыми испуганными глазами. «Бьюсь об заклад, впервые она сделала лифтинг к пятидесяти годам, – подумала Ванда. – Смело, но так она сэкономила на пяти следующих процедурах». Ее подмывало спросить: «Графиня, вы ли это?» Оба американца, разумеется, приехали в Венецию коротать остаток дней. «Иногда город кажется каким-то большим домом для престарелых», – решила она. Район Джудекка весь заселен такими французскими владельцами галерей преклонного возраста, чьи творческие амбиции теперь сосредоточились на акварелях. Пенсионера из Айдахо звали Джон, он был психоаналитиком в отставке. Он искренне надеялся, что в Венеции никогда не услышит психологические откровения своих соотечественников. Он смотрел на Ванду и молчал. Его представила жена – Бетси: «That is my husband Giovanni!»69 – проскрипела она. Она была скульптором. Разговор с нею был похож на занятие на курсах иностранного языка. Все ее предложения заканчивались на «о» или «а».

– A Venezia funziona nienta70, – рассказала она на ломаном итальянском историю испорченного кондиционера.

«Почему американцы всегда такие экстремалы?» – подумала Ванда. Недавно она познакомилась с молодой американкой, любовь которой к молодому итальянцу зашла так далеко, что она перешла в католицизм и даже на улице повторяла неправильные итальянские глаголы.

Председатель венецианского вагнеровского Общества, старый истеричный сицилиец, придирался к каждому до и фа диезу в пении Булгаковой. Он постукивал себя по животу и кричал: «Вот где рождается звук!»

Ванда думала о маге Александре. Его дух не ведает границ. Париж, Падуя, теперь Венеция.

Тут все взорвались бурным «браво» так, что посыпалась штукатурка.