Палач

Глава 11. УЖЕ ПАЛАЧ.

Я открыла глаза и в очередной раз посмотрела на часы: одиннадцать тридцать. До меня донесся негромкий скрип. Это открылась парадная дверь подъезда — того самого. Из него выскользнул и быстро зашагал в мою сторону коренастый широкоплечий мужчина в куртке-штормовке и надвинутом на глаза черном берете. Он подошел к машине. Я напряглась и невольно положила пальцы на ключ зажигания. В руке его внезапно очутился фонарик. Мужчина включил его на мгновение, осветив передние номера машины. Потом наклонился к приоткрытому стеклу и луч фонарика коротко ударил мне в лицо. Я невольно на мгновение зажмурилась. Луч исчез. Я посмотрела на мужчину. Он резко мотнул головой.

— Выходите, Ольга Матвеевна, — негромко сказал он.

Я узнала его голос — это он разговаривал сегодня со мной по телефону. Лица не разглядеть из-за замотанного до самых глаз шарфа, но как видно, и этого ему показалось мало: на улице ночь, а он нацепил солнцезащитные очки. Я поспешно вылезла из машины. Сигнализацию я не успела включить — мужчина остановил меня.

— Ни к чему, — глухо сказал он, кивнув в сторону арки.

Я пригляделась и увидела в ее проеме, у стены, неподвижно застывшую фигуру человека, засунувшего руки в карманы короткого кожаного плаща.

Мужчина в берете торопливо пошел к подъезду, я зашагала за ним. Он дернул на себя тяжелую дверь, покрытую облупившейся коричневой краской и мы очутились в тускло освещенной парадной. Мужчина быстро набрал цифры кода на панели перед второй, внутренней дверью. Но когда я протянула руку, чтобы открыть эту дверь, он мягко отстранил меня и сам — рукой в черной перчатке распахнул ее. Пропустил меня в обширный подъезд. Лампочка в нем была то ли разбита, то ли выкручена и он был еле-еле освещен слабым светом, падающим с площадки второго этажа. Из неприметного в темноте угла от стены отделилась еще одна плотная мужская фигура. Лица второго мужчины я тоже не смогла разглядеть. Но, кажется, и он был в темных очках. Увидев нас, он снова отступил в темноту.

На первом этаже не было дверей, ведущих в квартиры. Они, видимо, находились выше, за коротким маршем лестницы, на широкой площадке. Мужчина в берете взял меня за плечо и мы, свернув за выступ стены, почти бегом спустились по ступенькам, ведущим в подвал. Он потянул за ручку низкую дверь, обитую проржавевшим железом. Дверь бесшумно открылась: петли были на удивление хорошо смазаны. Мы проскользнули внутрь. Мужчина включил фонарик и пятно света заплясало на грязном, замусоренном полу подвала.

По-прежнему крепко держа меня за плечо, мужчина уверенно зашагал по извилистому коридору с низким потолком. Мы сворачивали то налево, то направо. Я уже не понимала, в какую сторону и куда мы направляемся. Мне показалось, что мы идем по этому подземелью уже целую вечность. Но вот впереди забрезжил неясный свет, послышались звуки какой-то суетливой возни, скрип и, как мне показалось, раздался чей-то негромкий сдавленный стон.

Мы завернули за очередной угол, нырнули в низкий дверной проем со стальными косяками и порожком и очутились в большом подвальном зале. Свет шел от не очень сильного электрического фонаря, направленного на беленый нависающий потолок подвала. Фонарь стоял вертикально на бетонном полу. Мужчина в берете подвел меня поближе к фонарю и чуть-чуть подтолкнул сильной рукой вперед.

На заваленном отбросами полу подвала покоилась на округлом боку большая деревянная бочка. А на бочке лицом вниз лежала девушка в желтом плаще, прошедшая мимо меня пол-часа тому назад. Но плаща на ней уже не было — он валялся рядом с бочкой вместе со скомканным свитером и юбкой. На девушке вообще не было никакой одежды, она была совершенно обнажена. Ее опущенное вниз лицо скрывали спутанные кудри волос.

Девушку крепко держали за кисти рук двое мужчин, стоящих по бокам бочки спиной ко мне, неразличимо одинаковые в темноте. Еще один, в маске с прорезями для глаз и рта, стоял у ног девушки, — снимая брюки, разбирался с непослушной молнией пальцами в перчатках. И там же возился, согнувшись, вцепившись руками в перчатках в бедра девушки еще кто-то, — сильный, широкогрудый, напористый: он ритмично и быстро, словно поршень, дергался между ее белеющих в полумраке широко раскинутых длинных ног. Изо рта этого широкогрудого толчками вырывался белесый пар.

Я остановилась, не в силах сделать и шага. Мужчина, дергавшийся позади девушки, негромко закряхтел-застонал, шумно выдохнул, оторвался, отошел в сторону, застегивая брюки. Лицо его тоже прикрывала маска. На его место тут же быстро встал и так же молча и шустро задергался второй в маске. А тот, кто держал меня за плечо, сунул мне в руку какой-то продолговатый круглый предмет. Я не поняла — что это такое и зачем мне это дали. Я не могла оторвать глаз от девушки, распластанной на бочке, словно лягушка на столе вивисектора. Мужчина, крепко державший до этого меня за плечо, отпустил руку, невнятно выругался, что-то нажал на предмете, который сунул мне в руку и из предмета ударил узкий яркий сноп света. Это был его фонарик. Круг света от него мелко прыгал — рука у меня дрожала неостанавливающейся дрожью.

— Она не увидит вас, не бойтесь, — хрипло прошептал мне на ухо мужчина, обдавая запахом табака и гнилых зубов. — Светите ей в лицо спокойно…

Я направила луч на голову девушки. Один из двоих мужчин, стоявших сбоку, взял девушку за волосы и резко вздернул ее голову вверх. Луч света выхватил из темноты расширенный, ничего не видящий, бессмысленный от ужаса и боли глаз. Второй глаз был закрыт багрово-синим кровоподтеком. Рот девушки был заклеен широкой полосой пластыря, щеки, к которым прилипли тонкие пряди волос, блестели от слез. Одна бровь у нее была разбита и темная кровь, пачкая скулу, стекала через белую полоску пластыря вниз к узкому подбородку. Девушка бессмысленно и заунывно замычала, дергая головой в такт движениям мужчины, прилипшему к ней сзади.

Да, это была его дочка и я ее сразу узнала. Мне достаточно было и светло-желтого плащика.

— Она? — шепотом спросил мужчина за моей спиной.

Я молча кивнула и опустила руку с фонариком. Он выпал из моих враз обессилевших пальцев и с тупым стуком упал на мусор. Я почувствовала, что меня вот-вот вырвет. Я отвернулась, пошатнувшись. Мужчина в берете споро нагнулся и поднял с пола погасший от удара фонарик.

— Заканчивайте, — негромко приказал он четверым, копошащимся возле девушки.

Мужчина в берете цепкими пальцами развернул меня за плечо, снова включил фонарик и буквально поволок меня, ухватив за рукав куртки, прочь от этого места. Но я смогла сделать только с десяток шагов. Свернув за угол, я выдернула рукав из его пальцев, бросилась к ближайшей стене. Уперлась в нее руками и меня тут же вывернуло наизнанку. Кашляя и отплевываясь, я трясущимися руками вытащила из кармана платок и судорожно стала вытирать губы и подбородок.

— Пойдемте, ну что же вы, пойдемте, — прошипел мужчина, снова крепко хватая меня за рукав. — Нам надо уходить, пойдемте!..

У меня уже не осталось сил для сопротивления и я на подгибающихся ногах безвольно потащилась следом за ним к выходу из подвала. Он все так же держал меня за рукав.

Мы быстро миновали железную подвальную дверь, ступеньки, идущее вверх, потом широкоплечего, по-прежнему стоящего в подъезде и выскочили в переулок. Я остановилась, жадно хватая ртом свежий и влажный ночной воздух.

— Подождите, — только и смогла я произнести невнятно.

Но мужчина, не обращая ни малейшего внимания на мои слова, потащил меня дальше по переулку, от подъезда в сторону моей машины. Он деловито, словно муравей гусеницу, подволок меня к дверце машины и только тогда разжал пальцы. Я обессиленно привалилась спиной к холодному металлу корпуса, покрытому мелкими дождевыми каплями.

— Деньги, — глухо прозвучало из-под шарфа.

Я расстегнула непослушными пальцами пуговицы куртки и вытащила из внутреннего кармана конверт. Протянула конверт мужчине. Он вытащил из него пять тонких пачек долларов, перетянутых красными резинками. Поднял вверх, к слабому свету от фонаря. Ловко и привычно пролистал одну пачку и сунул их все в карман.

— Порядок, — сказал он.

Я открыла дверцу машины и неловко плюхнулась на сиденье, нащупывая в кармане сигареты. Мужчина наклонился к окну и спросил меня, чуть отвернув лицо в сторону:

— С вами все нормально? Ехать можете?

— Да, — еле слышно ответила я.

Я увидела, как он достал из кармана блеснувший в свете фонаря маленький walkie-talkie. Отвернувшись от меня, что-то быстро пробормотал в него. Спрятал передатчик за пазуху, поддернул рукав куртки и посмотрел на циферблат наручных часов, тускло сверкнувших золотом.

— У вас есть ровно три минуты на звонок, — буркнул он. — Ее сейчас отведут наверх, домой. Можете ему об этом сказать. Потом немедленно отсюда уезжайте.

Он отпрянул от двери машины и торопливо, не оглядываясь на меня, пошел по переулку в обратную сторону, к перекрестку. Я посмотрела ему вслед и включила двигатель: он еле слышно, уютно заурчал.

Спустя несколько секунд из подъезда с козырьком вынырнули темные фигуры и бесшумно исчезли за углом. Зафыркали, затрещали, заводясь, невидимые мотоциклетные моторы. Потом они дружно взревели и звук их стал быстро удаляться, пока окончательно не затих в ночной тишине.

Я развернулась и поехала — не очень торопясь, вдоль тротуара. Быстро ехать я просто боялась — руки у меня все еще дрожали. Через два дома остановилась у присмотренного час назад и уже проверенного — работает, — телефона-автомата. Мобильным я пользоваться не собиралась: а что, если у него стоит АОН? Я нащупала в кармане телефонную карту, натянула тонкие кожаные перчатки и неуклюже вылезла из машины.

Мне не надо было сверяться с записной книжкой: номер его домашнего телефона я выучила наизусть. Я быстро набрала цифры. В трубке прозвучало всего два гудка.

— Я вас слушаю, — раздался спокойный, хорошо поставленный баритон.

Спокойный. Значит, он еще ничего не видел и ничего не знает. Но на всякий случай я решила перестраховаться:

— Простите, а Игоря Иваныча можно к телефону?

— Я вас слушаю, — так же спокойно повторил он.

Я поглубже набрала воздуха в легкие и, стараясь, чтобы в моем голосе не звучали истерические нотки, спросила:

— Ну, что, сука? Помнишь шестнадцатое октября? Ночь с субботы на воскресенье, на твоей даче в Репино?

Он долго мне не отвечал, а потом как-то неуверенно спросил враз севшим голосом:

— Кто это? Кто это говорит?

На последнем слове голос у него сорвался на пронзительный фальцет.

— Значит, ты меня узнал, — усмехнулась я в холодную мембрану трубки. — Узнал, говнюк! А ты думал, что я все уже забыла? Ошибаешься.

— В чем дело? Что вам нужно? — он перешел на шепот.

— Мне ничего не нужно. Это тебе нужно. Крепко молчать. И помнить каждую минуту, каждую секунду, что над тобой висят как минимум восемь лет строгого режима. В зоне, где тебя сразу же оттрахают в задницу — уж насчет этого можешь быть уверен. И учти — сегодня ты получил за ту ночь на даче, ночь с шестнадцатого на семнадцатое. Ты — первый. За тобой получат остальные. И не вздумай дергаться, Игорь Иваныч, не советую. Все понял, падаль?

— Что вы имеете в виду? Что?!

— Иди, встречай свою дочку, папочка, — сказала я и повесила трубку.