Палач

Глава 21. ПАЛАЧ.

Я с большим трудом отжала его потертые levi"s и бросила их в таз, где уже валялись остальные его шмотки — отстиранные и отжатые. Дернула за цепочку, выдернув пробку и розоватая пенистая вода в ванне с хлюпаньем завертелась, втягиваясь воронкой в сливное отверстие.

Я смахнула со лба мокрые волосы. В ванной было душно, как в тропическом лесу. Я стала развешивать его вещи по веревкам. Обвисшая кожаная куртка уже тяжело висела на плечиках, с нее капала вода. Я повесила его рубашку и снова наклонилась над тазом.

И тут опять пронзительно зазвонил телефон. Я замерла на месте, шепотом считая вслух звонки:

— Один, два…три…четыре…

Все было ясно.

Я выпрямилась. Повесила джинсы. Сполоснула таз, уже не обращая внимания на надрывающийся на кухне телефон. Вытерла руки и пошла по мокрому после уборки паркету через прихожую в комнату. Пол влажно мерцал и идти по нему было чуть скользко. На входной двери — тоже еще не до конца высохшей, — слава Богу, уже не было этих жутких кровавых разводов.

Я выключила в кабинете все лампы, помогавшие Сереже во время импровизированной операции. Оставила только одну — на письменном столе. Надела на нее стеклянный голубоватый абажур, а сверху набросила узорчатый платок, чтобы свет не бил ему в глаза.

Я подошла к дивану и опустилась на колени.

Он лежал на животе, чуть повернувшись под простыней на левый, здоровый бок, лицом ко мне. Вокруг закрытых глаз у него проявились синие, переходящие в черноту круги. Он прерывисто дышал приоткрытым, обметанным ртом. Мокрые от пота волосы прилипли ко лбу. Я осторожно отодвинула волосы. Промокнула марлевой салфеткой его лоб и виски. Он не пошевелился, не открыл глаз. А потом тихо, просяще, неразличимо произнес какое-то короткое слово.

Я наклонилась ближе к нему. И он снова его произнес. Вот что я услышала: «Ма-ма…»

— Боже мой, — прошептала я растерянно. — Боже ж ты мой… Мама…

Я медленно поднялась с колен. Залезла с ногами в кресло, стоящее рядом с диваном. Я села так, чтобы видеть его лицо. Придвинула поближе к себе телефон, убавив до минимума громкость звонка. Ноги я укутала пледом, взяла со стола и раскрыла «Manhattan Transfer» Дос Пассоса на странице, отмеченной закладкой.

Я невнимательно читала, время от времени поглядывая на него. Лицо у него обтянулось, стало выглядеть еще моложе. Какие двадцать восемь!.. Сейчас он выглядел едва-едва на двадцать. Мальчишка. Злобный испорченный мальчишка.

На кухне нудно капала вода из плохо прикрытого крана. Мирно тикающий будильник на моем письменном столе показывал начало третьего ночи.

Я, все время оглядываясь назад, взбежала по истертым, крошащимся под ногами бетонным ступеням, нырнула в какой-то закоулок, ведущий в глубину полуразрушенного здания. Мои шаги гулко рокотали под высокими, теряющимися в пыльном сумраке сводами. Еще поворот, еще одна лестница, теперь уже металлическая — и я выскочила в предрассветный уличный туман. Сквозь него вяло проглядывали желтые лепешки фонарей и волчьи глаза семафоров.

Я очутилась на безлюдной, длинной, убегающей во мглу платформе вокзала и остановилась. Я загнанно дышала. Никого не было видно — ни единой живой души. В вязкой тишине слышался только какой-то частый глухой стук — и я наконец поняла, что это колотится мое сердце. Матово поблескивали изогнутые нитки рельсов, уходящих в туман, между шпалами из грязного гравия торчали невысокие чахлые кустики, на которых поблескивали капли росы. Поодаль, словно давно высохшие фантасмагорические фаллосы, тянулись к почти ночному еще небу псевдоготические башенки и острые стеклянные кровли вокзальных зданий.

А потом я услышала шаги. Медленные, шаркающие. Они неотвратимо выплывали из тумана, они выплывали из тишины за моей спиной и у меня не было сил оглянуться. Меня сковал невыразимый, липкий первобытный страх. Шаги приблизились — и затихли. Снова воцарилась тишина. Но я-то прекрасно знала, что оно — это — стоит прямо у меня за спиной — близко-близко, на расстоянии вытянутой руки. Мне надо было обернуться и, превозмогая себя, я медленно обернулась.

Да, это был он — сумасшедший старик с Каменного острова. Он смотрел на меня из-под нависших кустистых бровей, смотрел, криво улыбаясь. Когтистая синюшная лапка крепко сжимала набалдашник трости. На серебряной щетине, покрывавшей впалые щеки, неярко мерцали капельки то ли утренней росы, то ли пота. У его ног жалась маленькая собачонка, время от времени приоткрывающая розовую пещерку пасти.

Я понимала, что это не старик — это пришла моя смерть под видом ужасного старика в потертой тюбетейке.

— Ольга… — тихо-тихо позвал старик, пронизывая меня иголочками непроницаемо-черных зрачков. — Ольга-а…

Я попятилась, не сводя со старика обезумевших от страха глаз. И тут же старик сделал маленький шажок следом за мной — ко мне, и собачка его злобно оскалилась.

— Ольга… — снова позвал старик. — Ольга-а…

Я сделала еще шаг назад, еще, пошатнулась и, не удержавшись на краю платформы, с отчаянным протяжным криком полетела спиной вниз, к упорно нацелившемуся прямо на мой затылок тупому стальному рельсу.

Я вскочила, дико озираясь по сторонам. Плед и книга со полетели на пол. Я затравленно дышала и на губах у меня еще до конца не затих хрип предсмертного ужаса.

И только тут я заметила, что он лежит с открытыми глазами и с удивлением смотрит на меня.

— Ольга-а, — еле слышно, протяжно произнес он, разлепив сухие обметанные губы. И, помолчав, медленно добавил, недоуменно шаря глазами по сторонам:

— Где я?..

— Вы у меня дома. Извините… Я сейчас.

Я быстро прошла, почти пробежала в ванную. Включила холодную воду и сунула лицо под свистящую струю. Ледяная вода обожгла меня, я зажмурилась, затрясла обалдело головой. Через несколько секунд самообладание вроде бы вернулось о мне. Я выключила воду, насухо вытерлась: руки у меня тем не менее все еще тряслись. И пошла обратно в комнату, натянув на лицо невозмутимо-холодную маску.

Он все так же и лежал, глядя на меня — чуть на боку. Глаза у него лихорадочно блестели. Я наклонилась и поправила подушку у него под головой. Стряхнула градусник и сунула ему подмышку. Он ничуть не сопротивлялся, даже взглядом не высказал недовольства.

Я отвернулась от него. Распаковала одноразовый шприц. Набрала в шприц новокаин, смешала с гентамицином. Подошла к нему, — он по-прежнему не сводил с меня взгляда горячечно сверкающих, воспаленных глаз в красных прожилках лопнувших сосудиков. Слегка неодобрительно поморщился, увидев у меня в руке наполненный шприц.

— Надо. Вам надо сделать укол. Поверьте, это абсолютно необходимо.

Я старалась, чтобы голос мой звучал сухо и строго. Как у приходящей бесплатной медсестры, у которой на сегодня еще куча адресов в разных концах города и, следовательно с десяток походов по разным больным вроде него.

Я приоткрыла одеяло — он быстро посмотрел вниз и, кажется, только сейчас сообразил, что кроме бинтов на нем ничего нет. И я с удивлением увидела, как краска стеснения проступает на его запавших щеках. Он закрыл глаза.

Укол я сделала лихо. Протерла ваткой со спиртом его ягодицу и снова укрыла его одеялом.

— Ну вот и все. Полежите пожалуйста спокойно, пока меряете температуру, — сказала я.

Я бросила использованные шприц и ампулы в картонную коробку и понесла ее не кухню.

Я немного постояла на кухне, не зажигая света. Постояла, упираясь лбом в холодное оконное стекло, за которым в ночи мигали звезды сквозь быстро несущиеся тучи — мигали, словно угасающие свечи. Курить мне не хотелось.

Вернувшись в комнату, я вытащила у него градусник.

— Сколько? — хрипло спросил он.

Помявшись, я сказала правду:

— Тридцать восемь и семь.

— Мне нужно позвонить, — с трудом выговорил он. — Я могу это сделать?..

Вместо ответа я взяла трубку радиотелефона, протянула ему. Он положил ее перед собой и медленно начал набирать номер одной рукой — здоровой. Я не делала попыток помочь ему. И деликатно выходить я не собиралась, не дождется, засранец, хоть и раненый мою собственной дланью. Наконец он набрал и той же рукой поднес трубку к уху. Прислушался. До меня донеслись редкие длинные гудки.

— Который час? — с трудом разлепил он губы.

— Половина четвертого утра.

Лицо его скривилось. Он положил трубку, повторил набор номера и опять послышались длинные гудки. Ни привета, ни ответа.

Рука с трубкой бессильно упала с дивана. Я наклонилась, вынула трубку у него из сухих горячих пальцев.

— Вам надо уснуть, — сказала я, глядя чуть вбок, чуть вскользь — стараясь не встретиться с ним глазами. Он не ответил. Облизал губы. Я взяла со стола фарфоровый чайник с длинным носиком. Присела рядом с диваном, придвинула носик к его рту. Он недовольно поморщился.

— Это морс. Он кислый. Пейте. Надо, — мягко, но весьма настойчиво сказала я ему, как бы заранее отметая любые его возражения.

Он покорно прижался к носику губами и принялся торопливо глотать. Ему было неудобно пить — лежа практически на животе. И поэтому он был похож на детеныша, сосущего матку-оленуху. Кадык быстро ходил на тонкой шее, вокруг шеи воротничком приготовишки лежала белизна бинтов.

Наконец он оторвался от чайника и упал щекой на подушку, тяжело отдуваясь. Смежил веки и прошептал:

— Спасибо…

Я поставила чайник с морсом на стол, ничего ему не ответив. Подобрала с пола свой плед и книжку, снова залезла с ногами в кресло. В ночной тишине отчетливо слышалось его дыхание — частое, прерывистое. Я искоса посмотрела на него — лицо блестит от пота, пальцы чуть вздрагивают. Глаза закрыты. Потом он что-то быстро пробормотал — я не смогла разобрать — что. И, кажется, он снова уснул.

Я проглотила таблетку сонапакса. Подумала — и бросила в рот еще две. Запила по его примеру морсом из носика чайника — сил идти за чашкой на кухню уже не было, — и откинулась на спинку кресла, прикрыв глаза.

Я забрала у кассирши сдачу и, подхватив набитую до отказа металлическую корзинку с продуктами, прошла мимо кассы. В универсаме смутно шумели голоса, трещали и звенели кассовые аппараты. Я раскрыла свою пластиковую сумку и стала перекладывать в нее свертки.

И вдруг сбоку появилась загорела мужская рука с небольшим платиновым перстнем, которая взяла из моей корзинки запечатанную в полиэтилен импортную курицу и аккуратно засунула в мою же сумку.

Я открыла было рот, чтобы возмутиться, подняла глаза и все слова мгновенно застряли у меня в глотке. Передо мной стоял доброжелательно улыбающийся мужчина.

На нем было надето темно-серое длинное пальто. Оно было не застегнуто и из-под него был виден неброский серый костюм и галстук в тон к костюму, купленный явно не в Гостином дворе. Только другой расцветки, иной, чем тогда в клубе. Аккуратно постриженный, нестарый и ничем в общем-то не примечательный мужчина. В левой руке он держал тонкие кожаные перчатки.

Это был Славик.

— Доброе утро, Ольга Матвеевна, — он улыбнулся, продемонстрировав два ряда безукоризненных зубов и добавил вежливым тоном, словно мы столкнулись с ним не в продуктовом магазине, а на дипломатической party:

— Какая неожиданная встреча, не правда ли?..

Я с трудом сглотнула слюну и невнятно промямлила нечто вроде «нда-нда-нда».

А он, словно и не замечая моей растерянности, продолжал перекладывать продукты из корзинки в мою сумку. Широкоплечий, спокойный, на лице — еще не сошедший летний, явно южный загар, который не был заметен тогда, в полумраке клубного ресторана. Когда все свертки перекочевали ко мне в сумку, он, не спрашивая разрешения, легко подхватил ее и только после этого легко улыбнулся:

— Надеюсь, позволите вам помочь, Ольга Матвеевна?

Я неопределенно хмыкнула. А что я могла ему ответить и тем более — сделать?

Мы вышли на улицу. Он уверенно повернул в сторону моего дома. Шел рядом, еле слышно насвистывая какую-то мелодию.

И тут же откуда-то сбоку незаметно вынырнули двое коротко стриженных крепышей в одинаковых серых пальто. Шей у них не было, покатые плечи борцов сразу переходили в затылки. Под покатыми лбами прятались бойницы узких глазок — выражение их было не понять, но в любом случае ничего дорого оно не сулило. Крепыши пристроились чуть сзади Славика, шумно топая по лужам. А за ними сразу же отвалил от тротуара, пополз за нами по улице чуть слышно, сыто урча мощным двигателем, мышиного цвета шестисотый «мерседес» с непрозрачно-черными стеклами.

Меня передернуло.

— Как ваше самочувствие? — спросил он.

Глаза серьезные, но где-то в их серо-синей глубине — или мне так казалось? — таилась все понимающая смешинка.

— Самочувствие? Ну… Нормальное… Все в порядке.

— Клиенты мои не беспокоят?

— Кто? Ах, да… Что вы, нет, нет. Спасибо, Станислав Андреевич, — я чувствовала, что несу полную ахинею, но остановиться уже не могла. — Совсем не беспокоят.

Как будто я рассуждала о купленных намедни туфлях, которые мне слегка жмут!

Я не знала, что ему говорить. Не знала, как себя с ним вести. Мне стало попросту страшно, особенно, когда я вспомнила тот подвал с бочкой.

— Правильно, — подтвердил он, слегка качнув головой. — И не будут беспокоить, можете не волноваться. Не будут. С одним из них, правда, пока что мы не можем разобраться… Что-то он никак не хочет с нами встречаться… Номер четвертый, — и тут же он быстро спросил, шаря по моему лицу зрачками. — Арсентьев Андрей, ведь верно, да?

— Не помню, — так же быстро ответила я.

— Ну-ну, — неопределенно сказал он. — Найдем, найдем. Не сомневайтесь.

— А я и не сомневаюсь, — с вызовом сказала я. — Я вам за это деньги плачу, Станислав Андреевич.

— Верно. Платите, — легко согласился он.

Он шел, на пол-шага опережая меня и снова — совершенно безошибочно, — свернул к арке моего дома.

— Вы что же это — следите за мной? В комиссара Мегрэ играете? — не выдержав, выпалила я сердито.

Он весело, искренне захохотал.

— Что вы, что вы!.. Просто ограждаем от случайных и ненужных встреч. Вы ведь наш работодатель, Ольга Матвеевна. Мои люди вовсе не хотят остаться не у дел.

Я остановилась возле своей парадной и решительно протянула руку к сумке.

— Спасибо за помощь. Я уже пришла.

— А у вас нет желания встретиться со мной, Ольга Матвеевна? Скажем, сегодня, на нейтральной почве? Да и поговорить со мной на нейтральные темы?

Он словно бы и не замечал моей протянутой к сумке руки.

— О чем же это?

— Ну, у двух умных людей всегда найдется тема для беседы. Нет, я абсолютно серьезно: сегодня вечером, в любом удобном для вас месте. А, Ольга Матвеевна? Как? Я, например, просто невероятно жажду с вами поболтать в какой-нибудь располагающе приятной обстановке.

— Благодарю вас, нет. Я не расположена…в ближайшие дни, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно.

— Да-а-а?.. А может быть, тогда вы меня сейчас пригласите на чашечку кофе? Все-таки я вам сколько сумку тащил.

— Давайте лучше как-нибудь в другой раз. Я, право, не могу, Станислав Андреевич. Я сегодня не очень хорошо себя чувствую… Видимо, простуда начинается.

Я боялась его и он прекрасно это чувствовал. Впрочем, так же, как и мою неуклюжую ложь.

Он протянул мне сумку и продолжая обаятельно улыбаться, произнес:

— В этом случае лучше всего помогает легкая диета: фрукты, соки, лимон непременно. А вы вместо этого вон чего накупили — мясо, консервированные огурцы какие-то, курица французская… Испортиться к тому же все может. Сами понимаете, какие у нас в магазинах продукты продаются…

Он поддернул рукав пальто и посмотрел на массивные наручные часы на золотом браслете.

— Значит, говорите, простуда. Жаль… Ну, что ж… В таком случае мне, пожалуй, пора… Ах, да! Чуть было не забыл отдать вам одну занятную вещицу.

Он полез во внутренний карман пальто, глядя на меня и загадочно улыбаясь. У меня в груди захолонуло от предчувствия беды, в голове замелькали самые невероятные предположения: я ожидала от него всего, чего угодно, — любой гадости или неприятности. Он что-то вытащил из кармана. Что — я не могла разглядеть, он держал это в кулаке, не разжимая пальцев.

— Дайте-ка мне вашу руку, — весело сказал он.

Я, словно кролик, загипнотизированный взглядом удава, беспрекословно протянула руку. Он разжал пальцы и что-то положил мне на ладошку. Я посмотрела на это что-то и не поверила своим глазам.

У меня на ладони покоился небольшой овальный футляр, обтянутый слегка потершимся атласом небесно-голубого цвета. Я завороженно потянулась к футляру, щелкнула замочком и осторожно его открыла. На темном бархате ослепительно засияли платиновые с золотом ажурные серьги с бриллиантами. Мои серьги, те самые, что я недавно продала Елене.

— Ведь это ваша вещица, Ольга Матвеевна, не правда ли? Я не ошибаюсь? — Он смотрел на меня, слегка сощурив в скрытой усмешке глаза.

— Да, моя, но… Нет, я ее продала… Это, это… Откуда это у вас? — лепетала я в полной растерянности.

— Неважно. Важно другое: утраченные красивые вещи всегда должны возвращаться к своей хозяйке. Особенно, если и хозяйка тоже красива. Не правда ли?

Я не знала, что и сказать ему. Из вороха разнообразных, калейдоскопически мелькающих у меня в голове мыслей вылущилась одна, совсем параноидальная: он убил Елену, вырвал у нее из ушей и привез мне. Но на них тогда должна быть кровь!..

Приехали, что называется.

Наконец я немного пришла в себя, закрыла футляр и протянула его ему.

— Я не могу…не могу принять от вас это.

— Должны. Это — по праву ваше, Ольга Матвеевна. Берите. И никаких возражений.

Он внезапно бросил на меня жесткий, действительно не терпящий возражений взгляд и я отчетливо осознала — шуточки кончились. Он впервые показал зубы и недвусмысленно дал понять, что выбора у меня нет. Он нагло покупал меня — это было ясно, как Божий день.

И я не могла, никак не могла отказаться от этого неожиданного подношения (а как его еще назвать?), потому что больше всего сейчас боялась одного-единственного, другого: чтобы ему не пришло в голову снова увязаться за мной и войти в квартиру, где в гостиной лежал на диване тот, раненый. За которым они охотились с моей легкой руки.

— Спасибо, — только и смогла я пролепетать, непослушными пальцами запихивая футляр в карман.

— Вот и прекрасно. Тогда — до следующего раза. Я думаю, он наступит…скажем через недельку, когда вы непременно поправитесь. И мы с вами съездим в одно замечательное место, поужинаем, поболтаем. Договорились?

— Договорились, — пролепетала я снова. А что я еще могла ему сказать?! Он давал мне неделю (может быть все же чуть больше?) и я знала, что он сдержит свое обещание.

— Всего наилучшего, Ольга Матвеевна. Не смею вас более задерживать. И не волнуйтесь по поводу…номера четвертого. Все будет в порядке. Как только его найдут, я вам сразу сообщу. Думаю, что это произойдет в ближайшее время.

И он, не дожидаясь от меня ответа, резко повернулся и размашисто зашагал прочь. Я растерянно смотрела ему вслед, приоткрыв рот, как слабоумная идиотка.

Он уходил от меня, уверенно ступая по мелким лужам мягкими кожаными туфлями. Телохранители топали следом за ним.

Я увидела, как через арку они дошли до «мерседеса». Номеров я отсюда не могла разглядеть. Один из крепышей поспешно открыл дверцу, Славик нырнул на заднее сиденье. Мягко хлопнули дверцы и я уже ничего не могла разглядеть сквозь затененные стекла. «Мерседес» прыгнул с места и исчез из проема арки.

Я вбежала в подъезд, обессиленно прислонилась к холодной стене и перевела дыхание.

— Господи Вседержитель, — прошептала я. — Как я боюсь… Как же я всех их боюсь…

И тут на мое плечо легла рука.

Как в тот момент я не умерла от внезапного разрыва сердца — до сих пор не понимаю. Я не смогла даже закричать, только втянула воздух сквозь крепко стиснутые зубы и обмякнув, стала сползать по стене. Чьи-то сильные руки легко подхватили меня, потянули наверх, развернули; прямо перед собой я увидела знакомое мужское лицо и с облегчением выдохнула воздух, чуть ли не навсегда застрявший в легких.

Это был он, милиционер, который вызывал меня к себе. Старший оперуполномоченный Дементьев.

— Кого это вы так боитесь, Ольга Матвеевна? — негромко спросил он.

— Кого?! Вы что, спятили?! Вас! Вы же меня до смерти напугали! — свирепо зашипела я, приходя в себя. — Что вы тут делаете? Шпионите за мной, да?!

Я рывком освободилась от его рук, попятилась в сторону лестницы.

— Послушайте, Ольга Матвеевна, мне крайне необходимо… — начал было он, шагнув ко мне.

О, Господи! Только такого собеседника мне не хватало сегодня для полного счастья!..

— Я ни о чем не желаю с вами разговаривать! — взвизгнула я. — И не приближайтесь ко мне, я буду кричать!

— Но я…

— Я что вам сказала?!

Он остановился. Я, не сводя с него взгляда, сделала еще пару шагов назад, нащупала ногой ступени. Он не двигался с места. Только внимательно и как мне показалось, с сожалением смотрел на меня. Это-то как раз и взбесило меня еще больше.

— Если я вы еще раз ко мне пристанете, я…я пожалуюсь вашему начальству! Я прокурору напишу! И вас выгонят с работы к чертовой матери! — я истерично орала чуть ли не во весь голос, пятясь вверх по лестнице. — Взашей, понятно вам?! Понятно или нет?..

Он молчал, по-прежнему не сводя с меня взгляда. Под ногами очутилась ровная поверхность площадки и я, ничуть не стесняясь, рванула вверх по лестнице к спасительной двери своей квартиры.