Пандора в Конго

14

Маркуса особенно угнетало то, что события последних дней отдаляли его от Амгам. Теперь он не мог затеряться в толпе негров или встретиться с ней украдкой в лесу, как раньше. Днем Гарвей работал в шахте, а ночью ее уводил в свою палатку Уильям. С тех пор как младший Кравер узнал о чувствах Маркуса, он постоянно следил за ним, и к его ненависти примешивалось недоверие. Но это определение, скорее всего, неточно: никто не мог знать, о чем думал Уильям.

По ночам надо было нести караул у «муравейника». Очередность отражала установившуюся иерархию. Уильям полностью освобождался от этой обязанности, Ричард дежурил треть ночных часов, а в обязанности Маркуса входило наблюдение на протяжении двух оставшихся третей. Чтобы возместить ему нехватку ночного сна, братья разрешали Гарвею немного поспать после обеда. Но этого было недостаточно, и с каждым днем усталость овладевала им все больше. Поэтому, если оценивать события с перспективы сегодняшнего дня, можно сказать, что все произошло по вине Уильяма. Его всегдашняя тактика состояла в следующем: сначала он создавал все необходимые условия для того, чтобы другой человек совершил ошибку, а потом наказывал нарушителя со всей строгостью.

Как-то ночью Уильям обнаружил, что Маркус задремал.

– Ты спишь, Маркус! А что бы случилось, если текто-ны появились именно сейчас? Это неслыханно: они могут прийти каждую минуту, а ты тут спишь…

Маркус извинился, и, казалось, тем дело и кончилось. Но на следующий день вечером, когда они уже собирались прекратить работу, Уильям вытащил лестницу наверх.

– Уильям! Что ты делаешь? – закричал Маркус из шахты.

– Сочувствую, но так будет лучше для всех.

– Ты не можешь оставить меня здесь на всю ночь одного! И без оружия!

– Ах, нет? Это еще почему?

– Потому что тектоны могут прийти каждую минуту! Ты сам это говорил!

– Вот именно, – усмехнулся Уильям. – Я хочу быть уверен в том, что ты не заснешь. Вот увидишь, сегодня ты приложишь все силы, чтобы не сомкнуть глаз. Если они появятся, предупреди нас, но не кричи попусту. Я могу очень сильно рассердиться.

– Уильям!.. Уильям!.. Уильям!..

Но Уильям уже ушел. Маркусу это показалось невероятным. Он наверняка отправился к Амгам. А его оставил внизу, в шахте. Гарвей приблизился к большому отверстию, откуда появились тектоны. Каждый день, копая земляные стены, он поглядывал на него краешком глаза. Теперь Маркус мог убедиться в том, что ночью внизу было гораздо страшнее. А отсутствие лестницы пугало его еще больше. Когда подземные жители появятся, все будет зависеть от того, смогут ли братья спустить лестницу вниз вовремя. Но на этот счет не стоило обманываться: если Уильям оставил его в шахте, значит, у него нет ни малейшего желания помогать ему. Гарвей засунул голову в туннель и снова почувствовал дуновение свежего ветерка на лице. «Это не ветер, – сказал себе Маркус, – это дыхание дьявола».

Он отошел от отверстия. В одном из уголков шахты у него была припрятана фляжка с виски, из которой он отхлебывал во время кратких перерывов в работе. Гарвей присел как раз напротив туннеля с фляжкой в руках, прислонившись спиной к стене. Потом согнул ноги и обхватил колени руками. Он не мог отвести взгляд от черной дыры. Его внимание было приковано к ней. Ему оставалось только смотреть на это отверстие, пить виски и ждать.

Придут ли они этой ночью или подождут еще несколько дней? Появление первого отряда тектонов предвещали странные шумы. Но Гарвей сомневался в том, что они повторятся: скорее всего, это были звуки, сопровождавшие строительство туннеля, соединяющего подземный мир с наземным. А сейчас они его уже построили и расширили. Кроме того, тектоны знали, какая встреча ждала их наверху. Не вызывало сомнения одно: они не станут церемониться с первым человеком, которого встретят на своем пути.

Конго. Обжигающая влажность. Под землей – настоящая духовка. Маркус вдыхал свой собственный пот. Он стекал по лбу и носу до самых губ, как маленький ручеек, которому не терпится вернуться внутрь тела, из которого он вытек. Фляжка с виски опустела. Немного погодя алкоголь, усталость и отчаяние заставили его сомкнуть глаза. Ему снилось, что он падал в глубокий колодец долго-долго, но никак не мог упасть на дно. Он подумал, что не видел этого сна с самого детства. Пока сон длился, Гарвей осознавал, что грезил. Несмотря на это, он сказал себе: «Плохо то, что сегодня тебе это не снится. Это не сон, это правда». Маркус открыл глаза и увидел, что к его лицу из темноты приближается шестипалая рука, белая, как свежий снег.

Ужас в один момент сменился любовью: это была Амгам. Они обнялись. Маркус невольно задал себе вопрос: как девушка могла прийти к нему? Он дотронулся до ее руки, той самой, на которую младший Кравер каждый вечер надевал стальной наручник, а потом пристегивал его к столбу в своей палатке. Амгам поняла его взгляд. Ее ответная улыбка, казалось, говорила: «Милый мой, ты видишь перед собой женщину, способную вывернуть все кости из суставов, чтобы перейти в другой мир. Ты думаешь, что эта женщина не сможет избавиться от самых обычных наручников?»

Амгам не стала терять времени и осмотрела пещеру. Она хотела сама найти выход и взвешивала все возможности. За белым широким сводом ее лба работал сложнейший мыслительный механизм. Маркусу казалось, что он слышит, как движутся шестеренки мозга подземной жительницы.

В конце концов Амгам нежно, но твердо потянула Маркуса за руку. Он понял, что она хотела ему предложить: уйти вместе с ним по подземному туннелю в ее мир. Надо было признать ее правоту. При встрече с тектонами заступничество Амгам могло спасти ему жизнь. Но для этого надо было войти в черную дыру. Маркус любил Амгам, как никого никогда еще не любил. Но отверстие в стене внушало ему ужас с той самой ночи, когда господин Тектон едва не уволок его туда. Надо было принять решение. Под сводами шахты начался поединок между несказанной любовью и невыразимым ужасом.

Не следует верить сентиментальным романам: ужас победил.

Маркус не последовал за ней. Он согласился бы пойти на край света, в самый дальний его уголок. Но не в ее мир. Гарвей никогда не сможет войти в этот темный туннель. Никогда. Амгам разочарованно вздохнула.

Надо было искать иной выход. Но какой? Она была гораздо умнее его и уже все продумала. Единственная альтернатива состояла в том, чтобы убежать в сельву, и девушка снова протянула Маркусу руку. Но он выразил свое несогласие жестами и гримасами сумасшедшей обезьяны. Она ничего не знала о Конго, она ничего не могла знать об этом мире.

Дорогу, которая привела их к прииску, Уильям и Ричард запятнали кровавым следом. Поэтому обратный путь неизбежно окажется сопряженным с такой же болью, какую вызвало продвижение отряда: миллионы безымянных африканцев должны были желать их смерти. Рано или поздно Маркус и Амгам стали бы жертвами их справедливой мести, несмотря на то что им пришлось бы ответить за вину других. Они бы не смогли добраться живыми до Леопольдвиля. Возможно, целый отряд мог бы при помощи оружия проложить себе дорогу через джунгли, но малочисленная группа, без боеприпасов и провизии, никогда бы этого сделать не смогла. Нет никакой уверенности в том, что даже Пепе со своим ружьем, хорошо знавший местность, выбрался из сельвы живым. Как же тогда могли сделать это они, цыганского вида юноша и девушка-тектон, самая невероятная пара во всей Африке, во всем мире? В зарослях тропического леса Маркус и Амгам были бы заметнее, чем два таракана на снегу.

Ее соплеменники убили бы его, а в мире людей жертвами стали бы они оба. И Маркус решил, что им больше нечего обсуждать. Они сели рядом, прижавшись друг к другу. Амгам, понурив голову, рассматривала земляной пол шахты, пыльный и грязный. Никогда еще Маркус не видел такой грусти. Он почувствовал себя виноватым: Амгам ради него была готова на полное самоотречение. И ему почему-то это было приятно.

– Милая моя, я же еще не умер, – сказал Гарвей и погладил ее по щеке. – Мало ли что еще может случиться.

Они обнялись. Маркус пристроил свою голову на ее груди, как на подушке, и, сраженный усталостью, заснул, но проспал недолго. Он открыл глаза, когда еще не рассвело. Ее уже не было. Ночью, в какой-то момент, она, наверное, вытащила лестницу наверх, чтобы ее посещение шахты осталось незамеченным, и вернулась в палатку.

До восхода солнца оставался еще целый час. Как же использовал это время Маркус Гарвей? Быть может, он вспоминал все этапы своего краткого жизненного пути? Или наводил порядок в своей душе? Ничуть не бывало. Маркус провел это время, испытывая страшные муки ревности. Приход Амгам навел его на разные мысли, но все они были дурными. Наручники, которые использовал Уильям, не представляли для нее никакого препятствия, она это доказала со всей очевидностью. Тогда почему она допускала, чтобы Уильям насиловал ее каждую ночь? Какие чувства испытывал по отношению к ней младший Кравер? А Амгам к нему?

Нашествие тектонов могло начаться в любую минуту, а он предавался ревности. Помню, что, записывая его рассказ, я непрестанно думал: «Как невероятно нелеп может быть человек!»

Взошло солнце. Подвешенная на веревке корзина спустилась в шахту. Наверху установили лебедку, но на таком расстоянии от отверстия «муравейника», что нельзя было увидеть, кто ею управляет. Корзина закачалась на конце веревки, а потом остановилась, словно говоря: ну, чего ты ждешь, наполняй меня. Маркус подчинился. Корзина взлетела вверх, а потом вернулась к нему пустой.

– Уильям! – закричал Маркус. – Ты не можешь держать меня здесь. Тектоны могут появиться в любую минуту. Ждать их осталось недолго!

В ответ только дернулась веревка, и корзина закачалась, как нетерпеливая марионетка, но на сей раз Маркус не подчинился приказу.

Туннель. Маркус стал заполнять его камнями. Булыжник за булыжником. Однако ему удавалось создать лишь тоненькую каменную перегородку. Так приговоренный к смерти, желая отдалить наступление утра казни, пытается заткнуть окно камеры полотенцами. Маркус поднял глаза.

– Уильям! Ты хочешь, чтобы меня убили, пока я тут работаю трубочистом у дьявола? Почему, Уильям? За что? Что я тебе сделал?

– Никто не хочет тебе зла, Маркус.

Голос принадлежал Ричарду, а не Уильяму.

– Ричард! А где Уильям?

– Наполняй корзину.

Младший Кравер, несомненно, был с Амгам и хорошо продумал план жестокой мести: тектоны придут и убьют Маркуса, а он в это время будет трахать свою пленницу. У Уильяма и в самом деле была совершенно особая натура. В отличие от других отвергнутых влюбленных он ревновал не потому, что Амгам не любила его, а потому, что сам не мог испытывать к ней никаких чувств.

– Ты ведь не такой, как Уильям, – подольстился к старшему Краверу Маркус. – Спусти мне лестницу, Ричард!

– Только если случится что-то неладное. Это приказ Уильяма. А пока работай, – ответил Ричард, которого Гарвей по-прежнему не мог видеть.

– Что значит «неладное»? – спросил Маркус с отчаянием в голосе. – Подземный народ вот-вот захватит Конго и весь мир! А ты не спустишь лестницу, пока не случиться неладное? Ты совсем спятил, Ричард Кравер?

Тот не отвечал, и Гарвей не знал, как истолковать это молчание. Может быть, оно было продиктовано безразличием зрителя, падкого до щекочущих нервы зрелищ. А что, если эта тишина скрывала чувство вины? Голова Маркуса работала очень быстро. Он догадался, что Уильям никогда бы не приказал Ричарду убить его. Их отношения строились на другой основе. Скорее всего, Уильям ограничился тем, что сделал несколько нейтральных распоряжений, которые неизбежно приведут к смерти Гарвея. В противном случае, почему он запретил спасать утопающего, пока его голова не исчезнет под водой? Совершенно очевидно, что «неладным» могло быть только появление тектонов. А когда они выйдут из туннеля и окажутся внутри тыквообразной шахты, Ричард ни за что не спустит вниз лестницу.

«Думай, думай, – сказал себе Маркус. – Нет отчаянных положений, есть только отчаявшиеся люди». Ему следовало воспользоваться тем, что Уильяма не было поблизости и Ричард не испытывал его влияния так сильно, как в его присутствии. Гарвей придумывал доводы, которые могли бы оправдать его неповиновение.

– Хочу тебе напомнить, что три минус один будет два, – заметил Маркус. – Если меня убьют, вас будет только двое. Как вы сможете защищаться от тектонов? Спусти мне лестницу!

Никакого ответа.

– По крайней мере, загляни вниз. Тебе велели спустить лестницу, если случится что-то неладное. Хорошо, я согласен. Но откуда ты можешь знать, что здесь происходит, если не смотришь сюда? Ричард?… Ричард!.. Ричард!..

Все было напрасно, несмотря на то что старший Кравер сомневался. Если бы он был уверен в своей правоте, то потребовал бы от Маркуса наполнить корзину. А Ричард этого не делал.

Понимая всю бесполезность своей затеи, Маркус все же продолжал заполнять отверстие камнями. Через некоторое время первые метры туннеля были завалены булыжниками. Гарвей заткнул камешком последнюю дырочку, как мастер, заканчивающий свое произведение, потом снова сел на пол прямо под самым отверстием и прислонился спиной к стене.

Маркус подумал об Амгам и о том, что выделывал с ней Уильям. Этому человеку мало просто насиловать ее. В воображении Гарвея возникали страшные картины. Все извращения Конго помещались там, внутри самой обычной брезентовой палатки. В груди Маркуса свила гнездо холодная печаль. Он еще не умер, но уже тосковал о жизни.

Ай! Что-то стукнуло его по голове и отскочило на землю. Гарвей присмотрелся и увидел тот самый камешек, который он положил в туннель последним.

Маркус вскочил на ноги.

– Они уже идут, Ричард! – закричал он. – Посмотри сюда, ты сам увидишь. Черт тебя подери, Ричард Кравер! Загляни сюда! – настаивал он, не получая никакого ответа. – Об одном прошу – посмотри!

Стены туннеля сотрясались, и камни, уложенные Гарвеем, пришли в движение. Что-то давило на заграждение изнутри, все сильнее и сильнее.

– Ричард, посмотри!

Камни теперь уже сыпались, словно из земли струился поток. Маркусу показалось, что стена с минуты на минуту взорвется.

– Ричард!!!

Наверху показалось жирное тело старшего Кравера. Как раз вовремя, так как среди камней показалось некое подобие черного копья. Нет, на копье это орудие было непохоже, оно скорее напоминало огромный бур. Ричарда это зрелище парализовало. Он словно впал в состояние гипноза и был не в силах отвести взгляд от чудовищного инструмента, разрушавшего хрупкое заграждение из камней.

– Чего ты ждешь? Спускай скорее эту чертову лестницу! Ричард!!!

Последний окрик вывел старшего Кравера из оцепенения. Он посмотрел на Маркуса, словно видел его впервые.

Действия, продиктованные отчаянием, не всегда бывают бесполезными: каменное заграждение спасло жизнь Маркусу Гарвею, потому что, пока тектоны пробивали ее, Ричард смог на минуту задуматься. Уильям был не в состоянии предвидеть этой роковой для него лишней минуты. Старший Кравер мысленно повторил инструкции брата. В глубине шахты умолял о помощи человек, на которого надвигались страшные буры с черными остриями. Следовательно, ничто не мешало ему спустить лестницу. И Ричард спустил ее.

Маркус бросился к ступенькам. В этот момент из отверстия показалась голова первого тектона. Ее полностью скрывал шлем, в котором были только три небольшие дырочки – две для глаз и одна для рта. Пришелец пользовался шлемом как тараном, раздвигая последние камни, которые лежали у него на пути. Вслед за головой появилось туловище в белой кольчуге, припорошенной красной пылью. Его руки сжимали бур. Это был скорее инструмент для пробивания стен, чем оружие, но у Маркуса не возникло ни малейшего сомнения в том, что тектон попытается его убить, вонзив бур в спину, когда он будет подниматься по лестнице. Гарвей нагнулся, схватил горсть красной земли, бросил ее во врага, стараясь попасть в отверстия шлема, и взлетел наверх, как бесхвостая ящерица.

Когда тектоны бросились за ним вдогонку, Маркус был уже на склоне «муравейника».

– Лестница!

Ричард и Маркус едва успели ее убрать. Пока они поднимали ее, им было видно, как зал, похожий на выдолбленную тыкву, с невероятной скоростью заполняется белыми телами. Меньше чем за минуту из дыры вылезла, наверное, целая сотня тектонов.

– К частоколу! – закричал Ричард.

Они утащили лестницу с собой, выбежали из крепости через подъемную дверь и закрыли ее за собой. В это время из палатки вышел Уильям.

Он даже не успел одеться, на нем были только черные сапоги и белые брюки. Вероятно, он удивился, увидев Маркуса в живых. По словам Гарвея, они не стали ничего выяснять, потому что им было дорого время: до сражения оставались считанные минуты. Но я думаю, что иногда в словах нет никакой необходимости: молниеносно обменяться репликами можно и с помощью взглядов. Глаза Маркуса, вероятно, сказали Уильяму: «Я знаю, что ты хотел убить меня». Уильям, должно быть, ответил: «Честно признаться, мне совершенно безразлично, жив ты или мертв». Взгляд Ричарда кричал только об одном: «Я боюсь!»

– Ричард, иди к бойнице на отметке «двенадцать», – приказал Уильям. – И не стреляй, пока я не начну.

Ричард послушно обошел частокол, двигаясь к северной его стороне. Когда Маркус и Уильям остались одни, младший Кравер бросил ему ружье одной рукой – оно перелетело через разделявшее их пространство, описав в воздухе параболу. Маркус, стараясь поймать его на лету, сделал такое неловкое движение, что едва не упал. Уильям спросил:

– Ты умеешь с ним обращаться?

– Нет.

– Ты парень неглупый, научишься.

Они заняли свои места по обе стороны от двери: на отметках «семь» и «пять». Их ружья выглядывали через длинные щели горизонтальных бойниц прямоугольной формы. Таким образом, каждое из ружей перекрывало все внутреннее пространство. По другую сторону частокола, на отметке двенадцать, виднелось ружье Ричарда. Его дуло беспрерывно двигалось в бойнице в поисках мишени, однако таковой пока не было: возле «муравейника» царило непонятное спокойствие.

– Чего они ждут? – спросил себя Уильям. – Почему не вылезают?

Время, казалось, остановилось. Жара стояла нестерпимая. Маркус отложил свое ружье в сторону. От духоты голова у него шла кругом, и он прислонился лбом к бревнам частокола. Перед глазами поплыли желтые круги. Струйки пота стекали по его щекам, встречались на подбородке и сбегали оттуда на землю небольшим вертикальным ручейком. Гарвей заметил, что комары скользили по его телу вниз, потому что пот был слишком вязким для их тоненьких ножек. Стена частокола окружала «муравейник», а сельва – прогалину. Тысячи шумов и звуков, производимых животными, поднимались к небу, как пар из кастрюли. Иногда слышался скрежет, словно тормозил поезд, или скрип, похожий на жалобы старой качалки, которой приходится выдерживать слишком тяжелый груз. Но один звук присутствовал постоянно – непрерывное зудение насекомых, безумных в своем отчаянии: словно скрежет тысяч крошечных челюстей, трущихся друг о друга.

Что-то привлекло внимание Маркуса. Он взглянул на небо, словно хотел узнать, не пойдет ли дождь, и сказал Уильяму:

– Уже идут. Слушай.

Тишина упала на прогалину подобно метеориту. С того далекого дня, когда экспедиция вышла из Леопольдвиля, звуки сельвы сопровождали их постоянно – днем и ночью, ночью и днем. Они были то резкими, то пронзительными, то безумными, то нежными. Звуки раздражали, как сверло зубного врача, и усыпляли, как мерное течение реки. Их издавали птицы, обезьяны и какие-то неведомые звери. Этот гомон не прекращался никогда, и они перестали его слышать. А сейчас неожиданно наступила тишина.

– Вы видите? – донесся с другой стороны частокола визг Ричарда. – Вам видно то, что вижу я? О господи!

Три крюка вцепились в землю у отверстия «муравейника».

– Заткнись! – приказал Уильям. – И не стреляй!

Им были видны лохматые веревки, привязанные к крюкам. Они были натянуты, потому что удерживали тяжелый груз: тектоны поднимались наверх. В этом не было ни малейшего сомнения. До них доносились голоса команд, они напоминали крики кормчего, который задает ритм гребцам. Над каждым крюком возник шлем, тот самый, закрывавший все лицо, в котором были только три небольшие дырочки – две для глаз и одна для рта. Головы замерли у края «муравейника». Скорее всего, они не ожидали увидеть примитивное защитное сооружение, преграждавшее им путь. После некоторого размышления, которое заняло несколько долгих минут, они решительно выбрались на поверхность земли: встав в полный рост, тектоны замерли. За их спинами появлялись новые и новые солдаты. На всех были одинаковые шлемы и доспехи, складки длинных туник доходили им до щиколоток. Тектоны строем окружили отверстие шахты. Соблюдая строжайшую дисциплину, они вставали плечом к плечу, словно каждый из них готовился сразиться в одиночку против бревен, которые оказались перед его глазами. Ряды пополнялись, построение казалось ожившей скульптурной группой. Неожиданно раздался гортанный крик, и тектоны сделали шаг вперед, расширяя круг. Этого-то и ждал Уильям. Он закричал:

– Пли!

Промазать было невозможно. Пули из огромного ружья Ричарда пробивали страшные воронки в каменных доспехах, винтовка Уильяма палила с частотой пулемета. В узком пространстве под перекрестным огнем тектоны могли только попытаться влезть на стену прежде, чем их убьют. Тщетно. Они падали, сраженные пулями, не успев преодолеть частокол. Из «муравейника» поднимались все новые и новые солдаты, шахта словно изрыгала их. Дисциплина противника вызывала восхищение: наступавшие не обращали ни малейшего внимания на пули, которые сражали их товарищей. Внутри крепости образовались груды мертвых тел. И тогда послышался длинный вой, похожий на звук рожка. Это был сигнал к отступлению: оставшиеся в живых тектоны вернулись внутрь шахты. Они отказались от штурма. По крайней мере, на некоторое время.

– Они отходят! – объявил Уильям. – Прекратить огонь!

Но Ричард, вероятно, его не слышал. Вокруг «муравейника» валялись горы трупов. Старший Кравер продолжал стрелять в эти мертвые тела.

– Хватит, Ричард! – закричал Уильям. – Не стреляй больше, надо беречь патроны!

Но страх оглушил Ричарда, и он продолжал стрелять. Маркус через бойницу стал рассматривать трупы и удивился тому, что тела все еще продолжали двигаться. Ричард не мог уразуметь, что причиной этого движения были его пули, предназначенные для охоты на слонов. Каждый раз, когда такая пуля поражала одно из тел, сотрясалась вся гора. Головы, руки и ноги двигались, словно живые, обрызгивая кровью внутреннюю сторону частокола.

Уильям и Маркус обошли крепость и приблизились к позиции Ричарда. Младший Кравер схватил брата за плечи и встряхнул его. Ричард подпрыгнул, думая, что на него напали с тыла. С душераздирающим криком он взмахнул своим ружьем, как саблей, и, охваченный безумием, стал на них наступать.

– Ричард! – закричал Уильям. – Ты что делаешь?

Тому понадобилось еще несколько секунд, чтобы узнать их. Затем он тяжело опустился на землю и прислонился к частоколу, разинув рот. Маркусу никогда не доводилось видеть такого потного человека. Лицо его блестело, словно намазанное маслом, слипшиеся пряди свисали на лоб, рубашка цвета хаки промокла насквозь. Пота Ричарда хватило бы, чтобы наполнить небольшой бассейн на троих.

Уильям и Маркус тоже присели.

– Убивать тектонов – утомительное занятие, – произнес Уильям.

Раздался первый смешок. Уильям и Ричард оживились. Они чувствовали себя счастливыми, потому что им удалось отбить атаку тектонов. Но Маркус, сам того не желая, испортил им праздник. Он спросил:

– А что дальше?

На этом месте повествования произошел небольшой инцидент. Мне хочется рассказать о нем. Я просил Маркуса излагать о событиях последовательно и спокойно, а он лишь выражал свои эмоции. Не думаю, что в этом был какой-то злой умысел. Скорее всего, в его душе неосознанно возник протест. Мне приходилось то и дело просить его не отвлекаться и не спешить, иначе невозможно было работать. Но Гарвей не слушал меня: чувства захлестывали его, и он не мог выполнить мою просьбу. Ненависть к братьям, особенно к Уильяму, одолевала его. Он потрясал своими цепями и был готов в любой момент впасть в истерику. Но вдруг весь этот словесный поток иссяк.

Сержант Длинная Спина встал за спиной Маркуса и положил свою холодную дубинку ему на плечо так, чтобы она касалась шеи. Просто положил и все. Но Маркус смолк и задрожал, немедленно прекратив ругань.

– Гарвей, – приказал Длинная Спина, – отвечай на вопросы, которые тебе задают.

Мне не нравилось подобное вмешательство. Длинная Спина делал меня соучастником своей дубинки. С одной стороны, мне нужно было получить от Маркуса некоторые сведения, а с другой, я не мог влиять на сержанта. Я сказал:

– Маркус, ты еще ничего не говорил об оружии тектонов.

– О каком оружии? – спросил Гарвей, сглатывая слюну и поглядывая краешком глаза на Длинную Спину.

– Ты еще ни разу не упомянул о вооружении тектонов, – сказал я, просматривая свои записи. – Ты говорил лишь о шлемах и доспехах, которые защищали все их тело. Но я не могу описать, как тектоны штурмовали частокол, не рассказав об их оружии.

Дубинка Длинной Спины дотронулась до подбородка Маркуса. Заключенный переводил взгляд своих широко открытых глаз с нее на меня.

– Тектоны использовали только дубинки, – ответил он.

Совершенно неожиданно Длинная Спина улыбнулся. Точнее, поднялись уголки его рта, словно кто-то подкрутил соответствующий винтик отверткой. Но, когда речь шла о таком человеке, как Длинная Спина, подобную гримасу можно было считать почти хохотом. Я думаю, что в глубине души этот человек уважал достойного противника. Он вернулся к своему стулу и сел, положив дубинку на колени. Сверху ее покрывал слой каучука. Я спросил себя, не в Конго ли был добыт этот материал.

– Как вы не можете понять, – сказал Маркус, который теперь почувствовал себя спокойнее, – у тектонов не было ни ружей, ни пистолетов, никакого другого оружия.

Он сделал длиннющую паузу, а потом прошептал:

– Оружием были они сами.