Глава I Сеанс ясновидения

В конце Остоженки, выходящей к храму Христа Спасителя, на крыше углового дома вывеска: «Общество спи-ритуалистов-догматиков». Во дворе этого дома помещается редакция журнала и газеты упомянутого общества, и там же по субботам назначаются общие собрания с чтением отчета о спиритических сеансах за истекшую неделю и устраиваются, так сказать, показательные сеансы из области спиритизма и оккультизма. Сегодня предстоит особо интересный вечер: г. Прайс, имя которого приобретает все большую и большую известность среди оккультистов Москвы, обещал дать сеанс ясновидения.

Помещение издательства по этому случаю переполнено до отказу. Стоят в кабинете редактора, в коридоре, завидуя счастливцам, успевшим занять сидячие места в большой приемной комнате.

Среди солидных дам и мужчин мелькают молодые лица студентов и курсисток; между последними пробравшиеся, пользуясь сутолокой, при помощи лицеистов две юные гимназистки, Они забились в уголок и волнуются, опасаясь проверки входных билетов, которых, конечно, не имеют.

— А вдруг будет проверка! Какой стыд! Что тогда делать? — шепчут тревожно, беспомощно поглядывая на своих провожатых, которые стараются ободрить их и взглядами, и пожиманием плеч, и уверениями, что здесь этого никогда не бывает.

Лиза Карташова и Ляля Босс им верят, но все же для большей безопасности прячутся за спины впереди стоящих от взглядов председателя общества Владимира Ивановича Быковского; им все кажется, что он смотрит исключительно в их сторону.

— Вот несносный, — шепчет Лиза, — ну чего не читает свой отчет? Так хочется отбыть эту скучищу и увидать душку Прайса!

— Тише ты, — слегка подтолкнула ее Ляля, — отчет тоже интересен, у них, говорят, на сеансах являются покойники!

— Я вижу, вы набрались большой храбрости, разговорились и не видите, что Быковский поглядывает в нашу сторону. Вот заметит двух таких неоперившихся птенчиков и попросит удалиться, — поддразнил их брат Ляли.

— Подумаешь, какая сам большая птица! Хоть бы здесь поудержался от глупых замечаний, — гневно сверкнули на него глазки сестры.

— Ш-ш-ш! — оглянулся седой господин.

Минута молчания. Быковский протирает очки, а секретарь общества Елена Михайловна Кирикова шелестит бумагой, подбирая листы отчета.

— Ох, Боже мой, как сердце бьется, — возбужденно шепчет Лиза Карташова. — Скорее бы увидеть Прайса. Прайс! Как много в этом имени волнующей и прелестной жути тайны!

— Волнующей и прелестной жути тайны… Недурно сказано даже для женщины! Что за «душка» ваш учитель словесности; молод, красив и не требует знаний! Чего же еще нам хотеть, — шутливо напел им в души студент Босс.

— Уйди от нас, глупый Витька, — пришла на выручку своей покрасневшей подруге Ляля. — Сам вчерашний гимназист! Знаем мы, как писались ваши сочинения!

— Как же они писались, умная Лялька? Не забывай, что я уже студент-филолог, а ты…

Неизвестно, до чего дошла бы их стычка, если бы в этот момент, чуть постучав о стол карандашом, не встал Быковский:

— Милостивые государыни и милостивые государи, сегодняшнее наше очередное собрание как по составу собравшихся здесь лиц, так равно и по программе предположенных опытов, носит исключительный характер. Участие в сегодняшнем сеансе известного медиума г. Прайса возбудило, очевидно, всеобщий интерес и привлекло много посетителей, которые, не принадлежа к составу общества и не будучи в курсе его деятельности, едва ли могут обычным еженедельным докладом интересоваться; ввиду этого я позволю себе отложить его чтение и дать лишь некоторые пояснения по поводу предстоящих опытов, которые заинтересовали собравшихся здесь, а именно — опытов ясновидения. Сам термин «ясновидение» обычно у непосвященных вызывает самые разнообразные представления о предмете; многие считают ясновидение шарлатанством.

В самом деле: целый ряд лиц, именующих себя ясновидящими, эксплуатируют доверчивых людей, и играя на естественном любопытстве узнать чужое прошлое или увидеть свое будущее, в конце концов обманывают их.

В действительности ясновидение является одной из медиумических способностей человека. Способность ясновидения, как и всякая другая, развиваясь в благоприятных условиях, получая соответственное воспитание, может в своих проявлениях достигать результатов, кажущихся сверхъестественными. Эти-то проявления способности ясновидения нам предстоит сейчас с вами наблюдать, и я обращаюсь к вам с просьбой относиться совершенно объективно ко всем явлениям, памятуя, что нет вообще ничего сверхъестественного и все те опыты, которые мы будем здесь производить, относятся к области психики, еще сравнительно мало исследованной. Присутствующий здесь г. Прайс обладает разнообразными и сильно развитыми медиумиче-кими способностями и для большего успеха сеанса каждый из нас, не теряя способности объективного наблюдения и критического рассмотрения происходящих явлений, должен подчиниться всем, облегчающим производство опытов, требованиям по указанию г. Прайса.

Быковский окончил. Комнату начали приготовлять к сеансу. Стулья сдвинуты к стенам, на середину поставлен стол с большим черным полированным шаром. Электричество погашено, за исключением одной лампы под красным колпаком. Строго смотрят глаза святого Серафима Саровского, громадная икона которого висит в углу. Трещит фитиль в горящей перед ней лампаде, чуть слышно перешептывается публика, скрипит паркет… По углам расползаются тени…

Бесшумно открылась входная дверь из коридора и вошел высокий, худой, одетый во все черное Прайс. Попавшая каким-то образом в первый ряд Лиза Карташова вся похолодела и замерла, прямо в лицо ей сверкнули зеленые зрачки. На кроваво-красных губах Прайса мелькнула плотоядная улыбка и тотчас исчезла. Глаза чуть прищурились, и холодный взгляд скользит по лицам.

— Вы желаете увидеть при моей помощи вашу умершую мать, — остановил он внимание на молодой болезненной даме. Та смутилась.

— Я, действительно, об этом думала!

— Прошу вас подойти к столу и громко рассказывать все, что вы увидите в шаре!

Едва взглянув на шар, дама заволновалась.

— Я вижу комнату нашего деревенского дома… У углового раскрытого окна сидит женщина. Ветер чуть шевелит края занавески и ее седые волосы. Фигура и лиловое платье похожи на… Она оглядывается… Мой Боже!.. Это мама!

Прайс взмахнул руками.

— Что вы видите теперь?

— Ничего! Шар померк, он даже не блестит своей полировкой… Я… я бесконечно благодарна вам, г. Прайс!

С легким поклоном и слабой улыбкой на еще больше побледневшем лице молодая дама возвратилась на свое место.

— Прошу, — коротко пригласил Прайс.

Мягко звякнули шпоры и на середину комнаты вышел ротмистр Сумского драгунского полка Полянский.

— Вы хотите знать ваше ближайшее будущее? — спросил внимательно смотревший ему в глаза Прайс.

— О, конечно, мало интересного заглядывать в могилы!

Веселым огоньком вспыхнули темные глаза бравого кавалериста.

— Сосредоточьтесь на одной мысли, а всех вас, господа, — обратился Прайс к публике, — прошу думать только о будущем г. ротмистра и сильно желать, чтобы он его увидел. Я постараюсь устроить из шара экран, на котором промелькнут видимые для всех картины… Спокойствие!..

Прайс поднял над шаром руки и замер в этом положении.

Летят минуты. В красном полумраке комнаты мигает желтый свет лампады, придавая жизнь строгому лику на иконе. Чудится Лизе Карташовой, что шевелятся губы старца, и смотрят на нее его глаза не то укоризненно, не то предупреждая о чем-то грозном. В ней шевельнулось безумное безумное желание уйти, убежать, и тут же ложный стыд, что заподозрят детскую трусость, удержал ее на месте, и с легким вздохом она отвела глаза от иконы.

Затрещало масло в лампаде, язычок пламени ярко вспыхнул, вытягиваясь вверх, и потух… В красной мгле зашевелились тени. В стенах тут и там точно посыпалась штукатурка… Шар заколебался. Казалось, не выдержат больше натянутые нервы зрителей этой гнетущей красной полумглы, как вдруг точно посветлело в комнате и над столом забелел экран. На нем мелькают города, деревни, села, тянется бес-коничная дорога, на ней обозы, солдаты, пушки, повозки Красного Креста и вновь солдаты без конца. Вот лес… В нем копошатся люди, над ними вспыхивают белые дымки, разрывы, взметнувшиеся в воздухе клочки деревьев, людских тел, земли. Снова лес… над ним белые домики без счета и конца. Там, очевидно, скрыта батарея. Вдруг на опушке появилась конница. Какое безумие! мчится, растянувшись лентой, прямо на огонь. На правом фланге, пригнувшись к лошади, почти сливаясь с ней, — Полянский.

Что с ним? У поднявшейся на дыбы лошади вывалились внутренности, а сам всадник повис в стременах, весь залитый кровью…

Исчез экран. Померк, не блестит черный шар. Стараясь сохранить на побледневшем лице беззаботную улыбку, офицер в шутливых фразах благодарит Прайса за доставленное удовольствие заглянуть в будущее и отходит, уступая место подошедшему молодому человеку, одетому с провинциальной претензией на моду: на нем темно-коричневый костюм с иголочки, в пестром галстухе булавка с бирюзой, длинные, слегка завитые волосы. Это — Чайкин, учитель истории из Серпухова, уже не в первый раз посещающий субботние сеансы.

— Вас тоже интересует ваше будущее?

— Не главным образом. Чтобы проверить картину будущего, нужно его еще дождаться и пережить, а я, как неверующий Фома, хотел бы сейчас вложить персты в раны и просить вас показать мне что-нибудь из тех моментов моего прошлого, о которых я сейчас буду думать! — Голубоватосерые со стальным блеском глаза Чайкина скрестились с зелеными зрачками Прайса. Встретились, казалось, равные силы.

Прайс первым отвел глаза, предложил Чайкину занять место между собой и шаром и положил руки на его плечи. Медленно тянется время, убаюкивает красный свет. Все невольно возвращаются к своим обыденным мыслям. Кто-то вздохнул, другой пошевелился; скрипнул чей-то стул. Чайкин саркастически улыбнулся, ему ответили сдержанным легким смешком. Раздалось предостерегающее шиканье немного выступившего вперед Быковского, и все снова застыли в ожидании новых чудес. Чайкин спокойно стоял, скрестивши руки. На лбу Прайса выступили капли пота и напряглись жилы. Неожиданно раздался его скрипучий, но на этот раз сдавленный, глухой и как бы отдаленный голос:

— Для чего вы между собой и мною воздвигаете стену сопротивления? Чего боитесь?

— Я не боюсь и не сопротивляюсь, только на меня не действует ваше внушение. Я ровно ничего не вижу!

В публике сдержанный, едва слышный смех молодежи. Быковский вновь поднимает руку: на молодежь оглядываются, та затихает. Бледное лицо Прайса становится серым. Снова бегут минуты. Шар побелел. Заколебавшийся над ним белый пар разрастается, плотнеет, сливается с шаром, образуя белую завесу, за которой со стороны Чайкина начинают пробегать тени. Они неясны. Опять где-то далеко скрипит, обрывается голос Прайса.

— О чем вы думаете? Кто вы? Какая у вас профессия? Вы близки к мертвым. Вокруг вас брызжет кровь. О, да от вас и пахнет ею!..

Ноздри Прайса странно затрепетали.

— Разве вы не видите трупа с перерезанным горлом, а вог размозженная голова, а там кровь, опять кровь, о-о-о!

У Чайкина широко раскрылись глаза. Видимая для всех на фоне молочного пара, закачалась кровать, на ней прелестная девочка с совершенно почти отделенной головой…

— Милочка Ромова, — раздался истерический женский крик.

На месте кровати появилась обитая материей половина странного ящика, и в нем мужчина с низко повисшей на грудь головой, — над ящиком мелькнуло желтое, косоглазое, ехидно улыбающееся лицо. Белая пелена заколебалась, разорвалась в клочки и расплылась в воздухе.

Прайс, вытирая пот на лбу, бесшумно скрылся за дверью, из которой появился.

Чайкин, избегая расспросов, поспешил уйти. Быковский дал белый свет и громко объявил:

— Вследствие крайнего утомления г-на Прайса, сеанс прекращается; о программе следующего своевременно будет объявлено в нашей газете.

Публика начала неохотно и медленно расходиться, и только в раздевальной начались разговоры.

* * *

Лиза отказалась от всяких провожатых, так как жила в соседнем Лесном переулке. Попрощавшись с ней, молодежь шумной толпой кинулась к подходящему трамваю. Кто-то на бегу бросил ей пожелание увидеть во сне Прайса.

Последнее почему-то не понравилось Лизе, и она ускорила шаги. Бояться нет причины. Тихий переулок знаком с детских лет; дом их стоит посредине. Мать по обыкновению ожидает ее, раскладывая пасьянс под песнь самовара, а на столе оставленный для нее ужин. Почувствовав одновременно голод и благодарность к матери, она ускорила шаги; в душе дает слово не обманывать больше мать и чистосердечно признаться, что была не у подруги, а на сеансе ясновидения. Мама сделает строгие глаза, но любящая улыбка в уголках губ даст ей возможность поцелуями закрыть маме рот.

Раз-два, раз-два, — отчетливо постукивают каблучки Лизы по асфальту. Внезапный порыв пронизывающего до костей ветра чуть не сорвал с нее шляпку.

— Что это? Наступает май и вдруг холодный ветер! И почему ни признаков пыли? Тут у нас ее всегда так много… Как холодно и страшно… Да, да, откуда-то положительно ползет страх. Боясь обернуться, Лиза ускорила шаг. Теперь она уже бежит, но страх не отстает, он за плечами…

— Мама, — по-детски кричит Лиза, но кто-то большой и холодный скользит рядом с ней.

Какой ужас! Прямо в глаза глядят зеленые зрачки Прайса. Ледяная рука хватает за горло. Лизе страшно и душно…

Она погибает…

— По мо-ги-те!..

* * *

Раннее утро.

Калитка в воротах больших меблированных комнат «Бояр» тихо скрипнула. Показался заспанный дворник с метлой. Почесался, сплюнул, зевнул.

— В экую рань подымайся! Иди, убирай. И на кой черт тут, прости Господи, подметать. Живой души часто не увидишь! Да никак это я раньше всех поднялся? — чуть рта не разорвал Аким в сладкой зевоте и взглянул вдоль переулка.

— Вот тебе и раз, — хлопнул он себя по бокам, — вот тебе и нечего убирать.

За два-три дома от меблированных комнат поперек тротуара лежала женщина.

— Прямо напротив Чуприковского дома развалилась какая то стерва, а Степан, видать, спит-посыпает. Ну, стойка, приятель, я тебя обужу по-своему, с сюрпризцем поздравлю. На чаек, дескать, с вашей милости, — и Аким с веселым злорадством зашагал к Чуприковскому дому и вдруг остановился, как вкопанный. Почти против самых ворот поперек тротуара, свесив головку на дорогу, лежала юная девушка. Маленькая шляпа еле держится на золотистых кудрях, руки вытянуты вдоль стройного тела, в широко раскрытых глазах застыл ужас. Губы полураскрыты, точно готовились закричать, а из ранки на шее стекла и расплылась под головой кровь…

— Да ведь это же барышня из ихнего дома, — пришел в себя Аким и забарабанил в ворота.

— Сте-паан!!..

Загрузка...