Паприка (Papurika)

4

На первый взгляд и прической, и одеждой Паприка напоминала скорее взбалмошную девчонку, но говорила она как взрослая женщина, а в глазах светился разум.

– Ничего, если я выпью еще?

– Да, пожалуйста,- ответила Паприка. Вдруг она изменилась в лице и озабоченно спросила, явно зная, о чем говорит: – Погодите, сколько вы уже выпили? Две? Нет? Эта будет вторая? Ну, тогда, пожалуй, можно.

Носэ понравилось, что требования не строгие, и он почувствовал себя вольнее.

– Хотя ладно. Если начинать лечение, лучше ведь не пить, да?

Паприка едва заметно ухмыльнулась и оценивающе посмотрела на Носэ:

– А вы, господин Носэ, джентльмен. Я тоже не буду. Хотя, если честно, не отказалась бы повторить.

– Тогда угощу в следующий раз.- Носэ понизил голос: – Кстати, Сима не говорил, где меня будут лечить.

Паприка окинула взглядом помещение. Все по-прежнему, ни одного посетителя, но атмосфера заведения все равно не располагала для беседы с психотерапевтом. Паприка допила и слегка кивнула:

– Пойдемте отсюда.

Когда они направились к выходу, опять зазвучала «Р. S. I Love You». Пока Носэ платил по счету, Паприка вышла.

– Господин Носэ, вам нездоровится? – обеспокоенно поинтересовался Дзиннай. Похоже, он слышал обрывки разговора и своим вопросом застал Носэ врасплох.

– С чего ты взял?

– Эта особа… Она не медсестра?

Когда Носэ вышел на улицу, Паприка уже садилась в такси. Весь центр пестрел красными огоньками*. Паприка назвала адрес, и машина тронулась на Акасаку. По обеим сторонам тянулись высотные здания с престижными апартаментами на верхних этажах. В такие квартиры, как правило, либо селилось руководство экономических монстров, либо вкладывали капитал толстосумы.

* В японском такси красная лампочка означает, что машина свободна.

– Просканируем ваш сон у меня дома. Аппаратура настроена,- сказала Паприка.

Носэ поразило, какое свежее у нее дыхание, а дышит она как зрелая женщина. «И все же сколько ей лет?» – подумал он, а вслух поинтересовался:

– Мое лечение затянется? – Этот вопрос беспокоил его больше всего.

– Страх – изначальное состояние человека. Некоторые корифеи науки считают, что лучше, если страх сохраняется. Если вы приручите его, будете с ним уживаться и – более того – научитесь его использовать, надобности в лечении не возникнет. В таком случае вся наука о страхе окажется ненужной.

– Я не могу лечиться долго.

– Понимаю. У вас положение в обществе, семейная жизнь опять-таки. Однако необходимо расслабиться. Не переживайте. Потому что вы непременно вылечитесь. Если только не упустите шанс. Просто ваш, как бы это сказать… провалился за подкладку кармана. Но у подкладки есть дно, и ситуация вряд ли ухудшится, до психоза дело не дойдет.

Носэ облегченно вздохнул: «Похоже, обойдется».

Такси остановилось перед многоэтажным жилым домом в квартале Синано. Здесь жил Торатаро Сима, здесь же обитало и руководство Института клинической психиатрии. НИИ владел несколькими этажами здания.

"Выходит, Паприка тоже из руководства института. Такая квартира частнику не по карману«,- подумал Носэ и двинулся за Паприкой через вестибюль к лифту, даже не пытаясь выяснить ее настоящее имя. Торатаро Сима велел не допытываться.

Но фамилию Паприки он узнал сразу: рядом с дверью в ее квартиру на шестнадцатом этаже висела металлическая табличка: «1604 = Тиба».

Судя по размерам, квартира могла быть директорской. Из роскошно меблированной гостиной в лоджию вела стеклянная дверь от пола до потолка, и оттуда открывался вид на ночной Синдзюку.

– Смотрю, ты важная персона?

Восхищение Носэ не удивило Паприку, и она оставила реплику без внимания, пригласив Носэ в дальнюю комнату, похожую на процедурный кабинет. Помимо кушетки для пациента в ней стояли ее кровать, гардероб и кое-какая мебель. Вдоль стены перед кушеткой выстроилась психотерапевтическая аппаратура, на двух или трех мониторах светились застывшие графики. Окон в комнате не было.

– Клаустрофобией не страдаете?

– Нет, чуточку акрофобией.

– Запомню. Сможете уснуть прямо сейчас?

– Я постоянно так устаю, что могу уснуть когда угодно. Но при симпатичной девушке – право, не знаю.

Таинственность происходящего слегка пугала Носэ. Понимая это, Паприка попыталась его успокоить:

– Расслабьтесь. Или не стоит вас успокаивать? Ладно. Как бы то ни было, постарайтесь уснуть.

Сняв пиджак, он протянул его Паприке. Та повесила пиджак на плечики и убрала в гардероб. За пиджаком последовали галстук и сорочка. Паприка управлялась с вещами, как профессиональная медсестра, и Носэ без стеснения снял брюки.

– А вы щеголь. У вас вся одежда дорогих марок,- улыбнулась Паприка, когда Носэ в теплом нижнем белье лег на кровать.- Вы всегда так спите?

– Не люблю пижаму. В ней как в свитере,- ответил он.- Всегда сплю в одних трусах.

– Хорошо, если не нравится пижама, можете раздеться до трусов.

– Нет-нет, я потерплю.

Носэ рассмеялся и запустил ноги под холодную белоснежную простыню. В комнате прохладно, подушка твердая, наволочка крахмальная.

Наблюдая, как в свете мониторов Паприка заканчивает какие-то приготовления, Носэ вдруг подумал, что такое бывало с ним и прежде. Послышалась музыка – вероятно, кабельное радио, какая-то сюита Рамо.

Паприка надела на голову Носэ нечто похожее на женскую шапочку для душа: прозрачная, снаружи отпечатана электросхема, похожая на план города, из затылка тянется кабель. Носэ представлял себе это устройство как жесткий шлем, а потому облегченно вздохнул:

– Это и есть та самая «горгона»?

– Всё-то вы знаете! Но теперь у нее кабели не торчат как попало, остался один. А вскоре отпадет необходимость и в шлеме.

– А это сенсоры?

– Представьте себе, что это интерфейс высокочувствительного сенсора излучаемых мозгом волн, который соединен с основным аппаратом. Если раньше для изучения волн коры головного мозга череп пронизывали электродами, теперь достаточно надеть «горгону».

– И как, уже запустили в производство?

– Что вы! Все это еще в процессе разработки. Видите, какой кавардак?

Кто же все это разрабатывает? Если не она сама, кто-то еще приходит в эту комнату, собирает и настраивает эти приборы. Раз установка пока не готова, выходит, ученые – те самые, из Института клинической психиатрии, кандидаты на Нобелевскую премию. Эти люди заявляются в частное жилье и собирают приборы. Пытаясь совладать с нахлынувшим страхом, Носэ съязвил:

– Вот как, передовая технология?

– Да,- убежденно ответила Паприка.

От такой твердости Носэ немного успокоился и откинулся головой на подушку:

– Ну, раз «горгона» – такая надежная штука, как-нибудь усну.

– Постарайтесь. Вы сегодня выпили, хорошо бы заснуть без гипноза и снотворного.- Паприка присела на стул рядом с Носэ и спросила: – Часто видите сны?

– Вижу много, но все какие-то странные.

– Полезно часто видеть сны. От них голова работает лучше. Интересные люди видят много интересных снов, а вот у никудышных людей сны тоже сплошь ни к черту. Интересно будет посмотреть, какие сны у вас…

– Еще я слышал – ты проникаешь в чужие сны?

– У нас первый сеанс, поэтому не сегодня. Мне нужно привыкнуть к вашим снам, а то появлюсь я – новый персонаж, и вам станет неуютно.

– Кажется, меня ждет приятное лечение.

– Вы так говорите, потому что у вас болезнь не запущенная. Некоторые просто ненавидят сыщика снов. Ну что ж… похоже, мне лучше выйти. Иначе не заснете.

– Пожалуй, но я поболтал бы еще.

Паприка годилась Носэ в дочери, но не ей, а ему в тот миг требовалась ласка. Девушка улыбнулась и встала:

– Нельзя. Нужно заснуть. К тому же я хочу есть. Схожу пока на кухню.

"И впрямь хороший врач",- подумал Носэ. От одного разговора с ней ему стало спокойно на душе. Казалось, что Паприка ему, чужому человеку, какая-то родная – так она держится, такое у нее лицо. Она поднимает настроение, с ней можно говорить о чем угодно. И манера держаться у нее – не то что у нынешних женщин. Не скажет ничего неприятного, молода и красива, а сила в ней при этом чувствуется прямо материнская. Мужчина склоняется перед ней, но очень безмятежно. Довольный Носэ глубоко вздохнул. Приступ здесь не начнется. Вряд ли.

Бывало, несколько раз в месяц он возвращался домой под утро, часа в четыре-пять. Жену это не задевало – она с головой ушла в воспитание сына. Носэ знал: вернись он хоть в семь утра, жена беспокоиться не станет. К тому же кому, как не ей, знать, что он ей не изменяет.

"Потому что болезнь не запущенная",- вспомнил Носэ слова Паприки. Возможно, для психотерапевта и не запущенная. Но для Носэ – важнее некуда: он не мог успокоиться лишь потому, что болезнь не мешает его жизни в обществе. Самое главное – вернуться в строй до того, как о заболевании прознают враги.

В прежние времена раздумья обо всех этих врагах – среди своих или чужих – не давали ему покоя. Но теперь, поднаторев в такой борьбе, он с радостью вырабатывал стратегии. Без нагрузки на мозг Носэ, наоборот, хотелось спать. Сознание трещало по швам, и из всех его щелей лезло бессознательное.