Парад планет

Охота на лис

Патрульная милицейская «Волга», ощупывая темноту фарами, ползла по аллее парка. Голые ветви кустарника… Тень, мелькнувшая в просторной луже… Скамейка, сцепившаяся в объятии парочка… А «Волга» все ползла и ползла, сворачивая на узкие дорожки, замедляя движение, застывала в неподвижности и снова ползла, пока не приблизилась вплотную к эпицентру ночной жизни, к звону гитары, к двум-трем нестройным хрипловатым голосам. И тогда сержант-водитель погасил фары, проехал немного в темноте, остановился. Голоса были теперь совсем рядом… Те, кому они принадлежали, через мгновение оторопело прикрыли лица ладонями, защищаясь от беспощадно хлынувшего на них света.

Человек с забинтованной головой, сидевший рядом с сержантом, подался вперед, к лобовому стеклу. Он долго вглядывался, храня молчание. Сержант не вытерпел:

— Ну? Смотришь или нет?

— Смотрю. Вон в куртке… Не разберу никак.

— Который? — спросил с заднего сиденья лейтенант.

— Говорю — в куртке. Вроде он.

— «Говорю»! Они все в куртках.

— Да тот, второй справа. Лохматый.

Лейтенант приоткрыл дверцу, высунулся:

— Второй справа, сюда!

Компания длинноволосых парней и девушек, похожих на парней, сидела не шелохнувшись, все еще в растерянности закрываясь ладонями от слепящего света. Лейтенант повторил команду, и тогда «второй справа» отделился от общей группы, неохотно направился к «Волге». Приблизившись, он вдруг сорвался с места, бросился бежать. Это было неожиданно, лейтенант застыл в изумлении, а его подчиненный стал запоздало поворачивать ключ зажигания. Лишь штатский пассажир «Волги», человек с забинтованной головой, оказался проворным: выскочил из машины, тут же настиг беглеца, дал ему сзади подсечку. Как подкошенный парень повалился в лужу.

— Теперь все сиденье перемажет, — сказал сержант, хладнокровно наблюдая за ходом событий.

Человек с забинтованной головой взял беглеца за руку, повел было, конвоируя, к машине, но вдруг остановился, отпустил. Молча залез в «Волгу», уселся на свое место рядом с сержантом.

— Обознался, — пробормотал он.

— Ну ты даешь! — засмеялся сержант.

— Вы вот что… вылезайте-ка из машины и извинитесь перед товарищем, — поразмыслив, твердо произнес лейтенант.

— Это вы мне, что ли? — удивился человек.

— Вам, вам. Вылезайте.

— Так чего извиняться, я не понял. Я ж обознался.

Парень в куртке тем временем, не дожидаясь извинений, скрылся из виду. Исчезли, растворились во тьме и обитатели скамейки. Сержант развернул «Волгу», быстро, уже не таясь, поехал по дорожке.

— Ему — стой, он бежит! — все бурчал недовольно человек на переднем сиденье. — Говорят, стой — значит, стой!

Они выбрались на центральную аллею и вскоре оказались у ворот парка, на освещенном пятачке. Здесь полукругом стояли пустующие скамейки, лишь одна была занята. Под неоновым фонарем сидел парень в шляпе в обнимку со своей спутницей. Он, казалось, и не заметил подкатившей к скамейке «Волги», даже позы не переменил — нога закинута на ногу, рука покоится на спине девушки.

— Знакомые все лица, — сказал лейтенант.

— Знакомые, — отозвался парень.

— Отдыхаешь, Беликов? — Парень не удостоил лейтенанта ответом. Тот сказал, помолчав: — Такой вопрос, Беликов. Может, ты видел. Тут двое не пробегали?

— Нет, не пробегали.

— Ты все же вспомни. Один высокий такой, в куртке, второй пониже, в плаще…

— И в шляпе. Шляпа как у тебя, — сказал человек с повязкой.

— Может, я пробегал? — ухмыльнулся парень.

— Может, и ты. Кто тебя знает.

— Да что вы, — вмешалась девушка, — мы бы сразу заметили, если кто подозрительный…

— Ну? Что молчишь, Беликов? Отвечай: видел или не видел?

— Не видел! Стой… — вдруг сам себя остановил парень. — в куртке, говорите? Длинный такой? И дружок-корешок с ним? Он так с виду помельче, в плаще?

— В плаще, точно, — оживился лейтенант.

— И шляпа на нем, — снова дополнил человек с повязкой.

— Ну. И шляпа, — кивнул парень.

Он опять надолго замолчал.

— Беликов! — не выдержал лейтенант.

— Что? А… Нет, не видел.

— Что ж ты голову морочишь! — возмутился лейтенант. — Битый час слова жует, а все без толку! Парень пожал плечами.

— Ты не улыбайся, Беликов, — сказал лейтенант.

— А кто улыбается?

— Знаешь такую поговорку или нет? Насчет смеха. Кто смеется последним?

— Первый раз слышу, — с серьезным видом сказал парень.

Сержант рванул «Волгу» с места. Проскочили ворота, помчались по улице. Миновали квартал, другой. И тут человек с повязкой сказал:

— Так. Быстренько разворачиваемся.

— Куда это?

— Говорю — разворачиваемся. Я его признал. Он это, он точно.

— Сейчас — признал, потом — обознался, — проворчал сержант, но все же притормозил, посмотрел выжидательно на лейтенанта.

Когда снова подъехали к скамейке, Беликов сидел в прежней позе, обнимая свою подругу.

— Ну, здравствуй, — сказал, вылезая из машины, человек с повязкой. Он вдруг решительно приблизился к парню, схватил за рукав, пытаясь поднять со скамейки. Завязалась борьба, подскочил сержант, оттащил человека с повязкой. Тот отбивался, бормотал: — Пусть хлястик покажет… Хлястик у него оборван!

— Хлястик?

— Говорю, хлястик оборван. Это я, когда падал, значит, схватился, потянул… Пусть встанет, посмотрим…

Беликов продолжал сидеть на скамейке, закинув ногу на ногу.

— Встаньте, Беликов, вам говорят, — произнес официальным тоном лейтенант.

Выражение растерянности все же на мгновение проступило на лице парня, но лишь на мгновение. Он снова стал спокоен, слишком спокоен, губы его тронула нагловатая ухмылка — в ней были и отчаяние и решимость. Он вдруг бодро поднялся со скамейки, извлек из кармана плаща оборванный конец хлястика, продемонстрировал.

— Так, — кивнул лейтенант.

— Ты это… ты не щерься, ты давай все доставай, — сказал человек с повязкой.

— Что доставать-то?

— Говорю — доставай из карманов. Сам знаешь что.

И, опередив Беликова, человек приблизился, быстрыми ловкими движениями стал ощупывать карманы плаща.

— Да не щекотись ты, — вяло отмахнулся парень. — Пусто ведь, чего шаришь… Чего надо?

— Вещественное доказательство. «Что». Смекнул — и подальше в кусты. А может, в пруд, на дно. Где железяка, гад?

— Какая железяка?

— Чем ты меня таким саданул, а? До сих пор ведь в глазах темно…

— Кулаком, — сказал Беликов.

— «Кулаком»! Да ты мне чуть котелок не расколол, соображаешь?

И тут все явственно услышали, как всхлипнула — раз и другой — подруга Беликова. Она сидела на скамейке, закрыв ладонями лицо.

Беликов обернулся, молча стоял, смотрел на нее. Потом спросил:

— По Ленина будем ехать?

— Обязательно, — сказал сержант.

— Так, может, до дому ее… все одно — по пути… Куда ей ночью-то, шпана ходит…

— А ты шпаны боишься, Беликов? — усмехнулся лейтенант.

Потом они мчались по безлюдным улицам. Беликов сидел сзади, обнимая свою подругу. Молчали. Наконец притормозили на перекрестке, девушка вышла.

— Спокойной ночи, гуляй, — сказал сержант. И повернулся к пострадавшему: — Ее там не было, точно?

— Не видел.

— Не было, не было, — сказал Беликов.

Миновали перекресток, свернули, помчались по переулку, снова свернули.

— Куда это мы? — забеспокоился Беликов.

— В отделение, «куда», — отвечал сержант.

— В отделение — прямо, а мы свернули.

— Знаешь такую улицу — Салютную? — спросил лейтенант. — Там паренек один, в шестом доме. Мы его с собой прихватим и — в отделение.

— А его за что?

— А он длинный, самый раз в баскетбол. И в куртке. Стрижак Костя. Дружок твой закадычный.

— Я его в глаза не видел, этого дружка.

— Ну так познакомишься, потерпи.

Они въехали в темный двор, остановились у подъезда. Лейтенант вылез из «Волги», сделал знак человеку с повязкой. Вдвоем они вошли в подъезд…

Лейтенант надавил на кнопку звонка. Они стояли у двери прислушиваясь. Наконец после долгой заминки донесся смутный шорох, шарканье. Щелкнул замок, выглянула женщина в халате, со сбитой прической, замерла, спросонья щурясь от света.

— Извините за вторжение… Константин дома?

— Сейчас подниму… Дома, где же ему быть. Случилось что?

— Он что, спит? — спросил лейтенант.

— Спит… — Лицо женщины стало испуганным. — Прямо с книжкой заснул… Но я его сейчас, подождите…

— Не надо. Пусть себе спит на здоровье, — сказал лейтенант. — Мы на него на спящего посмотрим, убедимся…

Женщина совсем растерялась и, поминутно оглядываясь, двинулась в глубь квартиры.

Стрижак лежал на боку с закрытыми глазами, лицом к стене. Лейтенант и человек с повязкой склонились над ним, напряженно вглядываясь. Лицо спящего было спокойно, и только ресницы подрагивали — часто-часто…

— Вставай, — прошептал лейтенант. И резким движением откинул одеяло.

Стрижак не пошевелился, лежал в прежней позе, но дрожь, мелкий, противный озноб передались его телу. И он не выдержал, повернул голову, в глазах его не было сна — только страх.

Вышли после смены из заводской проходной, постояли на пятачке перед воротами, млея на теплом весеннем солнышке. Постояли и пошли, неспешно, без цели. Их было человек шесть или семь, все примерно одного возраста — под тридцать или за тридцать — молодые парни, но уже и с некоторой солидностью — отцы семейств. Один из них — в темных очках, в надвинутой на лоб шляпе с короткими полями — рассказывал:

— Вот, положим, пиджак сняли бы или там часы. Тогда понятно, вопросов нет. Разбой. А то ведь как очухался — сразу карман ощупываю. Все на месте. Вся получка. Девяносто рублей, десятками — все здесь, при мне! Ничего не взяли…

— Что ж это они? — вяло поинтересовался один из компании.

— А вот так, представь себе! — оживленно сообщил пострадавший.

— Ладно, Витя, — сказали ему. — Все. Пережил, и хватит. А то мы уж твой рассказ наизусть знаем. Знаем мы, знаем, успокойся…

— Да нет, ребята, — сказал с энергией Виктор, — ведь что обидно… Я же мог их скрутить в два счета, одним приемом. Но прямо как отупел от неожиданности. Простить себе не могу…

— Ну, мы тебе простим! — сказали друзья. — Ладно, двинулись. Что, по кружке?

Вошли в пивную, заняли свободный стол в углу. Подошел официант, поставил на стол дюжину кружек. Наступило затишье — каждый, смакуя, сделал несколько глотков, потом, оторвавшись от кружек с громкими вздохами облегчения, все они опять стали смотреть на Виктора.

— А ты чего же?

— Нельзя мне, ребята. Я ж на уколы хожу!

Из-за соседнего столика позвали:

— Белов! Виктор!

Парень в пестром галстуке приветливо помахал рукой.

— В воскресенье, ты не забыл?

— Что в воскресенье?

— Тренируемся.

— Видишь или нет? — Виктор показал на повязку на голове.

— Что это с тобой?

— Споткнулся на ровном месте… Вся жизнь наперекосяк, — повернулся к друзьям Виктор. — Тут и тренировки, и отпуск — все, сволочи, поломали! Вот верите — нет, я бы их всех подряд… из автомата. — И Виктор показал, как бы он это сделал.

— Ну, это ты хватил! — сказали за столом.

— Ладно, простим ему!

— Не надо мне прощать! — разъярился Виктор.

— Ну-ну, все, успокойся!

И тут все заметили, что Виктор взял свою кружку.

— Все. Забудем!

— Правильно!

Выпил и вспомнил опять:

— Плохо, что отпуск поломали. Вот что обидно… Куда я с этим поеду! Женщин пугать!

— Ну, их-то, положим, не испугаешь… — Сказавший это поглядел на Виктора, добавил: — Фантомас.

— Вот именно, — не обиделся, а даже согласился Виктор. — Сдам к черту путевку.

— Сдашь, сдашь путевку, не плачь. Лучше глаз покажи.

Друзья стояли в ожидании, позабыв про пиво. Виктор снял очки и, посмеиваясь вместе со всеми, продемонстрировал левый глаз. Вернее, не глаз, а синяк: глаза видно не было…

— Да, здорово они тебя…

— Сдам путевку, — уже твердо решил Виктор. — Буду отпуск дома сидеть.

— Вот и хорошо. Посидишь дома, — сказала жена. — А что тебе этот дом отдыха, чего ты там не видел, пищи ихней? Природа — вот тебе пожалуйста, вышел — и природа. В Тюляево съездишь, крестный будет рад, с удочками посидите… А что?

— Ничего, — покорно соглашался Виктор, всем своим видом показывая, что он не желает спорить.

Но жена продолжала приводить свои доводы:

— Эти дома отдыха, я тебе скажу, одно разложение. Танцы да выпивка, а что еще… Вот Галка ездила…

— Ну, Галка, она холостая, — вяло возразил Виктор.

— Ну правильно. Ей жениха, а тебе что надо?

— Мне невесту.

Возмездие последовало немедленно: Марина хлопнула мужа полотенцем, которое как раз держала в руках. Муж не остался в долгу, завязалась потасовка. В момент, когда Марина оказалась на диване, а Виктор стоял над ней, тяжело дыша, в комнату влетел испуганный мальчуган…

— Пусти ее, — приказал он отцу, и отец послушался, отпустил руки матери.

А мать сказала, все еще лежа:

— Да мы понарошку, Валерик.

Между тем в дверь звонили. Женщина лет сорока, полная, с тщательно сделанной прической, настойчиво нажимала кнопку звонка. Ей открыли. Женщина сказала прямо на пороге, приятно улыбаясь:

— А я к вам. Разрешите?

В комнате она напомнила, обращаясь к Виктору:

— Я вас узнала. А вы нет? Помните, вы к нам ночью, с милицией…

— Да, — сказал Виктор.

— Я сяду, хорошо? — сказала женщина.

— Садитесь. Вот кресло, — предложила Марина.

— Я Костина мама. Костика Стрижака, — представилась женщина. — Вот такие дела. Пришла к вам за помощью… Уж не знаю, с чего и начать… — Женщина покосилась на Валерика.

— Иди, Валерик, поиграй, — сказала Марина. — Иди-иди.

Валерик неохотно удалился. Наступила пауза. Виктор смотрел на женщину с нескрываемой неприязнью.

— Я понимаю, — сказала женщина, — мне сейчас оправдываться… Но дело в том… Костя… он, можно сказать, пострадавшее лицо в этой истории…

— Вот как? — удивился Виктор. — А я думал, это я — пострадавший.

— У вас уже все позади. Ваши страдания. Сейчас уж ничего не исправишь… Вы, конечно, очень пострадали, можно понять… Но вас ведь не ждет ни суд, ни тюрьма. Вы поймите, я сейчас говорю как мать. Костик абсолютно не виноват в этой истории, то есть виноват частично, из-за слабости своего характера. Но если бы вы его знали — не то что какая-то уголовщина… Он даже в школе — его обижают, он молчит… Я понять не могу, откуда и как взялся на нашу голову этот Беликов. Вы почитайте характеристики, и вы убедитесь… Это же уличная рвань, это вот те, что по подъездам герои!

В комнату влетел Валерик:

— Мам, я во двор, да?

— Сиди дома, — сказала Марина.

— Иди-иди. Пусть идет, — разрешил Виктор.

Валерик дипломатично посмотрел на мать, ожидая подтверждения.

— Через полчаса чтоб был дома, — сказала Марина.

Гостья промокала платочком глаза.

— У вас очень уютно, — сказала она вдруг, оглядывая комнату. — И полки интересные. Сами делали? — Она уставилась на полку с книгами. — Хотите, я вам книги достану? Шукшина? Или что вам нужно, вы только скажите, может, лекарство какое… Врача… У меня все врачи знакомые…

— А что вам нужно? — спросил в упор Виктор.

— Мне что нужно? — грустно улыбнулась женщина. — Мне нужно, чтобы сына у меня не отняли… Как вам еще объяснить…

— А это решает суд, — сказал Виктор.

— Это решаете вы, — возразила женщина. — Мне так адвокат сказал, мы адвоката взяли… Это только от ваших показаний, там свидетелей не было… Беликов, тот на все способен… Оговорить мальчишку…

— Ваш мальчишка меня — ногами! — сказал Виктор.

— Нет, неправда! — воскликнула женщина. — Вы могли и не увидеть в темноте…

— Зачем же видеть? Я почувствовал…

— Я понимаю вас, — продолжала горячо женщина. — Вы сейчас разбираете, кто да что, вам все они на одно лицо. Это понятно…

— А понятно, так зачем же вы тут голову морочите? — сказал, не церемонясь, Виктор. — Концерт устроили. Получит, получит ваш сын то, что заслужил, это уж вы не сомневайтесь. И хватит меня обрабатывать. Ясно вам, нет? Хватит.

Он смотрел женщине прямо в глаза. Она выдержала этот взгляд. Похоже, она была готова и к такому ответу.

— Как знаете. Дело ваше, — произнесла она с неожиданной твердостью. — Никто вас не обрабатывает. Как хотите. Между прочим, ваши показания — это еще не все… Я думала, честно говоря, что вы как родители… что вы меня поймете… У вас тоже сын. И тоже вырастет. И не дай вам бог…

— А я его тогда — вот этими руками, сама! — вдруг сказала Марина.

За барьером сидели двое.

— У меня вопрос к подсудимому Стрижаку, — сказал адвокат.

— Подсудимый Стрижак, встаньте!

Судья не успел закончить фразу, а Стрижак уже стоял перед залом, бледный, сосредоточенный, весь — внимание.

— Скажите, Стрижак… — начал допрос адвокат, — кому из вас первому тогда пришла в голову идея относительно двух рублей?

— А мы не договаривались, что именно два… Это так… само вырвалось…

— Само вырвалось, — повторил адвокат. — У кого само вырвалось?

— Я же показывал… — Стрижак смущенно пожал плечами. И сказал после легкой заминки: — Вот у Вовика. Он не отрицает…

— У Вовика, — удовлетворенно кивнул адвокат. — Скажите, Стрижак, какую вы вели общественную работу?

— Где? В школе?

— В школе, после школы.

— Я был в комитете комсомола, а после школы на заводе выпускал «молнии».

— Это что за «молнии»?

— Это вроде стенгазеты. Ежедневно.

— Ежедневно, — повторил адвокат. — У меня вопрос к подсудимому Беликову… Скажите, Беликов… Вот когда вы и мой подзащитный Стрижак сидели возле тира, о чем был разговор?

— А я помню, что ли? — сказал Беликов.

— Беликов, встаньте, — сказал судья. — Отвечайте на вопрос.

— Мой подзащитный показывает, — продолжал адвокат, — что вы, Беликов, предложили ему купить еще вина, указав на кафе «Звездочка», а когда он сослался на отсутствие денег, вы сказали, что были бы руки, а деньги придут сами… Вы это подтверждаете?

— Что подтверждаю? — спросил Беликов. — Что деньги сами придут?

В зале раздались смешки. Судья постучал по столу:

— Подтверждаете, что говорили это Стрижаку?

— Ну говорил.

— То есть, иными словами, подали идею добыть деньги любым путем, — резюмировал адвокат и посмотрел на девушку-секретаря, как бы диктуя строчку для протокола. — Еще вопрос к Беликову… Скажите, Беликов, а что с вами было в сентябре прошлого года, точнее, десятого числа? Не помните?.. Десятого сентября прошлого года вы были доставлены в милицию за драку, учиненную в кинотеатре «Космос», и в том же сентябре, двадцать второго, вас исключили из ПТУ номер два за систематическое нарушение дисциплины, после чего вы пытались разбить стекло на первом этаже этого учебного заведения, но были задержаны…

— Все вспомнил! Ничего не забыл! — раздался чей-то голос в зале суда, и головы повернулись в сторону подавшего реплику. Это был, как ни странно, сам потерпевший, Виктор Белов. Он сказал это жене, Марине, но — слишком громко.

Судья стучал карандашом по столу.

— У меня вопросов нет, — сказал адвокат.

В заседании был объявлен перерыв. Судьи скрылись в совещательной комнате, конвой увел подсудимых из зала суда. В ожидании приговора Виктор с Мариной вышли в коридор. Здесь, у дверей зала, толпились люди. Поодаль стояла компания длинноволосых парней. Мелькнул в толчее адвокат в очках, постучал в дверь с надписью «Конвойная», исчез за ней.

Ни слова не говоря, Виктор пошел следом за адвокатом, постучал в дверь. Выглянул конвойный-старшина, увидел Виктора, удивился:

— Куда?

— Адвоката позови. Вот этого, со стеклами…

— Зачем тебе?

— Позови.

— Сам выйдет, — сказал конвойный и захлопнул дверь.

Виктор остался у двери. Когда появился адвокат, он сказал:

— А ведь этот меня ногами… ваш подведомственный… или как там… подзащитный…

Адвокат не сразу понял, о чем речь.

— Вы же все показали суду, не так ли?

— А зачем вы его выгораживаете?

— Я не выгораживаю. Я защищаю. Работа такая.

— Хорошая работа, — произнес Виктор с кривой улыбкой. — Одного, значит, как котенка топите, другого выгораживаете… Ну-ну.

Вид у Виктора был решительный. Адвокат захлопнул дверь.

Потом в зале оглашался приговор.

— …Беликова Владимира Дмитриевича, тысяча девятьсот шестидесятого года рождения, — читал в тишине судья, — согласно статье двести шестой части второй Уголовного кодекса РСФСР приговорить к трем годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии для несовершеннолетних… Стрижака Константина Федоровича, тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рождения согласно статье двести шестой части второй Уголовного кодекса РСФСР приговорить к двум годам лишения свободы… В отношении Стрижака, принимая во внимание личность подсудимого, его чистосердечное раскаяние, а также ходатайство общественной организации по месту работы, суд считает возможным вышеуказанную меру наказания применить условно, освободив подсудимого из-под стражи в зале суда… Приговор может быть обжалован в установленном порядке в течение семи дней…

Закончив чтение, судья вложил страничку приговора в папку «дела».

Все, что должно было произойти в дальнейшем, было лишь ритуалом: конвой расступается, один выпархивает из-за барьера, приятели обнимают его, мать не сразу пробивается к сыну; тем временем конвоиры раздвигают толпу, уводят другого, и он вдруг оглядывается растерянно и беспомощно, словно только сейчас наконец понимает, что с ним произошло; и двигается, выползает из ворот «черный ворон», вливается в поток других машин — легковых, грузовых, фургонов, став частью уличного движения в этот оживленный час «пик»…

Тюремная машина, увозившая Беликова, скрылась из виду. А Виктор все стоял на улице, держа за руку Марину и оглядываясь, словно чего-то еще ждал.

По узкой лесной тропинке, то и дело исчезавшей в кустарнике, бежал, продираясь, человек в шлеме с наушниками. Был июль, лес цвет всеми своими красками; на полянах сверкало солнце, а рядом, под густыми кронами, в зарослях, таилась прохлада. Человек на мгновение присел, нашел руками ручеек, набрал горсть воды и проглотил.

Все это время в его наушниках раздавался характерный писк — позывные невидимой радиостанции, а теперь, когда он нагнулся к ручью, писк этот стал сильнее и заставил его насторожиться. Он сделал шаг в сторону, потом еще шаг — писк звучал сильнее, словно указывая направление, и человек без колебаний углубился в чащу, напрямик, раздвигая руками ветки.

Человеком в наушниках был Виктор Белов, а то, чем он сейчас занимался, называлось «охотой на лис»…

Позывные в очередной раз заставили его свернуть с тропинки. Теперь, спотыкаясь, увязая в земле, он шел напрямик через пшеничное поле. Споткнувшись на невидимой выбоине, он упал лицом в колосья, поднялся не сразу, вытер пот с лица. Впереди опять был лес.

Писк в наушниках заметно усилился, «лиса», которую он преследовал, была уже где-то рядом. Виктор снова побежал, чувствуя близость цели. И вдруг позывные смолкли… Это случилось на лесной опушке. Он замер в растерянности, двинулся было в обратную сторону, снова вернулся. И увидел палатку, автомобиль, сидящих у костра людей… Двое мужчин в панамах, с ними девушки, смотрели на него в крайнем изумлении:

— Вы что-то потеряли?

— Сигнал, — сказал Виктор.

— Что?

Виктор постучал пальцем по наушнику.

— Ясно. — И люди в панамах стали смотреть на него с сожалением.

Один из них сделал приглашающий жест, показал на бутылку, но Виктор уже уходил не глядя, раздвигая ветки, пригибаясь, будто и впрямь охотился.

…Возвращались автобусом. «Охотников» было человек пятнадцать, все с номерами на спинах. Приемники с наушниками лежали рядом на сиденьях. Что-то объяснял тренер — мужчина лет пятидесяти, в спортивном костюме и с ящиком у ног. Это и была рация — «лиса».

Виктор отрешенно смотрел в окно, подремывал. Шрам на его лбу розовел едва заметной полоской — все зажило, прошло время.

Теперь Виктор стоял на стремянке в собственном доме перед дверью кухни с малярной кистью в руке. Валерик — он держал ведерко с краской, задрав голову, смотрел на отца.

Вошла Марина, удивилась.

— Ты что это? Помощник нашелся. А ну-ка иди, в комнате подбери чего ты там набросал… Слышишь?

— Он приберет, приберет, — заступился за сына Виктор.

— И нечего краской тут дышать, легкие портить. Слышишь, что я сказала?

— Мам! — сказал Валерик, но встретил Маринин непреклонный взгляд и повиновался.

— Давай я тебе помогу… Чего там?

— Не надо мне помогать, — сказал Виктор.

— Ты бы хоть окно открыл. Не догадаешься? — Марина распахнула створки. — Жара-то какая!

Виктор молча водил кистью по косяку двери.

— Жара! — повторила Марина. — Надо вентилятор купить.

— Купи, — сказал Виктор. — Я вот что думаю — в Тюляево съездить, к крестному. А то неудобно, все зовет.

— Когда это он тебя звал?

— Да еще весной.

— Выпить ему не с кем, вот что.

— И то правда.

— Так это ты вот зачем с мотоциклом-то все возился…

— Ну…

— Что ты нукаешь, не у себя в деревне! — заметила Марина. — Я говорю, ты для того с мотоциклом возился? Уже, значит, с утра у него все решено, а сам вид делает вроде как советуется. Да поезжай, кто тебя держит…

Виктор молчал, водил кистью, и это молчание еще больше распаляло Марину.

— Люди со своими ребятишками занимаются… Вон у него список внеклассного чтения — никто ж не подумает книжки достать… В кино, в парке культуры посмотришь — детишки с родителями… — говорила Марина. И вдруг не выдержала: — Что ты все такой?

— Какой?

— Не знаю. Слова из него не вытянешь. Глухонемой прямо.

— Да нет, я слышу, — мирно сказал Виктор. — Пойдем, пойдем с ним в кино. Вот сейчас руки отмою — и пойдем.

Марина вышла. Виктор слез со стремянки, и тут появился возбужденный Валерик:

— Что? В кино идем?

— Какие вы хитрые с матерью, — сказал Виктор.

В ожидании начала сеанса Виктор пробился сквозь толчею вестибюля к буфету, купил бутылку пива, сыну — мороженое. Пиво он выпил из горлышка, не отходя от прилавка и почти не отрываясь. Сын же, Валерик, все стоял, глядя в сторону, и сжимал в ладони палочку эскимо, к которому он так и не притронулся.

— Ты чего? Ешь! — удивился Виктор.

— Да нельзя же мне, — сказал Валерик, — у меня гланды.

— Какие еще гланды? Все твоя мама болезни изобретает. Ешь, говорю, не жди. Мы ей не скажем.

— Нет, — отрезал Валерик.

— Что — нет? «Нет» да «нет»! — рассердился Виктор. — Я разрешаю, понял? Отец разрешил.

Валерик кивнул послушно, но к мороженому не притронулся, стоял, переминаясь с ноги на ногу. Виктор смотрел на него с недоброй улыбкой.

— Ну-ну, ты, я гляжу, умник… — Он отобрал у сына эскимо, швырнул в урну.

Тут прозвенел звонок, распахнулись двери зала. Виктор с Валериком вошли, стали искать свои места. Здесь, в сутолоке прохода, Виктор лицом к лицу столкнулся с долговязым парнем в куртке. Парень кивнул, улыбнулся даже и, подхватив под руку свою спутницу, растворился в толчее. Виктор кивнул в ответ по инерции, и лишь потом, спустя мгновение, дошло, осенило: Стрижак!

Виктор запоздало обернулся… Тут сын нетерпеливо дернул за руку, они стали пробираться между рядами.

Начался фильм. Виктор услышал, как вместе с залом заливисто смеялся Валерик. Сам же он никак не мог успокоиться, все ерзал, вертел головой, шарил глазами в полутьме. И наконец отыскал. Стрижак сидел в кресле, по-хозяйски водрузив руку на плечо своей спутницы. А спутницей его, между прочим, была та самая, что однажды, мартовским вечером, сидела на скамейке в парке. Сидела в обнимку с Беликовым…

Потом, уже на улице, в толпе, он ждал Стрижака. Тот увидел его первым, снова кивнул, прошел было несколько шагов, остановился:

— Что?

— Ничего, — сказал Виктор. — Не узнаете, что ли? — Это относилось к девушке.

Та неопределенно пожала плечами.

— Пап, пойдем! — Валерик тянул отца за руку.

Но Виктор не спешил уходить. Что-то еще терзало его.

— Ну а как дружок-то? Отбывает?

— Отбывает, — согласился Стрижак.

— Где ж это он у вас?

— А близко тут, в Лубенцах. Варежки шьет.

— Хорошо вы его упрятали, — посмотрев на девушку, сказал Виктор.

— Почему ж мы? Ты его упрятал, — спокойно отвечал Стрижак.

— Я? Я-то здесь при чем? — пожал плечами Виктор.

— Ну а кто же тогда?

— Он здесь ни при чем, — вмешалась девушка. — Жизнь человеку сломал. Ни при чем, конечно.

— Я, что ли, приговор писал? — сказал Виктор.

Стрижак только усмехнулся в ответ, махнул рукой.

— Ты подожди, парень, — остановил его Виктор. — Ты говори, да не заговаривайся, понял? Это мы видели, как ты с мамашей своей выкручивался, за счет кого и чего… А я лично слова лишнего не сказал, только на вопросы…

— Слышали мы ваши ответы, слышали, — сказала девушка.

Виктор не сразу нашелся что ответить, потом крикнул — уже вслед удалявшейся парочке:

— Больше мне не попадайтесь!

— Ладно, переедем в другой город, — отозвался Стрижак.

Мотоциклист погасил скорость, осторожно съехал с шоссе на проселочную дорогу, двинулся не спеша, то опускаясь в выбоины, то вдруг выпрыгивая. Так, проскакав медленным галопом, он в облаке пыли наконец вкатился на улицу поселка. Здесь Виктор снова прибавил газу, помчался по асфальту. Остановился у домика с террасой, у самого крыльца, снял оранжевый шлем…

Он не успел даже заглушить мотор, а на крыльце уже выросла фигура крепкого старика, о котором и не скажешь, что он старик, — крепкого человека лет шестидесяти, в пиджаке с орденскими планками. Это и был крестный.

— А я думаю: кто тут тарахтит, — сказал он дружески. — За версту твою тарахтелку угадал… Ну, давай поцелуемся, что ли…

Потом они сидели с удочками на берегу реки. Крестный был все еще в пиджаке, несмотря на жаркий полдень, и в очках — сейчас он насаживал непослушными пальцами наживу на крючок.

— Ты что это, дядя Коля, при полном параде? — поинтересовался Виктор.

— Ордена, что ли, имеешь в виду? Это мне полагается их носить, работа такая.

— Ты все вахтером?

— Да.

— И при оружии.

— Нет. Оружие нам сейчас не положено. Ни к чему. У нас что? Мясокомбинат. Смотришь, в общем-то, чтоб порядок был. Как говорится, доверяй, но проверяй.

— А что — тащат?

— Ну как «тащат»? Не тащат, конечно. Хотя всякие попадаются. В семье, знаешь, не без урода. Проходит такая вот толстенькая, норовит бочком прошмыгнуть, а смотришь — вроде как со вчерашнего дня у нее здесь прибавилось, выросло. Ну, давай, значит, показывай, что у тебя там. Я про всех, конечно, не говорю, народ, в общем, сознательный, но глаз нужен… Клюет у тебя, смотри…

— Где?

— Да тащи же ты!

И дядя Коля вцепился в удочку Виктора.

— Эх, черт, мимо! Видишь, как червя-то сжевала. Куда ты ее спускаешь? С холостым крючком-то? Совсем разучился…

Снова закинули. Дядя Коля с интересом смотрел на Виктора:

— Выпьем, что ли? Или подождем? Ну, как живешь-то, ничего не рассказал…

— Живу нормально.

— Парню-то сколько уже?

— Во второй класс пойдет.

— Хозяйка твоя все на фабрике?

— А где же?

— Хорошо, — сказал дядя Коля. — Чего купили?

— В смысле?

— Холодильник-то большой?

— Конечно.

— Мебель какая? Чехословакия?

— Вроде того.

— Ну? Чего осталось купить?

— Да посуду она сейчас покупает. Чашки да ложки.

— Ну ничего. Видишь как. А ведь был ты в полном смысле сирота. Я еще помню, как тебя из милиции вызволяли.

— Было дело.

— Без отца — это не воспитание, — заметил дядя Коля. — У матери поблажка, у отца ремень. Правильно? — И дядя Коля вытащил серебристого, с красным брюшком окуня. — Ну вот, а теперь сам бог велел по маленькой…

Два граненых стакана были здесь же. Дядя Коля обтер их чистой тряпочкой, повертел бутылку.

— Это где ж ты достал такую? Что-то новое.

— У нас в гастрономе.

— Попробуем. — Дядя Коля аккуратно плеснул себе и Виктору. Пригубил. — Да такая же, черт бы ее побрал… Будь здоров.

— Будь здоров.

— Ты как пьяный — добрый или злой?

— Жена говорит — злой.

— Ей видней, — заметил дядя Коля. — Отец твой покойный как выпьет — давай все дарить, часы с себя снимет, башмаки… Ты чего? — Взгляд дяди Коли стал строгим. — Не в то горло? — Он смотрел на недопитый стакан Виктора.

— Жарко, — сказал Виктор. — Да и это… голова что-то побаливает.

— Что с головой?

— Да тут у нас приключение вышло, — признался Виктор. — Саданули. Видишь, до сих пор ношу… — Он показал на шрам. — В десять вечера в парке, два друга по семнадцать лет.

— Поймали? — первое, что спросил дядя Коля.

— Да поймали. Один тут у вас срок отбывает. Лубенцы — где это?

— Здесь. Колония, что ли? Есть такая. Для малолетних.

— Эти малолетние… знаешь, башмаки сорок пятый номер, с подковками!..

— Да знаю, У нас тут случай был. Бежали двое. Еще оружие ухитрились… Ну было тут! Я бы их, честно тебе скажу, стрелял, вот веришь или нет!

— Из чего стрелял? У тебя и оружия нет, — вдруг засмеялся Виктор и стал смотреть на поплавок. — Что это совсем не клюет сегодня?

— Выпили, — сказал дядя Коля. — Не будешь?

— Давай. — Виктор чокнулся, отпил, поставил стакан. — Что-то оно не пьется сегодня. Не пьется, не ловится. Я поеду, дядя Коля? Поеду.

Опять тарахтел мотоцикл — Виктор ехал по узкой шоссейке, редкие машины попадались навстречу; по обе стороны плотно стоял лес. Дорожный знак — треугольник со скобкой — предупреждал о повороте; за поворотом открылось картофельное поле, лес отступил, потом потянулась деревня с заборами, потом открылся еще один знак — развилка. На желтом щите значились два названия и две стрелки под ними: направо — «Совхоз», налево — «Лубенцы». Виктор остановился. И поехал налево.

То, что называлось Лубенцами, маячило впереди — огромный поселок, прилепившийся к лесу, дома под шифером, антенны, водонапорная башня… А по правую руку тянулась невзрачная бетонная ограда, за которой ничего не было видно, кроме деревьев, а затем выросла вышка с часовым, и потом еще одна такая же вышка, и поворот с выразительным «кирпичом»…

— Так. Посидите. Вот стул.

Виктора ввели в небольшую комнату наподобие кабины с электричеством, горевшим здесь постоянно, с единственным стулом, на который он послушно опустился. Конвоир ушел, Виктор остался в одиночестве. За стеклом из толстого плексигласа открывалась точно такая же кабина. Здесь не было пока никого, но затем появился все тот же конвоир — прапорщик с кобурой на ремне, а за ним — человек, в котором Виктор узнал Беликова.

— Разговаривайте, — сказал прапорщик.

Там, за плексигласом, Беликов опустился на стул. Прапорщик занял место в углу кабины.

— Здоро́во, — сказал Виктор.

Удивление появилось на лице Беликова, но оно было мимолетным и каким-то вялым. Он сидел молча, смотрел на Виктора без интереса. Повисла пауза. Прапорщик зашевелился на своем стуле, сделал нетерпеливый знак: «разговаривайте».

— Приехал на тебя посмотреть…

Беликов ничего не ответил, взгляд его ничего не выражал.

Виктор помешкал, не зная, что бы еще сказать… И сказал:

— Без волос оно лучше.

— Ничего, отрастут, — вдруг спокойно, без заминки ответил Беликов.

— Ну ты скажи, во-первых, как живешь?

Беликов опять молчал. Он все смотрел на Виктора неотрывным, немигающим взглядом, смотрел, а словно и не видел…

— Я тут ехал мимо… Дай, думаю, погляжу… Может, матери что передать? Ты ей пишешь, нет?

— А что? — спросил Беликов.

— Ты скажи. Может, чего из продуктов…

Беликов вдруг встрепенулся, ожил. Обернувшись к прапорщику, спросил:

— А чего это он здесь делает? Чего это его пустили, я не понял… Он кто?

— Твой родственник, — удивился прапорщик. — Брат. Документ предъявил, паспорт.

— Что — паспорт?

— Фамилия-то одна… — Прапорщик забеспокоился.

— Почему — одна? Он — Белов, я — Беликов. «Родственник»… Да я его вообще первый раз вижу. А может, он какой агент, вы проверьте!

— Ладно, Беликов, — сказал мрачно прапорщик.

— И нечего тут ходить, — добавил назидательно Беликов.

— Слушай, брось! — сказал Виктор мирно, всем своим видом показывая, что не принимает всерьез Беликова и его дерзости. — Слышишь меня или нет? Я говорю: кончай. Я пришел к тебе по-доброму и не желаю… — Он не договорил. Махнул рукой, поднялся, направился к двери.

В сборочном цехе авиационного завода окончилась очередная смена, наступала новая. Механики, сборщики, слесари, молодые подсобники, все как один в беретах, менялись местами: уходили одни, приходили другие.

Виктора Белова, спешившего к своему станку, сопровождал парнишка лет семнадцати, с длинными волосами, перевязанными тесьмой на женский манер.

— Да не ходи ты за мной! — вдруг обернулся к нему Виктор. — Ходит и ходит… Павел Сергеевич! — Виктор увидел мастера. — Уберите от меня этого, не нужно мне учеников!

— Ну-ну! — сказал мастер.

— Наберут патлатых, черт-те что развели, — сказал Виктор. — Пошел отсюда, — обратился он к парню. — Я дерусь, понимаешь? Дерусь!

— Когда выпьете? — спросил парень.

— И трезвый тоже. — Виктор пошел не оборачиваясь, оставив обоих в растерянности — парня и мастера.

В пивном баре с друзьями он продолжал тот же разговор:

— И ходят, и ходят!.. Глаза сонные, запах — как с помойки, вечером надерется в парадном, тьфу! Я бы их пачками — в тундру, на вечную мерзлоту, они б у меня с киркой да с лопатой…

— Разошелся! — смеялись друзья. — Что, голова не прошла?

Виктор мрачно пил из кружки.

— С ними же нельзя по-доброму, — заговорил он снова, найдя среди друзей одного-единственного, который не смеялся, и обращаясь лично к нему: — Вот говорят: чуткость. Какая к черту чуткость. Он же тебя умоет с твоей чуткостью, клоуна из тебя сделает, пока ты ему не вмажешь…

Но теперь улыбался и тот, единственный. Виктор проследил его взгляд и понял наконец, в чем дело. У стеклянной витрины, на улице, проникая, взглядом в недра пивной, стояла жена Виктора, Марина.

— С вещами — на выход! — сказали за столом. — Твоя пришла, видел?

— Чего это она? — смутился Виктор. — Она-то вообще не ходит… Может, случилось что? Или кто приехал?

Он поднялся, оставил на столе рубль и побрел к выходу.

Жена стояла у витрины с видом виноватой покорности.

— Ну что? — накинулся на нее Виктор. — Чего ты ходишь за мной? Я что, пьяница? Денег тебе не приношу? Трачу на баб?

— Тише ты, Витя, — сказала Марина.

— Что — тише? Я не стесняюсь, пусть слушают, кому интересно! Я тебя спрашиваю: чего за мной ходишь?.. Вот! — Виктор ткнул пальцем в сторону Доски почета с фотографиями, где была, очевидно, и его. — Видишь? Нормальный человек! Чего за мной ходить! — Он вдруг услышал, как Марина всхлипнула, посмотрел на нее в удивлении, увидел слезы. — Ну вот! — проворчал он. — Давно не было!

— А помнишь… — вдруг просияла она, — я тоже на улице плакала, ты за мной ходил…

— Когда это?

— Не помнишь? Я тогда еще невестой была…

— Невестой была, точно. Плакала. Боялась, что я тебя испортил и не женюсь.

— Да нет, не поэтому. Ты все забыл! — Марина уже проглотила слезы и смотрела на Виктора умиленно. — Витенька, послушай и не обижайся. Я с врачихой договорилась, с Анной Семеновной…

— С какой Семеновной?

— Ну у нас, во втором подъезде. Она сказала, чтоб ты приходил, она тебя посмотрит…

— Зачем?

— Ну с головой.

— Что — с головой? — Виктор смотрел на жену в недоумении и вдруг стал смеяться. Он так смеялся, что даже присел на корточки, и прохожие стали оглядываться на них с Мариной. — Ты что думаешь, что я… это… спятил? — задыхался он.

— Пойдем, хватит, люди же, — говорила Марина в тревоге, пытаясь поднять его.

Он вдруг сам поднялся, перестал смеяться, взял жену под руку и повел ее как ни в чем не бывало.

Дома за столом пили чай с тортом, смотрели телевизор.

— Что это за публика? — спросил Виктор, с неодобрением глядя на экран.

— Ансамбль. Вокально-инструментальный, — объяснила Марина.

— Да ну их, этих волосатых… Давай другую, — сказал Виктор. — Что там по первой? Кино?

— «Семеро смелых», — сказал Валерик.

— Ты что это увлекся? — Марина посмотрела на Валерика. — Остановись.

— Пусть ест, — сказал Виктор.

— Нельзя столько торта зараз.

— Пускай ест, если охота. Организм сам знает. Ешь, Валера. Я в твои годы не жрал торта́, ты хоть полакомись.

Марина на этот раз не стала спорить, только посмотрела на мужа — опять с удивлением.

А Виктор крикнул вдруг:

— Да выключи ты этих гадов, сколько раз говорить! — И сам кинулся к телевизору, стал вертеть без разбора ручку, меняя программы.

…Они вошли в книжный магазин, остановились у прилавка.

— Здравствуйте, — сказал Виктор уважительно.

— Здравствуйте, — отозвалась девушка за прилавком.

— Как у вас насчет литературы — что почитать есть? Вот товарищ, — Виктор показал на Валерика, — очень интересуется… Для второго класса.

— Учебники в том отделе, — отрезала продавец.

— Нам не учебники, учебники у нас в порядке, — заявил Виктор. — Нам для внеклассного чтения, так? — спросил он Валерика. — Где там твой список?.. Ишь, замусолил-то как! — сказал он, взяв бумажку из рук Валерика.

Девушка молча положила на прилавок несколько книжек.

— Так. Хорошо. Давайте, — сказал Виктор.

Девушка принялась считать на счетах. Виктор следил за ее пальцами.

— А вообще что есть почитать? — спросил он затем.

— Для кого? Для вас? — Девушка посмотрела на Виктора и достала с полки книгу. — Вот, последняя.

— «Человек, срывающий маски». Это кто — срывающий маски? Про шпионов? Не надо.

— Это про милицию.

— Про милицию? — Виктор задумался. — Не надо нам про милицию. Что-нибудь из классики, пожалуйста.

— Тургенев, — сказала девушка. — Школьная библиотека.

— Хорошо, — сказал Виктор. — А может быть, Некрасова?

— Это стихи.

— Очень даже годится. Давайте стихи. Еще что-нибудь… — Виктор входил во вкус. — Может, Пушкина?

— У нас есть Пушкин, — заметил Валерик.

— Ничего, не помешает.

Стопка росла. Девушка придвинула к себе счеты:

— Двенадцать рублей тридцать копеек.

— Сколько? — переспросил Виктор.

Он несколько замешкался. Цифра была неожиданной. Стоя у кассы, он перебирал рубли и трешки.

— Двенадцать тридцать, — сказал он с твердостью и протянул деньги.

Утренний луч проник сквозь занавеску на окне, рассек полумрак комнаты. Виктор не спал, лежал с открытыми глазами. Он шевельнулся было, пытаясь отодвинуться к краю тахты, но Марина лишь плотнее прижалась к нему во сне, крепче обхватила руками. Он снова замер, лежал неподвижно, потом попробовал высвободиться из объятий жены… Наконец это ему удалось. Виктор выскочил из-под одеяла, быстро, бесшумно оделся, в одних носках, осторожно ступая и оглядываясь на Марину, пошел к двери. Прикрыв за собой дверь спальни, он постоял еще немного, прислушиваясь. Потом осторожно отворил другую дверь — во вторую комнату. Здесь спал Валерик. Виктор вошел в комнату, помедлив, взял со стула школьный ранец сына, выгрузил учебники, тетрадки. Приблизившись к книжной полке, он взял оттуда новенький, только что купленный том, спрятал в ранец… И тут из-за двери донесся приглушенный голос Марины:

— Ты что, Витя?

Он на цыпочках вернулся в спальню:

— Спи, спи.

— Куда это ты? — спросила жена сквозь сон.

— Я? Никуда. Тут, поблизости. Ты спи давай…

Марина пробормотала что-то во сне. А Виктор постоял на пороге, подождал, потом крадучись вышел из квартиры.

Во дворе, держа ранец под мышкой, он столкнул с треноги мотоцикл. В последний момент, задрав голову, он увидел в окне лицо Марины. Она смотрела молча, и взгляд ее провожал Виктора.

— Так я не понял… Вы кто будете?

— Родственник. Двоюродный брат.

Сидевший за стеклянной стойкой лейтенант с красной повязкой на рукаве лишь недоуменно пожал плечами. Он вертел в руках паспорт Виктора, все больше удивлялся.

— Фамилии разные!

— Фамилии разные, — согласился Виктор.

— А в ранце что?

— Книжки. Мне от завода поручили. От общественных организаций. Вот. — Виктор внушительно показал на ранец Валерика. — Вроде как шефство, понятно?

— Понятно, — сказал лейтенант. — Вот что, двоюродный брат. Даю справку. Во-первых, допускаются родственники первой степени, ясно? Мать, отец, брат, сестра. Во-вторых, для этого существуют приемные дни и часы. В-третьих, если человека направляет, допустим, трудовой коллектив для оказания воспитательной помощи, то в этом случае требуется соответствующий документ. По-моему, я все разъяснил…

— Все разъяснил, — кивнул Виктор. — Ясно. Ну а как-нибудь так, в порядке исключения, если, допустим, попросить?..

— Меня зачем просить? Я вам все разъяснил, кажется. — И лейтенант поднялся, всем своим видом показывая, что разговор закончен.

— Бюрократия у вас, — сказал Виктор.

Лейтенант никак не отреагировал, молча рылся в ящике стола, перебирая какие-то бумажки.

— Тебя бы в пехоту с твоими погонами, — не выдержал Виктор, — я б на тебя посмотрел. Марш-бросок двадцать пять километров…

— Что? — повернулся лейтенант.

— Ничего. Нашли, понимаешь, теплое местечко…

— Вы, гражданин… — обиделся лейтенант.

— Это вы гражданин, а я — товарищ! — сказал Виктор и, схватив ранец, вышел, хлопнув дверью.

На знакомом пятачке перед воротами колонии стоял его мотоцикл. Виктор завел мотор, прыгнул на сиденье. Уже отъезжая, он оглянулся, увидел часового на вышке, показал ему кулак.

Маленький, обитый жестью сарайчик для мотоцикла был единственным местом, где Виктор Белов мог посидеть в одиночестве. Кроме мотоцикла здесь стоял самодельный топчан, покрытый чистой тряпкой; к стене были прибиты полки для инструментов. Были здесь и пепельница с пачкой «Столичных», транзисторный приемник, таблица футбольного чемпионата, прикрепленная к стене, книжка в замусоленном переплете.

Виктор очень удивился, когда однажды под вечер сюда вошла Марина.

— Ты? — спросил он.

— Гостей принимаете? — бодро проговорила Марина.

— Заходи и закрой дверь, — сказал Виктор.

— Тебе здесь не темно?

— Нормально. Случилось что? — спросил Виктор.

— Ничего не случилось.

— А где Валерка?

— Гуляет.

— Ну присаживайся, что ли, — сказал Виктор и без охоты подвинулся.

— Спасибо. — Марина присела рядом.

— Пойдем куда-нибудь? — спросил Виктор.

— А куда ходить? Тебе и здесь хорошо.

— Ну не пойдем. Помолчали.

— А может, тебе машину купить? «Жигули»? — спросила Марина.

— Чего? — Виктор поднял голову.

— Машину, я говорю. Покупают же люди.

— Ну, если у тебя деньги есть, — усмехнулся Виктор.

— Деньги можно скопить. Ты только скажи. А то что же? Ездишь по свиданьям на мотоцикле, неудобно.

Это и были, видно, те слова, ради которых она пришла. Виктор смотрел на жену в недоумении.

— Я считаю, даже несолидно как-то, — продолжала Марина. — Не в деревне же! Мотоцикл. Еще гармошку в руки…

— Ты серьезно, что ли? — спросил Виктор. — Ты что это? — Он даже бросил на полку детали, которые держал в руках. — Очнись. Какие свидания?

— Ладно, Витя, — вдруг упавшим голосом сказала Марина. — Все бывает в жизни, и я тебя не держу, я тебе с самого начала сказала, как мы поженились… Если у тебя кто есть, то пожалуйста, пусть будет полная свобода. Из-за ребенка оставаться — это в наше время, знаешь… Вырастет ребенок, не бойся…

— Что ты от меня хочешь? — спросил Виктор с раздражением.

— Хочу, чтобы не было между нами вранья. Чтобы мой муж был со мной.

— Ишь ты, с тобой!

— Ты всегда был со мной, — сказала Марина. — Это ты сейчас изменился.

— Это ты изменилась, — вдруг с серьезностью сказал Виктор. — Ходишь, следишь за мной. Только что по карманам не шаришь. Или уже начала?

— Ладно, Витя. — Марина поднялась. — Я тебе сказала. Тебе решать, как мы дальше будем.

— Как будем? Как были, так и будем. — Виктор взял с полки инструмент.

— Нет, — сказала Марина. — Тут ты ошибаешься. Ты только учти… Я тоже еще не старая, годы не вышли… Сидеть и вздыхать не буду…

— Ты что? — Виктор посмотрел на нее с интересом. — Гулять, что ли, решила? Я тебе погуляю!

Марина вышла. Он остался один. Некоторое время еще смотрел ей вслед, потом взглянул на часы, спохватился, закрыл дверь, быстро достал с полки транзистор. Был восьмой час вечера, передавали спортивные известия.

Председатель завкома сказал:

— Ну что ж, давай. Занимайся. Напишем тебе бумагу. Как фамилия-то?

— Моя? Белов.

— Тебя-то мы знаем, слава богу. Этого, которого ты хочешь…

— Его — Беликов, — сказал Виктор, чуть смутившись, может быть, потому, что кроме председателя в кабинете были еще двое — мужчина и женщина.

— Беликов, — записал председатель. — Хорошо. — И посмотрел на Виктора. — Что это ты вдруг прорезался?

— Ни с того ни с сего. Такой сразу активный!..

— Воспитали, значит, меня, — усмехнулся Виктор.

— Ну-ну, — сказал председатель.

— Почтовый ящик запишите, — напомнил Виктор. — Шестнадцать два ноля тридцать.

— Это что?

— Это колония.

— Ясно. — Председателю вдруг стало весело: — Вот о ком писать надо! — Он обратился сейчас к вошедшему в кабинет пожилому человеку: — Смотри! Тут, можно сказать, голову ломаешь с этим наставничеством, а человек приходит сам и просит направить не куда-нибудь, а в колонию… Для несовершеннолетних…

— Да, — сказал пожилой, рассматривая Виктора.

— Взять шефство над пареньком, который нуждается в совете старшего товарища… — продолжал председатель.

— Игорь Андреевич, — сказал Виктор. — Такая будет просьба… А можно про это дело особенно не звонить?

— Ну пожалуйста, — удивился председатель.

— К вам относится, — сказал Виктор, глядя на пожилого с неодобрением. — Чтоб, знаете, лишнего звона не было.

— Хорошо-хорошо, — заговорили все разом в кабинете.

Даже женщина, до сих пор молчавшая, и та сказала, замахав руками:

— Да-да, все в порядке.

За будкой пропускного пункта, за высоким забором с вышками с часовыми был снова забор — глухой, непроницаемый, снова вышки, прожектора, колючая проволока. Не замедляя шага, они двинулись по асфальтовой дорожке — прапорщик с кобурой на ремне, следом, чуть поотстав, Виктор. За молоденькими деревцами просматривались одинаковые двухэтажные корпуса современной постройки, спортивный городок с турниками, баскетбольной площадкой. За городком виднелся еще один забор и снова вышки с часовыми, но асфальтовая дорожка резко повернула, уводя прочь; они вдруг очутились в лесу, в нетревожной тишине, среди буйной зелени, за которой уже не просматривалось ничего… Но вот деревья расступились, показался домик с терраской, с крыльцом. На крыльце в ожидании сидели двое: один был старшина, тоже с кобурой на ремне, он поднялся навстречу; другой, бритоголовый, в телогрейке, продолжал сидеть, лишь настороженно обернулся на звук шагов… В бритоголовом Виктор узнал Беликова.

— Располагайтесь, — сказал прапорщик. — В случае чего — стучите… — Он вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Дважды щелкнул замок.

Они остались вдвоем в комнате. Беликов сразу же по-хозяйски уселся на койку, привалившись к стене, закинув ногу за ногу. Помешкав, Виктор поставил чемоданчик, занял койку напротив. Так они сидели молча, иногда встречаясь взглядами… Повисла неловкая, тягостная пауза. Виктор поднялся, прошел на кухню, зачем-то чиркнул спичкой, зажег конфорку на плите, тут же погасил. Машинально, без цели заглянув в душевую, покрутил ручку, дождался, пока на кафель полилась вода, вновь покрутил ручку, перекрыл кран. И вернулся в комнату.

— Все удобства, — сообщил он с удивлением. — Комфорт.

Беликов лежал на койке. Не сидел уже — лежал развалясь. Виктор раскрыл чемоданчик, извлек целлофановый пакет с бутербродами, книги.

— У тебя образование какое? Восемь?

— Восемь.

— Ну, это мы два сапога пара… — Виктор вздохнул. — Вот наверстывай. — Он взял книгу, подержал в руке, словно взвешивая. — Я тут раскрыл, пока ехал. Вообще-то ничего, содержание богатое… Ладно, — сказал он сам себе и отложил книгу в сторону.

Беликов все лежал.

— Сморило, что ли?

— Нет, не сморило, — сказал Беликов.

— То-то я смотрю — сразу повалился. Прямо средь бела дня.

— И ты ложись, кто же мешает, — сказал Беликов.

Помолчали.

— Ладно, вставай давай, — сказал Виктор. — Поговорим.

— Поговорим, — согласился Беликов. — Ну говори. Слушаю.

— Слушает! У самого вон глаза слипаются — слушает! — рассердился Виктор. — Ты вот что, как тебя там… Вовик! Ты, Вовик, из меня клоуна не делай, не выйдет. В общем, кончай, очень тебе советую…

Виктор не успел договорить — Беликов вдруг с покорным видом поднялся с койки. Стал перед Виктором, глядя без всякого выражения. Тот молчал: послушание было неожиданным. Произнес уже миролюбиво:

— Давай с тобой начистоту. Ты ж взял на себя, правильно?

— Что взял? — спросил Беликов.

— За него ведь отдуваешься, ясное дело, — продолжал Виктор. — За дружка своего. Прикрыл, называется. Нет?

— Нет, — сказал Беликов.

— Ну как — нет? Ты ж как несовершеннолетний проходил, так? Ну вот. А он с пятьдесят девятого. Ему бы — сразу без всяких разговоров на полную катушку. Простая арифметика.

Беликов промолчал, лишь пожал плечами.

— Я еще тогда уловил, на суде… Смотрел на тебя, удивлялся: ну, думаю, чудак-человек, сам себе могилу роет!.. Потом дошло, в чем дело. А этот, твой Костик, все вроде бы ни при чем, в сторонке, ангел прямо! Ты скажи честно: посулили тебе чего?

— Кто посулил?

— Ну, может, родители или кто. Я уж не знаю.

— Да нет, — просто сказал Беликов.

— Так ты что, по дружбе?

— По какой дружбе? Это ж я тебя первый ударил, — сказал Беликов.

Виктор смотрел на Беликова с недоверием.

— Ладно, Вовик. Ты кончай темнить.

Беликов вдруг рассмеялся.

— Я, я. Вот этой рукой, она у меня ударная! Левша. А фингал у тебя на правом был, все сходится… Ну? Теперь ясно?

— Теперь ясно, — сказал Виктор.

Было шесть вечера, сменялся караул. Разводящий подвел к вышке часового, тот полез вверх по лестнице. В будке, на высоте восьми метров, часовые поменялись местами — один заступил, другой покинул пост, стал спускаться на землю. Отдохнувший часовой, широкоскулый рябой паренек, оглядел окрестность, но ничего примечательного не обнаружил: разводящий с напарником шагали в ногу, удаляясь; по баскетбольной площадке, покрикивая, носились за мячом бритоголовые заключенные; такого же похожего на всех бритоголового прапорщик сопровождал в карцер, и, видно, на долгий срок, паренек выглядел неважно, сутулился под бременем провинности; вышла на крыльцо санчасти женщина в белом халате, закурила, выпустила облачко дыма, постояла на солнышке, скрылась, сверкнув линзами очков…

Теперь на койке дремал Виктор, а за столом, подперев руками подбородок, сидел Беликов. Перед ним была раскрыта книга. Он читал.

— Ну что, поспал? — спросил он дружелюбно, когда Виктор пошевелился на койке.

Виктор не ответил.

— «Гляжу, как безумный, на черную шаль», — вдруг прочел вслух Беликов.

— Что? — спросил Виктор. Беликов стал читать:

— «Гляжу, как безумный, на черную шаль, и хладную душу терзает печаль. Когда легковерен и молод я был, младую гречанку я страстно любил. Прелестная дева ласкала меня, но скоро я дожил до черного дня…» — Он помолчал, потом спросил: — Книга библиотечная?

— Моя.

— Дома-то что, не высыпаешься? — сказал Беликов. — Ты поспи. Или вон поешь, я тебе оставил. Пирожки кто у вас печет? Мамаша?

— Жена.

— Вкусные, — похвалил Беликов. — Дети есть?

— Сын. Валерка.

— Валерка, — усмехнулся Беликов. — Ну-ну. Молодец.

— А ты думал… Все нормально, как у людей. Да. А ведь, веришь — нет, почище тебя был!.. Армии спасибо. Там мне мозги вправили. Вернулся — на завод. Женился. Квартиру дали. Зарплата. Сын растет. Спортом — «охота на лис» — слыхал? Первый разряд! — Виктор помолчал. — А что, Вовик… И ты давай на моем примере!

— На твоем?

— На моем. А что?

— Да нет. Ничего.

— А что за улыбочка, я не понял? — насторожился Виктор. — Ты ж улыбался. Я следил. Брось улыбочки!

— Никаких улыбочек.

— Да нужен ты мне! — вдруг вскипел Виктор. — Сам я, что ли, по своей воле? Тоже мне удовольствие! У меня поручение, понял? От общественных организаций. Из тебя, дурака, фигуру лепить, человека! И все на этом, хватит! — сказал Виктор и пошел собираться.

— Ты что? — смутился Беликов. — Уезжаешь, что ли? Постой.

Беликов смотрел растерянно. Виктор постоял у двери в нерешительности. Вернулся, сел на койку.

— Ну? — сказал он. — Зачем я тебе?

— Да неохота в барак, — сказал Беликов. — Я б тут еще выспался под это дело…

Дверь открыла Марина.

— Дождь? — спросила она.

— Как из ведра.

Виктор снял плащ, стряхнул с него воду и вошел в квартиру. Марина не уходила, все стояла в прихожей. Он мельком посмотрел на нее, двинулся было по коридору, но тут же обернулся, снова посмотрел. Теперь он смотрел долго и удивленно. Марина была в облегающем фигуру платье с открытым вырезом, с тщательно сделанной прической. Неожиданной была ее красота, неожиданным было и выражение торжества, с каким она смотрела на мужа.

— В гости кто пришел?

— Никто. Ты пришел.

— Я пришел, — подтвердил Виктор, все больше удивляясь.

Он шагнул было на кухню, но Марина удержала:

— Не сюда.

Она ввела его в комнату. Стоял накрытый скатертью стол, две тарелки, бутылка вина.

— Что случилось-то? — не выдержал Виктор.

— Ничего не случилось. Садись.

— А ты?

— И я. Ты и я. Вдвоем.

— Подожди. Где Валерка-то?

— Я его к маме отослала.

— Так, — сказал озадаченно Виктор. — Смотри-ка… — Он потянулся, взял бутылку. — Кислое, что ли?

— Не кислое, а сухое.

Она отобрала у него бутылку, сама разлила вино в бокалы. Виктор выскочил из комнаты, тут же вернулся.

— Ты что?

— Так. Может, розыгрыш какой устроила, кто тебя знает.

— Нет.

— Думал, дед приехал, на кухне прячется.

— Никто не прячется, — засмеялась Марина. — Не выдумывай. Ну возьми же бокал…

Она первая поднесла бокал, чокнулась с Виктором, выпила до дна. Виктор только пригубил слегка, сидел сосредоточенный.

— Что молчишь? — спросила Марина.

— Так. Прикидываю. Может, запамятовал. День рождения, что ли?.. Подожди, так мы ж с тобой зимние, Валерка весной… Выходит, не день рождения! Ну говори, ладно! Дата какая?

— Дата, ага, — кивнула Марина.

Она смотрела на него с живым интересом, с сочувствием, пока он силился вспомнить злополучную дату… Сжалилась:

— Да нет ее, Витя. Нет даты. Ничего нет. Просто так.

Она налила себе еще вина и с бокалом в руке подошла к нему, стала сзади. Провела ладонью по его щеке, Виктор не шелохнулся, сидел прямо. Она нагнулась, стала его целовать, гладить. Поставила бокал, села на колени, обняла… Так они сидели долго. Он не отвечал на ласки, был неподвижен, но лицо постепенно теряло обычное выражение, словно смягчалось…

Наконец он легонько отстранил жену, неуклюже погладил по волосам.

— Давай жить как раньше, Витя, — сказала Марина. — Давай, а? Мы же хорошо жили, правда? Помнишь тот год…

— Это после свадьбы, что ли?

— Нет, попозже, когда мы в Угловое ездили. Неужели не помнишь? К тете Тоне, в Угловое…

— Когда ты с животом ходила?

— Это я как раз после того с животом ходила. Да. Валерку носила, ты за мной по пятам, ни на шаг не отступал… Ты с ним помягче, ладно? С Валеркой-то. Хоть он не девочка — мальчик. Строгий ты с ним, боится… А может, нам теперь девочку, а? — вдруг сказала Марина. — Нам бы девочку, как хорошо! — Она вдруг умолкла, встала, смущенная, обошла стол, села напротив. — Ты меня любишь или нет? Ты меня не бросил?

— Бросил? Я ж здесь, с тобой. А ты — «бросил»!

— Здесь, со мной, а все равно…

— Что — все равно? — сказал Виктор. — Ничего не все равно… Сюда иди, поближе… — И сам поднялся навстречу Марине.

Возвращались с «охоты на лис». Автобус шел по шоссе, залитому ярким полуденным солнцем. «Охотники» сидели усталые, их шлемы с наушниками, приемники покоились на сиденьях. Виктор дремал, привалившись к стеклу, — то открывал глаза, смотрел на дорогу, то вновь погружался в сон. Сзади монотонно звучал чей-то голос, время от времени слышался смех…

Вдруг Виктор вскочил, заторопился, прихватив чемоданчик, двинулся к передней двери.

— У поворота тормознешь, — сказал он шоферу.

— У поворота? Зачем тебе? Не дотерпишь, что ли?

На повороте, у стрелки с надписью «Лубенцы», Виктор сошел, бодро зашагал по асфальту. Вспомнив про автобус, оглянулся, махнув рукой. Он слышал, как за спиной зарычал мотор, как шофер просигналил ему на прощание.

— Обещают мне свидание с тобой в конце месяца… — говорил Виктор. Он сидел в кабине; напротив, в такой же кабине за плексигласовым стеклом, — Беликов. — Я тут привез пока… Значит, носки тебе, белье теплое…

Беликов, кивнул, потом, помолчав, сказал:

— Есть чем записать? Нет? Шахов — запомни фамилию. Это адвокат. На Первомайской, в консультации. Он тебе скажет, что надо сделать. Значит, от завода твоего бумажки, от тебя заявление. Я тут на условно-досрочное иду по всем показателям. Ну, он тебе скажет, этот адвокат, что еще нужно… Ты ему рублей пятнадцать пошли…

Марина открыла дверь, пропустила Виктора в прихожую:

— Опять у крестного был? Ну как он?

— Да ничего. Простудился малость, но уже вылечился.

— Много наловили?

— Да так, по мелочи.

— Не клюет, что ли? — наслаждалась Марина, уже приоткрыв дверь в комнату, где собственной персоной сидел крестный, дядя Коля, при орденах.

— Не клюет, — сказал Виктор и тоже наконец увидел крестного.

— Ну, здоров! — сказал дядя Коля и протянул руку.

Виктор взглянул в сторону Марины, помешкал и, вдруг рассмеявшись, пожал руку крестному.

Тучи висели низко, день был темный, не день — сумерки, тяжело, крупными хлопьями падал снег. Желтые, густые еще кроны, трава, голая глина обочин, асфальтовая площадка перед воротами — все кругом скрывалось под покровом, но белизна была мгновенной — неотвратимо проступали, возвращались привычные краски земли.

Виктор поставил мотоцикл на треногу, шагнул было под козырек автобусной остановки, где стояла сухая скамейка, но тут открылась дверь в будке КПП. Виктор замер, весь — внимание. Появился прапорщик с повязкой дежурного на рукаве, за ним в проеме дверей маячила чья-то фигура…

Виктор долго приглядывался, потом не выдержал, крикнул, присев возле мотоцикла:

— Вовик!..

Прапорщик посторонился, и из полумрака будки вышел Беликов. Один, без стражи, он неспешно двинулся вдоль ворот, озираясь и все еще не видя Виктора, остановился в нерешительности… Тогда Виктор, сидя по-прежнему на корточках у мотоцикла, слепил проворно снежок, бросил, угодил Беликову в спину. Тот наконец обернулся, заметил мотоцикл и его хозяина. Виктор поднялся, сделал шаг, другой, подождал, пока Беликов приблизится.

Они долго стояли молча.

— Зима, что ли? — наконец проговорил Беликов.

— Зима, Вовик, зима, — кивнул Виктор.

Снова наступила пауза.

— Ну? — произнес Виктор нетерпеливо.

— Что?

— Ничего. — Виктор замялся, не зная, что сказать. Улыбнулся: — В общем, один-ноль в нашу пользу, так?

— Почему это? — полюбопытствовал Беликов.

— А снежок? — Виктор все смотрел на Беликова, вглядывался. — Ну? — снова проговорил он. — Что-то радости не вижу.

Беликов пожал плечами. Он не смотрел на Виктора, все вертел головой, озирался.

— Тает вон, какая там зима, — сказал он.

Виктор спохватился, порылся в прилаженной к багажнику сумке, извлек шапку-ушанку, нахлобучил на голову Беликова.

— На первое время, так? Старая моя. А чего? Сгодится. — Он еще потоптался вокруг Беликова, пытливо заглядывая ему в лицо, потом вдруг обнял, потянул, повалил на снег. — Зима или не зима? — бормотал он несвязно, расплывшись в улыбке, не в силах скрыть радости. — Сейчас я из тебя Деда Мороза… Зима или не зима? — Беликов вяло сопротивлялся, отстранял Виктора, тот поскользнулся, упал на него. Они побарахтались в снегу, встали.

— Ладно, — сказал Виктор, отряхиваясь. — Прыгаю тут — прямо как нанялся… Давай поехали!.. А ты чего? — обратился он вдруг к наблюдавшему за ними прапорщику. — Разулыбался тут, понимаешь, концерт ему бесплатный!.. — И снова — Беликову: — Поехали отсюда подальше, Вовик! Садись.

— Поехали, — кивнул Беликов.

Тут они услышали шум, к воротам подкатила «Волга» с шашечками.

Распахнулась дверца, выскочил Стрижак, за ним — знакомая Виктору девушка. Она с визгом бросилась к Беликову, обняла и так и замерла, приникнув к нему.

— Свобода! — провозгласил Стрижак. — Свобода нас встретит радостно у входа! — Он заметил Виктора, осекся.

Виктор столкнул машину с треноги, завел мотор, уселся на сиденье. Так и сидел, ждал. Потом не вытерпел, обернулся… И увидел, как Стрижак обхватил дружка, приподнял и понес к такси… Беликов не сопротивлялся, полностью покорившись судьбе, лишь глядя на Виктора, махал руками, что-то показывая жестами. Мол, езжай за нами следом или не поезжай, дело твое, не сегодня — завтра встретимся, будь здоров, пока, — так Виктор понял эту прощальную жестикуляцию.

«Волга» отъехала, скрылась за поворотом, а Виктор все сидел на тарахтящем мотоцикле, сидел и сидел, не трогаясь с места.

В комнате был накрыт стол, расставлены тарелки, приборы. Марина — в фартуке, с блюдом в руках — на блюде возвышалась горка салата — сияла гостеприимной улыбкой; потом на лице ее выразилось удивление:

— Ты один? А гость?

— Какой гость?

— Здравствуйте! «Какой»! — даже возмутилась Марина. — Я с утра — на рынок, в магазин, как заведенная! Где же он?

— Да не смог, — отмахнулся Виктор.

— Хоть выпустили-то его?

— Выпустили.

— Ну слава богу. — Марина была уже в курсе дела и проявляла величайшую оживленность и интерес. — Я что подумала? Таисия в понедельник из отпуска выходит, с ней договориться. У нас ребята эти на фургонах товары возят. Ему — в самый раз.

— Да пьяные они у вас.

— Ты тоже скажешь — пьяные. Самые, между прочим, порядочные ребята. Комсомольцы.

— Ну-ну! — И Виктор с насмешливым любопытством поглядел на Марину.

— Слушай-ка! — Марина была полна идей. Она выбежала и вернулась, неся на плечиках плащ. — Как ты думаешь? С прошлого года висит — ни туда ни сюда. А парню, может, и одеть нечего…

— Ты прямо как мать родная. Чего это он висит? Он мне еще нужен.

— Так у тебя новый.

— Мало ли что у меня… — Виктор сел за стол, подпер кулаком голову. — Ладно, давай поедим.

— Витенька, я чем больше думаю, тем больше ты прав, конечно, что его пожалел…

Виктор уставился на жену в удивлении.

— У людей сейчас жалости не хватает, — продолжала Марина. — Жить стали хорошо, раньше, когда плохо жили, как-то больше сочувствия было к человеку и пожалеть могли. Я считаю, ты правильно сделал, ты молодец. Я Валентине Егоровне сказала, она тоже считает…

— Кто считает? Какая там Егоровна? Ты звони поменьше!

— Я не звоню, — обиделась Марина.

— И меньше влезай в эти дела, — сказал Виктор. — Меньше влезай, поняла? Давай там чего приготовила.

Она остановилась в дверях. Судьба неизвестного паренька, видно, живо занимала Марину. С удовольствием и облегчением она «влезла в эти дела», радостно «звонила»: маленькая пугающая тайна была раскрыта.

— А он что… совсем не придет? Или завтра?

— Кто — он-то? Кто — он? — все больше раздражался Виктор. — Никто не придет. И не собирался приходить. Успокоилась?

— Ну как — не собирался? Ты же сам говорил, приснилось мне, что ли?

— Приснилось, — заявил Виктор.

— Да ты что! — всерьез возмутилась Марина. — Утром еще, за завтраком. Уши прожужжал. Что?.. — И позвала: — Валерка!

Прибежал Валерик.

— Говорил папа утром, что гостя сегодня приведет? Говорил или нет?

— Говорил, — подтвердил Валерик. — За завтраком.

— Ну-ка, иди сюда, — с мрачным видом позвал Виктор. — Иди, подголосок, не бойся. Ну? Что я такое говорил?

— Ну ударь ребенка, ударь! — Марина подошла, оттеснила Валерика. — Ну ударь, ведь хочется! Вон лицо-то какое стало, искривилось все! Смотреть страшно!

— А ты не смотри, — пробурчал Виктор.

Валерик вдруг заплакал.

— Что ж ты ребенка пугаешь, а? — сказала Марина. — Совесть хоть какая осталась или нет?

— Его испугаешь, — ухмыльнулся Виктор. — Умник. Заныл. Вон губу-то поджал — точно как мать!

— Ну и что? — обиделась Марина. — Как мать. И что?

Виктор только махнул рукой, отошел, рассмеялся громко:

— А чего нам гость? Сдался нам этот гость! Иди, Валерка, сейчас в шахматишки сгоняем. Иди садись.

Шел снег, все преображалось: улицы, дома, прохожие. Виктор Белов, уже в зимнем, но нараспашку, в галстуке, который развевался на ходу, шел по центральной площади. У ресторана он притормозил, заглянул сквозь стекло в ярко освещенный зал. Прошел несколько шагов, посмотрел еще и уже уверенно направился к дверям.

Компания с Беликовым и Стрижаком — еще два парня и две девчонки — сидели за столиком в углу. Его, Виктора, никто из них не заметил. Он занял свободный столик в центре, на виду, сел к ним не то чтобы спиной, но и не лицом — в профиль, и подозвал официанта. Их голоса доносились явственно. Вот засмеялась девушка, вот пробасил что-то Стрижак, потом стали говорить наперебой, опять смеялись…

Официант принес графинчик, выгрузил с подноса закуски — одну тарелку, другую и третью. Все это предназначалось Виктору. Он был независим и богат, это должны были видеть все, и прежде всего — э т и, за столиком в углу. Виктор осушил рюмку, принялся есть — неторопливо, с важностью… Опять засмеялись чему-то за столиком в углу, потом смех стих, наступила пауза, и Виктор понял, что его заметили.

Подошел Беликов. И, кажется, обрадовался:

— Смотрю — ты или не ты? Ты!

Виктор кивнул ему, не прерывая трапезы.

— Мы тебе машем, — продолжал Беликов, — а ты сидишь, хоть бы посмотрел… Где пропадал-то?

Виктор жевал с невозмутимым видом.

— Так ты присоединяйся, — добродушно предложил Беликов. — А чего? Я сейчас перенесу. Не возражаешь? Давай! — подбодрил он Виктора и даже взял со стола его графинчик.

— Куда это? — Виктор впервые поднял голову, поглядел с недоброй усмешкой. — Поставь на место. Буду я по столикам ходить! Поставь, я сказал!

Встретив его взгляд, Беликов быстрым движением вернул графинчик на место.

— Ну смотри. Как знаешь. — И отошел. И все-таки вернулся. — Да нет, это не дело. Ну что мы будем? Давай, слышишь? Все тебя ждут!

Беликов не уходил, все стоял над Виктором, и тот наконец нехотя поднялся. Они двинулись в угол, к столику — впереди Беликов, следом Виктор с графинчиком в руке…

Теперь он сидел в компании молодых ребят, рядом с той самой девушкой, которую он не раз встречал, и она накладывала ему в тарелку салат, а Стрижак говорил прочувствованно:

— Виктор Федорович, я хочу — за ваше здоровье! Ребята, за здоровье Виктора Федоровича! Честно: я таких людей не встречал, как вы, Виктор Федорович! Выпьем за вас!

Все выпили. Виктор своей рюмки не тронул. Он смотрел на Беликова.

— Вы ешьте, — сказала девушка. — Не хотите — не пейте, но поесть надо.

Виктор поймал взгляд Беликова и спросил:

— Ну что? Как решил?

— В смысле чего? — не понял Беликов.

— В смысле дальнейшей жизни, — сказал Виктор. — Как жить собираешься? Где работать?

— Так не ясно еще, — Беликов пожал плечами. — Вот Костик предлагает у дяди его, фотографом пока что…

— Это с каких пор ты фотограф?

— Научусь, — заверил его Беликов. — Я в детстве снимки делал.

— А на завод? — сказал Виктор.

— К тебе, что ли? Нет. Это я еще не созрел. — Беликов положил руку на плечо Виктору, улыбнулся. — Все в порядке, Витя. Все в порядке… Ты не держи в голове. Выпей давай.

— Вы не выпили за ваше здоровье, — напомнила девушка.

Виктор кивнул и взял рюмку. И снова посмотрел на Беликова.

— Пошли! — сказал он. — Ко мне пошли. Дома поужинаем. Жена который день тебя ждет.

— Спасибо. В другой раз. Куда ж теперь ужинать? — Беликов красноречиво развел руками.

Все засмеялись, все, кроме Виктора. Наступила пауза. Виктор сидел, уставившись в тарелку.

— Ладно, Витя, — сказал Беликов. — Я понимаю. Только ты не переживай, не надо. Я уж где был, туда не попаду, это ты не сомневайся…

— Не сомневаюсь, — пожал плечами Виктор.

— Дураков нет, — продолжал горячо Беликов. — Ты ж меня воспитал, правильно? Работать пойду, все чин чином… Вот осмотрюсь немного…

— Ладно, — сказал Виктор. — Переменим тему.

— Вот правильно! — обрадовался Стрижак. — Давайте что-нибудь повеселее, что же человеку праздник портить…

— Кто ему портит? — вдруг обиделся Виктор. — Я, что ли? Что это вы на меня навалились? Не я вас позвал, между прочим, а вы меня позвали. Сижу, закусываю нормально!

Подошел официант:

— Вы потише, ребята… А вы, товарищ, с какого столика? Вы здесь или там?

— Все в порядке! — сказал официанту Стрижак.

Потом они шумной компанией вывалились на улицу. Постояли, посмотрели. Смеркалось, падал снег.

— И куда мы? — спросил Стрижак. — Ваши мысли?

— Давайте его — до дому, — предложила девушка.

— Да он не пьяный.

— Не надо меня провожать, — отозвался Виктор. — Вон мой дом — за парком, две минуты.

— Личная охрана, — сказал Стрижак. — Идешь себе, а к тебе в темном месте двое… Бывают случаи. Давай карманы выворачивай!

Все засмеялись вслед за Стрижаком, Виктор тоже засмеялся. Вошли в парк, двинулись по аллее.

— Между прочим, повторяем маршрут, — смеялся Виктор. — Вон там вы, за тиром…

— Точно, — подтвердил Беликов.

Они шли теперь рядом, отстав от компании.

— А ты что за мной ходишь? — вдруг спросил Беликов. — Если беспокоишься, то зря, я тебе уже сказал. Сейчас на работу устроюсь, дома ремонт, мать вот заждалась. Все будет в норме. Женюсь.

Виктор молчал.

— Тебе что не нравится?

— Все нравится, — сказал Виктор.

Кто-то запустил в них снежком. Это веселился Стрижак. Виктор ответил ему — слепил снежок, бросил. Но тут же новый снежок угодил в него, сбил шапку. Виктор поднял шапку, поискал глазами, кому бы ответить.

— Зима! — услышал он за спиной и, обернувшись, увидел Беликова со снежком в руке.

Бросив в Виктора снежок, он побежал по аллее. Игра разгоралась, еще один снежок попал в Виктора. Увертываясь, слыша крики и смех, он бежал за Беликовым, наконец настиг, оба повалились в снег.

— Зима, зима! — бормотали теперь оба, возясь в снегу.

Беликов попытался было встать, но Виктор держал крепко. Тогда Беликов рванулся изо всех сил, высвобождаясь из тяжелых объятий, ему удалось подняться, но в следующее мгновение Виктор сбил его с ног. Беликов тотчас снова вскочил, бросился на Виктора и опять оказался на снегу. Это была уже не игра, Виктор следил за Беликовым, пока тот поднимался. Ждал, изготовившись, предчувствуя следующий маневр противника, и вот Беликов рванулся, снова бросился… Виктор наносил удары и каждый раз даже словно постанывал от удовольствия.

Когда Беликов упал и остался лежать, Виктор все стоял над ним, окаменев в боксерской стойке. Противник его наконец пошевелился, стал подниматься. Виктор шагнул к нему, привлек к себе — это было похоже на объятие, но Беликов вырвался, отошел.

— Эй, вы что? — окликнул их Стрижак.

Компания, прекратив игру, приблизилась, окружила Беликова.

— Да у него кровь, смотрите! — вскрикнула девушка.

— Где? — Беликов отвернулся, набрал в ладони снега, поднес к губам.

Виктор стоял молча. Сейчас все смотрели на него.

— Не надо, не трогайте его, — вдруг сказал Беликов. — Пошли.

Они удалились. Виктор остался на аллее.

Под звуки марша, выстроившись в колонну, спортсмены бодро прошли перед многочисленными зрителями, заполнившими прибрежный склон. Задремавшая было на солнцепеке трибуна зашумела приветственно, поднимаясь с травы. В небо взметнулась сигнальная ракета, повисла в вышине, теряя цвет, огарком покатилась вниз — хватило секунды-другой, чтобы все пришло в движение, помчалось, полетело, поплыло, стремясь к финишу: мотоциклы, байдарки, парашюты… Начался спортивный праздник.

Марина с Валериком, стоя среди зрителей на склоне, озирались беспокойно, вглядывались в спортсменов; наконец Валерик, вскрикнув обрадованно, дернул мать за рукав, и Марина увидела на другом берегу «охотников». Хлопнул выстрел стартера, поблескивая антеннами, они побежали к лесу.

Бежали сплоченной группой, как бы одной дружной компанией, себе в удовольствие: никто не рвался вперед, не теснил, стремясь обойти, — и так до самого леса; но лишь ступили на лесную дорогу, компания стала распадаться, «лисы» пищали, разлучая, уводя одного за другим в чащу. Вот и Виктор Белов нырнул в кустарник, стал продираться сквозь ветви…

Выбравшись на тропинку, он долго бежал, потом стоял перед железнодорожной насыпью. Опять бежал по шпалам… И снова был лес, тропинка. Он бежал. А потом снова стоял… Стоял, потеряв сигнал, сняв пустые наушники. Ни писка «лисы», ни праздника с мотоциклетным ревом. Ничего слышно не было. Шумел лес…

1978