Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России

РОМАНОВЫ И ЕВРЕИ

Из ближайшего семейного окружения царя следует остановиться на двух фигурах, которые считаются полярными, но на самом деле обнаруживают духовное сродство по еврейскому вопросу. Мы говорим о дяде последнего царя вел. кн. Сергее Александровиче и двоюродном дяде вел. кн. Константине Константиновиче ("дядя Костя" – так называл его Николай). Прибегнем еще раз к воспоминаниям Александра Михайловича, ибо они наиболее полно охватывают последние 50 лет истории семейства Романовых. Будучи некотором образом "дважды Романовым" – внуком Николая I, да еще женатым на правнучке Николая I, монархистом до мозга костей, он тем не менее пытается быть объективным в отношении членов романовской семьи.

Это – живые люди с теми или иными достоинствами и недостатками. И о себе он пишет, отнюдь не приукрашивая свое прошлое. Единственное исключение из этого правила: "Дядя Сергей – Великий Князь Сергей Александрович – сыграл роковую роль в падении Империи и был отчасти ответствен за катастрофу во время празднования коронации Николая II на Ходынском поле, в 1896 г. При всем желании отыскать хотя бы одну положительную черту в его характере, я не могу ее найти" (курсив мой. – С. Д.)44. Далее он называет его посредственным офицером, абсолютно незаслуженно командующим гвардейским полком. Совершенно невежественный в вопросах внутренней политики, не имеющий административного опыта, он был назначен на пост генерал-губернатора Москвы. "Упрямый, дерзкий, неприятный, бравирующий своими недостатками" – так характеризует его мемуарист. По понятным соображениям Александр Михайлович лишь намекает на противоестественный порок великого князя. Но Сергею Юльевичу Витте нечего стесняться: "Мои взгляды и его расходились, ибо Сергей Александрович был, с одной стороны, взглядов очень узкоконсервативных, а с другой стороны, он был религиозен, но с большим оттенком религиозного ханжества. Кроме того, его постоянно окружали несколько сравнительно молодых людей, которые с ним были особенно дружны. Я не хочу этим сказать, что у него были какие-нибудь дурные инстинкты, но некоторая психологическая анормальность которая выражается часто в особого рода влюбленном отношении к молодым людям, у него, несомненно, была"45 А.А. Половцов писал в своем не полностью опубликованном дневнике, особо выделяя Сергея Александровича: "Если два старших брата (Александр, Алексей) имеют презрение к человечеству, то третий (Сергей) всецело пользуется презрением человечества"46.

П.А. Зайончковский без обиняков подчеркивает, что в 80-е годы Сергей Александрович, "полукретин, с крайне примитивным мышлением реакционно-шовинистического порядка", командуя лейб-гвардии Преображенским полком, "активно содействовал процветанию противоестественного порока"47. Это уголовное дело по "наследству" попало в руки молодого жандармского офицера, но на известном этапе было прекращено сверху…48 По свидетельству Витте, великий князь был ярым противником евреев. Ретроград, крайне ограниченный человек, он своей политикой довел Москву до революционного взрыва. Витте решительно утверждает, что все меры, принятые в Москве великим князем, не могли пройти через Государственный совет – иными словами, даже несовершенное законодательство Российской империи находилось в вопиющем противоречии с деяниями Сергея Александровича. Назначенный генерал-губернатором Москвы в 1891 г., он начал свою деятельность с очищения Москвы от евреев, которым якобы попустительствовал его предшественник князь Владимир Андреевич Долгоруков (1810-1891), находившийся на этой должности с 1856 г.

Старый русский барин, Рюрикович, действительно благоволил евреям. Современник называет его аристократом с ног до головы49. Мягкий, воспитанный, он сохранил некоторые либеральные взгляды времен освободительных реформ, не любил "резкостей" К.П. Победоносцева. В.А. Долгоруков поддерживал тесные отношения с семейством Поляковых, особенно с Лазарем Моисеевичем, председателем еврейской общины, и это была определенная позиция, та же, что и у близкого ему человека – Михаила Никифоровича Каткова. Это были люди правых взглядов, но лишенные тени юдофобии.

Понятно, что антисемиты утверждали, что и князь, и Катков находятся на содержании евреев. Если это и так, то взяточничество процветало в прямой пропорциональной зависимости от юридического бесправия евреев. Как бы то ни было, но во главе Москвы в течение 35 лет стоял человек, не зараженный квасным патриотизмом. Без всякого сомнения князя Владимира Андреевича Долгорукова можно отнести к аристократам духа.

Что же касается Сергея Александровича, то он начал газетную травлю старого, заслуженного человека. Статьи носили прямой доносительский характер: "Москва ожидовела", "Москва наводнена евреями", "Евреи захватили все в Москве", "Вся торговля в их руках" и т. д. Удалить Рюриковича даже брату царя было сложно, ждать смерти – некогда. Старик все понимал. Анекдот рассказывает, что нетерпеливый брат царя на балу обратился к Долгорукову: "Ах, я так люблю Москву, мне очень хотелось бы жить в Москве". Старик отпарировал: "А я, ваше императорское высочество, очень хотел бы умереть в Москве"50. Гуманный венценосец помог брату: "Кто правит в Москве? – издевательски спросил он Долгорукова, – "Вы или Поляков?" Впрочем, Александр III не мог забыть, что племянница Долгорукова была его мачехой… Старый, заслуженный человек был уволен 28 февраля 1891 г.

Из Москвы было выселено не менее 30 тыс. евреев. Вермель называет еще большую цифру – 38 тыс. Тысячи остались без приюта, слабые духом крестились, и таких было немало. Существует целая литература, рассказывающая о московской трагедии51.

Мы не будем останавливаться на этом сюжете, он достаточно известен по литературе.

Расскажем лишь об одном эпизоде, активным участником которого был Сергей Александрович и жертвами которого стали кантонисты-выкресты. При первом посещении Москвы великий князь зашел в Соборную церковь Христа Спасителя. Каково было его удивление, когда среди соборной прислуги, состоящей из отставных старых солдат, он обнаружил несколько лиц семитского типа. Все они были уволены.

Рассказ об этом приведен, в частности, в воспоминаниях гравера Ивана Павлова52.

В эпоху нынешней "перестройки" произошли странные переоценки. Муссируются слухи, что русская православная церковь, движимая крайне реакционными силами, желает провозгласить Сергея Александровича в нарушение церковных норм и традиций – великомучеником… Комментарий из дневника следующего нашего персонажа великого князя Константина Константиновича Романова: "26 февраля 1891 г… Назначение Сергея всеми встречается с радостью… Сергей, хотя и мечтал когда-то о своем новом звании, как о чем-то несбыточном и недосягаемом, еще не может отдаться чувству радости: мысль о разлуке с полком его сильно огорчает…" Падишах горюет о покинутом гареме…

Константин Константинович Романов (1858-1915), K.P. – "лучший из Романовых", как его неоднократно называли, действительно резко выделялся на общем фоне. Поэт драматург человек, общавшийся с Фетом, Майковым, Полонским Достоевским, Гончаровым, Стасовым, Чайковским. Его отец Константин Николаевич, был одним из основных исполнителей "великих реформ" времени Александра II. Его П.А. Зайончковский называет "идейным вождем либеральной демократии"53. Великий князь Константин Николаевич был главою морского ведомства России, генерал-адмиралом. Издаваемый его ведомством "Морской сборник" предоставлял страницы журнала Гончарову, Станюковичу, Островскому, Мельникову-Печерскому, Григоровичу и другим классикам русской литературы.

Константин Константинович был талантливым поэтом и очень религиозным человеком.

Для своего времени он блестяще перевел "Гамлета" Шекспира. Достойно нес обязанности президента Академии наук. В нем было развито чутье на таланты. Он первым признал гений Ивана Павлова. В 1899 г. он провел большие юбилейные торжества в честь 100-летия Пушкина. По его инициативе при Отделении русского языка и словесности Академии наук был образован разряд изящной словесности.

Первыми академиками стали люди разных политических позиций (что делает честь К.Р.):

Л.Н. Толстой, А.Ф. Кони, А.П. Чехов, В.Г. Короленко, К.А. Арсеньев, А.А.

Голенищев-Кутузов, П.Д. Боборыкин и другие. Конечно, в его деятельности на посту главы Академии не все было однозначно. Такова история с аннулированием избрания в академики М. Горького. "На дух" великий князь не переносил творчество Валерия Брюсова. Но, к его чести, он никогда сам не искал "приключений". Прекрасно понимал, например, что из себя представляют взгляды К.П. Победоносцева. В своем дневнике от 10 января 1910 г. он сделал запись по поводу заседания Академии наук по вопросу изменения календаря. "Пока Победоносцев был обер-прокурором Синода, нечего было и думать двинуть это дело: он на всякое новое дело отзывался отказом"54.

Был, безусловно, не лишен чувства юмора. Однажды В.В. Стасов похвалил его стихи.

Не без самоиронии он записал в дневнике от 3 декабря 1886 г.: "Кажется, он нашего брата – великого князя, вообще считает ни к чему не способным, и радуется, когда из нашей среды выходит какой-нибудь труд"55.

Сам Константин Константинович считал себя поэтом. Он находился в переписке с Фетом, возлагавшим на него надежды, которые не вполне оправдались. В общем дарование К.Р. было скромным. Авторы предисловий послеперестроечных изданий великого князя жалуются на дискриминацию, замалчивание и даже на шельмование его творчества. Это лишь отчасти верно. К.Р. было предоставлено "элитарное место" в издании Библиотеки поэта ("Поэты 1880-1890-х годов". Л., 1972). В очень корректной манере написана биография поэта, дана характеристика его творчества, отмечены его дружеские отношения с рядом композиторов (А. Рубинштейном, П. Чайковским, А. Глазуновым, Р.

Глиэром и др.), написавших на его слова музыку. Романсы на слова К.Р. стали "наиболее долговечной частью его поэтического наследства"56.

Два стихотворения К.Р. вошли также в сборник "Библиотеки поэта" – "Песни и романсы русских поэтов" (М.; Л., 1965), где также дана объективная творческая биография поэта. В "Литературном наследстве" была опубликована акварель – карикатура художника Д.С. Стеллецкого "Выше бессмертные, ниже смертные", где изображался "Олимп" русской литературы из 10 человек, и К.Р. был в соседстве с Львом Толстым, Владимиром Соловьевым, Антоном Чеховым, Владимиром Короленко, Анатолием Кони и другими57.

Даже в суровые довоенные годы была опубликована переписка К.Р. и Ф.М.

Достоевского с комментарием, на уровне тех лет почти корректным58. До войны же публиковались отрывки из дневника в "Красном архиве".

Великий князь Константин Константинович умер 2 июня 1915 г. На общем собрании Академии наук большую речь произнес А.Ф. Кони. Кстати, Анатолий Федорович хвалил великого князя и неофициально. Так, в приватном письме к академику А.А.

Шахматову от 8 октября 1901 г. он именует К.Р. "нашим симпатичным президентом"59.

Одна из статей в память К.Р. носила название "Человек великой человечности".

Начало и конец творчества поэта были связаны с еврейской тематикой. В 1882 г. на страницах либерального журнала "Вестник Европы", выходившего под редакцией М.М.

Стасюлевича, было опубликовано первое стихотворение "Псалмопевец Давид", подписанное литерами К.Р.:

О, царь, скорбит душа твоя,

Томится и тоскует!

Я буду петь: пусть песнь моя

Твою печаль врачует…

В примечаниях к публикации стихов К.Р. в "Библиотеке поэта" об этом стихотворении приводится отзыв Я.П. Полонского из письма к великому князю от 20 января 1887 г.: "вполне безукоризненное и даже художественное стихотворение…"60 Незадолго до смерти он закончил мистерию "Царь Иудейский" (1914). В это издание вошли обширнейшие примечания К.Р., по словам А.Ф. Кони, "сами по себе представляющие в высшей степени ценный труд, богатый историческими и археологическими данными и справками"61, в нашу задачу не входит анализировать этот в высшей степени интересный труд. Отметим, что работа К.Р. была в какой-то степени стимулирована двумя произведениями его современников: поэмами "Иуда" (1879) С.Я. Надсона и "Гефсиманская ночь" (1884) Н.М. Минского. Задача, поставленная автором – воссоздать политические условия древности, – вступала в противоречие с православной традицией. И критика отметила, что драма "Царь Иудейский" "может оказаться чуждою религиозному настроению многих лиц"62. Мастерство автора и истинная религиозность сказались в том, что ни разу Сын Божий не появляется на сцене. Мы смотрим на происходящее глазами его современников, чаще всего лиц, упомянутых в Евангелии. При этом К.Р. не модернизирует их характеры – все они даны в свете исторических реалий, известных науке того времени. Основное в драме – появление Мессии. Иудеи ожидают появления политического Мессии, обязательно царя из дома Давидова, цель которого свергнуть ненавистное бремя римской власти и воцариться на престоле предков в Иерусалиме. Посему в уста традиционного "евангельского" саддукея вкладываются соответствующие слова: "Охота же вам верить, что нищий свергнет Кесарево иго и воцарится в городе святом, воссядет на Давидовом престоле". Здесь назревает трагедия – народ стонет от власти чужеземцев и в действительности может провозгласить Иисуса царем. К.Р. не возводит напраслины – евангельские фарисеи и саддукеи боятся, что с провозглашением народом Иисуса царем поднимется восстание и произойдет полный разгром Иудеи. Саддукей говорит: … римляне тогда, бесповоротно Страною нашей завладев, разрушат Святой Сион и Соломонов храм.

Отсюда понятное желание как можно быстрее устранить Иисуса, чтобы не допустить "политических" осложнении и сохранить "хоть призрак той свободы, которую еще дарит нам Рим"64.

Ибо уверовать сами в Его миссию они не в состоянии. Фарисеи и саддукеи – слишком черствы, у них произошла подмена веры мишурой обрядности. Одно из самых сильных мест драмы – это речь Никодима, куда К. Р. довольно искусно вплетает цитаты из Ветхого Завета, используя гнев древних пророков – Исайи, Иеремии, Амоса – против "жестоковыйного Израиля":

Естественно, что казнь Иисуса Никодим трактует в евангельском духе, главное событие драмы принимает в высшей степени антигуманный характер: последний пророк всепрощающей любви и – никакого всепрощения, никакой любви, только ненависть.

Если с еврейством все понятно, то с другим миром – римским, преемником которого по логике "Москва – Третий Рим" является северная империя, не все ясно. Для Понтия Пилата с его представлениями о civitas Romana и беспощадным презрением к еврейству Иисус, пока он его не видит всего лишь еврей какой-то",

Далее проблема усложняется, тем более что Сеян, покровитель Пилата, ненавистник евреев, настраивавший императора против иудеев, убит. Пилат готов оправдать Иисуса, к тому же мечтатели для римлян не опасны, и прокуратор уступает Синедриону.

Один из критиков отмечал не только исторический, но и бытовой реализм драмы.

Отсюда реакция православного Синода была скорее отрицательной, несмотря на высокое имя автора. И это понятно. Возьмем, к примеру, русскую икону; почему на "Распятиях" Богоматерь всегда изображена молодой женщиной? Исторически же ей должно было бы быть около 50 лет. Однако в истинно верующем человеке эта и подобные детали не могут посеять сомнение. Христианская идея становится величественнее, многозначительнее, если сопровождается не стилизацией, а реалиями времени. И более становится понятна цена победы христианства над языческим миром.

В Зимнем дворце, в Эрмитажном театре была поставлена драма К.Р. с музыкой А.

Глазунова. Особенно удачно была передана сцена бичевания Господа. Для того чтобы не сталкиваться с Синодом, была объявлена не премьера, а репетиция. Часть семейства Романовых испрашивала разрешение священника на просмотр, и не получив его, не явилась на спектакль. (На вопрос о "Царе Иудейском" великого князя Николая Николаевича протопресвитер Русской армии и флота о. Георгий Шавельский, человек, кстати, открытый новым веяниям, ответил, что "к святыне прикоснулись неосторожными руками"67. На постановке присутствовал государь, но отсутствовали Николай Николаевич и Петр Николаевич. Константин Романов играл роль Иосифа Аримафейского, в связи с которым евангельское выражение "страха ради иудейска" стало устойчивым выражением в русском языке68.

Чрезвычайно интересно отношение крайних правых к произведению августейшего родственника. Автор обширной статьи "Театральная пьеса о смерти и воскресении Христа, где специально анализируются книги Юрия Николаева ("В поисках за божеством" (СПб., 1913) и "Противники Бога под личиной богоискателей") и "Царь Иудейский" К.Р., Н. Варнавин, рассыпаясь в верноподданнических чувствах, как верующий православный возмущен попыткой перевести евангельский текст на театральные подмостки. Он абсолютно правильно отметил, что в ортодоксии в отличие от католицизма нет места мистериям, знакомым западному зрителю, и нет места пьесам на евангельский сюжет, известный протестантам. Хотя сам Иисус не выведен на сцене, в пьесе действуют несколько лиц, причисленных к лику святых (Никодим, Иосиф Аримафейский, Иоанна, две жены-мироносицы).

Именно поэтому на верующих христиан пьеса производит тягостное впечатление. В логике критику не отказать, а под конец он рубит правду-матку: сочинение императорского отпрыска просто бездарно. «Общее впечатление таково, – пишет автор статьи, – что "Царь Иудейский" является и в художественно-литературном отношении пьесой более чем посредственной. Стихи слабы и лишены лирического подъема»69. Следует добавить, что православной церковной традиции известны пьесы на библейский сюжет. Так, первой пьесой русского театра XVII в. была постановка "Артаксерсово действо" – история царицы Эсфири, заимствованная у еврейских "пуримшпиллеров"70.

В качестве примеров слабых стихов Варнавин приводит текст от Матфея в славянском переводе: "Камень, его же не в ряду сотвориша зиждущия, сей бысть во главу угла; от Господа бысть сие, и есть дивно во очею вашею" (Мф. 21:42). У К.Р., по мнению Варнавина, очень неудачно: "О Иисус! Отверженный Он камень, / Но камень, легший во главу угла". Критик считает: «Слово "легший" скребет как ножом по тарелке»71.

Но едва ли это справедливо. Что бы сказал он о следующих стихах гениального поэта, пересказывающего соответствующее евангельское место: "Ученики, осиленные дремой, / Валялись в придорожном ковыле"?

Но Варнавин, как большинство правых, не может остановиться: ему всюду мерещатся масоны и убиенные Ющинские. Варнавин критикует пересказ Евангелия о гибели Иисуса, который-де неточен, ибо мучения Христа в пьесе занижены, пытки должны равняться на современные примеры: "Вспомните, хотя бы, несчастного Андрюшу Ющинского. Сперва истязания евреев-сатанистов причиняли ему жестокие мучения, но к концу пытки он уже терял сознание, так что мучители должны были приводить его в чувство посредством уколов в печень…"72 Этот безумный пассаж нелогичен: из Евангелия ясно, что казнь Иисуса – это казнь, применяемая римлянами на всей территории империи, к ее виду древние евреи не имели отношения. Еврейская казнь – это побивание камнями (см. притчу о блуднице).

С другой стороны, брат бывшего премьера, Аркадий Столыпин, пришел в восхищение от произведения августейшего поэта, отметив не только безусловные литературные достоинства но и несомненную искренность, "чистоту чувств" автора. Никаких шероховатостей стиля Столыпин не чувствует, а даже обнаруживает несомненную связь с поэзией "пушскинской плеяды". Конечно, и для критика правого лагеря, поклонника музы К.Р., есть причина для огорчений: он считает, что для постановки "Царя Иудейского" на "наших образцовых сценах" требуются некоторые ограничения,

"о необходимости которых напомнили мне некрасивые проявления человеческой нетерпимости"73.

Еще несколько слов об актерском искусстве Константина Романова. Объективности добиться очень трудно. Безусловно одно – князь был одержим кулисами и даже пытался выступать на сцене. Так, он перевел "Мессинскую невесту" Шиллера и сам играл заглавную роль. Играл он роль герцога и, казалось, что тут-то ему и карты в руки, но был из ряда вон плох: костюм носить не умел, в плаще путался, дикция очень плохая, и – слово из песни не выкинешь – картавил…

Так о его игре отозвался Станиславский. Но еще хуже было, когда великий князь, переведя "Гамлета", поставил его в своем театре и пригласил на постановку знаменитого Сальвини, который не мог понять, какую пьесу играют…74 Вот еще один любопытный факт, приведенный Варнавиным, – дело "Царя Иудейского" дошло до Думы, где выразителем общего мнения правых депутатов Думы об удручающем впечатлении, производимом пьесой на верующих христиан, стал о. Алексей Мешковский!75 Кажется, приводя этот факт, несложно найти и аллюзии в пьесе: Рим победил Иудею.

Никто никогда не говорил о К.Р. как об антисемите. По крайней мере, при жизни.

Еврейский мир был по отношению к нему корректен. Когда заходила речь о Романовых, его всегда выделяли: «О, это совсем другой человек! К.Р. – тонкий эстет и поэт, друг Фета и Минского, автор "Царя Иудейского", президент Академии наук, милый гуманный, простой… Лучший из Романовых»76. Увы, это было не так. В 1904 г. ушел в отставку министр просвещения Григорий Эдуардович Зенгер (1853-1919), бывший профессор Варшавского университета, классик, влюбленный в свое дело, блистательно переведший на латынь "Евгения Онегина", человек, о котором говорили приблизительно то же, что и о Константине Константиновиче: "человек кристальной чистоты, но не от мира сего", "либеральнейший и честнейший человек", "по натуре поэт". И вот эти двое "лучших и честнейших" людей пришли в столкновение по еврейскому вопросу и победителем, естественно, остался царственный родич.

История отставки министра просвещения приблизительно такова. Великий князь Константин Константинович, будучи главным начальником военно-учебных заведений, предложил разработать законопроект о недопущении в военно-учебные заведения крещеных евреев. До внесения его в Государственный совет законопроект был разослан на заключение главам ведомств, и в первую очередь военному министру А.Н.

Куропаткину и министру народного просвещения Г.Э. Зенгеру. Известно, что А.Н.

Куропаткину проект не понравился, он "поморщился", но уступил сильному мира сего.

Не то было с Григорием Эдуардовичем: "Если евреи неспособны к военной службе, то следовало бы исключить их вообще из рядов армии: если же они могут и должны нести военную службу в качестве нижних чинов, то нет оснований препятствовать им в достижении офицерского звания"77. Законопроект из-за несогласия министра народного просвещения был взят обратно, но Зенгер поплатился своим портфелем.

Дело же, однако, на этом не окончилось. Либеральнейший великий князь нашел выход из положения, издав секретный циркуляр по военно-учебным заведениям, запрещающий прием крещеных евреев. Собственно, это уже была практика расового антисемитизма.

Осведомленный автор приводит несколько примеров личного отношения К.Р. к своему закону. По совету генерала Хабалова, студент-выкрест, мечтавший попасть в военное училище, обратился к самому начальнику: "Я ничего не могу сделать, – сказал великий князь: таков закон, которого я не нарушу". – "Ваше императорское высочество, – возразил студент, – мой родной брат несколько дней тому назад окончил Киевское военное училище и произведен в подпоручики…" К.Р. на минуту задумался, пошептался с адъютантом. "Это ничего не значит, – наконец изрек он. – Закон". Таким образом, великий князь сознательно лгал, ибо ни тогда, ни после, подобный "закон" не был издан78.

Много лет спустя Константину Константиновичу удалось добиться от Николая II высочайшего повеления, по которому "не только дети, но даже внуки крещеных евреев не принимались в военно-учебные заведения" (курсив мой. – С. Д.)79. В свете этого стоит вспомнить драму "Царь Иудейский". Следуя точно истории, К.Р. рассказывает о провокаторской деятельности Пилата в Иудее, когда он приказал внести в город значки с изображением Тиверия, после чего начались народные волнения:

Вероятно, К.Р. много думал о сочетании провокаторства и закона…

Тот же А. Вольский приводит характерный эпизод, когда во время посещения великим князем Полоцка на вокзале ему была представлена почетная депутация жителей, среди которых был и раввин. Очередь представляться дошла и до него: «"Казенный раввин гор. Полоцка, ваше императорское величество". "Кто?" – с изумлением спросил К.К., и по его лицу прошло облако гнева. Губернатор смущенно повторил: "Раввин".

К. К. махнул рукой, отвернулся и быстрыми шагами направился к выходу.

Губернатору был сделан строгий нагоняй. В присутствии раввина была усмотрена не то насмешка, не то оскорбление»81. И это при том, что по переписи евреи составляли 60% населения Полоцка.