Парашюты на деревьях

БЕЗЗВУЧКА

Мы часто чувствовали, как нам не хватает беззвучного оружия. Может быть, больше всего настораживали псы на хуторах. Убрать их с пути можно было только выстрелом. А выстрел настораживал патрулей, будил и хозяев, и соседей. Правда, в большинстве случаев деревни Восточной Пруссии состояли из хуторов с отдельными подъездами и подходами — редко деревни там были объединены улицей в нашем представлении, когда по сторонам ее в строчку стояли дом к дому, примыкал двор ко двору.

Все хутора, что нам приходилось встречать в Восточной Пруссии, были разбросаны, разделены нивами, лугами, кустарниками. Несколько таких хуторов, находящихся на расстоянии друг от друга до полкилометра и больше, называются деревней. На картах наших кажется, что все дома рядом стоят, а на местности оказывается все наоборот.

— Как волки живут, — говорил, бывало, Юзик Зварика, — каждый в своей берлоге. Совсем не похожи пруссаки на наших людей. У нас и горе и радость — все люди вместе делят. Подъедешь, бывало, к любой партизанской деревне — люди группками о чем-то толкуют, делится каждый своим, а девчата, как только свободная минута выдастся, — на танцульки. Даже если музыки нет, так под свой языковый аккомпанемент вальсируют или польку вертят. А тут ничего этого нет. Каждый сам по себе.

Юзик был прав. Пруссаки, как нам показалось, жили очень разрозненно. Мой дом — моя крепость — моя держава. Только по делу пруссак к пруссаку приходил. Мы это вскоре поняли и научились эту особенность их жизни использовать в своих интересах. Ведь, услышав сигнал тревоги, пруссак пруссаку и на помощь не придет. Он только понадежнее крепит запоры и сидит в своем толстостенном доме, как в крепости. Хутора однообразные: кирпичные дома и сараи и такого же красного цвета высокие черепичные крыши. Все на один манер, разница только в размерах и количестве хозяйственных построек.

Ни резьбы на карнизах, ни замысловатого обрамления дверей и окон, ни стеклянной веранды, которые так популярны в наших белорусских деревнях, здесь не увидишь. Дверь дубовая, ставни тяжелые — все как по стандарту, даже покрашено в одинаковый цвет. От этого все жилища кажутся казармами, а не домами, в которых живут простые крестьянские семьи. Дух мрачного пруссачества витает над всем.

Неуютно, одиноко чувствовали мы себя там. И хотя все мужчины были на войне — дома оставались лишь те, кто уже не мог быть призван в солдаты, — но мы при первых же хозяйственных операциях убедились, что здесь опасность подстерегает нас на каждом шагу.

Когда мы подходили к тому хутору, где дряхлый старик чуть было не пальнул в меня из двустволки и нас лаем встретил злобствующий пес, Иван Овчаров обронил как бы про себя: — Эх, бесшумку бы!..

Потом еще много раз нам приходилось сожалеть, что не прихватили с собой беззвучки, или, как называл ее Овчаров, бесшумки.

Не раз были удобные случаи снять часового, патруля без шума, чтобы беспрепятственно захватить «языка», убрать с дороги во время прочески нескольких карателей, не выдавая своего присутствия. Когда же голодали подолгу, а вокруг бродила дичь, — тоже возникали мысли о бесшумной охоте. Хотя как приготовить дичь, чтобы можно было есть?..

Но так уж случилось, что перед вылетом сюда об этом не подумали. Конечно, самое верное оружие разведчика, как любил говорить Мельников, кинжал, но он был бессилен на расстоянии. Когда Николай Шпаков запросил «Центр» прислать теплую одежду, Иван Семенович напомнил ему:

— Бесшумку пусть подбросят.

В одном из грузовых мешков, которые нам были сброшены на парашютах у деревни Жаргиллен, оказалась простая наша трехлинейная винтовка. Но для нас она была не простая, а, можно сказать, волшебная — она имела приспособление для беззвучной стрельбы. Вместо штыка на ее дульную часть надевалась специальная цилиндрическая муфта, начиненная резиновыми пробками. Для беззвучной стрельбы требовались специальные патроны. Все это мы получили. Одним словом, в группе оказалась беззвучка.

Овчаров сразу же приладил наконечник, набил магазин патронами и горсть пробок высыпал в свой вещмешок.

— Можно, Николай, попробовать стрельнуть?

Все равно же сейчас смываться будем, — попросил Иван Черный.

— Давай! — сухо ответил Шпаков.

Овчаров нажал на спусковой крючок. Раздался негромкий щелчок. Мы явственно расслышали свист пули и как она прошелестела в листве.

— При дневных шумах сойдет! — заключил Мельников.

— И за лаем овчарки не услышишь, — поддержал его Иван Белый.

— Только таскать по лесу дылду такую неудобно.

Зварике никто не ответил, хоть все понимали, что поднял он не праздный вопрос.

Когда шли на хозяйственные операции со своей основной базы, прихватывали бесшумку. Несли по очереди, но перед самым хутором, как правило, ее брал Овчаров и шел убирать препятствия на пути. Именно благодаря беззвучке несколько раз мы добывали продукты тихо, хотя убивали собак. И, как нам показалось, хозяева не спешили на нас доносить, очевидно, не хотели брать на себя лишних хлопот.

Однажды мы просидели довольно долго на одних сухарях. Идти за продуктами не было возможности, движение на дорогах усилилось, к фронту перебрасывались танки, самоходки. Мы, по силе возможности, старались установить по знакам воинскую часть, прихватывали «языков» и допрашивали. Естественно, чтобы передавать «Центру» сведения, нужно было отойти как можно подальше. Люди сильно уставали, но подумать о себе не позволяла обстановка.

Как-то прогромыхал эшелон. Мы посчитали платформы с техникой, вагоны с солдатами. Нам даже удалось в бинокль рассмотреть эмблемы воинской части. Можно расслабиться, передохнуть. Но какой тут отдых, когда, как говорит Иван Иванович, кишки марш играют. Раньше здесь, лежа в заросниках, мы пощипывали малину, теперь она уже отошла. Вдруг Целиков толкнул локтем Ивана Черного и указал в сторону. Овчаров схватил беззвучку, дослал патрон в патронник и прицелился. Время тянулось долго.

— Стреляй! — чего медлишь, не вытерпел Целиков.

Но Овчаров опустил ружье.

— Подождем другой. Эта очень худа, — чуть слышно пробубнил Овчаров.

— Ишь ты, забурел — подавай ему дичь, да еще на выбор…

— Козленка жалко — сосунок ведь…

Косуля, пощипывая травку, тревожно оглядывалась на своего маленького шалопая, резвящегося на высоких пружинистых ножках. Вдруг косуля, наверное услышав наши голоса и шорохи, залаяла, словно комнатная собачонка, подавая сигнал тревоги, и обоих как ветром сдуло.

— Война, столько людей гибнет, а он козленка пожалел, — проворчал Целиков.

В тот день все же рыжебокая косуля стала жертвой нашей беззвучки. Сраженная выстрелом, она трепыхалась в кустах. Мы замерли: не наблюдает ли за ней, кроме нас, еще кто-нибудь.

Пригнувшись, Целиков вмиг добежал до косули, ухватил ее за ноги и потащил прямо перед собой. Запыхавшийся, он бросил перед нами размякшую, но еще теплую тушку.

Овчаров перевернул ее на спину, оттянул заднюю ножку и позвал Генку.

— Держи — свежевать будем. — Козел, зараза, попался…

Минут за двадцать Иван Семенович разделал тушку по всем правилам.

— Ловко у тебя получается! — восхищался Генка.

— Так ведь я в Казахстане жил. Там не один десяток баранов распотрошил.

Внутренности, голову и ноги мы завернули в шкурку и зарыли. Теперь всех нас занимал вопрос, как приготовить мясо? Костер разводить опасно, но без него не обойтись. Вырыли печурку, собрали сухих сучьев, таких, чтобы поменьше дымили. Печеночку Овчаров решил сварить в консервной банке от свиной тушенки, а мясо, сколько смогли, нанизали на шомпол и пристроили на развилочках.

Когда вспыхнул огонек и сизый дымок потянулся вверх, я решил, что надо выйти к ближайшей просеке и понаблюдать за ней. Огонька со стороны не было видно, потому что тщательно замаскировали плащ-палатками. Я вышел к просеке, ее еще багровыми полосами освещала вечерняя заря. Было тихо и пустынно. Вскоре я явственно почувствовал, как потянуло дымком и жареным, От запаха сперло в горле и потекли слюнки. Но одновременно появилась тревога — уж очень далеко слышны запахи, не привлекли бы они чьего-нибудь внимания. Я стал внимательно всматриваться в темноту и действительно заметил какие-то движущиеся точки. Они, приближаясь, быстро увеличивались.

Это были два велосипедиста с ружьями за плечами, в форме лесной охраны. Вдруг первый из них резко затормозил и остановился. Второй чуть не наскочил на него, но успел свернуть в сторону и тоже остановился.

— В чем дело? — спросил он.

Тот, стоя лицом ко мне, буквально в нескольких шагах, ответил:

— Чувствуешь запах?

Второй тоже несколько раз потянул носом и ответил:

— Нет, не слышу.

— Как нет? А я хорошо чувствую запах дыма. В лесу кто-то есть.

— Да, теперь и я слышу. Может, это из деревни доносится?

— Нет, это где-то здесь. Я не могу обмануться. — Он опрокинул велосипед на бок, снял ружье. — Пойдем посмотрим…

Я положил правую руку на затвор автомата, готов остановить их очередью, если только направятся туда, где хлопцы жарят косулю.

— А что мы сейчас увидим? — ответил ему второй. — Уже совсем темно.

— Трусишь! — упрекнул его первый, но и сам не двигался с места. По всему видно было, что он и сам боится.

— Так ведь совсем темно, и запах вроде пропал, — упрямо твердил второй.

— Ладно, поехали! — громко произнес первый, забросив ружье за спину.

Оба они сели и укатили, громко разговаривая, как это делают, отгоняя страхи.

Постояв еще несколько минут, я возвратился к своим. Они все были с оружием наизготовку. Костра не было. Услышав голоса, они затоптали огонь. Я рассказал о том, что видел и слышал.

— Если не донесут в полицию или воинскую часть, то завтра сами, наверняка, придут посмотреть, что такое тут было, — сказал с уверенностью Овчаров.

Мы решили понадежнее замести следы и уйти за дорогу, чтобы избежать окружения, если лесники донесут. Если же утром прочески не будет, то постараемся вернуться и как-нибудь все же приготовить мясо. Генку отправили за канал со сводкой. Дали кусок свежины с собой, может, там удасться изготовить Ивану Ивановичу или девчатам.

Мы перешли железку и заночевали там. На рассвете действительно слышны были стрельба и шум голосов в той стороне, где мы оставили свою недожаренную косулю. Вскоре солдаты перевалили через железную дорогу и оказались на нашей стороне. Нам пришлось уходить подальше. Несколько суток было очень неспокойно, мы уклонялись от преследователей, старались не обнаружить себя.

Словом, возвратились на старое место только на третьи сутки. Очень опасались, что на месте может быть засада, если только обнаружили след убитой косули. Собакам ведь не составит труда найти по запаху спрятанную нами свежину — мы ее завернули в кусок брезента и зарыли.

Оказалось все нетронутым, но мясо уже пропахло и побелело от личинок. Не удалось полакомиться дичью и нашим друзьям за каналом. У них тоже было беспокойно. Мельников несколько дней носил мясо, не теряя надежды поджарить, пока не испортилось.

Беззвучку до поры до времени запрятали. Таскать ее с собой было несподручно.

Выполняя задание «Центра», группа продолжала беспрерывно следить за движением вражеских эшелонов, автоколонн на шоссейной и железнодорожной магистралях Кенигсберг — Тильзит, одновременно вела разведку укреплений на широком участке между Тильзитом и заливом Курышес Гаф. Это немного южнее реки Неман.