Скоро друзья вернулись из осеннего плавания. Они одновременно съехали со своих кораблей на берег и встретились на пристани. Тотчас же пошли на свою маленькую квартиру и там увидели по конверту.
Муратов вошел в свою комнату, вскрыл конверт и прочел пригласительный билет на бракосочетание Марьи Александровны Ратынской с капитаном первого ранга Иваном Ивановичем Киргизцевым. Прочел еще раз и стал необыкновенно серьезен, точно был на вахте в тот момент, когда неожиданно под носом корабля он увидал скалу.
Влетел Быстренин к Муратову и со злою усмешкою протянул:
– Однако! Ты как полагаешь, Алеша… Это как называется?..
– Полагаю, что Маруся выходит замуж, – с угрюмым спокойствием ответил Муратов.
– Да ты обалдел, что ли, Алексей Алексеич?.. Какого принца Маруся выбрала? Вот так принц!.. Это просто свинство!..
– Какое же свинство, Коля? Киргизцев понравился и…
– Понравился!? – воскликнул, закипая, Быстренин. – Боров… под пятьдесят… Запарывает матросов… Понравился!? Ты в здравом уме?.. Просто захотелось быть адмиральшей… Вот тебе и чародейка… Лермонтова слушала… И я-то дурак… Возмутительно! А по-твоему, что ли, Маруся влюбилась в борова?..
– Ведь бывает, Коля… Нравятся немолодые! – старался Муратов защитить Марусю.
– Иван Иванович Мазепа? [2] Скажи, пожалуйста! Мазепа!? Просто скотина! И у такой скотины будет женой Маруся?..
– Ддда… Не стоит Киргизцев такого счастья! – мрачно промолвил Муратов.
– А мы-то втюрились… Стоило! Отлично оболванила… Еще недавно на бульваре: «Пока мы друзья. Но, может быть, скоро…» Очень скоро!..
– Это кому же Маруся говорила? – упавшим голосом спросил Муратов, хотя уже догадался – кому.
– Мне! – не без горделивости сказал Быстренин. – Я только не мог тебе сказать, что я «так и так»… сделал предложение. Маруся просила подождать, но никому ни слова… И особенно тебе… Верно, думала, что поссоримся… Ты приревнуешь…
– А ты рассказываешь, Коля? – упрекнул Муратов.
– Я молчал… Она просила «пока»… А теперь не все ли равно?.. И только тебе, Коля… Ты пойми… Ведь ты не свалял дурака, как я… Тебе ведь Маруся не говорила: «может быть, скоро»? – взволнованно и нетерпеливо спросил Быстренин.
– Свалял!.. – ответил Муратов.
– И тоже: «может быть, скоро»?
– Просто отказала!
Быстренин облегченно вздохнул.
– Так ты не можешь почувствовать этого свинства… Тебя Маруся не обнадеживала!
Муратов понимал и чувствовал, что «свинство» не в том, за что Быстренин так возмущается, считая себя обиженным. И он проговорил:
– Ты, брат, умный и психологии разные любишь, а взъерепенился на Марусю из-за чего?.. Из-за того, что подала тебе надежду?.. Ну так что ж, что обнадежила… Тогда ты нравился, а потом… Да мало ли причин… Раздумала и шабаш! Да хоть бы слово дала… Разве уж не может взять его назад… В таких делах не позорно не сдержать слова… Любовь… это… сам знаешь, совсем особенная штука…
– Ну, положим… Особенная.
– Так извини, Коля, а в тебе только мужское самолюбие говорит. Втюрился, так и в тебя должны втюриться. А она не желает!
– Ну и черт с ней! – воскликнул Быстренин. – И ты, Алексей Алексеевич, пошли ее к черту. А то вообразит, что так мы и пропадем из-за нее… А выходить за борова все-таки свинство! – прибавил Быстренин.
– И не будем больше говорить о Марусе.
– Идет. Не будем. А за молодою женою борова не приударишь, Алексей Алексеевич?
– Это ты около чужих жен околачиваешься… А я не занимаюсь такой охотой. И тебя не хвалю.
– А я не вижу ничего дурного… Надо же нашему брату, лейтенанту, поухаживать за чужою женой, если своей нет…
– Женись.
– Маруся предпочла борова… На свадьбу пойдешь?
– Нет. А ты?
– Непременно пойду.
– Только смотри, Николай Иванович… У тебя ведь язык – враг твой…
– Так что же?..
– Не скажи Марусе чего-нибудь… понимаешь… обидного насчет замужества… Боров – не боров, а ее муж.