Парижские этюды

V

Я сижу какъ-то вечеромъ въ большомъ ресторанѣ и просматриваю иллюстрированные журналы. Отворяется дверь и входитъ дама. Она съ минуту стоитъ посреди залы и осматривается вокругъ. Она необыкновенно красива, да, необыкновенно красива, но ея выкрашенные въ яркій, рыжій цвѣтъ волосы обличаютъ въ ней даму полусвѣта, и манеры ея вызывающи и высокомѣрны. Она повертывается ко мнѣ и говоритъ:

— Будьте такъ любезны, monsieur, пойти и заплатить моему фіакру.

Я совсѣмъ не сижу къ ней близко, однако-же она почему-то обратилась ко мнѣ. Я злюсь и кусаю губы, подзываю гарсона и говорю ему:

— Пойдите и заплатите фіакру этой дамы.

При этомъ бросаю на столъ двадцатифранковую монету. Дама поражена и оглядываетъ меня съ большимъ изумленіемъ.

Я усаживаюсь поудобнѣе на своемъ мѣстѣ, продолжаю разглядывать, какъ ни въ чемъ не бывало, журналы и радуюсь, что проучилъ эту даму.

Она садится за другой столъ. Гарсонъ возвращается, отдаетъ ей сдачу, получаетъ франкъ на чай, кланяется и уходитъ. Сдача остается лежать передъ ней на столѣ.

Въ ресторанъ входитъ господинъ, котораго она знаетъ; она подзываетъ его. Она разсказываетъ ему о томъ, какъ я невѣжливо поступилъ съ ней, пославъ гарсона расплатиться, показываетъ сдачу, лежащую передъ ней, пожимаетъ плечами и качаетъ головой.

Господинъ посылаетъ ко мнѣ гарсона съ 20-тифранковой монетой. Съ невозмутимымъ спокойствіемъ я беру монету и опускаю ее въ карманъ.

Вдругъ дама подходитъ ко мнѣ. Мое хладнокровіе бѣситъ ее. Она непремѣнно хочетъ, чтобы послѣднее слово осталось за ней.

— Получили вы обратно ваши деньги? — спрашиваетъ она.

— Да, благодарю, — отвѣчаю я холодно

— Я заняла у этого господина луидоръ, — обращается она къ моему сосѣду и затѣмъ объясняетъ ему, какъ я невѣжливо поступилъ, пославъ гарсона. Она обращается съ тѣмъ же ко всѣмъ, окружающимъ насъ; я, повидимому, глубоко оскорбилъ ее, и она ищетъ сочувствующихъ людей. Всѣ начинаютъ принимать въ ней участіе и комментировать «происшествіе». Я слышу слово «иностранецъ»; всѣ присутствующіе на сторонѣ дамы.

Пока все это происходитъ, мнѣ приходится сидѣть молча и не принимать никакого активнаго участія. Могу ли я съ моимъ жалкимъ репертуаромъ французскихъ словъ начать оправдываться? Я только подамъ поводъ къ насмѣшкамъ и рискую, чего добраго, быть выгнаннымъ изъ ресторана. Итакъ, мнѣ ничего больше не остается, какъ выносить все молча.

— Вонъ его! — крикнулъ вдругъ кто-то передо мной.

— Вонъ его! раздается вокругъ меня.

Я подзываю гарсона и расплачиваюсь. Покончивъ съ этимъ, я продолжаю спокойно сидѣть. Вокругъ меня разговоры принимаютъ все болѣе угрожающій тонъ.

Но въ это время дверь опять открывается и входитъ господинъ, котораго я знаю. Это докторъ Гольдманъ, корреспондентъ «Франкфуртеръ-Цейтунгъ». Онъ присаживается за мой столъ и спрашиваетъ, что здѣсь происходитъ. Я объясняю ему въ краткихъ словахъ все происшествіе. Онъ мнѣ сообщаетъ, что эта дама — знаменитая mademoiselle G. Онъ идетъ къ ней, почтительно снимаетъ передъ ней шляпу и говоритъ нѣсколько любезныхъ словъ. Шумъ моментально утихаетъ. Докторъ и я выпиваемъ по стакану вина, окружающіе начинаютъ смотрѣть наменясъ дружелюбіемъ. Какой-то господинъ спрашиваетъ у доктора, и докторъ отвѣчаетъ:

— Это русскій.

— Русскій, русскій, — проносится шопотомъ по всей залѣ.

Я спасенъ.

Передъ уходомъ изъ ресторана я получаю отъ mademoiselle G. букетъ фіалокъ.

Нѣсколько недѣль спустя, въ одномъ кіоскѣ для стрѣльбы въ цѣль во мнѣ признаютъ «русскаго». И хотя я стрѣляю самымъ жалкимъ образомъ, отовсюду раздаются возгласы одобренія, когда я изрѣдка попадаю въ доску.