Пароль больше не нужен. Записки нелегала

Глава 12

В Ново-Николаевске я сразу бросился на привокзальный рынок, пообещав Аркадию Михайловичу что-либо достать для нашего стола. Перед этим я отдал ему на сохранение сто долларов и двести немецких рейхсмарок. Немцам не свойственна такая расточительность даже с друзьями, но я, наверное, действительно начал превращаться в русского. Свои вещи я оставил в вагоне.

В поезд я и не думал возвращаться, так как должен был найти тайник с предназначенными для меня вещами и документами.

Выйдя с привокзальной площади, заполненной телегами крестьян и пролётками извозчиков, я сориентировался по сторонам горизонта, зная, что парадная часть вокзала должна смотреть на север. Ориентировку я проверил по православному кресту на ближайшей церкви. Косая перекладина креста своим возвышенным концом всегда указывает на север. Запахнув полушубок, я зашагал к выходу из посёлка при станции. Мой вид был более затрапезным, чем у встречавшихся мне людей, но не вызывал у них никакого интереса: мало ли бродяг шатается по России в такое время.

Тайник находился в двух километрах от окраины посёлка, на опушке небольшого леска. Я сразу нашёл сломанную берёзу, на стволе которой топором был вырублен знак в виде крестов, то есть трёх римских цифр «десять».

Как выкопать тайник без подручных предметов, я не знал. Никто, вероятно, не предполагал, что я приеду зимой. С помощью палки я расчистил место около берёзы и стал ковырять мёрзлую землю, где-то помогая себе руками и маленьким перочинным ножиком. Разжечь костёр сверху, чтобы отогреть землю, нельзя – можно повредить то, что спрятано в земле.

После трёх часов изнурительной работы, весь мокрый, я добрался до свёртка, завёрнутого в прорезиненную ткань. Кое-как разрезал обёртку и достал шинель с погонами, ремень, гимнастёрку, брюки, фуражку, сапоги, серые вязаные рукавицы, вещмешок с небольшим запасом продуктов и свёрток с документами на имя рядового 27 пехотного полка Луконина Ивана Петровича, ездового тылового отделения, призыва декабря 1916 года.

Форма от мороза и от долгого лежания в земле стояла колом, и надеть её было невозможно. Как бы я ни хотел соблюдать осторожность, но пришлось пойти вглубь леса и разжечь костёр. Чтобы не создавать дыма, я наломал веток посуше, разложил маленький костёр, складывая ветки крест-накрест. Ветки быстро прогорали, и я разложил костёрчик побольше, просушивая форму. Высушенную форму я надел на себя и занялся разбором содержимого вещмешка.

В вещмешке я нашёл вместительный мешочек ржаных сухарей, большой кусок сала, пакетик с сахаром, чаем, банку мясных консервов российского производства, две бутылки водки с залитыми сургучом горлышками, две пачки моршанской махорки. Были газета «Омский вестник» за 26 августа 1917 года: «В кинотеатре «Одеон» демонстрировалась тяжёлая драма в 4-х частях по повести А. Куприна «Яма» и газета «Солдатская мысль» за 3 июня 1917 года: «Эсеровский «Омский союз солдат-крестьян» в связи с широко распространившимися в конце мая 1917 года слухами о приезде в Омск Ленина, принял резолюцию, в которой записал, что, поскольку «пропаганда Ленина вносит разлад в революционную среду и тем разъединяет силы демократии», то присутствие его в Омске нежелательно, о чем сообщить Ленину телеграфом». Значит, посланец находится в городе Омске, и закладка тайника произведена позже августа 1917 года, когда я ещё собирался выезжать в Россию.

Сухари нисколько не покрылись плесенью, вероятно в связи с тем, что находились на морозе. Увидев это по тем временам богатство, я раздумал сразу идти на станцию и сел к костру подкрепиться. Нанизав на веточку куски сала, я поджарил их на огне, открыл бутылку водки, выпил из горла несколько больших глотков, занюхал сухарём и закусил поджаренным салом. Более вкусной пищи я не пробовал никогда в жизни.

Повторив эту операцию ещё раз, я почувствовал, как по моему телу разливается тепло, шинель, полушубок и костёр приятно согревали тело, унося вдаль воспоминания о трудном пути из Берлина до центра России почти через весь земной шар. Закурив самокрутку из крепкой махорки, я вообще почувствовал себя американским миллиардером Ротшильдом с ароматной гаванской сигарой в конце изысканного ужина.