Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну

А. Г. Дульян От Мюнхена до пакта Молотова-Риббентропа: некоторые аспекты ситуации в Европе накануне Второй мировой войны

Нападение Германии на Польшу 1 сентября 1939 г. традиционно считается началом самого жестокого и кровопролитного конфликта в истории — Второй мировой войны.

С приближением 70-й годовщины этой даты в политическом и научном мире вновь оживились дискуссии о том, что послужило причиной войны, можно ли было ее избежать, кто несет ответственность за ее развязывание и т. д. Разброс мнений достаточно широк. По прошествии семи десятилетий предпринимаются попытки и вовсе переиначить историю, переписать ее на свой лад, часто в угоду политической конъюнктуре. В этой разноголосице встречаются и довольно странные, далекие от действительности утверждения. Некоторые историки и политики пытаются, например, представить Советский Союз чуть ли не «соучастником» гитлеровских преступлений, причастным к развязыванию Второй мировой войны. Говорится и о «равной ответственности» Москвы и Берлина за эскалацию предвоенного кризиса и непричастности к нему западных стран.

В этих условиях закономерны вопросы: кто же все-таки виновник Второй мировой войны, какие события подтолкнули агрессора к ее началу, как оценивать в связи с этим действия СССР?

Чтобы ответить на них, достаточно обратиться к фактам.

Анализ развития военно-политической обстановки в Европе в межвоенный период и, особенно, накануне Второй мировой войны показывает, что реальные причины этого конфликта кроются прежде всего в порочности созданной по итогам Первой мировой войны Версальской системы.

Условия Версальского договора 1919 г. были не просто обременительными для Германии, они ставили ее в обособленное, униженное положение, сводя эту страну к второстепенной роли в Европе. Наиболее драматичными для немцев считались разоруженческие меры. Это вызывало резко критическую реакцию военно-политической элиты Германии, в которой быстро распространялся вирус непокорности, реванша, восстановления любой ценой былой мощи.

Немало проблем породило и территориальное размежевание по итогам первого мирового конфликта, в т. ч. в связи с разделом наследства исчезнувшей с карты Европы Австро-Венгерской империи. Неудовлетворенность целого ряда стран сложившимся положением стала питательной почвой для всякого рода взаимных претензий, способствовала накоплению на континенте горючего материала.

Вполне очевидно и то, что война стала также средством решения достаточно острых социально-экономических проблем не только Германии, но и некоторых других европейских стран, а также США, преодоления последствий мирового финансово-экономического кризиса 1929–1932 гг.

Кроме того, в политико-идеологическом ракурсе руководители западных держав видели кардинальную развязку во взаимном уничтожении нацизма и большевизма, на что и была направлена деятельность их дипломатии.

Все эти обстоятельства способствовали росту напряженности и возникновению конфликтной ситуации в Европе. Общекризисная атмосфера, социальная фрустрация воздействовали на умонастроения людей. Получала распространение идеология фашизма. Вдохновляемые ею силы пришли к власти в Италии в 1922 г. и в Германии в 1933 г. Причем порохом запахло не только в Европе.

Первый очаг новой войны возник на Дальнем Востоке. В сентябре 1931 г. Япония вторглась в Маньчжурию на северо-востоке Китая и за несколько дней захватила большую ее часть. Весной 1932 г. Квантунская армия заняла полосу КВЖД и вышла к китайско-советской границе. Это создавало угрозу для дальневосточных рубежей СССР. Гибкость и прагматизм, проявленные советской дипломатией в тот период, позволили нашей стране избежать вооруженного столкновения с Японией, хотя сторонники такого сценария в Токио были. Попав под огонь критики, в 1933 г. Япония вышла из Лиги Наций, оставшись фактически безнаказанной.

В 1935 г. этим прецедентом воспользовалась Италия, начав захватнические действия в Эфиопии, которые завершились в 1936 г. установлением там итальянского владычества.

Не заставил себя долго ждать и Гитлер, не делавший секрета из своих экспансионистских замыслов. С момента прихода к власти руководимое им правительство взяло курс на установление господства Германии на европейском континенте и в мире. В качестве первого этапа предполагался полный пересмотр версальского мирного урегулирования, затем планировалось завоевание «жизненного пространства» на востоке Европы. На осуществление этих планов были направлены ремилитаризация Рейнской области в марте 1936 г., участие Германии в интервенции в Испании во время гражданской войны 1936–1939 гг., оформление в октябре 1936 г. «оси Берлин-Рим», а в ноябре 1936 г. — «Антикоминтерновского пакта» между Германией и Японией, и особенно «аншлюс» Австрии 12–13 марта 1938 г.

Вслед за этим все реальнее становилась угроза германского вторжения в Чехословацкую Республику (ЧСР), обладавшую выгодным стратегическим положением в центре Европы, наличием богатых природных ресурсов и высокоразвитой промышленностью. Имея серьезный военный потенциал, Чехословакия могла стать ощутимым препятствием на пути осуществления захватнических планов Гитлера, особенно с учетом ее договоров о взаимопомощи с СССР и Францией. Вот как отзывался об этом бывший Президент Чехословакии Л. Свобода: «Соотношение сил между Чехословацкой Республикой и Германией в 1938 г. было следующим: 45 чехословацких дивизий против 47 нацистских;…1582 чехословацких самолета против 2500 неприятельских; 469 наших танков против 720 фашистских; 2 миллиона обученных чехословацких воинов против 2200 тысяч немецких. Из этих данных даже неспециалисту ясно, что до двойного превосходства, необходимого для наступательной операции, агрессорам не хватало еще многого»[38].

В качестве предлога для политического давления и последовавшей военной агрессии против ЧСР Гитлер использовал «защиту» прав немецкого населения этой страны: из десятимиллионного населения Чехословакии 3,5 миллиона составляли судетские немцы, проживавшие в наиболее промышленно развитых районах. В апреле 1937 г. руководимая К. Генлейном судетонемецкая партия при поддержке Берлина потребовала полной автономии Судетской области.

Претензии на чехословацкие территории вслед за Германией выдвинули также Венгрия и Польша.

Нажим на правительство Чехословакии с требованием уступок судетским немцам «во имя сохранения мира» оказывали Англия и Франция.

В условиях надвигающегося кризиса правительство Англии в марте 1938 г. выдвинуло идею «нейтрализации» Чехословакии, означавшую отказ от всех чехословацких внешнеполитических обязательств, и в первую очередь от франко-чехословацко-советской системы договоров со всеми вытекающими отсюда последствиями для независимости страны.

Лондон и Париж предпринимали согласованные шаги, чтобы побудить Прагу удовлетворить притязания судетских немцев. При этом по взаимной договоренности британская дипломатия от имени двух держав должна была взять на себя посреднические функции в отношениях между Берлином и Прагой для решения «чехословацкого вопроса».

В свою очередь СССР, будучи последовательным сторонником создания системы коллективной безопасности в Европе и решительного отпора агрессии, с самого начала судетского кризиса и на всем его протяжении заявлял о своей верности принятым на себя обязательствам. Москва подтверждала, в частности, обязательство по советско-чехословацкому договору 1935 г. прийти на помощь Чехословакии, если аналогичным образом поступит Франция и если сама Чехословакия обратится к СССР с такой просьбой. При этом допускалась возможность оказания помощи Праге, «не дожидаясь Франции», как об этом заявил Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин 26 апреля 1938 г.

Четко и недвусмысленно позиция СССР, выступавшего за решительный отпор нарастающей военной угрозе в Европе и «коллективное спасение мира», была изложена устами народного комиссара иностранных дел М. М. Литвинова в заявлении представителям печати 17 марта 1938 г.

Учитывая обострение обстановки, правительство Советского Союза предложило начать переговоры генеральных штабов вооруженных сил СССР, Франции и Чехословакии.

На Западе, однако, возобладали настроения в пользу «умиротворения» Гитлера, а по существу, пособничества его территориальным притязаниям.

7 мая английский и французский посланники в Праге потребовали от министра иностранных дел ЧСР, чтобы Чехословакия пошла «как можно дальше» в удовлетворении требований судетских немцев, предупредив, что, если из-за ее «неуступчивости» возникнет вооруженный конфликт, западные державы не окажут помощи Чехословакии.

Тем временем в генеральном штабе германских войск была завершена работа над детальным планом военного захвата Чехословакии — проектом директивы «Грюн», который Гитлер утвердил 30 мая. На границах Чехословакии нарастала реальная угроза немецкого вторжения.

В этих условиях Лондон и Париж усилили давление на Прагу, настаивая на удовлетворении генлейновских требований при урегулировании судетской проблемы.

1 сентября 1938 г. Франция впервые официально обратилась к СССР с запросом, сможет ли он оказать помощь Чехословакии и какую именно. В ответе советской стороны 2 сентября была подтверждена готовность выполнить свои договорные обязательства и предложено принять необходимые меры для воздействия на Польшу и Румынию на предмет согласия на проход советских войск через их территории посредством соответствующего решения Лиги Наций. Одновременно выдвигалась инициатива созвать совещание представителей советской, французской и чехословацкой армий, а также совещание всех государств, заинтересованных в сохранении мира.

На встрече с Гитлером в Берхтесгадене 15 сентября английский премьер Чемберлен, по сути, согласился с объявленным фюрером решением присоединить к Германии Судетскую область, а также другие чехословацкие территории с преобладающим немецким населением. Итоги этой встречи одобрили и в Париже.

19 сентября 1938 г. правительства Англии и Франции направили Чехословакии ноту с ультимативным требованием передать Германии эти земли. Одновременно Венгрия и Польша также выдвинули свои территориальные требования к Чехословакии.

В тот же день Бенеш через советского полпреда в Праге лично обратился к правительству СССР с запросом относительно его позиции в случае военного конфликта, и 20 сентября получил недвусмысленный ответ, подтверждавший готовность Москвы прийти на помощь ЧСР. Более того, правительство СССР провело ряд подготовительных военных мероприятий: 21 сентября Киевскому особому военному округу была дана директива начать выдвижение к границе крупных войсковых группировок. Не случайно Прага сначала отклонила англо-французские требования, но 21 сентября под нажимом Англии, Франции и США изменила свое решение и объявила об их принятии.

22-23 сентября 1938 г. в Бад-Годесберге Чемберлен информировал Гитлера об англо-французских «миротворческих» усилиях в вопросе об отделении от Чехословакии областей с преобладающим немецким населением. Однако Гитлер потребовал уже и районы, где немецкое население составляло меньшинство. Одновременно он настаивал на удовлетворении Чехословакией территориальных претензий Польши и Венгрии. Чемберлен смог добиться лишь согласия Гитлера отсрочить занятие чехословацких территорий своими войсками до 1 октября 1938 г.

В создавшихся условиях усиливали нажим на Прагу Венгрия и Польша. 23 сентября Венгрия нотой потребовала от Праги предоставления венгерскому меньшинству тех же прав, что и судетским немцам, а также передачи Венгрии той части Чехословакии, где венгры составляли большинство. Венгры также рассчитывали вернуть себе всю Закарпатскую Украину, ранее входившую в состав Австро-Венгрии и вошедшую по Сен-Жерменскому мирному договору 1919 г. в состав Чехословакии под названием «Подкарпатская Русь», а Польша — получить район Тешина и незначительные пограничные изменения в Северной Словакии, в Татрах.

27 сентября Чемберлен направил Бенешу личное послание с предложением о дальнейших уступках Гитлеру, утверждая, что иначе, мол, ничто не сможет остановить германские войска, готовые к вторжению.

СССР был единственной страной, выступившей против захвата Чехословакии. Решение этой задачи Москва видела не в уступках агрессорам, а в противодействии им единым фронтом всех государств, заинтересованных в сохранении мира. Предложенная советской стороной правительствам Англии и Франции в первых числах сентября 1938 г. конкретная программа мер предусматривала:

М. М. Литвинов, выступая на Ассамблее Лиги Наций 21 сентября, подтвердил готовность СССР «выполнить свои обязательства по пакту (с ЧСР. — А. Д.) и вместе с Францией оказывать помощь Чехословакии доступными нам путями». Однако западные партнеры, как и ранее, не реагировали на советские инициативы.

В то же время Советским Союзом проводились подготовительные военные мероприятия для оказания, в случае необходимости, быстрой и эффективной помощи ЧСР, всего в боевую готовность были приведены как в приграничных областях, так и в глубинных районах — вплоть до Волги и Урала — танковый корпус, 30 стрелковых и 10 кавалерийских дивизий, 7 танковых, мотострелковая и 12 авиационных бригад, 7 укрепрайонов, а в системе противовоздушной обороны — 2 корпуса, дивизия, 2 бригады, 16 полков, 4 зенитно-артиллерийские бригады и 15 зенитно-артиллерийских полков, а также части боевого и тылового обеспечения[39].

Однако политико-дипломатические усилия западных держав строились на совсем иной логике: не предотвращение агрессии против ЧСР, а перенаправление ее вектора в сторону востока. Кульминацией стала четырехсторонняя конференция в Мюнхене 29 сентября 1938 г.

Представители Англии, Франции, Германии и Италии собрались без какой-либо консультации с Чехословакией и без ее участия. Дискуссия практически отсутствовала, конференция явилась, по сути, формальным утверждением заранее согласованной сделки четырех держав. За основу был принят предложенный Муссолини проект, который ему был сообщен из Берлина.

Подписанное в итоге конференции Мюнхенское соглашение состояло из главной части, дополнения и трех деклараций. В главной части говорилось об отторжении Судетской области и других чехословацких территорий с преобладающим немецким населением и передаче их Германии до 10 октября. Занятие этих районов германскими войсками должно было начаться 1 октября. Чехословакии предписывалось передать названные территории со всеми имевшимися там сооружениями. Процедура передачи устанавливалась «международной комиссией» из представителей Англии, Франции, Германии, Италии и Чехословакии. В дополнении говорилось о готовности Англии и Франции участвовать в «международных гарантиях» Чехословакии в ее новых границах против неспровоцированной агрессии. Германия и Италия должны были также предоставить Чехословакии свою гарантию после урегулирования в течение трех месяцев вопроса «о польском и венгерском меньшинствах в Чехословакии».

На практике Мюнхенское соглашение означало расчленение Чехословакии. Германия получила 1/5 ее территории и около 1/4 ее населения. К Германии переходили чехословацкие военные сооружения, половина горных и металлургических предприятий страны, важные железнодорожные магистрали.

После окончания работы конференции чехословацким делегатам было объявлено о принятых решениях и заявлено, что никаких изменений не будет. Через несколько часов правительство Чехословакии сообщило, что принимает Мюнхенское соглашение.

30 сентября там же, в Мюнхене, Гитлером и Чемберленом была подписана англо-германская декларация, в которой говорилось о намерении рассматривать все проблемы, касающиеся обеих стран, путем консультаций и продолжать усилия по устранению возможных источников разногласий. По существу, этот документ был равносилен пакту о ненападении. Одновременно был предрешен и вопрос о подписании аналогичной декларации между Германией и Францией. Это была своеобразная плата Берлина за «добрые услуги» Лондона и Парижа в связи с чехословацким вопросом.

В дележе чехословацкого наследства приняли участие Польша и Венгрия. Уже вечером 30 сентября польское правительство передало Чехословакии ноту, в которой в ультимативной форме потребовало немедленного отделения от Чехословакии части территории Тешинской и Фриштатской областей и передачу их Польше. Венгрии же были переданы южные районы Словакии и Закарпатская Украина.

11-12 марта 1939 г. усилиями Германии была провозглашена «независимость» Словакии, правительство которой обратилось к Берлину за помощью. Президент Чехословакии Э. Гаха и министр иностранных дел Ф. Хвалковский были тут же вызваны в Берлин, где «попросили» Гитлера взять Чехословакию под свое «покровительство». 15 марта 1939 г. в нарушение Мюнхенского соглашения Германия оккупировала Чехию и Моравию, которые были объявлены «протекторатом» Германии. Такова была реальная цена «гарантий», данных усеченной Чехословакии участниками Мюнхенской конференции.

Советский Союз реагировал на эти события резко критически. В ноте правительства СССР правительству Германии от 18 марта 1939 г. говорилось, что оккупация Чехословакии и последующие действия Германии не могут не быть признаны произвольными, насильственными, агрессивными. По настоянию СССР вопрос о Чехословакии был включен в повестку дня сессии Ассамблеи Лиги Наций, но его обсуждение не состоялось.

Таков был бесславный итог Мюнхенской конференции. По существу, она явилась апогеем западной политики «умиротворения» Гитлера, своего рода прологом Второй мировой войны, окончательно развязав руки агрессору. Причем в результате мюнхенской сделки Германия заметно укрепила свои позиции, увеличила военно-промышленный потенциал.

Однако и в этих осложнившихся условиях руководство Советского Союза не теряло надежды организовать коллективный отпор гитлеровской экспансии. 17 апреля и 14 мая 1939 г. советская сторона предлагала Англии и Франции заключить пакт о взаимопомощи, согласно которому три державы гарантировали бы безопасность малых европейских государств, включая Прибалтику.

27 мая Англия и Франция направили советскому правительству свой проект соглашения, по которому тройственный пакт подчинялся процедуре Лиги Наций. Советский Союз отклонил это предложение и 2 июня вновь попытался убедить Лондон и Париж изменить те пункты их проектов, которые могли послужить провоцирующими моментами для нападения Германии на Прибалтику, а через нее — на СССР. Наркоминдел В. М. Молотов вручил в этот день послу Англии У. Сидсу и временному поверенному в делах Франции Ж. Пайяру советский проект тройственного пакта, составленный с учетом вышеуказанных соображений.

Лондон и Париж ответили лишь спустя две недели. Они по-прежнему отказывались немедленно помочь СССР, если он будет вовлечен в войну в случае агрессии против Латвии, Литвы или Финляндии. По целому ряду признаков явственно ощущалось, что Англия и Франция были не готовы к реальным согласованным с СССР шагам по противодействию надвигавшейся агрессии.

Параллельно с трехсторонними советско-англо-французскими переговорами советской стороной осуществлялись контакты с Берлином — сначала по торгово-экономическим, а затем и по политическим вопросам. Переговоры с Германией летом 1939 г. вела и Англия. Так, в июне сотрудник германского МИД Трот фон Зольц встречался с премьером Н. Чемберленом и министром иностранных дел Э. Галифаксом и обсуждал с ними вопросы мирного урегулирования проблем между двумя странами[40].

По мере нарастания военной угрозы многие прагматичные политики на Западе все более отчетливо сознавали, что никакая система коллективной безопасности в Европе не будет действенной без участия СССР. Характерно на этот счет высказывание того времени У. Черчилля в палате общин: «Я никак не могу понять — каковы возражения против заключения соглашения с Россией… Единственная цель союза — оказать сопротивление дальнейшим актам агрессии и защитить жертвы агрессии… Что плохого в этом простом предложении?»[41].

Однако Н. Чемберлен и Э. Даладье, у которых в тот момент была реальная власть в Лондоне и Париже, смотрели на эту проблему иначе, упорно надеясь договориться с Гитлером и явно не желая связывать себя обязательствами в сфере безопасности с Москвой.

К началу лета 1939 г. Германия наглядно обозначила ориентиры своей экспансионистской линии, захватив Чехию и литовскую Клайпеду, разорвав договор о ненападении с Польшей и предъявив к ней территориальные требования. Гитлер заявил о денонсации англо-германского морского соглашения 1935 г. и предъявил колониальные претензии Лондону и Парижу.

Италия захватила Албанию и заключила с Германией в мае 1939 г. широкое военно-политическое соглашение, известное как «Стальной пакт».

Япония развивала агрессивные действия на Дальнем Востоке: оккупировав обширные территории Китая, она в середине мая 1939 г. вторглась с помощью войск своего марионеточного государства Манчжоу-Го в пределы Монголии, где советско-монгольские войска под общим командованием Г. К. Жукова вынуждены были давать отпор интервентам.

В этих непростых условиях продолжались дипломатические усилия по согласованию взаимоприемлемого текста англо-франко-советского договора о взаимопомощи. Немало сложностей вызывало составление перечня стран, которым предполагалось предоставить поддержку в случае агрессии, определение понятий «прямая» и «косвенная» агрессия и т. д. В целом работа шла крайне медленно, оставляя впечатление отсутствия большой заинтересованности западных участников переговоров в их успешном завершении в сжатые сроки, как того требовала складывавшаяся обстановка. «Характер переговоров, в которых с советской стороны принимал участие глава правительства и нарком иностранных дел, а с англо-французской стороны дипломаты не самого высокого ранга, показывал, что правительства Великобритании и Франции не стремились к быстрому достижению действенного соглашения»[42]. Явная цель западных партнеров СССР по переговорам состояла в том, чтобы предотвратить или помешать сближению между Москвой и Берлином.

23 июля советская сторона предложила параллельно с политическими переговорами начать и военные. Однако и они, начавшись 12 августа (английской и французской военным делегациям потребовалось 17 дней для прибытия в Москву) не свидетельствовали о готовности западной стороны к результативной работе. По сути, они были изначально обречены на провал, если учесть, что главы английской и французской военных миссий прибыли без надлежащим образом оформленных полномочий на ведение переговоров и подписание военной конвенции, не имели конкретных планов военного сотрудничества трех держав. Все это контрастировало с четкими инструкциями, имевшимися у главы советской делегации наркома обороны СССР К. Е. Ворошилова.

Камнем преткновения на переговорах была проблема прохода советских войск через территории Польши и Румынии. От нее в значительной степени зависел исход переговоров. Однако решение так и не было найдено, и переговоры, по сути, зашли в тупик. Когда же 22 августа, после перерыва, делегации встретились вновь, обстановка изменилась.

В условиях надвигавшейся войны и очевидной неготовности Англии и Франции к договоренности с СССР о совместном отпоре агрессии в Москве было решено принять настойчиво продвигавшееся Германией предложение об улучшении отношений между двумя странами. Причем германские дипломаты не скрывали, что Берлин настроен идти на далекоидущие уступки пожеланиям Советского Союза.

15 августа посол Германии в Москве Шуленбург на встрече с В. М. Молотовым зачитал текст памятной записки, в которой, среди прочего, выражалась мысль о «возможности восстановления доброго взаимного сотрудничества» между двумя странами и ставился вопрос о приезде в этих целях в Москву «на короткое время» министра иностранных дел Германии Риббентропа.

Советская сторона вначале уклонилась от ответа, настаивая на скорейшем подписании с Германией торгово-кредитного соглашения. Такое соглашение было подписано 19 августа. Тем самым, первое условие Москвы для улучшения отношений с немцами было выполнено.

В Берлине же явно торопились с заключением политического соглашения. На то были свои причины. Как явствует из многочисленных документов, в Германии готовились к скорому нападению на Польшу и, соответственно, к войне с Англией и Францией, связанных с Варшавой гарантиями безопасности. Желая избежать войны на два фронта, германское руководство стремилось обезопасить себя на востоке и в этих целях добивалось соглашения с СССР. По оценке директора Института всеобщей истории РАН академика А. О. Чубарьяна, «немецкие представители были слишком заинтересованы в немедленном соглашении с Москвой и были хорошо осведомлены об ее беспокойстве за ситуацию в Восточной Европе и о старых «российских амбициях» в целом. Гитлер и его сподвижники всегда рассматривали Советский Союз как одного из главных стратегических противников. Но ради решения своей основной задачи — нейтрализации России в условиях подготовки войны с Францией и Англией и реализации германских планов в Европе в Берлине, очевидно, считали возможным идти на максимально большие уступки, в том числе и в территориальных вопросах, полагая, что в сравнительно недалеком будущем Германия вернет себе все то, что она отдаст в сферу влияния Советского Союза»[43].

17 августа посол Шуленбург передал в Москве предложение заключить с СССР договор о ненападении сроком на 25 лет, предоставить совместно с СССР гарантии Прибалтийским странам и использовать свое влияние для улучшения отношений СССР с Японией[44].

Москва оказалась перед непростым выбором. К тому времени советское руководство располагало сведениями о плане и сроках нападения Германии на Польшу. Это означало, что германские войска, наступая на Польшу, беспрепятственно вышли бы к советским границам, что усиливало бы непосредственную военную угрозу для СССР. Оказавшись фактически один на один с Германией, Советский Союз был вынужден искать оптимальные пути для обеспечения своей безопасности и принимать соответствующие решения.

В период между 18 и 23 августа немцы настойчиво теребили Москву, добиваясь согласия на приезд Риббентропа для подписания договора. 21 августа Гитлер обратился с личным письмом к Сталину по этому вопросу. После некоторых колебаний, мотивированных желанием несколько оттянуть развитие событий, советская сторона ответила согласием.

Советско-германские переговоры состоялись, и в ночь с 23 на 24 августа между двумя странами был подписан договор о ненападении, известный как пакт Молотова-Риббентропа (по фамилиям подписантов), неотъемлемой частью которого был секретный протокол «о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе». Этот документ по определению был призван на какое-то время оградить СССР от войны с Германией. Кроме того, согласно секретному протоколу, Советский Союз в случае войны получал свободу действий в Финляндии, Эстонии, Латвии, Восточной Польше (Западной Белоруссии и Украине) и Бессарабии. В дальнейшем, и это подтвердили последующие события, предполагалось заключить с каждой из упомянутых стран договоры о взаимопомощи с вводом на их территории советских воинских подразделений для защиты их и собственно советских границ.

Фактически это было тайным разделом сфер влияния между СССР и Германией, что в практике того времени было не единичным явлением.

Кстати, до сих пор не утихают споры относительно подлинности секретного протокола. Долгое время сам факт его существования оставался в глубокой тайне. Как отмечалось в выводах Комиссии по правовой и политической оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 г. во главе с А. Н. Яковлевым на II Съезде народных депутатов СССР, хотя оригиналы протоколов не найдены ни в советских, ни в зарубежных архивах, «комиссия считает возможным признать, что секретный дополнительный протокол от 23 августа 1939 г. существовал…»[45].

Подписание советско-германского договора вызвало бурную и в целом ожидаемую реакцию за рубежом. В компактном виде, как сформулировал А. О. Чубарьян, она выглядит примерно так: «беспокойство в Лондоне и Париже, брожение и тревога в балканских, восточноевропейских и прибалтийских столицах, негативное восприятие среди европейской, да и всей мировой общественности, непонимание и растерянность в коммунистических партиях, которые в течение многих лет считали своей главной задачей борьбу с фашизмом»[46].

Споры и суждения противоречивого характера не утихают и по сию пору. Это и неудивительно. Пакт был неординарным и неоднозначным демаршем.

Это был компромисс. Каждая из сторон извлекла из него как выгоды, так и потери.

Определенный моральный ущерб для СССР заключался в том, что в условиях засилья идеологической пропаганды трудно было объяснить советской, да и мировой общественности, чем был вызван такой довольно неожиданный поворот.

Наиболее существенно то, что Советский Союз, натолкнувшись на неприятие Западом усилий по организации коллективного отпора агрессии и оказавшись один на один с гитлеровской Германией, по сути, сделал оптимальный выбор. Из соображений безопасности Москва пошла на этот шаг. Он был призван отсрочить неизбежное столкновение с нацистским рейхом и дать возможность лучше подготовиться к этой схватке. Прагматизм в данном случае одержал верх над идеологическими колебаниями. К тому же аналогичного рода пакты с Германией уже имелись у Англии и Франций.

Советско-германский договор нельзя рассматривать вне исторического контекста, а тем более выдергивать его из этого контекста в спекулятивных целях — такой подход лишь порождает искаженные представления, в т. ч. и об этом документе.

У Москвы были все основания не верить в поддержку западных держав в случае, если бы Советский Союз решил самостоятельно противостоять германской агрессии в 1939 г. В пользу этого говорит и последовавшая «странная война» на западном фронте: Франция и Англия, с сентября 1939 г. находившиеся в состоянии войны с Германией, не предпринимали активных боевых действий против нее вплоть до начала германского наступления в мае 1940 г. Между тем войну можно было локализовать в самом начале, если бы 110 англо-французских дивизий, дислоцированных на западной границе Германии, выступили против 23 противостоящих им немецких дивизий[47].

Факт остается фактом: договор позволил СССР выиграть около двух лет для укрепления обороноспособности и подготовки к неизбежному вооруженному столкновению с Германией (другой вопрос, вызывающий споры, — насколько эффективно это время было использовано), западная граница СССР была отодвинута в среднем на 300 км, западные районы Украины и Белоруссии были объединены с остальной частью этих республик. Кроме того, договор вызвал определенные трения между Германией и Японией как раз в тот период, когда советские войска вели бои против японцев на реке Халхин-Гол. Все это уже в годы Великой Отечественной войны способствовало тому, что СССР избежал гибельной для себя войны на два фронта.

Вынужденный характер пакта 1939 г. признавал и такой маститый и не склонный к симпатиям по отношению к нашей стране политик, как У. Черчилль, который отмечал в своих мемуарах: «Если у них (у русских. — А. Д.) политика и была холодной и расчетливой, то она была в тот момент в высокой степени реалистичной»[48].

Советско-германский договор 1939 г. стал, безусловно, крупной вехой в развитии обстановки в Европе в предвоенный период. Он знаменовал собой, по определению академика А. О. Чубарьяна, «резкий и кардинальный поворот во всей советской внешнеполитической стратегии»[49]. Ставка Москвы на создание системы коллективного отпора агрессии уступила место линии на поиск договоренностей с Германией в расчете отсрочить столкновение с Третьим рейхом, лучше подготовиться к этой схватке. Это изменение предполагало и определенные кадровые перемены. В этой связи смена знаковых фигур во главе советской внешней политики в мае 1939 г., когда на пост наркома вместо ушедшего в отставку М. М. Литвинова был назначен В. М. Молотов, возможно, не была простой случайностью или совпадением.

В дискуссиях по поводу советско-германского договора 1939 г. встречаются и попытки провести исторические параллели с более далеким прошлым. Пакт 1939 г., например, сопоставляют с тильзитским мирным соглашением Александра I с Наполеоном, заключенным в 1807 г. в схожих исторических условиях, за несколько лет до вторжения Наполеона в Россию, находя определенную аналогию мотивов соответствующих действий руководителей России. Причем и в 1807 г., и уж, во всяком случае, в 1939 г. для России речь не шла об установлении союзнических отношений с партнером по договору, а о позиции строгого нейтралитета с целью выигрыша времени. Руководство СССР неукоснительно придерживалось этой линии.

На этот важный аспект договора обращает внимание израильский исследователь темы пакта Г. Городецкий в книге «Роковой самообман. Сталин и нападение Германии на Советский Союз». «Строгий нейтралитет, — пишет он, — вместо обязательств перед Германией — вот в чем Сталин видел главное достижение пакта Молотова-Риббентропа. Будучи вынужден подписать пакт, Сталин, очевидно, решил извлечь из него все, что только можно. Он стремился компенсировать обиды, нанесенные России, по его мнению, не только на Версальской мирной конференции и в межвоенный период, но и в XIX веке, во время борьбы за господство в Европе. Сталин не рассчитывал, что Германия и Англия обескровят друг друга, воюя между собой, но, конечно, надеялся, что изрядное количество перьев они потеряют. Составляя собственную повестку для мирной конференции, он думал, что получил достаточно долгую передышку для повышения боеготовности Красной армии, в которой нуждался как в противовесе, чтобы иметь возможность торговаться на ожидаемых переговорах. Его политика была направлена исключительно на соблюдение государственных интересов Советского Союза, как он их понимал»[50].

Как явствует из вышеизложенного, советско-германский договор с учетом сложившейся обстановки был вынужденным шагом, продиктованным прежде всего интересами безопасности страны. Он имел в условиях предвоенного времени немаловажное практическое значение для Советского Союза.

Столь же очевидно и другое: советско-германский пакт 1939 г. не был и ни в коей мере не может рассматриваться как причина или некий «сигнал» к началу Второй мировой войны. Скорее это относится к политике «умиротворения» ряда европейских держав, прежде всего Англии и Франции, которые вместо отпора готовящейся гитлеровской агрессии стремились лишь повернуть ее на восток. В значительной мере именно в силу несостоятельности и идеологической зашоренности этих и некоторых других европейских стран, мир и оказался втянутым в пекло беспрецедентного по масштабам и жестокости военного конфликта. При этом причины конфликта в своей основе намного сложнее и глубже.

Мюнхенский сговор — яркий пример того, как попрание норм морали и нравственности в политике, практика двойных стандартов в отношениях между государствами, прямое потворство агрессору приводят к разрушительным последствиям для международного мира, ставят на грань выживания европейскую, да и, в целом, человеческую цивилизацию. Анализ предвоенной ситуации в Европе, включая Мюнхен и его последствия, как представляется, убедительно свидетельствует: эффективно обеспечить безопасность в региональном и мировом масштабах можно только коллективными усилиями. Нельзя достичь надежной безопасности одних за счет других. В 1938–1939 гг. Англия и Франция познали это на собственном примере.

Применительно к дню сегодняшнему печальный опыт Мюнхена и последующих событий красноречиво подтверждает безотлагательную необходимость формирования такой международной архитектуры, которая на деле обеспечивала бы максимально надежную и равную безопасность для всех, покоилась бы на прочной основе международной законности и коллективных усилиях государств по выстраиванию эффективных механизмов реагирования на угрозы и вызовы европейской стабильности. Именно в этом заключается суть инициативы Президента России Д. А. Медведева о разработке Договора о европейской безопасности, отвечающего насущным потребностям нынешних межгосударственных отношений на евроатлантическом пространстве.

Как сам советско-германский договор 1939 г., так и дополнительный протокол не противоречили тогдашней международной практике и ничем не отличались от аналогичных документов того времени. К тому же для ряда восточноевропейских народов (Украина, Белоруссия, Литва, Латвия, Молдавия) пакт в исторической перспективе имел и немалое практическое значение, способствуя утверждению национальных государств в конце XX века в их нынешних границах.

Опыт истории учит: между предвоенным прошлым и настоящим имеются очевидные аналогии, включая вывод о том, что источником войны всегда служит политика глобального господства, находящая свое выражение, в т. ч. в линии на дестабилизацию и разобщение противостоящих сил. Именно под этим углом и в более широком историческом контексте, исключающем выборочный подход к событиям, и надо рассматривать факты предвоенной истории.