Партия большевиков в Февральской революции 1917 года

ВВЕДЕНИЕ

Февральская буржуазно-демократическая революция — первая победоносная народная революция эпохи империализма — явилась крупным политическим поворотом в истории России, который оказал большое влияние и на развитие пролетарского, интернационалистического движения в других странах. Февральская революция нанесла второй после 1905 г. мощный удар по самодержавию, оказавшийся на этот раз смертельным. Продолжая и завершая дело первой русской революции, февральский переворот проложил путь к социалистической революции. Свергнув царскую монархию и вызвав к жизни Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, возникшие в масштабе всей страны, Февральская революция создала необходимые предпосылки для перехода к новому, социалистическому этапу революции. «…После февральской победы… развитие революции пошло с невероятной быстротой»[1],— отмечал В. И. Ленин. Он с гордостью писал по поводу февральско-мартовских событий 1917 г.: «Русским рабочим выпала на долю честь и счастье первым начать революцию, то есть великую, единственно законную и справедливую, войну угнетенных против угнетателей»[2].

В работах В. И. Ленина дан всесторонний анализ Февральской революции, который позволяет нам глубоко понять ее истоки, социально-экономическое содержание, своеобразие и историческое место в освободительном движении российского пролетариата. «В силу ряда исторических причин, — отмечал В. И. Ленин, — большей отсталости России, особых трудностей войны для нее, наибольшей гнилости царизма, чрезвычайной живости традиций 1905 года — в России раньше других стран вспыхнула революция»[3].

Она развивалась в иных условиях, чем в 1905 г., отразила более высокий уровень классовой борьбы и политической сознательности пролетарских масс. Партия большевиков неослабно работала над их революционным воспитанием, помогала усвоить уроки 1905 г.

Из революции 1905–1907 гг. они вынесли громадный запас революционного опыта, опыта массовой политической борьбы. Если первую русскую революцию пролетариат начал с «гапонады», то вторую — сразу же с республиканских и революционных лозунгов.

В условиях новой исторической обстановки произошло дальнейшее сближение буржуазно-демократического и социалистического этапов революции в России.

Ленин определил позиции классов и партий в России в ходе империалистической войны и Февральской революции. Указав, что сама жизнь разбила «тот взгляд наших оппортунистов, будто русский либерализм является еще движущей силой революции»[4] 2, Ленин в то же время не сбрасывал со счетов и значение оппозиционных маневров либеральной буржуазии, ее попыток путем смены одного царя другим сохранить и укрепить монархию, обеспечить свои интересы в империалистической войне. Огромное значение для правильного понимания своеобразия Февральской революции имеет ленинское положение о слиянии различных социальных потоков и разнородных классовых интересов, что обеспечило исключительную быстроту февральского переворота.

В центре внимания ленинских работ периода первой мировой войны находится российский пролетариат и его боевой штаб — большевистская партия. В. И. Ленин показал, что единственным классом в России, которому не удалось привить заразы шовинизма, явился пролетариат, а большевистская партия была единственной партией в стране, которая до конца «исполнила свой долг перед Интернационалом»[5]. В своих работах «Задачи революционной социал-демократии в европейской войне», «Война и российская социал-демократия», «Поражение России и революционный кризис», «О лозунге Соединенных Штатов Европы», «Военная программа пролетарской революции» и некоторых других Ленин обосновал стратегию и тактику партии по вопросам войны, мира и революции. В статье «Несколько тезисов» он развил и конкретизировал тактические лозунги партии применительно к особенностям нараставшего в России революционного кризиса, дал глубокий анализ грядущей революции. Он показал, что предстоящая революция по своему характеру остается буржуазно-демократической, но в условиях углубившегося кризиса капитализма она еще больше сближается с социалистической революцией. В связи с этим Ленин предложил дополнить три главных лозунга партии в буржуазно-демократической революции (демократическая республика, конфискация помещичьей земли, 8-часовой рабочий день) призывом к международной солидарности рабочих в борьбе за социализм, за революционное свержение воюющих правительств и против войны.

В. И. Ленин неоднократно подчеркивал мобилизующую и организующую роль партии большевиков, которая в тяжелейшие годы войны сохранила свою боеспособность, идейную и организационную сплоченность и возглавила борьбу пролетариата и солдатских масс за свержение царизма. «Наша партия, — писал он, — оказалась с массами, с революционным пролетариатом, несмотря… на отчаянные преследования и аресты…»[6] Высоко оценивая деятельность петроградских большевиков в Февральской революции, Ленин указывал на «факт руководства» и «беззаветной помощи петербургским рабочим в великие дни революции со стороны нашей партии»[7].

Глубокий анализ характера движущих сил и перспектив второй русской революции дан в таких ленинских трудах, как «Письма из далека», «Апрельские тезисы», «Письма о тактике», «Задачи пролетариата в нашей революции», в выступлениях Ленина на Петроградской общегородской конференции и на Седьмой (Апрельской) Всероссийской конференции РСДРП(б). В. И. Ленин показал роль пролетариата как главной движущей силы и гегемона революции, обосновал значение его союза с солдатско-крестьянскими массами. «Революцию совершил пролетариат, он проявил героизм, он проливал кровь, он увлек за собой самые широкие массы трудящегося и беднейшего населения»[8].

В ленинских работах вскрыты особенности и противоречия Февральской революции, классовый источник и классовое значение двоевластия. В. И. Ленин показал, что Февральская революция зашла дальше обычной буржуазно-демократической революции, дойдя вплотную до революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, что создало благоприятную почву для ее дальнейшего развития и углубления. Огромное историческое значение имела ленинская трактовка Февраля 1917 г. как такого рубежа, с которого пролетариату России открылся путь ко второму, социалистическому этапу революции.

Изучение Февральской революции является важной задачей советских историков, тем более что многие ее аспекты подвергаются грубому искажению в буржуазной историографии[9]. Известно, что вскоре же после февральского переворота либеральная буржуазия попыталась приписать себе лавры свержения царизма.

В марте 1917 г. «Правда» с возмущением писала: «Петроградское телеграфное агентство осведомляет Европу о русской революции очень односторонне… Вся революция официально предстала поэтому перед глазами Европы как дело русской либеральной буржуазии»[10]. В книге лидера кадетской партии П. Н. Милюкова «История второй русской революции» думские либералы обряжены в тогу революционеров, а сама Дума превращена в главного героя событий. Оказывается, именно она «дала уличному и военному движению… знамя и лозунг и тем превратила восстание в революцию, которая кончилась свержением старого режима и династии»[11]. Эту лживую версию в свое время целиком поддержала меньшевистская историография[12], а ныне ее охотно муссируют многие западные реакционные историки[13].

Уже в первые годы Советской власти, а затем в 20-х годах было немало сделано для исследования различных проблем Февральской революции. Развернулась работа по расширению источниковедческой базы, появились мемуарные и научные труды. Большую роль в защите и утверждении ленинского анализа Февральской революции сыграла критика троцкистских ошибочных положений по вопросам Февраля и Октября 1917 г., попыток Троцкого смазать буржуазно-демократический характер Февральской революции, принизить революционную роль крестьянства и Советов[14]. В трудах советских историков М. Н. Покровского, Б. Б. Граве, Э. Б. Генкиной, A. Л. Сидорова, Я. А. Яковлева была подвергнута основательной критике и либерально-меньшевистская точка зрения на движущие силы революции. Так, М. Н. Покровский писал о русской буржуазии, что она взяла на себя «роль маклера между революцией и царизмом»[15]; Э. Б. Генкина, анализируя ход событий, показала, что «Февральская революция победила… как рабоче-крестьянская революция, под руководящим влиянием пролетариата»[16]; Я. А. Яковлев обосновал тезис, что «у истока Февральской революции — стачка»[17]. Эти историки плодотворно разрабатывали ленинскую мысль о гегемонии пролетариата в революции.

Исследовательская работа в области проблематики Февральской революции особенно усилилась за последнее десятилетие. Появились отдельные монографии и статьи, которые ввели в научный оборот новые материалы, явились серьезным шагом вперед в деле изучения второй русской революции[18]. Советские историки, опираясь на ленинские работы о Февральской революции, уточняют и углубляют наши представления о тех процессах, которые определили ход и исход буржуазно-демократического переворота в феврале 1917 г., его специфические черты и особенности. К 50-летию Февральской революции вышли крупные обобщающие монографии, которые подводят итоги многолетней исследовательской работы на данном участке исторической науки и выдвигают новые интересные мысли и выводы[19].

Но если общий ход Февральской революции, ее причины и результаты в настоящее время довольно широко исследованы, то значительно хуже обстоит дело с изучением и освещением роли большевистской партии в этой революции. Многие вопросы здесь еще ждут своего углубленного исследования.

Первые работы о деятельности партии большевиков в период империалистической войны и Февральской революции также появились в начале 20-х годов. Это были прежде всего воспоминания активных участников революции, написанные по живым следам событий, А. Г. Шляпникова, В. Н. Каюрова, В. Н. Залежского, Н. Ф. Свешникова, К. Кондратьева и других[20]. Заметное место среди этой литературы занимают книги Шляпникова (одного из членов Бюро ЦК), в которых содержится обширный фактический материал о деятельности большевистских организаций, прежде всего Петербургского комитета и Русского бюро ЦК, во время первой мировой войны и Февральской революции.

Однако этот материал требует критического подхода. Дело не только в отдельных неточностях, следует учитывать субъективизм в освещении ряда явлений партийной жизни, в результате чего они нередко излагаются односторонне, причем некоторые ошибки Русского бюро ЦК оправдываются, а роль самого Шляпникова преувеличивается[21].

Что касается общей линии работ Шляпникова — его анализа, обобщений, то она наиболее уязвима. В оценке Февральской революции Шляпников не опирается на основополагающие работы В. И. Ленина и поэтому неточно определяет характер и движущие силы революции. Крайне поверхностно описывает Шляпников историю создания Петроградского Совета. Он явно принизил роль большевиков, в частности Выборгского райкома партии, в создании Петроградского Совета и выдвинул весьма однобокое объяснение причин меньшевистско-эсеровского засилья в нем. Это объяснение долгое время бытовало в нашей литературе.

Во второй половине 20-х годов появляются и первые научные историко-партийные работы по Февральской революции. К. Шелавин в своей книге «Рабочий класс и ВКП(б) в Февральской революции» предпринял первую попытку выяснить численность и состояние партии в канун февраля 1917 г. Автор привел данные по партийным организациям 13 наиболее крупных городов, а также по Московской губернии и Уралу. И хотя эти цифры в большинстве случаев были занижены, автор сделал правильный вывод. «…Большевики к февралю 1917 г., — писал он, — сколотили организацию, исчислявшую тысячи передовиков-пролетариев, и этим заложили фундамент своей конечной победы. Такого кадра не было ни в одной партии»[22]. Шелавин в общих чертах исследовал нелегальную деятельность партии и ее работу в легальных организациях. Правильно отметив, что «было бы совершенно напрасно искать в Феврале организованности Октября», он в то же время проявил недооценку организующей роли большевистской партии в дни февральского переворота. Это привело его, на наш взгляд, к ошибочному заключению, что «никакого организационного центра восстания у большевиков в решающий момент не оказалось»[23].

Ту же ошибку в той или иной форме повторил Я. А. Яковлев в своей в целом интересной и содержательной работе «Февральские дни 1917 г.». В ней он со всей категоричностью утверждал, что «никакого действительного руководства ходом революции со стороны бюро Центрального Комитета большевиков не было и не могло быть… Руководство большевистской партии выражалось не в том, что тов. Шляпников давал те или иные лозунги. Оно выражалось совсем в ином: сотни и тысячи рабочих, учившихся на большевистской «Правде» в 1912–1914 гг., прошедших школу 1905 года, знавших о непримиримой по отношению к войне позиции большевиков, воспитанных на неурезанных лозунгах революции против самодержавного режима, сливаясь с толпой, иногда выдвигаясь из толпы вперед, стихийно оформляли стихийное же движение сотен тысяч, выдвигая действительно революционные лозунги, поднимая красные флаги, ведя толпу против городовых и офицеров. Таков был тип большевистского руководства в февральские дни»[24].

Бесспорно, что правдисты-рабочие, воспитанные нашей партией, сыграли огромную роль в февральские дни 1917 г., но почему их надо противопоставлять организационным центрам большевизма, в том числе и Русскому бюро ЦК, которое ведь выдвигало не «лозунги Шляпникова», а лозунги Ленина, лозунги партии и настойчиво внедряло их в сознание пролетарских масс? Такое противопоставление не может быть оправдано.

Для историко-партийной литературы тех лет вообще характерна недооценка сил, которыми большевики обладали в преддверии Февральской революции. «Большинство партийных организаций накануне 1917 года было разгромлено полицейскими преследованиями»[25],— писал Ем. Ярославский, хотя именно накануне 1917 г. партийные организации в значительной степени оправились от полицейских разгромов и добились заметного увеличения численности партийных рядов. Делясьсвоими воспоминаниями о работе Петербургского комитета и революционном движении в канун февраля1917 г., В. В. Шмидт утверждал: «На воле почти никого не осталось из тех, кто бы мог руководить этимдвижением. Остатки руководящих товарищей были арестованы, всякая связь с районами была прервана. На воле остался небольшой состав Бюро ЦК, но и онс арестом ПК потерял связь с районными организациями»[26]. Краски здесь явно сгущены. Ведь после ареста В. В. Шмидта и других членов ПК в декабре 1916 г. Петербургский комитет вскоре был восстановлен и продолжал активную деятельность, а Русское бюро ЦК все время поддерживало тесную связь с Выборгским райкомом.

Чем же объясняется такой серьезный просчет историко-партийной литературы 20-х годов? Некоторые исследователи считают, что воспоминания А. Г. Шляпникова, как члена Бюро ЦК, оказывали «влияние на то, что историки того периода недооценивали организационную работу большевиков в период Февральской революции»[27]. Но причина заключается не в этом. Ведь Я. А. Яковлев, например, упрекал Шляпникова в противоположном — в «безмерном преувеличении степени организационного руководства движением со стороны большевиков»[28].

Скорее можно говорить о влиянии М. Н. Покровского, который в своих «Очерках русского революционного движения XIX–XX вв.», появившихся в 1924 г., утверждал следующее: «К весне 1917 года все элементы революции были налицо… Не было только налицо одного условия… не было той партии, которая была на сцене в 1907 г., которая провела первую революцию… Благодаря тому, что в первый момент этой партии на сцене не оказалось, получилась длинная, восьмимесячная агония старого режима…».[29] Нетрудно видеть, что тем самым, во-первых, сбрасываются со счетов объективные факторы, прежде всего определившие ход событий в феврале — марте 1917 г., а во-вторых, вольно или невольно принижается роль партии, которая и в дни Февральской революции была с массами и во главе масс.

В те годы М. Н. Покровский был признанным главой исторического фронта, и влияние его несомненно. Но главная причина заключалась в другом — в скудности документальной базы, в неразработанности самого материала о деятельности партии, ее центров и отдельных организаций в период войны и Февральской революции. В последующие годы происходит накапливание такого материала.

В конце 20-х годов выходит монография М. Г. Флеера «Петербургский комитет большевиков в годы войны». В ней обстоятельно исследуется стачечное движение питерского пролетариата и деятельность Петербургского комитета в военное время. Автор делит его на два периода: первый — от начала войны до общегородской конференции большевиков (июль 1915 г.) и второй — от конференции до Февральской революции. Флеер доказывает, что если первый период характеризуется затишьем в рабочем движении и ослаблением работы партийной организации столицы, то второй период — неуклонным ростом этого движения и значительным усилением деятельности Петербургского комитета. К концу первого года войны Петербургский комитет «сумел создать организационные связи в общегородском масштабе», положение в столичной организации осенью 1915 г., «даже после арестов, было все же очень сильное: к этому времени имелись уже прочные связи в периферии, в самой гуще рабочей массы, выдвигавшей на смену арестованных работников все новые и новые силы. Партия в конце 1915 г. имеет прочный, сработавшийся центр — Петербургский комитет, остающийся в течение всего рассматриваемого периода вместе с Исполнительной комиссией неуязвимым для охранки»[30].

М. Г. Флеер большое внимание уделил изучению материала о подпольных типографиях и подпольных изданиях Петербургского комитета. Однако изложение в книге Флеера доводится, по существу, лишь до Февральской революции, к тому же он почти совершенно обошел вопрос о связях ПК с другими партийными организациями страны, об исполнении им функций партийного центра для всей страны. Книга М. Г. Флеера по сравнению с другими исследованиями опирается на более прочный фундамент в смысле фактического материала. Но и он во многих случаях вынужден оперировать главным образом полицейскими донесениями, которыми перенасыщена его работа.

В 30-х годах развертывается интенсивная работа по расширению документальной базы историко-партийных исследований, один за другим выходят несколько сборников материалов и документов о деятельности большевистской партии в период войны и Февральской революции[31]. Особую ценность имеет сборник «Большевики в годы империалистической войны. 1914 — февраль 1917 г.», в котором широко представлены материалы, характеризующие работу не только петроградской, но и многих местных партийных организаций.

Примерно с конца 30-х годов научно-исследовательская работа в области изучения Февральской революции заметно ослабевает, но со второй половины 50-х годов положение меняется: историко-партийные проблемы этой революции вновь стали привлекать внимание историков. Расширилась документальная база исследования[32]. Появились новые работы, которые ввели в научный оборот малоизвестные документы и факты, позволившие более широко отразить роль большевистской партии в Февральской революции[33]. Вышли в свет очерки истории партийных организаций почти всех союзных республик и крупнейших организаций РСФСР, дающие возможность глубже проследить борьбу партии за победу революции не только в Петрограде, но и на местах. В 1966 г. вышел в свет второй том «Истории Коммунистической партии Советского Союза», в котором деятельности партии в период первой мировой войны и Февральской революции посвящено несколько глав. Эти главы содержат большой фактический материал. Обобщая его, авторы тома показывают, во-первых, что быстрой победе народа над царской монархией в значительной мере способствовала огромная работа большевистской партии в годы войны; во-вторых, что в ходе самой революции именно большевики были инициаторами и организаторами массовых политических стачек и уличной борьбы, которая и решила судьбу царского режима.

Историко-партийные проблемы, связанные с Февральской революцией, представлены также в сборниках статей «Первая мировая война» и «Свержение самодержавия», подготовленных Институтом истории СССР в 1968–1970 гг. В этих сборниках обобщается существующий материал о деятельности Русского бюро ЦК РСДРП, а также дается историография некоторых важных проблем данного периода истории КПСС[34].

Следует также отметить, что в работе И. И. Минца «Свержение самодержавия», в главе «Партия большевиков в борьбе за превращение империалистической войны в войну гражданскую» и в некоторых других разделах, излагается большой историко-партийный материал. В этом труде партия предстает как единое целое, как всероссийская организация, показана деятельность не только Петербургского комитета, но и московской организации, работа большевиков Поволжья, национальных районов, а также в армии. Нам представляется весьма важным в методологическом плане следующее положение автора:

«Было бы явным нарушением одного из важнейших законов исторической науки подходить к февральским событиям с точки зрения опыта и уроков Октябрьской революции: необходимо изучать события в соответствующих исторических условиях. Прежде всего, в период Октябрьской революции в лице Советов имелся готовый аппарат власти, в феврале Советы только создавались в процессе революции. В октябре численность партии в 10 раз превышала ее состав в февральские дни, а в Петрограде с близлежащими городами даже в 25 раз (почти 50 тыс. в октябре против 2 тыс. в феврале). Различна была и организованность широких масс: в Октябрьской революции организованность была несравненно выше, чем в февральские дни. Наконец, — последнее по порядку, но не по важности — Октябрьская революция проходила под непосредственным руководством ЦК во главе с Лениным, а в дни Февральской революции Ленин продолжал томиться в эмиграции»[35].

Таким образом, за последние годы достигнут заметный прогресс в историко-партийных работах по Февральской революции. Однако некоторые важные вопросы еще не получили должного освещения и требуют дополнительной исследовательской работы. В частности, в нашей литературе все еще весьма схематично и не всегда правильно освещается деятельность Русского бюро ЦК в период империалистической войны и Февральской революции[36], его контакты с Петербургским комитетом и местными организациями, роль В. И. Ленина, который даже в тяжелейших условиях того времени настойчиво направлял работу Бюро ЦК и других партийных органов в России. Слабо изучен процесс собирания и организации сил партии в канун Февральской революции. Из всех революционных партий только большевики имели тогда всероссийскую организацию, опиравшуюся на передовые слои пролетариата. Этот факт первостепенной исторической важности не получил достойного освещения в нашей литературе. Дальнейшего исследования требует и вопрос о степени идейного и организационного воздействия партии, ее руководящих центров на движение масс в февральско-мартовские дни 1917 г., вопрос о соотношении стихийных и сознательных элементов в процессе революции.

Известно, что меньшевистско-эсеровские писания о Феврале 1917 г. сводятся к абсолютизации революционной стихии, которая будто бы проложила себе дорогу к победе независимо от тех или иных партий. «Улица была окончательно завоевана рабочими массами, которые двигались точно лавина. Это было стихийное движение, в котором не было оформленной и непосредственной цели… Были ли тут попытки хоть какого-либо руководства — не знаю. Кажется, не были»[37] — так описывает февральские события меньшевик О. А. Ерманский.

Еще больше преувеличивает стихийность февральского переворота Троцкий. В своей «Истории русской революции» он утверждает, что лидеры Бюро ЦК и Петербургского комитета «наблюдали движение сверху», они «колебались, проявляли неуверенность» и т. д. По мнению Троцкого, Февральская революция, начавшаяся снизу, «преодолевала противодействие собственных революционных организаций». Если это верно в отношении меньшевиков и эсеров, то применительно к большевикам представляет собой грубую клевету, охотно подхваченную буржуазной печатью.

Борьба с меньшевистско-эсеровской теорией «стихийности» Февральской революции и сейчас имеет актуальное значение, ибо за эту теорию ухватились современные буржуазные историки в целях обоснования фальшивого тезиса о якобы «непричастности» большевиков к Февральской революции[38]. К сожалению, борьба с этой теорией не всегда ведется с правильных позиций. В исторической литературе 20-х годов стихийные элементы обычно выдвигались на первый план, а организующая роль большевиков преуменьшалась. Так, в IV томе «Истории ВКП(б)», вышедшем под общей редакцией E. М. Ярославского, особый акцент сделан на том, что «революция была стихийной»[39]. Но нельзя согласиться и с другой точкой зрения, когда стихийные элементы движения полностью сбрасываются со счетов и февральско-мартовские события 1917 г. изображаются так, будто от начала и до конца они развивались в строго организованном русле, будто каждый революционный акт масс был уже заранее расписан в планах большевистских организаций.

Подобная точка зрения ведет к недооценке инициативы и революционного творчества масс, негативному отношению к стихийному движению, как чему-то безусловно отрицательному в развитии революции. Освещение революционных событий с таких позиций мешает видеть всю их сложность, неизбежное переплетение стихийных и сознательных элементов, диалектику взаимосвязи между ними. Оно противоречит ленинской концепции революции. В. И. Ленин учил видеть реальную взаимосвязь между объективными и субъективными факторами исторического процесса. Недооценка или преувеличение роли одного из них приводит либо к абсолютизации стихийности движения, к отказу от направляющего воздействия на него партии, передовых слоев пролетариата, либо к пренебрежению объективными условиями борьбы масс, что ведет к отрыву от них и в конечном счете к авантюризму.

Ни одна революция, а тем более буржуазно-демократическая, в которой участвуют самые широкие круги мелкой буржуазии, не может совершиться без проявления стихийных сил. Революция — это праздник угнетенных и эксплуатируемых, когда бурлит и всемикрасками переливается революционная инициатива и самодеятельность масс, особого подъема достигают не только способности, сознание, воля, страсть, но и творческая фантазия десятков миллионов[40]. Следовательно, выступая против преувеличения роли стихийных элементов, историк в то же время не может их игнорировать, ибо они являются неизбежным фактором в развитии любой революционной ситуации. При рассмотрении этой проблемы авторы данной монографии исходят из следующих ленинских положений:

1. Нет ни одной революции, в которой в том или ином объеме не проявлялось бы действие стихийных элементов. «Стихийные взрывы, — указывал Ленин, — при нарастании революции неизбежны. Ни одной революции без этого не было и быть не может»[41].

2. Стихийный подъем масс является составным элементом революционной ситуации, показателем того, что эти массы не желают больше мириться со старыми порядками, а следовательно, и признаком неотвратимости революции. «Что стихийность движения, — писал Ленин, — есть признак его глубины в массах, прочности его корней, его неустранимости, это несомненно»[42].

3. Партия опирается на стихийный подъем масс, вносит в стихийное движение сознательность и организованность и направляет его к достижению определенной политической цели.

В Февральской революции с огромной силой сказался стихийный подъем масс, она также имела свои крупные стихийные взрывы, например 23 февраля, когда вспыхнула массовая политическая стачка, и 27 февраля, когда солдатская стихия бушующим потоком влилась в пролетарские ряды. Но эти взрывы в немалой степени были подготовлены всей предшествующей работой партии в массах, а ее политическая и организационная деятельность в февральские дни 1917 г. направляла развернувшееся движение в русло организованной борьбы за свержение царской монархии.

Авторы настоящей монографии поставили своей целью на основе существующих источников, литературы и новых архивных документов, во-первых, всесторонне раскрыть руководящую роль большевистской партии в подготовке масс к решающему штурму самодержавия и в ходе самой революции и, во-вторых, осветить именно те проблемы, которые еще недостаточно разработаны в историко-партийной литературе.