Партия большевиков в Февральской революции 1917 года

Выработка новых тактических лозунгов

Деятельность большевистской партии в годы первой мировой войны — одна из ярких страниц в истории большевизма. Разработка новых вопросов теории и тактики, восстановление партийных центров и местных партийных организаций, революционная работа среди рабочих и солдат в условиях жесточайшего террора военного времени — все это сыграло огромную роль в подготовке масс к новой революции.

С первых же дней войны партия большевиков заняла последовательную интернационалистическую позицию. Она была единственной крупной рабочей партией в мире, которая осталась до конца верна идеям пролетарского интернационализма. В ленинских работах, появившихся вскоре после начала войны, — тезисах «Задачи революционной социал-демократии в европейской войне» и манифесте ЦК РСДРП «Война и российская социал-демократия» — была выражена со всей ясностью и определенностью линия на непримиримую борьбу против империалистической войны и социал-шовинизма.

В этих исторических документах Ленин раскрыл империалистический характер разразившейся войны, грабительские цели обеих воюющих коалиций и сформулировал основные тактические лозунги большевиков по вопросам войны, мира и революции.

Центральным лозунгом большевиков был лозунг превращения империалистической войны в гражданскую, в войну угнетенных против угнетателей, что означало призыв к трудящимся массам повернуть оружие против своих классовых врагов, готовить победу революции. Лозунг превращения империалистической войны в гражданскую был последовательно интернационалистическим лозунгом. Он противостоял пацифизму и социал-шовинизму. Этот лозунг указывал трудящимся массам единственно правильный путь — свержение власти эксплуататоров и завоевание ее пролетариатом в союзе с трудящимся крестьянством для осуществления своих демократических и социалистических целей. С этим призывом были органически связаны и другие тактические лозунги большевистской партии — поражение «своего» империалистического правительства, разрыв с социал-шовинизмом и центризмом, создание III, подлинно пролетарского Интернационала, свободного от оппортунизма, вместо потерпевшего позорное банкротство II Интернационала.

В. И. Ленин разоблачил центризм как прикрытый социал-шовинизм. Центризм (в России — Троцкий, Мартов) маскировал свое предательство всевозможными софизмами и «левыми» фразами, отвлекая массы от революционной борьбы иллюзорными требованиями «всеобщего разоружения» и «справедливого мира». Ленин указывал, что лозунг борьбы за мир в условиях начавшейся войны потерял свое позитивное значение, какое он имел до войны. Напротив, его пропаганда в обстановке империалистической бойни уводила доверчивых и неискушенных в политике людей в сторону от борьбы за революционный выход из войны. «Лозунг мира, по-моему, неправилен в данный момент, — писал Ленин в октябре 1914 г. — Это — обывательский, поповский лозунг. Пролетарский лозунг должен быть: гражданская война»[43]. Империалистическая война при сохранении капиталистической системы могла окончиться только империалистическим миром.

Революционные лозунги, выдвинутые Лениным, определили политическую линию партии, направили ее на решительное размежевание с социал-шовинистами и центристами, на упрочение и расширение революционной работы среди пролетариата и солдат, на превращение империалистической войны в гражданскую.

В. И. Ленин настойчиво добивался, чтобы новые тактические лозунги были правильно восприняты всей партией. Когда ему стало известно, что некоторые партийные работники воспринимают лозунг «пораженчества» в смысле дезорганизации армии, транспорта и т. п., то он решительно предупредил в октябре 1914 г. русскую часть ЦК против сползания на полуанархистские позиции.

«Не саботаж войны, — разъяснял Владимир Ильич, — а борьба с шовинизмом и устремление всей пропаганды и агитации на международное сплочение… пролетариата в целях гражданской войны. Ошибочно было бы и призывать к индивидуальным актам стрельбы в офицеров etc. и допускать аргументы вроде того, что-де не хотим помогать кайзеризму. Первое — уклон к анархизму, второе — к оппортунизму. Мы же должны готовить массовое (или по крайней мере коллективное) выступление в войске не одной только нации, и всю пропагандистски-агитационную работу вести в этом направлении. Направление работы (упорной, систематической, долгой может быть) в духе превращения национальной войны в гражданскую — вот вся суть»[44].

Примерно через год, вновь возвращаясь к этому вопросу, Ленин указывал, что революционные действия во время войны вовсе не означают, что надо «взрывать мосты» и т. п. Нет, подобные анархические акты на руку лишь полиции, они могут привести к бессмысленной гибели партийных кадров. Задача состояла в другом — упорно просвещать и сплачивать массы, освобождать от шовинистического угара, настойчиво разлагать «силы… классового врага, отвоевывая у него вооруженные массы рабочих и крестьян для борьбы против эксплуататоров»[45].

С империалистической войной нельзя покончить, если в одностороннем порядке бросить штыки и разойтись по домам. Надо брать оружие, учиться им владеть, но не для того, чтобы убивать своих же братьев по классу, а для того, чтобы обращать его против своих эксплуататоров и угнетателей. Революция во время войны есть гражданская война, и только она может покончить с империалистической бойней.

Таким образом, Ленин с самого начала войны предупреждал партийных работников и от уступок социал-шовинизму, и от безответственных авантюристических действий. Наш лозунг, учил он, может быть только гражданская война, т. е. упорная подготовка масс к новой революции.

В годы войны Ленин создал ряд крупных теоретических трудов, в которых марксистское учение получило дальнейшее творческое развитие и которые стали научной основой разработки революционной стратегии и тактики.

В борьбе с оппортунистами в годы войны исключительное значение приобрел вопрос о творческом осмыслении особенностей эпохи империализма, своеобразия революционного процесса в новых исторических условиях. В книге «Империализм, как высшая стадия капитализма» и в других работах Ленин доказал, что монополистическая стадия капитализма есть канун социалистической революции. Ленинский вывод означал, что эпоха империализма есть эпоха войн и социальных революций пролетариата, эпоха пробуждения угнетенных народов колониальных и зависимых стран и развития национально-освободительной борьбы.

Разработанное Лениным учение об империализме, его особенностях и противоречиях заложило прочный фундамент ленинской теории социалистической революции, которая открыла огромные возможности революционного процесса в эпоху империализма.

Лидеры II Интернационала, в том числе и лидеры меньшевизма, не видели структурных изменений в мире и догматически твердили, что социалистическая революция может совершиться лишь в высокоразвитых капиталистических странах. Ленин показал, что подобный взгляд несостоятелен для XX века, когда капитализм в целом созрел для социальной революции пролетариата. В эпоху империализма, связавшего все государства мира, отдельные капиталистические страны превратились в звенья единой мировой империалистической системы, а их внутренние противоречия стали выражением общих противоречий империализма. В связи с этим вопрос о предпосылках социалистической революции в той или иной стране решается не только под углом зрения ее внутреннего развития, но и с точки зрения ее места в общей системе империализма. Революция может совершиться как в высокоразвитой, так и в среднеразвитой капиталистической стране. Все зависит от интенсивности противоречий, уровня и остроты классовой борьбы и наличия тех сил, которые способны на решительную борьбу против империализма.

В 1915 г. в работе «О лозунге Соединенных Штатов Европы» Ленин писал, что неравномерность экономического и политического развития является безусловным законом капитализма в эпоху империализма. «Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране»[46]. В 1916 г. в статье «Военная программа пролетарской революции» Ленин указывал, что социализм не может победить одновременно во всех странах. «Он победит первоначально в одной или нескольких странах, а остальные в течение некоторого времени останутся буржуазными или добуржуазными»[47]. В дальнейшем, в ходе поступательного развития революционного процесса, от капитализма будут отпадать одна страна за другой или группы капиталистических стран.

В. И. Ленин решительно критиковал Троцкого, выдвинувшего реакционную программу создания «Соединенных Штатов Европы», которые он рассматривал как необходимую предпосылку «социалистической организации» мирового хозяйства. Троцкий грубо извращал суть лозунга «республиканских Соединенных Штатов Европы», выдвинутого в Манифесте ЦК РСДРП о войне и означавшего линию на мобилизацию сил пролетариата для свержения реакционных европейских монархий — русской, германской и австрийской — и достижения победы социалистической революции в этих странах. Троцкистское же понимание этого лозунга исходило из отрицания возможности победы социализма в одной стране, из отрицания революционной роли крестьянства, из неверия в способность российского пролетариата в союзе с крестьянской беднотой совершить социалистическую революцию и построить социализм в России без прямой государственной поддержки западноевропейского пролетариата.

Революционный кризис в России Ленин рассматривал как составную часть мирового революционного кризиса. Он учитывал при этом те изменения, которые произошли во внутреннем и международном положении России. Выросла численность и увеличилась концентрация рабочего класса, повысилась его роль в общенародной борьбе. Более зрелыми стали классовые отношения в деревне, расслоение крестьянства усилило классовую борьбу внутри него, пробудило новые силы, приблизило полупролетарские элементы к рабочему классу. Все эти классовые сдвиги происходили в условиях, когда в основных воюющих державах Европы начала складываться революционная ситуация. Отсюда — новые, более благоприятные предпосылки для быстрого перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. Ленин показал, что в обстановке углубившегося кризиса империализма присходит дальнейшее сближение этих двух этапов единого революционного процесса.

«Пролетариат борется и будет беззаветно бороться, — подчеркивал Ленин в ноябре 1915 г., — за завоевание власти, за республику, за конфискацию земель, то есть за привлечение крестьянства, за исчерпание его революционных сил, за участие «непролетарских народных масс» в освобождении буржуазной России от военно-феодального «империализма» (= царизма). И этим освобождением буржуазной России от царизма, от земель и власти помещиков пролетариат воспользуется немедленно не для помощи зажиточным крестьянам в их борьбе с сельским рабочим, а — для совершения социалистической революции в союзе с пролетариями Европы»[48].

В борьбе с меньшевиками и троцкистами Ленин обосновал революционные возможности всего крестьянства в демократической революции. Вместе с тем он доказал, что значительная часть его, относящаяся к пролетарским и полупролетарским слоям деревни, может быть верным союзником рабочего класса и на социалистическом этапе революции. Значение этого нового вклада в теорию революции состоит в том, что были раскрыты те внутренние социальные силы, которые способны обеспечить без длительной исторической паузы перерастание демократической революции в социалистическую.

В. И. Ленин вновь подверг резкой критике троцкистскую теорию перманентной революции, суть которой состояла в авантюристическом перепрыгивании через незавершенные этапы. Отрицая революционные возможности трудового крестьянства, Троцкий приходил к ложному выводу, будто «национальная буржуазная революция» в России невозможна, а следовательно, надо ориентироваться на непосредственный переход власти к пролетариату. «Троцкий, — писал Ленин в годы войны, — на деле помогает либеральным рабочимполитикам России, которые под «отрицанием» роли крестьянства понимают нежелание поднимать крестьян на революцию!»[49]

Ленин вскрыл несостоятельность теории «чистой» социальной революции, которая сводила ее к противоборству одного лишь пролетариата с буржуазией. «Должно быть, — высмеивал он сторонников этой теории, — выстроится в одном месте одно войско и скажет: «мы за социализм», а в другом другое и скажет: «мы за империализм» и это будет социальная революция!» Социалистическая революция «не может быть ничем иным, как взрывом массовой борьбы всех и всяческих угнетенных и недовольных»[50], в том числе части мелкой буржуазии со всеми ее предрассудками.

В этой связи большое значение имели выступления Ленина против Бухарина, Пятакова и других сторонников так называемого «империалистического экономизма», которые вслед за Каутским рассматривали империализм не как высшую стадию капитализма, а как совершенно новую формацию «финансового капитала». «Всю эпоху, — писал, например, Ю. Пятаков, — можно назвать эпохой финансового капитала, адекватной системой внешней политики которой и является империализм»[51].

Поэтому новую эпоху «империалистические экономисты» считали эпохой «чистого» империализма, совершенно лишенного признаков старого капитализма. Исходя из такой ложной предпосылки, они отстаивали антимарксистскую теорию «чистой» социалистической революции, которая сбрасывала со счетов и крестьянство, и национально-освободительное движение, и вообще борьбу за демократические требования масс.

Любая эпоха, разъяснял Ленин, обнимает сумму разнообразных явлений, как типичных, так и нетипичных, как больших, так и малых, как свойственных передовым, так и свойственных отсталым странам. Что касается эпохи империализма, то она содержит в себе немало элементов, свойственных старому капитализму и даже докапиталистическим и раннекапиталистическим формам хозяйства. Нельзя подходить к проблемам социалистической революции упрощенно и шаблонно. Путь, который проделывает человечество от капитализма к социализму, не может не отличаться большим разнообразием при сохранении основных закономерностей. Социальная революция в XX веке немыслима без восстаний угнетенных народов, без революционных взрывов части мелкой буржуазии. «Кто ждет «чистой» социальной революции, — писал Ленин, — тот никогда ее не дождется»[52].

Критикуя представителей «империалистического экономизма», Ленин указывал, что «надо уметь соединить борьбу за демократию и борьбу за социалистическую революцию, подчиняя первую второй»[53]. Эти последние слова следует особо подчеркнуть, ибо, выступая против отрицания Бухариным и Пятаковым программы-минимум партии, Ленин вместе с тем осуждал Зиновьева за то, что он преувеличивал значение программы-минимум, считая, что осуществление ее требований дает переход «к принципиально иному общественному строю». «Думать так, — писал Ленин, — значит принципиально перейти на позицию реформизма и покинуть точку зрения революции социалистической»[54].

Порочная сектантская методология сторонников «империалистического экономизма» особенно выпукло проявилась во время международной дискуссии о самоопределении наций в 1915–1916 гг. В связи с этой дискуссией Ленин написал ряд статей («О брошюре Юниуса», «Итоги дискуссии о самоопределении» и др.), в которых критиковал тех, кто недооценивал демократические задачи в борьбе за социализм, отбрасывал лозунг самоопределения наций.

Сторонники «империалистического экономизма» якобы в интересах мобилизации всех сил пролетариата на решение задач мировой социалистической революции предлагали рабочему классу отказаться от поддержки национально-освободительного движения. Ленин показал полную несостоятельность этой точки зрения. Отказ от использования выступлений угнетенных народов против империализма, от лозунга права наций на самоопределение помогает на деле «не только буржуазии, но и феодалам и абсолютизму угнетающей нации»[55]. Ленин обосновал теорию и тактику большевиков в национальном вопросе в эпоху империализма и пролетарских революций, показав, что национально-освободительное движение есть составная часть международного революционного процесса, направленного против империализма. Мировую социалистическую революцию Ленин рассматривал как историческую эпоху, которая наряду с пролетарским движением включает в себя «целый ряд демократических и революционных, в том числе национально-освободительных, движений в неразвитых, отсталых и угнетенных нациях»[56].

Большое теоретическое и политическое значение имеет ленинская постановка вопроса об условиях победы революции. Буржуазные фальсификаторы и действующие с ними заодно левооппортунистические и троцкистские элементы усиленно распространяют провокационную версию, будто Ленин считал войну обязательной предпосылкой революции. На самом же деле ничего подобного у Ленина нет. Приведем на этот счет характерный пример. В связи с надвигавшейся мировой войной польский журналист А. Майкосен в апреле 1914 г. обратился к Ленину с вопросом: жаждет ли он конфликта? В. И. Ленин ответил: «Нет, я не хочу его…Я делаю все и буду делать до конца, что будет в моих силах, чтобы препятствовать мобилизации и войне. Я не хочу, чтобы миллионы пролетариев должны были истреблять друг друга, расплачиваясь за безумие капитализма… Объективно предвидеть войну, стремиться в случае развязывания этого бедствия использовать его как можно лучше — это одно. Хотеть войны и работать для нее — это нечто совершенно иное»[57].

Для победы революции необходима прежде всего революционная ситуация. Она складывается из трех основных моментов. «1) Невозможность для господствующих классов сохранить в неизменном виде свое господство… Для наступления революции обычно бывает недостаточно, чтобы «низы не хотели», а требуется еще, чтобы «верхи не могли» жить по-старому. 2) Обострение, выше обычного, нужды и бедствий угнетенных классов. 3) Значительное повышение, в силу указанных причин, активности масс, в «мирную» эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена привлекаемых, как всей обстановкой кризиса, так и самими «верхами», к самостоятельному историческому выступлению»[58].

Однако не всякая революционная ситуация перерастает в революцию, одних объективных условий недостаточно. Революция совершается, когда рабочий класс во главе со своим марксистским авангардом способен успешно использовать революционную ситуацию. При наличии соответствующих объективных условий решающее значение для победы революции имеет сознательность и организованность рабочего класса, руководимого коммунистической партией. Ленин боролся, с одной стороны, против правых оппортунистов и капитулянтов, недооценивавших творческую энергию и инициативу масс, а с другой — против «левых» фразеров, игнорирующих необходимость объективных условий революции и допускавших авантюризм в руководстве революционным движением.

Отмечая, что осенью 1915 г. революционная ситуация сложилась в ряде воюющих держав Европы, Ленин особенно выделял Россию. Помимо объективных условий нарастания революционного кризиса, здесь налицо были и необходимые субъективные факторы: самый революционный в мире рабочий класс и самая боеспособная пролетарская партия.

Учение Ленина по вопросам империализма, войны, мира и революции теоретически вооружило большевистскую партию в преддверии второй русской революции, дало ей возможность выработать четкую, научно обоснованную политическую платформу и тактическую линию.

Борьба большевиков за превращение империалистической войны в гражданскую

В годы первой мировой войны большевики оказались перед лицом исключительно суровых испытаний. «Первый период войны, — вспоминает член большевистской фракции IV Государственной думы А. Е. Бадаев, — для революционной деятельности представлял такие трудности, с которыми не приходилось сталкиваться нашей партии даже в наиболее тяжелые годы реакции»[59].

В условиях жесточайших преследований, когда для большевиков были закрыты почти все легальные возможности, а нелегальные организации подвергались непрерывным и опустошительным полицейским набегам, партия большевиков выступила с мужественным протестом против мутного потока национализма и шовинизма, развернула героическую борьбу за превращение империалистической войны в войну гражданскую. Из всех революционных организаций только большевики остались верны идеям пролетарского интернационализма, бескомпромиссной борьбы против царизма и его буржуазных союзников.

Война лишь на время прервала нарастание революционного подъема в стране. Большевики были уверены в неизбежности наступления нового подъема. Вопреки жесточайшим преследованиям царизма, партия сохранила свою боеспособность, свои основные позиции в подполье и, опираясь на них, продолжала упорно готовить массы к новым классовым битвам против самодержавия.

В соответствии с изменением обстановки изменилась и тактика партии. Теперь подготовка масс к революционным боям была неразрывно связана с мобилизацией их на борьбу против развернувшейся мировой бойни. Раскрытие империалистического характера войны, разоблачение шовинизма во всех его формах, пропаганда ленинских лозунгов по вопросам войны, мира и революции — такова первая задача, которая встала перед большевиками.

Социал-шовинисты в оправдание своего предательства сочинили «теорию», согласно которой социал-демократические партии, как и II Интернационал в целом, являются будто бы «инструментом мира», в условиях же войны они вынуждены покорно следовать за большинством нации (т. е. за обманутыми шовинистической пропагандой массами населения). Наша партия разоблачила несостоятельность этой лживой «теории». Всей своей деятельностью она показала, что настоящие марксисты в любой обстановке остаются революционерами-интернационалистами, что и в условиях реакционной войны они могут и должны укреплять связи с массами, развивать их революционную энергию, учить обращать оружие против своих классовых угнетателей.

18 июля 1914 г., т. е. в день объявления всеобщей мобилизации в России, Петербургский комитет большевиков выпустил первую антивоенную листовку «Ко всем рабочим, крестьянам и солдатам», которая заканчивалась призывом: «Долой войну! Долой царское правительство! Да здравствует революция!»[60] А. Е. Бадаеврассказывает, что с черновиком этой листовки он отправился в Финляндию, где вместе со старым правдистом К. С. Еремеевым отредактировал ее текст. «Наутро… я вернулся в Петербург, — пишет Бадаев, — и передал исправленный черновик для печатания группе товарищей, которые принимали участие в организации и налаживании типографской техники. Они же и распространяли наши первые листовки. Для этого они шли в самые многолюдные места — на мобилизационные пункты, на вокзалы и т. п. и там раскидывали и даже прямо рассовывали прокламации в карманы запасных»[61].

Характерно, что примерно в эти же дни появились еще две антивоенные прокламации, подготовленные отдельными коллективами петроградских большевиков. Одна из них была издана партийной фракцией профсоюза печатников. С помощью большевиков-наборщиков и печатников ей удалось выпустить листовку за подписью «Инициативная группа печатников». В ней говорилось: «В единомыслии с организованным пролетариатом всего мира мы, рабочие печатного дела, протестуем против войны. Мы знаем, что война, победоносная или несущая поражение, ложится одинаково тяжелым бременем на плечи рабочих»[62].

Другую листовку в количестве около 200 экземпляров выпустила группа большевиков — слушателей Литовских вечерних курсов для рабочих. Эту листовку особенно отличает боевой революционный дух. Ее авторы выражали уверенность, что русский пролетариат найдет средство против войны. «И средство это одно: укрепление своих классовых организаций, устная и печатная пропаганда в войсках действующей армии и среди рабочих и крестьян против милитаризма, с призывом общего восстания за демократическую республику. Товарищи, подготовляйтесь к новому натиску на правительство и буржуазию»[63].

Лиговский народный дом в начале войны был превращен в сборный мобилизационный пункт. Сюда стекались рабочие разных заводов и фабрик. Среди них и распространялась листовка. «Мобилизованные рабочие, — вспоминает питерский большевик К. Кондратьев, — охотно ее брали, прятали в карманы и, забравшись в укромном уголке, читали»[64].

Большевики смогли организовать антивоенные митинги и собрания рабочих отдельных предприятий столицы. Так, 19 июля ночью в лесу состоялось антивоенное собрание рабочих Металлического завода и завода Розенкранца. В этот же день прошли летучие митинги протеста против войны на заводах «Эриксон» и «Айваз». На последнем по поручению Петербургского комитета выступил М. И. Калинин. «У нас на заводе, — рассказывает Михаил Иванович, — в эти дни были огромные митинги и забастовки… Я выступал на митинге против войны с призывом к мобилизуемым обратить оружие против буржуазии. Я не помню сейчас подробно содержание своей первой противовоенной речи, но она была небольшая и заканчивалась призывом: «Долой войну!»»[65] После митинга многие рабочие завода вышли на улицы с красными флагами. А всего в этот день в знак протеста против мобилизации забастовало 27 тысяч рабочих 21 предприятия[66].

О первой реакции петроградских большевиков на вступление России в войну можно судить также по донесениям петроградской охранки. В ее записке в департамент полиции от 19 июля 1914 г. сообщается: «…отдельные представители революционно настроенной молодежи за свой страх и риск со вчерашнего дня начали устраивать в фабрично-заводских предприятиях, по месту работы, митинги и собрания для обсуждения обстановки текущего политического момента. Выступавшие на означенных сходбищах ораторы подчеркивали общность интересов «всего мирового пролетариата», настаивали на обязательности для сторонников социалистических тенденций всеми мерами и средствами бороться против самой возможности войны… рекомендовали призываемым в ряды армии запасным обратить всю силу оружия не против неприятельских армий, состоящих из таких же рабочих пролетариев, как и они сами, а против «врага внутреннего в лице правительственной власти»»[67].

На борьбу с империалистической войной самоотверженно выступили не только большевики Петрограда. Царская охранка оказалась бессильной заглушить голос большевистских организаций и во многих других городах России. В Москве, Екатеринославе, Киеве, Харькове, Риге, Костроме, Уфе, Туле, Самаре большевики в первые же дни войны обратились к рабочим и солдатам с печатными и гектографированными антивоенными воззваниями. За первые три с половиной месяца войны, с 19 июля по конец октября 1914 г., местные партийные организации издали 70 прокламаций тиражом до 400 тысяч экземпляров[68].Всюду, где сохранились большевистские комитеты, группы или кружки, проходили нелегальные совещания, сходки, на которых определялось отношение к войне и вырабатывались новые тактические задачи. Так, 20 июля 1914 г. по инициативе группы московских большевиков (Г. Пылаев, П. Цельмин, В. Наумов, М. Лацис, М. Богоявленский и др.) в селе Крылатское, вблизи станции Кунцево, состоялось совещание, на которое его организаторы пригласили большевиков и идейно близких к ним товарищей «из разных кружков и групп, чтобы выработать совместный план действий»[69]. По донесению московской охранки, на совещании была принята следующая резолюция: «Ввиду того, что война находится в полном противоречии с воззрениями социал-демократии, необходимо заявить протест против войны и выпустить соответствующие листовки, в коих, подробно осветив войну с точки зрения марксизма, указать призванным запасным и ополченцам, что настоящий момент является наиболее удобным для революционной работы в армии и что только путем социальной революции русский народ добьется… свобод, тесно связанных с грядущим государственным переворотом»[70].

В конце августа 1914 г. по инициативе большевиков Н. Новгорода состоялась межрайонная конференция РСДРП из представителей городской организации, а также Сормова и Канавина, на которой обсуждался вопрос о войне. Хотя сам докладчик занял нечеткую позицию, большинство участников конференции высказалось против оборончества. Конференция признала необходимым «противодействовать войне и разъяснять массам ее пагубный характер»[71].

В основном правильную позицию по отношению к войне заняли большевики Украины. В первых антивоенных листовках, которые были выпущены большевиками Екатеринослава, Киева, Харькова, Чернигова, они не только выразили резкий протест против развязанной империалистами бойни народов, но и призвали рабочих и солдат к борьбе против царского правительства. Харьковская организация в своей листовке от 23 июля 1914 г. писала: «Если же рабочие и крестьяне не в состоянии будут остановить начатую буржуазией военную кампанию и господа положения силой навяжут им оружие, то надо брать это оружие, но не для того, чтобы идти в чужие страны и позорно там убивать таких же угнетенных и оскорбленных господствующими классами крестьян и рабочих, как они сами, — а для того, чтобы свергнуть господство эксплуататоров, этого источника всех народных бедствий, и в славном бою добиться полного народного самоуправления, то есть демократической республики»[72].

Большевики Закавказья тоже с самого начала войны четко определили свои интернационалистические взгляды. На собрании бакинских большевиков, состоявшемся в Балаханах, было признано необходимым развернуть среди рабочих широкую агитацию против империалистической войны. Утром 22 июля 1914 г. бакинские большевики организовали на горе Степана Разина массовый митинг протеста против войны. После митинга около 10 тыс. рабочих направились в один из рабочих районов города, Сабунчи, с красными знаменами и лозунгами, на которых было написано: «Долой империалистическую войну!»[73]

В августе 1914 г. состоялась X конференция Социал-демократии Латышского края, призывавшая мобилизовать силы трудящихся на борьбу за революционный выход из войны. Конференция признала, что для того, чтобы еще шире развернуть эту борьбу и приумножить революционную энергию пролетариата, Социал-демократия Латышского края должна не только идейно, но и организационно присоединиться к партии большевиков и немедленно установить контакт с ее руководящими центрами[74].

Буржуазные историки нередко изображают дело так, будто война застала большевистские организации врасплох, они были совершенно парализованы полицейскими преследованиями и никакого влияния на ход революционных событий не смогли оказать. В работах фальсификаторов ясно прослеживается стремление всячески преуменьшить роль большевиков в подготовке масс к новой революции. Так, Г. Катков в книге «Россия, 1917 г. Февральская революция» пишет, что вплоть до февральского переворота «серьезного влияния на ситуацию в индустриальных центрах большевики не оказывали»[75]. Р. Дэниэлс убеждает своих читателей в «ничтожном состоянии» большевистской партии до свержения царизма[76].

Непреложные факты истории разоблачают эти домыслы буржуазных историков. Как мы уже видели, с первых же дней войны большевики обратились с пламенным призывом к массам сорвать империалистические планы царизма и буржуазии, не поддаваться шовинистическому угару, направить оружие против своих классовых врагов. Этот призыв непрерывно ширился и креп, с неудержимой силой прорывался сквозь многочисленные полицейские преграды, будил сознание рабочих и солдат, развивал их революционную энергию. Так закладывались первые кирпичи в фундамент будущей победы Февральской революции.

Еще до получения ленинских программных документов большевистские организации заняли в основном правильную позицию по отношению к войне. Они не поддались шовинистическому поветрию, отказались от какого-либо «перемирия» с господствующими классами и лживым фразам об «обороне отечества» противопоставили линию на продолжение классовой борьбы против царизма и буржуазии, на подготовку новой революции.

Если в первой антивоенной листовке Петербургского комитета эта мысль была выражена в самой общей форме, то уже во второй листовке, вышедшей 1 августа, она была определена с достаточной ясностью. Выход только один, говорилось в листовке, — революция, которая сметет остатки феодализма и крепостничества, установит демократическую республику. Перед сознательными рабочими ставилась задача «всеми силами укреплять партийную организацию, усилить ряды численно, усиливать партийную кассу, запасать оружие, чтобы пролетарская армия была готова в момент окончательного расчета с самодержавным режимом»[77].

К этой же цели звала солдат и листовка Рижского комитета социал-демократии Латышского края, которая фактически являлась составной частью РСДРП(б). «Получив в свои руки ружья, — говорилось в прокламации, — мы не отдадим их до тех пор, пока не добудем народу полную свободу, не сбросим вековое ярмо народного рабства… Объединимся же, все страдающие и обреченные, в этот великий исторический час и общими усилиями, с оружием в руках сбросим ненавистное иго капиталистов и помещиков»[78].

Уже в первых своих антивоенных листовках большевики России делали упор на продолжение и усиление революционной борьбы против царского правительства, помещиков и буржуазии, причем считали эту задачу не только первостепенной, но и общей «для пролетариата как России, так и Германии и Австрии»[79]. Тем самым большевистские организации вплотную подошли к восприятию основного ленинского лозунга — превращения империалистической войны в гражданскую. С получением же ленинских «Тезисов о войне» и Манифеста ЦК РСДРП этот лозунг в антивоенных листовках большевиков зазвучал полным голосом. Так, московская организация большевиков, обсудив тезисы В. И. Ленина о войне, выпустила в ноябре 1914 г. листовку, в которой призвала империалистическую войну «заменить гражданской… за свое освобождение»[80].

Таким образом, не только большевистская партия в целом, но и ее местные организации, даже разобщенные между собой, не имея связи с партийными центрами, с первых дней войны выполнили свой революционный долг, призвали массы к борьбе против империалистической бойни, к подготовке сил для свержения царизма. В этом историческом факте нашли свое выражение идейная сплоченность ленинской партии, ее боевой революционный дух, верность принципам пролетарского интернационализма. В дни глубочайшего политического кризиса с особой силой проявились марксистская закалка партии, ее непримиримость к оппортунизму, ее замечательные боевые качества. «Наша партия, — писал В. И. Ленин в брошюре «Социализм и война», — давно порвала организационно с оппортунистскими группами и элементами. Гирь оппортунизма и «легализма во что бы то ни стало» не было на ногах у нашей партии. И это обстоятельство помогло ей исполнить революционный долг…»[81]

Большую роль в первые месяцы войны сыграла деятельность большевистской фракции IV Государственной думы. Еще перед войной царские власти арестовали и выслали в Сибирь членов Русского бюро ЦК — Г. К. Орджоникидзе, И. С. Белостоцкого, Ф. И. Голощекина, С. С. Спандаряна, Я. М. Свердлова, И. В. Сталина, Е. Д. Стасову и др. После их ареста руководящим партийным центром в России, который фактически выполнял функции Русского бюро ЦК, стала думская фракция большевиков[82]. В ее состав входили член ЦК Г. И. Петровский, кандидат в члены ЦК А. Е. Бадаев и доверенные лица ЦК М. К. Муранов, Ф. Н. Самойлов и H. Р. Шагов.

В момент объявления войны в Петрограде находился только Бадаев. К нему обратились журналисты столичных газет. Их интересовала позиция, которую займут в вопросе о войне рабочие депутаты. Не последуют ли они примеру германских социал-демократов, проголосовавших в рейхстаге за военные кредиты? Ответ Бадаева разочаровал представителей буржуазной печати. «Рабочий класс, — заявил Бадаев, — будет бороться всеми силами против войны. Война не в интересах рабочих. Наоборот, всем своим острием она направлена против рабочего класса всего мира. На Международном социалистическом конгрессе в Базеле было принято решение от имени пролетариата всего мира в случае объявления войны повести против нее решительную борьбу. «Война войне» — вот наш лозунг. За этот лозунг мы, действительные представители рабочего класса, будем бороться. Наша фракция всеми имеющимися в ее распоряжении средствами будет решительно бороться против войны»[83].

Ни одна газета не опубликовала заявления Бадаева. Но оно стало широко известно. Черносотенцы и погромщики грозили расправиться с рабочим депутатом, смело выступившим против войны. Зато рабочие одобрили это заявление и выразили желание организовать специальную охрану квартиры Бадаева. «Как я ни возражал, — вспоминает Бадаев, — …все-таки рабочие настояли на своем»[84].

Вскоре в Питер вернулись остальные члены большевистской фракции. Началась подготовка официального заявления фракции. Большевики были заинтересованы в сплочении всех антивоенных сил. Поэтому они попытались договориться с депутатскими фракциями меньшевиков и трудовиков о совместном выступлении против войны. Трудовики (в их состав входили крестьянские депутаты и интеллигенты народнического толка, близкие к партии эсеров) сразу отказались от такого выступления. Их позиция отличалась двойственностью, характерной для политического поведения мелкой буржуазии. Хотя трудовая группа не голосовала за военные кредиты, но фактически встала на оборонческие позиции, заявив, что будет активно поддерживать войну. В декларации трудовиков, оглашенной А. Ф. Керенским, с одной стороны, говорилось об ответственности правительств всех европейских государств, «во имя интересов правящих классов, толкнувших свои народы на братоубийственную войну», а с другой — выражалась уверенность, что российская демократия вместе со всеми другими силами даст «решительный отпор нападающему врагу»[85]. И вне Думы почти все основные группы мелкобуржуазных демократов, «народников» поплыли по шовинистическому течению.

Меньшевистская фракция испытывала серьезные колебания, она не решалась сразу же раскрыть свои оборонческие взгляды и в конце концов приняла предложение большевиков. «После длительных переговоров, — свидетельствует А. Бадаев, — мы все-таки приступили к выработке совместной от обеих фракций декларации. На совещании с участием нескольких членов Петербургского комитета, с одной стороны, и некоторых партийцев — меньшевиков, с другой, намечены были основные линии декларации. Потом приехали другие депутаты — как из нашей фракции, так и меньшевики… По отдельным пунктам и формулировкам шли споры и дебаты, вносились поправки и дополнения. Комбинированный текст декларации обеих фракций после нескольких обсуждений как в большевистских Партийных кругах, так и среди меньшевиков был окончательно выработан»[86].

Декларация была оглашена на экстренном заседании Думы 26 июля 1914 г., в день утверждения военных кредитов. Она прозвучала резким диссонансом в атмосфере общего шовинистического угара, как протест рабочего класса против войны, против варварства царизма и империалистической политики буржуазии. В ней говорилось, что война порождена политикой захватов и насилий, практикуемой всеми капиталистическими государствами, что ответственность за нее «несут правящие круги всех воюющих теперь стран». В декларации подчеркивалось, что не может быть единения народа с властью, угнетающей и подавляющей широкие массы и их организации. Она выражала уверенность, что «в международной солидарности пролетариата всего мира человечество найдет средство к скорейшему прекращению этой войны». Весьма важным местом декларации являлось также утверждение, что условия мирного договора должны быть «продиктованы не дипломатами хищных правительств, а самими народами, которые возьмут судьбу в свои руки»[87].

Таким образом большевикам удалось придать декларации антивоенный характер. Но документ этот родился в результате компромисса двух фракций, что не могло не сказаться на его содержании[88]. В декларации отсутствовала четкая постановка вопроса об империалистическом характере войны, о революционных задачах пролетариата. В то же время она утверждала, что «пролетариат, постоянный защитник свободы и интересов народа, во всякий момент исполнит свой долг и будет защищать культурные блага народа от всяких посягательств, откуда бы они ни исходили — извне или изнутри»[89]. Эта двусмысленная, расплывчатая формулировка, вставленная по настоянию меньшевиков, отражала их оборонческие настроения, которые им удалось протащить в завуалированном виде. Несмотря на серьезные недостатки, объединенная декларация наносила удар по официальной шовинистической пропаганде, свидетельствовала о том, что рабочий класс России отвергает воинствующие призывы царизма и буржуазии, отвергает гражданский мир с царским правительством.

Дальше этого шага, который был сделан под давлением рабочего класса, меньшевистская фракция идти не хотела. Вскоре она отказалась и от тех заявлений, которые содержались в декларации, и стала откровенно поддерживать империалистические вожделения буржуазии. Все ее протесты против царизма не шли дальше думской трибуны, революционную работу в массах она игнорировала. «Фракция Чхеидзе, — писал Ленин, — ограничилась парламентской почвой. Она не вотировала за кредиты, ибо иначе она вызвала бы против себя бурю возмущения со стороны рабочих… Но она и не понесла протеста против социал-шовинизма»[90]. Иначе поступила большевистская фракция, которая «понесла проповедь против империализма в широкую массу русских пролетариев»[91].

Активная антивоенная деятельность большевистской фракции Думы вызывала растущее беспокойство царского правительства. За членами фракции был установлен жесточайший полицейский контроль, за каждым их шагом неусыпно следили полицейские ищейки. В одном из полицейских документов говорится: «В начале войны Российская социал-демократическая рабочая фракция Государственной думы в полном составе не вотировала за военные кредиты и заявила, что политика воюющих европейских правительств империалистическая. Кроме того, большевистская часть фракции ленинского направления пошла с протестом против войны в самую гущу рабочего класса… После начала войны члены большевистской фракции Государственной думы Муранов, Петровский, Бадаев и др. объехали в целях пропаганды почти всю Россию и устраивали многочисленные рабочие собрания, на которых выносились резолюции против войны»[92].

Используя в интересах пролетариата парламентскую трибуну, большевистские депутаты в то же время особое внимание уделяли политической и организационной работе в среде рабочего класса и партийных организаций. Выполняя роль всероссийского партийного центра, большевистская фракция Думы предприняла энергичные меры по восстановлению и укреплению местных партийных комитетов, стремилась правильно ориентировать их в новых условиях. Все члены фракции отправились в крупнейшие промышленные центры.

Муранов посетил Харьков, где при его содействии был восстановлен городской комитет, выпустивший антивоенную листовку. Шагов объездил фабричный район Костромской губернии, проведя здесь ряд партийных собраний. Бадаев побывал в Астрахани и Баку. С его помощью была установлена связь бакинских большевиков с большевистской фракцией Думы и Петербургским комитетом. Самойлов находился в это время на лечении за границей. В Берне он встретился с В. И. Лениным и получил от него для передачи русским работникам тезисы о войне. Вернувшись в Россию, Самойлов поехал в Иваново-Вознесенск, где пробыл с 19 по 23 сентября. Здесь он восстановил связи с местной большевистской организацией, провел собрание, на котором сделал доклад о текущем моменте. На собрании выяснилось, что, несмотря на почти полную оторванность организации от партийных центров, большевики Иваново-Вознесенска заняли правильную позицию по отношению к войне. «Классовым чутьем пролетариев, — вспоминает Самойлов, — они нащупали правильный путь и стали на него еще в первые месяцы войны. Не хватало только санкции высшего партийного органа, ЦК партии. С моим приездом санкция эта была получена, организация почувствовала себя сильнее и повела широкую агитацию за превращение войны империалистической в войну гражданскую»[93].

Ленинские тезисы о войне, доставленные Самойловым, обсуждались в крупнейших партийных организациях страны — петроградской, московской, харьковской, киевской, сормовской и др. — и получили единодушное одобрение. Когда В. И. Ленин вернулся из Лозанны (где он 11 октября выступал по поводу реферата Плеханова) в Берн, то здесь, по словам Н. К. Крупской, «он нашел… письмо Шляпникова, которое извещало, что ЦК (т. е. русская часть ЦК, большевистская фракция Думы. — Авт.) присоединяется к линии Ильича»[94]. С получением ленинских документов деятельность большевистских организаций России стала более целеустремленной. Революционные лозунги, выдвинутые В. И. Лениным, определили политическую линию партии, направили ее на решительное размежевание с социал-шовинистами, на упрочение и расширение революционной работы среди пролетариата, солдат и крестьянской бедноты.

В то же время меньшевики совершили окончательный поворот в сторону оборончества, ликвидаторство дополнилось социал-шовинизмом. В оправдание своего предательства они повторяли фальшивые доводы официальной пропаганды о виновности лишь одной Германии в развязывании войны, о прусачестве, которое угрожает России, о необходимости защищать ее перед лицом внешнего врага и т. п. Так, в воззвании OK (Организационного комитета) меньшевиков «Война и пролетариат», принятом в начале октября 1914 г., обходились все острые вопросы и рабочий класс в духе буржуазного пацифизма призывался к усиленной организации «для борьбы с бедствиями войны… за демократизацию страны»[95]. А в записке московских меньшевиков, переданной думской фракции Чхеидзе, тщательно затушевывался несправедливый, империалистический характер войны со стороны царской России. «Объективные исторические события, — говорится в записке, — определили германское нападение. Верхи германской империи его хотели, потому что это совпадало с их классовыми интересами, — и потому эту империалистическую войну затеяли и ведут они. Объективные же исторические условия принудили русское реакционное правительство к обороне против этого нападения, принудили не только вести освободительную войну, но и вести ее в союзе с республиканской Францией и свободной Англией»[96]. Итак, реакционное правительство ведет освободительную войну — такое чудовищное заявление означало полный разрыв с революционным марксизмом, фактическую поддержку захватнических планов царизма.

Две противоположные линии, одна — последовательно революционная и интернационалистическая и вторая — соглашательская и шовинистическая, со всей рельефностью обозначились уже в ответах большевистской и меньшевистской фракций Государственной дум на телеграмму председателя II Интернационала Э. Вандервельде. В этой телеграмме, посланной во второй половине августа 1914 г. на имя социал-демократических депутатов Государственной думы, Вандервельде, занявший после объявления войны пост министра в бельгийском кабинете, призывал русских социалистов к активному участию в борьбе с прусским милитаризмом и к установлению гражданского мира с царским правительством. «…Свободные нации, — убеждал Вандервельде, — вынуждены рассчитывать на военную поддержку русского правительства. В значительной степени от российского революционного пролетариата будет зависеть, чтобы эта поддержка была бы более или менее решительной»[97].

Характерно, что текст этой телеграммы Вандервельде предварительно согласовал с царским послом в Бельгии князем Кудашевым, принял его поправки и затем отослал в Петроград через русское министерство иностранных дел. Выступая в роли агента англо-французского империализма, глава II Интернационала попытался покрепче привязать к военной колеснице империализма и русский рабочий класс. Меньшевистские депутаты поспешили ему на помощь, заверив Вандервельде, что в своей деятельности в России они «не противодействуют войне»[98].

Совсем иным был ответ депутатов-большевиков. В нем прежде всего отмечалось, что разразившаяся война является «прямым результатом мирового империализма». Выражая подлинные интересы революционного пролетариата России, большевистская фракция со всей категоричностью заявила, что «русский пролетариат не может ни при каких условиях идти рука об руку с нашим правительством, не может заключать с ним никаких, хотя бы и временных перемирий и не может оказывать ему никакой поддержки». Давая отпор социал-шовинизму, большевистские депутаты разъясняли лидеру II Интернационала, что не только национальные, но и интернациональные обязанности возлагают на РСДРП «задачу дальнейшей борьбы с господствующим в России режимом за очередные революционные лозунги»[99].

Ответ большевиков на телеграмму Вандервельде обсуждался в партийных организациях ряда крупных городов (Петрограда, Москвы, Харькова, Саратова, Риги), а затем в окончательном виде был принят на партийном совещании, которое состоялось 30 сентября — 1 октября 1914 г. в деревне Нейвола, близ станции Мустамяки (Финляндская железная дорога). Ответ Вандервельде был отправлен В. И. Ленину и опубликован в «Социал-демократе» № 33 от 19 октября (1 ноября) 1914 г. от имени ЦК партии[100]. В связи с этим документом Ленин рекомендовал большевистской фракции больше не выступать в блоке с меньшевистской фракцией Чхеидзе[101].

На совещании в деревне Нейвола обсуждался также доклад о текущем моменте, была принята резолюция по вопросу об отношении к сборам и материальной поддержке в связи с войной, в которой вновь подчеркивалось, что «рабочий класс не может ни в каком виде поддерживать правительство и войну»[102]. Совещание одобрило текст новой антивоенной листовки Петербургского комитета, обращенной к рабочим, призываемым в армию. Листовка напоминала рабочим, что оружие, которое им дает царское правительство, нужно использовать прежде всего для того, чтобы «низвергнуть это преступное правительство». И когда оно «наконец захлебнется в пролитой им крови, когда вспыхнет революция, помните, братья, солдаты, что ваше место — не против нас, а рядом с нами»[103].

Совещание также решило провести партийную конференцию с участием представителей от местных большевистских организаций, на которой обсудить партийные задачи в связи с тезисами В. И. Ленина о войне, привезенными Самойловым из-за границы.

Конференция должна была наметить меры по восстановлению и укреплению местных партийных организаций. В связи с этим предполагалось обсудить широкий круг практических вопросов партийной жизни: об укреплении связей с местными ячейками, организации партийной работы в армии, устройстве нелегальных типографий, проведении страховой кампании, расширениясвязи с заграницей и т. д.[104] Членам думской фракции было поручено провести выборы делегатов в своих избирательных районах. Кроме того, на конференцию должны были прибыть представители наиболее крупных промышленных центров, с которыми фракция к этому времени уже установила связь. Всего на конференцию ожидался приезд 20–23 делегатов. Но этот план не удалось осуществить полностью. Одним делегатам охранка помешала выехать, другие были схвачены в дороге, а делегат с Кавказа П. А. Джапаридзе был арестован на Финляндском вокзале.

В результате вместо намеченной конференции было проведено всероссийское совещание. Вначале предполагалось организовать его в Финляндии, но затем было решено подыскать помещение вблизи Петрограда. Совещание началось вечером 2 ноября в Озерках, по Выборгскому шоссе, в домике (он принадлежал конторщику одного из заводов Гаврилову), окруженном пустующими зимними дачами. В работе совещания приняли участие члены думской фракции большевиков и делегаты местных партийных организаций: Н. К. Антипов И И. Я. Козлов (Петроград), В. Н. Яковлев (Харьков), И. А. Воронин (Иваново-Вознесенск), Ф. В. Линде (Социал-демократия Латышского края).

В первый день совещания делегаты сделали доклады о положении дел на местах, которые свидетельствовали о том, что, несмотря на тяжелый урон, понесенный партийными организациями из-за жестоких преследований, партийная работа восстанавливалась и развивалась. На второй день совещание приступило к рассмотрению главного вопроса — ленинских тезисов о войне. «Обсуждение тезисов, — вспоминает Бадаев, — последовательно, пункт за пунктом, фраза за фразой, шло при участии всех делегатов. Содержание и сущность тезисов не встречали никаких возражений. Вносились лишь отдельные редакционные поправки. Попутно обсуждались практические предложения о том, как развернуть противовоенную пропаганду»[105].

Однако эту работу не удалось закончить. Провокатор Шурканов сообщил охранке место совещания. На третий день заседания, 4 ноября, около пяти часов вечера, в квартиру Гаврилова ворвалась полиция и арестовала его участников. Члены думской фракции большевиков вскоре предстали перед царским судом и в феврале 1915 г. были осуждены на вечное поселение в Сибирь[106].

Таким образом, большевистская фракция Государственной думы смогла действовать в условиях войны всего лишь три с половиной месяца. Но за это время она провела большую политическую и организационную работу, которая сыграла важную роль в деле сплочения партийных сил и мобилизации пролетариата на борьбу за превращение империалистической войны в гражданскую.

Во-первых, фракция решительно выступила против социал-шовинизма, сразу же поддержала ленинские тезисы о войне и сплотила местные партийные организации вокруг ленинских тактических лозунгов.

Во-вторых, с первых же дней войны она обратилась к рабочим и солдатам с призывом к революционной борьбе против империалистической бойни, с призывом повернуть оружие против настоящего врага народов России — царского самодержавия.

В-третьих, она начала работу по восстановлению и укреплению партийных организаций, установлению связей между ними и партийными центрами.

С начала войны на большевиков обрушились жесточайшие репрессии. Партийные организации ряда крупных промышленных и административных центров подверглись разгрому, многие передовые рабочие-большевики были отправлены на фронт, брошены в тюрьмы, сосланы в ссылку, высланы в Сибирь и другие отдаленные районы страны. Так, 20 июля 1914 г. были арестованы члены Екатеринославского комитета, в ночь с 24 на 25 июля в результате репрессий прекратил свою деятельность «руководящий коллектив» киевской партийной организации[107]. В августе было арестовано 50 членов большевистской организации Петрограда и предана суду группа активных работников, печатавшая прокламации Петербургского комитета[108]. А по всей России, писал Ленин летом 1915 г., «с началом войны царское правительство арестовало и сослало тысячи и тысячи передовых рабочих, членов нашей нелегальной РСДРП»[109].

Арест членов думской фракции и высылка их в Сибирь должны были, по планам царской полиции, лишить большевистскую партию единого центра в России и завершить ее организационный разгром. Но никакой полицейский террор не в состоянии был сломить волю большевиков к борьбе, парализовать их революционную деятельность. Откликаясь на сообщение об аресте депутатской пятерки, В. И. Ленин писал: «Во всяком случае работа нашей партии теперь стала в 100 раз труднее. И все же мы ее поведем! «Правда» воспитала тысячи сознательных рабочих, из которых вопреки всем трудностям подберется снова коллектив руководителей — русский ЦК партии»[110].

Слова В. И. Ленина сбылись. Вопреки всем трудностям большевики России довольно быстро оправились от полицейских ударов и с новой силой развернули революционную борьбу.

Восстановление и организация партийных сил. Русское бюро ЦК

В годы войны нарастающими темпами шел процесс восстановления сплочения партийных сил. Общее руководство этим процессом осуществлял находившийся за границей Центральный Комитет партии во главе с Лениным. В начале войны нарушились почти все старые пути, по которым осуществлялись связи Ленина и заграничной части ЦК с большевистскими организациями России. Но уже в сентябре — октябре 1914 г., когда в Петрограде были получены первые ленинские антивоенные документы, начали налаживаться более или менее систематические связи ЦК с партийными работниками России. Ценой огромных усилий Ленина и его ближайших помощников разорванные связи восстанавливались и контакты с Россией укреплялись. В Россию снова направлялись ленинские работы и инструктивные письма, а в адрес заграничной части ЦК — сведения о партийной работе на местах, о революционном движении.

Огромную помощь Ленину в этом деле оказывала Н. К. Крупская — неизменный секретарь ленинского ЦК. В ее руках была сосредоточена основная часть организационно-технической работы, огромная переписка. В налаживании связей ЦК с Россией активное участие принимали большевики Я. С. Ганецкий, В. А. Карпинский (в Швейцарии), И. Ф. Арманд, Л. Н. Сталь (во Франции), А. М. Коллонтай (в Швеции, Норвегии), М. М. Литвинов (в Англии) и др. Транспортировка литературы и людей осуществлялась специальными группами через Стокгольм, а также через Архангельск и Мурманск. Содействие в этом большевикам оказывали скандинавские левые социал-демократы. К началу апреля 1915 г. большевики Петрограда имели три пограничных адреса в Скандинавии, которыми пользовались для пересылки корреспонденций в ЦК[111].

Насколько разветвленными были связи ЦК с местными большевистскими организациями в России, дает представление адресная книга ЦК РСДРП, в которой значилось несколько десятков российских адресатов[112].

В своих письмах в Россию Ленин с особой настойчивостью отстаивал линию на решительное размежевание с социал-шовинистами, на беспощадную борьбу со всеми формами оборончества. Он указывал, что подлинному единству революционных сил мешает примиренчество и объединенчество с меньшевиками-оборонцами, которые усиленно проповедовали Троцкий и его немногочисленные сторонники из Петроградского «междурайонного комитета».

Ленин придавал большое значение не только регулярной переписке с местными организациями, но и поездкам представителей ЦК в Россию для оказания практической помощи комитетам в развертывании революционной работы, в собирании и объединении партийных сил. Из Парижа в Россию выезжала С. И. Гопнер, которая по поручению Ленина объехала ряд городов России, знакомя большевистские организации с документами ЦК, указаниями Ленина. С заданиями Владимира Ильича были направлены в Россию М. С. Кедров, Н. В. Крыленко, Е. Ф. Розмирович, В. А. Тихомирнов и др.

В феврале 1915 г. в Берне (Швейцария) состоялась конференция заграничных секций РСДРП, которая имела значение общепартийной большевистской конференции (поскольку такую конференцию не удалось собрать во время войны в России). В. И. Ленин руководил работой конференции, она приняла написанную им резолюцию, в которой были определены основные направления работы партии. В резолюции отмечалось, что партия рабочего класса в условиях войны не должна «пренебрегать ни одним из прежних методов классовой борьбы». Задачей партии «является дальнейшее укрепление пролетарского единства, созданного в 1912–1914 гг. всего более «Правдой», восстановление партийных с.-д. организаций рабочего класса на базе решительного организационного размежевания с социал-шовинистами»[113].

Над осуществлением этой задачи большевики упорно работали все годы войны. Шаг за шагом они собирали разбитые силы, восстанавливали нелегальные организации, укрепляли связи с рабочими и солдатскими массами и настойчиво готовили их к революции. Ведущую роль во всей этой необычайно трудной и опасной работе, которая велась в условиях жесточайших полицейских репрессий, сыграли Русское бюро ЦК и Петербургский комитет большевиков, выполнявший в определенные периоды функции общероссийского центра.

После ареста большевистской фракции Государственной думы В. И. Ленин настойчиво ставит вопрос о воссоздании в России Бюро Центрального Комитета. Ленин считал, что оно должно быть восстановлено прежде всего силами передовых рабочих-правдистов. 23 августа 1915 г. он пишет А. Г. Шляпникову: «Ясно, что передовой слой правдистов-рабочих, эта опора нашей партии, уцелел, несмотря на страшные опустошения в его рядах. Было бы крайне важно, чтобы сплотились в 2–3 центрах руководящие группы (архиконспиративно), связались с нами, восстановили бюро ЦК… и самый ЦК в России»[114]. Шляпников в то время находился в Стокгольме, куда он был направлен Петербургским комитетом и думской фракцией большевиков для связи с Центральным Комитетом, которые при этом учитывали, что Шляпников недавно вернулся из-за границы и имел французский паспорт. В сентябре 1915 г. Шляпников был кооптирован в состав ЦК и стал его уполномоченным по работе в России[115].

В связи с арестом депутатов-большевиков Государственной думы встал вопрос о поездке Шляпникова в Россию. Как можно понять из его переписки с ЦК, Ленин требовал, во-первых, хорошо подготовить поездку, проявить «осторожность в организационной деятельности в России», чтобы не допустить провала серьезного дела[116], во-вторых, наладить такие сношения с Россией, чтобы они бесперебойно действовали и после отъезда уполномоченного ЦК.

Определяя задачи уполномоченного ЦК, Ленин писал: «Функция его при поездке очень важна: Троцкий и К0 заграничных лакеев оппортунизма напрягают все усилия, чтобы «замазать» разногласия и «спасти» оппортунизм «Нашей Зари» при посредстве обеления и превознесения фракции Чхеидзе (= вернейших друзей «Нашей Зари»). Надо создать группы в России (из старых, опытных, умных, вполне разобравшихся в вопросе о войне правдистов-рабочих), лучших из них (2–3) взять в ЦК». К этому Ленин добавил, что самое важное — привезти «все связи»[117].

Таким образом, Ленин дал два основных поручения: во-первых, восстановить Бюро ЦК в России, во-вторых, значительно расширить связи с большевистскими группами и организациями России.

В октябре 1915 г. Шляпников приехал в Россию и приступил с помощью Петербургского комитета к созданию Русского бюро ЦК. В. И. Ленин с большим вниманием следил за подбором кандидатов для Бюро ЦК, давал необходимые советы и требовал точной информации на этот счет. По поручению Владимира Ильича Н. К. Крупская настойчиво напоминала Шляпникову: «…напишите, пожалуйста, химией точный состав Бюро, фамилии, а также характеристику лиц, оттенки в их взглядах. Все это необходимо знать»[118].

Во второй состав Русского бюро ЦК военного времени (первым составом следует считать большевист¬скую фракцию IV Государственной думы, которая фактически выполняла функции Бюро ЦК в России) вначале вошли от Петербургского комитета В. Н. Залежский и И. И. Фокин, от рабочей группы Страхового совета ее председатель Г. И. Осипов, от Центрального Комитета — А. Г. Шляпников. Позже в Бюро были введены известный правдист К. С. Еремеев, один из руководителей Иваново-Вознесенской стачки 1905 г., Е. А. Дунаев и К. М. Шведчиков[119]. Активное участие в деятельности Бюро принимали Н. И. Подвойский, М. И. Ульянова и А. И. Ульянова-Елизарова, которая вела регулярную переписку с Лениным, осведомляя его о партийной работе и революционном движении в России.

Принято считать, что в данном составе Бюро ЦК существовало с сентября 1915 г. до февраля 1916 г.[120] Но материалы это не подтверждают. Шляпников выехал в Россию лишь во второй половине октября (по новому стилю) 1915 г.[121] 12 ноября 1915 г. он писал из Петрограда в заграничную часть ЦК: «Пока удалось образовать «группу содействия Бюро ЦК». Выделено 7 ответственных людей для заведования различными функциями. В центральное учреждение (т. е. Бюро ЦК. — Авт.) подбираю активную, пролетарскую публику… Как только сформируется все, это я думаю уже близко, выпустим наше «credo»»[122]. В другом письме на имя Ленина прямо говорится, что «Бюро удалось организовать только во второй половине января»[123]. Следовательно, Бюро ЦК начало создаваться в октябре — ноябре 1915 г. и окончательно оформилось в январе 1916 г. Об этом свидетельствует и тот факт, что лишь 8 февраля 1916 г. Шляпников выехал из Петрограда за границу[124].

С его отъездом большинство исследователей связывает и прекращение работы Русского бюро. Между тем деятельность Бюро продолжалась, так как на воле остались и некоторые члены Бюро, и ряд работников его аппарата, в том числе А. И. Ульянова-Елизарова. Так, в письме на имя Н. К. Крупской 22 марта (4 апреля) 1916 г. сообщалось, что в составе Бюро ЦК находится пять человек, причем двое из них лишь недавно арестованы[125]. О том, что Русское бюро ЦК второго состава продолжало существовать и после отъезда Шляпникова, свидетельствуют и воспоминания В. С. Попова, в которых есть следующее место: «В мае 1916 г. я выехал в Москву, имея поручение от этого бюро поработать над восстановлением здесь нашей большевистской организации»[126]. Следовательно, деятельность Бюро ЦК второго состава в той или иной степени продолжалась примерно до апреля — мая 1916 г.

За сравнительно короткий срок, находясь в исключительно сложных условиях, Бюро ЦК немало сделало для усиления связей с местными организациями и оживления партийной работы.

Примечательно в этом смысле донесение, поступившее в феврале 1916 г. в департамент полиции: «В Петрограде организовалось Бюро ЦК РСДРП большевиков — сторонников Ленина. Бюро ставит задачей создание связей со всеми областями России. В каждой области Бюро назначает своего уполномоченного из местных партийных работников, который будет играть роль посредника между Бюро и местными организациями. Уполномоченные иногда приезжают в Петроград и принимают участие в заседаниях Бюро с правом решающего голоса. В распоряжении Бюро имеется партийная заграничная литература, полученная в Петрограде из Швеции, а именно: очередные номера «Социал-демократа» и «Коммуниста» (сборник статей Ленина и других)»[127].

Сохранилось всего лишь несколько документов Русского бюро ЦК второго состава: воззвание «Современное положение и задачи рабочего класса в России»[128], листовка «Товарищи рабочие! Вот уже полтора года, как длится гигантская человеческая бойня»[129], письмо в Петербургский комитет РСДРП о содействии[130] и некоторые другие. Большой интерес представляет воззвание «Современное положение и задачи рабочего класса в России», посвященное полу тора летней годовщине войны. В нем дается анализ причин войны, состояния рабочего движения и четко формулируются задачи российского пролетариата.

«Настала пора для объединения и активного революционного действия, — говорится в воззвании. — Пора приступить к организованным и согласованным между собою выступлениям против правительства. Рабочий класс должен вести за собой всю демократию к лучшему будущему. Пролетариат должен идти к низвержению правительства и существующего строя, к установлению демократической республики, конфискации помещичьих земель и введению 8-часового рабочего дня… Войну империалистическую, войну под желтым знаменем, русский рабочий класс должен превратить в войну против эксплуататоров и угнетателей, в войну за освобождение народных масс». Подготовительными шагами к этому, отмечалось в воззвании, «должна быть нелегальная организация, вооружение пролетариата и демократии и агитация в армии за присоединение к восставшему народу с оружием в руках»[131].

В то же время мы находим в документе и перечень конкретных действий, которые должны быть предприняты, когда пробьет час вооруженной борьбы: поддержка всех революционных выступлений; вооруженный захват правительственных и общественных мести учреждений, вокзалов, фабрик и заводов и устранение агентов власти; учреждение народной милиции и революционной армии; провозглашение Российской республики и др. Таким образом воззвание, появившееся в январе 1916 г., мобилизовывало рабочий класс на подготовку вооруженного восстания против царизма.

Работники Русского бюро ЦК принимали участие в проведении кампании против создания рабочих групп при военно-промышленных комитетах (ВПК). Они были образованы буржуазией к концу первого года войны, а в июле 1915 г. съезд военно-промышленных комитетов решил создать при них рабочие группы. Таким путем буржуазия стремилась ослабить стачечное, революционное движение пролетариата, подчинить его своим империалистическим интересам.

В. И. Ленин летом 1915 г. отмечал, что пролетариат — единственный класс в России, которому не удалось привить заразу шовинизма. «Отдельные эксцессы в начале войны коснулись лишь самых темных слоев рабочих… В общем и целом рабочий класс России оказался иммунизированным в отношении шовинизма»[132]. Это обстоятельство, которое находило свое выражение в резком усилении в 1915 г. стачечной борьбы, в нежелании пролетариата заключить «перемирие» с царским правительством, очень беспокоило заправил российского капитализма. И вот они задумали маневр, который, по мысли руководителей Центрального военно-промышленного комитета А. Гучкова и А. Коновалова, должен был усилить шовинистические настроения в рабочем классе, заставить его покорно сносить тяготы империалистической войны, безропотно работать на нужды «обороны».

Этот шаг буржуазии с одобрением был встречен меньшевиками. Все фракции меньшевизма в той или иной форме поддержали идею создания рабочих групп при военно-промышленных комитетах. Так, социал-шовинистическая газета «Утро» поспешила заверить буржуазных лидеров, что «обращение, ищущих опоры в рабочих слоях общественных кругов, возглавляемых А. И. Гучковым, не будет пройдено холодным молчанием»[133].

Только большевики заявили о своем решительном отказе участвовать в военно-промышленных комитетах, сказали твердое «нет» попыткам буржуазии толкнуть рабочий класс в болото шовинизма. В то же время они не отказывались использовать легальные возможности, возникшие в связи с выборной кампанией в ВПК, в агитационных и организационных целях. Такая линия поведения была разработана Петербургским комитетом в конце августа 1915 г. и была затем поддержана представителями Русского бюро ЦК.

Тактика большевиков сводилась к следующему. Получив приглашение послать выборщиков для избрания представителей в ВПК, рабочие устраивают общезаводское собрание, принимают резолюцию, выражающую большевистскую оценку этого учреждения, и избирают выборщиков «с императивным мандатом: добиваться на общегородском (или районном) собрании выборщиков принятия такой же резолюции и отказа от выбора представителей в самый комитет»[134].Эта тактика была успешно осуществлена. Ее активно поддержало большинство рабочих. Из 244 военно-промышленных комитетов выборы удалось провести лишь в 76, причем рабочие группы были созданы только при 58 комитетах[135].

Кампания выборов представителей в ВПК сыграла большую политическую роль, способствовала сплочению революционного пролетариата, усилению влияния большевиков. В то же время она со всей ясностью показала размежевание сил в рядах социал-демократии. «Впервые за время войны, — писал Ленин, — и только эти выборы притянули действительно массы пролетариев к обсуждению и решению основных вопросов современной политики, показали нам настоящую картину того, что есть в социал-демократии, как массовой партии. Оказалось, что есть два, только два течения, одно — революционно-интернационалистское, действительно пролетарское, организованное нашей партией, оно было против обороны. Другое, «оборонческое» или социал-шовинистское, было блоком «нашедельцев» (т. е. главного ядра ликвидаторов), плехановцев, народников и беспартийных, причем весь этот блок поддерживала вся буржуазная печать и все черносотенцы в России, доказав тем буржуазную, а не пролетарскую, сущность политики этого блока»[136].

При участии Бюро ЦК осуществлялись и другие важные политические и организационные мероприятия — получение и транспортировка нелегальной литературы, установление связей с местными партийными организациями. Однако охранка вскоре напала на след Бюро ЦК, последовали аресты, которые в конце концов парализовали его работу.

Весной и летом 1916 г. Н. К. Крупская, по поручению Владимира Ильича, вела интенсивную переписку с партийными работниками, находившимися в России, настаивая на скорейшем восстановлении Бюро ЦК. Но аресты вывели из строя всех прежних его работников. В связи с этим осенью 1916 г. вновь возник вопрос о поездке Шляпникова в Россию.

В начале октября Ленин написал письмо, в котором разработал широкий план постановки партийнойработы в России, охватывавший, во-первых, вопросы теории, во-вторых, ближайшие тактические задачи и, в-третьих, непосредственно организационные вопросы.

На первое место Ленин поставил соблюдение Русским бюро ЦК выдержанной теоретической линии. Это было тем более необходимо, что у Шляпникова наблюдались серьезные колебания в сторону фракционной группы Бухарина — Пятакова, которая стремилась обосновать свою особую от ленинского ЦК линию по важнейшим вопросам войны, мира и революции. Бухарин и Пятаков скатывались на позиции «ультраимпериализма» Каутского, выдвигали и защищали антимарксистские положения о том, что в эпоху империализма якобы потеряли свое значение национально-освободительные войны, борьба за демократические требования масс, в том числе и за право наций на самоопределение.

Касаясь взглядов Бухарина, Ленин писал: «…он не может разобраться в вопросе, как связать наступивший империализм с борьбой за реформы и с борьбой за демократию — совершенно так же, как «экономизм» блаженной памяти не умел связать наступивший капитализм с борьбой за демократию»[137].

Опасность этого направления усугублялась раскольническими маневрами бухаринской группы. Окопавшись в Стокгольме, она претендовала на особые права в поддержании связей с Россией, пытаясь стать наряду с ЦК вторым заграничным партийным центром. В частности, бухаринцы пытались установить свои особые связи с Петербургским комитетом в обход Бюро ЦК[138]. Идейные шатания бухаринской группы заставили В. И. Ленина прекратить издание журнала «Коммунист», который был выпущен в результате временного компромисса с ней. ««Коммунист», — отмечал Ленин, — был временным блоком нашим с двумя группами или элементами: 1) Бухариным и К0; 2) Радеком и К0. Пока можно было идти вместе с ними, это следовало делать. Теперь нельзя; и надо временно разойтись или вернее отодвинуться»[139].Между тем Шляпников упорно настаивал на продолжении издания «Коммуниста», т. е. на продолжении блока с группой Бухарина, упрекая Ленина в неуступчивости. «Я решительно не согласен с тем, — писал он Ленину в марте 1916 г., — что «Коммунист» теперь уже вреден»[140]. Шляпников отличался идейной неустойчивостью, допускал серьезные теоретические и политические ошибки. Попав под влияние бухаринской группы, он вслед за ней оказался в плену полуанархистских идей[141]. Зная этот крупный недостаток Шляпникова, Ленин пишет ему одно письмо за другим, вновь и вновь разъясняя теоретические ошибки бухаринской группы и недопустимость уступчивости по отношению к ним. И теперь, накануне нового отъезда Шляпникова в Россию, Ленин опять его предупреждает: «Не пренебрегайте теоретической спевкой: ей-ей, она необходима для работы в такое трудное время»[142].Переходя к тактическим задачам, Ленин писал: «Главное, я думаю, теперь издание популярных листовок и прокламаций против царизма»[143]. Владимир Ильич придавал огромное значение систематическому изданию выдержанных, боевых революционных листовок. «…Листовки, — подчеркивал он, — вещь очень ответственная и из всех видов литературы самая трудная. Поэтому обдумывать тщательнее и совещаться коллективно необходимо»[144].

В ленинском плане важное место уделено партийным вопросам. Русское бюро ЦК предупреждается против фальшивых фраз Троцкого о «единстве», против примиренчества и объединенчества с Чхеидзе, Скобелевым и другими лжеинтернационалистами, прикрывавшими «левыми» фразами свое лакейство перед социал-шовинистами. Единство с такими людьми, которые предали интернационалистические интересы пролетариата и заключили союз со «своей» империалистической буржуазией, губительно для революционной партии рабочего класса. «Полагаться, — писал Ленин, — мы можем только на тех, кто понял весь обман идеи единства и всю необходимость раскола с этой братией (с Чхеидзе и К°) в России… надо бы сплотить только таких людей для роли руководителей»[145].

Наконец, касаясь организационных задач, Ленин выдвигает на первое место налаживание правильной систематической конспиративной переписки руководящих работников в России с заграничной частью ЦК, установление прочных связей партийных центров с периферией. «Две трети связи, минимум, в каждом городе с руководящими рабочими, т. е. чтобы они писали сами, сами овладели конспиративной перепиской (не боги горшки обжигают), сами приготовили для себя каждый по 1–2 «наследнику» на случай провала»[146],— настоятельно требовал Ленин.

Из этого письма видно, какое огромное значение придавал Ленин воссозданию Русского бюро ЦК и какие большие планы он связывал с укреплением партийного центра в России. Ленин всесторонне проинструктировал Шляпникова, вскрыл допущенные им ошибки и упущения, вооружил развернутой программой действий, словом, самым тщательным образом подготовил к новой поездке в Россию.

Работа Бюро ЦК второго состава не прошла бесследно. К тому же значительно окреп Петербургский комитет и петербургская организация в целом. Все это облегчало воссоздание Всероссийского партийного центра, подбор работников для него. «Приехав второй раз осенью 1916 года в Питер, — вспоминает Шляпников, — я нашел только К. М. Шведчикова, ожидавшего высылки. Работу по созданию руководящего центра приходилось начинать сначала. Все-таки работа прошлого не прошла даром. Осталось много звеньев старого аппарата, и это значительно облегчало дело. С помощью т. В. Тихомирнова удалось образовать сеть нелегальных квартир для явок, хранения и распределения материала. Он же наладил поездки в Финляндию за нелегальной литературой»[147].

В новый состав Бюро ЦК вошли Шляпников и возвратившиеся из ссылки В. М. Молотов и П. А. Залуцкий. Шляпников ведал связями с заграницей и местными организациями, Молотов заведовал литературными, издательскими делами, Залуцкий занимался организационными вопросами и являлся уполномоченным Бюро в Петербургском комитете РСДРП. В работе Бюро ЦК по-прежнему активное участие принимали А. И. Ульянова-Елизарова, В. А. Тихомирнов, а также Е. Д. Стасова, приехавшая в Петроград из ссылки на лечение, и рабочий Д. А. Павлов.

В доме, где жили Павловы, находилась штаб-квартира Бюро ЦК. М. Г. Павлова рассказывает: «С конца 1915 года по рекомендации А. М. Горького (который знал Павлова еще по Нижнему Новгороду. — Авт.) работники Бюро ЦК устроили на нашей квартире № 4 по Сердобольской улице, дом 35, подпольную явку. Тогдашняя окраина Выборгской стороны как нельзя лучше соответствовала условиям подпольной работы. Расположение домов, окруженных сараями, пустырями, огородами, затрудняло агентам охранки слежку за подпольщиками. Пребывание членов ЦК (т. е. Бюро ЦК. — Авт.) на Выборгской стороне давало им возможность быть постоянно в гуще революционных рабочих. Работники Бюро ЦК доверили мне на хранение партийную печать, которую я прятала в клубке тонкого шпагата… Кроме того, мне было вменено в обязанность подыскивать квартиры для других подпольных явок, так как члены Бюро ЦК кочевали из одной конспиративной квартиры в другую, нигде долго не задерживаясь… С осени 1916 года в нашей квартире не раз проходили заседания Бюро ЦК»[148].

Надо отметить, что на этот раз члены Бюро ЦК более серьезно отнеслись к неоднократным указаниям В. И. Ленина о соблюдении строжайшей конспирации. Были приняты меры предосторожности, чтобы избежать нового провала. Среди этих мер важную роль сыграло отстранение от всех партийных дел провокатора М. Черномазова и покрывавшего его Л. Старка. У Бюро ЦК не было тогда прямых улик провокаторской деятельности Черномазова. Но все его поведение — попытки внести дезорганизацию в ряды петроградских большевиков, клеветнические обвинения в адрес легального большевистского журнала «Вопросы страхования», стремление посеять рознь между Петербургским комитетом и Бюро ЦК — вызывало настороженность. И Бюро ЦК третьего состава решило предпринять шаги, диктуемые соображениями революционной бдительности. Одно из заседаний Бюро ЦК было специально посвящено рассмотрению дела о М. Черномазове и Л. Старке. Совместно с представителями Петербургского комитета и рабочей группы Страхового совета было принято решение, которое после обстоятельной мотивировочной части заканчивалось таким резюме: «Из всего предыдущего Бюро делает следующий вывод: в целях избежания крайне вредных результатов деятельности М. М. и H. Н.[149] 1) оба эти лица — М. М. И H. Н. — устраняются немедленно от всякой партийной деятельности и 2) члены всех рабочих организаций немедленно прекращают с этими лицами всякие сношения по делам всех организаций»[150]. Таким образом Бюро ЦК застраховало себя от опасного провокатора[151].

Работа Русского бюро ЦК на этот раз была более всесторонней, идейно богаче. Выполняя указание Ленина, оно уделило серьезное внимание идейно-теоретическим вопросам, установив и по этой линии тесный контакт и взаимопонимание с Центральным Комитетом. По его настоянию Русское бюро ЦК в ноябре 1916 г. рассмотрело вопрос о трениях внутри редакции «Коммуниста», о разногласиях с группой Бухарина и полностью солидаризировалось с ленинской критикой теоретических и тактических ошибок бухаринской группы. В принятом решении говорилось: «1) Бюро ЦК в России, заявляя о своей полной солидарности с основной линией ЦК, проводимой в ЦО «Социал-Демократ», выражает пожелание, чтобы все издания ЦК редактировались в строго выдержанном направлении, в полном соответствии с линией ЦК, занятой им от начала войны. 2) Бюро высказывается против превращения изданий ЦК в дискуссионные»[152].

Принципиальная ленинская линия победила. Забота Ленина о теоретической спевке между русской и заграничной частями ЦК принесла свои плоды.

Усиленно работало Бюро ЦК над укреплением и развитием связей с местами. На одном из первых своих заседаний в ноябре 1916 г. оно приняло решение о проведении инструктивных объездов местных партийных организаций с целью налаживания с ними более тесных связей и подготовки всероссийского партийного совещания. Эта задача была успешно решена. К началу 1917 г. Бюро ЦК установило контакты с партийными организациями Москвы, Иваново-Вознесенска, Твери, Нижнего Новгорода, Казани, Самары, Саратова, Тулы, Брянска, Воронежа, Киева, Харькова, Луганска, Екатеринослава, Урала и Сибири.

Бюро ЦК создало сеть разъездных агентов. Ю. X. Лутовинов побывал в Екатеринославе, Донбассе, Харькове; И. С. Гаевский — в Москве, Киеве, Ростове-на-Дону, Баку; Н. Г. Толмачев выезжал на Урал; А. Г. Шляпников посетил Москву, Нижний Новгород и Сормово. Связь с Поволжьем и Центрально-промышленным районом поддерживалась через Москву. Сношениями с Сибирью ведала Е. Д. Стасова. По нашим подсчетам, представители Заграничного и Русского бюро ЦК, Петербургского и Московского комитетов побывали в 24 партийных организациях и группах. Общее число таких посещений за пять с половиной месяцев (сентябрь 1916 г. — середина февраля 1917 г.) достигло 76. Сохранился порядок дня одного из заседаний Бюро ЦК в декабре 1916 г. с некоторыми пометками о принятых решениях. Несмотря на всю свою лаконичность, этот документ также проливает свет на деятельность Бюро. Среди обсуждавшихся вопросов были следующие: «1) Сношения с ЦК. 2) Сношения с провинцией. 3) Инструктивно-организационный объезд провинции. 4) Распространение заграничной литературы. Централизация литературы — децентрализация размножения. При объездах организовать технику (видимо, для размножения литературы. — Авт.). 5) Издать листок против оборонцев от БЦ. 6) Запросы Москвы о постановке работы. Послать В. (В. М. Молотова. — Авт.) от Бюро ЦК…»[153]

Бюро ЦК начало подготовку к изданию нелегальной газеты, были собраны крупные средства в фонд партийной печати. В январе 1917 г. с помощью рабочих-большевиков заводов «Эриксон» и Лебедева было изготовлено несколько переносных наборных касс для типографского шрифта. Но поскольку дело с организацией типографии затягивалось, Бюро решило выпускать «Осведомительный листок» с целью информации партийных организаций о положении дел в партии и состоянии рабочего движения. В январе — феврале 1917 г. вышли два номера «Осведомительного листка». Его экземпляры размножались на пишущей машинке и гектографе и рассылались в местные организации. В «Осведомительном листке» № 1 помещены материалы о рабочем движении в Петрограде, Москве, Нижнем Новгороде, Иваново-Вознесенске, Шуе, Туле, рассказывается о работе в партийных организациях Поволжья. Во втором номере дана информация о событиях 10–15 февраля в Петрограде, о революционном движении в Москве, Нижнем Новгороде, Воронеже, Киеве, Луганске[154].

Петербургский комитет

Русское бюро ЦК опиралось прежде всего на петербургскую партийную организацию и работало в тесном контакте с Петербургским комитетом. Петербургский комитет стал важным центром партийной работы в России с первых же дней войны. Его связи с местными партийными организациями и группами непрерывно росли. В сентябре 1915 г. ПК в письме Центральному Комитету сообщал: «В настоящее время имеются сношения с Москвой, Иваново-Вознесенском, Харьковом, Екатеринославом, Киевом, Нижним Новгородом (Сормовом), Самарой, Саратовом, Царицыном, Пермью, Екатеринбургом, Ревелем, Нарвой, Тверью, Тулой, Кавказом. Уже из этого перечня вы сами можете видеть, в каком объеме необходимо ПК развивать свою деятельность»[155].

Когда происходили перерывы в деятельности Русского бюро ЦК, Петербургский комитет фактически выполнял его роль, оказывал идейную и организационную помощь местным организациям, снабжал их литературой, необходимыми связями и т. д. Оценивая антивоенную деятельность Петербургского комитета, Н. К. Крупская сообщала в конце февраля 1915 г. в Стокгольм: «В Питере очень деятельный ПК, стоящий на точке зрения ЦО, только публика горячая и молодая. Жаждут связаться с ЦК»[156]. Через несколько месяцев она вновь подтверждает: «Пишут, что ПК… орудует недурно, выпускает много листков», номера «Социал-Демократа» «получают аккуратно… были встречены с большой радостью»[157]. В. И. Ленин отмечал в октябре 1915 г., что деятельность Петербургского комитета — «поистине образец социал-демократической работы во время реакционной войны, при самых трудных условиях»[158].

Охранка отлично понимала огромную роль Петербургского комитета большевиков и стремилась заслать в него как можно больше провокаторов. Для Петрограда, по некоторым данным, установилась средняя норма продолжительности нелегальной деятельности партийного работника, равная трем месяцам[159]. Трудно сказать, насколько эти данные точны. Но во всяком случае, они весьма близки к действительности. Аресты то и дело обрушивались на петроградских большевиков. За время войны Петербургский комитет десятки раз подвергался разгрому. Но царизм оказался бессильным парализовать его деятельность. На место одних работников приходили другие. После очередного разгрома ПК вновь и вновь возрождался. Вот два характерных признания петроградской охранки. 12 июля 1916 г.: «Несмотря на ряд последовавших частичных ликвидаций, работа большевиков все продолжает расти и шириться»[160]. 2 января 1917 г.: «После ряда весьма чувствительных ударов, нанесенных социал-демократам большевикам… руководящий коллектив социал-демократов большевиков все же остался и продолжал свою подпольную работу»[161].

В тяжелые годы войны партия проявила исключительную стойкость и крепость, умение сочетать различные формы борьбы, приспосабливаться к резко изменяющимся условиям. Огромную роль в этом сыграло то обстоятельство, что в предвоенные годы сложилось прочное ядро рабочих-правдистов, образовалась широкая сеть фабрично-заводских ячеек, действовавших в самой гуще пролетариата. Партийное строительство на основе фабрично-заводских ячеек развивалось и во время войны. Через низовые ячейки, которые были окружены слоем сочувствующих и тесно связаны с рабочей массой, сравнительно немногочисленная в то время партия большевиков могла руководить широким фронтом революционной борьбы.

Большевистские центры в Петрограде, хотя и находились в глубоком подполье, сохраняли прочные связи с революционным пролетариатом столицы, так как опирались на партийные ячейки, существовавшие почти на всех крупных предприятиях. На Путиловском заводе большевистская организация насчитывала более 100 человек, на заводах «Новый Лесснер» — 75–80, «Розенкранц» — около 80, «Старый Парвиайнен» — около 45, «Старый Лесснер» и Русско-Балтийском — по 30 человек, «Эриксон» и «Новый Промет» — около 15 человек. Пусть небольшие, эти организации были душой всех революционных выступлений, пользовались авторитетом и влиянием среди передовых рабочих. Здесь имелись опытные большевистские руководители, выросшие в рабочей среде. Они связывали ПК и районные комитеты с заводскими коллективами, умели действовать самостоятельно, сообразуясь с обстановкой. Такими видными пролетарскими вожаками были рабочий И. Д. Чугурин с завода «Айваз», А. К. Скороходов с завода «Дюфлон», И. М. Гордиенко с завода «Нобель», В. Н. Каюров с завода «Эриксон», Н. Ф. Свешников с завода «Старый Лесснер», Ф. А. Лемешев, В. П. Алексеев и С. И. Афанасьев с Путиловского завода, П. А. Алексеев с Арматурного завода, П. Т. Коряков с Русско-Балтийского завода, С. С. Лобов с завода «Розенкранц» и многие другие.

Все они прошли большую революционную школу и закалились в боях с самодержавием. Так, Чугурин, сын кадрового пролетария, с одиннадцатилетнего возраста начал работать на Сормовском машиностроительном заводе сначала учеником, а затем рабочим-жестянщиком. В 1902 г. вступил в ряды социал-демократии и вскоре проявил недюжинные способности большевика-организатора. В годы первой русской революции был одним из руководителей вооруженного восстания в Сормове. Весной — летом 1911 г. вместе с группой большевиков-практиков обучался в ленинской партийной школе в Лонжюмо, под Парижем. Кипучая революционная работа, три ареста и семь лет «отсидки» в царских тюрьмах, ссылка в Нарымский край — вот тот жизненный «университет», который закалил большевика Чугурина. Человек неуемной энергии, он был душой выборгской партийной организации. Скороходов, также активный участник первой русской революции, являлся одним из руководителей исполнительной комиссии ПК. Афанасьев вел большую работу в Нарвском районе, а Василий Алексеев — потомственный путиловский пролетарий — был признанным вожаком рабочей молодежи Нарвского района. «Мы были сильны, сплочены, спаяны, — вспоминает об этих днях С. И. Афанасьев, — тесная семья, способная жертвовать всем в борьбе за рабочее дело»[162].

Прочная связь с передовыми слоями пролетариата давала возможность партии вновь и вновь возрождать свои организации, сплачивать ряды революционных борцов. Вот, к примеру, Петроградский райком партии столицы. В течение 1916 г. он, по воспоминаниям активного работника районной организации А. М. Плужникова, проваливался 3–4 раза. «Мне кажется, — рассказывает он, — что не было такого района в Петрограде, который бы так пострадал от разгрома царской охранки, как Петроградский район. И все-таки партийная работа не только не прекращалась, но, наоборот, развертывалась все шире»[163]. Взамен арестованных членов партии в районную организацию вливались новые пополнения из рабочего актива.

Такой процесс наблюдался и в большинстве заводских коллективов. Возьмем Путиловский завод. В связи с забастовкой в феврале 1916 г. здесь произошли массовые аресты, партийные группы распались. Связь с районным комитетом была потеряна. Последний также вскоре перестал существовать. Но так продолжалось недолго. Уже в середине 1916 г. партийная работа оживилась, в мастерских опять появились партийные группы, которые, выделив по одному представителю, воссоздали исполнительную комиссию Нарвского райкома партии. Таким образом, сохранившаяся от ареста небольшая группа путиловских большевиков во главе с Ф. А. Лемешевым не только возродила заводскую партийную организацию, но и восстановила районный комитет партии[164].

Уже осенью 1915 г. в Петрограде действовала хорошо налаженная нелегальная структура партийных организаций. «Так же как и раньше, — вспоминает Шляпников, — основной партийной ячейкой были заводские кружки, выбиравшие заводской коллектив, который входил в состав районной конференции, избиравшей «районный комитет», а конференция последних избирала уже Петербургский комитет, принимая во внимание районное представительство. Однако в силу конспирации иногда было трудно созвать конференцию, и тогда Петербургский комитет принимал в число членов простого делегата от районного комитета»[165]. Надо сказать, что Шляпников несколько преувеличивает роль выборного начала, которое в годы войны приходилось поневоле значительно ограничивать. Обычно практиковалась кооптация руководящих органов: низовые ячейки выделяли своих представителей в районный комитет, те — в городской комитет, который также обладал правом кооптации.

При районных и городских комитетах создавались различные коллегии: пропагандистская, литературная, организаторская и др. Ведущее место обычно занимала организаторская коллегия. Петербургский комитет разработал специальное положение об организаторской коллегии райкома, в котором говорилось:

«Организаторская коллегия представляет из себя коллектив всех местных организаторов: выборных от отдельных групп и кооптированных. Организаторская коллегия является подсобной организацией при РК и вместе с тем школой для подготовки новых организаторов. Как подсобная организация при РК, организаторская коллегия ставит целью своей деятельности: 1) расширение и укрепление организации на местах; 2) восстановление организаций, временно прекративших свою деятельность или потерявших связь с районом; 3) организацию новых групп; 4) обслуживание своих партийных организаций литературой»[166].

В состав ПК в 1916 — начале 1917 г. входили Н. Ф. Агаджанова, С. И. Афанасьев, Н. К. Антипов, К. Н. Блохин, А. Н. Винокуров, В. Н. Залежский, Ф. А. Лемешев, П. Т. Коряков, А. П. Костина, А. К. Скороходов, Н. Г. Толмачев, И. Д. Чугурин, К. И. Шутко, В. В. Шмидт, Э. К. Эйзеншмидт и др. ПК представлял собой слаженный коллектив борцов-единомышленников, имевших большой опыт революционной работы. Петербургский комитет накануне революции, писал один из его членов, «жил неразрывной жизнью с рабочей массой. Ни одного общего вопроса не решал он безучастия массы, а наоборот, он ее всегда втягивал в обсуждение и решение их… В нем царил дух коллективной спайки и творчества»[167]. В Петербургском комитете преобладали кадровые рабочие-металлисты. Их было девять, а интеллигентов шесть. Но характерно, что, например, одного из активнейших работников ПК, В. Н. Залежского, интеллигента по происхождению, в среде питерского пролетариата уважительно называли «наш рабочий»[168]. Другой активный деятель Выборгского райкома и Петербургского комитета — Н. Ф. Агаджанова по заданию партии поступила на завод «Новый Промет» простой работницей и быстро приобрела авторитет в заводском коллективе.

Петербургский комитет с полным основанием мог заявить в своей газете «Пролетарский голос» в декабре 1916 г., что «за все время войны деятельность Петербургского комитета не прерывалась ни на один день, несмотря ни на военное положение, ни на рьяную старательность полицейских ищеек…»[169]. Общегородская партийная конференция, состоявшаяся 19 июля 1915 г. в Ораниенбауме, завершила процесс восстановления петроградской организации. В первомайском номере газеты «Социал-демократ» за 1915 г. отмечалось, что «организация ПК охватывает все районы»[170]. С этого времени начинается неуклонный рост рядов столичной организации: летом 1915 г. — 500–550 членов, осенью 1915 г. — 1200 членов, к началу 1917 г. — 2000–3000 членов[171].

Лицо петроградской большевистской организации, ее сила и оперативность определялись, прежде всего, широкой сетью нелегальных фабрично-заводских партийных ячеек (или групп). С весны 1915 г. по осень 1916 г. их число возросло более чем в полтора раза — с 49 до 84. Партийные ячейки имелись на большинстве крупных металлообрабатывающих и частично текстильных предприятиях города.

В конце 1916 — начале 1917 г. в состав петроградской партийной организации входили: девять городских районных организаций (выборгская, нарвская, московская, 1, 2 и 3-я городские, петроградская, невская, василеостровская), три национальных района (Латышский, Литовский, Эстонский), четыре пригородные районные организации — сестрорецкая, пороховская (шлиссельбургская), колпинская, кронштадтская и существовавший на правах самостоятельного района при ПК Объединенный комитет социал-демократических фракций высших учебных заведений Петрограда[172].

Ведущим партийным коллективом являлись большевики Выборгского района, где находились крупнейшие металлообрабатывающие и машиностроительные заводы. Здесь были сосредоточены лучшие революционные силы петроградских пролетариев. В выборгской районной организации в начале 1917 г. насчитывалось 500–600 членов партии[173]. Председателем Выборгского районного комитета партии с осени 1916 г. был Иван Дмитриевич Чугурин.

Отбыв ссылку, он приехал в Петроград в разгар октябрьских стачек 1916 г. и поступил работать жестянщиком на завод «Новый Промет», потом, избегая преследований полиции, перешел на завод «Айваз». С ноября 1916 г. Чугурин возглавил выборгскую районную организацию, а затем был кооптирован в состав исполнительной комиссии Петербургского комитета.

Выборгский районный комитет был тесно связан с заводскими партийными ячейками, направляя их деятельность, организовывая все политические кампании и революционные выступления рабочих. Кроме того, комитет поддерживал связи с железнодорожниками Финляндской железной дороги, с партийной ячейкой Политехнического института, с революционными солдатами 181-го пехотного запасного и Московского гвардейского полков, расквартированных на Выборгской стороне. Русское бюро ЦК и ПК в первую очередь опирались на выборгскую партийную организацию. За счет ее актива чаще всего пополнялись руководящие партийные органы столицы. Нередко в моменты очередных провалов Петербургского комитета Выборгский райком брал на себя функции общегородского партийного центра и восстанавливал ПК РСДРП.

Вторым районом столицы по степени сплоченности пролетарских сил являлась Нарвская застава. В нарвско-петергофской районной партийной организации к началу 1917 г. насчитывалось 800 большевиков. Во главе райкома партии стояли большевики-путиловцы Ф. А. Лемешев — ответственный организатор района, С. И. Афанасьев, сменивший на этом посту Лемешева после его ареста в январе 1917 г., Т. В. Барановский, активный участник революции 1905 г., В. П. Алексеев, И. Я. Генслер и др. Болыпевики-путиловцы, составлявшие главную силу районной организации, поддерживали связи с солдатами Измайловского и Петроградского полков, а также с воинскими частями, расположенными в Ораниенбауме и Стрельне.

Помимо районных организаций ПК опирался также на партийные группы, которые имелись в некоторых сохранившихся легальных рабочих объединениях (страховые учреждения, больничные кассы, общество Красный Крест). При ПК существовало несколько специальных групп, объединявших членов партии по профессиям (металлисты, печатники, деревообделочники, железнодорожники). Особенно крепкой была группа питерских большевиков-печатников. Она являлась партийной фракцией профсоюза печатников и объединяла партийные ячейки в типографиях и переплетных фабриках. В начале войны профессиональный союз печатников был закрыт, но по инициативе большевиков правление его перестроилось и ушло в подполье. Был создан так называемый «Руководящий коллектив» петроградских печатников, который через Н. К. Антипова (члена исполнительной комиссии ПК) был тесно связан с Петербургским комитетом большевиков. «Наряду с профсоюзной и партийно-организационной работой среди печатников, — вспоминает А. Я. Тиханов, — «Руководящий коллектив» выполнял важнейшее партийное задание — обслуживал Петербургский комитет РСДРП типографской техникой. Вся масса нелегальной партийной литературы — газеты, брошюры, листовки набирались и выпускались печатниками-большевиками и теми беспартийными, которые сочувствовали большевикам. Они же обеспечивали шрифтом и оборудованием многочисленные подпольные партийные типографии»[174].

По подсчетам М. Г. Флеера, с июля 1914 г. по февраль 1917 г. большевиками в Петрограде было организовано 19 подпольных типографий («техник»), из них 12 печатных, причем непосредственно Петербургскому комитету принадлежало 9 типографий, остальные имелись в районах и даже на отдельных заводах[175]. Наиболее крупные нелегальные типографии ПК были организованы Т. Кондратьевым в Озерках (конец 1915 г.) и Н. К. Антиповым в Новой Деревне (конец 1916 г.). Кроме того, ПК использовал и легальные типографии. «Петербургский комитет, — рассказывает один из его активных работников, С. Боголепов, — давал ведающему «техникой» оригинал, с которого в какой-нибудь легальной типографии делался набор и отливалось до 10–15 стереотипов. Здесь стереотипы отвозились в районы города, где и печатались с них листовки ручным способом — валиком. Насколько помню, в 1915–1916 годах были случаи, когда Петербургский комитет посылал матрицы в Москву и провинцию»[176]. Таким образом Петербургский комитет не только наладил систематическое издание листовок[177], но смог выпустить четыре номера нелегальной газеты «Пролетарский голос» (№ 1 — февраль 1915 г., № 2 — 23 февраля 1916 г., № 3–1 мая 1916 г. и № 4 — 18 декабря 1916 г.)[178].

Организация подпольной печати — одна из самых ярких и героических страниц в истории Петербургского комитета военного времени. Жандармы сбивались с ног в поисках подпольных большевистских типографий. С помощью провокаторов им удалось ликвидировать некоторые из них, но издательская деятельность питерских большевиков продолжалась. Когда в ночь с 9 на 10 декабря 1916 г. типография в Новой Деревне подверглась полицейскому разгрому и набор четвертого номера «Пролетарского голоса» был приостановлен, Петербургский комитет создал бригаду печатников, которая во главе с Антиповым и Тихановым, проявив исключительную находчивость и смелость, ночью вторглась в типографию Альтшулера, помещавшуюся на Фонтанке, и к рассвету успела набрать и отпечатать двухтысячный тираж газеты. Типография в Озерках так и не была обнаружена полицией и просуществовала вплоть до мартовских дней 1917 г. А небольшие нелегальные «техники» — маленькие переносные типографии вообще были неуловимы.

Широко развернув нелегальную работу, петроградские большевики умело использовали и малейшие легальные возможности для усиления революционной борьбы. Особенно успешно использовались в этих целях больничные кассы[179]. В большинстве больничных касс Петрограда, да и других индустриальных центров, преобладало влияние большевиков. «В Питере, — пишет А. А. Андреев, работавший в годы войны в Путиловской больничной кассе, — почти все больничные кассы были в руках большевиков. Как правило, секретари касс были большевиками. Набор сотрудников контролировался партийными организациями. Все это давало возможность широко использовать больничные кассы для соединения легальной и нелегальной работы»[180]. Крупную роль играла больничная касса Путиловского завода, которая, по словам Н. И. Подвойского, была «одним из центров подпольной работы нашей Петербургской организации в период империалистической войны»[181]. В этой кассе имелась сильная группа большевиков. Здесь регулярно обсуждались партийные дела не только завода, но и Нарвского района, писались листовки, хранилась нелегальная литература.

Всероссийским центром больничных касс являлся Страховой совет, при котором существовала рабочая группа. Ведущие позиции в ней также занимали большевики. К январю 1916 г. из 15 членов рабочей группы осталось всего четыре, остальные были репрессированы царским правительством. В связи с таким положением большевики настояли на дополнительных выборах в рабочую группу Страхового совета. Они состоялись 31 января 1916 г. В канун выборов петербургский комитет призывал рабочих провести выборы под знаком борьбы с социал-шовинистами, окопавшимися в Военно-промышленном комитете. «Кто хочет, чтобы темная работа наемников капитала была раскрыта и разоблачена, — говорилось в листовке ПК, — тот должен бросить камень в урну господ Гвоздевых и Емельяновых и голосовать за представителей последовательной демократии. Кто из рабочих думает, что дело страхования есть часть борьбы рабочего класса за свое господство над миром труда, тот должен выбирать только представителей последовательной демократии»[182].

Выборы принесли новый успех большевикам. Их список получил 39 голосов из 70[183]. «Большинство больничных касс, — писал журнал «Вопросы страхования», подводя итоги выборов, — пошло за последовательными марксистами и отклонило предложение ликвидаторов (т. е. оборонцев. — Авт.). Прошел список последовательных марксистов, кроме одного ликвидатора, и то благодаря тому, что имя одного товарища — последовательного марксиста перепутали в бюллетенях»[184]

Большевики еще больше укрепили свои позиции в рабочей группе Страхового совета. Целиком в их руках находился и орган этой группы журнал «Вопросы страхования», издание которого было возобновлено в феврале 1915 г. Он выпускался при участии правдистов К. С. Еремеева, Н. И. Подвойского, А. Н. Винокурова, А. Т. Радзишевского (Р. Арского), 3. Т. Фаберкевича и др. Фактически это был всероссийский большевистский орган, который учил своих читателей, что страховое дело следует вести «всегда в полном согласии с основными задачами рабочего класса, как их понимает его идейная руководительница»[185], т. е. Большевистская партия.

Преодолевая свирепые рогатки царской цензуры, журнал умел проводить революционные взгляды, разъяснять империалистический характер войны, бороться против социал-шовинизма. Так, в № 5 журнала (май 1916 г.) была опубликована статья В. И. Ленина «О германском и не германском шовинизме». Журнал оказывал большое влияние на передовые слои рабочего класса. Один из его читателей писал: «Журнал «Вопросы страхования» необходим теперь нам, как пища и воздух… Журнал «Вопросы страхования» в настоящее время оскудения демократической мысли есть оазис среди пустыни; он — светлый луч среди мрака; он — путеводитель пролетария, оградитель души пролетарской от всяких шовинистических чувств и настроений»[186].

Таким образом, партия накануне Февральской революции обладала в Петрограде прочными позициями и в подполье, и в легальных организациях. Шаг за шагом петроградская организация большевиков восстанавливала свою боеспособность и развертывала огромную работу среди рабочих и солдат столицы. Выборы в рабочие группы Центрального военно-промышленного комитета и Страхового совета наглядно показали, что питерские большевики даже в тяжелейших условиях войны не только сохранили, но и упрочили свое влияние на передовые кадровые слои петроградского пролетариата.

Местные партийные организации

Следующим после Петрограда руководящим центром партийной работы в России была Москва. О значении Москвы и ее пролетариата В. И. Ленин писал еще в 1912 г.: «Всякий сознательный рабочий понимает, что Петербург без Москвы — все равно, что одна рука без другой»[187]. В годы войны еще больше возросло значение второй столицы, здесь возникли новые машиностроительные, химические и другие заводы, частично перебазированные сюда из Польши и Прибалтики. В 1913 г. в Москве было 148 тыс. рабочих, а в 1917 г. их число возросло до 206 тыс.[188]

Московским большевикам приходилось работать в исключительно трудных условиях. Аресты следовали за арестами. И все же московские большевики продолжали героическую борьбу с царизмом, упорно восстанавливали и расширяли подпольную сеть своих организаций. Если в апреле 1915 г. в Москве было 11 разрозненных партийных групп, то в октябре 1915 г. — уже пять районных комитетов и 31 партийная группа[189]. Помимо районных организаций существовало еще несколько групп, которые в отдельные периоды выполняли роль руководящих партийных коллективов и вели работу в широких масштабах.

В начале 1915 г. оформилась так называемая «тверская» группа. В ее состав входили главным образом рабочие-большевики с предприятий, эвакуированные из Латвии, и студенты — большевики университета Шанявского. Группа объединяла сначала около 30 человек, затем число ее членов увеличилось до 100 человек. Среди ее руководителей были М. Лацис, Я. Грунт и др. Группа наладила подпольную типографию и выпустила несколько антивоенных листовок. У нее установились связи с Петроградом, Харьковом, Самарой и Иваново-Вознесенском[190]. В сентябре 1915 г. охранка выследила группу, большинство ее членов было арестовано.

На смену «тверской» пришла «северная» группа. Это была более крепкая организация, просуществовавшая вплоть до Февральской революции. Основным звеном группы являлась ячейка-кружок, затем совещание представителей кружков, коллегия пропагандистов, Красный Крест подпольной организации (по оказанию помощи заключенным) и совет. Последний осуществлял руководство всей организацией и фактически обладал функциями партийного комитета. Группа вела работу среди латышских и русских рабочих, распространяла нелегальную литературу, листовки, устраивала революционные массовки, создавала на предприятиях большевистские кружки. К моменту Февральской революции она насчитывала 14 кружков, которые объединяли около 200 членов партии[191].

Сильные партийные группы сложились в Коммерческом институте и Земско-городском союзе, где активно работала после отбытия срока ссылки М. И. Ульянова. «Она снабжала нас, — вспоминаетК. В. Островитянов, — партийной литературой, поступавшей от Ленина из-за границы: брошюрами Ленина, газетой «Социал-демократ» и другими партийными изданиями. Мария Ильинична была очень строгим конспиратором. Несмотря на то что мы имели возможность видеться ежедневно на работе, редко случалось, чтобы она на работе передавала мне заграничные партийные издания или прокламации. Именно благодаря строгой конспирации она могла успешно выполнять ответственные поручения Ленина по связи с московской организацией и избежать провала»[192].

Положение в Москве осложнялось отсутствием прочного руководящего центра. Московский комитет долгое время не удавалось воссоздать. Роль руководящего центра выполняли либо Центральное бюро профессиональных союзов, находившееся в руках большевиков, либо организационные комиссии, создававшиеся для выборов Московского комитета, пока они в свою очередь не становились жертвами провокации[193].

С величайшим упорством добивались московские большевики создания МК. 27 октября 1915 г. из Москвы было отправлено письмо В. И. Ленину и Н. К. Крупской. Его автор сообщал: «Охранка работает как никогда. В одиночке сидят по двое. Обысков почти не делают. Хватают на улицах, чистят Москву. Потребность получить политический руководящий центр мучит сознательных. Целый ряд попыток созвать междурайонное собрание для выборов МК и для выработки платформы не удалось. Решено создать временное МК из выборных по районам. Пять районов выбрали. Было первое чисто организационное собрание… Новые аресты в связи с текущими забастовками не дали пока возможности вторично собраться»[194].

Но уже в ноябре члены временного Московского комитета были арестованы. Борьба за его воссоздание продолжалась с неослабной силой. Летом 1916 г. была образована «Организационная комиссия по восстановлению МК» в количестве пяти человек, представлявших пять районных партийных комитетов Москвы. 23 октября должна была состояться общегородская конференция для избрания МК. Тут последовали новые аресты, и конференция сорвалась. Оставшиеся на свободе организаторы конференции 30 октября вынесли решение: «Организационная комиссия должна, не обращая никакого внимания на происшедший провал и могущие быть провалы в будущем, продолжать работу»[195]. И она действительно развернулась с новой силой. В ноябре удалось восстановить МК, однако вскоре опять произошел провал. И лишь в конце декабря 1916 г. был создан наиболее устойчивый в организационном отношении МК, который просуществовал до выхода партии из подполья.

Русское бюро ЦК поддерживало постоянные связи с московской организацией и оказывало ей посильную помощь. В мае 1916 г. в Москву по поручению Бюро ЦК приехал В. С. Попов. С помощью П. Г. Смидовича он воссоздал Московское областное бюро ЦК. В его состав вошли М. А. Савельев, М. С. Ольминский, П. Г. Смидович, С. Н. Смидович, В. С. Попов, а позднее — В. Н. Яковлева, Р. С. Землячка и др.[196] Областное бюро стало организатором партийной работы всего подмосковного района, установило связи с рядом партийных организаций центральных промышленных губерний страны.

К осени 1916 г. деятельность Московского областного бюро усилилась. Во многие районы оно направляло своих представителей, которые становились организаторами партийной работы на местах. Так, Г. Н. Каминский был направлен в Тулу, С. С. Данилов — в Кострому. При областном бюро была создана литературная группа (П. Г. Смидович, И. И. Скворцов-Степанов, В. И. Яхонтов, В. П. Ногин, В. Н. Лосев и др.), деятельность которой также выходила за пределы Москвы. В рядах этой группы наблюдались примиренческие настроения в отношении меньшевиков-оборонцев, но с помощью ЦК эти настроения были преодолены. Группа выпустила сборник «Под старым знаменем», а также много листовок.

Тесный контакт у московских большевиков был с иваново-вознесенской партийной организацией — ведущей партийной организацией огромного промышленного района. Один из руководителей иваново-вознесенских большевиков, В. Н. Наумов, в августе 1915 г. приехал в Москву и установил связь с «тверской» группой. По его просьбе в подпольной типографии было дополнительно напечатано несколько тысяч экземпляров листовки, выпущенной ранее «тверской» группой, в которой пролетариат призывался «превратить настоящую войну в войну гражданскую». Она была затем распространена в различных районах Иваново-Вознесенска, а также в Шуе и Кохме[197]. В середине ноября 1915 г. в Иваново-Вознесенск приехали два представителя московской организации, которые привезли с собой нелегальную литературу и проинформировали местных товарищей о текущем моменте и задачах партии[198].

Иваново-вознесенская организация была одной из самых крепких периферийных организаций большевистской партии. Она успешно руководила стачечной борьбой и пользовалась большим авторитетом в пролетарских массах. Городской комитет во всей своей деятельности прочно опирался на фабричные партийные ячейки. Поэтому аресты и мобилизации в армию не смогли обескровить организацию. В феврале 1915 г. она вновь окрепла, а к июлю 1915 г. в ее рядах насчитывалось уже 300 человек[199].

Летом 1915 г. иваново-вознесенская организация выступила инициатором созыва окружной партийной конференции всего обширного текстильного района. На нее были приглашены также представители Саратова, Ярославля, Костромы, но они не смогли приехать. Конференция открылась 11 июля 1915 г. в лесу по Елюнинской дороге, близ Иваново-Вознесенска. Собрались 14 делегатов: 6 — от Иваново-Вознесенска, представлявших 300 членов партии, 3 — от Кохмы, представлявших 30 членов партии, 2 — от Гольчихи, представлявших 7 членов партии, 2 — от Родников с мандатом от 16 большевиков и один из Тейкова.

На конференции были заслушаны доклады с мест, обсуждались текущие события, тактика борьбы, общий план действий местных организаций и организационные вопросы. Конференция призвала «вести агитацию за вооруженное восстание, свержение существующего строя, то есть современного правительства, придерживаясь требований социал-демократической программы-минимум»[200]. Конференция уполномочила иваново-вознесенскую группу объявить себя временным областным комитетом, который должен был организовать новые и сплотить уже существующие партийные группы и руководить ими.

В начале августа 1915 г. разразилась крупная забастовка иваново-вознесенских рабочих, носившая ярко выраженный политический характер. Полиция встретила забастовщиков свинцом, были убиты десятки рабочих. Начались повальные обыски и аресты. Городской партийной организации был нанесен тяжелый удар. Однако партийная работа продолжалась. К февралю 1917 г. большевистская организация Иваново-Вознесенска насчитывала 150–200 человек. «Из своей среды, — вспоминает В. П. Кузнецов, — они выбрали исполнительную комиссию. Эта комиссия и вошла в будущий партийный городской комитет РСДРП»[201].

Московский областной комитет был связан с партийными организациями Центрального промышленного района. Многие из них умело приспособились к новой обстановке и активно работали в массах. Так, орехово-зуевская организация к началу 1915 г. насчитывала около 100 человек[202]. В июле 1915 г. удалось собрать орехово-зуевскую районную партийную конференцию. Все годы войны действовал Тульский партийный комитет. Большевистская организация Тулы имела свою подпольную типографию, печатала листовки и прокламации. Тульские большевики выезжали в Петроград и Москву, устанавливали связи, доставали нелегальную литературу. Весной 1915 г. они получили «Социал-демократ» № 43 и манифест ЦК «Война и российская социал-демократия», который был обсужден на общем собрании организации. В том же году на патронном и оружейных заводах были созданы большевистские кружки, а в начале 1916 г. организация полностью отвоевала у меньшевиков Тульский союз металлистов. В состав правления союза, состоящего из 11 человек, было избрано 10 большевиков[203]. Большую работу вели в Туле С. И. Дерябина, приезжавшая сюда по заданию ЦК партии, а также И. С. Белостоцкий, прибывший в Тулу летом 1915 г. после отбытия ссылки в Архангельской губернии.

Партийные нити из Петрограда и Москвы протянулись в крупнейшие города Поволжья. Представитель Русского бюро ЦК несколько раз приезжал в Нижний Новгород. В сентябре 1916 г. здесь удалось восстановить городской комитет. Организация в это время на считывала 150–200 человек[204]. Однако в декабре почти все члены городского комитета были арестованы. Провал городского центра не остановил партийной работы. Особенно интенсивно она велась в сормовской и канавинской организациях. К февралю 1917 г. они наладили еженедельный выпуск кратких бюллетеней (информационных листков) о революционном движении в стране и событиях местной жизни[205]. О влиянии сормовских большевиков свидетельствует уже тот факт, что они одержали полную победу во время выборов в рабочие группы военно-промышленных комитетов. Предложенная на заседании выборщиков Нижегородского района резолюция большевиков, призывавшая не участвовать в ВПК, была принята единогласно[206].

Важным центром партийной работы в Поволжье являлся Самарский комитет. За один лишь первый год войны он шесть раз подвергался разгрому, но вновь возрождался. Основной базой Самарского комитета был Трубочный завод, на котором имелось 10 большевистских ячеек. В 1915 г. организация получила солидное подкрепление: из Петрограда прибыли высланные полицией H. М. Шверник, А. А. Булышкин и А. В. Гавриленко, из Калуги — A. X. Митрофанов, П. А. Алексеев, из Тулы — Н. П. Теплов, из Риги в связи с эвакуацией завода «Саламандра» приехала группа большевиков-латышей, которая сразу же оформила свою партийную организацию и установила связь с самарскими большевиками. Важное значение имел также приезд А. С. Бубнова в ноябре 1915 г. и В. В. Куйбышева в марте 1916 г. Последний бежал из сибирской ссылки и с паспортом на имя Адамчика устроился работать фрезеровщиком на Трубочный завод.

В течение 1915 года Самарский комитет большевиков дважды восстанавливался. В августе 1916 г. состоялась общегородская партийная конференция, на которой был избран новый состав городского комитета, пропагандистская коллегия и организационный комитет по созыву Поволжской конференции большевиков[207]. Инициаторами этой конференции были Бубнов и Куйбышев. конференцию большевиков. Все наши силы: и Бубнова, и мои, и всей самарской организации — были направлены на эту цель. Мы посылали агентов по всем поволжским городам, в частности в Саратов»[208].

На конференцию в Самару 3 сентября приехали из Нижнего Новгорода И. А. Богданов, из Сормова — П. М. Голубев, из Саратова — В. П. Милютин и И. И. Фокин. Ожидался приезд делегатов из Ярославля и Костромы. Открытие конференции намечалось на 4 сентября, но по доносу провокаторов полиция произвела массовые аресты, жертвой которых стало большинство делегатов конференции и руководителей Самарского комитета. Это был тяжелый удар. Однако и послеэтого разгрома самарская организация продолжала бороться. В конце 1916 г. состоялось городское совещание представителей партийных ячеек предприятий, и в начале 1917 г. Самарский комитет возобновил свою деятельность.

Самарская организация поддерживала постоянный контакт с саратовской группой большевиков во главе с В. П. Антоновым-Саратовским. В начале 1915 г. сюда приехали М. С. Ольминский и В. П. Ногин, активно включившиеся в работу местной организации. Они привезли с собой отдельные материалы (перепечатки) из «Социал-демократа». «Почти восемь месяцев войны, — вспоминает Антонов-Саратовский, — мы точно не знали линии нашего ЦК», а теперь было «несомненно, что мы имели линию, похожую на линию руководящего центра»[209]. В мае 1915 г. был восстановлен Саратовский городской комитет, а в июне саратовские большевики сумели создать свой легальный печатный орган «Наша газета». В состав редакции входили М. С. Ольминский, П. А. Лебедев, В. П. Антонов-Саратовский, А. Ломов (Г. И. Оппоков). В газете сотрудничали В. П. Ногин и С. И. Мицкевич.

Это было большим достижением партии. Тираж газеты доходил до 10 тыс. экземпляров. Она распространялась не только в Саратове, Царицыне, Астрахани, Казани, но и за пределами Поволжья. В ней печатались статьи, которые, умело обходя цензуру, разоблачали империалистическую сущность войны, антинародную политику самодержавия, призывали к объединению широких слоев городской и деревенской бедноты. Газета решительно выступала против оборонческих позиций Плеханова и его сторонников, хотя и не всегда давала должный отпор другим, более замаскированным течениям социал-шовинизма.

Всего удалось выпустить девять номеров, 20 октября 1915 г. газета была закрыта, а работники редакции высланы из Саратова.

В феврале 1916 г. Саратовскому комитету удалось выпустить легальный сборник «Под старым знаменем», в который вошли статьи М. С. Ольминского, И. И. Скворцова-Степанова и др. В июле он был доставлен Ленину. По отзыву Крупской, сборник произвел прекрасное впечатление. Он стал известен не только в России, но и среди зарубежных левых элементов социал-демократии[210]. Охранка, встревоженная активной деятельностью большевиков, решила ликвидировать саратовскую организацию. В январе — феврале 1916 г. последовали массовые аресты, все члены городского комитета были осуждены и высланы в Сибирь. Но организацию не удалось убить. В апреле 1916 г. на нелегальном собрании за городом в лесу была избрана инициативная группа из пяти человек, взявшая на себя функции руководящего органа местной большевистской организации[211].

В 1915 г., после крупных полицейских разгромов, началось восстановление партийных организаций и групп во многих городах и заводах Урала. Постепенно наладилась связь с Петербургским комитетом и Русским бюро ЦК. В Челябинск прибыла член Петербургского комитета С. И. Дерябина, высланная полицией из Петрограда. Она привезла с собой тезисы Ленина о войне и манифест ЦК РСДРП. Агент Бюро ЦК Н. Г. Толмачев несколько раз приезжал в Екатеринбург. В сложных условиях войны не удалось создать общеуральский комитет, но его роль фактически выполнял Екатеринбургский комитет, во главе которого находились И. М. Малышев и Л. И. Вайнер. Большевики Екатеринбурга поддерживали постоянную связь с Невьянском, Пермью, Мотовилихой, Нытвой, Верхней Турой, Надеждинском, Кунгуром, Челябинском и рядом других заводских поселков и городов. Они были инициаторами и организаторами ряда областных партийных совещаний[212]. С помощью этих совещаний Екатеринбургский комитет координировал действие подпольных сил Урала.

Важным этапом партийного строительства на Урале явилось совещание Екатеринбургского комитета с представителями большевистских групп Перми и Челябинска в сентябре 1915 г. Материалы совещания показывают, что уральские большевики заняли в основном правильную позицию по коренным вопросам войны и революции, выдвинув в «качестве очередной тактической задачи борьбу за власть, за диктатуру пролетариата и крестьянства». Совещание отметило, что «единственный путь к осуществлению этой задачи — революционное восстание народа». Совещание особенно подчеркнуло необходимость «восстановления местных партийных организаций и центральных партийных учреждений»[213].

Но в документах совещания не была достаточно ясно выражена линия на полное размежевание со всеми видами социал-оборончества, в том числе и с центристами. Уральские большевики приняли половинчатую резолюцию о меньшевистской фракции IV Государственной думы, выразив надежду, что она сможет «отмежеваться от революционно-патриотической позиции Керенского и др. трудовиков». Публикуя материалы совещания в Сборнике «Социал-демократа», редакция снабдила их следующим примечанием: «Взгляды, выраженные в настоящем документе, сформулированы уральскими товарищами еще в октябре 1915 года. Мы уверены, что дальнейшая эволюция фракции Чхеидзе убедила товарищей в том, что на «исправление» этой фракции нет никакой надежды»[214].

Всего на Урале накануне Февральской революции действовало 12 нелегальных большевистских организаций и групп, в которых насчитывалось около 350 человек, а общее число членов партии составляло примерно 500[215]. В 1916 г. екатеринбургская организация взялась за подготовку областной партийной конференции с целью создания единого руководящего центра — областного комитета. Но из-за ареста И. М. Малышева и ряда других товарищей конференцию в назначенный срок (15 января 1917 г.) не удалось созвать.

Крупным отрядом нашей партии являлись большевистские организации национальных районов. Среди них особенно выделялись партийные организации Украины, которые в годы войны вели широкую работу и в подполье и в различных легальных организациях. Здесь партийные комитеты и ячейки также проявили исключительную жизнеспособность. Уже в конце 1914 и начале 1915 г. в большинстве городов Украины были восстановлены нелегальные партийные организации. В Харькове, Киеве и Екатеринославе оформляются городские партийные комитеты, а кое-где и районные[216]. Эти три организации являлись боевым ядром большевиков Украины.

В ноябре 1915 г. состоялась общегородская конференция харьковской партийной организации, на которой был избран объединенный (городской) комитет. К этому времени в Харькове действовали два районных комитета, они объединяли 12 ячеек, работавших на крупных предприятиях города. В общей сложности конференция представляла 86 членов партии. На конференции выяснилось, что городской комитет «непосредственно связан с организациями Петрограда и Москвы»[217]. Конференция заявила, что она считает «заветом настоящего часа для международного пролетариата интернациональную пролетарскую классовую борьбу против интернационального империалистического стремления буржуазии». Конференция признала необходимым дальнейшее укрепление нелегальной партийной организации, «создание широкой сети кружков по заводам, фабрикам и во всех прочих местах, где существует соответствующая почва, распространение в массах марксистской литературы, прокламаций, устройство массовок и собраний на заводах и мастерских»[218].

После конференции харьковская организация еще больше окрепла. В марте — апреле 1916 г. ее руководители сообщали в Бюро ЦК: «Организация насчитывает около 120 членов, которые нормально платят членские взносы… Среди членов организации возникла мысль об издании нелегальной газеты. На массовках стали собирать деньги в фонд газеты, и 12 ноября харьковская организация смогла уже выпустить первый номер газеты гектографической — «Голос социал-демократа». Газета будет выходить еженедельно»[219].

В Екатеринославе в 1915 г. возобновили свою работу три районных комитета. Опорным пунктом являлся Брянский завод, где существовала наиболее крупная в городе и хорошо законспирированная большевистская организация. В 1916 г. в Екатеринослав по заданию Центрального Комитета приехала С. И. Гопнер. Она застала организацию на подъеме. «Я прочитала, — вспоминает Гопнер, — несколько докладов в заводском и железнодорожном районах, и собрания эти мне показались гораздо многочисленнее тех, которые я посещала в самые ужасные годы реакции в 1909 и 1910 годах. На собрания 1916 года летом приходило от 20 до 40–45 человек. Степень организованности была весьма значительна»[220].

В ноябре 1916 г. в селе Диевке состоялась партийная конференция большевиков Екатеринослава. Присутствовало 15 делегатов, в том числе представители от пяти заводов. Доклады с мест показали, что на всех представленных на конференции заводах существуют партийные ячейки, вокруг которых объединено больше 300 человек, которые аккуратно платят членские взносы. В качестве главной задачи конференция выдвинула «подготовку массовых выступлений против войны, за свержение царского правительства и установление в России демократической республики»[221]. В январе 1917 г. охранка доносила: «В данное время в г. Екатеринославе существует шесть групп Российской социал-демократической рабочей партии», деятельность которых приобрела «широкое развитие»[222].

В Киеве весной 1915 г. возобновил свою работу «Руководящий коллектив» — городской партийный комитет. Киевская организация состояла из 12 большевистских групп, созданных при профессиональных союзах, промышленных предприятиях и высших учебных заведениях, а также в отдельных воинских частях. К началу 1917 г. в этих группах насчитывалось до 200 человек.

Важную роль в жизни организации играли общегородские нелегальные совещания. Одно из них состоялось летом 1915 г. Кроме киевлян на нем присутствовали представители Чернигова. Совещание, исходя из указаний ЦК партии, призвало усилить работу в массах, проводить «широкую организацию и агитацию среди рабочих и в армии для подготовки второй русской революции»[223].

Другим крупным партийным центром на Украине был Макеевский комитет. Созданный осенью 1915 г., он объединял ряд партийных организаций и групп Донбасса. Под его руководством были проведены две партийные конференции (июнь и октябрь 1916 г.). В Одессе, Николаеве, Херсоне, Кременчуге, Чернигове, Юзовке, Мелитополе, Кривом Роге и в других городах, где большевистские комитеты не были оформлены, действовали большевистские группы[224]. Правда, некоторые из них были объединенными группами, а в Одессе с апреля 1916 г. был образован «руководящий коллектив РСДРП», или комитет партийной организации города, который объединял в организационном отношении группу большевиков и группу меньшевиков[225]. Следует, впрочем, отметить, что объединительные тенденции проявлялись главным образом в районах с преобладанием мелкобуржуазного населения. По некоторым подсчетам, численность большевистских организаций Украины (без учета объединенных организаций) к моменту Февральской революции составляла примерно 1500–2000 человек[226].

И в других национальных районах страны большевики вели самоотверженную борьбу против империалистической войны и царского самодержавия.

Сложное положение создалось в Латвии. В 1915 г. большая часть промышленности Латвии была эвакуирована. Вместе с заводами и фабриками во внутренние районы России выехало много латышских социал-демократов (большевиков). Руководство социал-демократии Латышского края (СДЛК) обязало уезжающих членов партии вступить в ряды местных большевистских организаций и вместе с ними продолжать революционную борьбу. Это решение было выполнено. Эвакуированные товарищи создали латышские группы при большевистских организациях Петрограда, Москвы, Самары, Харькова, Екатеринослава, Саратова, Минска и ряда других городов и активно включились здесь в революционную работу. ЦК СДЛК переместился в Москву, а П. Стучка и некоторые другие активные деятели ЦК находились в Петрограде.

Эвакуация заводов вызвала значительный отлив большевистских сил из Латвии. В январе 1916 г. в трех оставшихся организациях СДЛК — рижской, видиенской и малиенской — имелось лишь 360 человек[227]. Но пульс партийной жизни и здесь не угас. Об этом свидетельствует уже тот факт, что в апреле или в начале мая 1916 г. в Риге состоялась нелегальная конференция СДЛК, обсудившая актуальные вопросы партийной работы. В конце 1916 г. в Сборнике «Социал-демократа» была опубликована статья «О деятельности социал-демократии Латышского края за время войны», которую редакция сопроводила следующим примечанием: «С величайшим удовольствием печатаем мы статью, которая рисует громадную интернационалистскую работу, выполненную нашими латышскими товарищами и друзьями. Честь и слава революционным латышским пролетариям»[228].

Все годы войны активно действовали эстонские большевики. В конце 1915 г. им удалось полностью восстановить Ревельский (Таллинский) комитет, в который в середине 1916 г. входило 80 членов партии. Летом 1915 г. развернулась деятельность нарвской партийной организации, которая к этому времени насчитывала около 50 членов[229]. Продолжала жить и бороться тартуская (юрьевская) организация. Между этими тремя организациями в период войны поддерживался тесный контакт. В свою очередь эстонские большевики были связаны с Петербургским комитетом, Русским бюро ЦК и регулярно получали от них литературу, в том числе и «Социал-демократ».

В октябре 1916 г. в Юрьеве при участии члена Русского бюро ЦК второго состава К. С. Еремеева на базе Юрьевского комитета было создано Бюро северо-балтийских организаций РСДРП, в состав которого вошли А. Блауфельдт, К. Еремеев, К. Римша, А. Сизакс и В. Рекашюс. Вплоть до Февральской революции оно выполняло функции руководящего центра большевистских организаций Эстонии.

Большевики Закавказья с самого начала войны заняли последовательную интернационалистическую позицию. С. Г. Шаумян, П. А. Джапаридзе и другие большевики Закавказья поддерживали связь с Центральным Комитетом, лично с В. И. Лениным. 1 октября 1915 г. Шаумян писал Ленину: «Ваши письма, советы и указания всегда были для меня дороже всего… В общем, позволяю себе думать, что я и вся наша родня (т. е. большевики. — Авт.) держим наше семейное знамя высоко и что Вы можете быть спокойны за нашу репутацию»[230].

Одним из главных центров партийной работы в Закавказье был пролетарский Баку. Уже к началу 1915 г. здесь насчитывалось шесть партийных ячеек, что дало возможность воссоздать Бакинский комитет большевиков в составе С. Г. Шаумяна, И. Т. Фиолетова, Я. Д. Зевина и др.[231] В октябре 1915 г. в Баку состоялось партийное совещание, сыгравшее роль партийной конференции закавказских большевиков. Совещание четко определило политическую линию, подчеркнув, что «основной всенародной задачей в настоящее время является борьба за свержение царской монархии и замена ее демократической республикой»[232]. Совещание высказалось за объединение разрозненных ячеек и за создание на местах сплоченных и оформленных нелегальных организаций партии.

Бакинское совещание избрало Кавказское бюро РСДРП в составе С. И. Кавтарадзе, Ф. И. Махарадзе, И. Т. Фиолетова, С. Г. Шаумяна и др. Оно развернуло большую работу по восстановлению и укреплению партийных организаций.

Резолюции Бакинского совещания были отпечатаны в нелегальной типографии Кавказского бюро в виде отдельной листовки тиражом в 3 тыс. экземпляров. «Социал-демократ» одобрительно отозвался о материалах совещания, отметив, что они стоят «всецело на почве Манифеста ЦК РСДРП». Газета высоко оценила деятельность закавказских большевиков. Она писала: «Несмотря на все препятствия, большевистское течение заметно растет на Кавказе. Такие крупные промышленные центры, как Баку и Грозный, находятся под гегемонией почти исключительно большевистского течения. В Тифлисе и в некоторых других пунктах большевики пользуются немалым влиянием. Оборудованы нелегальные типографии. Печатаются листки и воззвания»[233].

Летом 1916 г. охранка, встревоженная усилившейся активностью большевиков, арестовала ряд видных работников Кавказского бюро, в том числе и С. Г. Шаумяна. Однако большевики Закавказья продолжали свою активную деятельность. В ноябре 1916 г. вновь образовался Бакинский комитет. Развернулась работа по восстановлению Закавказского большевистского центра.

Важным участком партийной работы в годы войны являлась армия. И здесь шел неослабный процесс роста и сплочения партийных сил.

В армии, особенно на флоте, возникла сеть большевистских ячеек и групп, развернувших революционную агитацию в солдатских массах, готовя их к боям с самодержавием. Большевики знали — об этом свидетельствовал опыт 1905 г., — что, «если революция не станет массовой и не захватит самого войска, тогда не может быть и речи о серьезной борьбе»[234].

За период 1914–1917 гг. в армию было мобилизовано свыше 15 млн. человек[235]. В ряды армии влилось примерно 30 процентов всего состава промышленных рабочих[236]. Среди мобилизованных насчитывалось немало и большевиков, особенно после того, как в феврале 1916 г. был снят запрет на призыв в армию «политически неблагонадежных».

В противоположность мелкобуржуазным пацифистам большевики отнюдь не призывали к отказу от военной службы. «Участие в войне с нашей точки зрения не грех, — подчеркивал Ленин. — А для агитации в войске? для превращения войны в гражданскую?»[237] Продолжая эту мысль, Ленин писал: «Эпоха штыка наступила. Это факт, значит, и таким оружием надо бороться»[238].

Попадая в армию, большевики по указанию партии сплачивали революционных солдат, создавали партийные ячейки, группы и другие революционные организации, которые поддерживали тесную связь с общепартийными комитетами и организациями.

Особенно большую работу в армии вел Петербургский комитет. Весной 1915 г. при нем была создана военная организация, которой руководили С. Г. Рошаль и К. Орлов (И. Ф. Егоров). Военная организация петроградских большевиков установила связи с армейскими и флотскими партийными ячейками Ораниенбаума, Сестрорецка, Кронштадта, Гельсингфорса, Свеаборга, Ревеля, Риги и других мест.

Во второй половине 1915 г. в Балтийском флоте сложился руководящий партийный коллектив, который в советское время получил название Главного судового коллектива РСДРП. В его состав вошли бывший рабочий-слесарь Т. И. Ульянцев, артиллерийский унтер-офицер И. Д. Сладков, унтер-офицер Ф. С. Кузнецов-Ломакин, матросы Н. А. Ховрин, В. М. Марусев. Через Кирилла Орлова этот коллектив поддерживал постоянную связь с Петербургским комитетом. В 1915 г., вспоминает К. Орлов, «меня бросают специально для постановки и организации всей нелегальной партийной работы в Балтийский флот и его береговые гарнизоны (поскольку я был моряком)… К этому моменту партийный аппарат в Кронштадте, Гельсингфорсе, Або является уже довольно солидным. Все суда и экипажи на борту связаны коллективами. Существовал небольшой центрик, откуда исходили директивы для коллективов. Работа кипит вовсю. В нее вовлечены и флот и армия. Для всех лозунг один: вооруженное восстание, прекращение войны, свержение самодержавия»[239].

К осени 1915 г. почти на всех кораблях Балтийского флота и в береговых частях были созданы большевистские организации[240]. Широкая сеть таких организаций в виде подпольных ячеек, кружков, групп сложилась и в армейских фронтовых частях. В 1915–1916 гг. они возникли в ряде полков 12-й и 5-й армий Северного фронта, а также в воинских частях Западного фронта. В. Г. Кнорин создал партийную организацию в 32-м эвакопункте, который дислоцировался в Минске, М. Н. Коковихин возглавлял партийную организацию 48-го артдивизиона, старые подпольщики Я. К. Вилкс и К. А. Гайлис создали большевистскую ячейку в Латышском запасном полку[241].

Большую работу на Западном фронте проводил М. В. Фрунзе. Он прибыл в Минск в апреле 1916 г. и под фамилией Михайлов поступил на службу в учреждение Всероссийского земского союза Западного фронта. Вместе с А. Ф. Мясниковым и другими большевиками он многое сделал для укрепления существующих и создания новых партийных организаций. Накануне Февральской революции Фрунзе стоял во главе подпольной революционной организации с центром в Минске и отделениями в 3-й и 10-й армиях Западного фронта[242].

Военные организации партии имелись также в тыловых армейских организациях — Смоленске, Томске, Чернигове (здесь вместе с большевиками работали и левые эсеры)[243]. Большевистские группы к началу 1917 г. появились в отдельных полках Юго-Западного фронта.

Связь большевистской партии с революционными солдатами и матросами в годы войны значительно окрепла. С. Гопнер рассказывает, что, когда она в 1916 г. прибыла в Екатеринослав, ее приятно удивил тот факт, что на подпольные большевистские собрания приходили военные. «Каково же было мое удивление, — вспоминает она, — когда на одном из собраний очутилось двое офицеров (прапорщики)! Я не верила своим глазам. А когда они стали умолять дать им для фронта нелегальной литературы и, в частности, выпросили имевшиеся у меня на руках 2–3 номера «Социал-демократа»… я в первый раз подумала серьезно: «И впрямь революция в России не за горами»[244].

Сколько же имелось партийных организаций в армии и на флоте в канун Февральской революции? Этот вопрос еще недостаточно исследован, и потому трудно дать исчерпывающий ответ. По неполным данным, в 1916 г. только на Северном фронте и на Балтике действовало более 80 партийных организаций и групп, а на Западном фронте — свыше 30[245].

Во всяком случае, очевидно одно: накануне Февральской революции большевистская партия имела прочные опорные пункты на решающих участках борьбы не только среди пролетариата, но и среди матросских и солдатских масс. Партийное строительство в армии по сравнению с первой русской революцией сделало значительный шаг вперед. Если в 1905–1906 гг. партия руководила революционной работой в армии с помощью главным образом «военок», то теперь она смогла опереться на довольно разветвленную сеть своих ячеек, групп в самой армии. В. И. Ленин высоко оценил самоотверженную работу партии в армии в годы войны. «Предатели социализма, — писал он, — не подготовили за 1914–1917 годы использование армий против империалистских правительств каждой нации.

Большевики подготовили это всей своей пропагандой, агитацией, нелегально-организационной работой с августа 1914 года»[246].

Большевики и соглашательские партии

В годы первой мировой войны большевистская партия продемонстрировала величайшую жизнеспособность. Царизм обрушил на большевиков всю мощь своего полицейского аппарата, преследовал и травил их, как только мог. Любая другая партия, не обладая столь прочными корнями в пролетарских массах, в таких условиях надолго бы сошла с арены политической борьбы. Но с большевиками этого не случилось. Уйдя в глубокое подполье, они продолжали революционную борьбу, которая хотя и прерывалась временами в тех или иных пунктах в результате арестов, но в целом неуклонно усиливалась и расширялась.

Переломным явился 1915 год. Весной и летом этого года в большинстве ведущих промышленных центров страны (Петроград, Москва, Иваново-Вознесенск, Екатеринослав) восстанавливаются городские большевистские организации, укрепляются их связи с пролетарскими массами.

Этот нарастающий процесс партийного строительства наглядно отражен в следующей таблице[247].

Во второй половине 1915 г. партийное строительство поднимается на более высокую ступень. Состоялся ряд городских и межгородских партийных конференций и совещаний. Ставится вопрос о созыве всероссийской партийной конференции. Петербургский комитет сообщал Центральному Комитету партии, что представители с мест настаивают на том, чтобы он вместе с Московским комитетом взяли на себя инициативу созыва общероссийской конференции[248].

В 1916 г. революционная работа большевиков в подполье, в легальных организациях и в армии значительно усилилась. Охранка в ответ учиняет разгром ряда крупных партийных комитетов. Это создает новые трудности, но, преодолевая их, партия продолжает укреплять свои организации, свои связи с массами. Загнанная в глубокое подполье, партия растет, ряды ее пополняются закаленными бойцами. Петроградская организация с 100–120 человек в конце ноября 1914 г. увеличивается до 2000 к середине 1916 г. В Москве летом 1915 г. имелось свыше 200 большевиков, а к осени — примерно 500, в Харькове весной 1915 г. было 15 членов партии, а осенью 1915 г. — 85 человек и т. д.

В настоящее время на основе критического анализа и сопоставления документальных и мемуарных источников, а также используя очерки истории местных партийных организаций, можно создать более или менее точную картину численности основных большевистских организаций в канун Февральской революции. По подсчетам, произведенным в ходе работ над многотомной «Историей КПСС», выявлено, что к моменту выхода большевиков из подполья в России было 154 партийные организации и группы. Наиболее крупной была петроградская организация, насчитывавшая 2–3 тыс. человек, московская — 600 членов, екатеринославская — 400, нижегородская — свыше 300, иваново-вознесенская — 150, самарская — 150, харьковская — 150, киевская — 200, макеевская — 300, луганская — 90—100, саратовская — 60, партийные организации Урала — 500 человек[249].

К моменту Февральской революции партия имела в своих рядах около 24 тыс. человек. Эти данные были получены при проведении партийной переписи 1922 г. с учетом смертности и потерь в период гражданской войны[250]. Эта цифра затем прочно вошла в историко-партийную литературу[251], но в 1938 г. в «Кратком курсе истории ВКП(б)» она была заменена другой цифрой — 40–45 тыс. человек. Подсчеты не подтверждают ее. В самом деле, если мы возьмем основные районы страны — Петроград, Москву, Центрально-промышленный район, Поволжье, Украину, Урал, то к моменту выхода из подполья здесь насчитывалось примерно 7–8 тыс. членов партии, не номинальных, а фактических членов партии, которые платили членские взносы и принимали участие в партийной работе. Где же остальные 30–35 тыс.? Ясно, что цифру, указанную в «Кратком курсе истории ВКП(б)», нельзя считать правильной.

Однако в последнее время предприняты попытки вновь вернуться к ней. Так, И. И. Минц в своей книге «Свержение самодержавия» пишет: «По архивным данным, мемуарным сведениям и другим источникам можно принять численность партии перед революцией примерно 35–40 тыс. человек»[252]. Главным аргументом И. И. Минца является факт бурного роста партийных рядов после выхода из подполья. «Трудно предположить, — пишет он, — что в самые первые дни революции, особенно когда началась травля ленинцев, стали вступать в партию совершенно новые люди. Надо полагать, что большинство их принимало до этого участие в работе, а после революции либо восстановило, либо оформило свое членство[253].

Но при подсчете численности партийных рядов накануне революции надо все-таки исходить из того количества партийцев, которые тогда входили в партийные организации. А в условиях глубокого подполья, жесточайших преследований и частых разгромов их и не могло быть много. Другое дело, что подпольные большевистские организации были окружены широким слоем сочувствующих. Так, на областной конференции Иваново-Вознесенского района в июле 1915 г. два представителя из Гальчихи заявили, что они представляют «Семь организованных товарищей», и, кроме того, «у каждого из них имеется по пяти человек сочувствующих»[254]. Сочувствующие, как правило, и влились в партию после того, как она вышла из подполья. Но это уже другой вопрос. Если же считать только «организованных товарищей», т. е. действительных членов партии, то даже с учетом армейских партийных организаций надо признать, что в канун февральских событий 1917 г. партия насчитывала примерно 24 тыс. человек. Но это был закаленный отряд пролетарских революционеров, тесно связанный с массами.

Итак, несмотря на огромный урон, нанесенный большевикам во время войны, они сохранили высокую боеспособность и организационную сплоченность.

Иное положение было в стане меньшевиков. В течение всей войны они, как правило, пользовались благами легальности: сохранили свою думскую фракцию, имели рабочую группу при Центральном военно-промышленном комитете, ряд провинциальных групп при местных военно-промышленных комитетах, выпускали в Петрограде оборонческий журнал «Наше дело». Но эти легальные блага были оплачены ценой предательства интересов рабочего класcа, перехода на позиции социал-шовинизма.

На крайне правом фланге меньшевизма находился Плеханов. С первых дней войны Плеханов стал ярым оборонцем и, по выражению московских большевиков, «совершенно слил свое дело с делом буржуазии»[255]. Обращаясь к рабочим, он советовал им «во всех тех случаях, когда вам захотелось бы ответить на него (т. е. На усиление эксплуатации со стороны капиталистов. — Авт.) стачкой, вам надо подумать, не повредит ли она делу обороны России»[256]. Плеханов и его сторонники за границей осенью 1915 г. объединились с правыми эсерами (Авксентьев, Бунаков и др.) вокруг парижской газеты «Призыв». «Призывцы» осуждали всякие помыслы о революции и своим основным лозунгом считали «победу над внешним врагом».

А. Потресов, П. Маслов, Н. Череванин и другие меньшевики-ликвидаторы, находившиеся в России и объединившиеся вокруг журнала «Наше дело» (начавшего выходить в январе 1915 г. вместо органа ликвидаторов «Наша заря»), по существу полностью разделяли шовинистические взгляды Плеханова.

В России сложилось и центристское течение. Несмотря на различные оттенки (правый центр во главе с П. Б. Аксельродом и левый центр во главе с Л. Мартовым), все они выражали одну и ту же тенденцию — сохранение мира с открытыми социал-шовинистами. На позициях центризма находился и OK (Организационный комитет), и Троцкий с его лозунгом «ни победы, ни поражения», представлявшим собой стыдливую форму признания лозунга «защиты отечества», и думская фракция меньшевиков во главе с Чхеидзе. Говоря о последней, Ленин писал: «…откровенные социал-шовинисты вполне довольны и Чхеидзе и всей его фракцией. Этой фракцией довольны и OK, и Троцкий, и Плеханов с Алексинским и К0,— естественная вещь, ибо фракция Чхеидзе доказала годами свое уменье прикрывать оппортунистов и служить им»[257]. Центристы лишь маскировали оборонческую линию Плехановых и Потресовых, выступали за мир с оппортунистами и шовинистами и осуществляли политику соглашения с либеральной буржуазией, политику лавирования между ней и пролетариатом[258].

Небольшая петроградская организация меньшевиков, так называемая социал-демократическая инициативная группа на словах выступала против оборончества, а на деле всячески открещивалась от «дезорганизации обороны» и искала «точек соприкосновения с буржуазной оппозицией»[259]. Петроградские и московские меньшевики в совместной декларации о войне заявляли, что «пролетариат в интересах организации демократии и мобилизации творческих сил страны должен поддержать буржуазию в ее требованиях смены власти, перемены правительственной системы»[260].

Ликвидаторство, переросшее в социал-шовинизм, Ленин характеризовал как направление национал-либеральной рабочей политики, как союз части радикальной мелкой буржуазии и ничтожной доли привилегированных рабочих «со своей» национальной буржуазией[261]. Такая политика могла иметь кредит среди мелкой буржуазии и отсталой части рабочего класса, но она решительно отвергалась революционным пролетариатом.

Предательство интересов революционного пролетариата привело к тому, что меньшевизм находился в состоянии идейного и организационного разброда. Фактически это была не единая партия, а конгломерат различных политических течений и разобщенных групп. «Партии как единой меньшевистской организации, — свидетельствует один из видных деятелей меньшевизма — О. А. Ерманский, — собственно, не было, не было, начиная с самых низов»[262].

Еще более в тяжелом положении находилась партия эсеров. В листке инициативной группы социалистов-революционеров, вышедшем в феврале 1917 г., говорилось: «Партии нет… Она развалилась»[263].

Это подтверждает в своих воспоминаниях и один из эсеровских лидеров, В. Зензинов. «Что касается, в частности, эсеровских кругов в Петрограде, — писал он, — то здесь партийная эсеровская организация была разбита — кое-где на окраинах работали лишь одиночки, распространяли вразнобой самодельные прокламации»[264].

В отличие от меньшевиков и эсеров большевикам в конце 1916 — начале 1917 г. удалось восстановить свою организацию во всероссийском масштабе при наличии единого центра в лице Русского бюро ЦК. 11 февраля 1917 г. Русское бюро сообщало в Центральный Комитет РСДРП: «Организационные дела у нас неплохи… Теперь успешно организуем Юг, Поволжье, Урал. Основано Московское областное бюро. Ждем известий с Кавказа… По сравнению с тем, как обстоят дела у других — у нас блестяще. Можно сказать, что Всероссийская организация в данное время есть только у нас»[265].

Все это подтверждает тот факт, что, несмотря на крупные потери, партия большевиков и в годы войны оставалась сильнейшей партией революционного подполья, опиравшейся на передовые слои пролетариата. Февральско-мартовские события 1917 г. она встретила как сплоченная, боевая и единственно последовательная революционная сила в стране.