Партия в преферанс

- Да, - кивнула она и тут же спохватилась. - То есть нет, не встречалась. Он позвонил.

- Он знает номер телефона твоих родителей?

- Ну, знает, а что здесь такого? Я давно ему номер давала. Не подозревала, что он его сохранил.

- Когда Доронькин позвонил?

- На этой неделе.

- А поточнее?

Она наморщилась.

- Сегодня суббота, значит, в среду. Я удивилась, думаю, с чего бы это? Про все расспросил. Когда рассказала, что меня муженек кинул, не удивился. Даже показалось, что знает про это. Сюсюкал, это он умеет: Милочка то, Милочка се. Я опешила: с чего бы такое внимание? Потом на тебя разговор перевел, сказал, что вот, мол, живет мужик один, мается, навестила бы, дескать. А я... Да чего там! - она махнула рукой. - Славик сказал, что в пятницу вы, как всегда, у него собираетесь, в субботу ты должен быть дома. Такого мне напел, что я уши развесила.

- Понятно. И между делом попросил, чтобы не рассказывала мне о вашем разговоре, так?

- Да.

Николай в волнении грыз ноготь большого пальца. Спохватившись, спрятал руки за спину.

- И что теперь будешь делать? - Людмила с тревогой следила за ним.

- Разберусь.

- Ведь это очень дорогая икона, да?

- Наверное, но дело даже не в этом. Доронькин сильно пожалеет, если не вернет икону на место.

Мила улыбнулась.

- Знаешь, я, кажется, ошиблась, когда сказала, что ты совершенно не изменился. Изменился, и ещё как! Раньше ты был, - она запнулась, подбирая нужное слово.

- Как тряпка, - договорил за неё Николай.

- Нет, но... - Она смешалась. - В общем, да. Сейчас я тебя не узнаю. Вроде бы все по-прежнему, но это не так. Таким я тебя не знала.

Людмила с удивлением и любопытством рассматривала бывшего мужа, словно сегодня увидела его впервые. На нем были одеты выцветшие шорты и старенькая кое-где даже заштопанная рубашка. Все это было далеко от её представления о настоящем мужике, но... В нем присутствовали внутренняя сила и напор. Это ощущалось даже на расстоянии. И этого мужика она считала неудачником? Видно, крепко что-то напутала в жизни, если не рассмотрела, не оценила, не поняла...

- Если бы ты был таким раньше, - тихо произнесла она.

В комнате повисло неловное молчание.

- Мила, - Николай никогда не называл её Милой, но в этот момент перестутил через себя. - Давай не будем повторять старых ошибок. Ладно? Мы оба сыты этим по горло. Зачем портить свою жизнь? Я не тот человек, который тебе нужен, и никогда не смогу им быть.

- Наверное, ты прав, просто так хреново сейчас, что за соломинку хватаешься. Извини.

- У меня к тебе огромная просьба, если Славик вдруг позвонит, скажи, что не была у меня.

- Поняла.

Она направилась к двери, но у порога обернулась.

- Забыла сказать. На днях Вадима Ладынина видела. По-моему он процветает.

Николай замер.

- Ладынина? Вы о чем-то говорили?

- Да так, ни о чем особенном. Вадим возвращался с политической тусовки, был немного пьян и необыкновенно разговорчив. Намеки какие-то странные делал, я даже не поняла, что он имел в виду. А про тебя сказал, что живешь один.

Николай переваривал услышанное. Его приятель ни словом не обмолвился об этой встрече.

Людмила исчезла, оставив после себя легкий запах все тех же французских духов.

После её ухода Першин кружил и кружил по комнате. До малейших мелочей вспоминал вчерашний вечер. Кто из этих троих: Доронькин, Ладынин или Костыль, - неотступно думал он. Подумав, вычеркнул Шигина. Хотя...

Николай яростно кусал пересохшие губы. Вот тебе и расслабился, перекинулся в картишки. Он сцепил пальцы. Да, крупно его вчера облапошили! Все происходящее стало напоминать очередную партию в преферанс. За столом по-прежнему четверо игроков: Доронькин, Ладынин, Костыль и он, Николай Першин. Кто-то из этой троицы набрал себе одних козырей, а ему скинул плохую карту. Так не пойдет, господа! Кто-то тасовал, как хотел, колоду, зная наперед все его ходы.

"Посмотри в карты соседа, в свои всегда успеешь", - казалось, наглый голос Славика звучал где-то здесь, совсем рядом.

И все-таки что-то здесь было не так. Доронькин только с виду нагл и напорист, на самом деле при серьезной опасности он трусит, как заяц. На икону у него давно глаза горели. Не продаешь? Значит, буду действовать иначе.

Допустим, он организовал похищение Николая Угодника, пока Першин резался в карты. Запутывая следы, устроил так, чтобы Людочка здесь появилась. Дескать, пока с бывшей супружницей разберется, пока то, да се, время уйдет. Да и кто знает, чем эта разборка может закончиться... Николай ведь кто в его понятии? Тряпка и тюфяк, из которого любая баба веревки вить может.

В этих действиях просматривался почерк Славика. В конце-концов Доронькин мог даже предположить, что Першин не сразу заметит пропажу иконы, особенно если напустить на него бывшую жену. Но зачем нужно было брать монеты?!

Выстроенная версия трещала по швам. Николай пытался представить себя на месте Славика. Тот - вовсе не дурак, человек он осторожный и ничего не делает без подстраховки. А здесь что получается? Неувязка. Кражу иконы можно сразу не заметить, но пропажу монет... Не похоже это на осторожного Доронькина, совсем не похоже. Здесь явно не сходились концы с концами.

Мысли Першина путались, противоречили одна другой. Разобраться в этом клубке было невозможно. И все-таки без Славика здесь не обошлось, сделал вывод Николай. Только вот куда с этим выводом податься? Если предположить, что в деле участвовал Ладынин, то...

Николай затряс головой. Просчитать действия Вадима было не по зубам.

Появилось ощущение, будто что-то он здесь пропустил, недоучел. Очень важное, что не принял во внимание. А без этого выиграть предстоящую партию было невозможно.

Глава 6

- Да не знаю я ничего! - заорал Костыль, пытаясь освободить свою руку от хватки Першина.

- Ты не ори, - спокойно сказал Николай. - Я тебя пока ни в чем не обвиняю. Пока. Понял? - подчеркнул он.

- Ты что, с дерева упал? Я вчера весь вечер напротив тебя просидел, забыл спьяну?

- Все просидели, а икона пропала.

- Славик "досками" уже не занимается, у него сейчас другой бизнес.

- Это не "доска", это икона Николая Угодника старого письма. Доронькин давно на неё зарился.

- Было дело, загорелся, но потом остыл. Мне он про это ни словом не обмовился. Слушай, - опять затрепыхался Костыль. - Чего ко мне пристал? Найди хозяина, у него и спрашивай.

- Спрошу, не беспокойся, только я для начала хочу с тобой переговорить.

- Переговорил, дальше что? - Шигин, видя, что ему ничего не угрожает, наглел на глазах.

- Мне ведь кое-что про ваши делишки тоже известно.

- Да когда это было, в студенческие годы! - отмахнулся Костыль. - За те делишки я сполна рассчитался.

Першин молчал, и от этого молчания таяла наглость Шигина.

- Что, что... - он беспокойно завертелся на месте.

- Да ничего, - с деланным равнодушием сказал Николай. - Помнишь, месяца полтора назад мы вместе от Доронькина возвращались?

- Ну, - неуверенно кивнул Костыль. - Вроде было.

- Ты мне про бабульку одинокую рассказывал, которую вы со Славиком обобрали, а она вам, подлецам, ещё спасибо говорила.

- Ну ты полегче насчет подлецов, - огрызнулся Костя.

Николай, не обращая внимания на его слова, продолжал:

- "Деточки, это для истории надо сохранить". Помнишь, как ты бабку ту передразнивал и хохотал во все горло?

- Ты... - Шигин не находил слов. - Ты, гад, специально у меня все выспрашивал, чтобы потом прижать.

- Нужен ты мне, как... - Николай выругался, что делал очень редко. - А гад - это точно, нужно было ещё тогда в милицию сообщить про ваши делишки. Характера не хватило, друзья вроде. "Друзья", - повторил он и сплюнул.

Костылю стало нехорошо. Едва услышал про бабку, помертвел от страха.

Он клял себя последними словами. Ну кретин, распустил язык! Только ментовки ему сейчас и не хватало! Начнут копать, всего навешают по совокупности заслуг. Последний раз отвертелся, четко под статью попадал, думал, все, загремел. Скупка краденого с целью наживы, до пяти лет статья, между прочим. Когда понял, что пронесло, неделю пил беспробудно, чуть Богу душу не отдал.

На старуху Костыля вывел Доронькин. У неё хранилось немало старинных вещей, которыми она очень дорожила. Из старинной дворянской фамилии была бабуся, некоторые предметы принадлежали видным деятелям прошлой эпохи. Продать? Да упаси Бог! К ней кто только не подкатывал с подобными предложениями.

Доронькин, проведя разведку, решился на гениальный ход. Устроил так, что с бабкой его познакомила женщина, которой старуха доверяла. Как ему удалось этого добиться - большой секрет, Шигину об этом не докладывали.

Славик, как ни странно, умел находить общий язык с пожилыми дамами. Он обхаживал старуху, как мог, стараясь не переборщить. Но волновался напрасно: недоверчивая владелица антиквариата была покорена.

Потом пришло время включать в игру Шигина.

Доронькин заранее запасся нужными бланками и печатями, где его компаньон фигурировал как директор несуществующего музея. Липовые документы сработали, у старухи отпали последние сомнения.

"Память о ваших замечательных родственниках, выдающихся людях эпохи должна сохраниться навека", "Никто не забыт и ничто не забыто!" - внушал старухе. Он был убедителен, пожилая женщина и вправду решила, что хранившиеся у неё вещи должны стать достоянием народа. Тем временем Доронькин подсчитывал стоимость антикварных предметов.

Словом, операция была проведена блестяще, с фантазией. Часть вещей была реализована за границей через дилерскую антикварную фирму в Нью-Йорке, которой заправлял приятель Доронькина Борис. Другая часть антиквариата осела в России у людей небедных.

Костылю в этой истории не нравилось то, что все "музейные" документы были оформлены на него. Случись что, шевелилась подленькая мыслишка, Доронькин в стороне, а он в ответе.

Славик успокаивал его:

- Чего волну гонишь? Старуха не сегодня-завтра помрет, она не встает уже.

"Не встает, - волновался Костя. - А если все же поднимется, что тогда?"

Иногда на трезвую голову думал о том, что Славик и его обошел, как ту нелепую старуху. Шеф до сих пор с ним сполна не рассчитался за выгодное дельце, все обещаниями кормит.

Сейчас, сидя на лавке в скверике рядом с Николаем, Костыль шкурой почувствовал опасность.

- Не гони "пургу", - сказал он, пытаясь придать голосу уверенность и развязность.

- Брось свои блатные закидоны, - остановил его Першин.

Костыль задумался. Чем дольше он думал, тел злее становилось его лицо.

- Ну что, разговор у нас будет? - повторил вопрос Николай.

- Будет, - решился Костыль. - Только я тебе ничего не говорил, и ты меня вообще сегодня не видел.

- Конечно, не видел, - согласился Николай. - Все, что скажешь, останется между нами.

Сегодня после ухода Людочки Першин часа два безуспешно пытался дозвониться до Славика.

Бесполезно! Он снова и снова набирал знакомый номер, но результат был нулевой.

- Ну, сволочь, я тебе покажу!

Он бегал по квартире, кипя от злости. Наконец решил ехать к Доронькину сам. Может, этот деятель трубку не берет?

К сожалению, Славика на самом деле не было дома.

- Не трезвоньте, молодой человек, - вышла на плошадку пожилая соседка. Нету его, уехал.

- Куда? - вырвалось у Николая.

- Откуда же мне знать!

- А вы точно знаете, что уехал?

- Конечно, - удивилась женщина. - Видела, как машину заводил, а куда, зачем, нам не докладывают.

Першин несколько минут стоял у подьезда, не зная, на что решиться. И тут он вспомнил про Шигина. Ну, конечно! Уж если кто и знает о планах Доронькина, так это Костыль, верный ординарец шефа.

Адреса Шигина он не знал.

Однажды, после очередной игры в преферанс, когда был при деньгах, подвез на такси пьяного партнера. По дороге Костыль трепался о какой-то старухе и удачно обтяпанном дельце. Першин слушал вполуха бессвязную болтовню, а вот, получается, сейчас это может пригодиться. Надо повести разговор так, чтобы у Шигина сложилось мнение, будто Николай знает достаточно про эту историю. Попробовыть можно, тем более, что другого способа вызвать Костыля на откровенность не было. Только вот куда же он тогда отвез его?..

Несколько минут напрягал память и в конце концов вспомнил. Только бы очередная сердобольная дамочка, которой захотелось выступить в роли сестры милосердия, не выставила клиента раньше времени за порог, беспокоился Николай.

Волновался он напрасно. Шигин до сих пор столовался по этому адресу.

- ...С Ленкой Мартыновой шеф в последнее время якшался, шушукались они о чем-то, я не интересовался. Ты ведь знаешь Ленку? - Глаза Костыля с усмешкой смотрели на Николая.

- Знаю, - выдавил Першин.

- Правильно, кто эту шалаву не знает! Славик её прикармливает, за это девица выполняет некоторые поручения. Сам небось понимаешь, о чем говорю.

Николай стиснул зубы и закрыл глаза. В какое дерьмо он вляпался!

С Леночкой Мартыновой Першина познакомил Славик. Случилось это совсем недавно.

- Давай, чего ты, сидишь один, как сыч. Посидим, винца попьем, девочка молоденькая, хорошенькая, без комплексов.

- Тем более, - отговаривался Николай. - Зачем ей такой старый попугай, как я.

- Э, не надо недооценивать наше поколение.

Доронькин был настойчив и не отвязался, пока Николай не согласился приехать.

Внешне девчонка ему даже понравилась. Стройная, даже худенькая, глазищи в пол-лица, неглупая, действительно, хорошенькая, в этом Славик его не обманул, только вот бледненькая очень. И какая-то дерганая. Настроение у Леночки менялось каждую минуту.

Они встречались с месяц, а потом Николай сообразил, что девочка принимает наркотики и прочно сидит на игле.

Он обалдел, когда случайно зашел в ванную комнату и увидел, как она профессионально ввела иглу в вену. Сразу же стали понятны беспричинная смена настроений и кое-что другое в её поведении. Она всегда носила одежду с длинными рукавами и никогда не демонстрировала перед ним голое тело, предпочитая заниматься любовью в полной темноте.

- Я так уютнее себя чувствую, - говорила она.

Ему показалось, что она привязалась к нему, мог поклясться чем угодно, что ей было хорошо с ним. Правда, иногда ловил на себе её взгляд, объяснить значение которого не мог.

Николаю было жаль молоденькую дурочку, он пытался поговорить о лечении, но она и слышать про это не хотела.

- Да пошел ты со своей заботой, достал уже, - огрызнулась девица, когда сильно надоел ей.

Они расстались.

Когда Першин рассказал Славику о том, что Леночка принимает наркотики, тот сделал удивленное лицо.

- Ну надо же, - по-бабьи всплеснул он руками. - Такая куколка. Жаль, очень жаль.

Теперь-то Николаю было ясно, что ни черта Славику было не жаль, он прекрасно знал о пагубной страсти девицы. Он просто-напросто воспользовался этой Мартыновой, навел её на Першина, чтобы она выкрала икону. За то время, что они встречались, у неё была куча возможностей стянуть ключ от квартиры и изготовить дубликат.

Николай припомнил, что с Леночкой он познакомился сразу после того, как наотрез отказался продать икону. Вот теперь все сходилось. Мартынова побывала у него на квартире, пока сидел за карточным столом, - это её духи он учуял в прихожей, случайно они совпали с теми, которыми душилась его бывшая жена, забрала икону и, не утерпев, пошарила в шкафу. Наркоманке деньги всегда нужны. То-то Доронькин перед этой пятницей пару раз позвонил, интересовался, не изменились ли у него планы.

- Широко шагает твой шеф, штаны бы не порвал.

Костыль шумно вздохнул.

- И все чужими руками жар загрести норовит. И где он вас таких дураков находит?

Шигин сморщился, ему стало безумно жаль себя. Чего там, прав Николай. Случись что, ему, Костянычу, уголовная статья светит да и Ленке дуре тоже, а Славик отвертится. Этот всегда сухим из воды вылезет. На коротком поводке его, Костяныча, держит, подкинет деньжат немного, и все. А сколько он для этого жмота сделал! Отговаривается, денег, мол, нет. У него их никогда нет.

Вдруг глаза Костыля озорно сверкнули:

- Только с Ленкой этой Доронькин накололся. Найти её не может. Ясное дело, смылась девчонка с иконой.

- А ты откуда знаешь?

- Знаю, - многозначительно сказал Шигин.

- А все-таки?

- Сам звонил. Сначала хотел, чтобы я сгонял к её подруге, Мартынова там в последнее время проживала. Я уже собрался из дому выходить, но вдруг опять звонок, Славик на проводе. Сказал, отбой, дома сиди.

Шигин замолчал. Николай не торопил его, он видел, что Костыль, начав говорить, выложит все.

- Перезвонил потом часа через два, злой, как черт. Я так понял, что подружка Мартыновой сама со вчерашнего вечера её не видала. Так-то вот, злорадно ухмыльнулся Шигин.

- Хорошее дело, - нахмурился Першин.

Он вспомнил, как утром Доронькин названивал по телефону, называл кого-то сукой, пока Николай спал. Значит, Леночку разыскивал.

Разговор с Костылем внес некоторую ясность в происходящее, но искать ответ на многие вопросы предстояло самому. А вопросов в голове у Николая вертелось немало. Зачем, например, Доронькин его спаивал вчера? В том, что это было именно так, Першин теперь не сомневался.

- В общем, так, - заключил он, - на ваши уголовные делишки мне наплевать, но скажи своему шефу, если не вернет то, что взял, наведу на него ментовку. Мне терять нечего. Понял? Пусть вернет, что взял, иначе будут крупные неприятности.

Пока Николай ехал домой, всю дорогу размышлял о случившемся. С кражей иконы и монет картина более-менее прояснилась. Стало нестерпимо грустно. Никогда не считал Славика хорошим другом, но и гадости такой тоже не ожидал.

Вспомнил, что мать никогда по-настоящему не верила Доронькину, ко всему их семейству относилась настороженно. Мать...

Николай вздохнул. За эти два дня произошло столько событий, сколько раньше и за год не случалось. С ним вообще никогда ничего не случалось при том образе жизни, что вел. Прозябание и тоска. Сейчас все было иначе, он словно проснулся от спячки и почувствовал себя другим человеком.

Приехав домой, Николай первым делом позвонил своему начальнику.

- Отпуск нужен. За свой счет, конечно. По семейным обстоятельствам.

Шеф даже не стал уточнять деталей. Нужен, так бери, можно было понять по голосу. Он даже не настаивал, чтобы в понедельник Першин появился в институте и собственноручно написал заявление.

- Сделаем, не беспокойся, - милостиво разрешил руководитель.

Еще бы не разрешить, если весь институт имел в среднем полтора рабочих часа в неделю. Отсутствие Першина вообще мог бы никто и не заметить, но Николай решил подстраховаться.

А дальше... Дальнейшие действия виделись ему достаточно смутно. Прежде всего необходимо было отыскать человека, который бы рассказал ему о том, что же произошло тогда в Ежовке.

Эта задача только на первый взгляд казалась простой. Бабушка Маня давно померла, лет десять назад в результате несчастного случая погиб дядька Федя. Настя, горластая, веселая, которой, казалось, сносу не будет, ненадолго пережила мужа. Простудилась зимой, подхватила воспаление легких и умолкла навсегда.

Мать, помнил Колька, сильно переживала похороны родных. С её слов знал, что дочери Насти и Феди, заколотив дом в Родоманове, разъехались кто куда. Валя, старшая, кажется, в Вязьме живет, а младшая, Аннушка, ещё дальше упорхнула. Так что никаких родственников в тех краях у Николая больше не осталось.

Была ещё мамина подруга тетя Люба, Любовь Ивановна Пчелкина. Если кто и мог что-то интересное рассказать Николаю, то это она. Только вот где её искать? Последний раз она приезжала к ним в гости года за полтора до маминой смерти. У неё была ещё дочь Вера, вспомнил он, худощавая угловатая особа. Она тоже пару раз приезжала вместе с матерью в Москву. Николай помнил, что он чувствовал себя очень неловко и скованно в её обществе. Кажется, она работала учительницей в Гагарине.

Ну да! Николай в возбуждении заходил покомнате. Пчелкины из Родоманова в Гагарин переехали. Тетя Люба несколько раз звонила матери оттуда. В принципе, город Гагарин не Москва, человека там найти можно.

Раздавшийся телефонный звонок ударил по нервам.

Николай осторожно приблизился к аппарату. Он не ждал сейчас никаких звонков.

- Алло, - скованно сказал он.

- Мне нужен Першин Николай Федорович, - строго сказал незнакомый женский голос.

- Это я, - с удивлением ответил Николай.

- С вами говорит дочь Любови Ивановны Пчелкиной. Меня зовут Вера. Маме очень плохо, она в больнице. - Голос дрогнул. - Она... хотела бы видеть вас. Говорит, что это очень важно. Вы сможете приехать?

Николай, слушая далекую Веру, не мог прийти в себя от изумления. Такого не бывает! С ним никогда не случалось подобных совпадений.

- Алло, вы слышите меня? Мама беспокоится. Она... она очень плоха.

- Да, да, я приеду. Вера, не волнуйтесь, я обязательно приеду!

Часть II

Игра втемную

Глава 7

- ...У тебя деньги на похороны есть?

Голос по телефону был грубый и до того громкий, что Доронькин отстранил трубку от уха.

- Еще раз спрашиваю, у тебя деньги на достойные похороны есть?

- Ну зачем так, - просительно начал Славик, - мы же договорились, что последний срок...

Его перебили:

- Учти, больше напоминать не будем, этот срок действительно последний. Не расплатишься - пеняй на себя. Будешь лежать в своей квартире, пока соседи по запаху ментовку не наведут. Понял?!

- Я расплачусь, как и обещал, - выдавил их себя Славик, но по ту сторону уже повесили трубку.

Доронькин вскочил и забегал по комнате.

- Ну, влип, ну, влип! - запричитал он. - Идиот, связался с уголовниками на свою голову, теперь жди, когда пристрелят, как собаку и бросят подыхать в собственной квартире.

Дела Славика последнее время шли неважно. А точнее: совсем плохо шли дела. А он уже привык к привольной жизни, деньги, не считая, тратить привык. Кабаки, телки, поездки за границу...

Правда, специально на баб ничего не тратил, никогда не дарил подарков, даже недорогих. Еще чего! Ему нравилось посещать с очередной пассией модные тусовки, выставки. После этого, естественно, вел подругу обедать.

Сейчас, бегая по квартире, вдруг вспомнил один вечер в ресторане, где за вход брали по сто пятьдесят долларов с носа.

- Тусовая вечерина, - закатывая глаза, щебетала в восторге накрашенная куколка.

Ну-у, мудак! Сейчас бы эти денежки не помешали. Нового русского решил из себя корчить, кретин недоделанный!

Деньги текли сквозь пальцы. Куда что девалось, понять не мог, ему вечно не хватало на жизнь. На две недельки пару раза в год катал в Баден-Баден...

Он мечтательно закрыл глаза. Эх, что теперь вспоминать! На курорте делал нужные знакомства, поддерживал старые связи. Легко жил и думал, что так будет всегда.

Славик тоскливо уставился в окно.

На этих бандюков его вывел старый знакомый со смешной фамилией Фингалов. Не будь такая нужда в деньгах, сроду бы с такими головорезами не связался. Но налички, как всегда, не хватало. А тут ещё иномарку почти новую взял, черт бы её побрал! Простой "жигуль" его уже не устраивал, на белой "Ауди" покатать захотелось.

С иномарки все и началось. "Ауди" предложил тот же Фингалов.

- Почти новая, бери не задумывайся.

- С финансами туго, - стал отказываться Славик, а у самого уже глаза загорелись. О такой машине можно только мечтать!

Старенькую "Вольво" он продал недавно по дешевке и уже подумывал о новой иномарке. "Ауди" шестой модели (А-6) - автомобиль дорогой, новый от двадцати пяти до тридцати тысяц баксов стоит. Он собирался подобрать что-нибудь попроще.

А Фингалов не отставал, ещё цену сбавил.

- Слушай, меньше не могу. Двадцать просил, за пятнадцать уступаю. Продать быстро надо. А дешевле только даром. Неприлично тебе, бизнесмену, на "жигуленке" ездить. Клиенты не поймут.

Вот тут он был прав. На больную мозоль наступил. Встречают-то по одежке, Доронькин это по себе знает. Иногда пыль в глаза пустить не помешает. Вывеска при его бизнесе - первое дело.

Фингалов, видя, что лед тронулся, сказал:

- Тут дельце одно наклевывается, если берешь машину, могу поспособствовать...

Речь шла о реализации большой партии ювелирных украшений. Приятель предложил Славику выступить посредником.

- А сам что же? - недоверчиво спросил Доронькин. - Его смущали и сравнительно небольшая цена за иномарку, и предложенное "дельце". Благотворительностью, насколько я помню, ты не занимаешься.

- Чудак-человек, почему я свою А-6 почти вдвое дешевле продаю, неужели думаешь, у прожженого дельца Фингалова денег нет? - Он пожал плечами. Отбываю за океан, так что, сам понимаешь... Вернусь, возьму новую машину, а этой чего зря в гараже ржаветь? Да и украсть могут. Деньги должны работать на человека.

И Славик решился. Выгреб все загашники, чтобы расплатится за машину и, думая по-быстрому заработать, сдуру вляпался в историю с золотишком. Когда опомнился, было поздно, он оказался связанным по рукам и ногам.

Изделия из драгметаллов были явно ворованными прямо с завода, на них даже бирки сохранились. У Доронькина имелся покупатель на такие штучки, видавший виды старикашка, с которым уже не раз обделывал темные делишки, потому он и поддался на уговоры Фингалова.

Но когда на этот раз Славик обратился к нему, тот замахал руками и ногами.

- Ты что, охренел, парень, уголовку на меня навести хочешь? - шипел он, трясясь от злости и пугливо оглядываясь по сторонам

- Раньше брал.

- Мало ли что раньше было, - вырвалось у старика. - Теперь другие времена. Да и не было ничего, - спохватился он. - А будешь много болтать... - Он многозначительно поднял глаза вверх: - И на тебя статья найдется, понял?

- Уж как не понять.

Старикан проводил гостя до порога.

- Идите, молодой человек, идите. У меня уже такой возраст, что пора и о душе подумать. - Он наклонился к Славику и сказал: - Мы с тобой не знакомы, ты ко мне не приходил.

Стальная дверь громко хлопнула, и Славик остался стоять на лестничной площадке.

"Как же, - со злостью подумал он, - будет эта старая акула о душе думать! Прихватили небось крепко старого мудака за задницу, он и запаниковал".

Доронькин попробовал сунуться ещё к одному оптовику, но тот с ним даже разговаривать не стал.

- Голуба, этими побрякушками все завалено. Потолочную цену просишь, я сам меньше получу. И какой мне смысл? Не в свое дело влез, давно, видать, золотишком не занимался, сейчас рынок... - Оптовик зацокал языком. - Плохой, совсем плохой. Игра не стоит свеч. А то и статью подцепить можно. Учти такой момент: срок амнистии, объявленный к 55-летию Победы закончился. Теперь когда ещё поблажка нашему брату выйдет...

И Славик испугался. Выходить на других оптовиков не решился. Береженого Бог бережет.

Он попробовал связаться с продавцом и отыграть назад. Из этого ничего не получилось.

- Не крути вола, - оборвал его "продавец". - Так дела не делаются. Была договоренность, значит, все, заметано. Товар у тебя, а что ты с ним будешь делать, меня не чешет. Нам деньги нужны. Еще есть время. Вывод делай сам.

- Не идет по той цене, - начал жаловаться Доронькин, но его слушать не стали.

Да, нарвался он здорово. Славик с ненавистью смотрел на блестящие цацки. Денег, чтобы рассчитаться с этими бандюками, у него не было. Сдавать побрякушки в ювелирку было нельзя, ясное дело, в розыске они, в ломбард тоже не понесешь, вычислят мгновенно. Хорошенькую бомбочку подложил ему Фингалов.

Конечно, будь у него побольше времени, Славик распихал бы эти цацки. Но времени было в обрез, а денег не было совсем.

Вот тогда-то ему и пришла хорошенькая идея завладеть иконой Першина. Он давно на неё глаз положил, когда ещё Колькина мать была жива. После её смерти не раз подкатывался с предложениями, но Николай отказывался наотрез. Сейчас, когда прижали, у Доронькина просто не оставалось другого выхода.

Прежде всего он изгалился, сыскал деньги, чтобы погасить часть долга "продавцу". Подзанять пришлось, но две доли ссуды он погасил. Оставалась последняя часть, третья.

Леночка тем временем обработала Николая, сделала дубликат ключа. Он связался с одержимым коллекционером иконописи, обговорив цену. И вот когда все было на мази, эта стерва его кинула. Сгинула куда-то вместе с иконой.

Доронькин, в свое время занимавшийся иконным бизнесом, перевидал их немало. Конечно, только специалист может дать точную и правильную оценку. Славик не был специалистом, возраст иконы он определял приблизательно.

Конечно, это пришло не сразу, лишь со временем он научился рассуждать об особенностях ковчега и полей; о характере и способе наложения шпонок; о левкасе (грунте) и рельефах на нем. Кроме того возраст иконы можно было определить по золочению, по окладам, по наличию кракелюров (трещин) в виде густой сетки, а также по паволоке (ткани, наклеиваемой на левкас, чтобы при растрескивании досок предупредить разрыв левкаса и красочного слоя). В XYI XYII веках, например, на Руси для этой цели стали применять льняное полотно. Наличие большинства таких совпадающих признаков учитывалось при определении возраста иконы. А от этого напрямую зависела её стоимость.

Сколько старых икон спустил за бесценок, - понимал, что старинная, - и все равно продавал, продавал! Кто-то на этом целое состояние сделал, а вот он не сумел. Так, хватало на рассеянный образ жизни, но не более того. Деньги утекали сквозь пальцы, как вода.

По сравнению с другими дельцами Славик считал себя просто ангелом. Он знал настоящих ловкачей, которые на старые иконные доски наклеивали сюжеты, вырезанные из каталогов книг, покрывали их лаком, а затем специальными приемами "старили" икону. Однажды его самого нагрели таким образом. Потом с трудом сбыл "старинную" икону новому русскому, который корчил из себя знатока. Иностранца ввести в заблуждение труднее, они в этом бизнесе получше многих наших соотечественников понимают.

То, что Колькина икона настоящая, Доронькин почуял сразу. Даже по сложности сюжета и миниатюрности письма можно было определить, что это стоящая "доска", хороших денег стоит. Век восемнадцатый ("восемнашка", как говорили торгаши), а может, и старше. Оклад серебряный с позолотой. Не "сильвер" ("сильверок"), - он их сам мешками в Измайлово доставлял, - а настоящий серебряный оклад. На языке дельцов "сильвером" называлась икона в окладе, изготовленном по современным технологиям из сплава, имитирующего серебро.

Еще с детства Доронькин помнил, что рассказывала про икону Николая Угодника его родная бабка Варя.

- Маня-то до революции в приюте жила, а как к ней та икона попала, не сказывает.

Еще Славик помнил, что все проходящие через деревню богомольцы обязательно заглядывали к Першиным.

- Иконе поклониться, - завистливо шептала бабка Варя. К ней из странников-богомольцев насильно никого не затащишь.

Очень даже могло оказаться, что Николай являлся обладателем весьма ценной вещи.

Доронькин загрустил.

Сколько хороших "досок" прошло через его руки! Теперь иконный бизнес пошел на спад. На Западе пользовались спросом лишь старинные иконы. За них брик-а-бракаманы (коллекционеры древностей) платили хорошие деньги.

Славик задумался. Хорошее было времечко, когда он и его компаньон Борис Логинов "чесали" забытые Богом русские деревни в средней полосе России.

- На Севере делать нечего, там и без нас все к рукам прибрали, - говорил он. - Эх, было времечко!

Логинов лет десять назад отвалил за рубеж и осел в Нью-Йорке, основав антикварную фирму.

Доронькин, он тогда был новичком в этом деле, не верил, что все получится.

- Не трусь, со мной не пропадешь, - авторитетно говорил Борис, который был руководителем в их маленькой группе. - Все учтено. Мы законов не нарушаем? Не нарушаем. Старухи сами нам свои "доски" понесут, вот посмотришь.

Действовали они по отработанной схеме.

Прежде всего основательно готовились к поездке: доставали через знакомых дефицитные продукты, сельские жители порой и названий-то таких не знали, и вперед.

Приехав в поселок, первым делом выясняли, у кого есть стоящие иконы, и начинали настоящую атаку. Шли по домам и предлагали в обмен на деньги и продукты продать иконы.

Кое-кто, польстившись на дефицит, поддавался на уговоры. В основном, это были те, кому иконы достались по наследству от старух. Висит в углу по привычке, мухами засиженная, понять-разобрать ничего нельзя, скоро в новую квартиру въезжать, там для неё и места не предусмотрено.

С такой публикой особых хлопот не было, Борис и Славик с ней быстро управлялись. Сложнее приходилось с упрямыми бабками, ни за что не желавшим в обмен на мирские блага расставаться со святыми. Но и здесь нащупали верный подход.

Расположившись на главной улице, устраивали в поселке своеобразный магазин.

Первыми их окружали ребятишки и, подталкивая друг друга, пялились на выложенные дефицитные продукты.

- Конфеты, - облизывались пацаны. - Смотри, смотри, а вот печенье, мне мать такое из города на праздник привозила. Вкусное! С шоколадом внутри.

У ребят текли слюнки при виде неслыханной роскоши.

Борис ласково спрашивал:

- Конфет хочешь, а колбаски копченой?

От незнакомых и очень заманчивых запахов ребятня обмирала и страдала.

Расчет "коробейников" был прост. У пацанов, конечно, денег не было, порой их не было в те скудные годы и у их родителей. Побежит мальчишка к своей родной бабушке и начнет клянчить:

- Баб, купи!

А как купить? Этим деятелям не деньги, им иконы нужны. Так и меняли старинного письма намоленные иконы на колбасу, тушенку и конфеты.

Был и ещё один прием.

Приходят к старухе, видят, на божнице икона стоящая, и начинают уговаривать:

- Смотри, лик с младенцем у тебя потемнел, краски облезли, не разобрать ничего.

Бабка, не чуявшая подвоха, кивала головой:

- Не говори, сынок.

- Поновить надо икону-то.

Они так и говорили: поновить, чем сразу располагали к себе богомольных старух.

- Да где же её сейчас поновишь? - пригорюнивалась бабуся. - Деньжищ - то, небось, каких стоит!

- А давай, бабуль, мы вот так сделаем: тебе новую подарим, а эту заберем.

И забирали. Не все, конечно, соглашались, но многие поддавались на уговоры.

Кое-что из приобретенного таким образом сбывалось сразу, кое-что отдавалось на реставрацию, чтобы потом продать подороже. У Бориса был отличный художник, который творил настоящие чудеса. Он же мог частично приизвести реставрацию поврежденных временем мест.

Борис в свои дела с художником младшего компаньона не посвящал. Жаловался только, пьет, мол, тот без меры.

- Уверяет, что трезвому дышать на старые краски нельзя, даже для здоровья вредно.

- На самом деле так? - изумлялся Доронькин.

- А черт их знает! - ругался Логинов. - Кто их разберет: люди искусства. Он презрительно кривился, но темных делишек с художником не прекращал.

Лишь однажды Борис по-настоящему перепугался, когда реставратор по пьяни загремел в ментовку.

- Ох, трепаться начнет художник. Он, когда поддатый, не соображает, чего несет. Тогда всех трясти начнут.

Славик не понял.

- А за что трясти-то?

Бориса перекосило от злости:

- За то! - выразительно сказал он.

Доронькин притих, сообразив, что лучше ему от всего этого в стороне быть. Да и не знает он ничего. Борис свои делишки крутит, а он лично не в курсе.

Логинов нашел нужных людей, художника удалось вытащить. А спустя некоторое время после этого компаньон Славика подался за рубеж.

Сколько раз Доронькину лишь чудом удавалось избежать уголовной ответственности!

Вот и сегодня... При воспоминании о недавнем разговоре даже сердце заныло. Что ни говори, тяжелый у него хлеб. Только дураки думают, что даром все достается.

Где искать эту стерву Ленку?

Сегодня он побывал у приятельницы Мартыновой, смазливой девицы с распутными глазами и торчащими во все стороны волосами, выкрашенными в неестественный ярко-рыжий цвет.

Информацию получил малоутешительную.

- Сама не знаю, где она, как ушла с вечера, так и с концами, - говорила, зевая, рыжая девица.

На вид ей было лет двадцать - двадцать пять. Помятое лицо с синяками под глазами, а главное, манера себя вести не вызывали сомнения в принадлежности к профессии. Коротенькая полупрозрачная кофтенка, которая едва прикрывала обнаженную грудь, не смущала хозяйку.

Разговор велся через порог, в квартиру Доронькину войти не предлагали, и вообще, девица выказывала явное неудовольствие, что её потревожили.

- А где она может быть?

Рыжая неопределенно пожала плечами:

- Где угодно.

- А все-таки?

- Понятия не имею.

Доронькин был настойчив.

- Она ведь живет у тебя последнее время?

- Ну. - Рыжая с наглым прищуром уставилась на непрошенного гостя. Понимаешь, у нас не принято с расспросами лезть: где, что. Если надо, сама расскажет.

- Я вчера вечером звонил, она была здесь.

- Может быть, - равнодушно пожала плечами девица. - Ей вчера раза три или четыре звонили. И утром тоже.

Доронькин напрягся, сам он звонил вечером Мартыновой лишь два раза.

- Кто, не знаешь? - вырвалось у него.

- Понятия не имею. А-а, - наконец догадалась она, прислушиваясь к его голосу, - сегодня утром ты, что ли, её спрашивал?

- Я.

Славик, видя, что разговор зашел в тупик, разозлился и решил припугнуть девчонку.

- Понимаешь, какое дело, твоя подружка меня очень сильно подвела. Если не объявится в ближайшие день-два, у неё могут быть огромные неприятности. Огромные! - подчеркнул он.

В глазах рыжей появилось сомнение.

- Так где она? - ещё раз спросил Славик.

- Вот, ей-Богу, не знаю!

- А ты подумай. К родителям не могла податься?

- Скажешь тоже! Ленка туда носа не показывает. Да и не больно-то доченька им нужна, этим алкашам. - Она задумалась. - Есть одно предположение, проверить надо. Заходи.

Квартира была однокомнатная. Едва Славик вошел, почувствовал удушливый запах духов и ещё чего-то, что не мог сразу определить. На журнальном столике, среди неубранных тарелок с остатками еды стояла пепельница, наполненная окурками.

Доронькин брезгливо поморщился, он, мужик, никогда не позволял себе курить в комнате.

Славик огляделся. Повсюду валялась женская одежда. Брюки, блузки, прозрачные кофточки, затейливое нижнее белье с блестками и дорогими кружевами, - все было брошено как попало. Груда барахла навалена на кресло.

Хозяйка сгребла тряпки и небрежно швырнула их на диван.

- Садись, - пригласила она.

Звонила рыжая долго. Славик, внимательно прислушиваясь к ответам, ловил каждое слово.

- Ни хрена! - Она нахмурилась. - Сейчас ещё один звоночек сделаю и - все, мои ресурсы исчерпаны.

Девица набрала номер.

- Что, что? - завопила она. - С Вовиком Луньковым? Это точно? Да говорю тебе, позарез нужна. ...И давно её видела?

Выслушав ответ, она повесила трубку.

- Напряг ты меня, приятель. В общем, так. Ленке где-то удалось раздобыть денег, ну и, сам понимаешь... - Рыжая многозначительно покрутила в воздухе рукой. - Дорвалась девка. Сегодня ночью её видели вместе с Вовиком Луньковым в одном хорошем местечке.

- Где?

Рыжая вздохнула.

- Их там уже нет. Пришли никакие, дозу хорошую взяли и - большой привет.

- Кто такой Вовик Луньков?

- Какая разница? Я тебе и так много наговорила.

- Где его найти?

- А вот этого я не знаю, - твердо произнесла рыжая. - Не переживай, деньги кончатся, Ленка приползет, сколько раз так было раньше.

Такой расклад Доронькина не устраивал, но больше разузнать ничего не сумел.

Он вернулся домой, не зная, что делать дальше, и тут его застал звонок этих бандюков.

Где взять деньги, где, неотступно думал он, прокручивая различные варианты. Неужели эта стерва его надула и, польстясь на деньги, скинула икону на сторону?! Это было не похоже на нее, пытался успокоить себя Славик, Ленка баба с головой.

Что непохоже? Он скривился, издеваясь сам над собой. Вчера было не похоже, а сегодня... На этих наркоманов разве можно в чем-то положиться? Им бы только ширево получить. Он ненавидел наркош, презирал их. Развели бодягу, больные, мол, они, лечить их надо. Как же, вылечишь их, горбатого могила исправит! Ну, ничего, очнется эта сучонка, на карачках приползет, он ей тогда...

И вдруг его точно током изнутри ударило, и он вздрогнул всем телом. Стоп, стоп, стоп! Он застыл, как вкопанный, боясь пошевельнуться и спугнать мелькнувшую в голове мысль.

Все случилось во время игры в преферанс.

Когда это произошло?.. В перерыве между вистами. Он ждал звонка от Ленки Мартыновой, нервничал и больше не мог ни о чем думать. До того заклинило на собственной проблеме, что не обратил внимание на нечто очень важное.

Все присутствующие уже крепко приложились к бутылке. Першин в то время был самый трезвый. На кухне зашел спор про золотые монеты. Костыль там что-то насчет веса напутал. Да, все происходило именно так. Он ответил ему. А Николай...

Доронькин сморщился. Как же он забыл об этом, а?! Надо хорошо знать Першина, чтобы понять, тот никогда ни о чем просто так спрашивать не станет.

- Дурак зашоренный! - выругал себя Славик.

Сейчас отчетливо вспомнил эту сцену.

Николай даже в лице изменился, когда задавал свой вопрос. Правда, это было одно мгновение, он быстро взял себя в руки. Смущенное лицо приятеля, отведенные в сторону глаза... Все это было, было!

Доронькин даже задохнулся от окрепшего предположения. Черт побери!

Шигин тогда подколол Першина: а не завелись ли у того золотые монеты.

Славику сейчас точно струю холодной воды за шиворот пустили. Он вскочил.

Теперь понятна и нервозность Николая, и непонятный интерес к золотым монетам. Так, так... Выходит, нелепое предположение Костыля, что у Першина завелись царские червонцы, не дурацкая шутка, а самая настоящая правда?!

Славик, как жареный, забегал по комнате. Все это очень походило на правду.

Он вспомнил историю, случившуюся в далеком детстве, когда они отправились искать клад, якобы зарытый на усадьбе Пимена. Но ведь не было там никакого клада, не нашел ничего Колька!

У Доронькина даже челюсть отвисла от следующего предположения. А откуда он это знает? Это он не нашел, а Колька, выходит, поумнее его оказался.

В горле мгновенно пересохло. Темная история с поисками клада была не до конца ясна.

Хрен с ней, с историей! Славик дрожащими руками схватил чайник и стал жадно глотать прямо из горлышка. Главное, что монеты есть! И все-таки, на секунду мелькнуло сомнение, он готов поклясться чем угодно, что совсем недавно денег у Першина не было.

- Паршиво, ох, паршиво! - Доронькин схватился за голову.

Значит, эта наркоманка, взяв икону, решила порыться в Колькиных вещах, и обнаружила...

Славик застонал от невыносимой мысли.

Мартынова нашла золотые монеты и от радости чуть с ума не сошла. Червонцы стали её добычей, которой не надо было делиться ни с кем.

Что же он наделал-то а?! Ну, муда-ак! Ну, влип, как последний придурок!

Он без устали обзывал себя последними словами. Так ему и надо, идиоту! Зачем связался с Ленкой? Хотел ведь сначала сам все провернуть. Сколько раз сидели за картами до этого злосчастного вечера! Ведь знал, знал, что вытащить ключ у пьяного Першина - раз плюнуть, только предварительно надо накачать его, как следует. А за то время, что тот спит, можно было два раза побывать у него на квартире. Не сумел переломить себя. Струсил.

Доронькин учащенно дышал. Да не струсил, а... Он усиленно массировал грудь в области сердца. Ишь, как заныло, а все считают, что у него и сердца-то вовсе нет.

Он подключил к делу Мартынову, потому что привык все делать чужими руками. Так спокойнее, безопаснее. Был уверен, эта наркоманка в милицию на него стучать не побежит.

В милицию, может, и не побежит, зло подумал Славик, только ему от этого пользы никакой.

Кабы знать!.. Ленка Мартынова после того, как вынесла икону, должна была позвонить ему. Он ждал звонка, но она не звонила. Нервничал, как же он нервничал тогда, теряя над собой контроль! Он уже не знал, что и думать. Понял: произошло непредвиденное и решил действовать на свой страх и риск. Сделал все, чтобы напоить Кольку. Потом, когда тот уснул, вытащил из кармана ключи и поехал к Першину домой.

- Зачем, зачем?! - Доронькин до боли стиснул зубы.

Он был взбешен тогда и не отдавал отчета в своих действиях. А ещё был просто пьян. Трезвый, разве отважился бы на такое? Частную машину - это была видавшая виды серая "девятка" - поймал недалеко от дома, за руль собственного автомобиля сесть не решился. Пока был в квартире, шофер, угрюмый мужик лет тридцати, ждал его. Водитель не задавал лишних вопросов, но держал себя настороженно.

Славик выскочил из подъезда как ошпаренный. Ни Ленки, ни иконы! Он молча плюхнулся в салон и всю обратную дорогу молчал, как пришибленный. Когда расплачивался, заметил внимательный взгляд шофера, но ему уже было на все наплевать.

Пока отсутствовал, Першин продолжал спать на кухне как убитый. Чужой сон и покой вызвал новый приступ гнева.

Зачем, зачем он связался с этой ненормальной?! Сейчас, когда вспоминал все это, зубами скрипел.

- Такой прокол, ну такой прокол...

Начти сейчас раскручивать историю с исчезновением иконы, ему не отвертеться от уголовщины. Был в квартире Першина? Был. Найти ночного водителя, занимавшегося частным извозом на серой "девятке" - проще простого. Ну и, аля-улю, гони гусей! Мало того, ещё и кражу монет на него навялят.

А как бы пригодились сейчас Колькины червонцы! Доронькину казалось, что он их уже держит в руках. Тяжелые, теплые, притягивающие к себе, как магнит. Они бы решили многие проблемы.

Перезаложился он, пошел на авантюру, как при игре в преферанс, и не угадал снос.

- Знал бы прикуп, жил бы в Сочи!

Его любимая поговорка, произнесенная вслух, только добавила горечи и уныния.

Глава 8

Николай вышел в тамбур, когда поезд стал замедлять ход. Там уже пудрила носик упитанная дамочка в цветастом платье, которое с излишней откровенностью обтягивало сдобные формы. Рядом стояли две увестые сумки.

- Надеюсь, вы поможете? - кокетливо улыбнулась она, оценивающе взглянув на Першина. - Меня, увы, никто не встречает.

- Помогу.

Ничего не оставалось, как, сойдя с поезда, взять в руки чужой багаж и тащить его через весь перрон.

Николай злился на себя. Ну почему любая женщина, стоит лишь взглянуть на него, мгновенно вычисляет, что им можно командовать, как угодно?

Такие номера не проходили ни с кем из его знакомых, только с ним. Он вяло сопротивлялся, но выполнял все, что требовали. Правда, иногда неожиданно давал резкий отпор, как было недавно с бывшей женой. Неустойчивый у него характер, за себя может постоять лишь когда совсем допекут.

"Не надо интеллигентность человека принимать за слабость", - возмутился он однажды. Но именно так все окружающие и поступали, считая его слабым.

"Кирпичи, что ли, туда наложила? - думал он, едва поспевая за цветастым платьем. - Интересно, если бы не попался олух вроде меня, как бы она тащила свои неподъемные сумищи?"

Встречающих на перроне оказалось совсем немного. Поезд был ночной, проходной, Николаю лишь в последний момент удалось купить билет.

На Белорусском вокзале, когда сегодня стоял у кассы, появилось неприятное ощущение, что за ним кто-то следит. Он оглянулся тогда и внимательно осмотрел зал ожидания, но никого из знакомых не заметил. Показалось, подумал он и забыл об этом.

Три с небольшим часа езды отделяли столицу от провинциального города Гагарин. Раньше городок назывался Гжатск, его переименовали после полета первого космонавта в космос, потому что Юрий Гагарин был родом из этих мест.

Каких только планов не строили тогда местные жители после звездного часа своего земляка! Все заговорили, что городок на Смоленщине ждет необыкновенное будущее: со всего Союза сюда люди потянутся, да что там, из других стран приезжать начнут!

Лекторы в сельских клубах, ошалев от смелых предположений, с горящими глазами рисовали это самое светлое будущее. Ох, и зашевелилось тогда местное начальство! Иные прыткие руководители уже в мыслях своих возводили самые смелые проекты. Раньше денег на постройку больницы наскрести не могли, а теперь... Теперь на все дадут, только проси больше, да карман держи шире. Уездных городков на Руси тысячи, а первому космонавту суждено было здесь родиться.

Гагарин был объявлен всесоюзной студенческой стройкой, и сюда летом стали приезжать стройотряды со всей страны. Аборигены с удивлением смотрели на разгуливающих по улицам негров в цветных шортах.

- Батюшки мои, - крестились старухи, - идет в сандалиях, ноги волосатые, тьфу, срамота!

- А портки-то, портки на них какие...

- Яркий колер, на сарафан бы пустить.

На местной танцплощадке, расположенной в тенистом парке, стали крутить такую музыку, что у населения шары на лоб лезли. Городская культура перла в массы.

Большинству жителей на негров и цветные штаны было наплевать. - Лучше бы колбасы столичной привезли, - тихо переговаривались они, - а то в магазинах шаром покати, жрать нечего, а туда же, про культуру все рассуждают.

Правда, надо отдать должное, кое-какие продукты, с тех пор как бывший Гжатск переименовали, в магазинах все же появились. В основном, их "выбрасывали" в магазины, расположенные в центре, подгадывая к тому времени, когда должна приехать очередная делегация на родину героя.

С тихой, размеренной жизнью захолустного городка было покончено навсегда.

Центр города привели в порядок, тогда же выстроили гостиницу "Восток" и кинотеатр "Космос", которые стояли аккурат напротив возведенного памятника первопроходцу. Гости, а также и аборигены часто путали названия. Гагарин скромно стоял на площади и взирал на своих земляков, которые сновали туда-сюда по центральной улице, которая, конечно же, носила его имя.

Не обошли вниманием и железнодорожную станцию, допотопное сооружение с зальчиком, где стены с жалкими плакатами и неудобные лавки были до того неопрятны и засижены мухами, что пассажаров, маявшихся в ожидании поезда, могла загнать сюда лишь злая непогода. В зальчике всегда скверно пахло.

Возле знания флегматично жевали свой законный клок сена лошади, хозяева которых то ли встречали, то ли провожали пассажаров. Жизнь текла неторопливо, как и везде в таких городках.

Станцию перестроили в первую очередь. Как же, врата города, люди едут, а тут такое, прости, Господи, позорище. Лошади с телегами исчезли сами собой.

На перроне поставили памятник Юрию Гагарину, небольшой бюст на постаменте. Рядом радовали глаз нарядные клумбы, с которых летом милиционер регулярно гонял бездомных собак, пытавшихся устроиться в цветнике на ночлег.

Словом, повсюду, где только можно, был наведен лоск. Потом энтузиазм стих сам собой. Нью-Васюками Гагарин не стал, и большим амбициям уездного городка не суждено было сбыться.

В то время, как в самом городе разворачивалась всесоюзная стройка, быт окрестных деревень и сел изменился мало.

Колька помнил, как они таскались из Ежовки в центральную усадьбу Родоманово и выстаивали там очереди за хлебом. Шли загодя, чтобы купить громадные неподъемные буханки черного, которые почему-то продавали на вес. Выпекали его в местной хлебопекарне, где постоянно что-то ломалось. Магазин никогда не открывали во время. Ребятишки, занявшие очередь, успевали поиграть во все игры, прежде чем появлялась недовольная продавщица и начинала громыхать пудовыми замками.

- Больше пяти буханок в одни руки не отпускаю, - властно командовала она, окинув взглядом очередь.

С ней никто не спорил. По пять, так по пять. Для большой семьи этого количества на два дня не хватало.

Потом той же шумной компанией шли назад, в Ежовку: ребятишки впереди, старухи тащились сзади, рассуждая о жизни.

- Клуб новый строить собираются.

- Не клуб, а дом культуры.

- Лучше бы пекарню отремонтировали...

Молодежь подшучивала над старухами: эх, темнота, ничего в современной жизни не понимают!

...Першин остановился перед зданием станции. Как давно здесь не был! Все новое, незнакомое, совсем не такое, каким запомнил с детства. Еще, бы, столько лет прошло. Он вдыхал незнакомые запахи, словно хотел опять почувствовать себя, как в те далекие годы.

- Мужчина, ну что же вы! - недовольно окликнула его пассажирка, видя, что он внимательно разглядывает станционное здание. - Нашли на что любоваться.

- Коля! - раздался откуда-то сзади другой голос.

Он оглянулся.

Прямо на него шла стройная женщина в строгом темном костюме с гладко зачесанными волосами. В первый момент он не узнал её, до того чужой и неприступной выглядела направлявшаяся к нему дама.

- Вы...ты - Вера? - смешался он.

- Здравствуй, - просто сказала она и суровое выражение лица исчезло. - Я тебя сразу узнала. А это... - Вера вопросительно взглянула на стоявшую тут же попутчицу.

- Пассажирка с поезда, - дамочка в цветастом платье, оглядев Веру с ног до головы, решительно подхватила свои сумки и зашагала прочь.

Николай почувствовал неловкость.

- Не ожидал, что встретишь. Я ведь не сказал, с каким поездом приеду. Как ты догадалась?

- В это время два поезда идут, а потом до утра ничего нет.

Николай слушал негромкий спокойный голос уверенного в себе человека. Неужели это та самая Верка, которую помнил маленькой, и как тогда говорил, сопливой девчонкой? Дочь тети Любы была на три или четыре года моложе его.

Стоящая перед ним взрослая женщина ничем не напоминала маленькую скуластенькую Верочку. Не походила она сейчас и на ту молодую женщину, скованную и пугливую, которая приезжала к ним в гости вместе с Любовью Ивановной. Та Вера смотрела так, точно ожидала от него какой-то гадости или подвоха. Эта, появившаяся на ночном перроне, держалась совершенно по-другому.

- Вот я бы тебя точно не узнал, - невольно вырвалось у него.

- Пойдем, время позднее, автобусы редко ходят.

Им повезло, ждать пришлось совсем недолго.

В неярко освещенном салоне автобуса Першин видел лицо Веры. Правильный овал, глаза, при разговоре смотрящие прямо на собеседника, и не допускающие при этом ни тени кокетства, ни малейшего намека на возможный флирт. Никаких украшений, лишь в ушах маленькие сережки-капельки, которые нежно прикасались к открытой стройной шее. Светло-русые волосы были стянуты в тугой пучок на затылке. Молодая женщина ничем не напоминала Николаю тех женщин, с которыми доводилось общаться. И дело было не только в манере вести себя.

"А, - догадался он, - она совершенно не пользуется косметикой".

Он тут же выругал себя. Нашел, о чем думать! У человека мать в тяжелом состоянии, а он...

- Так тетя Люба?

- Плохо. - Вера сжала пересохшие губы. - Очень плохо. Заведующая отделением моя приятельница, а так бы в больнице держать не стали. У неё рак неоперабельный. Колют обезболивающее.

Вера замолчала и отвернулась к темному окну. Першин стал смотреть туда же. Они проезжали кое-где освещенные улицы, он не узнавал здесь ни одного здания.

- Город сильно изменился с тех пор, как ты здесь был, - угадала его мысли Вера.

Она повернулась к нему, и Николай увидел в глазах слезы. Насколько помнил, кроме матери у неё не было близких родственников. Захотелось утешить, приободрить или поговорить на отвлекающую тему.

- Помнишь, как на день молодежи мы приезжали сюда с моей мамой и качались на качелях? - спросил он.

- Да, у меня тогда ещё голова закружилась, и тебе попало от Тамары Александровны.

- А потом мы сидели на берегу речки Гжати, ели вкусные бутерброды и бросали хлеб уткам. Речка ещё жива?

- Да, весной в некоторых местах так разливается, что купаться можно.

- Еще помню, как посещали краеведческий музей. Он тоже цел?

Вера молча кивнула. До самой остановки она больше не произнесла ни слова.

- Нам выходить, - она тронула Николая за рукав.

Они очутились на улице, где не горел ни один фонарь. По обеим сторонам дороги стояли частные дома. В некоторых ещё светились одно-два окошка, но большинство было погружено во тьму. Кое-где от скуки перебрехивались собаки.

- Это что, окраина города?

- Почти.

- Сроду бы в такой кромешной тьме дом не нашел.

- Поэтому я тебя и встретила. Осторожно, иди за мной, сейчас канава будет. - Вера вытащила из сумки фонарик и стала светить под ноги.

- И не страшно, когда одна ночью ходишь?

- А что делать? До дому добираться как-то надо. Летом ещё ничего, а вот зимой, когда темнеет рано, бывает неприятно. Но волков у нас вроде нет, а собаки на людей не кидаются.

- Хоть бы фонарь где повесили.

- Какой фонарь, о чем ты говоришь! У нас даже городской транспорт не ходит, денег нет.

- На чем же сейчас мы ехали?

- На автобусе дальнего следования. Ночью он сажает городских пассажаров.

- Что, серьезно? - изумился Николай. - И это на родине первого космонавта! Тогда вам надо гужевой транспорт осваивать. Не пешком же ходить!

- Уже осваивают. На нашей улице в двух домах лошадей держут

Николай, как ни остерегался, съехал в лужу.

- А, черт! - выругался он, останавливаясь, чтобы вылить грязь из ботинка.

Разбуженная его выкриком, тут же залаяла собака, ей ответила другая, и пошло, и поехало...

К дому они приблизились в сопровождении злобного лая.

Едва открыли калитку, из будки, гремя цепью, вылез пес и тоже залаял.

- Тихо, Малыш, замолчи! - прикрикнула на псину Вера. - Ты ещё тут будешь...

Собака послушно скрылась в будке.

Не такой уж он и малыш, отметил Першин. Пес с бело-рыжими пятнами на груди и закрученным в кольцо хвостом больше всего напоминал средних размеров лайку.

- На лайку похож.

- Лайка и есть. Мне его родители одного ученика подарили, когда к нам в сад лазить стали. Своих не тронет, а появись кто чужой, может цапнуть. Умная собака. Без дела не лает, как другие.

Едва Николай вошел в дом, повеяло знакомыми с детства и давно позабытыми запахами.

- Хорошо-то как, - невольно вырвалось у него.

Домик состоял из двух комнат, кухни и веранды. Кругом царил идеальный порядок. Букет разноцветных астр на круглом столе со скатерью смотрелся весело и нарядно. Рядом лежала стопка ученических тетрадей.

- Ты где преподаешь?

- В средней школе. Учительница русского и литературы в старших классах.

- Я так и подумал.

- Почему?

- Не знаю. На математичку ты не похожа.

Вера улыбнулась. Николай первый раз увидел, как она улыбается. Ее строгое лицо будто тронул кистью умелый художник. Оно преобразилось и удивительно поророшело.

- А почему в августе - и тетради? - удивился он.

- Веду факультатив, готовимся к занятиям. Сейчас такая сложная программа, вот родители и попросили позаниматься с выпускным классом. У тебя тоже аллергия на тетради?

- Нет, - удивился от вопросу. - Почему спрашиваешь?

- Мой бывший муженек видеть их не мог. Говорил, что они у него все время стоят перед глазами вместо завтрака, обеда и ужина.

Николай осматривал небогато обставленную комнату, куда привела его хозяйка. Сервант с посудой, почти такой же, как и в комнате его матери, книжный шкаф, полки, зеркало, диван, заправленный клетчатым пледом. В углу висела икона с лампадкой.

- Здесь тебе постелю, - Вера положила на диван стопку белья.

Он остановил её.

- А можно я на веранде посплю? Там топчан есть.

- Как хочешь, - удивилась Вера. - Только Малыш лает иногда, может побеспокоить.

- Ничего.

После ужина, от которого Николай всячески отказывался, но в конце концов пришлось подчиниться, он лежал на топчане в чужом доме и не мог заснуть.

Удивительно приятный запах распространялся вокруг. Что это? Приподнявшись на локте, пытался определить, откуда исходит такой пьянящий аромат и не мог.

- Здорово, - прошептал он и закрыл глаза.

Нежный запах настраивал на лирический лад, успокаивал и убаюкивал. За последние дни произошло столько разных событий... Завтра предстояла встреча с тетей Любой, ради которой и приехал сюда.

На улице в своей будке гремел цепью полусонный Малыш, время от времени взлаивали другие собами, где-то загорланил петух, потом ещё один, - под эти непривычные звуки Николай провалился в сон.

Проснулся оттого, что кто-то негромко приговаривал совсем рядом:

- Цыпа, цыпа, цыпа...

Николай потянулся всем телом и почувствовал, что в углу постели находится что-то теплое и живое. Он открыл глаза. В ногах лежал трехцветный клубок, который вдруг зашевелился, потревоженный его движением, поднял голову и оказался хорошенькой кошечкой с зелеными глазами.

- Иди ко мне, - позвал Николай.

Кошечка, помедлив секунду, словно хотела удостовериться в добрых намерениях, доверчиво двинулась к нему, грациозно ступая по одеялу. Во сне он тоже чувствовал, как кто-то ласково касается его, стараясь не разбудить. Он думал, что это происходило во сне.

- Не дают тебе поспать, - появившаяся Вера смотрела, как Николай гладит кошечку. - Ее Дусей зовут, очень своенравная скотинка. Странно, что она к тебе на руки идет, обычно никого из чужих не подпускает, дичится всех.

Вера держала в руках миску со свежими яйцами.

- О, - улыбнулся Першин, - я смотрю, у вас настоящее натуральное хозяйство.

- Да какое хозяйство, - отмахнулась Вера. - Пять куриц, одна из которых совсем квелая, петух и кошка с собакой. Поросенка давно не держим, я в школе занята, а мама болеет.

Николай, принюхиваясь, крутил головой. Вчерашнего ночного запаха не чувствовалось вовсе.

- Скажи, пожалуйста, вчера, когда засыпал, чем-то сногсшибательно пахло. Или мне показалось?

- Маттиолой, наверное, это цветок такой, распускается на ночь глядя и благоухает. Сам неприметный, а аромат на всю округу. Его ещё ночной фиалкой называют. Я его каждый год сажаю.

- Точно, фиалкой и пахло!

Дуська, уютно угнездившись у Николая на руках, оглушительно мурлыкала.

- Надо же, кошечка маленькая, а голосище... - удивился он.

- Скоро завтракать будем.

Дуська, приняв эти слова на свой счет, спрыгнула на пол и, независимо задрав хвост, направилась вслед за Верой на кухню.

Утренняя улица, по которой Николай шел вместе с Верой, отличалась от улицы ночной. Почти у каждой калитки рылись в траве куры, охраняемые бдительным петухом, носились на велосипедах пацаны, возле огромной кучи песка, сваленной у недостроенного дома, сидела пара малышей и с упоением возводила из песка замысловатое сооружение. В палисадниках красовались цветы.

- Сколько золотых шаров! - улыбнулся Николай. Ему всегда нравились эти цветы.

- Да, распустились. Скоро осень. У нас золотые шары за цветы не считают, везде растут как сорняк, а я люблю.

- Я тоже, - сказал Николай.

Когда выходили из дома, он заметил, что у Пчелкиных в палисаднике тоже росли золотые шары.

Все, кто встречался по пути, здоровались с Верой и с Николаем.

- Здравствуйте, здравствуйте, - отвечала она.

Кое-кто называл её по отчеству - Владимировной.

- Родители моих учеников, - пояснила она.

Лишь однажды Вера насупилась, когда её остановила неряшливого вида расплывшаяся бабенка неопределенного возраста с хитрыми глазами. Черты её лица Николаю смутно кого-то напоминали.

- Как здоровье тетки Любы? - весело спросила она, впившись глазами в Першина. - Никак, гости у тебя?

- Гости. Здоровье мамы без изменений.

Бабенка была не прочь ещё поболтать, но Вера не поддержала её.

- В больницу опаздываем, - сказала она.

Шагая вслед за Верой Николай чувствовал чужой взгляд на собственном затылке.

- Неприятная женщина.

- А ты не узнал ее? - остановилась Вера.

- Нет. А кто это?

- Екатерина Доронькина, двоюродная сестра твоего приятеля Славика. Разве ты не помнишь ее?

- Катя Доронькина? Катька?! - он едва удержался, чтобы не оглянуться и не посмотреть вслед. - Удивительно! Она была такая хорошенькая. Года на три постарше нас со Славиком.

- Правильно. Ей сейчас сорок шесть, - подтвердила Вера. Числится на "Динамике".

- Почему числится?

- Завод большую часть времени не работает, люди пристраиваются, где кто может. Катерина тоже, сейчас, кажется, в уборщицы подалась, надо же как-то жить.

- Я был влюблен в неё в детстве. Никогда бы не подумал, что красавица Катерина превратится в такую... такую тетку. Она давно в этих краях живет?

- Да. Они через год после нас здесь с матерью поселились. Хибарку купили, потом лет пятнадцать её достраивали. Доронькины разъехались кто куда. Сама бабка Варя сначала к старшему сыну Василию в центральную усадьбу Родоманово подалась, потом, разругавшись с невесткой, здесь жить попробовала, у дочери, но тоже не ужилась. Просилась к Лидии в Москву, но та её не взяла. Так и моталась старуха до самой смерти между Родомановым и Гагариным.

- Славик никогда ничего про это не рассказывал.

Вера ещё больше насупилась, хотела что-то добавить, но сдержала себя, промолчала.

- А со Славиком ты по-прежнему дружишь? - вдруг спросила она.

- Виделись недавно, - неохотно отозвался Першин.

После встречи с Екатериной Доронькиной безмятежное настроение, навеянное нехитрым деревенским бытом провинциального городка испарилось, как дым. Зудяще и выматывающе стал побаливать правый висок. Впереди была встреча с тетей Любой. Что-то она скажет сегодня Першину?..

Любовь Ивановна лежала в крошечной палате одна.

Николай с трудом узнал в этой маленькой ссохшейся женщине полнокровную тетю Любу. Сквозь редкие седые волосы просвечивала кожа. Дышала больная неровно, словно внутри неё работал неисправный механизм. У противоположной стены стояла ещё одна кровать. Она была пустая.

Вера, обняв мать, перевела взгляд на незанятую койку.

- Ночью... вынесли, - хрипло вымолвила тетя Люба.

Вера все поняла правильно и отвернулась: умерла, значит, соседка. Скоро и мать...

Любовь Ивановна, видя, как Николай выгружает из авоськи апельсины, покачала головой.

- Нельзя мне цитрусовые. Верочка, почему ты не сказала?

- Я говорила, только он не послушался.

- Посади меня повыше, - попросила Любовь Ивановна дочь.

Николай бросился помогать Вере. Вдвоем они легко приподняли невесомое тело больной и усадили на подушки. Он почувствовал, что руки Веры дрожали.

- А теперь оставь нас вдвоем, - приказала Любовь Ивановна.

Вера послушно вышла из палаты, но перед этим тихо шепнула Николаю:

- Только недолго, она сознание может потерять от перутомления.

Першин смотрел на тонкие пожелтевшие руки тети Любы, безжизненно лежавшие поверх одеяла. Глазами старой больной женщины на него смотрела сама смерть.

- Сядь поближе, я кричать не могу.

Он придвинул стул ближе к постели.

- Давно Тамаре говорила, не послушалась меня, теперь вот помереть не могу спокойно, пока её волю не выполню. Тогда, на Выселках, ты нашел монеты, начала говорить она. - Тринадцать штук. Тамара никому про это не сказала, только мне и тете Мане, твоей бабушке. Как же мать испугалась за тебя, сколько по врачам ходила, один Бог знает! Чего только не наслушалась от них! Сначала не хотела брать те монеты, говорила, нельзя, грех. А потом... Денег-то сколько на врачей извела!

Тетя Люба закашлялась, хрипло, с надрывом. Николай вскочил, хотел позвать кинуться за Верой, но больная остановила его.

- Подожди. Скажу сначала...

Она закрыла глаза и несколько минут лежала молча, словно собиралась с силами.

- Потом ей все-таки пришлось обменять часть золотых на деньги. Лечить тебя надо было.

- Знаю, - тихо сказал Николай.

- Ты нашел монеты? - взгляд Любови Ивановны уперся в него.

- Да. Совсем недавно. Семь штук.

- Правильно, и мать твоя так мне сказала, что всего семь монет осталось. Только дело не в этом.

Она говорила все тише и тише, он уже едва её слышал.

- Тяжко, подними меня повыше, - попросила она.

Николай осторожно, боясь сделать больно, усадил её повыше.

- Вот так, теперь дышать могу. На чем я остановилась?

- Что было семь монет.

- Да. Теперь - самое главное. Пимен сватался к твоей бабушке Мане, она отказала. Ты, наверное, в детстве слышал про это?

- Слышал, только не верил.

- Все это правда. Он на хранение ей сумку приносил, но она не взяла. А потом... Возьми платок под подушкой, вытри пот на лбу.

Николай немедленно сделал это.

- Перед смертью Пимен бумагу оставил, где все записал на твою бабушку. Та бумага лежала у бабы Мани без движения. Потом тебя по голове шарахнули на усадьбе Пимена. Бабушка ту бумагу матери твоей отдала. Она всегда больше всех переживала за Тамару, считала, что ей не повезло в жизни, а тут ещё такое несчастье. Тамара слышать не хотела ни про какое наследство, она твердила, что кроме беды это тебе ничего не принесет. Наслушалась всякого, ей цыганка нагадала, а она верила во все эти роковые предсказания. - Любовь Ивановна закрыла глаза. - Ей постоянно снились плохие сны, - забормотала она. Говорила: знак есть! Она словно сама накликала на себя беду. Я говорила, так нельзя, но она не слушала. Баба Маня икону Николая Угодника перед смертью ей отдать наказала. Ты береги ее... Мать была уверена, пока Николай Угодник у тебя - ничего дурного не случится. Это ей тоже наговорил кто-то. А бабушке твоей икона от начальницы приюта досталась.

Тетя Люба надолго замолчала, а Николай сидел, боясь шелохнуться и нарушить молчание. Сердце защемило, когда услыхал про икону. Мать ему про то же сколько раз говорила, да, видно, так уж человек устроен, не слышит он порой слова своих близких. Хватится потом, а уж поздно. Горько стало, что не сберег он икону, не выполнил мамин наказ.

Любовь Ивановна опять беспокойно зашевелилась.

- Завещание Пимена у меня лежит, Тамара велела отдать, как помирать стану. Вера тебе покажет, она... знает.

Любови Ивановне все тяжелее и тяжелее было говорить, у неё опять появилась испарина на лбу. Николай потянулся, чтобы вытереть пот, но она остановила его.

- Найди... Матери твоей обещала... грех... на душу брать... Вера совсем одна... остается. Тяжело... У Тамары... план остался. Найди... В бумагах... Слышишь, в бумагах у Тамары!

Последние слова дались с большим трудом, она уже хрипела. Взглянув на склонившегося над постелью Николая, хотела ещё что-то сказать, но не смогла, в бессилье уткнулась в обеяло и умолкла.

От её бессвязного бормотания у Николая мурашки поползли по телу. Он кинулся за Верой.

Потом он стоял в больничном коридоре и рассматривал щелястые деревянные полы. Видел, как в палату вслед за Верой зашла медсестра со шприцем.

- Успокоилась вроде, - услышал Николай голос Веры. - Укол сделали, теперь будет до вечера спать.

- Сколько лет тете Любе? - спросил Першин, чтобы хоть что-нибудь сказать.

- Моложе на год твоей матери, зимой шестьдесят пять должно исполниться. Только...

Вера с трудом перевела дыхание. И она, и Николай подумали об одном и том же: не доживет она до своего юбилея.

- Тетя Люба про бумагу с завещанием говорила.

- Да, я в курсе. Придем домой, покажу. Когда маму забирали в больницу, она... - Вера запнулась. - Она мне все рассказала, наверное, боялась, что не успеет сама.

- Еще она упоминала о каком-то плане.

- Про план не знаю, - удивилась Вера. - Мне она только про завещание рассказывала. Может, другая бумага у твоей матери хранилась?

- Ладно, соображу.

Они шли по больничным коридорам, пропитанным лекарствами. Попадавшиеся пациенты - почему-то это были одни старухи - провожали их взглядами.

- Почему все так несправедливо устроено? - тихо сказала Вера. - Одни до ста лет живут, чего только не навидались на своем веку, а другие... Моя двоюродная бабка Матрена сколько раз жаловалась, что Господь никак не приберет, устала небо коптить, а мама... Ведь не старая еще. И Тамара Александровна тоже...

- Наши матери до войны родились, потом в 41 году оккупация, есть нечего было. Мать рассказывала, как они картофельные очистки на всех делили. Вера, а может, ещё обойдется все с Любовью Ивановной? - спросил Николай.

- Нет, - она устало покачала головой.

- Ей очень плохо?

- Да. Врач сказала, что надо быть готовыми ко всему. Десять дней, максимум - две недели... проживет. - последнее слово Вера произнесла изменившимся голосом и заплакала. - А вообще, это может произойти каждую минуту. И я ничем не могу помочь.

Завещание было написано на пожелтевшей очень плотной бумаге. Николай даже не удивился тому, что услышал сегодня в больнице, словно ожидал чего-то подобного.

Он смотрел на большие, похожие на печатные буквы. Так мог писать человек, которому редко доводилось это делать. Смысл написанного был ясен: Пимен завещал то, что хранилось в серой холщовой сумке Колькиной бабушке, Марии Федоровне Першиной. Она по своему усмотрению могла распоряжаться этим имуществом. Завещание не было заверено у нотариуса, оно вообще не имело юридической силы. Завещание есть, только вот где искать само наследство?

- И что ты собираешься с этим делать? - неслышно подошедшая Вера стояла сзади.

Николай вздрогнул от неожиданности.

- Попробую отыскать то, о чем здесь говорится.

- Прошло столько времени. Ты уверен, что тебе это удастся?

- Ни в чем я не уверен. Просто хочу попробовать, - с вызовом сказал он.

Вера молчала, а он вдруг понял, что сейчас она удивительно напоминает ему мать, Тамару Александровну. Тот же укоризненный взгляд, когда была недовольна сыном, те же плотно сжатые губы.

Николай разозлился. То взаимопонимание, которое возникло между ними при встрече, а потом ещё больше усилилось сегодня в больнице, исчезло. Почему все пытаются им командовать? Он - взрослый человек и имеет право сам принимать любые решения.

- Я должен уехать домой, - сказал он.

- Конечно, - Вера равнодушно пожала плечами и отошла от стола.

Безразличный тон ещё больше задел Николая, чем укоризненный взгляд. Строгое лицо женщины говорило лучше всяких слов.

- Я скоро вернусь. Ты не против, если я возвращусь дня через два?

- Нет, не против. Мама велела помочь тебе.

Глава 9

Всю обратную дорогу до Москвы Николай думал про завещание Пимена и слова тети Любы. Она упоминала о каком-то плане. "У Тамары остался... в бумагах".

Вере сказал: разберусь, но пока ничего не приходило в голову. Оставаться в больнице и ждать, когда очнется тетя Люба, не имело смысла. "У Тамары..." Значит, у его матери должна быть какая-то бумага. Только вот какая?

Он не замечал ни толчеи на Белорусском вокзале, ни яркого солнца, ни выкриков торговцев различных товаров, пока шел к станции метро.

"Что Любовь Ивановна имела в виду?" - неотступно думал он.

Толчея большого города производила неприятное впечатление. Какой резкий контраст с неторопливой, размеренной жизнью, протекающей в маленьком уютном домике на окраине Гагарина!

Николай особенно остро почувствовал себя одиноким и неустроенным. Захотелось есть. Надо купить что-нибудь домой, сообразил он. Открыл портфель, чтобы достать авоську, и увидел незнакомый сверток, от которого распространялся соблазнительный запах.

Он ощупал его. Вера не забыла позаботиться о нем и незаметно сунула в дорогу бутерброды, а он так нехорошо расстался с ней. Ну что за женщина! Николаю стало неудобно.

Тут же вспомнились букет астр на круглом столе со скатертью, стопка тетрадей, заросли золотых шаров в аккуратном палисаднике, своенравная кошка Дуська, пестрым клубком свернувшаяся у него в ногах. Он загрустил. Мать всегда считала его сентиментальным.

"План... у Тамары". А не ошиблась ли тетя Люба? Никакого плана у матери не было. Или был?

Николай внезапно остановился. Его слева и справа толкали пассажиры, а он стоял посреди потока, сраженный догадкой. Был, был у матери какой-то старый лист бумаги, точно такой же, на котором написано завещание. Как он мог об этом забыть?!

- Молодой человек, отойдите с дороги, мешаете движению, - гаркнула квадратная тетка, зацепившись за него своей повозкой.

Он опомнился и шагнул в сторону.

Сердце билось неровно. Слушая частые удары, напрягал память, представляя себе этот старый лист бумаги. Сколько раз держал его в руках, и подумать не смел, что потертый на изгибах листок имеет какое-то отношение к кладу. Вдруг его озарило: да это план усадьбы Пимена! Точно. Закрыв глаза, он словно видел чертеж наяву.

"Спокойно, спокойно, - уговаривал себя. - Сейчас приедет домой и убедится во всем сам". В старом мамином портмоне, среди ненужных облигаций... Вот так номер!

Очутившись в квартире, Николай заставил себя не торопиться. Очень хотелось сразу же броситься в мамину комнату, но медлил, словно готовился к тому, что увидит.

Потертое портмоне, которому было больше лет, чем самому Першину, пахло старой кожей.

Замирая, открыл его. Та бумага лежала в последнем отделении, застегнутом на молнию, которая очень туго открывалась. Сейчас возиться с неисправной молнией не понадобилось. Сломанный замочек валялся внутри, а сама молния была распахнута.

Нехорошее предчувствие сдавило грудь. Николай заглянул в отделение. Желтой бумаги не было.

Он, волнуясь, стал вытряхивать из старого портмоне все содержимое. Плана не было и здесь!

- Спокойно, спокойно, - пытаясь взять себя в руки, приговаривал он, ещё не веря в случившееся.

Сам он не мог ничего выкинуть из портмоне. Это помнил очень хорошо.

"Значит, бумага сейчас найдется, - думал он. - Только не надо нервничать".

Николай стал внимательно перебирать каждый листок. Скоро убедился, что это бесполезно. Пожелтевшие рецепты, какие-то записи, сделанные маминой рукой, старые облигации, - все лежало на своих местах. Отсутствовала лишь та бумага, которая была нужна.

- Да что же это такое?! - заорал он.

Невероятно, но кто-то, умный и ловкий, предугадывал каждый его ход. Сначала - пропажа иконы Николая Угодника и монет, теперь выкрали план. В какой-то момент показалось, что ему, помимо воли, навязали участие в хитроумной игре, где каждый старался обдурить остальных участников. Правила при этом не соблюдались. Он оказался самым слабым игроком в команде. Кто-то беззастенчиво заглядывал в его карты, как в свои, и ничего нельзя было с этим поделать.

- Идиотизм какой-то... - растерянно выговорил Николай.

С ума сойти! Он, сцепив пальцы рук, неподвижно застыл в старом мамином кресле. Кому и зачем понадобилась эта бумажонка? Кому и зачем? Он и сам ещё толком ничего не знает, а кто-то...

Першин сидел, обхватив голову руками. При каждом стрессе внезапно начинался приступ боли, который выбивал из колеи, опустошал, лишал силы воли.

Как же он устал от этой чертовщины! Сейчас пойдет, купит водки, напьется и будет лежать и смотреть в потолок. В гробу видал все эти дела! Жил раньше без монет, без завещания, и ничего, обходилось.

Поневоле в голову лезли дурацкие мысли. Вспоминались предсказания и поверья, связанные с поисками.

Если клад искать долго и упорно, то это до добра не доведет. Сокровища зарывали на известное число лет, и пока годы не вышли, бесполезно что-то предпринимать. Видимо, не такой уж это и бред.

А еще, вспоминал он, кубышку с золотом зарывали на количество голов, то есть человеческих жизней. Пока кто-то голову не сложит, клад не дастся.

"Глупости, глупости", - шептал Першин, а сам поневоле возвращался к этим мыслям.

Видно, таким он неудачником уродился, даже то, что дома лежало, не сумел сберечь. Где уж ему ещё что-то отыскать?

Интересно, почему все-таки Пимен оставил завещание бабушке? После смерти оставались его дети: Гришка, Полина и Маня. Они были дураками, но позаботиться о них тоже было надо. Куда они делись потом?

А его бабушка Маня... Она в жизни никогда ничего чужого не брала. И его этому учила. Не могла она взять завещание, если знала, что дети Пимена останутся ни с чем. Не похоже это на нее, совсем не похоже.

Николай помнил её присказку, много раз слышанную им:

- Бабушка, бабушка, что ты нам откажешь?

- Ничего, разве дорогу до церкви.

Много всякого-разного вспоминалось Першину. Сказки, сказки... А такие ли уж это были сказки?

- ...А на Иванов день распускается в полночь цветок разрыв-травы, против которого ни один замок не устоит, - говорила бабушка.

- Где её взять? - спрашивал Колька.

- На которой траве коса переломится в Иванову ночь, та и разрыв-трава.

- Страшно, - ежился Колька.

- Когда клад откапывают, нельзя оглядываться, разговаривать или ругаться.

- Почему?

- Святые силы помогать перестанут. И если даже сокровища в руки дадутся, счастья не принесут.

Часы тикали на столике, а он все думал, думал... Знакомые, родные голоса звучали в комнате.

- ...Хоронили добро так, чтобы пожар был не страшен и чтобы потом самим найти можно.

- Бабушка, расскажи про охранный клад.

- Охранный клад зарывают, чтобы главный скрыть.

- В него тоже золото кладут?

- Кладут, только мало. Найдет человек первую захоронку и рад до смерти, перестает копать дальше, а невдомек ему, глупому, что рядом главные сокровища скрывается.

Никто из внуков не слушал так внимательно бабушку Маню, как Колька.

- Только жадничать при этом нельзя. Пожадничал, все, прощайся с деньгами.

Колька бабушку не понимал, то, выходило, копай дальше, то жадничать нельзя.

- Да слушай ты её больше, - вмешивалась Настя. - Какие тут у нас клады! Кто их сюда положит? Смех один. Я тоже ещё в девках наслушалась про обозы Наполеона, да про то, как Гришка Отрепьев подводы с добром отправлял.

- По нашей дороге обозы те шли, через Можайск и Гжатск на Вязьму и Дорогобуж, - недовольно поджимала губы бабушка.

- А-а, - беспечно махала рукой Настя. - Наслушалась историй в дореволюционном приюте. Сколько живу, ни разу не слыхала, чтобы хоть кто копейку ржавую нашел с тех богатых кладов. Только страхов нагоняешь на малого. Вон у него глаза-то уже на лоб вылезли. Наши бабки умеют про болотниц да леших рассказывать. Вранье все, ни одной болотницы за свою жизнь не видывала. Я тоже могу такого насочинять, на улицу днем выйти забоишься. Зароки, да разрыв-трава... Сказки это, Колька, не морочь себе голову. Счастье придет, на печи найдет.

Кстати, Першин потом полистал историческую литературу. И Гришка Отрепьев в Смутное время, и Наполеон действительно отправляли награбленное добро по смоленской дороге через Можайск и Гжатск. Никто до сих пор не сумел отыскать тех сокровищ.

Что-то сместилось в его голове. Казалось, то, что происходит сейчас, уже когда-то было. Жизнь, распавшаяся на две половинки, соединялась в одно целое.

Странное дело, раньше, когда погружался в воспоминания, ему становилось хуже, сейчас все было наоборот.

Он встал и прошелся по комнате. Голова гудела, как котел. Сказки, не сказки, а кто-то к нему большой интерес имеет. Если верить в слова бабушки Мани, то, чтобы пришла удача, сначала необходимо невезенье.

Першин поневоле рассмеялся. Вот с этим у него - полный порядок. Прямо скажем: надо бы хуже, да никак нельзя!

Он обязательно вернется в Гагарин, потому что обещал Пчелкиным. А еще... Еще должен задать несколько вопросов тете Любе. Что стало с семейством Пимена? Конечно, прошло очень много лет, но он вспомнил сейчас, как, посмеиваясь, говорили в Ежовке, что дураки живут долго. Интересовал Николая и ещё один человек - Мишка-Шатун. Куда он делся, жив ли сейчас? Славик уверял, что именно пастух шарахнул его по голове.

Николай задумался. А почему Шатуна все называли придурошным?.. Бабушка Маня никогда его дураком не считала. Вопросы, вопросы... Он поедет в Родоманово и разберется, что к чему.

По привычке проглотил сразу три таблетки обезболивающего. На какое-то время показалось, что стало чуть-чуть легче.

В образовавшемся просвете он увидел ночной Белорусский вокзал, когда брал билет до Гагарина, полупустой зал ожидания, кассы дальнего следования. Кто-то наблюдал за ним тогда! Он это затылком почувствовал. И не поверил. Почему же так легкомысленно отнесся к собственному предположению?..

Николай задумался и едва услышал телефонный звонок. Кого там ещё черт несет?

- Алло! - хмуро спросил он, подняв трубку.

По ту сторону молчали.

- Кто вам нужен? - едва сдерживая себя, не своим голосом заорал он.

В ответ раздались частые гудки. Видно, кто-то проверяет, дома ли он, не сразу сообразил Николай.

В который раз обругав себя, что так и не удосужился поставить телефон с определителем, он, не кладя трубку, спустился к соседям на этаж ниже и набрал номер станции. Дозвонился неожиданно быстро, но это не принесло никакого результата.

- Ничем не могу помочь, - ответил ему женский голос. - Звоночек был или из автомата, или мобильником воспользовались.

Дальновидный противник, предусмотрев все, не оставлял ему ни малейшего шанса на успех.

Глава 10

Доронькин подошел к входной двери и заглянул в глазок. За дверью стоял Костыль.

- Явился, не запылился, - Славик, погромыхав запорами, впустил Шигина.

- В Москве он, сегодня приехал.

- Ты звонил?

- Да, из автомата, как велел.

- Быстро что-то он вернулся, - задумчиво сказал Славик, делая круги по комнате. - Голос какой?

- Злой, как у собаки, так рявкнул, что я едва не оглох.

Доронькин барабанил пальцами по столу.

Поведение Першина казалось необъяснимым. Заявит или не заявит о пропаже иконы?.. Пока такого не произошло, и это было единственным светлым моментом в тухлых делах Славика. Лично он всегда считал дружка детства странноватым парнем. Кто знает, что тому в голову взбредет... Николай всегда был таким.

Дела Доронькина с мертвой точки не сдвинулись. Ленка Мартынова как в воду канула. Где он только её не искал!

- Ты точно знаешь, что Першин билет до Гагарина брал?

- Конечно, - обиделся на недоверие шефа Костыль. - В пятницу в преферанс играли, в субботу днем он меня прихватил, я тебе сразу сообщил. Ну а потом я за ним, как велел, присматривать начал.

- Он тебя точно не заметил?

- Нет. Откуда? Доехали до Белорусской, он в одном вагоне, я - в другом. В вокзал вошли, я поотстал немного. Потом вижу, он к билетным кассам направился.

- Вел себя как?

- Как все, - пожал плечами Костыль. - По фигу ему все было, ни разу не обернулся. Когда вышел из зала, я - к кассирше, спросил про него. Время позднее, пассажиров немного, она сразу же, не задумываясь, сказала.

- Интересно, что ему там понадобилось, в этом городишке?

Шигин пожал плечами, наблюдая за озабоченным лицом Доронькина.

А Славик по-прежнему мерял комнату торопливыми шагами. Надо было срочно что-то делать, но вот что?! Монеты, монеты... Интересно, сколько монет стащила эта шалава у Кольки?

Вдруг Славик застыл на месте, сраженный догадкой. А ведь его бывший дружбан не на экскурсию в Гагарин поехал. Как бы поступил на месте Кольки сам Доронькин? У парня увели ценную икону, раз, и золотые монеты, два. Он бы носился по Москве, пытаясь отыскать следы похищенного. А что делает этот фраер? Ну, разыскал Костыля, пригрозил через него Славику, это понятно. А дальше... Вот то-то и оно. С какой радости ему в тот же день на ночь глядя ехать в Гагарин. Значит... А не наткнулся ли Першин на след того самого мифического клада, о котором столько говорилось в детстве?..

Славик даже вспотел от этой мысли. Чем черт не шутит! Колька никогда дураком не был. Странный парень, задумчивый, но не дурак, это точно. А если на минуточку предположить, что сейчас речь действительно идет о кладе?

Он быстро соображал: Гагарин, Ежовка, Родоманово... В центральной усадьбе Родоманово до сих пор проживал его двоюродный братец Васька, Жуткий жмот, который, приезжая иногда ненадолго по делам в столицу, привозил в подарок кусок желтого сала и постоянно жаловался на плохие дела. В Гагарине жила сестрица Катька, неопрятная располневшая особа, у которой не сложилась личная жизнь. У неё была одна цель на свете - затащить на себя мужика и повесить на него все свои проблемы. С сестрицей Славик давно не общался. При сложившихся обстоятельствах, мгновенно прикинул он, и Васька, и Катька могли пригодиться.

- Выпить хочешь? - внезапно обратился к Косте Славик.

Шигин удивился. Только что бегал по квартире как сумасшедший, а тут, нате вам, выпить предлагает. Сам! Обычно раз пять намекнешь, пока догадается.

- Не противопоказано, - осторожно согласился Костыль.

Славик щедрой рукой набулькал две трети стакана.

- Хватит, - остановил его Шигин. - Я не ел ничего сегодня.

- И закусить возьми, - предложил Доронькин и, как хлебосольный хозяин стал вытаскивать из холодильника закуску.

Сам он только пригубил водку.

- Слушай, такое к тебе дело, - начал он, заметив, что Костыль стал хмелеть.

В течение нескольких мину Славик, взвешивая каждую фразу, излагал Косте план действий.

- ...Не понял. - Шигин, пьяно моргая, никак не мог взять в толк, чего от него хочет шеф.

- Еще раз, - терпеливо стал объяснять Доронькин. - Першин долго в Москве не задержится. Последи за квартирой, но глаза не мозоль. Как только поймешь, что он отвалил, бери билет до Гагарина.

- И что? - осторожно спросил Костыль.

- Поедешь в Родоманово, это примерно километрах в двадцати от города. Рейсовые автобусы там постоянно ходят. Остановишься у моего двоюродного братана Васьки.

- Он меня примет?

- Примет, куда денется.

- А если сам в отъезде?

- Слушай, я иногда удивляюсь, ты пьяный лучше трезвого порой соображаешь.

- Значит, надо ещё выпить, - сделал вывод Костыль.

- Успеешь, сначала о деле поговорим. Если Васьки нет на месте, что совершенно невозможно при его громадном хозяйстве, он фермерствует, и довольно успешно, - так вот, если самого нет, обратишься к его жене Вале. Скажешь, от меня.

Доронькин вскочил и исчез в кладовке. Он отсутствовал несколько минут, а когда вернулся держал в руках золотые сережки и кулончик с тонкой цепочкой. На изделиях висели фабричные ценники.

- Вот, - выложил перед Костылем украшения. - Чтобы не с пустыми руками.

- А что я скажу, зачем приехал?

- У тебя никто ничего не спросит. Намекнешь, надо пересидеть, они поймут. У меня родственники понятливые.

Славик вспомнил, как несколько лет назад, когда надо было скрыться в укромном местечке, вспомнил про родичей и подался туда. Решение оказалось удачным. Кто станет его искать в такой глубинке? А для всех селян - в гости к родичам приехал, имеет право.

- Сам только языком лишнего не болтай, понял?

- И дальше что? - в захмелевшей голове Костыля вертелось множество вопросов, но он ограничился лишь этим.

- Дальше - видно будет. Думаю, Першин в тех краях должен появиться. Мне будешь звонить каждый день, телефон на почте есть, докладывать, как и что. Понял?

- Нет, - затряс головой Шигин. - А если я его не угляжу?

- Углядишь. Мои родственники всегда в курсе всех событий. Особенно Валентина.

Славик, покусывая толстые губы, разглядывал Костика, словно решал, в какой степени можно перед ним раскрыться. Наконец он принял решение, достал чистый лист бумаги и стал на нем что-то чертить.

- Кроме того, есть одно предположение. Думаю, если Першин появится в Родоманове, то стремиться он будет вот куда. - Доронькин ткнул пальцем в кружок, обозначенный на плане.

- "Ежовка", - прочитал Шигин. - А что это?

- Название бывшей деревни, которой давно уже нет.

Славик вытащил из загашника пару бутылок армянского коньяка.

- Этот презент брательнику передай, он коньячок уважает. Поторчишь там сколько надо на свежем воздухе. Не жизнь - мечта, настоящий санаторий. Першин проявится, дашь мне знать. Если не дозвонишься, телеграмму отбей.

Доронькин, порывшись в кошельке, вытащил несколько купюр.

- На расходы. Кормить тебя будут. Я сегодня звоночек выдам, все утрясу. Да на самогонку там не налегай на халяву, этого добра у них хоть залейся.

Выпроводив Костыля, Славик сделал заказ на междугородные переговоры с Родомановом, которые могли состояться только вечером. Жмот братец так и не удосужился провести в дом телефон, хотя, когда отстраивал свои хоромы, это стоило недорого.

Доронькин сам сейчас не мог покинуть столицу. Он все ещё не потерял надежду отыскать Ленку Мартынову. Поиски клада дело, конечно, заманчивое, но... Икону Николая Угодника он своими глазами видел, а там - то ли выгорит что, то ли нет. Пусть Костыль один пока покрутится, а сам он, если что, явится прямо на готовенькое.

Глава 11

- Костя!

Шигин, услышав знакомый голос, с удивлением оглянулся: кому он ещё сегодня понадобился?

С противоположной стороны улицы ему приветливо махал Вадим Ладынин.

- Подожди, дело есть.

- На десять тысяч! - пьяно ухмыльнулся Костыль. После выпитой у Доронькина водки хотелось добраться до дома, плюхнуться на диван и отдыхать дальше.

- Может, и не на десять, а больше. - Вадим, догнав Шигина, крепко ухватил его за локоть и предложил: - Давай отойдем куда-нибудь, поговорить надо.

- Я собирался пивка хлебнуть, - заблажил Костыль. - Куда ты меня тащишь?

- Пивка так пивка, - миролюбиво согласился Ладынин. - Сейчас устроим.

Недалеко от того места, где они разговаривали, находилось летнее кафе. Павильон расположился в скверике среди тенистых деревьев.

- Место устраивает? - Вадим кивнул на уютно расположенные столики.

- Слушай, а с чего бы это ты заботливый такой, а?

Ладынин, не отвечая, направился к стойке...

- Ух, класс, холодненькое, - жмурился от удовольствия Костя, со смаком потягивая пивко. - Как говорится: самый девке в пору раз. Водочку отлакируем.

Ладынин, не начиная разговора, молча прикладывался к банке.

- Зачем позвал? - не выдержав, спросил Костыль.

- У Славика водку пил?

- Ну да, - автоматически ответил Шигин и насупился. - Давай говори, в чем дело, да я пойду.

Вадим встретил Костю Шигина недалеко от дома Доронькина не случайно. Он его ждал.

Дела Ладынина в последнее время шли кое-как. Во ВНИИ - полная безнадега: ни денег, ни перспективы. Крошечная квартирка в Лосе его давно перестала устраивать. Это жилье для бедного студента, чтобы было куда девочек водить, а не для человека с запросами.

Красивый, обаятельный, умный, - ему все пророчили прекрасную карьеру, но... Не получалось у него ни с карьерой, ни с деньгами. Иронично относясь ко всему, он не мог заставить себя делать то, что не нравилось. Одна из девиц, клюнувшая на респектабельную внешность, с раздражением сказала ему:

- Ты очень любишь говорить, как надо все делать. В теории это знаешь превосходно, но работать не любишь и не умеешь, мой дорогой. Все гладко в жизни не бывает, а ты ручки свои запачкать боишься. Как же, не царское это дело! Знаю я таких теоретиков. Каждый день по телевизору показывают.

Вадим обозлился, но она была права. Потом пожалел, что расстался с ней. У девицы оказался очень перспективный папаша, ставший впоследствии крупным бизнесменом.

Ладынин считал, что судьба обошлась с ним несправедливо. Он не был ни чьим зятем, сыном, племянником или мужем. Если бы ему была оказана своевременная поддержка, он бы - не сомневайтесь! - очень много добился в жизни. Но судьбе было угодно распорядиться иначе.

Вадим пристал было к одной политической партии, но очень скоро понял, что дело это дохлое. Там говорунов, действующих по принциту: "Не умеешь сам научи другого", было немерено. Он бы этот лозунг вместо эмблемы им налепил.

Проклюнулась тут, правда, ещё одна заманчивая перспектива, но... Доченька удачливого бизнесмена была права: он действительно опасался запачкаться по уши в дерьме.

Не по виллам, яхтам, навороченным иномаркам и загранпоездкам в экзотические страны тосковал Вадим. Он действительно хотел заниматься делом. Достойным его делом. Разве у него не было головы на плечах? Была, и ещё какая! Но... Не складывалось что-то в жизни. Он с горечью думал о том, что все считают его везунчиков, а он... Э, да что говорить!

Думать каждый день о куске хлеба было противно и недостойно его. На последних выборах в Госдуму его взяли в команду, сумел подработать. А дальше что?..

Иногда казалось, что, повернись судьба по-другому, все бы сложилось иначе. Он всегда недотягивал чуть-чуть.

Познакомился недавно с милой девушкой, семья - перспективней не бывает. И что? Девчушка оказалась законченой наркоманкой и алкоголичкой. Гремучая смесь! С таким диагнозом долго не живут.

Несмотря на то, что женщины у Вадима менялись часто, в его жизни они занимали незначительное место. Для того чтобы влюбиться по-настоящему, он был слишком эгоистичен.

- Слушай, какая африканская страсть при такой зарплате, ты что, смеешься? - сказал он однажды очередной любовнице.

Ни одна из его дам не оставила в жизни заметного следа.

У Вадима была превосходно развита интуиция. Он старался не доводить дело до критической точки. Как только чувствовал, что тучи сгущаются, интеллигентно сваливал в сторону.

- Расставаться надо без скандалов. Дорогая моя, может быть, обойдемся без мещанских разборок?

Однажды он все-таки нарвался.

- Представь себя, я просто мечтаю о мещанской разборке! Чтобы с криками, с битьем посуды, с драной мордой... Слишком много души я вложила в тебя.

Закончилось все самым вульгарным образом. Вспоминать об этом случае Вадим не любил. Выставленная за порог дама кричала на весь подъезд, не стесняясь любопытных соседей.

После этой истории Вадим долго не подходил к прекрасному полу. Такие скандалы у кого угодно охоту отобъют!

У Ладынина была дочь Оля от бывшей лаборантки из ВНИИ. Ирина Донцова... Тогда, двенадцать лет назад, на неё весь институт заглядывался. Чудо, как была хороша! У него завязался бурный роман. Он никогда не обещал на ней жениться! Потом, когда сообщила о беременности, так ей и сказал. К удивлению Вадима Ирина цепляться за него не стала.

- Я все поняла, - усмехнулась Донцова. - В твоей жизни мне отведено примерно сто пятнадцатое место: после диссертации, работы, преферанса, дома, машины, которая постоянно ломается, ну и конечно, бассейна. Сто пятнадцатое место меня не устраивает.

- Как хочешь.

Вадим, желая поступить по-людски, как-никак, диссертацию ему помогла сделать Ирина, сказал:

- Еще не поздно принять меры. Зачем тебе нужен ребенок без отца? - Не беспокойся за меня, - отрезала Ирина, - ребенка я рожу для себя.

На том они и расстались.

Донцова сдержала свое слово. В институте поползли одно время неясные слухи, но быстро прекратились. Вскоре Ирина уволилась, и эта история забылась.

Если бы все женщины вели себя так же порядочно, как она! Увы, Вадим не раз вспоминал про гордую красавицу-лаборантку, которая не вешалась на шею, не претендовала на помощь с его стороны и, вообще, вела себя идеально.

Вадим не был жадным человеком. В истории с Донцовой он меньше всего думал о материальной стороне дела. Ирина о помощи не заикнулась. Не заикнулась, значит, не нуждалась, сделал он правильный вывод. И своих услуг тоже навязывать не стал. Ладынин вообще не любил обременять себя прозаическими финансовыми подсчетами. Были деньги - тратил. Не было... Безденежье угнетало его потому, что не мог позволить себе множества привычных вещей.

Вадим не выносил осложнений в отношениях с женщинами, не любил сложностей с деньгами, он вообще не признавал никаких обязательств.

- Ты опоздал родиться лет, примерно, на сто пятьдесят, - бросила ему Ирина. - С такими взглядами на жизнь без хорошего дохода не прожить. Тебе бы поместье...

- Не отказался бы, - буркнул тогда Вадим, обозленный тем, что Донцова его верно разгадала.

Вот поэтому красивый, умный, в меру нахальный, обаятельный и - как считал сам - смелый Ладынин в настоящее время чувствовал себя обделенным судьбою. Удача явно не торопилась к нему навстречу.

И вдруг, когда при последней игре в преферанс услышал, как Николай Першин спросил у Славика про монеты, он обмер. Вот он, его шанс! Соображал Вадим очень быстро.

Давно, ещё курсе на пятом, они с Колькой крепко поддали. Зачет какой-то спихнули сложный, черт его знает, про это Вадим забыл. Зато он помнил все, что рассказал в тот вечер Колька. Про Пимена, про бабушку Маню, про клад, якобы зарытый на Выселках.

- Были золотые червонцы, клянусь, в руках их держал.

- А потом что? - допытывался Вадим.

- Не помню, - Першин морщил лоб, но больше, сколько ни напрягался, ничего сказать не мог.

Ладынин истытывал странное ощущение, услышав этот рассказ. Он готов был поверить приятелю. И в какой-то момент почти поверил. Да только что толку! Где искать эти монеты?..

Вадим некоторое время присматривался к однокурснику. Несколько раз на эту тему разговор заводил, но Николай намеков не понимал, ничего не помнил. Или делал вид.

Вадиму эта история запала в душу. Как только Першин во время игры в преферанс заикнулся про монеты, сразу кожей почувствовал, что это неспроста.

Он заметил, как внимательно выслушал ответ Доронькина Николай. Не укрылась от Вадима в тот вечер и излишняя нервозность Славика, который был не похож на себя: суетился, несколько раз звонил кому-то по телефону, а потом сидел с озабоченным лицом. Расстроенным выглядел Доронькин, дерганным.

Ладынин наблюдал, анализировал, сравнивал. Как только услышал про монеты, насторожился, но виду не подал. Делая вид, что хлещет водку наравне со всеми, с того момента не выпил ни капли спиртного. Квартиру Доронькина он покидал абсолютно трезвый, уводя с собой хмельного Костыля.

А дальше... Дальше Вадим решил проверить собственные предположения, а для этого надо было посетить квартиру Николая.

"Колька до утра у Славика продрыхнет, опасности никакой", - уговаривал себя, выводя в третьем часу ночи "жигуленок" из "ракушки". Чем рискует? Да ничем. Может, конечно, на ретивого гаишника нарваться, соображал он, да хрен с ним, с гаишником, откупится.

Опасения оказались напрасными, никто не остановил машину, и он благополучно добрался до дома Першина.

Возле подъезда стояла видавшая виды серая "девятка", в салоне которой сидел мужик. Вадим понял, что водитель кого-то ждет. Это ему не понравилось.

Осторожный Ладынин остановил свой автомобиль подальше от Колькиного подъезда и стал наблюдать. Ждал он недолго.

Дверь подъезда распахнулась, и из него выскочила знакомая фигура. У Вадима отвисла челюсть.

- Славик! - прошептал он, отпрянув от бокового стекла.

Он испугался, что Доронькин заметит машину, а потом и его самого. Но Славику было не до того.

Серая "девятка" давно отъехала, а Ладынин продолжал сидеть в машине.

Раньше надо было дернуться, подумал он и прикусил губу. Что - раньше? Наткнуться на Славика в Колькиной квартире ему не улыбалось.

- Ох, и жох Доронькин, накачал парня, а сам... - бормотал он, не зная, что делать дальше.

Вот и получил подтверждение собственным предположениям, злился он. Уж какое ещё может быть подтверждение, если Доронькин в чужую квартиру ночью забрался! Не побоялся, что Першин проснется, значит, дело стоило того.

Вадим продолжал сидеть в машине, не зная, что предпринять.

Наконец он решительно открыл дверцу. Если у Славика смелости хватило, то и он, Вадим, не струсит.

Оказалось, что строить планы гораздо проще, чем их реализовывать.

Господи, на всю жизнь запомнит момент, когда стоял на площадке перед дверью и подбирал ключ. Несложный замок, совсем несложный, уговаривал себя, но дело не клеилось.

"Выйдет сейчас кто-нибудь на лестницу и..." У него мурашки ползли по коже, когда думал о том, что может быть дальше. Глазок противоположной двери смотрел на него как камера объектива.

Вот кто-то зашевелился рядом за стенкой, и Вадим уже был готов бросить все и кинуться вниз. Он замер, затаив дыхание. Показалось... Холодный пот струился по спине.

Ему повезло. В тот момент, когда он готов был отказаться от своей затеи, дверь распахнулась.

Квартиру осматривал планомерно, здесь просто невозможно было что-то хорошо спрятать. Вскоре наткнулся на старый портмоне, который сразу привлек его внимание. Он аккуратно вытащил потертый на сгибах желтый лист.

Стоило заглянуть в него, как сразу понял, что перед ним не простая бумага. План усадьбы, мгновенно сообразил он. Те самые Выселки, о которых говорил Колька.

Можно было сесть и перерисовать чертеж на месте, чтобы скрыть следы своего присутствия, но Вадим испугался. Скорее прочь отсюда, пока на застукали! Даже руки дрожали, когда закрывал дверь. Нет, не годится он в квартирные воры.

Пока ехал по пустынной ночной Москве, припоминал в подробностях давний рассказ о поисках клада.

Доронькин, который был вместе с Першиным на Выселках, вопрос дружка детства оценил по достоинству и сделал правильный вывод. Славик дураком никогда не был, это точно. К тому же он - прирожденный делец, чужую ложку мимо своего рта не пронесет. В преферанс не мастак играть, а по жизни - о-го-го! Ничем не гнушается.

Обошел его партнер, обошел, морщился Вадим. Сообразительный стервец, проворный. А иначе зачем бы ему ночью на другой конец Москвы тащиться?..

- Ясное дело, - твердил Вадим, загоняя машину в "ракушку".

Следующий ход был за Ладыниным. Без помощника в таком деле не обойтись. Он решил переманить на свою сторону верного ординарца Доронькина - Костыля.

- ...Да ты что несешь-то! - заорал Шигин, поперхнувшись пивом. - Не знаю я ничего.

- Ты подумай.

- И думать нечего!

После того, как Вадим предложил Косте работать на него, он протрезвел.

- Мало тебя Славик нае...ывал? И сейчас нажарит. А я тебя в долю возьму.

Вадим небрежным жестом вытащил из кошелька сотню долларов и положил перед Шигиным.

- Вот, смотри, ты мне ещё ничего не сказал, а я готов "зелененькие" отстегнуть.

Костыль, как зачарованный, смотрел на валюту.

- Мало? Могу добавить.

Ладынин, по-своему поняв молчание Костика, вытащил ещё пятьдесят долларов.

- Ну, решай, парень! Только не ошибись. Учти, Доронькин тебе даже про монеты не сказал, за лоха держит. Что ты теряешь?

Шигин судорожно вздохнул.

- Он тебе приказал за Колькой следить? - допытывался Вадим. - Приказал или нет?

- Ну, - хмуро ответил Костыль.

- И сколько на расходы отстегнул?

Костя молчал.

- Будешь у него за одни харчи служить.

При этих словах Шигин заскучал. А ведь прав, зараза! Славик жаден до невозможности. Про таких, как он, говорят, что сходит в туалет, а потом обернется и прикинет: нельзя ли это ещё как-нибудь использовать. Да, послал ему Бог компаньона, что и говорить. Все время норовит чужими руками жар загрести. Костя, то, Костя, это... Вот Костыль и носится, как угорелый. А много ли ему с этого навару бывает?

С Ленкой Мартыновой какие-то шашни завел, ему не сказал ничего. Оказывается, эта шалава у Першина икону увела. Если бы Николай не прихватил его тогда у подъезда, так бы ничего и не узнал.

Да хрен с ним и с его делами! Меньше знаешь, крепче спишь. Самое поганое в другом. Доронькин ведь что любит? Сам проколется и других подставляет. Надоело за чужие грешки отдуваться. Ему, Костянычу, столько не платят.

Он вспомнил про затею с музеем. Ловко его, дурака, подставили. Что и говорить, Славик мастак на чужом горбу в рай въехать.

Чего, например, стоила история с кражей икон из церкви, в которую Шигина втянул его дружок! Еле отбился, свидетелем прошел. Сколько крови себе попортил ни за что, ни про что.

- Откуда я знал, что иконы ворованые! - твердил Шигин следователю, когда его вызвали на допрос.

Он действительно этого не знал.

А дело было так. В Ярославской области ограбили храм, взяли иконы и кое-что из церковной утвари. Грабители, войдя в доверие к сторожу (обо всем этом Шигин узнал в кабинете следователя), предложили распить вместе бутылочку-другую водки. После этого старик сторож вырубился, а когда очнулся, событыльников и след простыл, а вместе с ними и все, что было ценного в храме.

Потом эти лихие ребятки вышли на Доронькина.

Славик сразу сообразил, что вещи ценные, но сам связываться с подозрительными продавцами не спешил, тянул время. В конце концов согласился кое-что взять. Забирал иконы Костыль. У него их и обнаружили.

Доронькин сам тогда до смерти испугался. Он только на вид нахальный и смелый, а прихвати его как следует, сразу пузыри пускать начинает.

Следователь, молодой парень, и так, и эдак Шигина крутил, пытаясь выяснить роль Славика в этом деле.

- Не верю я тебе, Константин Петрович, не тянешь ты на старшего, не верю!

Шигин молчал и твердо стоял на своем, пытаясь выгородить Славика. Тот ему объяснил, что к чему.

- Меня сдашь, тебе легче не станет. Говори, как и прежде, будто не знал, что иконы краденые, на них не написано, откуда взялись. Не докажут в ментовке ничего, понял? Пугают только, - поучал он подельника.

Пугают... То-то Доронькин и засуетился. Его пару раз к следователю вызвали для задушевной беседы, будь здоров, как задергался!

- Козлы! - ругался он на "продавцов". - Попались-то как по-глупому. Их по машине вычислили. Никому верить нельзя, никому! - искренне возмущался он. Разве так дела делают?

Доронькин был искренне уверен, что "дела" делать может только он.

- Смотри, господин Шигин, - сказал напоследок Костылю следователь, - рано или поздно сдаст тебя твой шеф. Шкуру свою надо будет спасать, и сдаст. Прикрывать не станет.

Молодой следователь, а толковый, он ни на секунду не сомневался, что Костя выгораживает Доронькина.

После той истории Костыль все чаще стал задумываться о жизни. "А ведь и вправду сдаст", - тоскливо думал он, но продолжал выполнять поручения Славика.

Вадим словно читал его мысли.

- Сколько лет ты на него уже пашешь?

- Много, - уклонился от точного ответа Шигин.

- Риск оправдан, если соответствует вознаграждению. А у тебя что получается? Прикинь сам и, как советует реклама, почувствуй разницу!

Шигин судорожно думал, как ему поступить. Он уже созрел для того, чтобы переметнуться к Вадиму.

- А... какая доля? - хрипло спросил Костыль.

- Давай так: тридцать процентов тебе, семьдесят - мне. Учти, я ещё не знаю, что там есть, может, вообще пустышку вытянем. Все расходы за мой счет. Идет?

Костыль взял банку со стола и поболтал, в ней плескалось немного пива. Он сделал один большой глоток и взглянул на Ладынина.

- Идет!

Вдруг это действительно та самая возможность, о которой давно мечтал? Срубит деньжат и начнет новую жизнь. С пьянкой и картами завяжет. Ну, может, если только в дурачка подкидного перекинется когда. У его последней пассии домик есть в Тульской области, будет летом там жить. Хорошо, спокойно, на свежем воздухе, а главное, сам себе хозяин. Много ли человеку надо?..

Компаньоны стали обговоривать детали предстоящего дела.

- Приедешь в это самое Родоманово, осмотришься, что там и как, - давал указания Вадим. - Появится Першин, сразу звони. Я приеду.

- А жить где будешь?

- Не беспокойся, разберусь. Как местность изучишь, выбери ориентир приметный, где мы могли бы встретиться. О времени я тебе сам скажу.

Они расстались.

Ладынин задумчиво глядел вслед уходящему Шигину. Он пока не сказал ему про имевшийся у него план бывшей усадьбы Пимена. С этим ещё разбираться хорошенько придется, что к чему.

Не было Вадиму сейчас пользы от непонятно что обозначающего чертежа. Местности он не знает и уяснить, что обозначают загогулины на бумаге, невозможно. Вот когда Колька или Славик определят место поиска, тогда бумага заговорит.

Он вспомнил, что когда Николай рассказывал про клад, упоминал про различные поверья и приметы, связанные с поиском сокровищ. Вадим понял, что тот по-настоящему верит во всю эту чертовщину. Умора, да и только! Колька всерьез говорил о напастях, которые непременно приключаются с кладоискателями, которые не соблюдают неписаных правил: чертяка начнет куражиться, дух-кладовик не отдаст зарытую в землю поклажу. "Уйдет клад в землю, и все, ничего не сделаешь".