— Милый, это катастрофа!
Шерилин уставилась вначале на Донована, а затем на фотографии, которые тот с присущей ему неаккуратностью разбросал по столу.
На ее лице сторонний наблюдатель прочел бы неподдельное удивление и испуг: изящная левая бровь изогнулась, а зеленые хризопразовые глаза расширились так, словно она только что узрела воскрешение покойного дядюшки.
Однако и мимика Шерилин, и ее поза — левую руку, на которой красовалось кольцо с изумрудом (подарок Донована), она прижала к груди, а правой судорожно вцепилась в краешек стола, — все это было хорошо разыгранной сценкой. Шерилин и так отлично знала, что на снимках запечатлены их страстные поцелуи с Донованом Хейзи.
Сам Донован — уже немолодой мужчина с замашками провинциального донжуана — выглядел до крайности потешно. Он метался из угла в угол, изо всех сил пытался придать своему лицу мужественно-разъяренное выражение, но в глазах у него читалась крайняя степень беспомощности. Шерилин потешалась от души, глядя на выпученные глаза и сузившиеся до размера точки губы своего ухажера.
Наконец Шерилин утомило зрелище метавшегося из угла в угол Донована.
— Милый, что же нам теперь делать? — дрожащим от волнения голосом поинтересовалась она.
Донован остановился, рассеянно посмотрел на нее и подошел к столу на полусогнутых ногах. Образ брутального мужчины рассыпался на глазах. Как видно, Донован уже и сам понял, что роль рокового соблазнителя обойдется ему дорого. И не только в моральном, но и в материальном смысле…
— Жена меня убьет, — пробормотал он, взяв со стола один из снимков. — Может, сказать ей, что между нами ничего не было?
— Думаешь, она в это поверит? — покачала головой Шерилин.
— Но ведь между нами действительно ничего не было, — вяло пробормотал Донован, осознав, что с его женой этот номер не пройдет. Он столько раз нарушал клятву супружеской верности, и это сходило ему с рук. Но почему-то сейчас, когда он был виновен всего-то навсего в нескольких поцелуях, от него требуют расплаты за все грехи сразу. — Лучше бы убила, — вздохнул Донован. — Но ведь она запросто может подать на развод. А если у нее будут эти фотографии, она наверняка оттяпает у меня большую часть состояния. Я разорен, Шери. Я разорен.
— Вообще-то не только у тебя проблемы, Дон, — напомнила ему Шерилин. — Мой муж явно не придет в восторг от того, что я наставила ему рога.
— Твой-то по крайней мере не отберет у тебя последнюю рубашку, то есть блузку.
— Не прибедняйся, Дон. У тебя не так мало денег. Да и потом, не дешевле ли заплатить шантажисту, чем делить имущество при разводе?
— Ах, Шери, детка… Ты иногда бываешь такой наивной. Шантажисты никогда не ограничиваются тем, что им дали. Они приходят во второй раз, а потом в третий. И так до тех пор, пока не вытянут все деньги из своей жертвы.
Тоже мне, жертва, хмыкнула про себя Шерилин.
— Заплати ему сверху, но потребуй негативы, — предложила она. — Если это приезжий аферист, как ты говоришь, ему нет резона оставаться в городе и тянуть из тебя деньги. Я думаю, он делает это не в первый раз, а если ты все-таки решишь заявить в полицию, ему же будет хуже. Уверена, он согласится на твои условия и быстренько отсюда уберется.
— Ты думаешь? — оживился обнадеженный Донован.
— Конечно. Таким людям не нужны проблемы с полицией. В его же интересах взять деньги и убраться из города. Я подозреваю, что мы не первые и не последние, из кого он выманивает деньги. Непонятно только, почему он взялся именно за нас.
— Ни для кого в городе не секрет, кто я такой. Ему не составило бы труда узнать эту информацию. — К Доновану вернулось прежнее самообладание, а с ним и привычное амплуа донжуана. Несостоявшийся любовник воскресал у Шери прямо на глазах. — А что будет с нами? — немного помолчав, поинтересовался он.
— С нами… — произнесла Шерилин голосом, полным томной грусти. — Увы, все наши мечты, Дон, разбила суровая реальность. — Если бы она могла сейчас позволить себе засмеяться, то от души посмеялась бы. И не только над Донованом Хейзи, но и над самой собой…
— Какая немыслимая подлость! — воскликнула Люсинда, театрально прижав к своей чрезмерно пышной груди полные дебелые руки. — Как можно зарабатывать деньги на такой… такой гнусности?! А ведь это были всего лишь невинные поцелуи! Дэниел, ты бы видел этого типа! Самый настоящий мерзкий, отвратительный, грязный, гнусный шантажист!
Дэниел Гэнт угрюмо качал головой и терпеливо ждал, когда Люсинда исчерпает поток эпитетов, адресованных гнусному типу, отъявленному проходимцу и шантажисту.
Люсинда, вообразившая себя известной героиней Гюстава Флобера, больше всего сейчас напоминала второстепенный персонаж из какого-нибудь плохонького водевиля. Вся трагичность ситуации заключалась в том, что Люсинда выглядела ужасно комично, но совершенно не понимала этого. Увы, рядом с Люсиндой не было человека, который дал бы ей пару уроков актерского мастерства. Этого не мог сделать даже сам Дэниел, который и раньше подозревал, что главная проблема Люсинды вовсе не лишний вес и внешность, далекая от идеала, а абсолютное неумение найти в этой жизни хоть какие-то радости, кроме просмотра дурацких мыльных опер и отождествления себя с их героинями.
— Я скажу ему, что наш роман был платоническим, — изрекла Люсинда, когда эпитеты, адресованные шантажисту, наконец иссякли. — Он должен мне поверить. Ведь так все и было, Дэн?
— Люси, милая, ты прожила с этим человеком столько лет, а до сих пор не знаешь, как он ревнив.
— Ревнив? — Огромная грудь Люсинды всколыхнулась на вдохе. — Ты считаешь его ревнивым?
— Считаю? — усмехнулся Дэн. — Ты бы видела, какие взгляды он бросал в нашу сторону, когда замечал, что мы с тобой о чем-то шепчемся. Он даже намекал мне, чтобы я умерил свой пыл.
— Но почему ты ни разу не говорил мне об этом?
— Мне не хотелось тебя волновать. Ты и так слишком эмоциональная.
— Он меня ревновал, — смакуя каждое слово, произнесла Люсинда.
Дэниелу не нужно было обладать телепатическими способностями, чтобы прочитать ее мысли.
Люсинда настолько прониклась неожиданным открытием — впрочем, это открытие было не более чем удачной выдумкой, — что тут же наделила мужа всеми возможными романтическими чертами, не забыв при этом усадить его на белого коня и снабдить шпагой с золотой рукоятью, инкрустированной «лучшими друзьями девушек».
Образ Дэниела, которого еще вчера Люсинда называла любовью всей своей жизни, мгновенно померк и скрылся за ослепительным принцем на белоснежном скакуне. Впрочем, сам Дэниел от такой рокировки только выиграл.
— Но как же мне быть? — спросила Люсинда у «бывшего героя».
— Дай этому типу, что он хочет, и дело с концом. Вряд ли он надеется на большее. Только не забудь забрать негативы. А то мало ли…
— Да, конечно, — пробормотала Люсинда, глядя на Дэниела взглядом, полным глубокого разочарования. Как все-таки хорошо, что она не изменила своему мужу с этим человеком. А ведь он казался ей таким романтичным.
Стук в номер не застал Боба Спейси врасплох. Одной рукой он ловко подцепил со стола бутылку шампанского, а другую оставил свободной, чтобы открыть дверь дорогим гостям. Дорогим и в прямом и в переносном смысле слова.
— Ма Шери, ты, как всегда, великолепна, — поприветствовал он Шерилин. — На месте Донована Хейзи я бы послал жену ко всем чертям и предложил тебе руку и сердце.
— А мне пришлось бы жениться на Люсинде? — засмеялся Дэн. — Нет уж, дудки. Стареющие поклонницы мыльных опер не в моем вкусе.
— А ведь он будет говорить обо мне то же самое, когда я постарею, — обиженно надула губки Шерилин.
— Брось, ма Шери, ты даже в пятьдесят будешь выглядеть как кинозвезда.
— Дожить бы, — вздохнула Шерилин и, скинув туфли, забралась с ногами в кресло. Платье цвета молодой травы задралось, обнажив красивые колени.
— Снова твой вечный пессимизм, — покачал головой Дэн, не обращая внимания ни на задравшееся платье Шери, ни на ее коленки. — Открывай шампанское, Боб, будем праздновать очередную победу.
— Победу? — хмыкнула Шери. — Я бы назвала это удачным завершением удачной аферы.
— Даже если «Маргариту» для Шери приготовит самый лучший бармен на свете, она обязательно скажет, что соли на краях стакана слишком мало или слишком много, — не без ехидства покосился на жену Дэн.
Боб Спейси посмотрел на мужа и жену с нескрываемым огорчением. В последнее время эти двое постоянно цеплялись друг к другу.
Ох, не к добру это, не к добру, подумал Боб, а вслух сказал:
— Надеюсь, к шампанскому она не придерется. Выбирал самое лучшее и даже обратился к консультанту. Давайте-ка обмоем нашу победу или аферу. Как это ни назови, а набитый кошелек семейства Хейзи мы неплохо потрясли.
Шерилин мурлыкнула о том, что к шампанскому не хватает устриц, но разве кого-нибудь это интересовало?
Боб встряхнул бутылку, обтянутую тонким бархатистым материалом, похожим на кожицу персика, и, опередив возмущенные протесты Шерилин и недовольство Дэна, произнес:
— Нет уж, друзья мои! Я хочу утопить в шампанском этот дешевый гостиничный номер!
Пробка врезалась в потолок и, отскочив от него, выстрелила прямо по растению, которое Боб в шутку прозвал краснокожим дьяволом за мясистые красные листья, растущие из темно-зеленого стебля. Горшок с цветком перевернулся, земля посыпалась на линялый ковер, который во времена Авраама Линкольна, пожалуй, можно было назвать бордовым.
— Да и черт с ним! — махнул рукой Боб. — Этот краснокожий дьявол бесил меня целый месяц.
Немного выпив, супруги оживились и наперебой принялись рассказывать о том, как потешно восприняли угрозу разоблачения несостоявшиеся любовники. Особенно забавно рассказ звучал из уст Дэна. Он не жалел мимики и жестов, чтобы изобразить стареющую поклонницу мыльных опер.
— Поначалу я, признаться, даже испугался, что моя мелодраматичная Люси выпалит Дону всю правду, а потом потащит меня под венец, — признался Дэниел.
— Слава богу, ты неплохой психолог, — улыбнулась Шерилин. — Люсинда Хейзи и мне с самого начала показалась редкостной липучкой.
— Люсинда, конечно, глуповата и довольно навязчива, — согласился Дэн. — Но зато очень чувственна. Будь Дон не таким придурком, он мог бы сделать из своей супруги очень даже лакомый кусочек. Посадил бы ее на диету, дал бы пару дельных книжек, уделял бы побольше внимания…
— Наверное. — Шерилин пожала плечами и как-то странно посмотрела на мужа. — Вот ты бы ему и объяснил, как надо уделять внимание любимой жене.
— Что ты имеешь в виду?
— Да так… — Шерилин натянула платье на колени. — Но ты прав, Дон редкостный придурок. Провинциальный мачо. Строил из себя крутого парня, а как дошло до дела, весь затрясся. Я уж думала, мне придется тратить свои носовые платки, чтобы вытирать бедняжке слезы. Не знаю, чем он цеплял тех дурех, с которыми изменял своей женушке, но мне даже целоваться с ним было противно.
— Не печалься, Шери, ты не одинока. — Дэн поставил на стол бокал и изобразил одну из томных улыбок, которыми так любила одаривать его Люсинда Хейзи. — Милый, у нас есть всего пять минут — поцелуй же меня…
Шери прыснула от смеха, а следом за ней покатился Боб.
— Я бы на твоем месте так не заливалась, — покосилась на Боба отсмеявшаяся Шерилин. — По твоей милости мне пришлось целоваться с Доном аж пять раз, хотя я надеялась, что поцелуев будет меньше.
— Ну я же не виноват в том, что мой таксист полз как черепаха… — начал оправдываться Боб, но Дэниел перебил его:
— Уж лучше молчи про таксиста, Боб. Мы с Шери отлично знаем всех твоих медлительных водителей. И имя у всех одинаковое — бутылка виски.
— Брр… — поморщилась Шери. — И как ты вообще можешь пить эту гадость?
— А как ты пьешь свою «Маргариту»? Мешать текилу с какой-то дрянью — извращение. Типично женская привычка — портить хорошие, чистые напитки.
— Шери, Боб… — напомнил о себе Дэниел, — мне плевать, виски это, «Маргарита» или шампанское. На работе пить не принято. В обычной конторе тебя бы просто уволили, Боб.
— У нас особая работа, — заметил Боб.
— Вот именно — особая. И отношение к ней должно быть особым. Если ты, дружище Боб, как-нибудь напьешься в стельку и завалишь нам все дело…
— Разве я хоть раз что-нибудь заваливал? — обиженно поинтересовался Боб.
— Когда завалишь, будет поздно, — назидательно вставила Шерилин. — Да и мне, знаешь ли, не очень-то приятно лишний раз целоваться со стареющим донжуаном. Поверь, мне гораздо хуже, чем той обездоленной бутылке, к которой ты не приложишься губами.
— Ладно-ладно, — проворчал Боб. — Давайте не будем ссориться. Я понял, сделал выводы, ну и все такое.
— И все такое, — передразнил его Дэн и залпом выпил оставшееся в бокале шампанское. — Поехали, Шери. Нас еще ждут прощальные письма.
Вот тебе и устрицы, вздохнула про себя Шерилин.
— А что еще нас ждет? — тоскливо поинтересовалась она. Вопрос был задан не Дэну и не Бобу, а какому-то воображаемому собеседнику, который, очевидно, должен был предсказать ей будущее.
— Как это — что ждет, ма Шери? — покосился на нее Боб. — Нас ждет городок Саммерфилд, где полно супружеских пар.
— Которые спят и видят как бы завести любовников, — закончил за него Дэн.
— И, хоть риелтор назвал мне всего два имени, — продолжил Боб, — я думаю, что это уже неплохой старт.
Шерилин уныло вылезла из кресла. Шампанское, устрицы — о чем она только думает. Вот Дэн наверняка уже обмозговывает очередной план по захвату кошельков этих… как их там… Бронсонов и Паркеров, о которых успел выспросить риелтора Боб. Что спрашивать с Боба Спейси? А Дэниел все-таки ее муж.
Прощальные письма были выдумкой Дэниела, а Шерилин их откровенно ненавидела.
Хотя она не испытывала никакой симпатии к мужчинам, которых обманывала, ей казалось верхом цинизма оставлять послания, исполненные «искренних» чувств. Но Дэн все-таки настоял на своем. По его мнению, телефонные звонки были делом рискованным, а отъезд без всяких объяснений мог бы вызвать ненужные подозрения. К тому же письмо гораздо романтичнее любого звонка. Во всяком случае, так считал Дэн. А у Дэна были свои представления о романтике.
Содержание всех писем было примерно одним и тем же. Шерилин писала, что муж узнал о ее неверности, пригрозил ей разоблачением, и единственным спасением для нее явилось обещание переехать в другой, разумеется далекий, город. Дэн писал почти то же самое с той только разницей, что обращался не к мужу, а к жене.
«Дон, милый, поверь, мне непросто уехать от тебя, но, увы, иного выхода я не вижу. Надеюсь, что после моего отъезда у вас с Люси все наладится. Твоя Шери».
— Наконец-то, — пробормотала Шери, складывая письмо и запихивая его в конверт.
Дэн все еще корпел над своим — в этом вопросе он был невероятно внимательным и изобретательным. Шерилин за почти уже шесть лет брака не получила от него не то что письма — даже коротенькой записочки или открытки по случаю.
Раньше ее ужасно возмущало то, что Дэн с таким упоением строчит прощальные послания совершенно чужим женщинам, а теперь… Теперь она смотрела на него, грызущего кончик пластмассовой авторучки, беспокойно ерзающего на кресле, и чувствовала не обиду, не раздражение, а усталость. Самую обыкновенную усталость.
— Дэн, этому всему когда-нибудь наступит конец? — спросила она мужа, когда он закончил и откинулся на спинку кресла с выражением полного удовлетворения на лице.
Дэниел крутанул кресло и повернулся к жене. На его лице появилось выражение, которое Шери очень хорошо знала. Это была деловитая сосредоточенность, которая совершенно не относилась к той фразе, которую она только что произнесла. Это выражение лица означало: «Шерилин, у нас еще столько дел, а ты лезешь со своими расспросами. Которые, если ты хорошенько подумаешь, могут и подождать…».
— Шери, любимая, о чем ты? Нам ведь еще вещи собирать. И поспать хотя бы пару часов. Я чертовски устал. Такое чувство, что миссис Хейзи высосала из меня все жизненные силы.
— Я тоже устала. Устала от этой жизни. Устала от чужих мужей, от лжи, от постоянных переездов. От страха, что в один прекрасный день все наши аферы раскроются и наша жизнь, если так, конечно, можно ее назвать, полетит к чертовой матери.
— Шери, любимая?
— Когда эта карусель остановится, Дэн?
— Остановится, я обещаю.
— Когда?
— Послушай, Шери… — Дэн внимательно и серьезно посмотрел на жену, — еще одно дело с такой же выручкой — и можем купить себе очаровательный домик на озере о котором ты так мечтаешь. И жить в нем, не особенно стесняя себя в средствах. Оставшиеся деньги вложим в свой маленький бизнес и…
— Дэн… — Шери подошла к мужу и присела на краешек стола, — по-моему, я это уже слышала. Но почему-то каждый раз оказывалось, что нам не хватает «еще чуть-чуть». Это снова твое любимое «чуть-чуть»?
— Шери, ты не хуже меня знаешь, что в этом году нам не особенно везло. Крупный куш мы сорвали только с Хейзи. И кстати, тебе не на что жаловаться. — Дэн кивнул на перстень с изумрудом, который Шери еще не успела снять. — Донован Хейзи оказался более чем щедр.
— О да, я всегда мечтала получать подарки от чужих мужей, — язвительно ответила она.
Ей даже показалось, что проклятый перстень начал жечь пальцы. Она бы с удовольствием продала эти подарки, но ведь надо было в чем-то блистать перед чужими мужьями. И Дэн знал это не хуже ее самой.
Но муж как будто ее не слышал. Он снова начал говорить о деньгах, о домике, о маленьком бизнесе, о еще «чуть-чуть» и последнем удачном деле. Выслушав его тираду с выражением предельного внимания на лице, Шери собрала всю свою волю в кулак и поплелась собирать вещи.
Большую часть вещей супруги, к счастью, успели упаковать прошлой ночью. Мебель за редким исключением приходилось оставлять, и это всегда вызывало в Шерилин досаду — она ужасно привязывалась к вещам.
«Новый дом — новая обстановка — разнообразие», — вечно твердил свою формулу Дэн. И это бесило Шерилин еще больше. Раньше она молчала, а сейчас… Сейчас ей хотелось променять золото своего молчания на медяки нескончаемого потока слов, в которых она высказала бы Дэну все, что накопилось за эти годы.
Но Дэн умел добиваться отсрочек. И добивался их. А Шерилин по-прежнему хранила золотое молчание.
Покончив с вещами, Шерилин заглянула к мужу. Он все еще возился с книгами — эти книги и его любимое вращающееся кресло кочевали из дома в дом.
— Дэн, я ложусь, — сообщила Шери.
Дэниел перемотал скотчем сверток с книгами и, повернувшись к жене, помахал ей рукой.
— Ложись, любимая. Спать осталось совсем немного.
Шерилин кивнула и поплелась в спальню. Много или мало осталось ей спать, она была уверена в одном: остаток этой ночи, как и всех ночей за последний год, ей придется провести в одиночестве.