Пастырь пустыни

6. Говорить — это его работа

На следующий день по Биллмэну пробежал легкий озноб, когда стало известно, что Рыжий Моффет выяснил имя одного из отряда «бдительных», участвовавшего в повешении Чака Лэйна. Мистер Ингрэм услышал эту историю от Астрид, когда она задержалась на несколько минут после занятия в хоре. Хор был большой, и хотя не удалось раздобыть достаточное количество мужских голосов, чтобы составить пару сопрано, все равно было приятно слушать гимны, мелодично исполняемые устами девушек.

Астрид осталась после занятия и рассказала Ингрэму поразительную историю. Мистер Рыжий Моффет, проявив небольшую смекалку, завладел той самой веревкой, на которой Чак Лэйн висел до самой смерти. Раздобыв эту веревку, мистер Моффет тщательно исследовал ее и точно опознал — поскольку на ее конце был мудреный узелок, завязать который мог только моряк. А в Биллмэне жил один ковбой и погонщик скота, который раньше служил рядовым матросом, — некий Бен Холмэн, парень сомнительной наружности и еще более сомнительной репутации.

Рыжий Моффет первым делом обшарил весь Биллмэн в поисках владельца веревки. Но Холмэн, услышав, что его разыскивают, решил сделать вид, будто его это не касается. Он ускользнул из городка в пустыню, где, как известно, не остается следов. Мистер Моффет отправился в погоню, но поднявшийся вскоре после побега Холмэна свежий ветер намел песка и стер все следы.

Рыжий Моффет вернулся в Биллмэн ни с чем и первым местом, куда он направился, взяв с собой веревку палача, было кладбище. Он посетил свежевырытую могилу и долго просидел с ней рядом. Рытье могилы и установку надгробного камня он оплатил самолично. На каменной плите были высечены грубые буквы: «Здесь лежит Чак Лэйн. Он был хорошим парнем, которому всегда не везло!»

Поговаривали, что автором надписи тоже был Рыжий.

Какими бы ни были мысли, проносившиеся в голове Моффета, пока он сидел в одиночестве на кладбище, у жителей Биллмэна не было ни малейшего сомнения насчет их смысла, словно Рыжий облек их в слова.

— Если вы знаете, о чем он думал, скажите мне, — попросил молодой священник Астрид.

— Да пожалуйста. Рыжий поклялся, что он не бросит поиски, пока не добудет скальп Бена Холмэна.

— Он собирается убить этого человека за то, что тот был одним из шайки? — спросил священник.

— Убить? — переспросила Астрид. — Но разве это убийство, когда человек проявляет верность другу?

— Этот друг, как вы его называете, уже мертв. И хотя средства для его убиения были незаконными, мне кажется, что юный Лэйн получил именно то, что заслуживал.

Услышав эти слова Астрид, которая сидела, слегка откинувшись на спинку кресла и покачивая ногой взад-вперед, нахмурилась.

— Что-то я не совсем понимаю, — сказала она. — Я считаю, что друзьям нужно хранить верность. А смерть в этом деле не имеет значения.

— Но Астрид…

— Интересно, — перебила его неучтивая девушка, — что скажут люди, если услышат, как я называю вас Реджинальд, или, скажем, Реджи!

— Почему вы смеетесь, Астрид?

— Ну, Реджи — это ведь модное имя, да?

— Никогда об этом не задумывался, — серьезно ответил молодой человек. — Но вернемся к нашему разговору — насчет того, что смерть не имеет значения…

— Я имела в виду, для человека и его друга, — сказала Астрид. — Ну, вы ведь живете после смерти, так?

— Да, — сказал Ингрэм. — Конечно.

— В таком случае, — торжествующе сказала девушка, — вы должны понять. Даже если ваш друг умер, вы захотите сделать для него то, что сделали бы, если бы он был жив. По-моему, это так просто!

— Мое дорогое дитя! — воскликнул священник. — Какую услугу окажет Рыжий Чаку Лэйну тем, что прогонит Бена Холмэна из Биллмэна и убьет его при первой возможности?

— Ну, Реджи… — протянула девушка. — А какую еще услугу можно оказать другу? Допустим, вы мой друг, и вы хотите, чтобы в церкви звучала музыка. Ну и я буду петь в вашей церкви, так ведь? — Она слегка сморщила носик и улыбнулась. — Или допустим, я друг, и вы хотите построить в церкви новый флигель — я бы построила его ради вас, если бы могла, разве нет? То же самое во всем. Вы помогаете другу, делая то, что он сам сделал бы для себя, если бы мог, но не может…

— Я не совсем понимаю, как это относится к тому, что Рыжий преследует Холмэна с целью убийства.

— Не понимаете? Вы иногда бываете таким чудным, Реджи! Ну, представьте, что Чак Лэйн мог бы вернуться на землю… И первым, что он захотел бы сделать — это освободиться от веревки и разыскать парней, которые его задушили! Конечно, он постарался бы найти того парня, который дал для этого дела свою веревку. Это же ясно, как Божий день!

— Астрид, Астрид! — воскликнул Ингрэм. — Неужели вы оправдываете убийство убийством?

— Но это не убийство, Реджи! Не глупите! Это просто месть!

— «Мне отмщение и аз воздам», сказал Господь.

— О! — фыркнула девушка. — Хотела бы я посмотреть, как долго вы будете сидеть спокойно и позволите, чтобы ваш товарищ погиб от рук головорезов, или бандитов, или кого-нибудь еще! Думаю, вы очень быстро полезете драться!

— Нет, — сказал священник. — Поднять руку, покусившись на жизнь человека? Астрид, нам ведь сказано — подставь вторую щеку!

— Конечно, — кивнула Астрид. — Все верно. Но знаете, нельзя позволять людям вытирать об тебя ноги. Это не принесет им пользы. Они от этого станут бандитами. Я считаю, что иногда человеку нужно поставить подножку, для его же блага!

— Моя дорогая Астрид, вы просто маленький софист!

— Что это значит?

— Софист — это человек, у которого хорошо подвешен язык и по его рассуждениям выходит так, что плохое оказывается хорошим, а хорошее — плохим.

Услышав это, Астрид в волнении вскочила.

— Представьте, Реджи, что вы стоите здесь — видите? И держите в руках пистолет…

— Я никогда не ношу пистолета, — мягко сказал священник.

— О, Господи! Просто представьте! Вы стоите вот тут с пистолетом в руке, а ваш лучший друг стоит в дверях церкви, и вы видите, как сзади к нему крадется бандит с ножом — скажите мне, Реджи, вы позволите этому бандиту всадить нож в спину друга, или застрелите подлеца — бесчестного, трусливого…

— Такое никогда не произойдет здесь, в храме Божьем, — прервал ее Ингрэм.

— О, ну просто представьте. Просто представьте! Вы можете хоть немножечко включить воображение, Реджи? Я иногда просто устаю от вас! Я уже почти готова поверить, что у вас нет настоящих друзей!

— Друзей? — очень серьезно повторил священник, и на лице его отразилась душевная боль.

— Простите! — воскликнула Астрид. — Я не хотела наступать вам на больную мозоль. Я вижу, что у вас они действительно есть, и…

— Нет, — сказал он. — Было время, когда у меня было много хороших друзей. Они были очень дороги мне, Астрид; но когда я посвятил себя этому новому делу… увы, они все отдалились от меня. Так много лет прошло с тех пор… я вел очень замкнутую жизнь… книги, учеба, служение Богу. Нет, боюсь, у меня не осталось больше ни одного друга!

— Это очень тяжело, — сказала девушка со вздохом. — Но готова биться об заклад, у вас есть друзья. Смотрите, вам ведь плохо от того, ну, то есть от мысли, что вы их потеряли?

— Я уверен, что у меня не осталось сожалений о мелких жертвах, которые я принес ради великой цели, которая стоит больше, чем я когда-либо мог…

— Стоп! — воскликнула Астрид. — О, хватит, хватит! Когда вы становитесь таким смиренным, как сейчас, мне всегда хочется заплакать — или побить вас. Вот прямо сейчас взяла и побила бы! Я вижу, что вам ужасно плохо, потому что вы потеряли всех старых друзей. Но тогда вы можете быть уверены, что им тоже плохо от того, что они потеряли вас. Значит, они по-прежнему остаются вашими друзьями и будут прыгать от радости, если вы только дадите им шанс! Расскажите мне о них, Реджи.

Священник покачал головой.

— Это довольно грустно, — сказал он, — думать о всех тех людях, которые были… нет, я предпочитаю не вспоминать об этом.

— Но я хочу знать! Послушайте, я рассказала вам о себе все. А о вас я не знаю ничего. Это несправедливо! Но весь смысл в том, что любой настоящий мужчина ради друга пойдет хоть в преисподнюю. Разве не так?

Священник молчал.

— Тогда я расскажу вам на примере Рыжего, — продолжала Астрид, в простодушии своем не подозревая, что может нанести обиду. — Они с Чаком были старые друзья. Чака линчевали. Ну и Рыжий бы гроша ломаного не стоил как человек, если бы не попытался сделать хоть что-то для своего старого товарища. Это же просто и понятно! Я хочу, чтобы вы признали это.

— Я не могу признать это, — медленно сказал священник.

— Черт побери! — воскликнула девушка. — Я уже по-настоящему верю, что у вас никогда не было стопроцентного друга — я имею в виду, такого, какие бывают в наших краях. Парень, который проедет верхом пятьсот миль, чтобы взглянуть на вас. Скорее всего, он никогда не напишет вам ни строчки. Но он будет драться за вас, умрет за вас, он безгранично верит вам, любит вас живым или мертвым, Реджи. Вот о каком друге я говорю!

Священник опустил голову. Он молчал; возможно, поток слов, хлынувший из этого взволнованного нежного ротика, заставил его увидеть всех людей, которые были в его жизни.

— Что вы видите? — внезапно спросила девушка.

— Я вижу себя, стоящего на скошенном поле, и тропинку, ведущую к бассейну, — грустно сказал Ингрэм, — и пустырь за школой, где мы обычно вели бои; и классные комнаты; и мужчин из нашего колледжа. Точнее, мальчиков — тогда они еще не были мужчинами. Они не могли стать мужчинами, пока не научились терпеть боль!

— Можно подумать! — со злостью сказала Астрид. — Неужели человек обязательно должен страдать, чтобы доказать, что он настоящий мужчина?

— А будете вы доверять стали, — вместо ответа спросил священник, — пока не узнаете, что она прошла испытание огнем?

— Что-то вы стали слишком высокопарным, — хмыкнула она. — Речь идет не только о людях, которые были вашими друзьями. Представьте, что девушка, ваша знакомая, в опасности — именно та девушка, которая вам больше всех нравится… предположим, она стоит вон там в дверях, а сзади подходит бандит-мексиканец — что бы вы сделали? Стали бы стрелять?

— Нет, я просто крикнул бы: «Астрид, прыгай!»

— Я… — начала Астрид.

В следующую секунду до ее сознания дошел весь смысл фразы; девушка охнула и залилась краской. Ингрэм и сам вдруг понял, что сказал, и уставился на нее с ужасом.

— Боже правый! — сказал преподобный Реджинальд Ингрэм. — Что я сказал?!

— Я в с-с-смятении! — сказала Астрид, слегка заикаясь.

— Я… на самом деле, эти слова… э-э-э… у меня и в мыслях не было, Астрид!

— Конечно. Вы не имели в виду… — начала Астрид.

— Надеюсь, вы простите меня! — воскликнул Ингрэм.

— За что?

— За то, что ляпнул такое…

— «Такое» что? — настаивала она.

— Вы… вы затрудняете мне возможность извиниться.

— Но мне не нужны ваши извинения!

— Моя дорогая Астрид…

— Я хочу, чтобы вы перестали говорить со мной свысока!

— Я вижу, что вы обижены и злитесь.

— Я могла бы чувствовать себя по-другому, если бы вы дали мне такую возможность, — заявила она.

— Не понимаю! — в отчаянии воскликнул Ингрэм.

— Я была бы ужасно счастлива, если бы вы действительно имели в виду то, что сказали.

Юноша беспомощно оглянулся. Дерзкая голубая сойка вспорхнула на подоконник открытого окна. Яркие сатанинские глаза птицы, казалось, смеются над ним.

— Понимаете… Астрид…

— Не надо! — крикнула она и топнула маленькой ножкой.

— Не надо что? — спросил он, растерянный как никогда.

— Не надо так ошарашенно смотреть на меня. Я не собираюсь делать вам предложение.

— Мое дорогое дитя… дружба, которую я питаю… которая… так прекрасна… это самое восхитительное, на самом деле… я не нахожу слов, Астрид!

— Говорить — это ваша работа, — сказала девушка. — Вам придется найти слова.

— Придется? — переспросил Ингрэм, вытирая горячий лоб.

— Вы не можете оставить меня в таком затруднительном состоянии, если только не испытываете сомнения на мой счет. Я хочу знать. Скажите мне, Реджи!

— Что? — воскликнул он в полном отчаянии.

— Вы заставляете меня злиться… я сейчас заплачу!

— Ради всего святого, не надо! Только не в церкви, когда…

— Это все, о чем вы думаете? О своей дурацкой старой церкви? Реджинальд Оливер Ингрэм!

— Да, Астрид!

— Видимо, мне придется сказать, что я люблю вас!

Мистер Ингрэм сел так внезапно, что стул заскрипел под его весом.

— Встаньте! — приказала Астрид.

Священник встал.

— Вам все равно! — крикнула она.

— Астрид… я слегка не в себе…

— Вам плохо?

— У меня подкашиваются ноги.

— Реджи, поклянитесь мне и скажите — вы когда-нибудь были влюблены?

— Насколько я знаю, нет.

— Никогда не были по-настоящему влюблены?

— Нет.

— Вы чувствуете легкое головокружение, и растерянность, и…

— Да!

— Значит, вы влюблены! — объявила Астрид.

— Вы так думаете?

— Вы никогда не признавались в любви?

— Никогда!

— Никогда за всю жизнь — ни одной девушке?

— Нет!

— Тогда вам лучше начать прямо сейчас.

— Астрид, это невозможно!

— Что невозможно?

— Жениться. Понимаете? Я священник, бедняк! У меня нет ничего, кроме моего жалованья…

— Черт с ним, с этим дурацким жалованьем! Я нужна вам?

— Да.

— Честно?

— Да.

— Больше всего на свете?

— Да.

— Больше ваших старых друзей — почти так же, как ваша церковь и работа?

— Думаю, да, — сказал он.

— Вам лучше присесть, — посоветовала Астрид.

Она села на стул рядом с ним и положила свою сияющую головку ему на плечо.

— Боже мой! — сказал Астрид.

— Что-то не так?

— Как же ужасно я счастлива! Реджи, почему вы дрожите?

— Потому что я пытаюсь удержаться, чтобы не прикоснуться к вам.

— А зачем пытаетесь?

— Мы сидим здесь в доме Божьем и перед ликом Его, Астрид.

— Все равно он когда-нибудь узнает, — сказала девушка. — Господь Милосердный!

— Что, дорогая?

— Ну и заставил же ты меня потрудиться!