Паучий Случай

Глава третья. Ты щито такое?

Холодные глаза красавца-отца заставили меня многое осознать. Мне срочно нужен ребенок на пять минут. Верну в целости и сохранности. Готова родить сама. Но только быстро.

– Я освободился, – спокойно произнес отец, пока я прикрывала собой драматично опустевшую колыбель.

В прошлый раз я тоже вздрогнула при фразе «Я освободился!». Ее произнес прокуренный мужской голос за дверью. «Кто там, Фиолетовое Варенье?», – встрепенулась пятилетняя Анечка. «Папа из тюрьмы вышел!», – произнес все тот же прокуренный голос. «Ура! По амнистии! Папа выпустили! Папа у меня убийца – рецидивист!», – радовалась Анечка, пока я дрожащим голосом звонила счастливой обладательнице «наколок с проблесками мужика». «С ребенком теперь будет сидеть папа!», – совали мне денежку. Через три месяца позвонили: «Папа снова сел! Приезжайте!». Я снова учила Анечку алфавиту и стихам про бегемота. Анечка с ангельским видом «чифирила» с куклами, рассказывала им про понятия и назначала «смотрящую» за коробкой. Где-то на кухне истошно орала кошка Урка.

– С дороги, – послышался строгий голос отца.

Я не хотела отходить от колыбели. Мое воображение отказывалось представлять, что будет, когда отец не досчитается наследника. Это было где-то на грани эротики и некрофилии.

Меня бесцеремонно сдвинули в сторону, пройдя к колыбели.

«Мамочки, что сейчас будет!», – съежилась я в предвкушении ужаса. Мои глаза присматривали плинтус, куда можно прошмыгнуть тараканчиком.

Послышался детский плач, а я удивленно открыла глаза. Над колыбелью стоял отец. В колыбели лежал ребенок. Он плакал и тянул руки к отцу. Но отец смотрел на него и молчал. Я моргала так, словно флиртую с целой армией.

– Правило первое, – отчеканил отец, заложив руки за спину. – Ребенок не должен плакать. Все понятно?

– Да! – сглотнула я, робко заглядывая в кроватку.

Вот он, розовый карапуз, лежащий на шелковой простынке. Он пускает слюнку и надувает слюнявые пузыри. Он устроил конкурс на то, как глубоко проникает кулачок в рот. Пока что успехи средние. Но характер чувствуется.

Мой взгляд трусливо пробежал по комнате. По спине отголоском пробежали мурашки. Где-то в темном углу затаился тот самый огромный и страшный паук – каннибал. «Он тебя не съест! Ты просто в него не поместишься!», – успокаивала биология. «А съеденные нервы не считаются каннибализмом?», – возразила я. Биология задумалась и ушла обратно в учебник.

– Правило второе. Никаких телесных наказаний. И вообще никаких наказаний. Ты не имеешь на это право. Узнаю, что ты ударила его – отрублю руку, которой ты это сделала. Это ясно? – послышался голос. Я закивала.

– Правило третье. С ребенком обращаться исключительно на вы. Форма обращения: «Ваше высочество!». Никаких фамильярностей! Это будущий король, – произнес отец, отвернувшись от малыша.

– Это здорово! – закивала я. «Покажи свой профессионализм! Наладь контакт с родителями!», – настаивали недавно пройденные курсы.

– Он так похож на вас, – елейно сообщила я, даря улыбку красавцу, чьи темные волосы скользнули по плечам и прикрыли лицо.

– Лысый, сморщенный и орущий? – меня порезали острым взглядом. – Я пришел не переливать из пустого в порожнее. Правило четвертое.

И он умолк. Так, а где продолжение? Любопытство и инстинкт самосохранения хором требуют продолжения.

– Правило четвертое? – спросила я, глядя в зеленые красивые и злые глаза.

– Вы должны успевать думать, пока я говорю. Правило четвертое. Есть слово, которое ребенок не должен слышать. Это запрещенное слово, – начал красавец, пока малыш солидарно икал.

– Поверьте, я не ругаюсь при детях! – гордо ответила я.

– Слово «мама», «матушка», «мать» запрещены, – произнес красавец, медленно поворачивая голову в мою сторону. – Если я услышу от него слово «мама», я приму меры.

– А где его мама? – спросила я, удивляясь все больше и больше.

– Не твое дело, – произнес отец, склонившись над колыбелью. Я заметила, с какой отрешенной брезгливостью он смотрит на ребенка. Пустая комната и отсутствие игрушек начинали меня смущать.

– Правило пятое. Никаких игрушек. Он – будущий король. Ему не нужны игрушки, – произнес отец. Луч света падал на колыбель, освещая паутинку.

– И последнее. Для тебя. Если с ребенком что-то случится, – внезапно произнес отец, делая шаг в мою сторону. Я застыла, стараясь смотреть со всем пониманием, которое у меня было.

– Если ты не сможешь его уберечь, – отец сделал еще один шаг в мою сторону. Понимание заканчивалось. Я спрашивала у нервной системы, когда будет подвоз. Она не знает.

– Если мальчик погибнет, – на меня смотрели очень многообещающе. Бледная рука легла на мою щеку.

Я, пожалуй, вычеркну это из моих романтических грез. Я внесла это по ошибке!

Вокруг не было ничего, кроме зеленых глаз. Просто глаза, которые смотрят на меня из темноты. Я пыталась поднять руку и осторожно напомнить, что в газете про «О.Р.А.Л» была ошибка. Но моя рука не могла пошевелиться. Что-то мешало ей.

В сознании все странно подплывало, пока я смотрела в зеленые огоньки глаз. Я забыла о ребенке, о правилах, обо всем, чувствуя, словно меня вертят вокруг своей оси в кромешной темноте. Словно заворачивая во что-то липкое.

– Если с ребенком что-то случится, – послышался шепот, от которого я чуть не организовала новый туалет. – Ты родишь мне нового.

Все дернулось перед глазами. Я очнулась, слыша, как с грохотом закрывается дверь. Что это было?

Мне показалось, что внутри меня сжался тот самый орган, которым я отвечаю за наследника. По всей комнате летала тонкая, липкая паутина.

– Фу! – передернуло меня, а я сползла по стенке и села на пол.

– Ам! – произнес детский голосок, а мне на грудь упал тот самый паук, размером с кошку. Колыбель была перевернута, а на меня смотрели восемь горящих паучьих глаз.

Видимо, это было первое слово, которое сказал наследник. Меня смущало лишь то, что звонкое «Ам!» адресовалось мне.

Я до конца не знала, чем кормили наследника кроме нервных клеток очередной няни. Про это отец беспечно не рассказывал. Возможно, об этом не рассказывают няням из-за огромного расхода тех самых нянь.

– Ипучий случай! – выдохнула я. И было в этом восклицании столько эмоции, что нервная система решила перезагрузиться в аварийном режиме.

Я брыкнулась в обморок. Там, в глубоком обмороке было хорошо, уютно. Мне показалось, что я выспалась за всю трудовую книжку.

Когда я разлепила глаза, паука уже не было. Я опасливо осмотрелась по сторонам. Кому я подарила девственность нервной системы? Где это лохматое чудовище?

Только я расслабилась, как мне на голову что-то мягко приземлилось, нежно обнимая пушистыми лапами.

– Ам! – послышалось сверху.

Видимо, няни до этого не помещались в его рацион. Но очень хотелось.

Волосатая лапа свесилась, путаясь в моих почти седых волосах. Если дело так пойдет и дальше, то по моему пронзительному крику в замке будут сверять время кормления. Другого средства борьбы с пауками, мышами и тараканами я еще не освоила. Может, оно и не столь эффективно, как другие. Но пусть им будет стыдно!

При виде второй лапы, ерзающей по моему лицу, я затряслась, как лысый цуцик в преддверии первых заморозков. И решила залечь в зимнюю спячку раньше положенного срока.

Когда мои глаза снова открылись, я первым делом проверила голову рукой. В комнате было тихо и страшно. Настолько тихо, что если прислушаться, можно услышать, как визжат мои вставшие дыбом седые волосы. Пустая разворошенная колыбель валялась на полу.

Дверь в коридор была заманчиво приоткрыта. А из нее полоской света виднелся мой конец. Наследник сбежал!

Вскочив на ноги, я бросилась к двери и высунулась в коридор. В коридоре было тихо и пусто. На стенах подрагивали тусклые синие огни странных свечей. Я не обнаружила признаков жизни. Признаки жизни не обнаружили меня.

– Паукан! – негромко позвала я, пробегая глазами обозримый коридор. – Паукадла? Ты где?

Может, стоило по титулу?

– Ваше паучество? – робко повторила я свой призыв. Таким голосом хорошо собирать армию: «Пс-с-с! Пойдем, сходим на врагов!». Раньше я была очень строгой и бескомпромиссной няней. И гавкала «Мой руки!» так, что приучала к гигиене даже соседей через стенку. Одна соседка очаровательного Кирюши однажды призналась мне, что за год моей работы набрала двадцать килограмм. Всему виной «Иди, ешь!». Мне даже было немного стыдно.

– Ваше паучество! – чуть громче позвала я, поглядывая на потолок.

Мамы часто жаловались, что дети бегают по потолку и садятся на голову. В моем случае это не жалоба, а констатация факта.

В ответ была тишина. Страшно не тогда, когда ребенок носится и крушит все на своем пути. Страшно не тогда, когда он визжит дурным голосом и пытается проломить или диван, или голову. Страшно тогда, когда он затаился.

Вот тогда пробирает холодок похлеще фильмов ужасов. Слава Фредди Крюггера меркнет в свете невинных детских глаз, перепачканных ладошек и обоев за тыщу рублей метр. Куда уж там маньяку с бензопилой против милой улыбки и снежинок из тысячных купюр! И уж тем более убийцам против молотка, юного программиста и ноутбука в мелкое какаду! Скрипнув дверью, я вышла в коридор. Где-то здесь меня поджидали большие неприятности. Я надеялась прошмыгнуть мимо них, пока они меня не заметили.

Признаваться в том, что я только что «прооорала» наследника, было стыдно, неловко и даже немного смертельно опасно.

Мои трусливые шаги отдавались шелестом в длинной кишке коридора, которая неожиданно поворачивала направо. Я распахнула огромную черную дверь.

– Ты здесь? – спросила я, боясь заходить в роскошную комнату. – Выходи!

Комната застряла где-то между «я столько не заработаю!» и «нам так не жить!». Она сверкала дорогими подсвечниками, успокаивала мягким бархатом и эротичными изгибами мебели. Мне казалось, что у мебельщика были явные проблемы. Он пытался вырезать себе идеальную женщину. А все неудачные попытки лакировал, оббивал и продавал очень дорого.

Мне стало немного неловко. Я не знала что лучше для возможных, ничего не подозревающих обитателей комнаты. Либо крикнуть не своим голосом: «Ваше высочество!» или прошипеть что-то вроде: «Паукан… Иди с-с-сюда!».

Нервные клетки на меня обиделись. Они посчитали, что я их предала. Поэтому кончали жизнь самоубийством одна за другой.

– Думай про места, которые нравятся паукам, – прошептала я сама себе. – Что нравится паукам?

Мои тапки, угол туалета и стена возле моей кровати. Всего вышеперечисленного здесь не было. Поэтому я решила искать по старинке в темных уголках.

Комната оказалась больше, чем я думала. И дороже. Понадобилось бы сто моих почек, чтобы позволить себе такое убранство.

– Ам! – на меня упала черная тень. Пока я выживала, как умела, дверь по-хозяйски открылась.

Я резко обернулась, прижав к себе паукана. На пороге стоял тот самый красавец со взором печальным и презренным. Если я однажды возьму и доживу до двадцать третьего февраля, то поздравлю начальство одеколоном «Дихлофос». И ему приятно, и мне спокойней.

– Вы что здесь делаете? – спросили у меня странным тоном. В этот момент мне показалось, что лучше отвечать на эти вопросы набегу.

– Э… – протянула я, поглаживая наследника, как котенка. – Мы пришли похвастаться! Мы выучили первое слово! Да!

Я, конечно, не ожидала щенячьих слез умиления. Обычно этим грешат мамы и прочие родственники в юбках. Отцы же в этот момент почему-то сурово шмыгают и заявляют, что в этом возрасте уже читали по латыни, складывали логарифмы и разбили первую машину.

– Ну, скажите папе первое слово, – я подняла паука на дрожащих руках, как маленького Симбу. – Не стесняйтесь, ва-а-аше высочество!

Пауканчик помолчал. Видимо, няню ему обещали на ужин. Если няня будет себя плохо вести. Поэтому он приближал этот момент со скоростью второй минуты тишины.

– Не стесняйтесь, – повторила я, искренне надеясь, что «Ам!» произведет фурор, как новое платье кинодивы на ковровой дорожке.

Молчание продолжилось. Где-то в тишине было слышно, как умирает чье-то терпение. Вот-вот оно издаст последний хрип.

– Ипусий слусяй! – звонко выдал паучок прямо в лицо отца. – Ипусий слусяй!

Мне казалось, что с обоев сейчас отвалятся все тараканы. Если таковые вообще есть в замке. Отпадут и перестанут подавать признаки жизни. В норках похолодеют мыши. А где-то закашляется моя персональная кукушка, отмеряющая остаток моей жизни.

Я испуганно посмотрела на отца. Признаков счастья я почему-то не заметила. Восторг тоже не светился в его глазах.

Совесть, которую я ласково называла «Спящая красавица», открыла глаза и осмотрелась по сторонам.

– Э… Он имел в виду «паучий случай»! – отчаянно оправдывалась я. – Очень полезное выражение для будущего монарха! Оно всегда безошибочно и емко… эм… характеризует любую политическую ситуацию! Да!

Мне почему-то казалось, что сейчас мне выдадут брусок мыла. И веревку. Но лишь банальная лень возвращаться в наш мир и искать новую Мери Поппинс со стальными нервами останавливала счастливого отца от моего убийства.

– Плохая няня, – наконец обрело дар речи его величество. – Несите следующую. Первое предупреждение. А теперь вон отсюда!

Я прижала к себе паукана, как родного и бросилась из королевских покоев. Теперь я была готова продать двадцать почек, чтобы купить машину времени. Желательно чужих.

Влетев в комнату с колыбелью, я прикрыла двери.

– Ипусий слусяй! – радовал паукадла, перебирая пушистыми лапками по моей груди. Няни нормальные люди. Просто не давайте им нянчить детей! «Поппинс» у Мери сжался и решил не разжиматься никогда.

– Ипусий слусяй!!! – слышался писклявый детский голосок.

– Скажи … эм… папа! – предложила я.

– Ипусий слусяй!!! – отозвался паукадла, забираясь мне на голову.

– Па-па! – ласково настаивала я, отбивая пломбированными кастаньетами похоронный марш. – Па… Па!

– Ипусий слусяй! – сообщило юное пушистое создание. Паук решил изобразить мою шапочку.

Дверь открылась так внезапно, что меня едва не сдуло. На пороге стояли хмурые мужики пропитой наружности.

– Приказ его величества. Рост какой? – спросил меня самый пропитый. Говорил он сипло и негромко. Видимо, боялся разбудить свою совесть.

– Ме-ме-метр ше-ше-шестьдесят де-де-девять, – ответила я, подозревая худшее.

– Тапки какие? – снова поинтересовался главный по глазомеру.

– Белые, как полагается, – обреченно вздохнула я, чувствуя, как на мне катается наследник.

– Бери больше, чтобы ноги помещались, – предложил заместитель главнюка.