Павлик Морозов

Зима отшумела вьюгами,

И, чувствуя радость земли,

Дожди весенние с юга

По чёрным полям прошли.

Последние пятна снега

В оврагах изъела вода.

Скрипя на дорогах телегами,

Пришла посевная страда.

Павлик на пашне, в низине,

Где осенью листья мели,

Где обступил осинник

Полдесятины земли.

Парнишка русоволосый,

В холщовых штанах, босиком

По единоличной полоске

Идёт за вертлявым плужком.

С отцом был бы день короче,

Податливей полоса.

Пахали бы вместе до ночи,

Но нет у него отца.

Много обид он помнит,

Но было обидней всего,

Когда при матери дома

Отец кричал на него:

«Уйди, коммунист, зараза! —

За галстук хватал на груди. —

На этом ошейнике красном

Вздёрнут ещё, погоди!»

Отец — дорогое слово:

В нём нежность, в нём и суровость.

И горько под отчим кровом,

Где братья меньшие и мать,

Когда родным этим словом

Не можешь отца назвать.

А Павлик хотел бы с ним рядом

Шагать, посветлев лицом,

Хотел бы перед отрядом

Гордиться своим отцом.

Трофим с позапрошлого лета

Ходил в председателях сельсовета.

Советскую власть Трофим

Похваливал на собраньях,

Но даже Рогов своим

Считал его… за старанья.

От старости и самогона

У Рогова в пальцах дрожь.

Зачем-то хранит за иконой

В зазубринках финский нож.

Читает церковные книги;

В углах тараканы шуршат.

В киотах угодников лики

Темны, как его душа.

Ждёт Рогов чего-то. Но мимо

За сроками сроки идут.

А тут ещё сняли Трофима

И отдали сразу под суд…

Парнишка русоволосый,

В холщовых штанах, босиком

По единоличной полоске

Идёт за вертлявым плужком.

Туман под лучами косыми,

Редея, в ложбине ползёт,

В чистой скатёрке сыну

Завтрак Татьяна несёт.

Спешит, скользя по дорожке:

«Проголодался, поди?»

Кофта на ней в горошек,

Со сборками на груди.

То лес впереди, то поляна

С болотом гнилым в кустах,

Но где не топтала Татьяна

Тропинок в здешних местах!

Не где-нибудь, здесь невзгоды

Её застигали не раз.

Замужества горькие годы

Тенью легли у глаз.

Помнит, как в лучшем наряде

За шумным столом она

Сидела с Трофимом рядом,

Счастьем своим смущена.

Но после, лицом темнея,

Счастья напрасно ждала:

Оно не пошло за нею

От свадебного стола.

Хочет вспомнить Татьяна,

Слегка замедляя шаг,

Трофима не грубым, не пьяным,

И… не может никак.

Идёт она между кедров.

Воздух ещё сыроват.

На горку взошла, и ветром

Наполнились рукава.

За горкою в утренней сини,

Где тропка пошла на большак,

Татьяне открылся осинник,

Черёмухи полный овраг.

Уже долетает до слуха:

«Но-но, шевелись!» Бороздой

Идёт, торопя Гнедуху,

Павлик, лобастый, худой.

Татьяна глядит — на пашню

Черёмуха тень кладёт,

Слёзы смахнула: «Паша,

Как взрослый, за плугом идёт».

Окликнула. И, улыбаясь,

По вспаханному пошла.

На лапти земля налипает,

Но разве она тяжела!

Всё в дымке весенней поле.

На чистой скатёрке льняной

Яички, немножко соли,

Нарезанный хлеб ржаной.

Садится поесть на полоску,

Где стало совсем подсыхать,

Парнишка русоволосый,

Очень похожий на мать.

Горят на ладонях мозоли

От дедовского плужка…

С последней щепоткой соли

Замедлилась что-то рука.

С обрывка газеты, в который

Завёрнута соль была,

Пахнули степные просторы,

Весенняя сизая мгла.

— Мама, гляди-ка! Это

Трактор. Видишь, какой! —

Он подал обрывок газеты,

Разгладив его рукой.

Брови насупив упрямо,

Павлик глядит на мать.

— Так и у нас будет, мама:

Трактором будем пахать,

А кулаков проклятых

Вытурим за порог. —

Мать грустным ответила взглядом.

— Не лезь на рожон, сынок.

— Не бойся! Тронуть попробуют —

Им не сойдёт это так… —

Черёмухи белой сугробы

Уже завалили овраг.

Весенний, ещё сыроватый,

Идёт от неё холодок.

В тени на корнях узловатых

ещё не дотаял ледок.