Пчела–попаданец

ГЛАВА? 11

Проснувшись, четверка в первую очередь поделилась впечатлениями по поводу сна. Галина обратила внимание:

— На сей раз нам дали дрыхнуть подольше. Это явно говорит, о том, что нами пытаются манипулировать.

Олег тут с сомнением почесал жесткий, светлый ежик на своей коротко стриженой голове и заметил:

— Но почему, такие сновидения только у нас четверых… Чудно!

Капитан Наташа возразила, тряхнув своими остриженными, но очень густыми локонами:

— Нет! Не только у вас! У меня раньше тоже мелькало…Пусть и не выразительно!

Ангелина предупредила подруг:

— Осторожнее, нас могут подслушивать! Вы ведь знаете…

Галина только отмахнулась от этого:

— Ну и что в этом толку? Пускай себе слушают на здоровье! Если они командуют нашим подсознанием, то что–нибудь вообще нереально скрыть!

Олег возразил, стараясь ненароком поскрести зудящую, мозолистую пятку об колено Ангелины:

— Скрыть можно все… А нужно тем более.

Им принесли сначала воды и зубного порошка, что дивно. Затем куда более щедрый завтра. И зелень и рыба — куда вкуснее, чем ранее. Даже вместо работы им разрешили просто поиграть в футбол, выбросив мяч.

Что–то тут уже было фасмагорическое…. Но следующая ночь прошла как обычно, если и снилось, то опять не слишком выразительное. А значит, пленников снова выгнали на глупую и бессмысленную работу.

Галина заметила, шепнув Олегу:

— Сны наши для них видимо очень важные. Они так за нами секут Правнук Ломоносова небрежно тряхнул упрямо торчащими вихрами:

— Это и так понятно… Но вот каким образом использовать знание для побега? Вот это действительно имеет значение!

Галина остроумно выразилась:

— Знания — сладки как мед, без хлеба практического применения они оставляют только приторную оскомину!

Олег и тут выразился:

— Мед и без лепешек хорош, только к меду знаний это не относиться, если только лепешки не пересолены — горьким невежеством!

Ангелина добавила:

— Сладкий мед знаний привлекает много паразитирующих мух и бездельников трутней, но подлинная гениальность и из мухи–паразита сотворит слугу–трудягу!

Далее прошла еще одна такая же безнадежно рутинная неделя, после чего их снова рассчитали и погнали за пределы города. Конечно снова сковав цепочкой. Первые несколько часов прошли как обычно, но затем… перемены.

Обычный, точнее привычный эсесовский конвой свернул куда–то, может черту на кулички в сторону. Вместо него появились восемь бронетранспортеров, и Олег понял: меняют и медицинский конвой.

Немного диковинно от этого. Вслед уезжающему толстяку–профессору и двум молодым девчатам–медичкам мальчишка–пионер смотрел, чуть ли не с сожалением. Вернее — это уже не сожаление. Просто от новых конвоиров неизвестно чего можно ждать, особенно если учесть, что эксперимент, или точнее его первая часть вроде бы закончились.

Удивляла впрочем, расточительность немцев, которые столь усилено, охраняли их. Это успокаивало и беспокоило одновременно. С одной стороны это повышало шансы на выживаемость, но с другой резко снижало на побег. Тем более, что мотоциклисты имел эмблему очень характерную — как у пиратов — «череп со скрещенными костями».

Жутковатые, все такие рослые и здоровые бойцы. Явно слишком хорошие, для того, чтобы им доверяли такое мало по престижу дело как конвоирование.

Впрочем, новые эсесовцы просто поехали на минимальной передаче справа и слева и тоже не выглядели особо счастливыми от своей роли.

Командовал ими молодой полковник, с очень нетипичной для немецких войск внешность. А именно с короткой рыжей бородкой, но без усов.

Хотя обычно или немцы брились полностью, или отращивали усы, подражая фюреру или кайзеру. Но что бы офицер СС делал себе морду так? Впрочем, он сразу ускакал в голову и свернул колонну вправо, в грязную улицу, которая резко спускалась вниз. Видно, это в прежние времена был овраг. Потом поверху построили дома, а ещё потом понастроили и по склонам, вплоть до самого низа. Впрочем нет, строго говоря — не дома, скорей хижины.

Пахло дымом, дерьмом припахивало тоже, и эта вонь, мешалась с запахом аппетитной для голодного желудка еды. Тут наступила уже ночь. Детское время закончилось, если так можно выразиться. В этой ночи двигались и перемигивались огоньки, слышались людские голоса.

Под ногами хлюпало, но не холодно — как это в прежние переходы и это уже хорошо. Лучше! Уже не морозит, не знобит не тянет. Наоборот идти жарко, но тот день, когда их вывели из тюрьмы, выдался пасмурным и это им не мешало. Но дождь капал не сильно, хотя небольшие лужицы уже остались. Впрочем, так даже лучше, мозолистые от камней подошвы перестают зудеть и от это блаженное ощущение.

Пейзажа данной части Крыма Олег толком и не видел. Да и не особо хотел. Когда ты в таком положении, то смотреть по сторонам быстро становится тошно. Они переночевали в запирающемся сыром сарае, а утром просто пошли дальше. Точнее — их погнали, а эсесовцы появились снова уже за городской околицей. С ними улыбающийся профессор толстяк. И не одни: пригнали ещё человек сто, не меньше, уже закованных.

Далее их опять заставили идти. Девушки и мальчики отдельно — впереди, а военнопленные мужчины брели за ними.

И это перемены, как ни крути… Хотя и в худшую сторону. Эсесовцы по рупору объявляли о своих успехах.

В следующие восемнадцать суток пути на юго–запад новые партии:

человек по пятьдесят–шестьдесят — присоединялись к колонне каждый день. Теплело тоже с каждым днём, даже жарко крымским летом. Но не так как должно. На курорте и всесоюзной здравнице обычно, в этот сезон куда более жарко, вот часто шёл дождь, чувствовал себя Олег и другие девчата неплохо. Но только физически неплохо. Морально фрицы их терроризовали. Каждый сообщали об своих успехах: взятых городах, захваченных трофеях и пленных. Наверняка привирали, но от этого легче не становилось.

Война однозначно проигрывалась… Надежда, что проигрывалась именно пока, временно. Но раньше зимы ожидать перелома не следовало.

У Союзников тоже ничего хорошего не получалось. Толбук взят, под Мидуэй, американцы сильно биты.

Думать о прошлом он себе запрещал. Хотя каждый вечер, когда они останавливались на ночлег в деревнях, обязательно считал: меня ищут третий месяц и пятый день и восьмой день… Ненавидел себя за этот отсчёт — и считал, хотя каждый раз понимал, что придёт потом:

картины родной столица Москвы, поиски, родители, старший брат Александр, уже наверное офицер — поступил на курсы… Иногда мальчишка–пионер начинал цепляться за мысль, что, может, как в некоторых книгах и фильмах там, дома, время не идёт, остановилось относительно этого мира. Мысль успокаивала. Но только до того момента, когда он засыпал и видел во сне всё то же, как он сражается…

Батальон СС Юнгфолька двигался на юг… Такими вот перебежками и марш–бросками. Мальчишки уже втянулись в удушающий и изматывающий ритм бега по пустыням и джунглям. А по пути приходилось преодолевать и боевое сопротивление англичан.

В частности блок–пост с двумя пулеметными вышками. Тут пришлось немного пострелять прежде, чем в ход пошли гранаты. Олег с дистанции пальнул и чернокожий бородач свалился прямо на кактусы. Обошлось без потерь со стороны мальчишек–воителей…

Олег произнес:

— На войне в отличие от шахмат, настоящий гений побеждает без жертвенных комбинаций, в условиях цейтнота еще до пуска часов, но с древней игрой роднит — что карьеру пешке обеспечивает живучесть и отвага!

Но затем было и потяжелее, восемь танков и четыре САУ оказались зарытыми в землю, и вокруг их пехота, пулеметы, опытные солдаты, вырытые шестигранником траншеи. Тут так просто не взять, своего рода укрепрайон на пересечении трех дорог, ведущих и связывающих Сомали, Судан и Эфиопию.

Подобраться было нелегко, местность, кругом простреливаемая и, лесу — точнее джунглей вокруг вырублено nbsp; — Сны наши для них видимо очень важные. Они так за нами секут &по самые гланды. Вольф, прирожденный командир–малолетка, понимая авантюрность штурма, уже хотел было вызвать на подмогу авиацию, но Олег предложил соорудить подобие катапульты и швырнуть пару связок противотанковых гранат.

— Не стоит отвлекать Люфтваффе, тем более у противника есть, как минимум пять мощных зениток калибра 90‑миллиметров, не считая еще авиапушек. — Юный пионер предложил вариант, своего тарана. — Тут небольшой форпост противника, а против форпостов, как цитаделей нужны осадные баллисты.

Командир батальона мальчишек–арийцев Вольф тут, вполне, между прочим, справедливо, несколько усомнился:

— Ты думаешь можно попасть из неё достаточно точно?

Ломоносов Олег, энергично отдавливая вместе и друзьями пальмовое масло, и смолу, подтвердил:

— Да я так думаю, Ворошиловский стрелок это еще мелочишка. Да и сам Ворошилов примитивнейший вояка. Только поручите наводку мне.

Мальчишка–пионер действительноnbsp;Индеец отрицательно мотнул головой:

перед выстрелом помедитировал (ему явился Будда–Ленин, который одобрительно прокаратавил: верной дорогой плывете товарищи!), а гранатам добавил еще и бензина смешанного с пальмовым маслом, и смолам в которые добавили еще и извести с карбидом. А затем, сделав расчет, перекрестился, отдал пионерский салют, и выстрелил навскидку:

— Вот получите недольвята!

Один выстрел, затем второй с криком:

— За Родину, за Сталина!

Со стороны противника, грохот, вопли, стоны.

Олег приказал повторно:

— Еще залп!

Стоны, грохот, пламя стали сильнее, и… неожиданно раздались крики по–английски: сдаемся!

Пленных оказалось на сей раз более пятисот человек, и в основном это были как ни странно белые англичане. Трудно поверить, то эти парни буквально полгода назад громили превосходящие силы итальянцев в Эфиопии. А вот сейчас их построили, словно жалкое стадо баранов.

Босоногие, исцарапанные, но веселые мальчишки гнали пленных, не обращая внимания на камни и колючки под ногами. А Олег даже запел:

Олег пел как настоящий маэстро и немецкие мальчишки вместе с ним… Причем никто не обратил внимание на не совсем уместный в данной компании выпад против фашизма. А что, формально Германия ведь не фашистская, а нацистская!

Лишь Дмитрий шепнул губами:

— Ну, ты и даешь Олежек!

Пленные были сданы в ближайшей базе, и освободившись пацаны помчались дальше. Пока остановок у них не было. Фон Бок должен был проделать громадный путь вплоть до ЮАР. А попробуй вот так пройди всю Африку. Причем английских войск на востоке Африканского континента, куда больше, чем на Западе. Да и в Эфиопии нужно считаться с повстанцами, и различными пробританскими князьками.

Так что боевым мальчикам приходится бежать по колючкам и гальке, не думая об отдыхе. Вот и еще одна вышла стычка, на сей раз местным, мятежным племенем.

Бой был и не таким бескровным, одного пацана уложили из длинноствольного «Бура» попав точно в лоб. Правда и суданцам досталось, их выкосили сотни четыре, применив осколочные гранаты и обратив в бегство.

Троих ребят ранило настолько серьезно, что их пришлось нести на носилках.

Перед сном Олег сказал Дмитрию, которого тоже слегка оцарапало осколком по щитку широкой груди:

— Вот видишь, война становится веселой. И сражения, есть и жертвы и романтика!

Димка Богатырев согласился:

— Да теперь я согласен, есть романтика, и жертвы. Хотя лучше, чтобы жертв с нашей стороны вообще не было.

Олег хитро подмигнул:

— О… Ты знаешь для этого магия нужна. Но поверь, будет лучше.

Следующий день прошел так же напряженно, их пробовали атаковать какие–то всадники, но мальчишки были начеку, и на сей раз избежали потерь, уложив полтораста атакующих типов. Среди убитых оказалось и два британских офицера. Так постепенно и разгоралась война. Стало и безнадежным романтикам, очевидно, что здесь не прогулка, и не просто марш–броски.

Вот они достигли опорного пункта англичан возле Бахчи. Но тут уже драться, почти не пришлось. Дюжина, другая английских солдат попробовала забаррикадироваться в бункере, но их выкурили самодельными отравляющими веществами. Несколько британцев околела на месте, а остальные вырвались наружу, где их и повязали.

Зато техники было захвачено вполне прилично, а собранные для защиты пункта арабы, приняли присягу на верность Вермахту.

Среди танков оказался и новенький «Черчилль». Тем лучше, его отвезли в приход и распилили.

То есть мальчишки порезвились немало. Попробовали прокатиться на новом английском танке. Кабина тесноватая, но зато гусеницы широки и катки велики.

Проходимость машины отличная, и можно смело драться в джунглях…

Тут у Олега, когда он всматривался в прицел — возникло уже не такое радостное видение.

Его мать белокурая, красивая женщина — на вид не старше тридцати лет шествовала к эшафоту. Ее высокий и стройный стан плотно облегала сползающая с плеч рубаха, а обнаженные плечи прикрывали светлые кудряшки. Сильные, его мама Зинаида для поддержания формы занималась гимнастикой, и изящных форм ноги открыты почти до самых бедер. Как она похожа на Эсмеральду — от Гюго, только вот шевелюра белая, как снежок и тоже, словно у сестры с золотой желтизной.

Руки связаны сзади, а на шее веревка. Ведут её на казнь, вот уже и палача дожидается.

Огромный и жутко мускулистый детина. Настоящая бугристая глыба от чудовищно развитых мышц. Да и топор здоровенный — как бронзовое корыто.

Именно колоссальные размеры топора напугали Олега, словно это не просто орудие казни, а что–то иное — куда более страшное и ужасное.

Ибо как сказал кто–то мудрый: смерть неприятная вещь, но скорее по процессу, чем по последствиям!

Олег лично склонялся к мысли, что душа существует, но она переходит в иные мироздания и там продолжается, как и у нас: борьба, интриги, войны, и научно–технический прогресс. Это вполне логично.

Существует ли душа? Но раз человек летает во сне, причем особенно, часто в детстве, то значит, он помнит полеты своего духа, до воплощения в тело. А может даже душа во сне и покидает тело, переносясь в иные миры или параллельные вселенные.

Но вот его мама — Зинаида Ломоносова идет на эшафот, гордая как королева, хотя под её босыми, загорелыми, с ровными пальцами ногами усеянная нечистотами мостовая, а публика лишь свистит и оскорбляет….

Какие не пристойные жесты, просто звери какие–то и грязные маты…

Зинаида ничуть не смущается, хоть один из шаловливых мальчишек проскочив, попытался схватить её за ногу. Стражник тупым концом копья оттолкнул в бок сорванца и заставил убраться за шеренги.

Ведомая на казнь женщина благодарно улыбнулась в ответ. Ей, конечно, было очень стыдно вот так полунагой предстать перед злой и развращенной публикой, но показать подобный стыд — значит унизиться еще более.

Ее чуть запыленные подошвы наступают первую доска ступени эшафота.

Дубовая, но уже прогнившая от времени доска скрипит под тяжестью рослой, и стройной женщины, видно как играют на ногах жилки, и сгибаются длинные, цепкие пальчики. Она взбирается легко, словно юная девушка взбегает по ступенькам к своему жениху.

Палач с недоброй ухмылкой указывает на топор. А невысокий, лысоватый человек в роскошном камзоле и треуголке(почему лысоватый если он прикрыл башку треуголкой? Олег и сам не понимал, но подумал мальчик именно так!), принялся зачитывать вердикт.

За разбой, участие в бандах незаконного самозваного претендента на престол Романова, сожительство с изменниками и проповедь еретической Православной Веры. — Глашатай сделал театральную паузу и продолжил, повысив голос. — Приговорить Зинаиду Ломоносову к сорока ударам кнута,(Тут Олег мелькнула спасительная мысль, что может быть этим все и обойдется!), и смертной казнью посредством четвертования, после чего её останки, должны быть сожжены и развеяны по ветру.

Толпа одобрительно встретила приговор. Снова летели проклятия преимущественно на польском и украинском язык. Четверо таких же мускулистых, только чуть поменьше, чем сам более двум метров ростом палач помощников подскочили к Зине Ломоносовой. Они без стеснения сорвали ветхую рубашку, в которой обычно везут на казнь приговоренных женщин и поволокли к столбу. Вдели руки в кожаные, ременные петли, а ноги в кольца, затем еще один квадратных, но высокий тип затянул, прочные ремни. Обнаженная, женщина с хорошими пропорциями, оказалась растянутой, голой спиной к публике. Зинаида только тихо охнула, и все же не выдержав унижения, покраснела. Затем скривила свежее личико и прикусила губу. Нужно любой ценой сохранить достоинство и не закричать.

Спрятанные за стройку розги уже вымочены заранее. Они крупные и колкие.

Порол Зинаиду чернокожий, с очень рельефной мускулатурой помощник палача. Он бил без жалости, тем более, что жертве уже все равно.

Уже после первого, сильного удара рассекло кожу, и брызнула кровь.

Личико у его мамы перекосилась, и покраснело от боли, но отчаянно прикусив губу, он сдержала крики. Зато живот провалился, и по полной груди прошла волна. Палач ударил снова. Женщина тяжело задышала, пресс напрягся, но снова ни крика, ни стона. Последовал третий, рассекающий кожу удар.

Его мама чтобы отвлечься от боли стала вспоминать доказательство теоремы Ферма. А также пытаться вычислить формулу квадратуры круга.

И это помогало, тем более, после нескольких сильных ударов, боль уже воспринималась не так остро. Подобно тому, как в ледяной холодно лишь в первые минуты, а затем ощущение стылости притупляется.

А Олег плакал, по его розовой, исхудавшей щеке стекла слезинка.

Как это гады мучают его маму… Вся спина превратилась в кровавое мясо, даже стали оголяться розовые кости. А Зинаида терпит, хотя невольная слезинка стекла с носа и у нее…

Последние удары распороли упругие ягодицы, держащей себя в хорошей физической форме женщин и … затихли.

А помощники палача стали выкатывать колесо для четвертования. В специальные зажимы вставляли руки и ноги — казненной жертвы. После чего колесо крутилось против часовой стрелки. А палач начинал рубить с правой руки. Таков обычай.

Маленький человечек в желтом костюме, подскочил к Зине, и когда палачи опустили её руки, пощупал пульс. У женщины хватило сил, что его оттолкнуть и карлик воскликнул:

— Крепкая, русская баба!

Глашатай кивнул треуголкой:

— Казнить её! До конца!

И Ломоносову, нагую и окровавленную поволокли на эшафот.

Палач–гигант уже с удовольствием поигрывал увесистым в три пуда закаленной бронзы топором, и явно корчил под красной маской рожу.

Женщину закрепили на колосе, ставили кисти и лодыжки в тугие зажимы.

Олег приготовился к самому страшному, вот сейчас последует удар…

Но и на этом пока действие не кончилось… Глашатай объявил:

— Чтобы душа жесткой мятежницы не могла вернуться из ада на Землю и терзать верных ляхов… Согласно обычаю казненной женщине подпалят пятки!

Помощник, ловко выбив искру, поджог факел. Пламя рыжее, дающее яркий отблеск на белой маске подельника ката. Затем не спеша отправился к жертве. Её круглые пятки торчали розовые, с уже прилипшей кровью. Истязатель медленно поднес к девичьей подошве факел… И принялся водить выбирая места по чувствительнее.

Этого Зинаида не могла уже выдержать, невольно вскрикнула. А по её лицу пробежала пунцовая волна. Когда огоньком жарят полную нервных окончаний подошву, то это так больно, что даже мужественная женщина–ученый, не в силах сдерживаться. Она раскрыла рот, и тут же снова прикусила губу. Буквально впилась в нее зубами, и по щеке потекла струйка крови. В голове зазвучала молитва:

— Я верю, что боли нет! Я верю, что боли нет! Я в это верю!

Подельник палача жарил подошвы с большим профессионализмом. Он не давал спалить до конца кожу и в тоже время появлялись мелкие, очень болезненные волдыри. Но Зинаида хоть и извивалась, а с её мускулистого тела ручейками стекал пот, но сумела сдержать громкие стоны и крики.

Хоть это её стоило дорого, даже вены на теле стали набухать от сильного нервного напряжения, а мышцы невольно дергались. Олег даже тихо шепнул:

— Молодец мама! Опять здесь льется кровь рекой — противник твой на вид крутой… Но не поддайся ты ему, и монстра возврати во тьму!

Истязатель и далее водил останавливая пламя в наиболее тонких местах стопы. Публика уже стала свистеть и глашатай объявил:

— Довольно! — И грубый жест палачу. — Давай заканчивай.

Другой помощник как капнул в механизм колеса масла. И так противно ухмыльнулся, ну просто упырь. Тем более, что маска под дуновением ветра и в самом деле приоткрыла отвратительную физиономию ката.

Ну, а главный и самый большой из палачей занял свое место, расставив для лучшего упора пошире ноги. Согнул толстые как туловища теленка руки, надув бицепсы–жернова. Напрягся словно титан перед штурмом Олимпа.

Олег постарался закрыть глаза, но это нисколько ему не помогло: он продолжал все видеть. Мышцы глубокого, пересеченного жилами пресса пала, словно в густой шубе масла, потное тело измученной мамы.

Ревущую толпу, многочисленную стражу с алебардами и примитивными фитилями мушкетов. И что самое страшное, уже начавшими слетаться на кровавое пиршество ворон.

Каким бесконечно долгим казался пионеру момент до нанесения удара.

Как плавно, но постепенно ускоряясь, опускалась секира на правую руку красивой, истерзанной женщины. Удар, тихий вскрик и брызги алой крови, попавшие на красную кожу высоких сапог штатного ката.

У Олега рвет от этого зрелища, и он начитает реветь. А палач снова поднимает топор — на сей раз уже чуть быстрее… Мальчишке даже самому хочется, чтобы подобный кошмар скорее закончился. Но вот снова падает лезвие грубой гильотины… На сей раз падает отсеченная нога с почерневшей от копоти факела и багровыми волдырями на подошвах. А крови хлещет еще больше, перекошенное цвета вишни лицо мамы бледнеет… На нем появляются синие пятна. А колесо с легким скрипом вращается и уже отлетает отсеченная почти по бедро левая нога. Отрубленная конечность даже несколько раз дернулась в конвульсии.

Пара снующих в толпе замашек–девочек стали реветь, словно лопнула плотина из речных вод. Но вот четвертый взмах… И крутиться срубленным бумерангом последняя левая рука. Лицо мамы становиться серым, глаза закатываются за лоб… И вот пятый плывущий, липучий кадр — такое мучительное, как замедленное движение поршня подъем и опускание топора.

И голова самого дорого человека на свете, слетает с шеи… Мать и сын встречаются взглядом, столько в очах скорби и боли, в зрачках полыхает огонь Гадеса.

Олег просыпается от собственного крика, а щеки мокрые от пролитых во сне(!) слез. Сестра Галина гладит несчастному мальчику коротко стриженную головку.