Пепел и проклятый звездой король

Глава

2

Райн

В последний раз, когда я стоял в этой комнате с этими людьми, я был рабом.

Иногда я задавался вопросом, помнят ли они меня. Конечно, тогда я был для них никем. Еще одно безликое тело, нечто больше похожее на инструмент или домашнее животное, чем на разумное существо.

Эти люди, конечно, знали, кто я теперь. Знали о моем прошлом. Но я не мог не задаться вопросом, когда они входили в огромный, красивый тронный зал, помнят ли они меня на самом деле. Они, конечно, не помнили всех тех маленьких обыденных жестокостей, для них это была просто часть очередной ночи. А вот я помнил. Каждое унижение, каждое насилие, каждый удар, каждую случайную агонию.

Я помнил все это.

И вот теперь я стоял перед ришанской знатью с проклятой богиней короной на голове.

Как же все изменилось.

Но не так сильно, как мне хотелось бы. Потому что втайне, даже спустя столько времени, я все еще боялся их.

Я скрыл правду с помощью тщательно продуманного представления — чертовски безупречного подражания своему бывшему хозяину. Я стоял на помосте, руки за спиной, крылья расправлены, корона идеальная, глаза холодные и жестокие. Последнее было несложно. Ненависть, в конце концов, была настоящей.

Дворяне были созваны со всех концов ришанской территории. Это была старая власть. Большинство из них были у власти, когда Некулай был королем. Они были так же изысканно одеты, как я помнил, в шелковые одежды такой сложности, что было очевидно, что над каждым стежком вышивки несколько недель трудился бедный раб. На их лицах была та же надменность, та же элегантная безжалостность, которая, как я уже знал, была присуща всей вампирской знати.

Все было по-старому.

Но многое было и по-другому. Прошло двести лет. И может быть, эти двести лет не наложили отпечаток на их тела, но это были тяжелые годы, и эти тяжелые годы, безусловно, наложили отпечаток на их души. Это была горстка могущественных ришанцев, переживших жестокий переворот, а затем два века правления хиаджей. Они властвовали над руинами, которые Винсент позволил им сохранить.

И вот теперь они были здесь, стояли перед королем, которого они уже ненавидели, готовые сражаться как черт за свою груду костей.

Худшие привилегии. Худшее проявления угнетения.

Я поднял подбородок, ухмылка заиграла на моих губах.

— Какая мрачная атмосфера, — сказал я. — Я подумал, что вы все были бы счастливы быть здесь, учитывая обстоятельства последних двух столетий.

Я хотел, чтобы мой голос звучал как его. Вечная угроза. Единственное, что понимали эти люди.

Тем не менее, было немного не по себе слышать это из моих уст.

Я ослабил хватку своей магии, позволив ночной дымке развеяться вокруг моих крыльев, подчеркивая, как я знал, полосы красных перьев. Напомнив им, кто я и зачем я здесь.

— Ниаксия наконец-то сочла нужным вернуть нам власть, — сказал я, вышагивая по помосту медленными, ленивыми шагами. — И с властью, которую она даровала мне, я поведу Дом Ночи в более могущественную эпоху, чем когда-либо прежде. Я отвоевал это королевство у хиаджей. У того, кто убил нашего короля, изнасиловал нашу королеву, уничтожил наш народ и забрал нашу корону на двести лет.

Я так остро ощущал взгляд Орайи, впивающийся в мою спину, когда я перечислял проступки Винсента. Вообще, я постоянно чувствовал на себе взгляд Орайи на протяжении всего этого представления, зная, что она видит меня насквозь.

Но я не мог проявить рассеянность. Вместо этого я позволил своим губам скривиться в отвращении.

— Теперь я сделаю так, чтобы Дом Ночи снова внушал страх. Я верну ему прежний облик.

Каждое «Я» было тщательно подобрано, с каждым предложением напоминая о своей роли.

Я наблюдал, как Некулай произносит ту или иную версию этой речи бесчисленное количество раз, и я видел, как эти вампиры поглощают ее, как котята молоко.

Но как бы ни была хороша моя игра, я не был Некулаем.

Они просто смотрели на меня, и молчание было тяжелым, не благоговейным, а скептическим — и даже немного с отвращением.

Несмотря на знак, корону, крылья, они все еще видели Обращенного раба.

Да пошли они.

Я прошелся по помосту, глядя на них. Я остановился, увидев знакомое лицо — мужчину с пепельно-каштановыми волосами, покрытыми сединой на висках, и пронзительными темными глазами. Я узнал его сразу — быстрее, чем хотелось бы, потому что воспоминания нахлынули непрошеным, яростным потоком. Это лицо и сотни ночей страданий.

Чем-то он напоминал Некулая. Те же жесткие черты лица, и та же жестокость в них. В этом был смысл. Все-таки они были двоюродными братьями.

Он был плохим. Но не самым плохим. Этот приз достался его брату, Саймону, которого, как я заметил, бегло осмотрев комнату, сегодня здесь не было.

Я остановился перед ним, наклонив голову, ухмыляясь уголками губ. Я просто не мог удержаться.

— Мэртас, — любезно сказал я. — Весьма удивительно видеть тебя здесь. Могу поклясться, что мое приглашение было адресовано твоему брату.

— Он не смог приехать, — безразлично сказал Мэртас. Откровенно пренебрежительно. И невозможно было не заметить, как его глаза пробежались по моему телу, как дернулась губа от отвращения.

В комнате воцарилась полная тишина. На первый взгляд, безобидные слова. Но каждый из присутствующих знал, каким оскорблением они являются.

Саймон был одним из самых могущественных ришанских дворян, которые еще оставались в живых, — более того, самым могущественным. Но он все еще был всего лишь дворянином. Когда король призывает, ты, черт возьми, приходишь.

— Правда? — сказал я. — Очень жаль. Что же такого важного случилось?

Мэртас — эта змея, действительно посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

— Он очень занятой мужчина.

Темное, кровожадное удовольствие просочилось сквозь мое осторожное самообладание.

— Тогда, полагаю, тебе придется принести клятву верности от его имени. — Я поднял подбородок и посмотрел на него снизу-вверх, широко улыбаясь, обнажая свои клыки. — На колени.

Я точно знал, что сейчас произойдет.

Саймон и Мэртас верили, что у них есть четкий путь к трону. Они были единственными оставшимися родственниками короля, наверняка, они думали, что после смерти Некулая, Саймон обнаружит на своей коже знак Наследника, как самый старший из ближайших родственников Некулая.

Но, к сожалению, для них и к сожалению, для меня Ниаксия не была такой предсказуемой.

Эти кретины, вероятно, провели последние двести лет, полагая, что знака вообще ни у кого нет. Должно быть, они испытали неприятное потрясение несколько недель назад, когда я раскрыл свой знак, а затем вызвал их в Сивринаж, чтобы они преклонили колени перед Обращенным рабом, над которым они издевались семьдесят лет.

Они не собирались этого делать, и я это знал.

Мэртас не двигался.

— Я не могу, — сказал он.

Можно было ожидать, что по залу пронесется вздох или прокатится ропот. Нет. Толпа молчала. Никто не был удивлен.

— Мой брат клянется в верности только законному королю Дома Ночи, и я тоже преклонюсь только перед ним, — продолжал Мэртас. — Ты не король. — На его губах снова заиграла усмешка. — Я видел, как ты осквернял себя. Я не могу склониться перед тем, кто совершил такое. Как и перед тем, кто стоит на помосте рядом с принцем Кроворожденных.

Осквернял себя.

Какой интересный подход к формулировке. Это было почти чертовски элегантно, то, как он говорил о каком-то несуществующем моральном кодексе, как будто я сам выбрал все, что произошло все эти годы назад, и как будто он не был одним из тех, кто держал меня на привязи.

Я медленно кивнул, обдумывая его слова. Я улыбнулся ему. Теперь моя улыбка была совершенно искренней. Я не смог бы ее подавить, даже если бы захотел.

Жажда крови билась в моем теле с каждым ударом сердца, завладевая им.

И тогда Мэртас заговорил, слова звучали все быстрее, а рука потянулась к помосту:

— Ты говоришь, что освободил нас от хиаджей, но я вижу шлюху Винсента, сидящую рядом с твоим троном.

Его взгляд метнулся через мое плечо. Я знал, что его взгляд остановился на Орайе.

Я знал этот взгляд. Ненависть, голод, желание и отвращение, все вместе.

— Хорошо, если ты хочешь трахнуть ее, — прорычал он. — Но посмотри на нее. Такая нетронутая. На ней ни единой царапины. Все, что тебе нужно, это рот и влагалище. Зачем ты потрудился оставить все остальное?

Моя улыбка исчезла.

Я больше не находил удовольствия в том, чтобы играть с ним.

Все, что касалось этой встречи, я просчитывал, обдумывал. Но теперь я действовал только под влиянием импульса.

— Я ценю твою честность, — сказал я спокойно. — И я ценю честность Саймона.

Я чувствовал себя иначе с тех пор, как Ниаксия восстановила власть Наследника ришанского рода. Я чувствовал, как что-то изменилось во мне с момента смерти Некулая, но мне удалось подавить эту силу, подчинить ее чему-то более легкому и менее привлекающему внимание. Но с той ночи моя магия снова вспыхнула с неконтролируемой силой, словно дар Ниаксии вскрыл новую жилу.

На самом деле это было нечто вроде облегчения — снова использовать магию в полную силу.

Я выпустил ее.

Использование Астериса было одновременно изнурительным и захватывающим. Это было похоже на неистовую силу звезд, прорывающуюся сквозь мою кожу, разрывающую мое тело.

Она прорвалась и через тело Мэртаса.

Комната стала белой, потом черной, затем снова приобрела неприятную резкость.

Тепло разлилось по моему телу. Тишину прорезал тупой СТУК, когда изломанное, раздавленное тело в куче шелка упало на пол.

Свет померк, показав море потрясенных, безмолвных лиц. Я держал голову Мэртаса, черты лица исказились в удовлетворяющем замешательстве. Это было новое для него выражение лица.

Несколько представителей знати в передней части толпы сделали несколько быстрых шагов назад, чтобы избежать лужи черной крови, растекающейся по мрамору. Не было ни криков, ни истерик. Вампиры, даже вампиры-дворяне, хорошо привыкли к кровопролитию. Они не были в ужасе, нет, но они были удивлены.

Может быть, было неразумно убивать брата моего самого могущественного дворянина.

В этот момент мне было все равно. Я не чувствовал ничего, кроме удовлетворения. Я не был создан для всего этого дерьма — выпендрежа, вечеринок, политики. Но для этого? Для убийства?

У меня это хорошо получалось. Мне было приятно подарить его тому, кто этого заслуживал.

Я оглянулся через плечо. Я не знал, почему, но я сделал это не задумываясь.

Выражение лица Орайи поразило меня.

Удовлетворение. Кровожадное удовлетворение.

Впервые за несколько недель я увидел в ее глазах что-то похожее на борьбу. Богиня, я мог бы прослезиться от этого.

Вот и она, подумал я.

И что-то в том, как она смотрела на меня, прямо в мои глаза, словно пронзило насквозь мою маску и мое выступление. Я практически слышал, как она это сказала: А вот и он.

Я повернулся обратно к толпе, шагая назад по ступеням помоста.

— Я — Король Ночнорожденных, — сказал я низким и смертоносным голосом. — Думаете, я буду умолять вас об уважении? Мне не нужно ваше уважение. Мне достаточно вашего страха. Склонитесь передо мной.

И я позволил голове упасть с тошнотворным влажным стуком, скатившись по лестнице прямо к бывшему телу вампира. Поза, в которой она упала, действительно напоминала поклон ниц.

Дворяне уставились. Мир затаил дыхание.

Я затаил дыхание и отчаянно старался не показать этого.

Я шел по очень тонкой грани. Вампиры уважали жестокость, но только от правильных личностей. Я не был одним из таких личностей. И, возможно, никогда им не стану.

Если один или двое откажутся склониться, я смогу с этим справиться. Но есть знак Наследника или нет, мне нужна была лояльность моих дворян, особенно если я хотел когда-нибудь вырваться из-под контроля Кроворожденных. Если все они откажутся…

Дверь распахнулась, хлопок о стены расколол тишину, подобно мечу пронзающему плоть.

Вейл стоял в дверном проеме.

Я никогда не думал, что испытаю облегчение, увидев его. Но сиськи Иксы, мне пришлось физически сдерживать себя, чтобы не выпустить вздох облегчения.

Он осмотрел сцену, меня, толпу, советников, окровавленное тело Мэртаса и тут же сообразил, во что он только что вляпался.

Он решительно вошел в помещение, так быстро, что его длинные темные волнистые локоны волос разлетелись позади него. Толпа расступилась перед ним. Женщина с вьющимися каштановыми волосами, собранными на голове, последовала за ним, затем задержалась в глубине толпы, оглядывая тронный зал широкими, любопытными глазами.

— Мой король, — сказал Вейл, подойдя к помосту. — Я прошу прощения за свое опоздание.

Он тут же плавно опустился на колено передо мной, прямо в центре толпы, прямо в лужу сочащейся крови Мэртаса.

— Ваше Высочество. — Его голос разнесся по тронному залу. Он точно знал, что делает, и постарался сделать себя как можно более заметным. — У Вас мой меч, моя кровь, моя жизнь. Я клянусь Вам в верности и служении. Для меня величайшая честь служить Вам генералом.

Странное эхо прошлого прозвучало в этих словах. В последний раз я слышал, как Вейл говорил их Некулаю. Внутренне я содрогнулся, услышав, что они обращены ко мне.

Внешне же я принял их так, словно этого я и ожидал.

Я поднял взгляд на остальных, в ожидании.

Вейл был дворянином. Его уважали. Он только что перевесил некую шаткую чашу весов.

Сначала медленно, а потом волной, остальные дворяне опустились в поклоне.

Это было именно то, чего я хотел. Нуждался. И все же, от этого зрелища мне стало как-то не по себе. Я сразу же вспомнил о короне на своей голове, которую веками носили короли до меня, короли, проклятые правилами жестокости и паранойи. Короли, которых я убивал, прямо или косвенно, так же, как они убивали тех, кто приходил до них.

Я не смог удержаться. Я снова оглянулся через плечо, всего на долю секунды, едва ли этого достаточно, чтобы кто-то заметил.

Глаза Орайи пронзили меня насквозь. Как будто она видела этот маленький темный осколок честности, который был обнажен.

Я быстро отвел взгляд, но этот взгляд все равно остался со мной.