Орайя
Каждый день, когда я открывала глаза, еще не успев перейти из мира снов в мир яви, в эти туманные мгновения я ощущала отца живым.
Я дорожила ими. Ночные кошмары тускнели, готовые смениться угрюмой реальностью. Я сбивала шелковые простыни, переворачиваясь на другой бок и вдыхая знакомые запахи роз, благовоний, камня и пыли. На этой кровати я спала почти двадцать лет. Эта комната всегда была моей – в замке, где я выросла. А Винсент – мой отец и король ночерожденных – был жив.
Но стоило открыть глаза, как я получала неминуемый жестокий удар – мое ясное сознание всякий раз напоминало, что отец мертв.
Драгоценные секунды перехода от сна к бодрствованию были лучшим временем дня.
А худшим был миг, когда возвращалась память.
И все же оно того стоило. Я спала при всякой возможности, только бы вернуть эти особенные секунды. Но нельзя остановить время, как нельзя остановить смерть.
Я старалась не замечать, что этих дорогих мне секунд с каждым пробуждением остается все меньше.
Сегодня утром я открыла глаза, но чуда не произошло. Отец был мертв.
БУМ! БУМ! БУМ!
Кто бы это ни был, стучавший явно начинал терять терпение.
Кто бы это ни был.
Я знала, кто стучит.
И не двигалась.
Просто не могла шевельнуться – горе словно тисками сдавило все тело. Я сжимала челюсти: плотнее, еще плотнее, пока они не заболели. Пусть бы даже треснули зубы. Костяшки пальцев побелели в тугих кулаках. В носу стоял запах дыма. Ночной огонь – моя магия – рвался наружу, стремясь поглотить меня целиком.
Стук разбил мое хрупкое сокровище: эти туманные моменты, где все было так, как прежде.
Я выскользнула из сна. В разум клеймом впечаталось зрелище искалеченного тела Винсента. И во сне я видела отца окровавленным и мертвым, как в те, последние мгновения его жизни.
– Просыпайся, принцесса!
Даже плотно закрытая дверь не могла заглушить этот голос, он гремел на всю комнату.
– Я знаю все твои кошачьи уловки. Думаешь, сомневаюсь, что ты проснулась? На твоем месте я бы открыл. Если понадобится, вышибу дверь.
Я ненавидела этот голос.
Я ненавидела этот голос!
Мне требовалось еще десять секунд, прежде чем я смогу взглянуть на того, кто стоял там. Еще пять…
БУМ!
БУ…
Я откинула одеяло, вскочила с кровати, в три прыжка добралась до двери и, распахнув ее, прошипела:
– Постучи еще раз.
Муж улыбнулся и опустил стиснутый кулак. Он и в самом деле был готов шарахнуть по двери снова.
– Вот и она.
Я ненавидела это лицо.
Я ненавидела эти слова.
Но ненавистнее всего была их подоплека. Я уловила скрытую настороженность. Ухмылка исчезла с его лица, когда он смерил меня взглядом, мгновенно оценив мое состояние. Взгляд задержался на пальцах, по-прежнему собранных в кулаки. Только сейчас я обнаружила, что сжимаю опаленный лоскут простыни.
Этим шелковым обрывком я хотела его напугать, напомнить: потеряешь бдительность – сам окажешься на месте простыни. Но проблеск тревоги на его лице что-то затронул во мне и погасил огонь, бушевавший внутри.
Я любила гнев. Он был осязаемым и мощным. В таком состоянии я ощущала себя сильной.
Но сейчас нахлынули совсем другие чувства. Я была вынуждена признать, что Райн искренне переживает за меня. Тот самый Райн, который наврал мне о себе, подверг меня заключению, захватил мое королевство и убил моего отца.
Я не могла даже смотреть на него – это лицо и сейчас виделось мне забрызганным отцовской кровью.
Помнила я и другой его взгляд – тот, словно я самое драгоценное сокровище на свете. И ночь, проведенную с ним, тоже помнила.
Слишком много эмоций. Я сердито подавила их глубоко внутри, и это вызвало телесную боль, будто я проглотила лезвия. Легче было бы жить окаменелой.
– Чего тебе?
Мой вопрос прозвучал вяло, а так хотелось нанести словесный удар. И зачем я только заметила беспокойство в его глазах? И даже тревогу.
– Я пришел сказать, что нужно приодеться. У нас гости, – сообщил он.
Гости?
От этой новости свело живот. Она означала, что придется торчать перед незнакомцами, ощущать, как они пялятся на меня, словно на зверушку в клетке, и при этом стараться держать себя в руках.
«Змейка, ты умеешь управлять эмоциями, – раздался в ухе шепот Винсента. – Я тебя этому учил».
Я вздрогнула.
Райн вскинул голову. На лбу появились морщины.
– Что? – выдохнул он.
Проклятье! Ненавижу его проницательность.
– Ничего.
Я знала, что Райн мне не поверил. Он знал, что мне это известно. Еще один повод для ненависти.
Эти эмоции я тоже затолкала поглубже, пока они не превратились в негромкий гул на задворках сознания. Контроль их требовал постоянных усилий. Вот и замечательно: есть на чем сосредоточиться.
Райн смотрел на меня, ожидая реакции, но я молчала.
– Ни о чем не спросишь?
Я покачала головой.
– Никаких оскорблений? Никаких отказов? Никаких споров?
«А ты хочешь, чтобы я спорила?» – чуть не вырвалось у меня.
Хорошо, что сдержалась. Я знала, чем бы это кончилось: его озабоченным взглядом, ведь он действительно ждал от меня протеста, и моим новым всплеском эмоций, с которыми придется справляться.
Я просто опять покачала головой.
– Ну и отлично, – кашлянул Райн. – Вот возьми.
Он протянул мне шелковый мешок, с которым заявился в мою комнату.
Я и в этот раз воздержалась от вопросов.
– Это платье, – пояснил он.
– Прекрасно.
– Для встречи.
Встреча. Сказано было с важностью.
«Тебе на это плевать», – напомнила я себе.
Райн ждал, что теперь-то я точно задам вопрос, однако я снова промолчала.
– Это единственное платье, которое я сумел раздобыть. Если оно тебе не понравится, прошу обойтись без возражений.
Он и не думал скрывать своих замыслов. Фактически он пихал меня палкой, словно настоящую змею, и ждал, когда же последует реакция с моей стороны.
Я открыла мешок и мельком взглянула на черное шелковое платье.
Мне сдавило грудь. Шелк, не кожа. После турнира и прочих событий сама мысль о шествии по замку не в доспехах, а в таком облачении…
Но я сказала:
– Сойдет.
Мне просто хотелось, чтобы он исчез.
Однако муж с недавних пор обязательно заканчивал разговор долгим пристальным взглядом, словно хотел еще многое сказать. Его признание угрожало выплеснуться на меня раньше, чем он уйдет. Так повторялось каждый раз.
– Что еще? – нетерпеливо спросила я.
Матерь свидетельница, я чувствовала, как на коже один за другим лопаются швы.
– Одевайся, – наконец произнес Райн, к моему облегчению. – Я вернусь через час.
Когда он ушел, я закрыла дверь и привалилась к ней, выдохнув судорожно, но свободно. Последние минуты наедине с ним дались мне особенно тяжело.
Я не представляла, как себя вести перед сборищем приспешников Райна. Как продержусь столько времени? И вообще, хватит ли меня на эти проклятые часы?
Я не смогу.
«Сможешь, – прошептал мне на ухо Винсент. – Покажи им, какая ты сильная».
Я зажмурилась. Хотелось опереться на этот голос.
Но он, разумеется, смолк. Мой отец снова был мертв.
Я надела это дурацкое платье.
Райн волновался.
Лучше бы мне было понять это не сразу, а немного погодя. Но я слишком быстро уяснила его состояние. Никто из собравшихся не ощутил его беспокойства. Да и с чего бы? Движения Райна были тщательно продуманы. Он играл роль короля-завоевателя с такой же легкостью, с какой прежде играл роли человека в пабе и кровожадного участника состязаний. Добавьте к этому роли моего возлюбленного и похитителя.
Но я-то видела, каково ему на самом деле. На скулах у него играли желваки. Взгляд стал слегка остекленевшим и излишне сосредоточенным. Пальцы непрестанно поправляли манжету, словно ему было некомфортно в этой одежде.
Когда он вернулся в мою комнату, я посмотрела на него, на мгновение утратив бдительность.
Райн был в облегающем черном камзоле с голубыми обшлагами и лентой, повязанной через плечо. Она оттеняла серебряные пуговицы и тонкую металлизированную парчу. Этот наряд до боли напоминал другой, в котором Райн пришел на пир Полулуния – празднество, устроенное Лунным дворцом в его честь. Правда, тогда его волосы ниспадали на плечи, а на подбородке пробивалась щетина, словно Райн и не собирался появляться на балу. Сегодня он был гладко выбрит, а волосы аккуратно собраны в высокую прическу, открывавшую шею. Сзади над воротником выступал фрагмент печати наследника. Крылья были расправлены – я заметила ярко-красные полосы по краям и на кончиках. И…
И…
В это мгновение мне так сдавило горло, что я не могла сглотнуть. Я даже дышать не могла.
На голове Райна я увидела корону – и мне словно дали под дых.
Серебряные зубцы блестели в его волнистых темно-рыжих прядях. Зрелище было невыносимым, ибо на моей памяти эта корона всегда возлежала на гладких светлых волосах отца.
Последний раз я видела ее, когда, перепачканная кровью, она валялась на песке арены, а отец умирал у меня на руках.
Значит, кто-то перешагнул через тело Винсента, чтобы забрать корону? Наверное, какому-то бедняге-слуге велели очистить ее от крови, ошметков кожи и волос, набившихся в маленькие серебряные завитки.
Райн осмотрел меня с ног до головы.
– Хорошо выглядишь.
Последний раз я слышала эти слова от него на пиру в церкви. Тогда я ощутила дрожь во всем теле. Тогда слова несли в себе обещание.
Сейчас они прозвучали лживо.
Платье как платье, и не более того. Обычное. Достойное. Из тонкого шелка, льнущего к телу. Должно быть, его сшили специально для меня, хотя я не представляла, откуда портному известны мои мерки. Фасон без рукавов, но с высоким воротником и асимметричной застежкой на пуговицы.
Втайне я была благодарна, что воротник закрывал печать наследницы.
С недавних пор я избегала зеркал. Отчасти потому, что выглядела паршиво. Но существовала и другая причина, более веская: мне претило – до тошноты – видеть эту отметину. Печать Винсента. Всю ложь, исполненную красными чернилами и въевшуюся мне в кожу. Все вопросы, на которые я уже не получу ответа.
Сокрытие печати, конечно же, было намеренным. Если мне предстояло оказаться перед ришанской знатью, я должна была выглядеть как можно менее угрожающе.
Прекрасно.
Райн как-то странно на меня посмотрел.
– Не до конца, – указал он себе на шею, и я поняла, что речь идет о платье.
Застежка была не только спереди, но и на спине, а мне удалось справиться лишь с половиной пуговиц.
– Хочешь, я сам…
– Нет! – выпалила я, но сообразила, что лишена выбора, и согласилась: – Давай.
Повернувшись голой спиной к своему главнейшему врагу, я подумала: «Винсент бы устыдился моего поступка» – и криво усмехнулась.
Но Матерь свидетельница, я бы предпочла, чтобы мне в спину упирался кинжал Райна, а не его пальцы, осторожно касающиеся пуговиц.
И что же я за дочь такая, если, несмотря на все, в глубине души жаждала этих прикосновений?
Я затаила дыхание и выдохнула, лишь когда Райн застегнул последнюю пуговицу. Я ждала, когда он уберет руки, но они задержались у меня на спине, словно он собирался сказать что-то еще.
– Мы опаздываем, – раздался голос Кайриса, заставив меня подпрыгнуть.
Райн отошел. Кайрис привалился к дверному косяку и, слегка щурясь, заулыбался.
Кайрис всегда улыбался и всегда очень внимательно следил за мной. Он бы предпочел мою смерть. Я его не упрекала. Порой я сама хотела того же.
– Точно, – отозвался Райн и, откашлявшись, поправил манжету.
Он нервничал. Даже слишком.
Я-прежняя, которую я похоронила под десятками слоев льда, нагроможденного между моими эмоциями и внешним миром… я-прежняя проявила бы любопытство.
Райн взглянул на меня через плечо. Губы скривились в усмешке. Похоже, и он затолкал свои эмоции поглубже.
– Идем, принцесса. Устроим им зрелище.
С тех пор как я последний раз была в тронном зале, он заметно изменился. Здесь разместили другие произведения искусства и украшения, полы отскребли, убрав обломки того, что относилось к правлению клана хиажей. Оконные портьеры были открыты, позволяя любоваться силуэтом Сивринажа, окутанного серебристой дымкой. Стало спокойнее, чем несколько недель назад, но где-то вдалеке и сейчас мелькали отдельные вспышки света. Войска Райна установили контроль над большей частью внутреннего города, но из окна своей комнаты я видела стычки на окраинах Сивринажа. Хиажи не собирались сдаваться без боя, особенно противникам из Дома Крови.
Под слоем льда на сердце что-то шевельнулось. Возможно, гордость. Или тревога. Точно сказать не могу, поскольку сама не поняла.
В центре постамента стоял трон моего отца, ставший троном Райна. За троном у стены замерли разодетые Кайрис и Кетура. Вечные верные стражи Райна. Там же стоял стул, приготовленный для меня. Я уже хотела пройти к стулу, однако Райн, взглянув на него, вскинул голову и подтащил его к трону.
Кайрис посмотрел на нового короля так, словно тот рехнулся, и очень тихо, чтобы я не услышала, спросил:
– Ты уверен, что это правильно?
– Уверен, – ответил Райн.
Он повернулся ко мне, кивком указал на стул и уселся сам, не дав Кайрису возразить. Поджатые губы советника были красноречивее слов. И буравящий взгляд Кетуры – тоже. Впрочем, другого я у нее и не видела.
Если они ждали, что меня растрогает этот спектакль… щедрости, доброты или чего еще там наворотили, их расчеты не оправдались. Меня это совсем не тронуло. Я села, даже не взглянув на Райна.
Створки дверей приоткрылись. Показалась голова служанки.
– Ваше величество, они здесь, – поклонившись, доложила женщина.
– А его где носит? – спросил у Кайриса Райн.
Словно по волшебству зал наполнился табачным дымом. Появился Септимус. Подойдя к постаменту, он буквально взлетел наверх. Его сопровождали Дездемона и Илия – его любимые телохранительницы из числа кроверожденных. Обе высокие, гибкие, настолько похожие, что я была уверена: это сестры. За все время я ни разу не слышала их голосов.
– Мои извинения, – непринужденно сказал Септимус.
– Потуши, – проворчал Райн.
– Надеюсь, со своей знатью ты будешь повежливее, – усмехнулся Септимус.
Но приказ он выполнил, потерев сигариллу о ладонь. Запах табачного дыма сменился запахом обожженной кожи.
– Очень мило, – сухо констатировал Кайрис, наморщив нос.
– Король ночерожденных попросил меня потушить сигариллу. С моей стороны было бы грубостью не выполнить его просьбу.
Кайрис закатил глаза. Судя по виду, королевский советник изо всех сил старался не ляпнуть что-нибудь еще.
Райн просто уставился в другой конец зала, на закрытые двустворчатые двери, словно видел сквозь них. Выражение его лица было бесстрастным. Даже самоуверенным.
Я-то знала, что чувствует он себя не так.
– Где Вейл? – тихо спросил он Кайриса.
– Должен быть здесь. Скорее всего, корабль запоздал.
Райн издал неопределенный звук, который вполне мог сойти за ругательство.
Да, король волновался, причем сильно.
Но когда он заговорил, голос его звучал спокойно и даже весело:
– В таком случае мы готовы. Открыть двери. Пусть войдут.
Райн
В тронном зале я находился не впервые, и лица присутствующих были мне знакомы. Единственное отличие: в прошлый раз я был рабом.
Иногда в моем уме мелькал вопрос: помнят ли они меня? Тогда я был для них никем и ничем. Одно из безликих тел, больше похожее на марионетку или домашнюю зверушку, чем на разумное существо.
Сейчас они, конечно же, знали, кто я. Знали мое прошлое. Но, видя, как они заполняют просторный, роскошный тронный зал, я невольно спрашивал себя: действительно ли они меня помнят? Естественно, они забыли всю мелкую повседневную жестокость. Для них это были просто эпизоды в череде дней и ночей. А вот я помнил все. Каждое унижение, каждое насилие, каждый удар, каждую боль, причиненную мне как бы ненароком.
Я помнил все.
И теперь я стоял перед ришанской знатью, с этой проклятой короной на голове – якобы даром богини.
Как же изменилась ситуация!
Однако не настолько, как хотелось бы мне, потому что в глубине души и сейчас, после всего случившегося, я боялся ришанских вельмож.
Я скрыл правду под тщательно устроенным спектаклем, безупречно подражая прежнему хозяину. Я стоял на тронном пьедестале, заложив руки за спину и расправив крылья, с короной на голове. Мои глаза были холодными и жестокими. Последнее давалось мне легче всего. Как-никак моя ненависть была настоящей.
Знать созвали сюда из всех уголков ришанской земли. Таких называют старой властью. Большинство их занимали высокое положение еще во времена правления Некулая. Насколько помню, они всегда изысканно одевались, предпочитая шелк, расшитый затейливыми узорами. Представляю, сколько недель какая-нибудь бедная рабыня корпела над каждым стежком. На лицах – то же высокомерие, та же элегантная холодность. Тогда я не знал, но теперь знаю: черствость свойственна всей вампирской знати.
Многое осталось прежним.
Но многое и изменилось. Прошло двести лет. Возможно, это не отразилось на их телах, однако годы были тяжелые, беспощадно оставившие зарубки на душах. Сюда явилась горстка могущественных ришан, сумевших уцелеть в жестоком захвате власти и выдержать двухсотлетнее правление хиажей. Они владели развалинами того, что Винсент позволил им оставить.
Теперь они собрались здесь, перед королем, которого уже ненавидели, готовые отчаянно биться, лишь бы урвать свой кусок пирога.
Худшая из привилегий. Худшее из притеснений.
– Какое мрачное сборище! – усмехнулся я, приосанившись. – А я-то думал, что после известных событий этих двухсот лет увижу радостные физиономии.
Я намеренно говорил таким тоном, стараясь, чтобы в нем звучала постоянная угроза. Единственное, что понимала эта публика.
Однако, слушая, чтó говорю и как говорю, я сам испытывал легкую оторопь.
Я несколько ослабил свою магию. Ночные тени разошлись вокруг моих крыльев, выделив полосы красных перьев. Напоминание всем о том, кто я такой и почему оказался здесь.
– Наконец-то Ниаксия сочла уместным восстановить наше превосходство, – произнес я, неторопливо расхаживая по постаменту. – Она даровала мне силу, благодаря которой я поведу Дом Ночи к могуществу, невиданному прежде. Я отнял королевскую власть у хиажей. У того, кто убил нашего короля, изнасиловал нашу королеву, почти уничтожил наш народ и двести лет владел короной.
Перечисляя прегрешения Винсента, я спиной чувствовал буравящий взгляд Орайи. Я ни на мгновение не забывал о ее присутствии, зная, что она способна видеть меня насквозь.
Но я не позволил себе отвлекаться. Презрительно скривив губу, я продолжил:
– Я вновь сделаю Дом Ночи королевством, вызывающим страх. Я восстановлю его былое величие.
Каждое мое «я» было тщательно подобранным. Каждой фразой я напоминал им о своей роли.
Сколько раз я слышал подобные речи из уст Некулая! И столько же раз видел, как эти вельможи попадались на его приманку, словно котята на миску с молоком.
Но как бы убедительно ни звучал мой голос, какими бы уверенными ни были мои жесты, я сознавал, что не являюсь Некулаем.
Аристократы молча глазели на меня, однако их молчание было пронизано не почтением, а скептицизмом, приправленным порцией недовольства. Невзирая на мою печать наследника, корону и крылья, знать по-прежнему видела во мне бывшего раба. Бывшего человека, ставшего вампиром через ритуал обращения.
Проклятая свора.
Я вышагивал по постаменту, глядя на них. Но остановился, заметив знакомое лицо вампира с пепельно-каштановыми волосами и проседью на висках. У него были цепкие темные глаза. Я мгновенно его узнал – и передо мной замелькали воспоминания о сотнях ночей страданий.
Чем-то он был похож на Некулая. Те же резкие черты лица, та же жестокость в них. Ничего удивительного, ведь он приходился Некулаю двоюродным братом.
Этот нобиль был ужасным. Нет, не отвратительным. Отвратительным был его брат Симон, который сегодня не явился. На всякий случай я быстро обвел глазами зал. Симон игнорировал приглашение.
Я остановился, вскинул голову, усмехнулся. Мне было не сдержаться.
– Здравствуй, Мартас, – учтиво произнес я. – Не ожидал увидеть тебя здесь. Могу поклясться, приглашение было адресовано твоему брату.
– Брат не смог отправиться в путь, – с нескрываемым пренебрежением ответил Мартас.
Он смерил меня таким же неприязненным взглядом и скривил губы.
В зале стало тихо. Вполне безобидные слова, однако собравшиеся знали, каким оскорблением является ответ Мартаса.
Симон был одним из самых могущественных ришанских аристократов, доживших до сего дня. Вернее, самым могущественным. Но при этом он оставался лишь вельможей. А когда вызывает король, подчиняются все.
– Говоришь, не смог? Какая досада, – сказал я. – И что ему помешало? Наверное, что-то очень важное.
Мартас по-змеиному, без робости посмотрел мне в глаза и ответил:
– Симон чрезвычайно занят.
Мрачное, кровожадное удовольствие испытал я, услышав его слова, и, не скрывая этого, сказал:
– В таком случае тебе придется от его имени принести клятву верности.
Я задрал подбородок, глядя на Мартаса сверху вниз, и широко улыбнулся, показав клыки:
– Склонись передо мной.
Я точно знал, что будет дальше.
Симон и Мартас верили в свой прямой путь к трону. Еще бы, ведь они были единственными оставшимися родственниками короля. Они наверняка считали, что после гибели Некулая на теле Симона появится печать наследника. По закону трон должен был перейти к нему.
Но, к сожалению для них (и для меня тоже), Ниаксия отличалась непредсказуемостью.
Думаю, все двести лет эти придурки считали, что печать вообще не появится. Представляю, как их затрясло, когда я предъявил свою отметину и затем вызвал их в Сивринаж. Каково преклонять колени перед обращенным рабом, над которым они издевались семьдесят лет?
Они вовсе не собирались приносить мне клятву верности. Я это знал.
Мартас не двинулся с места.
– Не могу, – буркнул он.
Но по залу не прокатились возгласы удивления, не поднялся ропот. Нет. Толпа молчала. Поведение Мартаса никого не удивило.
– Мой брат принесет клятву верности только законному королю Дома ночи, и я тоже, – сказал Мартас. – Ты не король.
Его губы вновь скривились в усмешке.
– Я видел, как ты осквернил себя, и не преклоню перед тобой колен. И ни перед кем, кто стоит у трона рядом с кроверожденным принцем.
«Осквернил себя».
Вот какое слово выбрал Мартас. Это было сделано с оттенком изящества. Вельможа ссылался на несуществующий свод нравственных правил, словно все происходившее в минувшие годы было моим выбором и словно он не являлся одним из тех, кто мне всячески мешал.
Я неторопливо кивнул, обдумывая услышанное, – и улыбнулся Мартасу. Улыбка была совершенно искренней. Даже если бы и хотел, я бы не смог ее подавить.
Меня охватила жажда крови, нарастающая с каждым ударом сердца.
Мартас этим не ограничился, а, наоборот, заговорил быстрее, тыча рукой в сторону постамента:
– По-твоему, ты освободил нас от хиажей? А я вижу шлюху Винсента, сидящую рядом с твоим троном.
Его взгляд скользнул над моим плечом и уткнулся в Орайю. Этот взгляд был мне знаком. Ненависть и голод, желание и отвращение – все смешалось в нем воедино.
– Если хочешь совокупляться с ней – дело твое, – прорычал мне Мартас. – Но посмотри на нее. Она ничуть не пострадала. Ни царапинки. Все, что тебе нужно, – это рот и дырка между ног. С какой стати беречь остальное?
Я перестал улыбаться.
Меня уже не забавляла игра с ришанским вельможей.
До этого момента я держал ситуацию под контролем, полагаясь на разум и расчет. Теперь рассудок уступил место импульсивным порывам.
– Ценю твою честность, – спокойно ответил я. – И честность Симона.
Я спрыгнул с постамента, подошел к Мартасу и обхватил ладонями его лицо. Он выглядел почти так же, как двести лет назад.
Возможно, вампирам несвойственно меняться.
Но с тех пор как Ниаксия восстановила силу ришанских наследников, я осознавал перемену в своих ощущениях. Что-то изменилось во мне и в момент гибели Некулая. Однако тогда мне удалось эту силу подавить, сделать ее управляемой и не привлекающей внимания. После финального поединка моя магия вновь стала безудержной, словно дар Ниаксии открыл внутри меня новый источник.
И до чего же приятно проявить эту магию в полной мере!
Так я и сделал.
Обращение к Астерису одновременно вызывало ликование и истощало тело. Казалось, через меня, не щадя внутренностей, прорывается необузданная сила звезд.
Та же необузданная сила прорвалась и через тело Мартаса.
Пространство зала сделалось ослепительно-белым, потом невыразимо черным, после чего вернулось в прежнее состояние, но все стало до противного резким и выпуклым.
Меня окутало теплом. В тишине послышался глухой удар, и мертвое, искалеченное тело Мартаса рухнуло на пол, запутавшись в шелковых одеяниях.
Недавний свет померк. Потрясенные нобили молчали. На лицах застыло недоумение. Я держал в руках голову Мартаса. Мертвое лицо выражало замешательство. Мне это выражение понравилось. При жизни Мартаса я ни разу не видел, чтобы он испытывал смятение.
Стоявшие поблизости спешно попятились, не желая запачкаться в черной крови, льющейся по мраморному полу. Не было ни вскриков, ни паники. Вампиры, включая знать, давно привыкли к кровопролитию. Они не испугались, но были обескуражены.
Возможно, я поступил неразумно, убив брата самого могущественного вельможи.
Но сейчас мне было все равно: я не ощущал ничего, кроме удовлетворения. Я не был создан для всей этой придворной чепухи с прихотливыми нарядами, балами и политикой. Но вот убийства? Создан ли я для них?
Убивать я умел. Особенно тех, кто это заслужил.
Я обернулся. Зачем – сам не знаю, я не раздумывал.
Меня поразило выражение лица Орайи.
Оно светилось довольством. Кровожадным довольством.
Впервые за эти недели в ее глазах не было стремления воевать со мной. Клянусь богиней, я чуть не заплакал.
«Вот и она», – подумал я.
Орайя видела меня насквозь. Мои одежда и поведение – не в счет. Я буквально слышал ее слова: «Вот и он».
Я вновь поднялся на постамент и, повернувшись к знати, тихо и весомо произнес:
– Я – король ночерожденных. Думаете, я стану искать вашего уважения? Оно мне не нужно. Достаточно страха. Склонитесь передо мной.
Я разжал пальцы. Голова Мартаса с хлюпаньем упала на пол и покатилась к телу. Мартас как будто простерся ниц у моих ног. Очень кстати.
Нобили взирали на меня. Мир затаил дыхание.
Я и сам затаил дыхание, изо всех сил стараясь скрыть это.
Мне было предельно ясно, что я ступил на узкую тропку. Вампиры уважали жестокость, но только проявляемую теми, кого считали равными себе. Меня они таковым не считали. Возможно, я вообще не стану для них ровней.
Если склониться откажутся один или двое, с ними я совладаю. Несмотря на печать наследника, мне требовалась верность моей знати, особенно если я хочу выбраться из-под контроля кроверожденных. Но если откажутся все…
Двери с лязгом распахнулись, пронзив тишину, как лезвие меча пронзает тело.
В проеме стоял Вейл.
Айксовы титьки! Я и подумать не мог, что буду так ему рад, и с трудом удержался от вздоха облегчения.
Он оглядел зал: меня, собравшихся, советников, окровавленное тело Мартаса – и вмиг понял, в какую ситуацию попал.
Вейл направился прямо к трону. Он шел так быстро, что его длинные темные волосы шлейфом взлетали за ним. Толпа расступилась. Следом за Вейлом шла какая-то женщина, но через несколько шагов остановилась, рассматривая тронный зал круглыми от любопытства глазами. Ее вьющиеся каштановые волосы были собраны на макушке.
– Приветствую моего короля, – подойдя к постаменту, произнес Вейл. – Прошу меня простить за опоздание.
Он проворно опустился на колено – на глазах у всех, прямо перед лужей крови Мартаса.
– Мой король.
Его голос гремел под сводами тронного зала. Вейл прекрасно знал, что делает, и стремился донести это до каждого присутствующего.
– Ты можешь рассчитывать на мой меч, мою кровь и мою жизнь. Приношу тебе клятву верности и обещаю служить достойно. Для меня величайшая честь стать твоим главнокомандующим.
В этих словах я услышал отзвук прошлого. Когда-то те же слова Вейл произносил, обращаясь к Некулаю. Я внутренне поежился, слыша их в свой адрес.
Внешне я принял их так, словно иного и быть не могло.
Я взглянул на собравшихся, ожидая реакции.
Вейл был аристократом. Его уважали. Сейчас он сдвинул чаши невидимых весов в мою пользу.
Поначалу медленно, а затем все быстрее нобили стали опускаться на колени.
Этого мне и хотелось. Мне это требовалось. И тем не менее зрелище коленопреклоненных вельмож вызывало у меня неприятное ощущение, словно внутри все противилось этому. Я вдруг остро почувствовал корону на голове; корону, которую надевали властители, правившие за сотни лет до меня и вынужденные прибегать к жестоким и параноическим методам. Короли, которых я убивал, прямо или косвенно, как и они убивали тех, кто был прежде них.
Не удержавшись, я снова обернулся через плечо. Движение было мимолетным, и его вряд ли успели заметить.
Глаза Орайи пронзали меня насквозь, словно она видела маленький осколок мрачной честности, очищенный от наслоений.
Я торопливо отвернулся, но ее взгляд остался со мной.
Орайя
Этот взгляд Райна остался со мной дольше, чем хотелось. Зачем он на меня посмотрел? С такой честностью.
Я знала все о честности его взгляда, и это меня бесило.
Вскоре мне пришлось покинуть тронный зал. Райн вышел, даже не взглянув на знать. Держался он непринужденно, но это был умело разыгранный спектакль. Меня с обеих сторон окружали стражники Кетуры. Райн шел впереди, что не мешало мне увидеть побелевшие костяшки его пальцев. Мне он не сказал ни слова. Его сопровождали Кайрис, Кетура и новый главнокомандующий. Они свернули в боковой коридор. Меня стражники повели к лестнице. Оставалось подняться на несколько этажей, и я вернусь в свои апартаменты.
На лестнице ко мне вскоре присоединился Септимус. Я почуяла его раньше, чем услышала шаги. Двигался он бесшумно, но проклятый табачный дух его выдавал.
– Ну что, было интересно? Согласна? – спросил он и, взглянув на стражников, которые в его присутствии заметно сникли, обратился к ним: – Простите за грубость. Я не мешаю?
Стражники, как всегда, не издали в ответ ни звука.
Септимус усмехнулся, довольный их молчанием.
– Я знал, что прошлое твоего мужа было предметом… назовем это предметом споров среди ришанской знати, – продолжил Септимус. – Но должен сказать, события превзошли мои ожидания. Скорее всего, придется перебрасывать сюда дополнительные войска из Дома Крови.
Он стряхнул пепел на мраморную ступеньку и раздавил каблуком.
– Если это все, что ришане способны предложить, толку от них мало.
Мы преодолели очередной лестничный марш. Мне было нечего сказать. Слова Септимуса проникали сквозь меня наподобие шума, какой услышишь в людном зале.
– А ты стала гораздо тише, – наконец признался он.
– Я не говорю ради того, чтобы услышать звук своего голоса.
– Жаль, очень жаль. Ты всегда могла сказать столько интересного.
Септимус играл со мной, и я ненавидела его игру. Будь у меня силы, я бы исполнила его желание и наговорила гадостей.
Однако сил у меня не было, и я промолчала.
Мы поднялись на верхний этаж и уже заворачивали за угол. До моих дверей оставалось совсем немного. Вдруг сзади послышались торопливые шаги. Это была Дездемона, одна из телохранительниц Септимуса.
– Прошу прощения, господин. У нас возникли сложности.
Септимус замедлил шаг. Я пошла дальше, но все прекрасно слышала.
– Речь о нападении на Мисраду, – тихо сообщила Дездемона. – Чтобы за ближайшие две недели нам собрать войска, понадобится отозвать отряды из арсенала.
Двери моих апартаментов распахнулись. На какое-то время я перестала прислушиваться. Передо мной была знакомая гавань, она же тюрьма.
– Ну так сделайте это, – с заметным раздражением произнес Септимус. – Мне нет дела до…
Я вошла.
Двери за спиной закрылись. Я расстегнула пуговицы на платье и сразу же плюхнулась на кровать, ожидая услышать до боли знакомые звуки. Четыре щелчка. Двери запирались на четыре замка.
Щелк.
Щелк.
Я ждала. Потянулись секунды. Шаги в коридоре стихли.
Впервые за эти недели мной овладело любопытство.
Я села на кровати, морща лоб.
Может, мне почудилось? В последнее время разум устраивал такие трюки. Возможно, два других щелчка я просто не услышала.
Я подошла к двери и заглянула в щель. Две тени загораживали свет, пробивавшийся из коридора. Два верхних замка, представлявшие собой обыкновенные засовы, были закрыты.
Два нижних остались открытыми.
Смачная фраза вырвалась у меня сквозь зубы.
Когда я впервые очутилась в отведенных мне покоях, я сумела открыть три замка. Только нижний – самый тяжелый – не поддавался. Но сейчас…
Отойдя от двери, я испытующе на нее посмотрела. Таким взглядом я оценивала противников. В груди вспыхнула искорка незнакомого, непробужденного ощущения. Искорка надежды.
Я могла открыть эти засовы и выбраться наружу.
За окнами по-прежнему была ночь, хотя уже близился рассвет. Стоило подождать восхода солнца, когда большинство вампиров расползутся по своим норам. Я вздрогнула, вспомнив о соседних апартаментах, хозяин которых мог вернуться в любую минуту. Вампиры отличались безупречным слухом. Попытайся я выбраться, когда он рядом, он бы об этом узнал.
Но… я ведь тоже следила за перемещениями Райна. У себя он оставался совсем недолго и зачастую возвращался намного позже восхода солнца.
Придется рискнуть. Ждать до завтра довольно долго, когда вампиры отправятся спать. Но не настолько долго, сколько ждал Райн.
И что потом?
«Змейка, ты знаешь этот замок лучше, чем кто-либо», – послышался в ухе шепот Винсента.
Я вздрогнула – всегда вздрагивала от его голоса.
Он, конечно же, был прав. Я не только прожила в этом замке всю жизнь. Я научилась перемещаться по нему незаметно для всех, включая и последнего короля ночерожденных.
Нужно лишь дождаться подходящего момента.
Райн
– Ну и паршивое зрелище ты устроил, – проворчал Кайрис.
– У меня другое мнение. Считаю, что все прошло совсем неплохо.
Кетура закрыла за нами дверь. Помещение, куда мы вошли, одновременно было слишком пустым и слишком беспорядочно наполненным, мешающим думать. Прежде здесь находилась библиотека, где хранились очень красивые, очень старые или очень дорогие вещи. Обычно они сочетали в себе все три свойства. Кетура приказала прошерстить бóльшую часть замка в поисках потайных галерей и переходов, а также возможных ловушек. Несчастным слугам пришлось освобождать полки от книг и манускриптов, прежде чем Кетура сочла помещение пригодным для совещаний.
Сейчас бывшая библиотека имела весьма неприглядный вид. Стеллажи вдоль одной стены пустовали. В углу высилась груда книг, которые не успели вынести. Длинный стол в центре был завален картами, бумагами и нужными томами. Здесь же стояли несколько стеклянных кубков, оставшихся с прошлой ночи. Их дно покрывала красная корка.
Винсент был у власти двести лет. Придется еще долго освобождаться от признаков его правления.
После окончания Кеджари я помчался сюда, объятый ужасом. Отвлекающих моментов у меня было с избытком: я держал в руках бездыханное тело Орайи, сами руки покрывала кровь Винсента, затылок жгла печать наследника, а на плечи давило это треклятое королевство. И все же я замешкался перед дверями замка, настигнутый воспоминаниями прошлого.
Возможно, это делало меня трусом.
Но двести лет – долгий срок. При Винсенте замок сильно изменился. Этого было достаточно для сокрытия самых жутких воспоминаний, наполнявших бессчетные ночи. Однако в некоторые помещения замка я так и не смог заглянуть, сколько бы себя ни заставлял.
Я вытащил стул и тяжело уселся, положив ноги на угол стола. Стул тихо заскрипел под тяжестью моего тела. Я запрокинул голову и уставился на потолок, серебряные плитки которого были украшены изображением хиажских крыльев. Брр.
– Что бы ты предпринял, не появись Вейл? – спросил Кайрис. – Перебил бы их всех?
– Неплохая мысль, – ответил я. – Именно так и поступил бы великий Некулай Вазарус.
– Но ты – не он.
Что-то в тоне Кайриса заставило меня вздрогнуть. Казалось, соратник упрекал меня за несхожесть с Некулаем.
Эта мысль застряла в моей голове. Не знаю почему, вспомнилась ночь свадьбы и обещание, данное Орайе, когда я буквально умолял ее действовать заодно со мной.
«Мы разорвем на части миры, которые обоих нас поработили, и на их обломках выстроим что-то новое».
Я верил в каждое произносимое слово.
Но Орайя лишь смотрела на меня с ненавистью и отвращением, и я не мог упрекнуть ее за это. А сейчас я сидел здесь, вычищал кровь из-под ногтей и решал, как не уподобиться тому, кто уничтожил меня.
Орайя всегда умела видеть суть сквозь любую мишуру.
В дверь постучали. Хвала Ниаксии, это избавило меня от продолжения разговора с Кайрисом. Кетура открыла, и вошел Вейл.
Остановившись на пороге, он поклонился мне и сам закрыл дверь.
– Ваше величество.
Порою мелочи, ударяя по тебе, вдруг обнажают реальность ситуации.
На меня не подействовала нарочитая манера, в какой Вейл приносил клятву верности. Но небрежный полупоклон (он точно так же кланялся Некулаю) перенес меня на двести лет назад, заставив почувствовать за спиной призрак моего бывшего хозяина.
Кетуре хотелось видеть Вейла моим главнокомандующим. Она была превосходной исполнительницей, но нам требовался стратег. Кайрис настаивал, чтобы таким стратегом стал кто-то из знати, уважаемый всеми теми, кто не уважал меня.
– Дабы узаконить тебя, – так сказал Кайрис.
Узаконить.
Я получил благословение богини и отвратительную магическую татуировку, от которой мне не избавиться. И тем не менее кому-то типа Вейла предстояло придать мне «законность».
Мне было тяжело забыть прошлое. В отличие от других, Вейл не творил злодеяний надо мной. Возможно, он считал всеобщих любимцев более ценными. Возможно, пролил достаточно крови, так сказать, по необходимости и не хотел этого делать развлечения ради.
Эта позиция не превращала его в святого, а клятва верности не означала, что он перестал смотреть на меня как на раба.
– Хочу извиниться за сегодняшнее опоздание, – сказал Вейл. – Море штормило.
– Ты не можешь повелевать ветрами. И твоей жене, естественно, требуется время на восстановление сил.
Вейл заморгал.
– После ритуала обращения, – пояснил я и улыбнулся. – В любом случае поздравляю.
Глаза Вейла посуровели, сверкнули, как у сторожевого пса, готового сорваться с поводка.
Он подумал, будто я ему угрожаю? Некулай так бы и поступил.
Но нет. Мне не нравилось, что Вейл обратил человеческую женщину и притащил ее сюда. Совсем не нравилось.
– Все прошло наилучшим образом, – сказал он. – Жена отдыхает. Пока плыли, она страдала от морской болезни. Хочу, чтобы привыкла к своему новому состоянию.
Выражение лица Вейла смягчилось, чего я, надо признаться, не ожидал. Похоже, эта женщина всерьез была ему дорога.
Не знаю, стало ли мне от этого спокойнее. Некулай тоже любил свою жену Несанину, однако его любовь ее не уберегла.
– Рад, что ты здесь, – сказал я и махнул в сторону стола, заваленного картами. – Нужно будет многое наверстать, в чем сам убедишься.
Проговорив несколько часов кряду, мы согласились, что вляпались по уши.
Мою сделку с Септимусом Вейл счел глупостью.
По его мнению, я поступил на редкость опрометчиво, не оговорив условия.
Но монументальной глупостью, на взгляд Вейла, было то, что я сохранил Орайе жизнь.
Я старался как можно спокойнее отметать его критику. Я не мог оправдать принятие таких решений; это повлекло бы раскрытие моих истинных побуждений, а они не имели ничего общего с беспредельной жестокостью, которую ожидало от меня окружение.
Наше положение выглядело не блестяще. Подавить сопротивление хиажей не удавалось. Они по-прежнему удерживали несколько стратегически важных городов. Двести лет правления сделали их армию сильной. Винсент, даже будучи на вершине власти, не позволял себе благодушествовать. Он продолжал наращивать могущество и уничтожал ришан, пока мы не оказались на грани исчезновения.
Это означало, что наша грубая сила целиком опиралась на кроверожденных. Надо отдать им должное: эти паршивцы свое дело знали. Они обладали крепкими телами и с готовностью совались всюду. С помощью кроверожденных нам удалось отбить много крупных хиажских крепостей.
Но была и оборотная сторона. Если Септимус решит устраниться, нас это подкосит. Ришанам одним не выстоять против хиажей.
Вейл не скрывал недовольства существующим положением. Пара веков, проведенных вдали от придворных учтивостей, сделали его еще прямолинейнее, чем прежде, и это впечатляло. Однако должен признать, своих навыков он не растерял. Под конец встречи он продиктовал список рекомендаций по укреплению наших позиций, а когда мы расходились, он забросал Кетуру вопросами о состоянии войск.
Вейл и Кетура ушли. Кайрис задержался. Я терпеть не мог эту его привычку. Он и в прошлом имел обыкновение нашептывать в чьи-то уши и обставлять все так, будто замысел принадлежал не ему, а тому, кто его выслушал.
– Давай без экивоков, – вздохнул я. – Говори как есть.
– Отлично. Буду откровенен. Твоя встреча с нобилями прошла отвратительно. Мы и раньше знали, что аристократы тебя ненавидят. А теперь…
– Ничто не помешает им и дальше меня ненавидеть. Будем считать этот вечер проверкой готовности знати добровольно поклониться мне.
– В таком случае никто из них не прошел испытания, – сухо заметил Кайрис.
– Верно. И потому давай их всех казним.
Кайрис вперился в меня таким недоуменным взглядом, словно пытался понять, шучу я или говорю всерьез.
Я не шутил и состроил гримасу в немом вопросе: «И что дальше?»
– У тебя есть кем заменить эту свору? – спросил Кайрис.
– Мог бы найти.
Он сцепил пальцы и подался вперед:
– Кто? Назови.
Кайрис был прав, а у меня его правота вызывала неприязнь. Слишком изворотлив он был в подобных делах.
– Я всего лишь хотел сказать, что тебе необходимо вести себя осторожнее. – Он даже понизил голос, будто нас подслушивали. – Мы и так делаем чересчур большую ставку на кроверожденных.
Неправда. Септимус буквально принудил меня к этому.
– Рушить верность немногочисленных сил, которые на нашей стороне, – было бы опрометчиво, – сказал Кайрис. – Главное – создавать видимость. А это невольно заставляет меня вернуться… – Он откашлялся. – К ней.
Я встал, сунул руки в карманы и зашагал по комнате.
– А при чем тут она?
Ответом мне было молчание Кайриса. «Сам знаешь».
Не помню, чтобы он когда-либо выбирал слова, но сейчас он действительно думал над каждым.
– Она представляет для тебя опасность.
– Она не сможет действовать против меня.
– Райн, она победила в Кеджари.
Я дотронулся до груди, куда меня ударил кинжал Орайи. Не осталось ни шрама, ни вообще каких-либо следов. Их и не могло быть, поскольку Орайя так пожелала, аннулировав свой удар. Но, честное слово, иногда я его чувствовал. Вот и сейчас это место отчаянно пульсировало.
Кайрису знать об этом было незачем.
Я повернулся к нему с самодовольной улыбкой:
– Согласись, совсем неплохо, что я держу дочь Винсента на коротком поводке.
Я всегда хорошо умел играть лицом и голосом, в который добавил нотки некулаевской жестокости. Такой же голос был у меня в тот день на арене, когда я объявил, что Орайя останется жить, сопроводив речь угрозами.
Лицо Кайриса оставалось каменным. Мои слова его не убедили.
– После того как Винсент обошелся с Несаниной, не считаешь ли ты, что мы должны вести себя по-иному? – добавил я.
При упоминании Несанины Кайрис вздрогнул. Я знал, что так и будет. Я и сам часто вздрагивал, когда воспоминания застигали меня врасплох.
– Возможно, – после долгого молчания согласился Кайрис. – Но сейчас это ничем ей не поможет.
Я сглотнул и повернулся к стеллажам, сделав вид, что разглядываю безделушки, которые еще не успели убрать.
Мне не хотелось говорить о Несанине, однако в последние недели я очень часто думал о ней. В этом замке она была всем. Ее присутствие и сейчас ощущалось повсюду.
Я не мог помочь Несанине при жизни. Я не мог помочь, когда ее не стало. А сейчас я превратил память о ней в орудие манипулирования теми, кто меня окружает.
Несаниной манипулировали всю жизнь. Не оставили в покое и после смерти.
Кайрису хотелось, чтобы я был подобием Некулая. Он и не подозревал, насколько близок к осуществлению своего желания.
Я вынул руки из карманов. Под ногтями все еще оставалась кровь Мартаса.
– Ты же их ненавидишь? – спросил я.
Я постарался, чтобы вопрос прозвучал как можно обыденнее. Не получилось. Кайрис все это испытал на собственной шкуре. Он был одним из «зверушек» Некулая.
А сейчас он сидел здесь и ратовал за союз с теми, кто способствовал чудовищной деградации ришан. Его позиция меня искренне удивляла.
– Естественно, ненавижу, – ответил Кайрис. – Но они нам нужны, во всяком случае сейчас. Кто выиграет, если ты казнишь их всех и власть над Домом Ночи перейдет к Септимусу? Не мы. Она часто об этом говорила. Помнишь?..
Я повернулся и увидел на лице Кайриса подобие нежной улыбки. Крайне редкое зрелище.
– Помни о том, кто выигрывает.
Он сказал это искренне, но у меня скрипнули зубы.
Да, я помнил. Не счесть, сколько раз я доходил до этой черты и поворачивал назад. И всякий раз Несанина останавливала меня.
«Не давай им победить, – умоляла она, глядя на меня глубокими карими глазами, полными слез. – Кто выиграет, если он тебя убьет?»
– Помню, – выдохнул я.
Кайрис покачал головой и печально улыбнулся:
– Мы все были немного влюблены в нее.
Да, мы все были влюблены в Несанину. Спал с ней только я, но любили ее все. Как не любить, если только благодаря ей ты узнал, что такое доброта? Если только она относилась к тебе как к личности, а не набору частей тела?
– Так что думай об этом, – посоветовал Кайрис. – Я думаю. Когда становится невмоготу, я задаю себе вопрос: «Кто выиграет?»
Эти слова он произнес как великое изречение, дарующее понимание и мудрость.
Я пробормотал что-то невразумительное, ничуть не поверив в его искренность.
В эти дни я спал очень мало.
Целое крыло замка было отведено под королевскую резиденцию. После переворота я в течение недели ежедневно приходил туда и оставался столько, сколько мог выдержать. Убранство поменялось, однако многое осталось прежним.
Я молча бродил по комнатам.
Останавливался перед дверью, глядя на вмятину в темной древесине. Вмятину оставила голова Кетуры несколько веков назад. Тогда из-за крови вмятина была едва видна. Я и сейчас ощущал следы там, где ее зубы впивались в филенку двери.
Останавливался я и перед бюро Винсента. Содержимое ящиков было вывернуто на пол, валялось наряду с одеждой прежнего короля. Здесь хранились мелкие безделушки, стоившие дороже усадеб. Тут же были сложены клочки пожелтевшей бумаги, покрытые детскими каракулями. Я узнал почерк Орайи. Она не просто упражнялась в письме, а делала заметки о боевых позах.
Я улыбнулся. Ничего удивительного: даже в детстве Орайя серьезно относилась к учебе. Мне это было дорого. Очень дорого.
Улыбка быстро погасла. Если Винсент столько лет хранил эти бумажки, значит я не единственный, кто так думал.
Не мог я долго оставаться в королевском крыле.
Мои жилые помещения находились рядом с апартаментами Орайи. У каждого из нас было по несколько комнат, но наши спальни имели общую стену. У меня появилась странная привычка: возвращаясь к себе, я всякий раз замирал у этой стены. Сегодняшняя ночь не была исключением.
Когда Орайя плакала, меня охватывал неподдельный ужас. Поначалу было тихо, затем тишина нарушалась судорожным рыданием, словно она задыхалась, а тело противилось, требуя воздуха. Я сравнил бы это с вскрываемой раной.
Услышав те звуки впервые, я поспешил к ее дверям, постучал, наспех придумав причину. Уже не помню, какую чушь тогда выдал.
«Давай сразись со мной. Это тебя отвлечет».
Но выглядела Орайя совсем опустошенной. Казалось, ей физически больно находиться рядом со мной. Казалось, она просит о милосердии.
Сейчас я уперся рукой в нашу общую стену с парчовыми обоями и прислушался вопреки здравому смыслу.
Тишина.
Так оно и было.
Я торопливо сглотнул. Пальцы сжались в кулак.
Тонкая стена позволяла слышать происходившее по другую сторону. Впрочем, она могла быть и железной.
«Так что, принцесса, даже не смей прекращать бороться! – сказал я ей накануне финального поединка. – Это разобьет мне сердце».
А каким самоуверенным я был во время последней битвы, вырвав у нее сопротивление.
Сейчас она не сражалась со мной.
Больше к ней я не входил. Я распорядился, чтобы на следующий вечер ей принесли настой от головной боли. Я распорядился, чтобы она получала все необходимое. Во мне она точно не нуждалась.
Я лег, но мне не спалось. В мозгу звучали слова Несанины, на этот раз с циничным оттенком, принадлежащим мне.
«Кто выиграет?»
Несанина не выиграла, что было ясно всем.
И Орайя тоже.
Орайя
Прежде чем решиться выйти, я дождалась, пока солнце не поднимется высоко над Сивринажем. Всю ночь я молилась, чтобы никто мне не помешал и не вздумал поменять дверные замки. Мне повезло.
Райн ушел минувшим вечером и до сих пор не вернулся. Для меня это было предельно важно, поскольку побег зависел от его отсутствия, а он в любой момент мог вернуться.
В комоде мне попалась серебряная серьга в виде тонкого кольца. Я согнула ее, превратив в подобие крючка. Верхний засов поддался легко. А вот второй… со вторым пришлось повозиться. Засовы располагались почти впритык – особо не размахнешься. К тому же железо было крепким. Я сделала несколько пауз, опасаясь, как бы моя самодельная отмычка не переломилась пополам.
– Да чтоб тебя, – прошипела я.
«Ты сильнее, и этот нелепый крючок тебе ни к чему», – прошептал мне на ухо Винсент.
Я перевела взгляд с погнутой серьги на кончики пальцев.
Все двери и окна здесь, естественно, имели защиту против магии. Но даже если бы ее не было, моя магия вот уже которую неделю находилась в плачевном состоянии. Чтобы вызвать ее, требовалось погрузиться очень глубоко, затронуть каждую свежую рану. Сама эта мысль пугала меня. Я боялась, что умру от кровопотери, не успев покрыться рубцами.
Но… Быть может, Ночной огонь сумеет расплавить засов, удерживавший дверь.
Попытка вызывала у меня ужас. Однако это был шанс вырваться на свободу, и я не собиралась от него отказываться лишь из-за страха.
Первый призыв магии окончился ничем.
Скрипнув зубами, я полезла глубже. Ударила по всему, что в эти недели старалась упрятать подальше.
«Я основательно тебя учил», – прошептал Винсент.
Тогда я подумала о его голосе. Вспомнила его лицо на фоне засыпанной песком арены: окровавленное, израненное и…
Вспышка Ночного огня была слишком яркой и горячей. Она окутала мою руку. Я старалась подавить волну горя, печали и гнева.
«Самообладание, змейка, – сердито бросил мне Винсент. – Самообладание!»
«Твои наставления мешают мне сосредоточиться», – подумала я.
Голос послушно смолк, а мне стало стыдно.
Я сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, успокаивая сердцебиение. Пламя чуть уменьшилось.
Самообладание.
Я сократила Ночной огонь до размера шарика и погрузила в него почти сломанный серебряный крючок. Ночной огонь растекся по поверхности, как пламя по спичке. Я подумала, что затея не удастся, но все же просунула крючок в щель между дверью и косяком, прижав металл к металлу. Я направила свою магию в шарик Ночного огня… и надавила. Дверь распахнулась. Меня вынесло в коридор. Я едва не поскользнулась на плитках и не ударилась о противоположную стену.
На полу валялся кусок полурасплавленного, почерневшего металла. Сунув его в карман, я повернулась к двери.
Дверь была распахнута. В коридоре пусто.
Я выбралась наружу. На этот раз повезло.
Да поможет мне богиня.
Я быстро и бесшумно закрыла дверь, оттерев копоть с поверхности. Второй засов был сломан. Оставалось надеяться, что никто, проходя по коридору, этого не заметит.
Но время было военное. Я собственными глазами видела, как изменился замок. Днем и ночью в холлах всегда кто-то находился. Тщательно охранялись все арсеналы замка и, уж конечно, коридоры и выходы.
Для кого-то это могло стать преградой, но только не для меня.
Губы скривились в довольную усмешку. Ходьба требовала усилий, словно мышцы отвыкли от движения.
Главное, я знала этот замок лучше, чем кто-либо.
Винсент был очень предусмотрительным вампиром. В его правление замок обзавелся дополнительными проходами, туннелями и обманными коридорами, которые никуда не вели. Отец прекрасно сознавал, что однажды эта крепость может обратиться против него.
Часть проходов он показал мне еще в детстве, заставив запомнить все пути к его крылу. Я была совсем маленькой, но он не пытался скрыть от меня правду и подсластить пилюлю.
– Учти, змейка, мы живем в опасном мире, – говорил он. – Я научу тебя не только сражаться, но и отступать.
Разумеется, бóльшую часть проходов он от меня утаил, поскольку не хотел давать мне слишком много свободы. Я находила и исследовала их сама, втайне от него.
Однако сегодня я шла путем, который отец оставил специально для меня. Было бы глупо сразу двинуться к выходу. Пусть сейчас вовсю светит солнце, и это мне на руку. Но я могла нарваться на охрану. Требовалось разведать обстановку. И обзавестись оружием…
Я запнулась, вспомнив, что` сделала, когда в последний раз держала в руках оружие… чье сердце пронзила тогда.
Усилием воли я прогнала всплывшее перед глазами лицо убитого Райна, не позволила себе снова вспомнить лицо Винсента и пошла дальше.
Со стороны лестницы доносились приглушенные голоса. Поблизости находился вход в лабиринт потайных коридоров, созданных Винсентом. Похоже, новая власть еще не успела обнаружить этот вход. Он оставался скрытым, искусно размещенные шпалеры маскировали очертания двери. При Винсенте входы в лабиринт нередко запирались, но сегодня мне повезло. Дверь открылась, едва я к ней прикоснулась.
Проходы были узкими и освещались неугасимыми факелами Ночного огня. Они создавались вокруг уже существующего пространства замка, а потому отличались извилистостью. Многие двери внутри проходов были заперты, что сужало мои возможности, вынуждая идти там, где я могла пройти, спускаясь в некоторых местах по потайным лестницам. Немало проходов выводило прямо в чьи-то покои. Меньше всего мне хотелось очутиться в спальне какого-нибудь ришанского генерала. Я предпочитала винтовые лестницы, спускаясь все ниже, пока не достигла первого этажа и не оказалась в нужном месте.
В детстве мне редко позволялось здесь бывать, но я хорошо помнила, где находится это помещение. Винсент дорожил возможностью уединиться, что удавалось ему редко. В самом начале правления он приказал вырыть подземелье под восточной башней. В замке появилось подземное крыло, принадлежавшее исключительно Винсенту.
Туда можно было попасть из двух точек. Одна вела на первый этаж. Этим путем я могла выбраться наружу. Однако я не торопилась. Я знала, что Винсент хранил в личных покоях оружие и другие необходимые ему вещи. Прежде чем покинуть замок, я смогу вооружиться.
Вход в подземное крыло скрывался за массивной двустворчатой дверью, сделанной из крепкого дуба. Она почти сливалась с окружающим сумраком. Если бы не серебряные ручки, можно было бы подумать, что здесь глухая стена. Я не знала, успели ли ришане сюда добраться. Личные покои Винсента не являлись секретом.
Мне продолжала сопутствовать удача. Вокруг не было ни души.
Входная дверь оказалась незапертой. Открыв ее, я попала в такой же пустой коридор. В отличие от полутемных, запыленных проходов, по которым я сюда шла, этот коридор был похож на остальные коридоры замка. Темно-синие плитки пола. Черные двери с серебряными ручками. На стенах – хиажские картины в позолоченных рамах. В коридор выходило восемь дверей – по четыре с каждой стороны. Он оканчивался лестницей с изящными серебряными перилами, которая вела наверх.
Как же долго я здесь не была! Я не знала или не помнила, что находится за каждой дверью. Я подергала ручки первых двух. Заперты. Третья. Четвертая. Тоже. Я выругалась сквозь зубы. Может, заперты все восемь и я напрасно торчу здесь, растрачивая драгоценные минуты свободы.
Пятая дверь открылась.
Я замерла. Перестала дышать. Ноги словно вросли в пол.
Я стояла в открытом проеме. Пальцы еще сжимали ручку.
Боги милосердные.
Я попала в кабинет Винсента.
Кабинет хранил его запах. На мгновение возникло болезненное ощущение, что отец не умирал. Он где-то здесь, в глубине комнаты, стоит с книгой в руках и морщит лоб.
Прошлое вонзилось в меня, словно металлическая заноза, – такое же острое и вызывающее муку.
Помещение оказалось меньше других кабинетов Винсента. Посередине стоял массивный письменный стол. По углам камина – два бархатных кресла. Вдоль стен тянулись стеллажи со старинными, но хорошо сохранившимися фолиантами. Я смотрела на их черные, темно-красные, серебристые и синие корешки. Стол был завален раскрытыми книгами, листами и клочками бумаги. В центре находилось то, что я приняла за груду битого стекла.
Когда ко мне вернулась способность двигаться, я подошла к столу.
Беспорядка на столе было больше, чем Винсент обычно допускал. Но опять-таки… в конце правления… учитывая его состояние…
Я старалась не думать, в каком состоянии он прожил последние месяцы.
Взгляд упал на винный бокал, торчащий среди бумаг. Донышко покрывала красная корка. Приглядевшись, я увидела пятнышки вблизи ножки бокала – следы пальцев. Я потянулась к нему, но тут же отдернула руку, не желая пачкать своим прикосновением зримую память о Винсенте.
Даже смерть Иланы не подготовила меня к другой утрате. Горе сделалось навязчивым состоянием, затмив собой все. Понадобилось чудовищное напряжение воли, чтобы заставить мозг думать о чем-то еще, кроме Винсента. Горе истощило меня.
А сейчас я стояла здесь, окруженная Винсентом. Уходить не хотелось. Хотелось устроиться на его стуле, свернувшись калачиком. Хотелось сдернуть плащ, небрежно висевший на спинке кресла, и закутаться в него, как в кокон. Хотелось обернуть винный бокал тонким шелком и навсегда сохранить отпечатки пальцев Винсента.
Я стала рыться в бумагах на столе. Винсент напряженно работал. Реестровые книги. Карты. Доклады о нападении на Лунный дворец. И вдруг – стопка писем. Рука задрожала, когда я обнаружила кусок пергамента.
Заголовок гласил: «Доклад по Салине».
Доклад был написан по-военному кратко и прямолинейно. Отчет о проведенных действиях и результатах.
«Город Салине был уничтожен вместе с окрестностями».
Одна фраза мигом перенесла меня в развалины мертвого Салине. Туда, где пыль. Ядовитый туман. И отвратительный, тошнотворный запах.
В мозгу зазвучал дрогнувший голос Райна, поднявшего табличку с названием улицы: «Это – Салине».
И теперь, на отцовском письменном столе, я наткнулась на короткий – всего в один лист – доклад о подробностях уничтожения моего родного города. Об убийстве моих родственников, если таковые там еще оставались.
Винсент лгал мне.
«Ты не собирался мне рассказывать», – зло бросила я ему, вернувшись с развалин города.
«Ты не могла быть одной из них», – ответил мне он.
Пергамент дрожал у меня в руках. Я торопливо бросила его обратно в бумаги. И в этот миг рядом что-то блеснуло. Я отодвинула толстую раскрытую книгу. Под ней лежал маленький и довольно грубо сделанный кинжал.
В горле встал комок.
Этот кинжал я смастерила вскоре после того, как попала под опеку Винсента. Это произошло, когда я почувствовала себя в относительной безопасности, чтобы взяться за такую работу. Мне захотелось что-то изготовить своими руками. Почему – не помню. Однако хорошо помню, как делала этот кинжальчик и как нервничала, показывая его Винсенту. Он вертел в руках мое изделие, а я затаив дыхание следила за каждым его движением. Лицо Винсента оставалось непроницаемым.
– Недурно, – после долгого молчания произнес он.
Кинжал он спрятал в карман, и этим все кончилось. Сколько еще раз потом я жаждала получить одобрение Винсента и вот так же замирала: похвалит или нет.
Теперь мой детский кинжал лежал на одном столе со смертными приговорами тысячам ни в чем не повинных жителей Салине.
Существовало два Винсента, с которыми я не могла примириться, пока он был жив. После его смерти это стало еще труднее.
Винсент-король, способный ради большей власти истребить всю мою семью и целый народ, вставший у него на пути. Этот Винсент, защищая трон, почти двадцать лет лгал мне о моей крови. И Винсент-отец, хранивший сделанную мной пустяковину среди самых важных и дорогих ему вещей. Его последними словами были слова любви ко мне.
Как было бы здорово найти в одном из ящиков его стола письмо, адресованное мне.
«Моя маленькая змейка! – так начиналось бы оно. – Если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет в живых. Но с моей стороны было бы нечестно уйти, оставив тебя без ответов…»
Только Винсент был не из тех, кто доверяет свои тайны бумаге. Я убеждала себя, что иду сюда за оружием, когда на самом деле шла за ответами.
Дурацкая мечта.
Вместо письма я попала в комнату, толку от которой было не больше, чем от самого Винсента при жизни. Я не нашла здесь ничего, кроме разбросанных и не стыкующихся между собой кусков его личности. Если эти куски не складывались в целостную картину, когда он был жив, то сейчас они стали еще хаотичнее.
Мне жгло глаза. Давило в груди. Внутри нарастали рыдания, угрожая вырваться наружу. Пришлось зажать рот.
Я не была плаксивой. Но сейчас чем больше я старалась удержаться от слез, тем настойчивее они норовили пролиться.
Я жестко подавила это состояние. Из горла вырвался отвратительный звук. К счастью, его никто не слышал.
«Орайя, сейчас не время распускать нюни, – мысленно сказала я себе. – Ты не за этим сюда пришла».
В поле зрения вновь попала груда осколков. Странная штучка. Стекляшки имели зеркальную поверхность. То, что я приняла за груду, оказалось упорядоченной башенкой, словно кто-то потратил время, складывая одни осколки поверх других. Блеск был почти металлическим, напоминавшим свет полной луны. На каждом осколке сохранились остатки прихотливого орнамента в виде элегантных завитков. Они украшали гладкие части осколков и тянулись дальше, обрываясь у зубчатых краев. Присмотревшись, я заметила в углублениях завитков слабые черно-красные следы. Кровь?
Похоже, прежде осколки были чашей или кубком. Но зачем Винсент оставил их здесь, рядом с картами и бумагами?
Я дотронулась до верхнего осколка и сдавленно вскрикнула.
Его поверхность оказалась острой как бритва. Я порезала палец, и тонкая струйка крови потекла по краю. Однако я едва это заметила, не ощутив боли, потому что осколки вдруг начали двигаться. Не успела я и глазом моргнуть, как все осколки соединились, образовав неглубокую чашу с зеркальной поверхностью. Капельки моей крови скатились на дно, собравшись в центре.
Но меня потрясло не это. Я пошатнулась, вдруг отчетливо почувствовав давящее присутствие Винсента, словно он находился в кабинете – там, где стояла я. Его кровь точно так же капала в чашу. Все внутри меня наполнилось тревогой. Понеслись обрывки мыслей о городах и военачальниках, о Сивринаже, Салине и сотнях покрытых перьями крыльев, прибитых к городским стенам. Я ощущала гнев, властность, решимость и под всем этим – сильный страх.
Тихо вскрикнув, я отдернула руку. Меня мутило, голова кружилась.
– Винсент?
Голос мне словно почудился.
– Винсент? Мой король? Я… как…
Голос был слабым и искаженным, словно долетал откуда-то издалека, пробиваясь сквозь ураганные ветры.
И все равно я узнала этот голос.
– Джесмин? – шепотом спросила я.
Я снова вгляделась в чашу. Удивительно, но кровь из раненого пальца растеклась, покрыв дно.
Сощурившись, я наклонилась ниже. Подрагивающий свет факелов Ночного огня мешал смотреть, но, кажется, я увидела, как что-то движется. Или почудилось?
– Орайя?
Голос принадлежал Джесмин. Я едва ее слышала, но было ясно, что она изумлена не меньше моего.
Упираясь ладонями в стол, я склонилась над чашей. Мое внимание металось, отмечая едва заметное присутствие Джесмин, находящейся очень далеко от замка, и более ощутимое присутствие Винсента из прошлого.
Эта чаша предназначалась для общения. Конечно, ее свойства обуславливала какая-то магия и…
Послышались голоса.
Не из места, где была Джесмин. Из коридора.
Один принадлежал Райну.
«Тебя мне только не хватало», – подумала я, добавив ругательство.
Я убрала руку от чаши, и диковинный предмет снова рассыпался на осколки, образовав аккуратную горку. Я поморщилась, слушая металлический звук, с каким они падали на поверхность стола.
Собрав осколки, я засунула их в карман и уставилась на дверь.
Голоса приближались. Вскоре я поняла, что спутником Райна был Кайрис.
– …долго искать, – говорил он.
Шаги. Вниз по другой лестнице, которой я намеревалась воспользоваться, чтобы выбраться отсюда.
– Охрана уже проверила здесь комнаты? – спросил Райн.
– Не успели.
– Он многое поменял в замке.
Для меня сказанное Райном было вполне очевидным, однако Кайрис не обратил на это никакого внимания.
– Они займутся подземельем, как только закончат проверку верхних помещений, – сказал Кайрис.
– Что-нибудь дельное есть?
– Ничего нового. Мы и так знаем, кого надо убить. Но вначале надо до них добраться, и это самое трудное. Разберемся с Мисрадой, станет легче. Похоже, Септимус в этом уверен.
– Скажи лучше: пока Септимус в этом уверен, – с сарказмом заметил Райн. – По крайней мере, часть их уберется с нашего пути.
Шаги становились громче. Сжавшись, я всматривалась в щель под дверью, глядя, как полоску света пересекают тени.
Я перестала дышать, уткнулась спиной в стену, стараясь оказаться как можно дальше от Райна и Кайриса.
А они были все ближе.
– Слышал, он никого сюда не пускал, – сказал Кайрис. – Наверное, что-то прятал. Как думаешь?
Надежда, вспыхнувшая во мне, тут же погасла.
Райн остановился.
– Ты что? – спросил Кайрис.
– Ничего. Простое любопытство.
Райн был хорошим лицедеем и всегда умел убедительно врать.
– Ты иди дальше, – сказал он Кайрису, – а я ненадолго загляну сюда. Посмотрю, что к чему.
Мне оставалось лишь бормотать проклятия.
– Позвать кого-нибудь тебе в помощь?
– Если честно, мне нужно побыть одному, – ответил Райн. – Хочу услышать голос собственных мыслей.
Кайрис усмехнулся.
Я лихорадочно крутила головой, ища, куда бы спрятаться. Только залезть под стол – больше некуда. Выбор не ахти, но это лучше, чем ничего.
Прежде чем нырнуть под стол, я еще раз мельком взглянула на отцовские карты, бумаги и чертежи. Все они показывали, как сильно он любил свое королевство, сколько крови и пота пролил, строя и защищая империю.
Его империю. Мою империю.
А я сейчас пряталась под этим столом.
Меня обдало волной жгучего стыда.
Шаги Кайриса удалялись, но Райн…
В этот момент дверь распахнулась, и знакомый голос произнес:
– Принцесса, неужели ты всерьез думала, что я тебя не учую?
Орайя
Провались оно все!
Я оглянулась по сторонам, ища, что могло бы сгодиться в качестве оружия. С настоящим оружием мне сейчас было бы легче.
– Сама вылезешь или мне тебя вытащить? – спросил Райн.
Я что есть силы стиснула челюсти.
Неожиданно я почувствовала себя как в оранжерее Лунного дворца, когда он дразнил меня. История повторялась: я снова была загнана в угол.
Я вылезла из-под стола и встала во весь рост, глядя на Райна. Пальцы сжались в кулаки. Лучше бы мне не видеть разочарования, промелькнувшего в его глазах. Ему не понравилось, что я слишком быстро сдалась.
Он стоял, упираясь в дверной косяк, и смотрел на меня. Свое недовольство он быстро спрятал под усмешкой. Его спектакль удался.
Я молчала.
– Ты потрясающе умеешь пробираться в места, где тебе не полагается быть, – произнес Райн. – Как думаешь, мне повезло, что при тебе не оказалось ни меча, ни кинжала?
Он потрогал бедро, вспоминая нашу первую встречу. Тогда он попытался спасти мне жизнь, а я «отблагодарила» его, полоснув кинжалом по ноге.
Интересно, как это виделось ему сейчас? Думал, что играет со мной, словно между нами ничего не изменилось? Словно мы по-прежнему оставались участниками Кеджари, союзниками по необходимости?
– Где мне не полагается быть? – резко переспросила я. – Это мой родной дом.
У меня всегда плохо получалось выглядеть холодной и собранной, когда внутри бурлили эмоции, угрожая вырваться наружу. Винсент часто напоминал мне об этом.
Райн принял правду и перестал усмехаться.
– Знаю, – сказал он, не пытаясь меня дразнить.
– Нет, не знаешь, – огрызнулась я. – Ничего ты не понимаешь, потому что держишь меня в плену.
– Ты не пленница. Ты…
«Ты – моя королева», – всегда говорил он.
Вранье! Я больше этого не выдержу.
– Прекрати, – рявкнула я. – Просто прекрати! Перестань врать. Перестань делать вид, будто ничего не знаешь. Каждую ночь ты запираешь меня в комнате. Ты намеренно поселился рядом, чтобы следить за мной.
Райн мигом оказался по другую сторону стола, наклонившись ко мне.
– Орайя, я стараюсь сохранить тебе жизнь, – тихо сказал он. – И это невероятно тяжело. Согласна? Знаю, что мои действия не идеальны. Но я стараюсь.
«Зачем? – хотелось мне спросить. – Не препятствуй событиям. Если это невероятно тяжело, пусть случится то, что случится. Пусть они меня убьют».
«Змейка, не торопись становиться жертвой», – прошептал мне на ухо Винсент.
– Как великодушно с твоей стороны, – вслух ответила я Райну. – И как бескорыстно.
Он уперся ладонями в стол, глядя мне в глаза.
– Думаешь, мне хочется всего этого? – резко спросил он. – Думаешь, я хочу слушать, как ты каждую ночь плачешь?
Я побледнела.
Увидев мое лицо, он поджал губы. Я буквально наблюдала, как он мысленно отчитывает себя за произнесенные слова.
Да, он мог слышать мои всхлипывания. Я это знала. Райн постоянно замечал все, что мне хотелось бы скрыть от него. Но получить подтверждение… это нарушало нашу негласную договоренность. Мои щеки покраснели.
Я отошла, желая подальше отодвинуться от Райна. Он же, наоборот, приблизился. Он смотрел на меня пристально, не мигая. Мне было не увернуться от его взгляда. Казалось, он схватил меня и припечатал к стене.
– Я сделал тебе предложение, – тихо напомнил он. – В ту ночь, когда мы…
Он запнулся. Остаток фразы я услышала у себя в мозгу: «В ту ночь, когда мы поженились».
Мы оба ни разу не заводили разговор о нашей свадьбе, словно ее и не было.
Я снова попятилась, а он приблизился.
– Ненавижу это место. – Он судорожно выдыхал слова, будто вырывал их из груди. – Ненавижу здешних вампиров. Ненавижу этот замок. Ненавижу эту поганую корону. Но к тебе, Орайя, у меня нет ненависти. Ни капли.
Его взгляд потеплел. Мне отчаянно хотелось отвернуться, однако я продолжала смотреть на него.
– Знаю, я подвел тебя. Наверное, я и сейчас… – Он встряхнул головой, словно хотел заставить себя прикусить язык. – Но мы с тобой одинаковые. Ты единственная, кто мог бы мне помочь построить новое королевство. И если честно, я… я не знаю, смогу ли я это сделать без тебя.
Наконец я все-таки отвела взгляд от Райна. Глаза скользнули по столу Винсента, по картам и планам бывшего короля. Райн нависал над ними, уперев ладони в бумаги. Здесь все напоминало о королевстве моего отца и о том, как горячо он любил Дом Ночи.
Королевство моего отца. Мое королевство.
На затылке слабо пульсировала печать наследницы. Грудь жгло все сильнее. Я ощущала зуд, как от укуса.
«По крайней мере, часть их уберется с нашего пути», – сказал мне тогда Райн.
Я помнила, с какой небрежностью он это произнес, а ведь речь шла о тех, кто теперь уповал на меня.
– Тебе не нужна помощь хиажей, – резко бросила я. – Ты же занят истреблением всех нас.
– Нас? – Райн мгновенно изменился в лице; его исказила зловещая гримаса, которую он не собирался прятать. – С каких пор появилось это «нас»? Хиажи никогда не считали тебя равной им. К тебе и таким, как ты, они относились не лучше, чем к скоту. Они тебя презирали, они…
– Ты убил моего отца!
Эти слова вырвались из меня. Обвинение, отвратительная правда, не дававшая мне покоя несколько недель подряд. Стоило мне взглянуть на Райна, эти слова звенели в моих ушах. Все обвинения: «Ты убил моего отца, ты мне врал и помыкал мной».
ТЫ… УБИЛ… МОЕГО… ОТЦА…
Они заглушили слова Райна.
Они заставили его замолчать, а затем повисли между нами: ощутимые и острые, как кинжалы.
Ты… убил… моего… отца…
Я не сразу поняла, что произношу их вслух. Слова прорывались сквозь мои стиснутые зубы.
С каждым словом я вновь переживала расправу Райна с Винсентом, когда его магия придавила Винсента к стене. А потом тело Винсента стало сползать на пол, превращаясь в груду истерзанной плоти.
Вокруг моих сжатых кулаков закружился серебристый дымок. Я тяжело дышала, вздымались и опускались плечи. Грудь болела… богиня свидетельница, грудь болела так, что я почти теряла самообладание. В это ужасающе долгое мгновение я была уверена, что вот-вот распадусь на куски.
Райн наконец обошел вокруг стола и медленно приблизился ко мне. Его пристальный взгляд я ловила даже сквозь плотно сомкнутые веки.
Казалось, он был готов и просто ждал.
– Орайя, я очень сожалею, – пробормотал он. – Да, я очень сожалею, что все случилось вот так. Прости меня.
Самым скверным во всем этом была моя уверенность в искренности его слов.
«Прости».
Я помнила, как Райн впервые извинился передо мной, сделав это легко и непринужденно. И как много его извинение значило для меня тогда. Сам того не зная, он изменил весь мой мир. Мне казалось, я получила долгожданный подарок. Наконец кто-то оценил мои чувства и уступил мне, пусть и ценой собственной ущемленной гордости.
Как я жаждала услышать эти слова от отца!
Я все-таки их услышала в последние мгновения его жизни: «Я люблю тебя. Прости».
Изменили ли они хоть что-то? В конечном итоге что они значили? Могли ли несколько слов сотворить что-то хорошее?
Открыв глаза, я наткнулась на взгляд Райна. Меня ошеломило его предельно искреннее лицо, на котором отражались все эмоции. Я понимала: он открывает мне дверь, уговаривает войти. Он даже готов взять меня за руку и ввести.
– Подвернись случай, и ты сделаешь это снова, – сказала я и захлопнула невидимую дверь.
Райн вздрогнул.
– Я пытаюсь спасти как можно больше жизней, – произнес он безнадежным тоном.
По нему было видно, он не знает, что еще сказать.
А что вообще он мог сказать мне, кроме правды?
Конечно, я прекрасно все понимала, и это меня бесило. Райн заключил сделку и умер, пытаясь избежать ее выполнения. На него уповали тысячи сподвижников. Обязательства были вытатуированы на его теле.
Но я слишком долго отрицала, что и на моем теле теперь тоже есть отметина об обязательствах. Я слушала речи Райна об убийстве тех, кто рассчитывал на меня. Однако рассуждать о новом королевстве – это всего лишь слова, а вчера я видела его спектакль – иначе встречу с ришанской знатью не назовешь. Он пытался снискать благосклонность тех, кто когда-то жестоко издевался над ним.
Лицемер.
Мы хотели говорить о нелегких решениях?
Райн шагнул ко мне:
– Орайя, послушай…
Я отпрянула:
– Мне лучше вернуться к себе.
От меня не скрылось недовольство в его глазах.
– Проводи меня или не мешай вернуться самой, – потребовала я.
Надо отдать Райну должное: он знал, когда спорить бесполезно. Муж молча открыл дверь и молча вышел следом за мной. Так мы и шли до моих комнат.
Орайя
Не знаю, в какой именно момент я приняла решение, но к возвращению оно уже было готово. Я дождалась, пока в коридоре стихнут шаги Райна. Мне не хотелось рисковать, особенно после того как он столь откровенно рассказал, что слышит все происходящее за стеной.
Выждав еще немного, я полезла в карман и выложила осколки чаши на кровать. Они и здесь выглядели столь же заурядно, как на столе Винсента. Груда осколков, запачканных моей кровью.
Я до сих пор не понимала, чем является эта чаша и как она действует. Я просто повторила то, что сделала в кабинете, проведя по сверкающей поверхности большим пальцем, из которого все еще капала кровь.
Как и там, осколки разлетелись по кровати. Я снова дотронулась до них, и они соединились в неглубокую чашу, зеркальную внутри.
Сейчас у меня была возможность рассмотреть все повнимательнее. Оказалось, соединенные осколки немного подрагивают, а кое-где не совсем плотно прилегают друг к другу. Я вновь порезала палец и смотрела, как кровь стекает по прихотливым завиткам стенок на дно чаши.
На этот раз я была готова к тому, что меня окутает волной присутствия Винсента. Но ощущения оказались не менее болезненными. И вновь я с трудом удерживалась, чтобы не заглушить их. Я не слышала голоса Винсента и не видела его лица, однако безошибочно понимала, что он где-то рядом. Казалось, стоит обернуться, и я обнаружу его у себя за спиной. Ощущение было глубоким, превосходящим все прочие. Я словно чувствовала это нутром.
Кровь в центре чаши пузырилась и растекалась, подрагивая на краях вместе с осколками. Изображение на крови было слабым и тусклым, словно я видела какое-то далекое место. Возможно, черная кровь сделала бы картину более четкой. А может, размытость была вызвана тем, что это устройство, как бы оно ни называлось, не предназначалось для работы с такими, как я, – вампирами лишь наполовину.
Я прищурилась, всматриваясь в слабое изображение. Намек на чье-то лицо, словно кто-то прильнул к зеркалу с противоположной стороны.
– Джесмин? – шепотом спросила я.
– Моя королева, это ты?
Голос принадлежал Джесмин (моя догадка подтвердилась), хотя и раздавался издалека, не отличаясь ясностью. Я нагнулась ниже и напрягла слух.
– Это ты, – сказала она. – Думала… откуда…
– Говори медленнее, – попросила я. – Мне тебя не слышно.
«Змейка, я же тебе всегда твердил, – прошептал Винсент, – ты должна научиться быть более терпеливой. Жди и осознавай».
Я судорожно вдохнула.
Клянусь богиней, его голос звучал так близко, что я чувствовала, как он дышит мне в ухо. Волна горя накрыла меня раньше, чем я успела внутренне собраться.
Лицо Джесмин стало отчетливее. Голос зазвучал сильнее, хотя и сейчас я была вынуждена напрягать слух.
– …ты можешь этим пользоваться, – удивленно сказала она.
Случившееся ошеломило ее.
Одна щека Джесмин была запачкана не то грязью, не то запекшейся кровью, волосы убраны в потрепанный пучок, а на руке серела повязка. Сколь разительно отличалась она от блистательной соблазнительницы, какой я привыкла видеть ее на балах Винсента.
– Пользоваться… чем? – спросила я.
– Его зеркалом. Можешь пользоваться.
Его зеркалом.
Мне требовалось знать все особенности этого устройства, чтобы понять: чаша – реликт могущественной древней магии, теснейшим образом связанный с душой Винсента. И если зеркало принадлежало ему и действовало за счет его крови…
– Время нас подпирает, – сказала я, больше обращаясь к себе.
У меня действительно не было времени разбираться в особенностях зеркала, поскольку имелись куда более серьезные дела.
Джесмин важно кивнула. Она изменилась в лице. Вместо любопытной придворной дамы на меня смотрела главнокомандующая.
– Моя королева, ты в безопасности?
Безопасность. Ну и слово.
Но я ответила:
– Да. А твое положение?
– Мы в…
– Не хочу знать, – перебила я.
Я была почти уверена, что никто не подслушивает наш разговор. Однако сомнения все же оставались.
– Да, моя королева, – понимающе кивнула Джесмин. – Насколько ты осведомлена о состоянии войны?
Я откашлялась. Было неловко признаваться, что я почти ничего не знаю. А сейчас, когда связь зеркала с душой Винсента ощущалась так болезненно и жгуче, моя неосведомленность вызывала еще больший стыд.
Изображение Джесмин дрогнуло. Я поднесла чашу ближе к лицу, словно намеревалась заставить ее продолжать разговор.
– Мне нужна твоя оценка состояния дел, а не ришанская.
Надежная уловка, позволяющая скрыть мое незнание.
– Мы потеряли… много крепостей. Сейчас, королева, мы сражаемся, чтобы сохранить оставшиеся. Пускаем в ход все, что у нас есть. Но… – Она недовольно наморщила нос. – Кроверожденные имеют численное превосходство и весьма коварны. С ришанами мы бы еще справились. Кроверожденные… создают нам изрядные сложности.
Слова Джесмин совпадали с тем, что я видела здесь. Райн мог сколько угодно рассуждать о своих мечтах. А суровая правда заключалась в том, что он позвал псов в королевство и прятал их за своей короной, пока они истребляли его народ. Он в значительной степени зависел от сил кроверожденных.
Однажды Райн сказал мне, что мечты мало значат. Важны только действия.
Его действий явно было недостаточно. Я же вообще бездействовала.
Лицо Джесмин вновь потеряло резкость. Ее слова доходили до меня не полностью.
– Твои… приказы?
Отчаянно стараясь не потерять связь с ней, я выдавила из большого пальца еще несколько капель крови, отчего изображение главнокомандующей вновь покрылось рябью, а у меня заболел затылок, словно изнутри по нему застучали молотками.
Шаги в коридоре заставили меня замереть. Я оглянулась на входную дверь. Закрыта. Шаги не приблизились и скоро стихли. Шедший двигался в противоположную сторону.
Я вновь повернулась к зеркалу, сказав Джесмин:
– Времени совсем мало.
– Каковы будут твои приказы? – настойчивым тоном спросила она.
Приказы. Можно подумать, я обладала властью и могла отдавать распоряжения Джесмин.
– Через две недели они отправятся к вам в Мисраду, – торопливо зашептала я. – Намечается большой поход. У них нехватка солдат, невзирая на контингент кроверожденных. Для большей численности они заберут из Сивринажа всех. Арсенал останется пустым.
Джесмин задумчиво нахмурилась:
– Не знаю, сможем ли мы выстоять против такого натиска.
– Я тоже не знаю. Возможно, вам не понадобится с ними сражаться.
Я умолкла. Требовалось принять решение, которое уже не отменишь. Решение вступать в бой или нет.
Казалось, Винсент стоит рядом, положив руку мне на плечо.
«Это твое королевство, – шептал он. – Я учил тебя сражаться за достойную жизнь. Я дал тебе зубы. Так пусти их в ход».
– Покиньте Мисраду, – сказала я. – Ваша цель – арсенал, пока он не охраняется. Нападите на него, захватите или уничтожьте. Сделайте то, что в ваших силах. У тебя хватит солдат для этого маневра?
Размытое изображение не помешало мне увидеть стальную решимость в глазах Джесмин.
– Скажу прямо: задача тяжелая. Но войск на попытку нам хватит.
Я не позволила себе дрогнуть, не позволила выпасть из состояния командующей.
– Так сделайте это. Довольно бегать от них. Довольно обороняться. У нас нет времени на полумеры.
Настало время сражаться по-настоящему.