Перед уходом

Загадка простоты (Послесловие)

Сейчас много говорят, пишут, спорят о так называемой прозе сорокалетних. К новому «направлению» сгоряча причисляют писателей настолько непохожих, что удивляешься: что у них общего? И не лучше ли говорить о различиях между ними, которые начинаются уже с выбора темы, с творческих пристрастий? Александр Проханов, скажем, воспевает индустриальную мощь современности. Владимир Маканин и Руслан Киреев исследуют «мелочи» сугубо городского быта. Владимира Крупина и Владимира Личутина влечет к себе деревня, но видят они ее совсем нетрадиционно и каждый по-своему. А вот Николая Студеникина не заподозришь в стремлении «застолбить» свой участок, хотя он, если разобраться, типичный сорокалетний. Вниманием критиков он не избалован, они не торопятся «признать» его, хотя в центральных издательствах выходит вот уже третья его книга. Кто же виноват, что признание запаздывает на свидание с писателем, которого и молодым-то уже назвать трудно? Обстоятельств, связанных с этим, много, но есть одно — и о нем хочется поговорить особо.

Студеникин работает в литературе «тихо», незаметно, не претендуя на ошеломительные открытия, новации и лидерство. Скромность? Неуверенность в своих силах? Не думаю. Скорее — позиция. Что же касается участка… Студеникин одинаково свой и в городе и в деревне, на заводе и на стройке, и среди военных, и в студенческой атмосфере, и в среде институтских преподавателей. Такая «всеядность» может сбить с толку иного критика, привыкшего делить писателей по ведомственному или производственному признаку. Не встретим мы в произведениях Студеникина и расхожих схем и конфликтов. Но здесь есть судьбы.

Лет десять назад в «Юности» появился рассказ Студеникина «Тридцать три пачки «Примы». О чем был этот рассказ? Венька Харюшин, добрая душа, скупил в сельском магазинчике всю табачную наличность, не для себя: — сам он некурящий, — для своих товарищей из буровой бригады. Дважды за семь километров по осенней грязи сходил в село, а когда ночью возвращался по лесу, то пел песни. Весело было Веньке? Да нет, просто страшновато немного. Добрый, лирический рассказ… Немудрящий быт буровой бригады, по-детски простодушный герой, история с сигаретами — все это возникало перед нами как бы само собой. О трудной работе буровиков не говорилось в лоб, она ощущалась незаметно, в сдержанно-неторопливых раздумьях и поступках старого бурового мастера Захара Ивановича, в деталях, создающих атмосферу достоверности происходящего. И еще. Уже в первом своем напечатанном рассказе молодой прозаик обнаружил немалый опыт. И не только литературный, но и жизненный — это чувствовалось сразу.

Жизненный опыт, конечно преображенный и обобщенный, и подсказал писателю содержание всех его последующих произведений, на форму которых повлияли великие традиции классической русской прозы. Писатель тяготеет к отображению самого обыкновенного в жизни, которая представляется ему сплетением человеческих характеров и судеб; он любит «невыдуманные истории», задавая подчас загадки не только читателю, но и критику: что же кроется там, в глубине?..

Характеры и судьбы. Трудные судьбы. Однако в рассказах о них нет и тени пессимизма или неверия в человечность и добро. Вина никогда не сваливается с больной головы на здоровую. Чаще герой наедине с собой пытается разобраться в своих просчетах и ошибках, преодолеть слабость, неуверенность, самообман. Что, например, происходит с Петькой Шагаевым в повести «Характеристика»? Петька «жил небрежно и без оглядки, будто марал черновик, который все равно придется выбрасывать. Он еще не знал, что переписывать нельзя — ни одного дня нам не дано прожить сначала, что черновики нам приходится таскать с собой до самого конца, будто имеется на них уведомление, как на билетах в кино: «сохранять до конца сеанса». Петька мог бы предъявить счет и матери, беспрерывно меняющей мужей, и школьным учителям, и начальнику цеха Николаю Ивановичу Узунову, но в итоге главный счет он предъявляет самому себе, своему поведению, не всегда осмысленному и полезному. И Петька находит в себе силы перейти с «черновика» на «беловик».

Преодолевает самообольщение и Лена в повести «Без страха и упрека», и Наташа в повести «Главпочтамт, до востребования», включенной в эту книгу. В какой-то момент Наташа заблудилась в надуманных чувствах, несуществующей любви. Распутывая этот клубок, она пытается постичь самое трудное — правду о себе. «Правда о себе неуловима, словно шарик ртути из разбитого градусника… Но как легко запутаться в паутине ее подобий!» Пробираясь сквозь «паутину подобий» к истинной сути характеров и поступков своих героев, писатель не приподнимает их над окружающими людьми, но и не принижает их, хотя иные из них на первый взгляд того достойны. Писателя отличает природный демократизм. Он подчеркивает связь людей друг с другом, их взаимозависимость. Каждый из его героев может сказать о себе словами Андрея Платонова: «Без меня народ неполный».

Герои Студеникина, как и все люди, мечтают о счастье, однако есть еще одно, что отличает их, — они стремятся стать лучше, чем есть, притом не на словах, а на деле. Это «тихие максималисты» — тихие потому, что не любят громких слов, совестливость свойственна им как бы изначально, а вот добро они стараются творить, не откладывая дела в долгий ящик, не жалея себя, своих сил, и не требуя наград за это. Таков и Венька Харюшин, и ефрейтор Женя Ефанов из повести «Зима, зимою, о зиме», и многие другие. Не случайно Наташа идет работать в литейный — «горячий» — цех, хотя могла бы устроиться и в конторе. Могла бы она, перетерпев попреки матери и косые взгляды односельчан, остаться в родном селе. С ребенком в городе одной — куда как трудно! Однако она пускается в обратный путь, к самостоятельной жизни, рассчитывая лишь на свои силы. Отказывается она и от Володи, которого, как выясняется, уже не любит… Глупая романтика? Детскость? Может быть. Но и ясный взгляд на жизнь, продиктованный некими изначальными нравственными убеждениями, подразумеваемыми как нечто непреложное, бесспорное. И вовсе она, Наташа, никакая не героиня, и судьба ее рядовая, примелькавшаяся. Но разве не одерживает она нравственную победу? Разве не вызывает уважения ее «неразумный» максимализм?

Выступая на VII съезде писателей СССР, Федор Абрамов говорил: «Нравственная активность человека, способность быть верным голосу совести и справедливости — не в этом ли подлинный героизм? Героизм непоказной, некрикливый, который еще мало понят и оценен нами».

Наташа, а вместе с ней и многие другие персонажи Студеникина склонны именно к такому некрикливому, непоказному героизму. И трудные, запутанные судьбы не мешают им ощущать себя нужными на земле. Счастье им дается нелегко, истину они познают методом проб и ошибок, ценою неизбежных утрат. Внутренняя устойчивость таких цельных натур, как Наташа, основывается на их глубокой вере в доброту и человечность, которые, по сути, и являются главными в человеческих взаимоотношениях.

Надо отметить, что неприязнь к персонажу у Студеникина явление редкое, но если уж она прорывается, то дает о себе знать со всей определенностью. Чаще же писатель стремятся «умереть» в своих героях. Он разворачивает перед нами полотно жизни, текущей естественно и непринужденно, без дополнительных комментариев и объяснений. Иногда даже может показаться, что он намеренно ограничивает себя чисто режиссерской функцией, но это впечатление обманчиво, ибо понимаешь в конце концов, что все далеко не так. Просто таков его стиль, манера письма. Безыскусность и простота достигаются тем, что ни одна из деталей не вырывается вперед, в плотной ткани повествования все узлы спрятаны так, что мастерства не видно. Писатель умеет добиться того, что в его повествовании каждое мгновение пульсирует, оно единственно и неповторимо, хотя и буднично и внешне как будто «бесконфликтно».

Заметьте, как обстоятелен и нетороплив, например, рассказ о приезде Наташи в родное село. В повести совсем немного событий, они сводятся к повседневным хлопотам и заботам, а между тем ясно чувствуешь внутреннюю жизнь каждого, кто попал в орбиту внимания героини и автора. Тут и Федор по прозвищу Халабруй — человек с точки зрения деревенского практицизма вроде бы и никчемный, но с добрым юмором и мягкой душой; тут и тихая сельская учительница Марья Гавриловна, рядом с причудами старости сохранившая и наивное, детское восприятие мира; тут и Виктор — любитель выпить, щедрый и веселый парень, неутомимо воюющий с куркулем-тестем. И Маня-чепурная, и продавщица Тоня, и телятница Света Чеснокова — все различимы, у каждого своя линия судьбы, а вместе они и представляют собою жизнь сегодняшнего села как нечто общее и неделимое, как единый поток. Для родных и знакомых Наташа — «отрезанный ломоть», она это чувствует, понимая, что находится скорее в гостях, чем дома. Ее томит сознание, что люди осуждают ее, прижившую ребенка на стороне. Мать упрекает ее и плачет, жалея, досадуя, но вот она уже и успокоилась, и склонилась над внуком. Вот будто бы чужой — всего лишь недавний отчим! — Федор Халабруй украдкой сует падчерице пачку облигаций: возьми, пригодятся! Редкий дар — писать о жизни, не размягчаясь от светлых ее сторон и памятуя о теневых, зорко вглядываясь в каждое проявление человечности.

В простом, обыкновенном есть своя логика, подчас идущая наперекор канонам, успевшим примелькаться на страницах нашей литературы. Вот Наташа приносит Марье Гавриловне долг — порыв благородный, денег мало, да и долг не Наташин, а ее матери, но надо восстанавливать честь семьи. Учительница мягко отказывается взять деньги — пусть это будет подарок новорожденному. Наташа не соглашается: как же так? Не велит гордость. По литературным правилам напрашивается: вот она встает и оставляет деньги на учительском столе — гордый характер! Но в повести происходит совсем иное: Наташа эти деньги берет, берет, стыдясь своей слабости — вот тебе и максималистка! — берет, понимая всю неловкость своего положения, берет, не из жадности, а просто потому, что они сейчас ей очень нужны — для Андрейки, ее Звездочки, сына. До гордости ли ей? Маленькая деталь, а как она жизненна, как достоверна.

Для писателя нет людей больших и маленьких, он не целит их на сложных и простых, утонченных и толстокожих. Каждый человек ему по-своему интересен, ранги, чины и прочие внешние атрибуты не имеют значения. Он пишет людей рядовых, в массе, в окружении равных, вернее, равно заслуживающих внимания, никто не играет роль фона, на котором гарцевал бы главный герой. Произведения Студеникина густо населены: тут и рабочие, и сельские жители, и военные, и музыканты, и инженеры — пестро от лиц, характеров, судеб. В мозаике будничных ситуаций есть, однако, свой ориентир: мы всегда ощущаем отношение автора к людям и событиям, его симпатии и антипатии не вызывают сомнений, он не внимает добру и злу равнодушно, всегда умея исподволь намекнуть, зачем и почему он вводит нас в мир своих героев. Делает это автор неназойливо, не навязывая своего мнения читателю, а как бы подводя к нему без всякой видимой подсказки. Вот в этой простоте и незамысловатости письма и заключен особый секрет, позволяющий говорить о «загадках» такого стиля, его следовании жизненной правде, его адекватности реальной действительности.

Поэтому трудно определить рубрику, к которой можно было бы отнести творчество Студеникина. Он и «городской», и «деревенский», встречается у него и «рабочая тема», и произведения, где налицо все признаки так называемой «молодежной прозы» с ее особо пристальным вниманием к духовному миру молодого человека, вступающего во взрослую жизнь. К какой, например, рубрике отнести повесть «Главпочтамт, до востребования»? Здесь есть и город, завод, рабочее общежитие, но есть и село с его типичными обитателями. И производство, и быт, взятый в массе его своеобразных мелочей, и личная судьба героев, и проблемы общественные — все слито воедино. Да и что тут удивительного? Вполне нормальный, синтетический подход к художественному воплощению жизни в ее реальной неповторимости. То же — в психологии главной героини. Ее характер показан автором как становление, как процесс. Сегодня Наташа еще преимущественно сельская жительница, во всяком случае, это ее натура, корни, способ мироощущения, а завтра она совсем привыкнет к заводу и его порядкам, освоит рабочую профессию и станет настоящей горожанкой. Это процесс естественный, он взят из реальности: сколько похожих судеб знаем мы!

И в этом смысле повесть содержит полемический заряд, хотя внешне будто бы и не задевает проблему взаимоотношений города и деревни. Наша деревня сегодня переживает процессы, сходные с теми, которые переживает город, и ничего тут не поделаешь, нет больше непроходимых границ. Это хорошо показал в своих романах Федор Абрамов.

Интересно именно с этой точки зрения взглянуть на вторую повесть Студеникина, включенную в эту книгу. Сначала кажется, что старушка в мужском пиджаке прибыла из деревни в город только затем, чтобы воочию убедиться в том, как он, город, глух и слеп к отдельному человеку, к его заботам и душевной боли. Об этом вроде бы и говорит первоначальное удивление старушки суетой, толкучкой на городских тротуарах. Взгляд ее прост, да не очень. Вот она видит пруд в скверике: «Старуху удивило то, что в пруду никто не стирал, хоть даже издали было видно, какая в нем чистая вода, и никто не купался, хотя погода была жаркая и душная, а вокруг пруда бегали и ездили на велосипедах многочисленные дети. «Гусей бы сюда, — подумала она. — Дворов десять гусей держать могут, а то и все село…»

Такое могло прийти в голову только деревенскому жителю. Смешно? Не очень. Сетование старушки законное — мы-то знаем, сколько всего в городе пропадает «зазря», не только пруды, поэтому и не смеемся над старушкой. Да и автор вовсе не хотел нас повеселить, старушка ему симпатична, хотя относится он к ней без умиления и подобострастия, которым избаловано множество других литературных старушек. Мы-то понимаем, что ей выпала роль невольного «ревизора». Темная, безъязыкая, она послана автором в столицу, чтобы проверить, почем в этом городе фунт человеческого участия и добра.

Так вот. Великий город все-таки не остается безразличным к затерянной в нем старушке. Старается доставить ее по назначению водитель троллейбуса, предлагает свою помощь мальчик, решивший «с понедельника» — а как раз понедельник! — делать хорошие дела. Пытаются определить ее на ночлег дежурные милиционеры. Наконец, находится веселый парень, который привозит ее к себе домой и укладывает спать. Вот встретила старушка расклейщицу афиш, и та так сердечно обошлась с ней, что тронула душу. «Глядя на ее узкие, да еще прищуренные глаза, старуха подумала, что на белом свете много добрых людей». Нет, не равнодушен, не холоден город! Правда, встречаются в нем и другие люди: пожилая холеная дама с внуком, принявшим старуху за бабу-ягу, жена рубахи-парня, забывшая, кто ее, «дуру неблагодарную, кормит», блатняга на вокзале… Но не встречи с ними составляют главное содержание повести. Повести, надо сказать, все-таки грустной. Старушка не осуждает, а жалеет людей, вынужденных жить в такой спешке и суете. Взгляд ее полон сочувствия, и нет у нее «неоплаченного счета» ни в жестяном сундучке, ни в кармане.

Иное наводит на грустные размышления. Увы, всем нам не хватает добра и участия, что в городе, что в деревне. И в деревне кто-то обижает старуху — не зря же она ищет защиты в городе. Но и тут, если по большому счету… Водитель троллейбуса в глубине души рад сбагрить незапланированную старушку, милиционеры действуют слишком уж по инструкции, да и наш рубаха-парень, широкая душа, спасовал перед напористым недовольством жены. И интеллигенту в темных очках не хватило благого порыва: «Ну, не я, так кто-нибудь другой…» Не против города направлен пафос этой «обыкновенной истории», а против доброты «от сих до сих», против попутной благотворительности, которой все мы грешим частенько. Вера старушки в «справедливого генерала» наивна и вызывает улыбку. Ну, а почему ему и не быть на самом деле? Ежели для себя, так внутри каждого из нас такой генерал есть, имя его — совесть, а коснись дело человека, далекого от нас, так и времени мало, и сил. Как разбудить спящую, верней, дремлющую совесть, быстро устающую, отступающую перед первой трудностью? Вот какие мысли возникают, если вдуматься в будничную историю со старушкой.

То, что на первый взгляд кажется мелким, незначительным, обретает особый, сокровенный смысл. Писатель пробивается к нему сквозь личину обыденности. В момент, когда человек не под прожектором, не на виду, когда он в толпе, наедине со своим выбором, как ему поступить, и проявляется его характер, его личность. Сокровенное — вот к чему подбирается писатель, подслушивая мысли и чувства своих героев. Это «подслушивание» то выливается в исповедь перед самим собой, как у Наташи, то воплощается в авторские раздумья о «правде несвершившегося», как в рассказе «Невеста скрипача».

И еще чрезвычайно существенное наблюдение. Такое «прослушивание» отдельных пульсов незримо подключено к сети общих проблем, к пульсу самого времени и его многовольтовому напряжению. В одной из своих недавних статей Евгений Евтушенко очень верно заметил:

«Если для писателя его сокровенное — это лишь интимное переживание, то он, даже если и талантлив, обречен на ограниченность. Степень широты сокровенного — это степень широты таланта. Искренность в литературе не заслуга, а непременное условие. Но искренность ограниченного человека еще не есть правда жизни и правда литературы. Без искренности не может быть правды, но правда в литературе может состояться только тогда, когда сокровенное для писателя — это не отдельные кусочки действительности, а сокровенное — это все».

Да, сокровенное — это все. Весь мир, все его большие и малые заботы. Вот тут-то, пожалуй, и находится «участок», на котором трудится писатель. Он исходит из того, что сокровенное — это не абстракция, не иллюстрация к той или иной идее, а конкретный наш современник, «знакомый незнакомец», его судьба. Он не укладывается ни в какую рубрику, но разве от этого он становится хуже, чем есть? В повести «Без страха и упрека» высказана мысль, которая освещает одну из главных сторон творчества самого Студеникина: «Жить бок о бок со святыми тягостно, и мало кого манит такая честь. С грешниками как-то легче…»

В герои писатель выбирает «грешников». Он пишет их судьбы, вернее, скрещения их судеб, и тут он традиционен, в границах сугубо реалистической манеры он ищет — и находит — свой стиль. Он скучен для людей пресыщенных, привыкших взбадривать себя наркотиком «необычного». Загадочная простота прозы Студеникина предполагает соучастие, сотворчество читателя. Она ждет доверия к сокровенному героев, часто сливающемуся с сокровенным самого писателя, с его болью.

Аристарх Андрианов