Переиграть Афродиту (СИ)

Глава 7. Персефона, Аид

В Верхнем мире утро стабильно начиналось с раскрашивающей небосвод Розоперстой Эос, непосредственно после которой и вылетал на своей солнечной колеснице Гелиос. В Подземном мире ничего подобного не имелось. Под каменным, мягко сияющим и ровно освещающим Подземный мир небосводом, ничего подобного, как правило, не летало. Те летающие существа, которые в нем имелись, не так уж и часто пролетали мимо дворца Владыки, поэтому странную процессию никто не увидел.

А посмотреть было на что!

Сначала из недостроенного дворца выскочил Владыка Аид, в своих любимых варварских штанах и странной кожаной безрукавке, волосами, некогда заплетенными в косу, но теперь растрепавшимися, с лицом и руками, разрисованными варварскими символами, и с двузубцем в руке. Свистнув на бегу, он запрыгнул сначала на недостроенные перила дворца, оттуда — на спину примчавшегося на свист черного как ночь коня (вокруг крутилась, разломав конюшню, вся четверка), вцепился свободной рукой в гриву и поскакал вперед. И вверх.

Выбежавшая следом Персефона пару минут ошарашено следила за тем, как Аид скачет на лошади, и пыталась понять, как он ухитряется держаться на лошадиной спине безо всяких приспособлений (какие, как она слышала, должны быть у диких скифов), и еще управлять при этом лошадью. Теперь ей казалось оправданным использование штанов — стоило представить того же Ареса в хитоне верхом на коне, и воображение заклинивало. Потом она спохватилась, побежала за своей колесницей, прикинув, что Аидовы кони ей не дадутся. Вместе с тенями-слугами она в максимально короткие сроки запрягла колесницу и бросилась в погоню, крикнула подбежавшим Макарии и Гекате, чтобы те не вздумали вмешиваться.

Времени на это ушло катастрофически много — Аид уже успел скрыться из виду. Впрочем, Персефоне не пришлось долго гадать, куда он делся — в каменном небосводе образовался непредусмотренный проход. Владыка слишком спешил, и не стал тратить время на то, чтобы закрыть его.

Царица тоже не стала. Она вылетела наружу на колеснице, огляделась, пытаясь найти Владыку, и невольно сощурилась, когда свет, исходящий от поднимающейся на небосвод колесницы Гелиоса ударил ей в глаза.

— Проклятый варвар, — пробормотала она, отворачиваясь от солнца… и вскинула голову, щурясь на колесницу Гелиоса, которая резко начала терять высоту.

Смотреть на солнце было больно, по щекам текли слезы, с губ срывались недостойные царицы слова, но Персефона упрямо гнала коней вверх по воздуху, туда, где на невозможной высоте сцепились две фигурки — светлая и темная.

Не нужно было гадать, кто есть кто; царице безумно хотелось прибить темную фигурку — но напасть она собиралась на светлую.

Аид

— Отпусти! Отвяжись от меня! — вопил Гелиос, пытаясь одновременно цепляться за вожжи и отбиваться от Аида. — Ты что, рехнулся?! Мы разобьемся!

— Именно этого я и добиваюсь, — спокойно сказал Владыка.

Это было неправдой. Хотел — с наскоку сбросил бы с колесницы, не дожидаясь, пока Гелиос клещами вцепится в вожжи.

Солнце неслось по небу дикими зигзагами, словно Фаэтон решил повторить свою прогулку — Гелиос не собирался отцепляться, а, наоборот, пытался сбросить самого Аида. Впрочем, та ситуация, которая складывалась сейчас, Владыку вполне устраивала. Только бы продержаться подольше, потому, что силища у этого титана немереная, и кто его знает, кому из них придется лететь с колесницы вверх тормашками.

Нет, он не думал, что Гелиос тоже участвует в Великой Концепции Превращения Всех Мужиков в Женщин, или как там ее. Там вообще, как он понял, мужчины-то практически и не участвовали. Арес не в счет, он хоть и помогал Афродите, но вовсе не потому, что страстно желал в женщину превратиться. Нет, он собирался стать властителем всего мира, подчинив себе Небо и Море. Править всем этим он собирался вместе с Пенорожденной, которая, в его представлении, ну никак не смогла бы устоять перед Владыкой Владык.

В целом он, конечно, был прав — только она хотела примерить этот почетный статус на себя.

Править, править, править.

Почетная и гадкая обязанность, кто-кто, но Арес-то должен был понимать. Или он думал, что править на Олимпе будет приятнее? Каждое решение будут встречать с восторгом и любовью, никто не будет шептать гадости за спиной и интриговать против тебя, может, все еще и слушаться будут с первого раза? Как бы не так, Олимп в этом плане был еще хуже Подземного мира… а, впрочем, Ареса бы это не коснулось. Персефона говорила о том, что, завоевав троны для Пенорожденной, он бы и глазом не моргнул, как очутился бы в Тартаре — выслушивать претензии свергнутых туда родственников. Хотя какие претензии, он же просто глотал недовольных, и дело с концом. Так что Арес ограничился бы знакомством с дедушкой.

И все-таки интересно, какая бы из Ареса вышла женщина? Аид представил себе крупную краснолицую матрону с взрывным характером, и чуть не пропустил удар от Гелиоса — едва успел отклониться, и вместо прямого в челюсть пришлось вскользь, по скуле. Если бы тот второй рукой не держался за вожжи, увернуться бы точно не удалось. Гелиос — непревзойденный кулачный боец, и Аида еще не замесили на пирожки только из-за того, что титан не хотел отправлять солнечную колесницу в свободный полет.

Хотя в схватке с оружием он не так уж и хорош, да и нет у него привычки вооружаться перед дневным вылетом. Пару ударов двузубцем хватило бы с лихвой… если бы Аид действительно хотел его вышвырнуть. Но это не так. Для него главное — потянуть время и выманить кое-кого другого.

Не получится выманить — тогда точно скидывать придется. Для титана это не смертельно, но в том, чтобы залечивать сломанные кости, тоже нет ничего приятного. И из лепешки собираться. Гелиос, он практически неубиваемый, но Аид, воевавший с титанами во время Титаномахии, знает, как довести дело до конца, если возникнет такая необходимость.

— Да что я такого сделал?!

— Ничего, — ровно ответил Владыка. — Абсолютно.

Гелиос не был виноват в чем-то сам по себе. Просто его угораздило оказаться единственным существом, чье благополучие хоть как-то волновало ту, для которой хотел добраться Аид.

Ту, которая непременно пожалеет о том, что в этой битве выбрала сторону Афродиты.

Но Гелиосу это не объяснить. Он просто не сможет понять, как можно напасть на невинного, чтобы заставить страдать виновного. Для Гелиоса, прямого, правдивого Гелиоса, истинного титана, это бесчестие, которое хуже смерти. Ему тяжело даже представить, как можно запачкать руки в крови невиновного. Но Аид… чтобы защитить тех, кто ему дорог, он сделает это безо всяких сомнений.

В Подземном мире достаточно распространена точка зрения, что лучше вовсе не заводить привязанностей, потому, что они превращаются в уязвимость. Та, кого он ждал, полностью разделяла эту точку зрения. Она не любила ни мужа, ни детей — просто не позволяла себе это делать, держала на расстоянии, как собак. Она считала, что любовь — это слабость, поэтому для нее едва заметный отголосок привязанности к Гелиосу, настолько близкому, настолько же и противоположному ей существу, действительно оказался слабостью.

Аид же считал такую позицию глупой и малодушной. Запретить себе испытывать теплые чувства, убедить саму себя, что чудовища не могут любить и привязываться, это, конечно, гораздо проще, чем защищать тех, кто тебе дорог, всеми доступными средствами. А что, напрягаться не надо, сиди себе во дворце и участвуй от скуки во всех идиотских концепциях. Или заговоры плети, в свободное от собственного предназначения время.

— Что это?! — глаза Гелиоса изумленно расширились, он ошарашено смотрел куда-то за спину Аида.

Тот даже не стал оборачиваться. Зачем? Ему было достаточно того, что отражалось в зрачках бога солнца — ползущее по небу покрывало Нюкты.

Персефона

— Интересно, что Нюкта тут забыла? — задумчиво произнесла Персефона. Ее колесница сбавила ход и теперь летела бок о бок с колесницей Гекаты. Чуть выше и левее летел Гермес, справа тяжело взмахивал крыльями бормочущий про «рехнувшегося Невидимку» Танат.

— Может, она влюблена в дядю Аида? — жизнерадостно крикнула откуда-то из-за Гекаты Макария.

— Мать не любит никого, кроме себя, — отрезал Танат. — Даже Белокрыла не любит, пусть он и считается любимчиком.

— Я думала, нелюбимый сын у нее только ты! — завопила царевна.

Вопила она потому, что боялась, что Танат может ее не услышать, а на деле два призрачных тела Гекаты почти одновременно (но поздно) заткнули себе уши.

— Нелюбимые все. Я — ненавидимый.

Макария явно хотела продолжить интересную тему, но тут колесница Нюкты поравнялась с колесницей Гелиоса, и царевна тут же принялась прикидывать, не поучаствовать ли ей в общей заварушке.

— Нюкта, супруга Эреба, это не сам первозданный мрак, но это шелковистая тьма, вкрадчивая и опасная, чарующая и страшная ночь, — певуче сказала Геката. — Но Аид у нас тоже, посмотрим, кхм, на вещи объективно, олицетворяет бескрайнюю тартарскую мглу и темноту. Для него силы Нюкты это…

— Это как Посейдона в море топить! — закончила Макария.

Персефона чуть прищурилась:

— Не забывайте, что там еще Гелиос, мне на него даже смотреть больно. Не представляю, как с ним можно сражаться.

— Сам Гелиос еще ничего, там весь свет в колеснице, — со знанием дела заметил Гермес. — Я даже думал ее спереть. В смысле позаимствовать. Но потом та история с Аресом, и как-то не сложилось.

— Когда ты все же ее «сопрешь», — мягко улыбнулась Геката, — не вздумай пригонять ко мне во дворец. Половину подземного мира спалишь. К тому же мне не идет загар.

Макария, которая, напротив, считала, что колесница Гелиоса в хозяйстве пригодится, сделала Гермесу ручкой.

— Интересно, конечно, на чьей Нюкта стороне, — медленно сказала Персефона, — но еще интересней, как она поняла, что с Гелиосом что-то не ладно. Когда она сворачивает свое покрывало и удаляется во дворец, на небо поднимается Розоперстая Эос, и только потом выезжает Гелиос. Из ее дворца поверхность не видно, и колесница летит не так низко, чтобы подземные могли что-то заметить. Значит, она была где-то поблизости? Кто видел, откуда она появилась? А? Что у нас в той стороне?

— Олимп, — в полете пожал плечами Гермес. — Только Олимп.

Аид

— Я не знаю, чем они тебя соблазнили, — прошипел Аид, спрыгивая с колесницы Гелиоса в колесницу Нюкты, и коротко, почти без замаха вонзая материализовавшийся в руке двузубец в черное дерево колесницы рядом с ее рукой, так, чтобы захватить вожжи. — Но ты явно продешевила.

От резкого рывка бегущие по воздуху кони встали на дыбы, заметались из стороны в сторону, колесница перевернулась, текущее за ней покрывало перепуталось, и Аид с вцепившейся в него визжащей, втыкающей в него когти и бьющей льющейся из глаз тьмой Нюктой полетели к земле.

В черных глазах богини ночи была бездонная неукротимая тьма; она пыталась затопить Аида бесконечным мраком, погрузить в отчаянную безысходность тьмы, но ничего не выходило, и вот она уже не цепляется за него когтями, не метит ими в глаза, а, наоборот, отчаянно пытается освободиться от его хватки. Превратиться в лепешку с переломанными костями и на протяжении века залечивать раны ей вовсе не улыбается.

Наверху, над их головами, Гелиос отчаянно пытался успокоить взбесившихся коней — своих и Нюкты, отогнать свою колесницу, но ее ослепительно-яркий свет прожигал трепещущее на ветру покрывало и пугал непривыкших к яркому солнцу коней Нюкты, и титан уже сам не понимал, куда править; наверху день мешался с ночью, яростный свет боролся с кипящей тьмой, и могучий титан все больше походил на песчинку между двух мельничных жерновов.

— Это только предупреждение, — закричал Аид, перекрикивая ветер, свистящий в ушах; Нюкта уже не нападала, не пыталась сокрушить его своей тьмой, лишь с ужасом в глазах смотрела наверх. — Только предупреждение, Нюкта! Рискнешь выступить против меня — лишишься всего!

В хрупкой фигурке, метнувшейся к двум сцепившемся колесницам, к тьме, захлестывающей свет, и к свету, прожигающему тьму, он узнал Гермеса; спустя секунду их с Нюктой падение замедлилось — их подхватил Танат.

Попытался подхватить. Вдвоем они оказались слишком тяжелыми для его крыльев, и паденье замедлилось несущественно — земля все еще приближалась, пусть и медленнее.

— Хватай Нюкту, я открою проход, — резко сказал Аид, отпуская богиню ночи, которую тут же подхватил Чернокрыл. Явно не испытывающий восторга от сложившейся ситуации.

Земля приближалась с каждой секундой — их, секунд, оставалось не так уж и много. Едва-едва на то, чтобы открыть проход в Подземный мир.

И на крик:

— Еще раз послушаешь Афродиту — и пожалеешь! Я отберу у тебя все!..

А дальше — гостеприимная улыбка раздвигающихся скал. И чернота.