Переполох с чертополохом

Майерс Тамар

Переполох с чертополохом

Роман

перевод Свинцов Владимир

Посвящается Гвен Хантер

Глава 1

В свое время мне тоже довелось побывать на сносях, и эту горькую чашу я испила до дна. Однако если верить моей маме, то мне не досталось и половины тех испытаний, что выпали на ее долю. Вот почему чувство вины заставило меня пойти вместе с мамой вечером в Епископальную церковь Спасителя нашего, в Рок-Хилле, Южная Каролина* (*Протестантская епископальная церковь - одна из ветвей англиканской церкви). Поверьте, церковь я посещаю регулярно, однако в эту среду случай выдался особый ежегодная благотворительная распродажа фарфоровых слоников и прочего, никому не нужного домашнего барахла, с сопутствующим фуршетом из собранных в складчину яств.

- Господи, какой мусор, - со вздохом прошептала я. - Убожество. Глаза бы мои не глядели на этот хлам.

- Тс-с, Абби, - цыкнула на меня мама. - Тебя могут услышать.

- Ну и что? - воинственно вскинулась я. - Ты только пощупай эту фуфайку. Это же стопроцентный акрил! Чистый наждак. Рукавом можно морковку драить.

- Зато очень приятный розовый цвет.

- Кстати, о приятном цвете, как тебе нравится этот уродец? Я имею в виду вон тот ночник в виде розового фламинго?

- Тише, золотце. Это Ее дар.

- Кого еще - Ее?

- Самой Королевы.

Я окинула взглядом прихожан, высматривая плюгавую, сухонькую, старомодно одетую особу в извечной шляпке и с маленькой сумочкой. Нет, ни одной шляпки видно не было.

- Не думаю, что она может услышать нас из своего Вестминстерского дворца, - прошипела я. - Англию, как-никак, отделяет от нас целый океан.

- Присцилла Хант живет не в Англии, золотце, - поправила меня мама. Вон она стоит.

- Ах, эта королева!

Присцилла Хант - некоронованная королева Рок-Хилла. Так, по крайней мере, она сама считает. Мало того, что она - самая богатая женщина в городе, но и род ее ведет начало от одного из первых поселенцев. Откровенно говоря, меня всегда озадачивало, каким образом Присцилле удалось завоевать такой авторитет, тем более что в городе ее на дух не переносят. Вот и сейчас она, как обычно, держалась в стороне от всех, время от времени испепеляя взглядом свою извечную соперницу, Хортенс Симмс.

Родословной Хортенс не позавидовал бы и последний цыган-конокрад, однако среди прихожан Епископальной церкви Спасителя нашего эта дамочка слывет знаменитостью. Не говоря уж о том, что по размерам своего состояния она уверенно занимает второе место во всем приходе. Мало того, что Хортенс Симмс убежденная дева, так она задирает свой нос настолько высоко, что я не перестаю удивляться, как ей удается обходиться без кислородной маски. И еще я считаю, что слава Хортенс, которую она завоевала, издав книжонку о нижнем белье, в коем якобы щеголяли те или иные знаменитости - дутая. Не упомяни Опра *(*Опра Уинфри - знаменитая ведущая популярнейшего в США телевизионного ток-шоу) вскользь ее "Корсеты и короны", это графоманское издание и на милю не приблизилось бы к списку бестселлеров, которые регулярно публикует "Нью-Йорк таймс". На мой взгляд, женщина, которая сколотила состояние, описывая нижнее белье, не имеет ни малейшего права задаваться.

- Не удивлюсь, если окажется, что вон те кошмарные деревянные салатницы, которые вот-вот рассыплются в прах, пожертвовала наша дражайшая Хортенс, - ядовито заметила я.

- Это мой дар, - промолвила мама.

- Быть не может! - всполошилась я.

- Между прочим, я как-то спрашивала, не хочешь ли ты взять их себе. Помнишь?

Я замотала головой.

- Ну и зря. Это было в прошлый день Благодарения. Но ты сказала: "Нет уж, увольте". Так что теперь не обижайся, если кому-нибудь они достанутся за бесценок. Подумать только, Абби, а ведь тебе я готова была уступить их по пятьдесят центов за штуку!

- Не нужны мне эти салатницы. - Я небрежно махнула рукой в сторону пестрого хлама, красовавшегося на восьми складных столиках, которые выстроились вдоль стен. - Мы ведь с тобой епископалистки, мама. Неужели ты считаешь, что мы не заслуживаем лучшей участи?

- А что пожертвовала ты, золотце? - поинтересовалась мама. - Аукцион ведь устроен в пользу нашей юной паствы. Молодежи позарез нужен новый фургончик.

Я пристыженно понурилась. Конечно, будучи владелицей "Лавки древностей", одного из лучших магазинов Шарлотта и окрестностей, я могла запросто расщедриться на целую кучу даров для церковного благотворительного фонда.

Мама в ужасе всплеснула руками.

- Господи, неужто ты ничего не пожертвовала?

- Мамочка, я собиралась, ей-богу, но совсем забегалась и... Словом, у меня это из головы выскользнуло.

- Бьюсь об заклад, что встречаться со своим новым ухажером ты не забывала, - сухо промолвила мама.

Отпираться у меня совести не хватило.

- Так я и знала, - вознегодовала мама. - Мне стыдно за тебя, Абигайль Луиз Тимберлейк.

- Я знаю, мама, он тебе не нравится, потому что ты считаешь его коротышкой.

- Этого я не говорила.

- А ведь он на целых три дюйма выше меня!

- Но ты-то у нас от горшка два вершка, золотце, - напомнила мама. Четыре фута и девять дюймов* (*144,7 см) - не самый идеальный рост даже для женщины. Вдобавок мы ничего не знаем про его родню.

- Мама, как тебе не стыдно! - пришел мой черед возмущаться. - Ты ведь была на званом обеде у его тетки в Джорджтауне.

Мама фыркнула.

- Внешность обманчива, золотце, не мне тебе говорить. Надеюсь, у тебя с ним ничего серьезного?

Мама уже давно решила, что выйти замуж я должна только за Грега Уошберна, полицейского инспектора из Шарлотта. Мало того, что Грег высок по любым меркам, так и он и внешне совершенно неотразим. А вот мой избранник Бастер, физиономия которого может нравиться разве что матери (причем - его, а не моей), служит коронером. Тем не менее, я твердо знаю, что на Бастера всегда могу положиться, тогда как Грег по части неверности даст сто очков вперед османскому султану - точь-в-точь, как мой бывший благоверный. Была у меня, впрочем, козырная карта, с помощью которой я могла завоевать доверие мамы к Бастеру, однако время пустить ее в ход еще не настало.

- Может, к столам с угощением подкатим? - как бы невзначай обронила я, пытаясь отвлечь маму от ненужных мыслей. - Отец Фосс уже готов вознести молитву.

- Хорошо, золотце, но наш разговор еще не закончен. Может, в субботу поужинаешь у меня? Или ты опять встречаешься со своим лилипутом?

- Я приеду в субботу, - пообещала я и, схватив маму за руку, увлекла ее к накрытым столам.

Мы едва не опоздали. Не успело с губ почтенного пастора сорваться слово "аминь", как толпа ринулась на приступ столов с принесенным угощением, подобно орде краснокожих, штурмующих форт первых колонистов. Нет, не подумайте, я вовсе не виню этих достойных людей. Паства протестантской епископальной церкви славится искусной стряпней, и почти каждый, желая щегольнуть своим умением, принес в церковь Спасителя нашего какой-то кулинарный шедевр.

Однако мне в тот вечер было не до обжорства. Днем, в Шарлотте, я имела несчастье отобедать у Буббы, в "Китайском гурмане". Так вот, му-гу-гаи из кукурузной муки грубого помола, и жаркое по-пекински до сих пор тяжким грузом давили на мой несчастный желудок, отвисший, как мне казалось, до самых коленок. И тем не менее, не желая показаться невежливой, я уцепила и положила на свою тарелку одно канапе с кресс-салатом. На пирушках в складчину такая легкая пища - большая редкость, и я была искренне благодарна той славной особе, что принесла эти канапе.

- Как, это все, чем ты собираешься поужинать? - изумилась мама, когда мы сели.

- Тс-с, мамочка, торги начинаются.

- Кто предложит полтора доллара за эти салатницы? - спросил отец Фосс.

- Два доллара, - тут же заявила мама.

- Мамочка, - изумленно спросила я. - Не собираешься же ты выкупать собственный дар?

- А почему бы и нет? - последовал задорный ответ.

Отец Фосс покосился в нашу сторону.

- Мне показалось, или кто-то предложил два пятьдесят? - вопросил он.

- Два пятьдесят! - тут же выкрикнула я. А, какого рожна? В конце концов, Матвею, моему коту, пригодится новая миска для сухого корма.

Мама воздела руку.

- Три доллара!

- Четыре! - крикнула я.

Отец Фосс расплылся до ушей.

- Может быть, кто-нибудь предложит пять?

Я встала. - Десять долларов!

- А как насчет пятнадцати?

Воцарилась гробовая тишина, если не считать презрительного смешка, слетевшего с августейших губ Присциллы Хант. Понятно, мы ведь епископалисты, а не сборище болванов. Что ж, Мотьке придется долго мурлыкать у меня на коленях, чтобы расплатиться со мной за выброшенные на ветер десять баксов.

- Десять долларов - раз, десять долларов - два... Продано - дочери Мозеллы Уиггинс.

Мама просияла.

Я уселась и запустила зубы в канапе, в то время как отец Фосс выставил на торги громоздкий тостер, лучшие дни которого остались в далеком прошлом - должно быть, еще во времена президентства Герберта Гувера.* (* 31-й президент США, 1929-1933).

Как я ни старалась, проглотить откушенный кусок мне не удавалось. Более того, я едва не подавилась.

- В чем дело? - прошипела мама.

Я залпом проглотила полстакана сладкого чая и - о, счастье! злополучный кусок проскользнул в горло.

- В жизни подобной дряни не пробовала, - пожаловалась я. - Хлеб такой жесткий, что им можно гвозди забивать. Да и вместо кресс-салата петрушку подложили. Жулье!

Внезапно мама пребольно лягнула меня ногой в остроносой кожаной туфле.

- Между прочим, Абби, эти канапе приготовила я, - сухо сказала она. Изучение тсонга отнимает такую уйму времени, что готовить мне совершенно некогда. Да и под рукой кроме хлеба с петрушкой ничего другого не оказалось.

- Что?

- Ах да, - спохватилась мама. - Еще у меня было масло. Настоящее масло, Абби. Не маргарин какой-нибудь или другая модная отрава.

- Мама! Что ты изучаешь?

- Ах, вот ты о чем, золотце. Я учу тсонга. Это один из африканских языков, на котором говорит племя, обитающее на юге Африке. Муойо - на их языке означает "здравствуйте". Хотя точное значение этого слова - "жизнь".

Глаза мои полезли на лоб. За сорок восемь лет эта женщина так и не перестала изумлять меня.

- Но с какой стати ты изучаешь африканский язык?

Мама что-то ответила, но в это мгновение меня отвлекла прелюбопытная сцена. Аукцион был в самом разгаре, а на торги только что выставили тошнотворную копию "Звездной ночи", одной из моих любимых картин Ван Гога. Я уже заприметила ее немного раньше, и от души расхохоталась бы, не дави так на мою грудную клетку проглоченные у Буббы яства. Должно быть, какой-то начинающий художник намалевал этот шедевр и преподнес на Рождество одному из своих ни в чем не повинных родственников, а тот целый год ждал подходящего случая, чтобы избавиться от этой мазни. Однако рама фальшивого Ван Гога мне настолько приглянулась, что я еще до начала аукциона приняла решение на нее разориться.

- Тридцать пять долларов, - послышался из глубины зала женский голос.

Я ничуть не комплексую из-за своего роста, поверьте. Однако, даже поднявшись со скамьи и встав на цыпочки, я не разглядела бы особу, пожелавшую выложить столь дикую сумму за фальшивого Ван Гога.

- Мама, кто это? - спросила я.

- По голосу не узнаю, золотце. Должно быть, какая-то пресвитерианка. Они набиты деньгами.

- Сорок пять, - прогудел мужской голос. Похожий на бас этого слизняка, Винсента Дохерти. Ни к одной из конфессий, насколько я знаю, он себя не причисляет, однако в деловых кругах Рок-Хилла слывет довольно крупной шишкой. Когда индейцы племени катавба открыли на Черри-роуд салон для игры в бинго по крупным ставкам, Винсент устроил напротив центр развлечений для взрослых. Не спрашивайте меня, что там творится, но скажу лишь, что городской комитет по ценообразованию и по сей день не может простить, что прошляпил эту сделку.

Меня так и подмывало взобраться на скамью.

- Мама, это Винсент?

- Да, и это даже забавно. Один Винсент торгуется из-за другого.

- Я бы сказала, что одно дерьмо торгуется из-за другого, - уточнила я.

- Пятьдесят, - прогундосила неведомая пресвитерианка.

- Шестьдесят пять, - парировал Слизняк.

- Семьдесят.

- Восемьдесят.

- Девяносто. - Что-то в голосе этой особы подсказало мне, что это ее последняя ставка.

Я взобралась на скамью и тут же соскочила с нее. По-моему, кроме мамы, никто меня и не заметил. Мне же этого мгновения хватило, чтобы разглядеть красивую темнокожую женщину. Она сидела возле дверей, рядом с белым бородачом, в кожаной куртке, расшитой металлическими колечками. На епископалистов эта парочка походила так же, как я - на Майкла Джордана. Да и в очереди за угощением они не толкались.

- Сто долларов! - громко выкрикнула я и отчаянно замахала рукой, словно двоечница, которой наконец подсказали правильный ответ.

Мама ткнула меня локтем в ребра.

- Абби!

- Сто двадцать. - Слизняк, похоже, пасовать не собирался.

Но и я не отступала. Хотя Винсент Дохерти и разбогател, делая деньги буквально из воздуха, он был не из тех, кто выбрасывает деньги на ветер. Несомненно, он тоже оценил ценность раззолоченной рамки.

Но какова могла быть ее подлинная стоимость? Много воды утекло с тех пор, когда я в последний раз посещала магазин с приличными рамками. Вдобавок сравнивать было не с чем. Рамка была явно старая - позолота нанесена вручную на узорчатый гипс. Обрамляй эта рамка подлинник, ее подлинную стоимость оценить было бы куда проще. Впрочем, в любом случае она тянула больше, чем на сто двадцать баксов.

- Сто пятьдесят долларов! - истошно завопила я. - И девяносто девять центов!

Что тут началось... Одни заахали, другие захохотали.

Мама была в числе заахавших.

- Абби! - укоризненно напустилась она на меня. - Ты же говорила, что это дерьмо!

- Я имела в виду картину, мама. К рамке это не относится.

- Сто пятьдесят долларов - раз, сто пятьдесят долларов - два... Отец Фосс выжидательно приумолк и устремил призывный взгляд на Винсента. Все тщетно - Слизняк встретил противника, который оказался ему не по зубам. Продано дочери Мозеллы Уиггинс.

- Неужели он не знает, как меня зовут? - недовольно прошипела я.

- Он всего год назад у нас появился, золотце, - терпеливо пояснила мама. А ты уехала отсюда... Что-то я запамятовала, сколько уже лет прошло?

- Двадцать пять. Но ведь на все свадьбы и похороны я приезжала.

- Это не в счет, Абби. Как, кстати говоря, и все Рождества или Пасхи. Господь должен пребывать с тобой всегда.

- Мамочка, с каких это пор ты стала такой набожной?

- С тех пор как...

Она осеклась, увидев отца Фосса, который, зажав картину под мышкой, высился в шаге от меня.

- Примите мои поздравления, - сказал он, лучезарно улыбаясь. - Не удивлюсь, если окажется, что именно вы совершили самую дорогую покупку. Позвольте сердечно поблагодарить вас от лица наших юных прихожан.

- Я счастлива, - жизнерадостно прочирикала я. - Кстати, святой отец, меня зовут Абигайль Тимберлейк. А не видите вы меня по воскресеньям по той лишь причине, что я живу в Шарлотте. Я это не потому говорю, что не посещаю тамошнюю церковь. Вообще-то я и в самом деле не хожу туда, но вовсе не потому, что не хочу, а просто мне некогда...

Мама подтолкнула меня локтем.

- Абби, золотце, ты подпиливаешь под собой сук, - прошептала она мне на ухо.

- Может, я хочу, чтобы меня на нем повесили, - отрезала я.

По счастью, отец Фосс оказался натурой доброй и покладистой.

- Поздравляю вас с удачным приобретением, мисс Тимберлейк. Эта картина единственная в своем роде.

- Надеюсь.

Отец Фосс улыбнулся и вернулся к своему возвышению с молоточком. Я же преспокойно взвалила картину на плечо и безмятежно засеменила к выходу. Похоже, с благотворительными выходками у меня на сегодня было покончено. Разумеется, знай я наперед, что меня ожидает, я бы кинулась сломя голову за добрым пастором, умоляя помолиться за мою буйную головушку. Ведь очень быстро наступило время, когда мне осталось уповать лишь на милость Господню.

Глава 2

Вам уже известно, что зовут меня Абигайль Тимберлейк, а вот про то, что я больше двадцати лет мыкалась, состоя в браке за сущим исчадием ада, вы, конечно, не подозреваете. Бьюфорд Тимберлейк - или Тимберзмейк, как я его называла - знаменитый на весь Шарлотт (Северная Каролина) адвокат, специалист по бракоразводным процессам. И уж он-то прекрасно понимал, что делает, когда решил променять меня на свою секретаршу. Да, конечно, лет Твити Берд вдвое меньше, чем мне, однако некоторые части ее тела еще моложе. Эта женщина на добрых двадцать процентов состоит из силикона, причем колоссальный бюст нелепо контрастирует с тощенькими, как у заморыша-цыпленка, бедрышками.

Теперь-то я воспринимаю случившееся философски: в жизни женщины случаются фортели и похлеще ухода мужа к бабе-киборгу. В первое время я, конечно, ревела белугой, хотя и понимала, что мне пришлось бы куда хуже, обменяй он меня на более интеллектуальное существо. Мозги у Твити настолько куриные, что даже воду в туалете она спускает с содроганием, искренне опасаясь утопить водопроводчика, который сидит где-то в бачке и следит за клапанами и затычками.

Что касается Бьюфорда, то он получил по заслугам. Когда он меня бросил, Сьюзен, нашей дочери, было девятнадцать, и она училась в колледже, а Чарли, наш семнадцатилетний отпрыск, заканчивал школу. В результате чудовищной ошибки правосудия, Бьюфорд получил опекунство над Чарли. Ему также достался наш дом вместе с Неряхой, нашим верным псом. Поразительно, но и друзья наши также отошли к Бьюфорду. Разумеется, юридически его собственность над ними оформлена не была, однако, окажись вы на их месте, кому бы вы засвидетельствовали свою лояльность, славному рубахе-парню, связей у которого не меньше, чем в Европейской сети Интернета, или обычной домохозяйке, главное достижение которой - пироги с корочкой, о которую гнутся вилки? И тем не менее, как я уже говорила, Бьюфорд получил по заслугам: сегодня, как это ни прискорбно, ни один из наших детей с ним не разговаривает.

Что касается меня, то у меня теперь собственный дом с четырьмя спальнями и тремя ванными, неподалеку от моей антикварной лавки. Причем расплатилась за дом я из собственного кармана, не получив от Бьюфорда ни фартинга. И проживаем мы в своем особняке на пару с очень волосатой особью мужского пола, которая по возрасту мне в сыновья годится.

Возвратившись с аукциона домой, я возжелала покоя и неги, поэтому, сварганив себе - несмотря на разгар лета - чай с молоком и сахаром, пристроилась на белом диванчике в кабинете. Отхлебывая чай, я с головой погрузилась в "Дымовую завесу", детектив Энн Грант, действие которого разворачивалось в Шарлотте и окрестностях. Однако не успела я покончить с первой страницей этого увлекательнейшего чтива, как мой сожитель нахально отпихнул книжку в сторону и устроился у меня на коленях.

- Мотя, - заговорила я, гладя его крупную рыжую голову, - эта картина настолько чудовищна, что Ван Гог, увидев ее, отрезал бы себе второе ухо.

- Мяу.

- Я оставила ее в машине, милый. Если я принесу эту пачкотню домой, то наши соседи, среди которых есть обладатели подлинного Ван Гога, вполне могут вымазать меня дегтем и вывалять в перьях. Завтра я отвезу это позорище в заднюю комнатку своей лавки и выдеру из рамки.

Мотька принялся месить мой животик передними лапами.

- Мяу.

- Разумеется, сделаю я это, соблюдая все меры предосторожности, заверила я. - Мы ведь не хотели бы повредить драгоценную рамку, не так ли?

- Мяу.

- Нет, милый, я не скажу тебе, сколько я уплатила за это уродство. Но сумма чудовищно велика.

- Мяу.

- Продав рамку, я едва верну свои кровные. Но сперва должна ее кое-кому показать.

Внезапно Мотька вскочил и выгнул спину дугой. Мне пришлось выплевывать изо рта волоски.

- На что ты намекаешь, дорогой? Не хочешь ли ты сказать, что уже успел проголодаться? Между прочим, не прошло и... А это еще что за чертовщина?

Впрочем, я уже и сама сообразила, что сработала сигнализация моей машины. Как заведено в Каролине, где держать гаражи не модно, моя машина стоит в закутке перед домом, и именно оттуда доносился сейчас громовой рев, словно все черти в аду разом с цепи сорвались.

Я потянулась к телефону.

- Не бойся, милый. Наверно, ее просто случайно замкнуло. Обычное дело. Или приблудная псина на бампер сиганула. Как бы то ни было, сейчас я вызову подмогу.

Мотька спрятался под диван, напоследок процарапав когтями мою ляжку.

Я брякнула чашку о кофейный столик, схватила телефонную трубку и вызвала полицию.

* * *

Дверь я отомкнула лишь после пятого звонка. Сирена к тому времени завывать уже перестала, но я была просто парализована от страха. Возможно, мне так и суждено было скончаться от старости на своем диване перед чашкой остывшего чая, если бы из-за входной двери не послышался знакомый голос. Он-то и вывел меня из оцепенения.

- Грег! Какими судьбами? - Ей-богу, меня куда меньше удивило бы, возникни передо мной на пороге в эту июльскую жару сам Санта Клаус в ярком праздничном облачении.

У моего бывшего ухажера, вымахавшего за шесть футов, глаза цвета цейлонских сапфиров. И вот сейчас, с трудом сдерживая улыбку, он буравил меня этими сапфирами.

- Ты вызывала полицию?

- Да, - недоуменно ответила я, - но ведь ты служишь в криминальной полиции. Насколько я понимаю, твои обязанности начинаются после совершения преступления, а не в процессе.

- Это верно, - согласился Грег. - Но время от времени, чтобы не выйти из формы, я патрулирую свой участок. Сегодня мой напарник - сержант Бауотер, и твой вызов направили ему. Мы находились буквально в паре шагов от твоего дома.

Я попыталась заглянуть Грегу за спину, но мне пришлось довольствоваться тем малым, что удавалось разглядеть между его ногами.

- И где этот сержант Бауотер?

- Сидит в патрульной машине, но, если хочешь, могу позвать его сюда.

- Нет, это ни к чему, - быстро ответила я. Чересчур быстро, пожалуй.

Уголки губ Грега дрогнули.

- Итак, Абби, что у тебя стряслось? По словам диспетчера, якобы сигнализация твоего автомобиля сработала. Но мы ничего не слышали.

- Эта дурацкая сирена вопила, как недорезанная свинья! - возмутилась я. - Не пойму, в чем дело. Орала, а потом вдруг отключилась.

- Понимаю. - В цейлонских сапфирах заплясали веселые огоньки.

- Нет, не понимаешь! Ты просто издеваешься надо мной. Может, ты считаешь, я специально запустила сирену, чтобы вызвать тебя сюда?

- Ну, я бы не стал исключать...

- А откуда я могла знать, что именно ты здесь патрулируешь?

Грег пожал плечами, но издевательская ухмылка никуда не делась.

- Что ж, пойдем тогда, взглянем на место происшествия, - предложил он.

- Попридержи лошадей, приятель. Ты не ответил на мой вопрос.

- Да брось ты, Абби, - усмехнулся Грег. - Я просто пошутил. Конечно же, я верю тебе. Профессионал в два счета управится с любой сигнализацией.

Я метнула на него испепеляющий взгляд.

- Ты, между прочим, при исполнении, любезный. А зубоскальство офицера полиции не красит.

Грег запустил загорелую пятерню в свою густую, цвета воронова крыла, шевелюру.

- Ладно, считай, что меня обуяла ревность, и я решил чуть-чуть подзавести тебя. Вполне естественно.

- В самом деле? - как ни старалась, я не удержалась от кокетливого тона.

- Ну, конечно. Ты - обалденная женщина.

- Неужели?

- Черт побери, Абби, теперь ты надо мной издеваешься. Сама знаешь, на тебя любой мужик клюнет.

Поскольку Грег заядлый рыболов, такие комплименты вполне в его стиле.

- А какая наживка аппетитнее - я или, скажем, Буфер Фон?

Лицо Грега, несмотря на бронзовый загар, потемнело.

- С этим давно покончено, Абби, и ты это отлично знаешь, - суровым голосом ответил он.

- К сожалению, над воспоминаниями мы не властны, - сказала я, без тени сочувствия. - Вдобавок я до сих пор не могу уразуметь, как можно втюриться в женщину по имени Буфер.

- Я был последним болваном, Абби, - сокрушенно промолвил Грег.

Повинную голову меч не сечет, вспомнила я, но соблазн завершить разгром отступающего неприятеля был все равно велик. Я ведь точно знала, что Буфер восстанавливала недостающие части тела у того же специалиста по пластической хирургии, что и Твити. Я слышала это из первых уст. Вы не поверите, но Буфер получала инъекции конского коллагена в губы.

- Скажи мне, чем именно я лучше Буфер, - вдруг ляпнула я. В глубине души я надеялась услышать нечто вроде "ты вообще несравненная", или "ей до тебя далеко, как до неба".

- Ты... ну... в общем, у тебя уши красивее.

- Уши? Господи, ну почему ты не сказал, хотя бы, "глаза"? Или - что я вообще красивее? Ну кто, скажи мне, обращает внимание на женские уши?

- Все тот же последний болван, Абби, - удрученно промямлил Грег.

На сей раз я не стала бить лежачего. Мы прошествовали через кухню и вышли на улицу, к моей машине. Сержант Бауотер, устав ждать, уже колдовал над ней. Он был невероятно, просто фантастически рыж, а веснушек на его конопатой физиономии было больше, чем песчинок в Сахаре.

- Давно на дверце эта глубокая царапина? - спросил он меня.

Я ахнула.

- Чертовы вандалы! Держу пари, что все это проделки негодника Тейлора и его банды малолетних уголовников. На прошлой неделе, когда я вернулась домой с работы, то застала всю шайку в своем бассейне. Их счастье, что ноги унесли.

- Жаль машинку, - проникновенно произнес сержант Бауотер. - Совсем новенькая была.

- С иголочки, - горестно подтвердила я. Темно-синий "олдсмобиль" с сиденьями, обтянутыми кожей и размещенными на рулевом колесе кнопками управления стереосистемой я преподнесла себе в День матери* (*отмечается в США во второе воскресенье мая). Да, согласна, поступок довольно экстравагантный, однако мои детки с головой поглощены собственными проблемами, а моя мамочка... это ее день, и она предпочитает проводить его в одиночестве. С утра до вечера разгуливает по дому в бумажной короне и напевает под нос дурацкую мелодию, которая звучит на церемонии коронации мисс Америки. И боже вас упаси в этот священный день посягнуть на ее одиночество.

Сержант Бауотер, похоже, получал удовольствие, сообщая мне дурные вести.

- Смотрите, - заявил он. - Боковое стекло отжато. И дверца не заперта. У вас нет привычки оставлять машину открытой, мэм?

- Я не ребенок, - спокойно ответила я. - Просто ростом не вышла.

- Заметно. Похоже, кто-то положил глаз на вашу красавицу. Ничего удивительного. Но вот только орудовал тут дилетант. Профессиональный взломщик не наследил бы так.

Говоря, сержант Бауотер одновременно начал снимать с корпуса отпечатки пальцев.

- Да, куколка, здорово ей досталось. Надеюсь, страховка у вас есть?

Я поморщилась. Кто дал право этому переростку называть меня куколкой? Я ведь не называла его верзилой. Тем более что он мне в сыновья годился. Если б, конечно, я забеременела тогда, когда моя мамуля так на этом настаивала.

- Да, сержант, - строго сказала я. - Страховка у меня есть. И на месте родителей Тейлора я бы тоже срочно обзавелась ею.

Сержант Бауотер прокашлялся.

- Скажите, мэм, ничего ценного вы в машине не оставляли? - спросил он.

- Вроде бриллиантов из королевской короны?

- Мэм, вы не поверите, но масса людей хранят в автомобилях ценные вещи. Одна дамочка, например, прятала в "бардачке" фамильное бриллиантовое колье. Причем было свято уверена, что там ее драгоценности находятся в большей безопасности, чем в банковском сейфе. Она на полном серьезе уверяла нас, что никому, мол, и в голову не взбредет рыться в "бардачке".

- У меня нет даже бижутерии, на которую может позариться уважающий себя мазурик, - сказала я. - И в "бардачке" я храню разве что технический паспорт и руководство для водителя.

- А как насчет багажника, мэм?

- Там только домкрат и запаска. А, ну еще и картина, которую я сегодня приобрела.

- Картина ценная, мэм?

- Она и ломаного гроша не стоит. Так, барахло, которое досталось мне на благотворительном церковном аукционе.

Грег улыбнулся. Хотя кофе он поглощает галлонами, зубы его отличаются необыкновенной белизной.

- Ты не против, если я взгляну? - осведомился он.

Я послушно открыла багажник. Поддельный Ван Гог лежал на том же месте, где я его оставила. Каким-то непостижимым образом картина ухитрилась стать еще безобразнее.

- Ух ты! - восхитился Грег, вынимая картину. - Мой любимый шедевр. "Звездная ночь". Всегда им восхищался.

- Оригиналом, согласна. Но это даже не копия, а просто мазня какая-то.

- Мне нравится, - пожал плечами Грег.

- Не говори глупости. Взгляни внимательнее. Дома и деревья как будто с фотографии срисованы.

- Да, но звезды...

- Слишком четко выписаны. Импрессионисты никогда себе такого не позволяли.

- А мне тоже нравится, - вставил сержант Бауотер.

Я скорчила гримасу.

- Разуйте глаза, ребята. Картина выполнена в реалистической манере. Винсент Ван Гог скорее удавился бы, чем позволил себе такое.

Сержант Бауотер поскреб левую подмышку.

- Он не из тех парней, которые зарабатывают на жизнь, писая на кресты? - поинтересовался он.

- Не совсем. Винсент Ван Гог начал карьеру миссионером, однако был отлучен от этой братии после того, как приняв евангельские заповеди за чистую монету, раздал нищим все, чем владел.

- А, тогда я его, наверно, знаю, - закивал сержант Бауотер. - Он возле Хикори живет, да?

Я терпеливо улыбнулась.

- Винсент Ван Гог застрелился 27 июля 1890 года, и умер два дня спустя.

Сержант Бауотер поскреб правую подмышку.

- Да, значит, я его с кем-то спутал.

Грег лукаво подмигнул мне.

- Послушай, Абби, за сколько ты продашь эту картину?

- За сто пятьдесят долларов и девяносто девять центов, - отчеканила я.

Глаза Грега полезли на лоб.

- Ты же сказала, что это просто мазня!

- Так и есть. Но именно такую сумму я отдала за рамку.

- Давай договоримся так, - предложил Грег. - Я покупаю картину за десять баксов, а рамку ты можешь оставить себе. Такая шикарная мне все равно ни к чему.

- Продано!

Я сходила на кухню и принесла отвертку. Пока сержант Бауотер корпел над протоколом, мы с Грегом аккуратно выковыряли холст из рамки.

- Вот это да! - изумился Грег. - За десятку мне две картины достались!

Я вытаращилась на него. Кошмарная копия "Звездной ночи", намалеванная на дешевом холсте, отлетела в сторону, подхваченная легким ветерком. Под ней, вставленная в деревянный подрамник, оказалась другая картина.

Дрожащими руками я развернула ее на сто восемьдесят градусов, лицевой стороной к стене.

- Эту я, пожалуй, оставлю себе, - сдавленным голосом просипела я.

Глава 3

- Не возражаю, - ответил Грег, бережно поднимая с пола свою десятидолларовую добычу.

- Правда?

- Конечно. На кой черт мне эти зеленые кляксы?

Сержант Бауотер покосился в нашу сторону.

- Угу, первая гораздо красивее.

Я отчаянно пыталась унять дрожь в руках, которые трепетали, как крылья нетопыря, нацелившегося на лакомую добычу.

- Что с тобой, Абби? - участливо осведомился Грег.

- Немного замерзла, - брякнула я.

- Но сегодня жара под сорок была, - изумленно сказал Грег. - А сейчас, наверно, градусов двадцать восемь.

- Значит, съела какую-то дрянь у Буббы, в "Китайском гурмане".

Сержант Бауотер упрятал ручку и блокнот в нагрудный карман своего темно-синего кителя.

- Обожаю Буббу, - мечтательно произнес он. - Особенно его волшебные му-гу-гаи из кукурузной муки. Ум-мм, пальчики оближешь. Вы их пробовали, мэм?

- Да, и надеюсь, что в последний раз. - Я натянуто улыбнулась. - Ну что ж, ребята, мне пора на покой. Денек у меня трудный и долгий выдался, да и вечер, как вы заметили, тоже не простой был.

Физиономия сержанта Бауотера вытянулась.

- Но, мэм, я ведь еще ваших соседей не опросил. А потом собирался к вам еще разок заглянуть.

- Давайте отложим это на завтра, - предложила я. - Уже одиннадцатый час.

Сержант Бауотер кивнул.

- Вы уверены, мэм, что у вас все в порядке? - участливо спросил он.

- Лучше не бывает, - отрезала я.

- Вы уж простите, мэм, но вид у вас неважнецкий.

Этот малый, определенно, начал действовать мне на нервы.

- Я же, кажется, ясно объяснила - все дело в му-гу-гаи, - ответила я.

- Ну нет, эти му-гу-гаи даже моя бабуся за милую душу лопает, недоверчиво высказался сержант Бауотер. - Если, конечно, не поливать их острым соусом, хуи... хунаном. Надеюсь, вас не угораздило его отведать?

Я хлопнула себя по лбу.

- Точно, вот, значит, в чем дело! Я тоже полила им свой му-гу-гаи.

- Тогда все ясно. - Сержант Бауотер посмотрел на меня с уважением. Потом удивленно вскинул брови. - Вот только зубы ваши почему-то целы.

- Что вы хотите этим сказать?

- Моя бабуся после этого их лишилась. Только отведала капельку хунана, и вмиг вставную челюсть проглотила.

- Ну все, с меня хватит, - не выдержала я. - Выкатывайтесь-ка отсюда подобру-поздорову.

- Нет, мэм, я правду говорю, - жалобно развел руками сержант Бауотер. - Я сам рентгеновский снимок видел. На нем все зубы пересчитать можно.

- Вашей бабушке сделали операцию?

- Сначала док хотел ее резать, - ответил сержант, - но потом разглядел, что в желудке зубы продолжают работать. Похоже, у бабуси офигительно... простите, мэм... здорово развита желудочная мускулатура. Она может, по своему желанию, не только откусывать этими зубами любой кусок, но даже пережевывать пищу. Более того, еще и выстукивает ими разные слова. Но мы все равно заказали ей новую вставную челюсть, так что теперь у нашей бабуси, господи, благослови ее душу, две пары зубов. По словам дока, благодаря этим вторым, желудочным зубам, пищеварение у нее теперь, как у девчонки.

- Вы хотите сказать, что она может пережевывать жвачку, как корова? полюбопытствовала я.

- Ну да, что-то в этом роде. Только у коровы желудков много, а у моей бабули всего один.

Я покосилась на Грега, который довольно ухмылялся.

- Понятно, - пробормотала я. - Что ж, юноша, лапшу на уши вы вешать умеете. Вы, случайно, не из Шелби родом?

- Из Шелби, - сержант Бауотер радостно осклабился. - Как вы догадались, мэм?

Я пропустила его вопрос мимо ушей.

- Скажите, сержант, а нет ли у вас родственницы по имени Джейн Кокс? Она, случайно, не сестра вам?

- Нет, мэм. В нашей семье я - единственный ребенок.

- Тогда нет ли у вас кузины, которую так зовут?

- Нет, мэм, у моих родителей тоже нет ни сестер, ни братьев.

Я испустила вздох облегчения, что не все еще потеряно для человечества. И тут же натура взяла свое - не могу я оставить одиноких людей в покое.

- Вы, кажется, не женаты? - спросила я, разглядывая пальцы сержанта веснушчатые, волосатые, но без единого кольца.

- Абби! - укоризненно произнес Грег.

Я сделала вид, что не слышу.

- А не хотели бы вы познакомиться с высокой светловолосой девушкой, примерно ваших лет, родом которая тоже из Шелби?

- О, мэм, да я просто счастлив буду! - воскликнул сержант Бауотер. - Я уже больше года здесь служу, и, признаться, здорово скучаю. К шарлоттским девушкам просто так не подкатишь.

- Ну что ж, тогда я вас познакомлю.

Веснушчатая физиономия паренька расцветилась радостной улыбкой.

- Спасибо, мэм, даже не знаю, как вас благодарить.

- Не беспокойтесь, голубчик, - сказала я. - Дайте мне номер вашего телефона, и я позвоню вам, как только все устрою. Когда у вас следующий выходной?

- Завтра, мэм. - Голос его дрогнул от нетерпения.

- Абби, ты ведешь себя неподобающе, - прорычал Грег.

Я мило улыбнулась и проворковала:

- Ну, тебе-то, разумеется, сводня ни к чему - женщины тебе и так на шею вешаются.

- Абби, я должен с тобой поговорить.

Я нарочито зевнула.

- Мы уже давно обо всем переговорили. К тому же я устала и спать хочу. В одиночестве!

- Абби, неужели случившееся тебя совсем не напугало? Как-никак, кто-то в твою машину залезал.

Я мотнула головой.

- Пустяки. Видишь, даже руки больше не трясутся. Обещаю, что на ночь включу сигнализацию в доме, а на моем ночном столике всегда стоит баночка жгучего перцового аэрозоля. В общем, спасибо, что приехали, и - удачного вам расследования.

Сержант Бауотер поскреб обе подмышки одновременно. Я подумала, что бедняга, наверно, опробовал на себе новый дезодорант, и выбор, судя по всему, оказался не самым удачным.

- Если услышите что-нибудь подозрительное, мэм, непременно звоните в полицию, - сказал он.

- Обязательно, - пообещала я. - Спокойной ночи.

Сержант Бауотер, удовлетворенно хмыкнув, зашагал к машине. Отделаться от Грега оказалось куда сложнее.

- Если тебе что-нибудь понадобится, - медленно, с расстановкой произнес он, - не стесняйся, дай нам знать.

- Непременно, - торжественно закивала я.

- Мы все равно будем каждый час проезжать мимо. Верно я говорю, сержант?

- Угу, - с готовностью подтвердил напарник Грега.

- Вы очень добры, ребята. Огромное спасибо. Только не звоните в дверь, пожалуйста, потому что мне вставать рано. Хорошо?

- Послушай, Абби... - Грег растопырил лапы, явно намереваясь сграбастать меня в медвежьи объятия.

Я поспешно попятилась и, подхватив свой трофей с зелеными пятнами, скрылась в доме. Как любила говорить моя мамочка, в море водится и другая рыба. И пусть моя рыбка ростом и внешностью не вышла, что из того? По крайней мере, пасть у нее не акулья, а это главное.

Я уже протянула руку к телефону, когда он сам зазвонил.

- Вы хоть знаете, который час? - негодующе спросила я.

- Э-ээ... Могу я поговорить с Абигайль Тимберлейк?

- В зависимости от того, кто вы такой. Надеюсь, вы не из службы развозки призов? Потому что, если вы заблудились, то лишь потому, что заехали слишком далеко. Мой дом стоит в конце первого тупика, а не второго.

- Абби, - в голосе послышались жалобные нотки. - Это я, Гилберт Суини.

В мою душу тут же закрались подозрения. Ведь именно пожертвованием Гилберта Суини, разложенным передо мной на кофейном столике, я сейчас любовалась. Более того, в памяти еще теплились воспоминания о выпускном классе средней школе. В те годы Гилберт был самой отъявленной скотиной. Пьянствовал, курил, бузил, шельмовал в карты, причем не где-нибудь, а даже в воскресной школе. Уже позже, на гражданке, он ухитрился обрюхатить мою подругу, Дебби Лу, и подло отказался на ней жениться. Хотя в те дни брак считался не только почетной, но даже священной обязанностью, никого особенно не удивило, что Гилберт бросил свою без двух минут нареченную у самого алтаря.

- Гилберт, чего тебе? - неприветливо спросила я. - Уже чертовски поздно.

- Я видел тебя сегодня на аукционе.

- Да, Гилберт, и я тебя видела. А теперь извини, мне пора...

- Я хочу сказать, что видел, как ты торговалась из-за картины, которую пожертвовал я. Должен сказать, ты здорово помогла этим юнцам, которые копят на мини-вэн.

- Спасибо, Гилберт, но лично я сомневаюсь, чтобы на мои полторы сотни долларов и девяносто девять центов можно было приобрести приличный кусок автомобиля. Они ведь на новый фургончик нацелились, а не на допотопную развалюху.

- Да, но с твоей легкой руки все завертелось. После твоего ухода все начали швыряться деньгами, как полоумные.

- Неужели?

- Да, представь себе. Какой-то псих выложил полсотни баксов за ночник Присциллы Хант. Ты можешь этому поверить?

- Никогда!

- А мою сестру Хортенс ты знаешь?

- Еще бы. - Вообще-то, задавака Хортенс Симмс приходилась Гилберту сводной сестрой, но, хотя в отличие от своего непутевого родственника, она никого подле алтаря не бросала, в список почитаемых мною людей она не входила. И не права моя дражайшая мамуля: я вовсе не завидую успеху этой женщины. Просто Хортенс не следовало в пятом классе говорить Джимми Раушу, что я от него без ума, а уж в седьмом она и вовсе начала распускать про меня небылицы. Никогда я не набивала чашечки лифчика гигиеническими салфетками! Я пользовалась исключительно туалетной бумагой.

- Так вот, - продолжил Гилберт. - Хортенс внесла на аукцион имя персонажа из своей книги. И, представь себе, оно ушло за пятьсот долларов!

Мне показалось, что я ослышалась. - Повтори, пожалуйста, я не поняла.

- Ты ведь знаешь, что она издала книгу?

- Да, "Корсеты и короны". О нижнем белье. И что из этого?

- Тираж разлетелся вмиг, и теперь Хортенс задумала сочинить роман. И вот некто отчаянно торговался, чтобы одного из героев назвали его именем.

Я вздохнула.

- Господи, эти болваны, похоже, никогда не переведутся. И кто этот придурок? Ты его знаешь?

Вздох. Потом: - Да, это я.

Меня как обухом по голове ударило.

- Вот как? Что ж, Гилберт, это очень благородный жест.

- Спасибо, Абби. Послушай, могу я просить тебя об одолжении?

Я уже и сама считала, что по уши в долгу у него.

- Конечно.

- Я бы хотел выкупить у тебя свою картину.

- Э-ээ... О-оо... Боюсь, что это невозможно.

- Но я верну тебе все твои деньги.

- Спасибо, Гилберт, ты очень добр, но ничего не выйдет.

- А если я набавлю еще полсотни?

- Ты очень щедрый, и, поверь, что я растрогана, но картины у меня уже нет. Я ее отдала.

- Что?

- Я отдала ее приятелю.

- Вот, блин!

- Что ты сказал?

- А кому ты ее отдала?

- Извини, Гил, но это уже тебя не касается.

- Прости меня, Абби. Дело в том, что я не имел права выставлять эту картину на торги.

- Почему?

- Она принадлежала моей мачехе, Адель Суини. Она сейчас постоянно проживает в Пайн-Мэноре, в доме для престарелых, но эта жуткая картина, насколько я помню, всегда висела над ее камином. И, переезжая в свою богадельню, Адель прихватила картину с собой. Похоже, старушенция была к ней очень привязана.

- Тогда с какой стати ты выставил ее на аукцион? Или тебя сама Адель попросила?

- Нет. После смерти моего отца Адель со мной и парой слов толком не перекинулась. Мы с ней и так особенно не общались. Но сегодня утром я решил ее навестить. Так вот, она меня даже не узнала.

- Понятно. И ты решил обокрасть старушку.

- Нет, Абби, это вовсе не так. Дело в том, что стены там увешаны и множеством других, не менее безобразных картин, и... Послушай, могу я с тобой кое-чем поделиться?

- Да, но только при условии, что после этого мне не придется лечиться пенициллином.

Гилберт, похоже, пропустил мою колкость мимо ушей.

- Мачехой Адель была всегда презлющей. Точь-в-точь, как ведьма из сказок братьев Гримм. Когда она вышла замуж за моего папашу, мне было всего шесть лет. А у нее уже была своя дочка - Хортенс. Ну и вот, за малейшую провинность она лупила меня смертным боем.

- Ну, надо же.

- А точнее, хлестала меня проволочной распялкой. Причем, почему-то белой.

- Ну и ну. - Мне показалось, что даже Гилберт не смог бы врать настолько изобретательно.

- А хочешь знать, где она это делала? В гостиной, причем всегда перед тем самым камином. Ты даже представить себе не можешь, как я возненавидел этот камин и картину, которая висела над ним. И вот сегодня утром, когда Адель меня не узнала, мне вдруг отчаянно захотелось сорвать эту мерзость со стены и растоптать. Но потом я вспомнил про предстоящий аукцион и решил, что могу сделать для кого-то доброе дело.

- И ты не боялся, что тебя схватят с поличным? - ужаснулась я. Хортенс, например. Она ведь тоже епископалистка.

- Да, но на подобные мероприятия она никогда не ходит. Считает, что это ниже ее достоинства.

- Да, это верно.

- Ну, пожалуйста, Абби! - внезапно взвыл Гилберт. - Я только сейчас осознал, что не имел права так поступать.

- Понимаю, - промолвила я. - Значит, теперь ты прозрел и решил возвратить картину законной владелице, которая избивала тебя проволочными распялками? Кстати, Гилберт, а где при этом был твой папаша?

- Он... ну... Ты можешь судить об их взаимоотношениях хотя бы по тому, что Адель называла его хряком.

- Как?

- Это пошло от фамилии Суини. Сперва она стала звать его Свини, а потом и вовсе свиньей или хряком.

- Понимаю. Что ж, извини, Гилберт, но мой приятель, которому я продала эту картину, просто души в ней не чает. Я не могу просить его расстаться с ней.

- Как - продала? - переспросил Гилберт. - Мне показалось, ты говорила, что отдала ее.

- Отдала, продала - какая разница? Я считаю, что отдала ее за бесценок. Всего за десять долларов.

Гилберт так ахнул, что у меня едва не разорвалась барабанная перепонка.

- Ты продала картину за десять долларов?

- Не хочу оскорблять твои чувства, - соврала я, - но картина эта и ломаного гроша не стоит.

- Боюсь, что ты не права, Абби, - уныло сказал Гилберт. - У моей мачехи бала страсть к дорогим предметам, а эту картину, как я уже говорил, она ценила особенно высоко. Хотя лично я нахожу ее отталкивающей.

- Ты уверен? Может быть, старуха ценила рамку, а не саму картину? Если это так, то можешь считать, что тебе повезло. Рамку я оставила у себя и готова перепродать ее тебе за сто сорок долларов и девяносто девять центов. С учетом того, что десять долларов я за картину уже выручила.

Молчание затянулось на столько, что Моника Левински успела бы прокрутить роман еще с парой президентов, а я, при желании, изучить не только тсонга, но и суахили.

- Гилберт, мне уже давно спать пора, - мягко напомнила я.

- Хорошо, будь по-твоему, - пробурчал он. - Могу я прямо сейчас заехать?

- Надеюсь, ты шутишь?

- Нет, Абби, я совершенно серьезен. Тем более что я уже давно хотел поговорить с тобой.

- Господи, да о чем нам с тобой говорить? Завтра утром привози мне чек, и получишь свою рамку.

- Абби, я хочу поговорить с тобой о нас, - упрямо молвил Гилберт.

- О нас? Что ты имеешь в виду?

- Абби, я всегда был тайно влюблен в тебя.

Я с трудом удержалась от смеха. - Не говори ерунду, Гилберт.

- Я никогда не хотел жениться на Дебби Лу. Я всегда втайне мечтал о тебе. Скажи, только что я смею надеяться, и тогда сама увидишь, как... Словом, я все сделаю, чтобы мы с тобой были счастливы.

Я бросила трубку и позвонила Уиннелл.

Уиннелл Кроуфорд - моя лучшая подруга на всем белом свете, а это означает, что ей дозволено безнаказанно говорить мне любые гадости. Или почти любые.

- Нет, Абби, - строго сказала Уиннелл. - Я не собираюсь вылезать из постели и везти тебя бог знает куда, только потому, что ты хочешь избежать преследования со стороны своего дружка. И вообще, не кажется ли тебе, что в твоем возрасте уже поздновато играть в такие игры?

- Мы с Грегом давно разошлись, - процедила я. - И ни в какие игры я не играю!

- И тем не менее я не понимаю, почему твое дело нельзя отложить на завтра. - До моих ушей донеслось недовольное ворчание Боба, мужа Уиннелл. По собственному опыту, я уже знала, что муж ворчливый, и даже храпящий под боком, это еще не худшее из всех зол. Хотя бы ощущаешь, что рядом кто-то живой есть.

- Потому что у меня такая новость, которая перевернет весь мир искусств.

Уиннелл громко ахнула.

- Только не говори мне, что в моду снова вошли картины из лебяжьего пуха. Я так и знала! Неужто Элвис, которого я сегодня приобрела, стоит целое состояние?

Вы будете смеяться, но Уиннелл, как и я, специализируется на торговле всевозможным антиквариатом. Впрочем, как вы понимаете, наши вкусы различаются на несколько световых лет.

- Мне очень жаль, дорогая, но лебяжий пух сегодня столь же актуален, как прошлогодний снег.

Уиннелл жалобно застонала.

- Неужели тогда - детишки с большущими глазами? В понедельник я могла купить одну такую картину на одной распродаже домашнего скарба, но в последний миг не решилась. Мне просто стало не по себе - сразу представились голодающие беженцы.

- Я тоже их терпеть не могу! - сказала я. И тут же добавила: Послушай, Уиннелл, я не могу обсуждать это по телефону, но поверь мне речь идет о находке века. Выручи меня, и ты не пожалеешь.

Уиннелл что-то сказала мужу, а в ответ вновь послышалось сварливое ворчание.

Я вежливо молчала, но, наконец, не выдержала.

- Так ты мне поможешь, или нет?

- Абби, - упавшим голосом ответила Уиннелл, - к сожалению, ты выбрала крайне неудачное время. Вызови такси.

- Но ведь ты моя закадычная подруга. К тому же, такси наверняка привлечет внимание Грега.

- Абби... помнишь, ты говорила мне о том, чего лишилась после развода с Бьюфордом?

- Ты имеешь в виду "молочницу"?

- Нет, Абби, пораскинь мозгами. Речь шла о неких физических упражнениях, которые всегда оставляли тебя растрепанной.

- Ах ты, зараза!

Я в сердцах брякнула трубку. Если Уиннелл не способна ради спасения лучшей подруги пожертвовать наискучнейшим половым актом с мужем, то уж Джей-Кат меня точно не подведет. Джей-Кат, которую раньше звали Джейн Кокс, но теперь любовно именовали Джейн-Катастрофа, хотя и чересчур взбалмошная, но зато готова пойти за меня в огонь и в воду. Только она глухими ночами лазила со мной по дому с привидениями или могла, по моей просьбе, бросить все, чтобы отвезти меня в Пенсильванию. Да, Джей-Кат во мне души не чаяла. Итак, решено, звоню ей.

Но прежде сделаю еще один звонок.

Глава 4

К моему изумлению, Хортенс Симмс сняла трубку с первого же звонка. Причем ответила лично. Я была уверена, что столь знаменитую писательницу охраняет целая свора секретарей.

- Хортенс у телефона.

- Мисс Симмс?

- Кто говорит?

- Мисс Симмс, это Абигайль Тимберлейк. Надеюсь, я не слишком поздно?

- Вы одна из моих поклонниц?

- Простите, не поняла.

- Я собираюсь надписывать "Корсеты и короны" на следующей неделе в Пайнвилле. В новом магазине "Барнс энд Ноубл" в торговом центре "Арборетум". Приходите от двух до четырех.

- Извините, мэм, я звоню вам по другому поводу.

- Вот как? Тогда, кто же вы?

- Я та самая женщина, которая купила на сегодняшнем аукционе фальшивого Ван Гога.

- Ах да, хорошенькая женщина с коротко подстриженными темными волосами.

А еще говорят, что она задавака.

- Совершенно верно.

- Очень рада вас слышать, мисс Тимберлейк.

- Неужели?

- Да вот, представьте себе. Более того, я даже сама хотела позвонить вам.

- В самом деле?

- Да, я как раз хотела поболтать с вами насчет этой картины.

- Между прочим, мисс Симмс, я и сама звоню вам по этому поводу.

- Прошу вас, зовите меня Хортенс. Или даже Хорти, если так вам удобнее. Все близкие люди зовут меня так.

Я прикусила язык и сосчитала до десяти. Удивительно, чтобы взрослой женщине нравилось, когда ее зовут Хорти.

- Что ж, в таком случае, вы можете звать меня Абби, - великодушно разрешила я. - Так вот, насчет моего сегодняшнего приобретения. Это правда, что ваша мать обожала эту картину?

Мне показалось, что Хортенс лишилась чувств. Или, как только что случилось со мной, тоже прикусила язык. Как бы то ни было, ответила она спустя целую вечность.

- Кто вам это сказал? - проскрипела она мне в ухо.

- Ваш брат.

- Гилберт?

- Да. - Насколько я знала, других братьев у этой дамы не было.

- Гилберт сам не понимает, о чем болтает.

Я испустила вздох облегчения, от которого, наверно, заколыхались шторы в ее гостиной. - Да, благоразумных братьев сейчас днем с огнем не найти.

- Эта картина принадлежала мне, а не моей маме.

- Вам?

- Да, отчим мне ее на свадьбу подарил.

- Ах, какое несчастье! - воскликнула я.

- Я и сама понимаю, что это всего лишь жалкая подделка, но для меня она много значила. Дело в том, что хотя папочка был мне не родной, мы с ним были очень близки. За неделю до свадьбы он впервые показал мне эту картину. Он так гордился ею, что не смог дотерпеть.

- А откуда он ее взял?

- Купил на какой-то распродаже домашнего имущества. Точно не помню.

- Хорти, я, наверно, сую нос не в свое дело, но почему вы не помешали Гилберту продать ее?

- Во-первых, я даже понятия не имела, что он собирается от нее избавиться, ну а потом было уже поздно - я не хотела устраивать скандал.

- Но ведь картина принадлежала вам!

- Да, но у меня нет доказательств. Папочка умер в тот самый день, на который была назначена моя свадьба. Вы, наверно, помните эту историю?

- Да, помню, - машинально подтвердила я. И вдруг меня словно озарило. Ну, конечно же! Мистер Суини безумно волновался из-за предстоящей свадьбы и, чтобы разрядиться, отправился сгонять партию в гольф на клубном поле Рок-Хилла. И надо же так случиться, что шальной мячик угодил ему прямо в разверстый рот, и бедняга задохнулся насмерть. Я даже запомнила заголовок в местной газетенке: " ПЕРВАЯ ЛУНКА СРАЗИЛА МУЖЧИНУ НАПОВАЛ".

- Мы отложили свадьбу на полгода, но надо мной уже властвовал какой-то злой рок. За неделю до похода в церковь мой жених собрал манатки и смылся в Северную Дакоту. Вот и верь после этого мужикам!

- Вы правы. - Смойся мой Бьюфорд в Северную Дакоту за неделю до свадьбы, он бы избавил меня от массы неприятностей, но, правда, и своих славных (и иногда даже внимательных к маме) детишек мне бы тогда не видать как своих ушей.

- В итоге случилось так, что мама, найдя этого Ван Гога в папином стенном шкафу, решила, что он хотел преподнести картину ей, ибо дело происходило в канун Рождества. А я так и не собралась с духом, чтобы открыть ей правду. Тем более что, рано или поздно, должна была эту картину унаследовать. Но, поверьте мне, увидев, что картину выставили на торги, я была просто потрясена.

- Почему же вы не вмешались?

- Абби, неужели вы не понимаете? Я ведь - знаменитость.

- Ну да, конечно, - с сомнением подтвердила я.

- Не говоря уж о том, что аукцион носил благотворительный характер.

- Но почему же тогда вы сами не приняли участие в торгах?

- А вы представляете, насколько нелепо я бы выглядела? - переспросила Хортенс. - Торгуясь из-за вещицы собственного брата.

- Но ведь он торговался за право назвать собственным именем одного из персонажей вашего романа?

- Да, верно, Гилберт никогда не отличался избытком серого вещества. Знай я наперед, каким ослом он себя выставит, я бы так не рисковала. Куда проще мне было просто пожертвовать этим молокососам некую сумму. Обидно, ведь изначально я именно так и собиралась поступить.

Что ж, две различные версии, причем, обе, похоже, далеки от правды. Возвращать свою картину Хорти я не намеревалась, и крайне сомневалась, что Грег согласится отдать свою. Пора было сворачивать разговор и звонить Джей-Кат.

- Хорти, мне было очень приятно беседовать с вами, - мило прощебетала я. - К сожалению, сейчас я вынуждена распрощаться, но когда я в следующий раз загляну в "Книжного червя", то непременно куплю вашу книгу. Даже - три, если к тому времени их выпустят в бумажной обложке.

- Постойте, Абби, - заволновалась Хортенс. - Я хочу вас кое о чем спросить.

- Пожалуйста, - свеликодушничала я.

- Может, продадите мне эту картину?

- Я бы рада, но она мне самой очень нравится.

- Господи, но ведь это всего лишь жалкая копия "Звездной ночи". В любом салоне вам куда лучшую продадут.

- Да, моя дорогая, но почему бы вам самой не приобрести такую копию в салоне?

- Это вовсе не одно и то же, - сварливо ответила знаменитость. - Ту картину, что попала в руки вам, Абби, мне подарил папочка. Я, конечно, понимаю, что право собственности на нее сейчас у вас, да и доказать, что картина принадлежала мне, я не могу, однако, по большому счету, право все же на моей стороне. Пусть не юридическое, но моральное.

- Это я понять могу, - снизошла я. - Однако скажу вам вот что. Можете назвать меня чокнутой, но у меня просто пунктик на почве потрясающего реализма и силы, которая исходит от этой картины. Прежде я всегда считала технику Ван Гога грубоватой. Аляповатые мазки, неровные тона - все это напоминало мне живопись пальцами. Но это произведение пробрало меня до глубины души. И мне наплевать, что это подделка или неудачная копия. Я просто душой к этой картине прикипела. - Нежно воркуя с этой дамочкой, я сама поражалась собственной приветливости, а уж мамочка, услышь она меня, вообще была бы на седьмом небе от радости.

Хортенс вздохнула. - Вы меня разочаровываете, Абби.

- Могу вернуть вам рамку, - любезно предложила я. - Разумеется, не задаром.

- Как, вы хотите извлечь картину из рамки? - в голосе писательницы послышались тревожные нотки.

- О, это проще пареной репы, - беззаботно сказала я. - Мне это приходилось сотни раз проделывать. А маленькие дырочки от гвоздиков нисколько не снижают ценности.

- Нет, нет, Абби, - заторопилась Хортенс. - Не делайте этого. Не стоит нарушать целостность этого произведения искусства. Хорошо, пусть все остается, как есть. Считайте, что я ни о чем вас не просила.

Я вздохнула с облегчением. Трудно было ожидать, чтобы Грег легко согласился расстаться со своей добычей. Не говоря уж о том, что он мог разболтать Хортенс про "Поле, поросшее чертополохом". А уж эта картина ей точно не принадлежала.

- Не забудьте, я собираюсь приобрести вашу книгу, - напомнила я. - А заодно и ваш новый роман, когда его напечатают. Как, кстати, он называется?

- "Это секрет".

- Что ж, тогда остается только набраться терпения и дождаться его выхода.

- Нет, вы не поняли, Абби, это название романа. Это триллер про одну женщину, которой во вживленные в ее грудь подушечки, по нелепой случайности, засунули совершенно секретные сведения.

И кто только насочинял, что Хортенс Симмс заносчивая и высокомерная дева? Надо же было так оклеветать эту славную, щедрой души женщину, вдобавок обладающую столь своеобразным чувством юмора. В следующий раз, когда Роб-Бобам понадобится тамада на какое-нибудь торжественное мероприятие, непременно порекомендую им Хорти.

- Я уже предвкушаю удовольствие от чтения вашего триллера, проворковала я. - Надеюсь, первый тираж разлетится вмиг.

- Спасибо, Абби. - Мне показалось, что она прослезилась. - Но если передумаете насчет моей... точнее - вашей картины, то дайте мне знать.

- Непременно, - прочирикала я. А сама подумала, что скорее Уиннелл Кроуфорд пригласит за свой стол потомков янки, нежели такое случится.

Джей-Кат подняла трубку с первого же звонка.

- Мой дом вы узнаете по свету во всех окнах и стреле на газоне.

- Что-что? - ошеломленно переспросила я.

- Абби, это ты, что ли?

- Ну да. А кто, по-твоему, Бэтмен?

- Я надеялась, что это служба развозки призов. Слушай, ничего, если я звякну тебе чуть позже? Эд Макмейхон может вот-вот мне позвонить, чтобы уточнить дорогу.

- Не говори глупости. Эд - мужчина, и единственное, что его интересует, это как добраться до ближайшей пивнушки.

- Что ж, возможно, ты и права. Тем более что инструкции со своим адресом я отсылала им вместе с деньгами на подписку.

- Да? И на какой журнал ты подписалась? - Мне не терпелось осуществить свой план, но, поверьте мне, торопить Джей-Кат - затея совершенно пустая. Эта женщина сродни кошкам. Если на нее давить, она лишь упрется крепче и уцепится всеми когтями.

- На все, дурашка. Главный приз только за все скопом дают.

Я решила, что разочаровывать ее не стану. - Послушай, Джей-Кат, я могу попросить тебя об одолжении?

Тяжелый вдох. - Абби, и недели ведь не прошло с тех пор, как я вымыла пол на твоей кухне.

- Да, но только потому, что ты облила его клюквенным соком. У меня к тебе просьба совсем иного рода.

- Неужели ты хочешь, чтобы я тебе снова ногти подстригла? - ехидно осведомилась Джей-Кат.

- Нет! Между прочим, в тот раз я просто маникюр делала. Послушай, Джей-Кат, я хочу, чтобы ты умчала меня прочь на машине.

Джей-Кат хихикнула. - Неужто ты собралась ограбить банк, Абби?

- Нет, милая. Я хочу улизнуть от Грега.

Она снова хихикнула. - Ух ты, обожаю такие догонялки.

- Это вовсе не догонялки, Джей-Кат. Грег сегодня на дежурстве, ну и потом... Словом, тут сегодня маленькая заварушка вышла, сигнализация на моем автомобиле сработала, и теперь Грег с меня глаз не спускает.

- И куда же ты хочешь от него улизнуть? Мне говорили, что в это время года очень красиво в Мэне.

- Нет, милая, так далеко мне не нужно. Отвези меня к Роб-Бобам. Я хочу им кое-что показать, но так, чтобы Грег об этом не знал. Ты можешь заехать за мной ровно через двадцать две минуты?

- Запросто. Мотор уже заведен, радио включено, а у меня слюнки капают.

- Ты и сама куда-нибудь намылилась?

- Нет, с какой стати?

- А почему он тогда заведен?

- На всякий случай. И вот видишь, как раз такой случай и представился.

Поверьте, хотя Джей-Кат и без царя в голове, но, когда речь заходит о помощи в важном и срочном деле, она любому сто очков вперед даст. Да, пусть она и готова жечь бензин попусту, но разве любому из нас не свойственно иногда швырять деньги на ветер? Нет, я свято уверена, что Джей-Кат, несмотря ни на что, умеет трезво смотреть на вещи, и я готова без угрызений совести воспользоваться ее услугами.

- Только одна просьба, Джей-Кат. Когда подъедешь к моему дому, даже не останавливайся. Только притормози, и я к тебе на ходу вскочу.

- По рукам!

Глава 5

Джей-Кат выполнила наши договоренности до последнего пунктика. Не приглушая двигателя, она притормозила у моей подъездной аллеи, и я легко впрыгнула в машину.

- Жми на всю! - пропела я. - Поддай газку!

- Ну, Абби, с тобой не соскучишься! - заметила Джей-Кат.

- Спасибо. - Я заглянула в боковое зеркало. Похоже, погони за нами не было.

- Ну, как тебе мой прикид?

Только тогда я впервые перевела взгляд на Джей-Кат. Моя подруга была затянута в черное с ног до головы. И я вовсе не преувеличиваю.

- Маску-то хоть сними, - попросила я. - Сейчас ведь разгар лета. Ты словно и впрямь банк грабить собралась.

Джей-Кат стащила с головы лыжную маску и бросила мне на колени. - Это маска моего дяди Арни. Он, между прочим, и правда в ней несколько банков ограбил.

- Ну да! - восхитилась я. - Где, в Шелби?

- Угу. Он там восемь банков взял и ни разу не прокололся.

Я даже представить себе не могла, что в Шелби так много банков. - А что, потом он ушел на заслуженный отдых? - полюбопытствовала я.

- Он пытался. Между прочим, он хотел завязать после первого же налета, но не сумел стащить маску, и ему пришлось устроить налет на следующий банк. Потом он перебрался в Калифорнию и сделался убежденным проповедником. А когда он скончался, тетушка Лула Мей прислала мне его маску. В сопроводительном письме говорилось, что эта маска была для дяди Арни самой почитаемой реликвией. Он хранил ее рядом с Библией, изданной еще при Якове I.

- Что ты говоришь? - Я нечаянно смахнула драгоценную маску на пол. Кстати, Джей-Кат, ты уже решила, чем будешь заниматься в ближайший уик-энд?

- Да, как ни странно.

- И чем же? - Я относилась к Джей-Кат, как к дочери или, в крайнем случае, как к младшей сестренке, а потому имела право задавать такие вопросы.

- Я буду поп-корн нанизывать.

- Зачем? - вылупилась я.

Джей-Кат посмотрела на меня как на полоумную. - На Рождество.

- Но до Рождества еще почти полгода.

- Я знаю, но перед Рождеством я вхожу в такой раж, что почти половину съедаю сама. Поэтому в этом году решила начать заранее. Может, тогда к Рождеству мне их хватит, чтобы дважды обернуть вокруг елки.

- Помощь не нужна?

- О, Абби, я буду очень рада тебя видеть, только, боюсь, поболтать нам не удастся. Чтобы не искушать себя, я заклею себе рот скотчем.

Черт, вот не кстати. - Я с радостью приехала бы сама, однако дел у меня невпроворот, - сказала я. - Впрочем, есть у меня на примете один паренек, который только счастлив будет составить тебе компанию.

- Абби, - восхитилась Джей-Кат, - неужели ты сводничаешь?

- Еще как, - рассмеялась я. - Между прочим, он тоже из Шелби.

Джей-Кат восторженно взвизгнула. - Боже мой, Абби, ты просто ангел. А как его зовут?

- Фамилия его, э-ээ... Бауотер. К сожалению, имени я его не знаю, но могу узнать. Он из полиции Шарлотта. Я зову его просто "сержант Бауотер".

Джей-Кат весело захихикала. - Джейн Бауотер! А что, мне нравится. Он хоть симпатичный? А я ему понравлюсь?

- Не волнуйся, зайчик, вы с ним похожи как две капли воды. Или, скорее, как... Ладно, об этом потом, а пока лучше поднажми на газ. Ты даже разрешенный лимит скорости до сих пор не превысила.

- Слушаюсь, босс! - Молодцевато отсалютовав, Джей-Кат пришпорила своего механического жеребчика, но, оставив позади пару кварталов, опять сбросила скорость. - А что это у тебя в простыне? Не Матвей?

Я потупила взор. - Это вообще-то наволочка, зайчик. И, по-моему, она не мяукает.

- Боже мой, он умер? - ужаснулась Джей-Кат.

Я терпеливо вздохнула. - Матвей Бен-Мур дома, целый и невредимый. - А вот это, - я с нежностью огладила драгоценный сверток, - должно сделать меня баснословно богатой женщиной.

Ближайший ко мне глаз Джей-Кат - второго я в этот миг не видела расширился до размеров среднего тазика для белья, а от вздоха в машине на мгновение образовался вакуум. - Абби, неужели ты родила ребенка?

Хотя ростом я от горшка два вершка, да и ремень безопасности мешал, и тем не менее я исхитрилась, протиснув левую ногу между сиденьем Джей-Кат и педалями, надавить ступней на подъем ее правой ноги, усилив давление на акселератор. Маленький автомобильчик резво рванул вперед.

Роб Гольдберг открыл дверь своих апартаментов в многоквартирном доме, прежде чем я сумела отыскать кнопку звонка.

- В чем дело, Абби? - встревоженно спросил он. - С тех пор как ты позвонила и сказала, что дело у тебя крайне срочное, я себе просто места не находил. - Он окинул взглядом черное одеяние Джей-Кат. - Что, у вас кто-нибудь скончался?

- Кот ее еще жив, - заверила его Джей-Кат. - Абби не признается, но, по-моему, она только что родила. Скажите, Роб, вы замечали, что она беременна?

Я нежно втолкнула Джей-Кат в самую ухоженную гостиную на американском побережье Атлантического океана. Роб вместе со своим закадычным приятелем и компаньоном Бобом, тоже занимается антикварным бизнесом. Их салон "Изыск и утонченность", возможно, является лучшим антикварным магазином на Юге США. Вообразите только, что покупатели прилетают к ним даже из Парижа, да и залетные туристы из Лос-Анджелеса гурьбой валят в салон, поливая дорогой паркет слюнками. Кстати и немалые свои апартаменты Роб-Бобы обставили лучшей мебелью из "Изыска и утонченности". Причем на некоторых уникальных предметах мебели эпохи Людовика XIV отчетливо сохранились отпечатки зубов Людовика XV.

- Прошу вас, присаживайтесь, - пригласил Роб, безупречный южанин-джентльмен.

Я выбрала кресло, на котором, насколько мне было известно, юный отпрыск голубых кровей крепость августейших зубов не испытывал. Этот предмет мебели эпохи Людовика XIV был обтянут цветастым генуэзским бархатом и отделан литым серебром. Из всей роб-бобовской коллекции для меня это был самый ценный экспонат, предмет моих грез - к превеликому сожалению, слишком тяжелый, чтобы я могла его умыкнуть. Джей-Кат устроилась в очень похожем с виду кресле, которое, однако, было отделано позолоченным деревом с тонкой резьбой.

Роб, все еще продолжавший стоять, уставился на мой сверток. - Что у тебя там, Абби? Бриллианты королевской короны?

Джей-Кат всплеснула руками. - Господи, Абби, как ты могла?

Я потрясла головой, заверяя подругу в своей невиновности. - А где Боб?

Роб, понурив голову, уставился на свои руки. Они выглядели холеными, как у римского патриция. Должно быть, у Людовика XIV были такие же, только поменьше.

- Он уехал домой.

- Как, разве его дом не здесь? - изумленно выпалила Джей-Кат, прежде чем я успела соскочить с кресла и зажать ей рот ладонью.

- Он вернулся в Толидо* (*город в штате Огайо).

- В Толидо? - хором переспросили мы с Джей-Кат.

- Да, - грустно подтвердил Роб. - Там у него семья. Настоящая семья.

Я пригнулась вперед. - Я думала, у вас с ним одна семья.

- Я тоже так думал. - Роб, казалось, вот-вот расплачется.

Дорого бы я отдала, чтобы Джей-Кат куда-нибудь сгинула, оставив меня наедине с Робом. - И что же послужило предметом ссоры?

- Куры.

- Что? - Мне показалось, что я ослышалась.

- О, это обычное дело, - вмешалась Джей-Кат. - Моя кузина Леонора тоже все время враждует с курами. Особенно с Аннабель, здоровенной рыжей клушей с Род-Айленда.

Роб улыбнулся.

- Мы не с курами враждуем, - пояснил он. - А из-за них. Я люблю цыплят, зажаренных на гриле, а Боб сперва долго вымачивает их в каких-то соусах, а потом смывает маринад, чтобы не набрать лишних калорий.

Я сочувственно закивала. Несмотря на патрицианские внешность и вкус, гастрономические привычки Роба назвать аристократическими язык ни у кого не повернулся бы. Он был, само собой разумеется, еврейских кровей, но - из южных евреев. Его мамочка сначала обваливала цыпленка в панировочных сухарях из мацы, а потом уже помещала на гриль. Боб, с другой стороны, был тонким знатоком и ценителем эму, которых почему-то считал переросшими курицами.

Джей-Кат покачала головой. - Господи, и вы переругались из-за каких-то безмозглых кур?

Роб вспыхнул, и я машинально отметила, что румянец ему к лицу. Черты у него классически красивые и благородные, а на висках лишь пробивалась седина, хотя возраст Роба уже перевалил за полсотни.

- Мне надоело быть подопытным кроликом для испытания его кулинарных извращений. У меня тоже права есть.

Джей-Кат закатила глаза. - Дело тут вовсе не в том, из-за каких кур драться или каких кроликов есть, - нравоучительно заметила она. - Бабушка Ледбеттер всегда повторяла, что за каждой мелкой ссорой кроется мелкая проблема, а за каждой крупной - крупная.

- Да, и она права, - услышала я вдруг со стороны собственный голос. Боб сбежал на север вовсе не из-за жареного цыпленка. Тут явно что-то не так.

Роб смолчал.

- Ну что ж, если не желаешь, можешь нам не рассказывать. - Я про себя досчитала до пяти, а Джей-Кат, по счастью, тоже рта больше не раскрывала. Ладно, хочешь узнать, зачем я к тебе приехала?

Роб пожал плечами. - Разумеется.

Медленно, со всем драматизмом, на который была способна (а мне всегда казалось, что я в этом отношении небесталанна), я вытащила небрежно скатанный холст из наволочки. - Voila!

Роб и Джей-Кат уставились на картину. Выглядели они совершенно ошалелыми.

- Изумительно, не так ли? - вскричала я.

Джей-Кат поморщилась. - Абби, что ты нам зенки заливаешь?

- Смотрите, какие краски! - вскричала я. - А техника? Текстура, наконец! Упивайтесь - перед вами подлинный шедевр!

- Но, Абби, это же полная фигня, - возразила Джей-Кат. - Мой кузен Эрвин пальцами такую же ерунду намалевал. Даже его мамаше творение показалось настолько кошмарным, что она всерьез подумывает о том, чтобы оставить его в детском саду еще на год.

- Это вовсе не детская мазня, - возмутилась я. - Это несравненный Ван Гог!

Джей-Кат обидно захихикала, а вот Роб, господи, благослови его, вдруг пошатнулся. На мгновение я даже испугалась, что его кондрашка хватит.

- Откуда у тебя это? - хрипло выдавил он.

- Из Епископальной церкви Спасителя нашего, в Рок-Хилле, - бойко отрапортовала я. - На сегодняшнем благотворительном аукционе купила.

Роб протянул к картине длинный, ухоженный палец, но так и не собрался с духом, чтобы ее потрогать. - А ведь возможно, что ты права, - с придыханием произнес он.

- Я абсолютно уверена! Репродукцию я, правда, видела всего однажды, причем не цветную, однако даю голову на отсечение, что это настоящий Винсент Ван Гог. Его последние эксперименты с зелеными тонами. Невесть куда сгинувшее "Поле, поросшее чертополохом".

- Какие мощные мазки, - пробормотал Роб. - Какая глубина. Да, это творение подлинного гения.

- Значит, и мой кузин Эрвин - гений, - рявкнула Джей-Кат. Глазищи ее полыхали. Дурной признак, я никогда прежде не видела, чтобы она выходила из себя.

Хотя Роб и улыбнулся, снисходительности в его взгляде позавидовал бы истый парижанин. - Да, верно, в оценке произведений искусства немало субъективизма.

Хотя Джей-Кат была всего двадцати четырех лет от роду, яда у нее накопилось, как у сотни гремучих змей. - Может, вам еще и Джексон Поллок* (*Амер.художник (1912-1956), основатель школы абстрактного экспрессионизма) нравится? - язвительно осведомилась она.

- Конечно, он тоже гений. - От возмущения мой голос сорвался на визг.

Джей-Кат обвела нас жалостливым взором. - Вы с Робом торчите от всей этой ерундистики лишь потому... ну, в общем, потому что их все снобы расхваливают.

Я была рада, что сижу, ибо у меня ноги от потрясения подкосились. Как тебе не стыдно, Джей-Кат? - взвилась я. - Да во мне ни капли снобизма нет!

- Если хочешь знать мое мнение, Абби, то - есть, - тихонько прошептал Роб.

- Что? - Моему возмущению не было предела.

- Видишь ли, Абби, все мы, профессионалы, полагаем, что не только хорошо разбираемся в своем деле, но и знаем, чем отличается хороший вкус от дурного. И это вполне естественно. Однако, как я уже говорил, оценка произведений искусства носит весьма субъективный характер.

Джей-Кат просияла. - Лично я, например, обожаю великих голландских мастеров. Тех, что были до Ван Гога. Рембрандта, например, Рубенса.

Роб кивнул. - Сам Ван Гог тоже высоко ценил их. В особенности Рубенса.

- Может, мы все-таки вернемся к делу? - взмолилась я.

- Ах, да, "Поле, поросшее чертополохом", - задумчиво промолвил Роб. Забавно, но буквально на днях я читал статью, в которой упоминалось это полотно.

- Вот как? - насторожилась я.

Роб устроился в изящном кресле из красного дерева с резными ножками и подлокотниками.

- Вообще-то речь в этой статье шла о холокосте, - пояснил он. - Точнее говоря, об одной еврейской семье из Антверпена, которая припрятала свою коллекцию под полом мансарды за несколько часов до ареста и пересылки в концлагерь. Уцелел лишь отец семейства, однако, по возвращении в Бельгию, он уже своего дома не застал. Так вот, этот человек уверял, что среди прочих шедевров в его коллекции было и "Поле, поросшее чертополохом".

Я соскочила с кресла. - А что еще было в статье? Может, фотографии картин?

- К сожалению, нет, Абби. На единственном фотоснимке изображен только злополучный дом - до войны, само собой, разумеется. Статья, собственно говоря, была посвящена истории этой еврейской семьи. Коллекция лишь вскользь упоминалась.

- Но о "Поле, поросшем чертополохом" говорилось конкретно!

- Да, Абби, но буквально в двух словах. Хотя, если мне не изменяет память... Одну минутку.

Сердце мое гулко заколотилось. - Постарайся вспомнить, Роб, это крайне важно!

- Ах, да, там еще говорилось о том, что это одна из наиболее загадочных и даже сомнительных картин в творчестве Ван Гога. Более того, по словам автора, многие специалисты считают ее апокрифической.

Я негромко ахнула.

- Но ты не огорчайся, Абби, - поспешно добавил Роб. - Даже если картину написал один из учеников Ван Гога, ценность ее все равно исключительно велика.

- Насколько велика?

- Если мы выставим ее на аукцион в Нью-Йорке, то, думаю, речь пойдет о сумме с пятью нулями.

- Ни хрена себе! - взвизгнула Джей-Кат, подпрыгивая на подлинном кресле эпохи Людовика XIV. - Срочно везу в Большой Банан все поделки дражайшего кузена Эрвина.

Я недовольно хрюкнула. - Вообще-то, Нью-Йорк, это Большое Яблоко, зайчик, а вовсе не Банан. - Я перевела взгляд на Роба. - И с кем мы будем договариваться?

- Мы, Абби? Ты предлагаешь мне комиссионные?

- Да, - подтвердила я, поражаясь собственной щедрости.

Роб довольно ухмыльнулся. - Есть у меня приятель, который собаку съел в творчестве импрессионистов. У него своя картинная галерея в самом центре города. "Бонс" называется. Я ему утром первым делом позвоню.

Мой взгляд упал на высоченную башенку напольных часов восемнадцатого века, возвышавшуюся за спиной Роба. Да, время близилось к полуночи. Мне еще предстояло договориться с Робом о размерах его вознаграждения. Возможно, предложи я ему половину, и тогда он позвонит своему приятелю домой прямо сейчас. Только, стоит ли так суетиться?

- Ты хочешь, чтобы я оставила картину здесь? - осторожно спросила я.

- Так было бы лучше, - сдержанно промолвил Роб. - Куда легче описывать по телефону то, что видишь собственными глазами.

- Хорошо, но если ты вдруг потеряешь картину, то выплатишь мне полную ее стоимость, - отчеканила я, не успев даже разобраться, шучу ли, или говорю всерьез.

- Я запру ее в сейфе.

- Как, у вас есть сейф? Вот никогда не подозревала.

- Именно поэтому он такой надежный. Никто, кроме меня и Боба, не знает, где он находится.

Джей-Кат хмыкнула. - Абби, никогда не соглашайся оставлять ценности в сейфе. У нас в Шелби...

Сжалившись над Робом, я ухватила ее за локоть, и увлекла вслед за собой к двери.

Глава 6

Некоторые люди почему-то считают, что, ведя собственный бизнес, я сама устанавливаю себе рабочие часы. Что ж, моя лавка и в самом деле открыта сорок часов в неделю, а еще часов восемь-десять я торчу на всевозможных аукционах и распродажах. Не говоря уж о времени, которое уходит у меня на уборку, бухгалтерию и подготовку новых экспонатов к продаже. И я отлично сознаю цену своего времени. Хотя в глубине души и отдаю себе отчет, что, опоздав в свою лавку, могу лишиться какого-нибудь жирного клиента, но зато работы своей, по счастью, не потеряю. В одночасье, по крайней мере.

Мне казалось, что в ночь со среды на четверг уснуть я так и не сумею. И в самом деле, лишь под самое утро я перестала считать зеленые чертополохи и забылась тревожным сном. Когда затрезвонил будильник, я каким-то образом ухитрилась отключить его, не просыпаясь. Либо же, охваченная волнением, вообще забыла его завести. Как бы то ни было, телефонный звонок разбудил меня в половине десятого, то есть через полчаса после того, как я обычно открываю свою антикварную лавку.

- Муойо вебе, - весело произнес мамин голос.

- Что-что? - Я спихнула Мотьку с груди и присела, ошалело оглядываясь по сторонам.

- "Жизни тебе", Абби, - пояснила мама. - Так на языке тсонга желают доброго утра.

Я кинула взгляд на часы. - Ой, дьявольщина! Мамочка, я должна бежать!

- Я знаю, золотце. Я уже звонила в твою лавку и пообщалась с автоответчиком. Послушай, Абби, мне кажется, тебе стоит обратиться к какому-нибудь профессионалу, чтобы он записал приветствие вместо тебя. Оно должно звучать более... культурно, что ли.

- Ты имеешь в виду Роба? - спросила я, и тут же вспомнила про картину. - Извини, мамочка, но мне и правда сейчас некогда.

- Ладно, - приветливости в мамином голосе, как ни бывало. - Что ж, как говорится, дурные вести могут и подождать.

Я вздохнула. Мастерству моей мамы забрасывать наживку могут позавидовать и заядлые рыболовы.

- Хорошо, выкладывай, - скрепя сердце, согласилась я. - Только побыстрее, умоляю.

- Абби, ты сидишь?

- Мамочка, я еще в постели!

- Абби, у меня ужасная новость про одного из твоих бывших дружков.

Сердце мое оборвалось. - Грег? - выдавила я по прошествии нескольких секунд. - Что-то случилось с Грегом?

- Нет, золотце, я имею в виду Гилберта Суини. Он умер.

Если бы нас не разделяло несколько миль телефонных проводов, я бы схватила маму за плечи и встряхнула так, чтобы у нее зубы клацнули. - К твоему сведению, Гилберт Суини никогда в моих дружках не ходил!

- Абби, по-моему, ты меня не расслышала. Гилберт Суини мертв. Он покончил с собой. Полиция нашла его тело час назад.

- Быть не может! - вскричала я. - Мы с ним только вчера вечером разговаривали.

- Тем не менее, это правда. Я узнала об этом от Барбары, которой сказала Дороти, а той сама Королева сообщила.

У меня закружилась голова. - Ты уверена? Каким образом Присцилла Хант об этом проведала? И так скоро?

Мама вздохнула. Да, конечно, плохо она меня воспитывала. Все, кроме меня знали, что Присцилла Хант была ходячим коммутатором, сорокой-сплетницей, которая не только досконально знала обо всем, что творится в городе, но еще и совала свой длинный нос в любые дела. Бену Хантеру, например, она постоянно указывала, когда подстригать газон, Саре Дженкинс запрещала вешать пурпурные шторы, а когда глава одного семейства, недавно перебравшегося в Рок-Хилл из Германии, соорудил беседку посреди кроны высокого дерева на своем заднем дворе, она лично организовала сбор подписи под петицией, предписывающей молодым иммигрантам уничтожить постройку. По словам моей мамы, Королева знала (и осуждала это!), что мама время от времени покупает туалетную бумагу новой марки, с перфорацией. Правда, мама уверяла, что, несмотря на это, к старой бумаге все равно не вернется.

- Мамочка, - сказала я. - Мне кажется, что на сей раз твоя любимая Королева заблуждается. Не может полиция так быстро сделать заключение о самоубийстве.

- Может, - возразила мама. - Если записка есть.

- Ах, так он оставил записку?

- Абби, месяц назад я уже говорила, что тебе нужно проверить слух. Ты сходила к врачу?

- С моим слухом все в порядке, мама. Расскажи мне лучше, что ты знаешь про эту записку.

- Ее нашел один из приятелей Гилберта. Оказывается, на рассвете они собирались вдвоем отправиться в горы, на рыбалку. Гилберт даже отпуск взял по этому случаю. Они хотели уехать еще в субботу, но у Гилберта разыгрался геморрой, а там им предстоял довольно тяжелый пеший переход.

- Это, наверно, тоже Королева порассказала.

- Абби, не придирайся. Присцилла Хант - женщина серьезная.

Лично мне эта женщина напоминала огородное пугало - страшное, если наскочить на него в кромешной тьме, но в остальном - совершенно безобидное. При всем желании, ей так и не удалось принудить Бена Хантера подстригать газон в другое время, да и Сара Дженкинс менять свои пурпурные шторы явно не собиралась. Что же касается злополучной петиции по сносу беседки, то ни один житель Рок-Хилла так своей подписи под ней и не поставил. Более того, Хортенс Симмс организовала встречную петицию, обращенную ко всем домовладельцам Рок-Хилла, в которой содержалась просьба соорудить древесные беседки или шалаши. Так вот, вы не поверите, но под ее петицией красовались аж восемнадцать подписей. В том числе - мамина.

- Мама, так что было в записке?

- В записке? - Мама тяжело вздохнула. - Больше всего я боялась, что ты об этом спросишь.

- Но ведь ты нарочно мне позвонила. - Я уже начала терять терпение. Выкладывай все начистоту, иначе я сейчас сама Королеве позвоню.

Мама испуганно заахала, но не переусердствовала, опасаясь, должно быть, что я приведу угрозу в исполнение. - Дело в том, золотце, что Гилберт упомянул тебя.

- Меня?

- Всего лишь косвенным образом, но смысл от этого не пострадал. По словам Гилберта, в последнее время он испытывал депрессию, а вчерашнее происшествие явилось для него последней соломинкой.

- Но ведь я тут ни при чем! - взвизгнула я.

- Не совсем. В посмертном послании Гилберта сказано, что он предал свою мачеху, продав на аукционе некий предмет, который был для нее безмерно дорог. Причем предмет, который ему не принадлежал. Это, безусловно, та самая картина, которую ты купила.

От возмущения я уже пыхтела, как чайник. - Кто это говорит? запальчиво выкрикнула я. - Твоя дражайшая Королева?

- Нет - Барбара, которой сказала Дороти, а та, в свою очередь, услышала...

- Скажи, мама, мое имя в записке названо?

- Нет, Абби, и насчет этого я уверена. Тем не менее, все знают, что именно ты купила эту злосчастную картину.

- Значит, Гилберт вовсе не упомянул меня, - торжествующе заключила я. - Разве что подразумевал, а это - колоссальная разница. И картину эту, мама, я купила не где-нибудь, а на благотворительном церковном аукционе. Гилберт принес ее туда добровольно, и никто ему руки не выкручивал.

- Никто тебя и не обвиняет, золотце. Просто мне хотелось, чтобы ты была в курсе последних событий. К тому же очевидно, что человеком Гилберт был крайне неуравновешенным. Как, кстати говоря, и его дражайшая мачеха. Вчера вечером я не стала высказывать тебе свое мнение - аукцион ведь носил благотворительный характер, - но картину ты купила просто кошмарную. У любого, кому она может нравиться, попросту не все дома.

Я с трудом устояла перед искушением оправдаться и объяснить, что я на самом деле купила.

- Скажи, мама, как именно Гилберт свел счеты с жизнью? - спросила я. В школе он был просто помешан на стрелковом оружии. Многие молодые южане увлекаются охотой, но Гилберт держал дома целый арсенал. Я хорошо это помнила, потому что однажды, прихватив с собой Дебби Лу, пошла на свидание с Гилбертом и каким-то его дружком, имя которого давно вылетело у меня из головы. Так вот, пока мы с Дебби Лу сидели на сосновом пне, Гилберт со своим приятелем беспрестанно палили из ружей по пустым бутылкам, расставленным на других пнях. А запомнила я все это потому, что ухитрилась посадить там жирное смоляное пятно на юбку, пару дней назад приобретенную на собственные деньги, которые я честно заработала, устроившись нянькой к ребенку.

- Ты, наверное, думаешь, что он застрелился, золотце, - со вздохом сказала мама, угадывая мои мысли. - Нет, он наглотался таблеток.

Это меня удивило. - Каких таблеток?

- Абби, ты зря считаешь, что Королева - ходячая энциклопедия. Она просто осведомлена куда лучше большинства из нас.

- Она вечно все вынюхивает.

- Тс-сс, - по привычке осадила меня мама. - Надеюсь, золотце, ты придешь на похороны? Многим покажется странным, если тебя там не будет. В школе вы миловались, а тут...

- Никогда мы с ним в школе не миловались! - возмутилась я. Мой взгляд упал на часы. - Мамочка, я должна бежать.

- В субботу, в два часа, в Епископальной церкви Спасителя нашего, в Рок-Хилле.

- Что? - сварливо переспросила я.

- Похороны, золотце. Все уже организовано.

На вашем месте, удивляться я бы не стала. Вполне возможно, что Гилберт был еще теплее лягушки, но погребальная церемония была уже расписана по минутам. Так заведено у нас, южан, не говоря уж о верных епископалистах.

- Я надену свое черное платье, - заявила я тоном, не терпящим возражений. После смерти отца - его убила спикировавшая на голову чайка мама наотрез отказывалась появляться на похоронах в черном. Подобно тому, как в НХЛ майки с номерами наиболее выдающихся игроков вывешивают в зале хоккейной славы, а сами номера эти никому больше не присваивают, так и мама моя схоронила черный цвет на вечный покой. Хотя я и дала себе зарок не вмешиваться в мамины дела, но все же, согласитесь, розовый цвет - не самый подходящий для прощания с усопшим.

- А я приду в том, в чем захочу, - процедила мама, опять читая мои мысли. И бросила трубку.

Мой антикварный магазинчик, "Лавка древностей", находится буквально в паре шагов от колледжа Куинс. Когда я унаследовала этот бизнес от тетушки Евлонии Уиггинс, таких магазинчиков на Селвин-авеню было всего пять. Однако сегодня их уже добрая дюжина. Причем находятся люди, не считая меня, которые предрекают, что в недалеком будущем Селвин-авеню станет антикварной Меккой Юга Соединенных Штатов.

Не постыжусь сказать, что своим сегодняшним процветанием мы, дельцы с Селвин-авеню, во многом обязаны Роб-Бобам. Их салон "Изыск и утонченность" вполне мог именоваться, например, и "Наиизысканнейшей утонченностью". Роб-Бобы задали тон, и нам всем ничего иного не остается, как изо всех сил ему соответствовать. Но теперь, когда я ножкой расшаркалась, позвольте и чуть-чуть поворчать. Я ведь тоже торгую прекраснейшими предметами старины, однако в мои двери толпы коллекционеров не ломятся. И туристические автобусы из Атланты перед моей лавкой не останавливаются.

- Извините, простите, - бормотала я, пробиваясь сквозь толпу почтенных дам в длинных, ниже колен, юбках и итальянских кожаных туфлях. Разумеется, я прекрасно сознавала, на какой риск себя обрекаю. Ведь локтей у подавляющего числа людей целых два, причем нередко - преострых. После единственного рок-концерта, на котором я имела глупость побывать, у меня потом еще целый месяц звенело в ушах, хотя я улизнула оттуда так быстро, что и музыку толком расслышать не успела. А мои бедные ноженьки! Стоит людям вымахать за полтора метра, и они напрочь меня не замечают, при этом ступни мои притягивают их тяжеленные и неуклюжие лапы, словно магниты.

Прикрыв голову руками, я ловко увиливала от острых локтей, одновременно ухитряясь лавировать между исполинских ножищей, то и дело грозящих раздавить мои нежные ножки. В такие дни, когда посетителей в салоне не меньше, чем зрителей на бейсбольном матче, один из Роб-Бобов неизменно дежурит возле кассы, а поскольку сегодня на месте был один Роб, именно туда я направилась.

- Абби! - вдруг прогудел зычный мужской голос.

Я развернулась, но перед глазами мелькали только длинные юбки.

- Абби, ты не оглохла?

Бестелесный глас сей был мне, несомненно, знаком. На вскидку я сказала бы даже, что он принадлежал Бобу Штубену, лучшей половине Роба, но это исключалось, поскольку Боб, по словам Роба, пребывал в Толидо.

- Абби, я здесь!

Я повернулась еще на девяносто градусов. Поразительно, но владельцем баса и впрямь оказался ни кто иной, как Боб Штубен.

- Надо же, а мне сказали, что ты уехал домой! - вскричала я, безмерно обрадованная столь нежданной встрече. Я была готова даже броситься своему другу на шею, но Боб, янки в черт-знает-каком поколении, такой фамильярности на людях не потерпел бы.

Боб ухмылялся во весь рот. Жутко тощий, с огромной головой, но, по счастью, со столь огромным же сердцем. Вдобавок Боб - один из умнейших людей, каких я знаю.

- Я добрался до Западной Вирджинии, а там решил переждать и как следует все обмозговать.

- Ну и?

- Пару дней я просто в раздумьях бродил по Горному штату* (*официальное прозвище штата Западная Вирджиния, более трети территории которого занимают горы Аллеганы), и в конце концов пришел к выводу, что мой дом - здесь.

- Умница! - зааплодировала я.

- Роб, ты, другие мои друзья, вот что такое - настоящий дом. Не говоря уж о том, что Шарлотт - чудесный город, и я к нему просто душой прикипел.

- Представляю, как обрадовался Роб! Или он все еще держал камень за пазухой? Как-никак, расстались вы с ним, наверное, бурно.

Боб помотал головой. - Кое-кто из группы поддержки Роба не оставлял его ни на минуту.

- А, ты имеешь в виду ассоциацию ГТЮАЖ - Голубых Отощавших Южан, которые с Янки Живут. Да?

- Голубых Одухотворенных Южан, - добродушно поправил меня Боб. - Как бы то ни было, они сумели втолковать Робу, что мы, имевшие несчастье родиться к северу от линии Мэйсона-Диксона* (*До начала Гражданской войны граница между свободными северными и рабовладельческими южными штатами), время от времени бесимся, как самцы-олени во время гона. Ну вот, а понимание порождает сочувствие, которое уже неизбежно сменяется прощением. Так что, благодаря ГТЮАЖ, мы с Робом начали новую жизнь.

- Господи, как я рада! - Тем не менее, пора было переходить к более важным делам. - Ты видел мою картину?

Боб потер узловатые пальцы. - Она просто потрясающа. Роб показал мне ее, едва мы помирились.

- Как, по-твоему, она подлинная? Он звонил в Нью-Йорк?

- А почему ты сама меня не спросишь?

Я развернулась. Передо мной, улыбаясь до ушей, возвышался Роб Гольдман.

Глава 7

- Так - подлинная она, или нет? - взвизгнула я.

Роб сграбастал меня в медвежьи объятия, после чего снова водрузил на паркетный пол в добрых трех футах от того места, где я только что стояла. Тс-сс, Абби, не здесь, - прошептал он.

- А где?

- Боб, постой, пожалуйста, у кассы, - попросил Роб.

Боб кивнул. Две почтенного вида дамы уже целенаправленно копались в своих ридикюлях в поисках кредитных карточек. Судя по внешности, торговаться из-за цен эти матроны не собирались. Все шло к тому, что в кассу Роб-Бобов вот-вот прольется очередной золотой дождь.

Пока Боб суетился у кассы, Роб провел меня в кладовую. Прежде мне всего лишь однажды посчастливилось там побывать, и это было все равно, что при жизни посетить райские кущи. Смекалистые владельцы салона "Изыск и утонченность" уже давно не выставляют свои лучшие экспонаты в зал. Настоящие коллекционеры упрашивают - нет, умоляют! - впустить их в святая святых.

- А это что такое? - изумилась я, позабыв на мгновение о собственном сокровище.

- Оррери.

- Что?

- Механическая модель солнечной системы. Мини-планетарий. Назван так в честь графа Оррери.

- Нет, я не то имею в виду. Что это за музыкальный инструмент, на котором стоит модель? Крохотное пианино?

- А, вот ты о чем. Это старинный французский клавесин. Уверяют, что он принадлежал матери Наполеона. Видишь, что изображено на крышке?

- Да, но как там насчет моей картины? - спохватилась я. - Что сказал твой друг - это подлинник?

Роб улыбнулся. - Фред так переполошился, что чуть телефон не уронил. Абби, поздравляю тебя. Вполне возможно, что твоя картина - находка века!

Ноги мои подкосились, я пошатнулась и обрушилась на кушетку, покрытую узорчатым шелковым покрывалом. - Ты не смеешься надо мной?

Глаза Роба засверкали. - Шутки в сторону, Абби. Фред давно уже слышал, что этот Ван Гог находится где-то в Америке. Только считал почему-то, что в Нью-Йорке или в Сан-Франциско.

- Угу, а оказался он в захолустном Рок-Хилле, в Южной Каролине. Даже не в Шарлотте. Здорово мы утерли носы этим пижонам из мегаполисов. Ну и что, Роб, какова стоимость моей находки? Это и правда число с пятью нулями?

Роб покосился на дверь и пробурчал под нос нечто невнятное.

- Что-что? - переспросила я.

- Я сказал: "десять".

Все мои надежды вмиг рассыпались в прах. В мечтах я уже полностью оплатила не только свой купленный в рассрочку дом, но и "олдсмобиль". Разумеется, десять тысяч - тоже деньги неплохие, но такая сумма и на моих кредитных карточках водится.

- Значит, десять тысяч? - упавшим голосом промолвила я. - А какова твоя доля? И сколько захочет Фред?

Глаза Роба засияли. - Не "тысяч", Абби. Десять миллионов.

Должно быть, я лишилась чувств, а когда пришла в себя, то Роб хлестал меня по щекам. - Абби! Очнись, Абби!

- Вот, пусть понюхает. - Боб подсунул мне под нос флакончик с какой-то ядовитой жидкостью.

Я закашлялась и распрямилась, словно подброшенная пружиной. - Что это за отрава? - с трудом выдавила я.

- Это мой лосьон после бритья, - обиженно произнес Роб.

- Он дважды в день бреется, - с нежностью пояснил Боб. - И все покупательницы просто млеют от этого запаха.

- Что ж, запах и впрямь прошибает, - кивнула я. - А меня, так просто воскресил. Мне показалось, Роб сказал, будто "Поле, поросшее чертополохом" стоит десять миллионов долларов.

- Так и есть.

Я подняла голову и уставилась на Роба. - Вы надо мной издеваетесь?

- Абби, такие шутки не в моем вкусе, - обиженно молвил Роб.

- Расскажи ей про японцев, Роб.

- А, японцы. - Манера разговаривать у Роба неторопливая и тягучая, как у большинства уроженцев Юга. Обычно мне это нравится, но в данную минуту меня так и подмывало вскочить и силой вырвать слова из его рта.

- Так что там с этими японцами? - нетерпеливо подгоняла я.

- Фред уверен, что если заманить их на аукцион, то они могут отвалить за Ван Гога и все двадцать.

Я хлопнула себя по щеке; не слишком сильно, чтобы не повредить какой-нибудь сосудик. - Если я правильно понимаю, то речь идет о двадцати миллионах долларов? - уточнила я. - Или - о двадцати ласточкиных гнездах?

- Ласточкины гнезда употребляют китайцы, а не японцы, - засмеялся Боб. - Но в любом варианте, Абби, ты станешь очень богатой невестой.

Роб хихикнул. - Достаточно богатой, чтобы приобрести все, что ты видишь в этой комнате.

- А вы как же? Какова ваша доля?

- Как насчет десяти процентов? - спросил Роб. - По-моему, это справедливо.

- Со всей суммы, или после уплаты налогов? - быстро поинтересовалась я.

Роб, похоже, ожидал этого вопроса.

- Со всей, конечно. Смею тебя заверить, Абби, что обычно доля откопавшего сокровище куда больше.

- Трэвис Макги, например, брал половину, - прогудел Боб.

- Я понятия не имею о том, кто такой Трэвис Макги* (*главный герой знаменитой "цветной" серии Джона Д.Макдональда), - запальчиво сказала я. Вдобавок, Роб, насколько мне известно, ничего не откопал. Ван Гога нашла я.

Вокруг мгновенно воцарился ледяной холод, причем явно не по вине кондиционера, равномерно жужжавшего на дальней стене.

- Пять процентов, - сказала я, сама дивясь собственной щедрости.

Мужчины обменялись взглядами, от которых мне стало не по себе.

- Послушай, Боб, у меня вдруг вылетел из головы телефон Фреда, сказал Роб. - Ты его помнишь?

- Какого Фреда? - переспросил Боб, невинно вытаращив глаза.

- Что ж, ребята, если вы хотите играть так, то я не против, - сказала я. - Только Ван Гога в Нью-Йорк я повезу сама, и тогда вы вообще ни гроша не получите.

Роб и ухом не повел. - Валяй, Абби.

- Может, подбросить тебя в аэропорт? - предложил Боб с подкупающей искренностью. Наглец!

Это решило исход дела. - Я хочу, чтобы один из вас съездил домой и привез мою картину. Нет, лучше я сама с вами поеду.

- Я съезжу, - вызвался Роб. - Абби, ты совершаешь колоссальную ошибку.

- Я думал, мы с тобой друзья, - промолвил Боб. - Но, похоже, заблуждался.

Хотя слова эти подобно острому ножу пронзали мое сердце, на попятный я не пошла. Удивительно, что может сделать с женщиной миллион долларов.

В гостиную Роб вернулся с пепельно-серым лицом. Не приятного, чуть сизоватого цвета, слегка напоминающего кафель под моим креслом, но болезненно-желтоватого оттенка, заставлявшего вспомнить туберкулез, пеллагру и еще тысячу болезней сразу.

Я вскочила с колотящимся сердцем. - Где она?

- Она... - Роб запнулся. - Где-то должна быть.

- Да, как и Терра инкогнита! Роб, я хочу знать, где моя картина? Где "Поле, поросшее чертополохом"?

Роб понурился. - Абби, я точно помню, что упрятал ее в сейф. Но сейчас ее там нет. Подожди немножко, я все осмотрю.

- Покажи мне свой сейф! - потребовала я, отдавая себе отчет, что веду себя вовсе не так, как подобает благовоспитанной уроженке Юга. Наверняка, мои предки не меньше чем в пяти поколениях ворочались сейчас в своих могилах. В том числе прапрабабушка, которой посчастливилось угощать чаем с лимонным пирогом самого Роберта Эдуарда Ли* (*Знаменитый генерал, командовавший армией южан в битве под Геттисбергом), когда тот останавливался в Рок-Хилле.

- Хорошо, Абби, но только поклянись, что не расскажешь о нем ни одной живой душе, - попросил Роб, умоляюще закатывая глаза.

- Не сойти мне с этого места, - с готовностью поклялась я. - Пусть у меня вынут печенку и бросят ее псам!

Роб со вздохом провел меня через главную спальню в ванную. Господи, неужто он вмонтировал сейф в ванну?

- Вот здесь, - пробормотал он, указывая на биде.

- Где?

Роб нажал какую-то кнопку, и биде развернулось на сто восемьдесят градусов, обнажив металлическую дверцу сейфа с многочисленными кнопками и рычажками.

- Вот это да! - искренне восхитилась я. Роб, несомненно, умница, но я и представить себе не могла, что у него такое воображение. - А что случится, если кому-то взбредет в голову воспользоваться биде? - спросила я.

Роб закатил глаза. - Абби, нас интересует только французский антиквариат, а не их гигиенические манеры.

- Открывай!

- Извини, Абби, но не могла бы ты отвернуться?

Я отвернулась, чтобы не тратить времени на споры. Пока Роб колдовал с наборным замком, я вполголоса мычала "Марсельезу".

- Готово.

Я повернулась. Сейф был доверху заполнен обтянутыми бархатом коробочками, вроде тех, в которых хранят драгоценности. Я не преминула заметить также толстые пачки денежных купюр, перетянутые резинками. К сожалению, рассмотреть номинал купюр мешала белая бумага.

- Но здесь даже места нет для картины, - возмутилась я.

- Она влезла, хотя и с трудом, - возразил Роб. - Я скатал ее в рулон и положил наискосок.

- Ты не помял ее?

Роб насупился. - Нет. Я обращался с этой картиной крайне бережно. Поверь, Абби, я очень люблю тебя и ценю нашу дружбу.

- Надеюсь, что хотя бы одно из этих заявлений правдиво. Ну, и где ты собираешься искать ее теперь?

- Я пытаюсь собраться с мыслями. Сразу после твоего ухода я поместил холст в сейф. Потом достал, чтобы показать Роберту. А потом... О, Господи, я забыл убрать ее в сейф!

- Поразительно, но я и сама уже об этом догадалась, - съязвила я.

- Мы сидели в музыкальной гостиной, и я оставил картину на рояле.

Несмотря на длиннющие ноги Роба, я рванула так, что ухитрилась обставить его, по меньшей мере, на два корпуса. Увы, разочарованию моему не было предела.

- Здесь ничего нет! - запыхавшись, выговорила я.

- Не может быть. - Роб растерянно развел руками. - Вот здесь, на этой крышке, я ее и разложил. Мы оба на нее любовались, потом я посмотрел на Боба, а он - на меня...

- Пожалуйста, избавь меня от ненужных подробностей. И что ты сделал с ней после?

Роб глухо застонал. - В том и дело, что - ничего. Мы просто уехали в салон.

- А моя картина испарилась? Мои двадцать миллионов канули в Лету?

- Десять миллионов, Абби. Двадцать за нее лишь какой-нибудь чудак выложит.

- По-твоему, сейчас самое удачное время препираться из-за десяти миллионов? - саркастически спросила я.

- Туше, - сокрушенно произнес Роб.

- Что? - переспросила я, но в следующий миг сообразила, что он имел в виду* (* термин "туше" в борьбе означает момент соприкосновения лопаток с ковром - поражение).

- Абби, богом клянусь, что картина оставалась здесь, и после нашего ухода никто ее не видел... - Он вдруг нахмурился. - Кроме, разве что, миссис Ченг.

- Миссис Ченг? - переспросила я. - Вашей домработницы?

- Да. Генеральную уборку она проводит по понедельникам, но по четвергам, после того, как мы с Бобом уезжаем в салон, она заходит, чтобы поменять полотенца, скатерти и постельное белье.

- То есть, она может заглянуть к вам в любое время? - свирепо процедила я.

- Бога ради, не волнуйся, Абби - за миссис Ченг я головой ручаюсь. Я сейчас же позвоню ей и спрошу, не видела ли она картину. Правда, она могла еще не успеть вернуться.

- Но ведь она совсем не говорит по-английски, - жалобно всхлипнула я. - Ни слова. Ты сам мне рассказывал.

Роб протянул ко мне руку успокаивающим жестом, но я отшатнулась, как от гремучей змеи.

- Зато, если помнишь, я говорю на мандаринском наречии китайского языка.

- Ну так звони ей!

Роб набрал нужный номер, и почти сразу начал щебетать на каком-то певучем, тарабарском языке. Хотя я и готова была растерзать его на куски, но, признаться, слушала это чириканье с уважением. Кто-то рассказывал мне, что обучиться разговаривать на мандаринском наречии китайского особенно сложно, потому что многое в нем зависит от интонаций, и малейшее отклонение может исказить смысл сказанного до неузнаваемости. Но Роб, судя по всему, вел диалог успешно, благо беседа затянулась до начала следующего тысячелетия.

Наконец, зажав рукой трубку, он обернулся ко мне со столь широкой улыбкой, что в ней без труда разместилась бы половина Южной Каролины.

- Она только что вошла, - прошептал он. - И картина у нее!

Я не поверила своим ушам. - Что?

- Я всегда оставляю для нее воскресный выпуск "Нью-Йорк Таймс", который она забирает домой, - пояснил Роб. - Миссис Ченг положила газету на рояль, а, собираясь домой, случайно прихватила вместе с ней и картину. Так что твой Ван Гог цел и невредим.

Я испустила вздох облегчения, от которого, наверно, погасли свечки в ванной моей мамы. - Слава Богу! Скажи ей, чтобы она привезла картину сюда. Нет, лучше передай, что я сама сейчас к ней примчусь.

Роб улыбнулся. - Я уже сказал. Миссис Ченг тоже выразила желание, чтобы ты к ней приехала.

- Тогда скажи, что я уже еду. Пусть никуда не выходит. И еще скажи, что если она не повредила холст, то ее ждет щедрое вознаграждение.

Почему-то Роб изъяснялся довольно долго. Наконец он повернулся ко мне и сказал:

- Она хочет знать размеры.

- Чего?

- Вознаграждения.

- Двадцать пять тысяч долларов, - ляпнула я.

Роб перевел, и я своими ушами услышала, как миссис Ченг смеется в трубку.

- Что она сказала? - резко спросила я.

Роб пожал плечами. - Что спину верблюда гладит зеленая утка, смущенно ответил он.

- Что? - изумилась я.

Роб повторил эту абракадабру.

- Передай ей, что двадцать пять тысяч зеленых уток с селезнями в придачу могут огладить спины целого каравана верблюдов длиной с великую Китайскую стену, - фыркнула я. - Только пошевеливайся - я ведь еще адреса ее не знаю. - И вдруг я вспомнила, что сюда меня привез Роб. - Ой, а ты не позволишь мне воспользоваться твоей тачкой?

- Пожалуйста, Абби. Сам я тогда поеду на автомобиле Боба. Бензина тебе хватит - я недавно заправлялся. Не забудь только, что у меня автоматическая коробка...

- Я уже много лет за рулем, - перебила я. - Мне только адрес нужен.

Положив трубку, Роб достал из ящичка изящного старинного бюро золотую ручку и блокнот. К адресу он присовокупил такой четкий план, что дом миссис Ченг не нашел бы только слепой.

Одного не сказал мне Роб. Что время от времени мне не мешало бы поглядывать в зеркальце заднего вида.

Глава 8

Хотя от дома миссис Ченг меня отделяли всего восемь кварталов, с таким же успехом их могло быть и восемьдесят. Огромнейший дом, одни из апартаментов в котором занимали Роб-Бобы, расположен на самом юге Майерс-парка, района величественных кирпичных строений и старинных иволистных дубов. Кирпичный дом, в котором обитала миссис Ченг, был также обсажен развесистыми дубами, однако размеры этого здания позволяли ему без труда разместиться в гостиной едва ли не любого из домов Майерс-парка.

Оставив машину на улице, я проследовала к дому по корявой дорожке, по обеим сторонам от которой цвел невысокий кустарник. В небольшом заборчике перед парадным была калитка. По счастью, звонок располагался снаружи. Я нажала кнопку, но ничего не услышала, и уже раздумывала, не позвонить ли еще разок, когда парадная дверь распахнулась.

- Чем могу вам помочь? - спросила появившаяся на пороге женщина.

- Меня зовут Абигайль Тимберлейк. Меня пригласила миссис Ченг.

- Это я. Меня зовут Айрин Ченг. - Она открыла калитку. - Входите. Печет здесь, как в преисподней, и вы, по-моему, уже взмокли.

Я уставилась на нее, напрочь позабыв об аристократичных манерах дочери Юга. Миссис Ченг была примерно одних со мной лет и одного роста. На ней были белые хлопчатобумажные шорты, выцветшая зеленая футболка и резиновые сандалии. Если бы не азиатские черты лица, она вполне могла сойти за меня. Тем более что изъяснялась она, как и я, на чистейшем Дикси* (*обозначает штаты, расположенные к югу от линии Мейсона-Диксона, а также характерный для жителей Юга выговор).

- Скажите... - я замялась. - Может быть, здесь есть еще одна миссис Ченг?

- Нет, - улыбнулась женщина. - Я единственная миссис Ченг.

- Должно быть, тут какое-то недоразумение, - упорствовала я. - Мне нужна миссис Ченг, которая работает в доме Роберта Гольдберга.

Она снова улыбнулась. - Я работаю у Робби. Входите же, а то я оставила дверь открытой, а мне вовсе не улыбается тратить энергию своего кондиционера на охлаждение всей Южной Каролины.

Я проследовала за ней в довольно скромную, но божественно прохладную гостиную.

- Но ведь вы говорите по-английски, - заявила я, едва присев на предложенный стул.

- Вы тоже. Причем почти без акцента.

- Что? - возмутилась я. - Откуда у меня акцен... - Я осеклась на полуслове. - Ах, я даже не поняла, что вы шутите. Видите ли, Роб сказал мне, что вы совершенно не говорите по-английски. К тому же я сама слышала, как по телефону вы общались с ним на китайском.

Она засмеялась. - Да, верно, Роб считает, что говорит по-китайски. Но, поверьте мне, его мандаринское наречие просто чудовищно. Мое, правда, тоже сильно хромает. Посещая в детстве раз в неделю китайскую начальную школу, больших высот не добьешься. Тем более что родители мои тоже родились в Штатах и совершенно не знают родного языка.

- Но, миссис Ченг...

- Прошу вас, зовите меня Айрин.

- Хорошо, а вы меня - Абби.

- Видите ли, Абби, Робби изучал мандаринское наречие в колледже. Его уже тогда очень привлекало китайское искусство. Поэтому, когда я откликнулась на его объявление о приходящей домработнице, он сразу решил, что я должна говорить по-китайски. Я возражать не стала, тем более что Робби очень обрадовался возможности попрактиковаться в мандаринском диалекте. Хотя на самом деле, мы с ним разговариваем на ломаном китайском. Сегодня, например, он сказал мне, что двадцать пять миллионов зеленых верблюдов гоняют каких-то уток вдоль всей Великой Китайской стены. - Она прыснула. - Я сначала решила, что у меня глюки. Может, вы знаете, что это за фигня?

Я рассмеялась. - Не знаю. Должно быть, он насмотрелся подобных чудес в Диснейленде.

- Возможно. Хотя мне иногда кажется, что Робби слегка ку-ку. Да, чайку не хотите?

С раннего утра у меня маковой росинки во рту не было, и я просто умирала от жажды. Двадцать пять миллионов верблюдов, наверно, так не мучились посреди безводной пустыни. Однако я помнила, что у этой женщины находится моя картина.

- Спасибо, с удовольствием, - сказала я. И тут же добавила: - Но сначала я хотела бы взглянуть на "Поле, поросшее чертополохом". На последние слова ушли остатки слюны в моем пересохшем рту.

Айрин вскинула брови. - Это еще одна загадка Робби?

- Нет. Я хочу посмотреть, в каком состоянии моя картина.

- Ах, вот вы о чем! Сейчас, одну секунду. - Она вскочила и просеменила в соседнюю комнату.

Я осмотрелась по сторонам. Мебель в гостиной была вполне приличная - в викторианском стиле, и не самая дешевая. На стенах висели подписанные авторские офорты и одно довольно большое полотно. Признаться, я представляла себе Айрин Ченг совершенно иначе.

- Вот, пожалуйста. - Она вручила мне скатанный холст с таким видом, словно это была вчерашняя газета.

Я с трепетом развернула картину у себя на коленях. На первый взгляд, с ней ничего не случилось. Но, что это за трещинка в верхнем левом углу? Была ли она здесь раньше? Я не помнила. Как-никак, я рассматривала картину поздно вечером, и при искусственном освещении.

- Это полотно стоит кучу денег, - не удержалась я.

- Да, Робби сказал мне. Хотя лично я не представляю, с какой стати.

- Как, - возмутилась я. - Да вы только взгляните! Какие мощные мазки. А как цвета играют!

Айрин внимательно пригляделась, но затем со вздохом покачала головой. - Абби, не обижайтесь, но на мой вкус, эта картина безобразнее тараканов в навозной куче.

В эту минуту невесть откуда материализовалась здоровенная серовато-белая кошка и с подозрительным видом принюхалась к моим коленкам.

- Она, наверно, Матвея учуяла, - предположила я. - Кота моего.

- А мне кажется, что Эсмеральду заинтересовали вы сами.

Я уже собралась было замурлыкать от удовольствия, когда подлая кошка пребольно куснула меня за левую щиколотку. - Ой, брысь отсюда!

- Ах, она продемонстрировала на вас свой любовный укус?

- Любовный? А вы ей все прививки сделали?

Айрин кивнула. - Надеюсь, у вас кровь не течет? А то ковер у меня совсем новый.

- Нет, вроде бы, не течет. - Я потерла пострадавшую щиколотку. - Кожу она не прокусила, но напугала меня. У нее такая привычка, да?

Айрин хихикнула. - Некоторые люди считают, что все кошки -хитрые, злобные и коварные твари. В целом, я с этим согласна, однако и положительных качеств у них пропасть.

Я ухмыльнулась. - Они - бестии прожженные, и куда сообразительнее собак. Вам, например, приходилось видеть кошачью упряжку?

- Да, вы правы, - согласилась Айрин. - Хотя многие считают, что кошки глупее, потому что им невозможно привить собачье послушание. Да, верно собаку на зов откликается, но зато кошка мотает информацию себе на ус, и приходит к вам потом, когда ей удобнее.

И мы умиленно рассмеялись.

- Собаки считают себя людьми, - добавила я. - А кошки - богами.

- Хотя, собаки, конечно, чистоплотнее.

- Да что вы? - возразила я. - Вы когда-нибудь видели, чтобы пес вылизывал себя с головы до пят?