Переулки страха

Артур Конан Дойл Призрак на продажу

Я уверен, Природа не предполагала, что я стану одним из тех, кто добивается всего своими силами. Мне бывает трудновато осознавать, что двадцать лет я стоял за прилавком бакалейной лавки где-то в Ист-Энде[2] и именно таким путем я упрочил свое финансовое положение, добился независимости и получил во владение усадьбу Горсторп-Грэйндж. По убеждениям я консерватор, а вкусы мои достаточно изысканны. Наша фамилия д’Одд восходит к эпохам дописьменным, поскольку она не упоминается ни в одном из источников, заслуживающих хоть какого-то доверия. Что-то смутное подсказывает мне, что в моих жилах течет кровь крестоносцев. Даже сейчас, по прошествии веков, возглас «Во имя Девы Пресвятой!» сам собой слетает с моих уст – и я очень хорошо себе представляю, с какой легкостью приподнялся бы в стременах и нанес неверному удар… чем-нибудь, да хоть булавой, чем поверг бы его в немалое изумление.

Горсторп-Грэйндж – настоящая рыцарская усадьба, по крайней мере, так говорилось о ней в объявлении, которое привлекло мое внимание. Это определение самым поразительным образом повлияло на цену – но все преимущества такого наименования относятся скорее к области чувств, а не к практической выгоде. Но сердцу моему отрадно, что в доме имеются проемы, предназначенные для стрельбы из лука, и необычайно греет мне душу сознание, что во всем этом хозяйстве есть сложнейший механизм, при помощи которого на голову любого вторгшегося в мое жилье прольется расплавленный свинец. В общем, я не раскаиваюсь, что переплатил за эти вещи, поскольку они мне весьма по вкусу и согласуются с моим пониманием мира. Я горжусь зубчатыми стенами и водосточными каналами, что опоясывают мое жилище. Я горжусь решеткой, донжоном и крепостными башнями. И лишь одного не хватает мне для того, чтобы моя обитель стала по-настоящему старинной. В Горсторп-Грэйндж нет призрака!

Любой человек, понимающий толк в подобных делах и ценящий старину, был бы весьма разочарован этой прискорбной недостачей. В моем случае это было особенно обидно. Я с детства серьезно занимался мистикой и верил в сверхъестественное. Я прочитал почти все книги, которые касались данного вопроса. Чтобы осилить один манускрипт по демонологии, я выучил немецкий. Будучи малышом, я прятался в темных комнатах, чтобы увидеть хотя бы одно из тех мистических существ, которыми пугала меня моя нянюшка, – и пламя этой страсти не угасло в моей душе! С какой же гордостью я понял, что привидение – это такой же предмет роскоши, как и все прочие, и его можно приобрести за деньги. В объявлении, правда, о привидениях не было ни слова. Но, осмотрев заплесневелые стены и сумрачные коридоры, я твердо понял: уж тут явно не без призрака. Коль скоро видишь конуру, стало быть, есть и собака, так что я предположил, что в такой подходящей обстановке непременно должен обитать какой-нибудь неупокоенный дух. Бог мой, чем же занималась на протяжении стольких лет эта благородная семейка, продавшая мне усадьбу, если ни у кого из членов этого рода не хватило духу укокошить свою возлюбленную или предпринять что-нибудь подобное, дабы обзавестись собственным призраком? Даже сейчас я пишу эти строки – и сердце мое кипит.

Долгое время я надеялся вопреки всему. Стоило крысе пискнуть за обшивкой стены или каплям дождя забарабанить по чердаку, как я весь оживал в уверенности, что наконец-то встречусь с желанным призраком. Страха я не испытывал. Если все это происходило ночью, я посылал миссис д’Одд, даму выдающейся силы духа и суровости, выяснить, что происходит, а сам с головой залезал под простыню и трепетал в предвкушении. Увы, результат вечно был один и тот же. Подозрительные звуки были вызваны причинами столь банальными, скучными и естественными, что даже самое пылкое воображение вынуждено было сдаться.

Я бы смирился со своим разочарованием, кабы не Джоррокс с Хэвистокской фермы. Джоррокс – грубый толстяк, вечно занятый всяческими хлопотами, и я был знаком с ним, поскольку его поля примыкали к моим владениям. И хотя этот человек не ценил древностей, но у него на ферме проживал совершенно неоспоримый и достоверный призрак. Полагаю, что призрак этот завелся во времена Георга II – молодая женщина, перерезавшая себе глотку, узнав, что ее ухажер пал в битве при Деттингене. Тем не менее это придает дому респектабельности, особенно в сочетании с кровавыми пятнами на полу. Джоррокс не ценил своего счастья – и мне было больно слышать, как он отзывается о привидении. Эх, знал бы он, как я мечтаю об этих стонах, воплях по ночам и всем прочем, что он так настырно описывает мне! Насколько было бы правильнее, если бы призракам из простонародья позволялось переселяться в замки и дворцы, не почтённые сенью иного мира.

Я весьма упорен. А иначе как бы я достиг нынешнего своего положения, учитывая, из каких низов мне пришлось подниматься? Я понимал, что было бы неплохо заполучить призрака, но как осуществить этот план, не приходило в голову ни миссис д’Одд, ни мне. Из книг я узнал, что чаще всего призраки возникают там, где произошло преступление. Какое конкретно преступление полагалось совершить – и кто был бы исполнителем? В какой-то момент мне пришла в голову довольно дикая мысль, что за определенное вознаграждение можно было бы уговорить Уоткинса, нашего управляющего, принести себя в жертву (ну или кого-нибудь еще), – во имя высших интересов. Я предложил ему это – полушутя-полусерьезно, но, кажется, он не проникся моей идеей. Другие слуги явно были с ним заодно, иначе как объяснить то, что в тот же день все они в полном составе покинули мой дом?

– Дорогой, – обратилась ко мне однажды миссис д’Одд, когда я после обеда в мрачном расположении духа потягивал стаканчик хереса (мне по душе старинные названия), – этот отвратительный призрак Джоррокса снова буянит.

– И пусть себе буянит, – брякнул я.

Миссис д’Одд рассеянно взяла пару аккордов на своем клавесине и задумчиво поглядела на огонь.

– Я думаю, мой Аргентайн, – так меня зовут близкие, поскольку имя Сайлас мне не нравится, – что нам следует заказать себе привидение в Лондоне.

– Не будь дурой, моя Матильда, – отозвался я. – У кого мы его закажем?

– У моего кузена Джека Брокета, – ответила она с уверенностью.

В общем-то о двоюродном братце Матильды мы старались не говорить. Это был довольно распущенный хлыщ, который занимался всем сразу и ничем, ибо у него никогда не хватало упорства довести до конца хоть одно дело. В данный момент он пребывал в Лондоне, пускал всем пыль в глаза, выдавая себя за генерального агента несуществующей фирмы, – в общем, крутился как мог. Матильда в какой-то момент устроила так, чтобы некоторыми моими делами и бумагами занимался Джек, и это, конечно, избавляло меня от значительной части хлопот, но не могу не заметить, что его комиссионные в целом превышали все прочие статьи расходов, вместе взятые. Уяснив сей факт, я предпочел более не иметь никаких дел с данным джентльменом.

– Но он же сможет! – настаивала миссис д’Одд, заметив мою гримасу. – Он же очень ловко уладил вопрос с гербом.

– Не так уж сложно отыскать наш старинный фамильный герб, моя дорогая, – парировал я.

Матильда ядовито улыбнулась:

– А как насчет галереи предков? Ты же не станешь отрицать, что Джек собрал ее с умом и вкусом!

Я вспомнил череду портретов, украшавших стены нашего банкетного зала, – от крепкого нормандца-завоевателя и дальше, через все оттенки шлемов, шляп, плюмажей и гребней, до пудреного умника в красном, который застыл возле колонны, держа за руку барышню, явно только что вернувшуюся из школы для девочек. Нельзя было не согласиться с тем, что работа и вправду проведена отлично, – и стало быть, такому человеку можно доверить поиски фамильного привидения.

Одно из неукоснительных моих правил таково: что решил – делай немедля. В полдень следующего дня я уже поднимался по лестнице к кабинету мистера Брокета и любовался шеренгой стрелок и перстов указующих, направлявших меня к святилищу этого джентльмена. В общем, мне не было нужды прибегать к этим путевым знакам, ибо над головой моей кто-то явно отплясывал чечетку – и этим кем-то мог быть лишь Джек. Но через минуту топот оборвался – и дальше я поднимался в полной тишине. Дверь открыл юноша, которого страшно изумило появление клиента, а Джек яростно вносил что-то в огромный гроссбух (как я потом обнаружил, книга лежала вверх ногами).

Поприветствовав друг друга, мы сразу перешли к делу.

– Слушай-ка, Джек, – сказал я ему. – Мне бы хотелось, чтобы ты раздобыл для меня нечто спиритуальное, если, конечно, тебе по силам такая задачка.

– Спиртное, ты хочешь сказать? – захохотал двоюродный братец моей супруги и с ловкостью фокусника извлек бутылку из корзины для бумаг. – Что ж, выпьем!

Я поднял руку в протестующем жесте – было слишком рано для алкоголя, – но нечаянно обнаружил, что пальцы мои непроизвольно обхватили стаканчик, который пронырливый Джек незаметно мне подсунул. Оставалось лишь мгновенно опустошить его, на случай, если бы вдруг кто-то заглянул сюда и, увидев меня с полным стаканчиком, решил, будто я алкоголик. В общем, Джек, конечно, был весьма эксцентричным малым, но забавным.

– Ну нет, – улыбнулся я. – Не спиртное. Спиритуальное. Дух. Призрак. Привидение. И если у тебя есть что-то такое на примете, то я был бы тебе очень признателен.

– Тебе нужен призрак в Горсторп-Грэйндж? – спросил у меня Джек так же буднично, как если бы речь шла о новом шкафе для гостиной.

– Именно! – отозвался я.

– Нет ничего проще, – заявил мой родственник, наполняя стаканчик, несмотря на все возражения с моей стороны. – Сейчас посмотрим, – и тут он достал солидную справочную книгу в алом переплете, по краю которой бахромой шли буквы алфавита. – «Призрак»… на «п»… что у нас тут?.. «Певчие птицы», «платье готовое», «пироги», «простыни», «палубный лес»… а, вот и наши призраки! Том 9, раздел 6, страница 141! Минуточку!

И Джек вспорхнул по лесенке и принялся рыться в стопке книг на верхней полке. Я думал, не выплеснуть ли мне содержимое своего стакана в плевательницу, пользуясь тем, что Джек меня не видел, но по здравому размышлению избавился от спиртного общепринятым способом.

– Пожалуйста! – воскликнул тем временем мой лондонский поверенный, спрыгнув с лесенки и с грохотом обрушив на стол огромный манускрипт. – У меня тут все собрано-подобрано, так что вмиг отыщем, что надо. Все в порядке, дело-то плевое… – Тут он вновь наполнил наши стаканы. – Что мы там искали, не напомнишь ли?

– Призраков! – подсказал я.

– Ах да, точно! Вот. Сто сорок первая страница, как раз то, что нам нужно. Т. Х. Фаулер и сын, Данкель-стрит. Поставщики медиумов для знати и благородных заказчиков. Продажа любовных зелий, заклинаний, мумий, составление гороскопов. Так, это вряд ли нас устроит…

Я уныло покачал головой.

– Фредерик Табб, – продолжил двоюродный братец моей супруги. – Уникальный канал связи между живыми и мертвыми, эксклюзивные права на владение духами лорда Байрона, Кёрка Уайта, Гримальди, Тома Крибба и Иниго Джонса. Этот может подойти.

– Ну это как-то скучно, – возразил я. – Боже мой, ну представь: привидение с битой мордой или подпоясанное кушаком, ты к нему подходишь, а оно: «Мне жаль тебя, ты любишь то, что гибнет!»

Я настолько разгорячился, что немедленно выпил – и налил себе вновь.

– Так, еще один, – продолжил мой собеседник. – Кристофер Мак-Карти. Сеансы раз в две недели с присутствием всех выдающихся духов древности и современности. Секреты вашего рождения, чары, черные заклинания и весточки с того света. Он мог бы нам помочь. Ну, завтра я сам их навещу и лично проверю, что они могут. Я примерно представляю, что сейчас творится на рынке призраков, и я буду не я, если мы не найдем что-нибудь по сходной цене. Так что на сегодня хватит работы! Время выпить! – И он отшвырнул здоровенный том прочь от себя.

Мы употребили столько спиртного, что на следующее утро я с большим трудом сумел объяснить миссис д’Одд, зачем я повесил ботинки и очки на вешалку перед тем, как отойти ко сну. Уверенность моего кузена в благополучном исходе дела вызвала новые надежды – и я, преодолев похмелье, расхаживал по дому, прикидывая, в какую его часть лучше заселить свежекупленного призрака. После долгих размышлений я решил, что банкетный зал наилучшим образом подходит для этого. Это была длинная низкая комната, увешанная ценными гобеленами и всякими реликвиями старинного рода, который обитал тут испокон веков. Кольчуги, доспехи и клинки взблескивали в языках пламени камина, а ветер носился по помещению, шевеля занавеси. В одном конце зала был невысокий помост, на котором пировали хозяин усадьбы с ближайшими соратниками, а несколькими ступенями ниже были выставлены столы для вассалов и челяди. Ковров на полу не было, но по моему указанию полы засыпали камышом. Ничто здесь не напоминало о том, что мы в девятнадцатом веке, – разве только мое личное серебряное блюдо, клейменное фамильными гербами, восстановленными ловким Джеком, которое покоилось ровно посередине солидного дубового стола. Уж конечно, именно в этом зале и должно было обитать привидение, разумеется, если Джек найдет общий язык с торговцами призраками. Ничего не поделаешь, нам приходилось терпеливо ждать новостей о результатах его похождений.

В течение нескольких дней мы получили письмо от Джека, короткое, но зато обнадеживающее. Оно было нацарапано на обороте какой-то афиши и запечатано наклейкой от жевательного табака. «Дело пошло! – писал Джек. – Ваш покорный слуга сейчас в пути. У профи-спиритуалистов нет ничего, что нам бы подошло, но вчера в пабе я столкнулся с неким джентльменом – и он просто находка для решения нашего вопроса. Я нанимаю его, если ты не против, если есть возражения – пиши. Его зовут Абрахамс, и раньше ему приходилось выполнять подобные заказы – раз или два». Письмо заканчивалось прозрачными намеками на высылку чека и было подписано «От кузена Дж. Б. с любовью».

Вряд ли стоит говорить, что возражений (и как следствие – письма к кузену) не последовало, и я с нетерпением принялся ожидать приезда мистера Абрахамса. Несмотря на мою веру в сверхъестественное, я все же не мог до конца поверить, что у кого-то из смертных могла быть такая власть над духами, чтобы торговать ими за земное золото. Тем не менее, как оказалось, такая возможность существовала – и более того, отыскался джентльмен с иудейским именем, который лично был готов провернуть такую сделку. Каким пошлым и банальным предстало бы второсортное привидение восемнадцатого века, завывающее на ферме Джоррокса, если бы мне посчастливилось обзавестись элитным призраком времен Средневековья! Я даже подумал было, что мне выслали одного такого авансом, когда, обходя ров перед тем, как отойти ко сну, во тьме обнаружил странную сущность, с любопытством рассматривающую решетки и механизм моего подъемного моста. Фигура вздрогнула и растаяла во тьме, чем убедила меня в своем земном происхождении: скорее всего, это был незадачливый поклонник одной из моих горничных, с тоской поглядывавших на грязный местный Геллеспонт. Кем бы он ни был, он бесследно исчез, хотя я некоторое время бродил вокруг и вперед, твердо намереваясь осуществить свои феодальные права.

Джек Брокет сдержал свое слово. На следующий день, едва сумерки сгустились вокруг Горсторп-Грэйндж, раздался удар дорожного колокола – и дребезжание наемного скверного экипажика оповестило нас о прибытии мистера Абрахамса. Я поспешил ему навстречу, втайне мечтая увидеть целую толпу отборных привидений, теснящихся за его спиной. Но вместо темноглазого меланхолика с пергаментным лицом, которого я рисовал себе, передо мной предстал крепкий толстячок с удивительно проницательными сверкающими глазами и губами, постоянно растягивающимися в добродушной, хотя и слегка наигранной улыбочке. Весь его инвентарь состоял из накрепко запертой кожаной сумы, в которой, когда ее положили на пол в холле, звякнуло что-то металлическое.

– Как вы поживаете, сэр? – спросил мистер Абрахамс, пылко пожимая мне руку. – И как поживает ваша супруга? А остальные – все ли в добром здравии?

Я быстро пробормотал, что у нас все хорошо и здоровье наше нормальное, но в коридоре мелькнула миссис д’Одд, и торговец привидениями устремился к ней, чтобы засыпать ее теми же вопросами – с таким серьезным видом и так подробно, что я уже был готов к тому, что по окончании расспросов он попросит ее показать ему горло и дать пощупать пульс. В это время глазки его безостановочно перемещались с пола на потолок, с потолка на стены, обшаривая каждый предмет обстановки, словно желая запомнить тут все.

Убедившись, что никто из нас не собирается скончаться от хвори прямо сейчас, мистер Абрахамс соизволил проследовать со мной наверх, где для него был накрыт ужин, к поглощению которого маэстро и приступил с должной ответственностью. Таинственный пакет он взял с собой и во время еды держал его под ногами. Только когда убрали посуду и мы остались наедине, речь зашла о том, ради чего он прибыл к нам.

– Я так понимаю, – заметил он, посасывая грубую дешевую сигару, – вы желаете, чтобы я провел в вашем доме обряд вселения?

Я согласился с правильностью его догадки, но не мог не удивиться беспокойству его глаз, которыми он продолжал шарить по комнате, словно проводя полную инвентаризацию всего, что его окружало.

– Что ж, никого лучше меня вам не сыскать, хотя и нехорошо себя нахваливать. Я так и сказал тому молодому джентльмену в пабе «Хромая собака». Он такой: вам это по силам? Я такой: ну, проверьте. Проверьте меня и мою сумочку. И ни слова больше!

Я весьма зауважал Джека Брокета и его деловые качества. Судя по всему, он прекрасно справился с возложенной на него миссией.

– Ну не хотите же вы сказать, что носите призраков в сумке? – неуверенно пробормотал я.

Мистер Абрахамс снисходительно улыбнулся, как человек, уверенный в своем превосходстве.

– Только не надо спешить! – наставительно заметил он. – Правильное время, подходящее место, доза моего «Лакоптоликуса», – тут он достал из кармана небольшой флакон с каким-то зельем, – и нет ни единого призрака, к которому я бы не смог найти подход! Сами убедитесь, выберем лучшего, и ни слова больше.

Все заверения мистера Абрахамса – и особенно его «ни слова больше» – сопровождались странными гримасами и лукавым блеском глаз, и я уже не был уверен в его полной искренности.

– Когда же вы намерены приступить к делу? – почтительно осведомился я.

– За десять минут до часа ночи, – решительно отозвался он. – Кто-то считает, что надо в полночь, а мне по нраву попозже, когда привидений уже не такие толпы и можно спокойно выбрать себе призрачка по душе. А теперь что, если вы быстренько покажете мне помещение и мы подберем правильный уголок вашему духу? Потому что какие-то места им подходят тютелька в тютельку, а в иные дух не вселится ни за что, даже если в мире больше не останется ни одной комнатки. Они капризные, сэр.

Мистер Абрахамс тщательно осмотрел наши коридоры и комнаты с видом истинного знатока, потеребив гобелен и пробормотав что-то типа «ух, красота, прямо как по заказу!». Но в банкетном зале он впал практически в экстаз.

– Вот оно, это место! – воскликнул он, танцуя вокруг стола, на котором сверкало мое фамильное блюдо, – и в этот миг напомнил мне не в меру разошедшегося гоблина. – Это самое подходящее, прекрасное помещение – благородно, мрачно, внушительно, без всего этого мусора и электрических штуковин! Так и должно быть все оформлено, сэр! И места вдоволь, есть где разгуляться! Ну, прикажите принести сюда виски и курево, а я тут пока все приготовлю. Это очень важный труд, сэр, гораздо серьезнее, чем вы думаете. Духи могут повести себя гадко, будут бузить, пока не поймут, с кем имеют дело. Если я не приготовлюсь, нас просто растерзают, порвут на тряпки. Я останусь пока тут, но жду вас в назначенное время. Тут уже будет тихо и мирно, и мы выберем призрака, какого хотите, сэр.

Слова Абрахамса показались мне разумными, и я покинул его, полулежащего в вальяжной позе, вытянувшего ноги к камину и подкреплявшегося своими снадобьями перед визитом его суровых подопечных. Из комнаты внизу, где мы закрылись с миссис д’Одд, я слышал, как он посидел так еще какое-то время, а потом поднялся и стал расхаживать по залу быстрыми нетерпеливыми шагами. Затем мы услышали, как он попытался запереть дверь, а после протащил что-то тяжелое по направлению к окну. На окно он, очевидно, сел, потому что ромбовидные ставни скрипнули, складываясь. Он сидел на подоконнике – земля была в нескольких футах от его коротких ног. Миссис д’Одд говорила, что далее она различала его голос, он шептал что-то быстро и тихо. Но может, это ей только казалось. Скажу честно, я был впечатлен куда сильнее, чем рассчитывал. Было что-то устрашающее в этой картине: смертный, стоящий у окна, распахнутого в ночную тьму, и призывающий сонмы духов и призраков. С тревогой, которую я не вполне сумел скрыть от Матильды, я отметил, что на часах уже половина первого, а значит, мне надо идти в зал и разделить ночное бдение нашего гостя.

Когда я вошел, он сидел в той же позе, в какой я его оставил, словно и не было никакого шума и грохота, хотя его пухлое лицо было багровым – словно только что ему пришлось потрудиться.

– С вами все в порядке? – спросил я самым спокойным тоном, но все же не смог удержаться и оглянулся, чтобы доподлинно убедиться в том, что мы и вправду одни.

– Для завершения дела нужна лишь ваша помощь! – провозгласил мистер Абрахамс. – Сядьте подле меня и вкусите «Лакоптоликуса» – и завеса падет с наших земных глаз. Что бы вы ни увидели и ни услышали – храните молчание ради своей жизни. Ни слова, ни звука!

Манеры его странно изменились, стали величественными и сдержанными, а вульгарность истинного кокни рассеялась. Я сел на стул, который мне указали, и стал ждать результата.

Мой товарищ сгреб камыш с пола, где мы сидели, и, опустившись на колени, мелом описал полукруг, охвативший нас обоих и камин. По краю полукруга он начертал несколько загадочных иероглифов, удивительно напоминающих знаки зодиака. Потом он поднялся и прочел некое заклинание, проговаривая его так быстро, что оно практически слилось в единое слово, язык был диким и гортанным. Закончив эту молитву, если то была молитва, он достал флакон, который ранее уже показывал мне, и налил в рюмку две чайные ложки прозрачной жидкости, после чего протянул рюмку мне, чтобы я выпил.

Жидкость пахла слабо и сладковато, запах ее был похож на аромат некоторых сортов яблок. Я колебался, пить ли мне, но мистер Абрахамс сделал нетерпеливый жест – и я отбросил сомнения. Питье на вкус не было отвратительным. Не чувствуя пока что никаких изменений, я откинулся на спинку стула и приготовился к тому, что должно было произойти. Мистер Абрахамс уселся рядом и, поглядывая на меня время от времени, продекламировал еще несколько заклинаний – наподобие того, что прозвучало раньше.

Чувство некоторой сладкой истомы и восхитительного тепла овладело мною – может, из-за огня, горящего в камине, а может, еще по какой-то причине. Непреодолимое желание уснуть сковывало веки, но мозг мой работал – и в нем мелькали сотни чудесных и превосходных идей. Я был настолько безучастным, что, когда мастер Абрахамс положил руку мне на грудь, словно бы желая проверить, бьется ли сердце, я ни слова не сказал ему и не спросил, в чем причина столь вольного его поведения. Все в комнате сплеталось и кружилось в медленном танце, средоточием которого был я. Огромная голова лося – чей-то охотничий трофей, висевший в дальнем конце зала, – медленно и плавно покачивалась туда-сюда, а на столе массивные подносы танцевали менуэт с ведерком для льда и серебряной столовой вазой. Голова моя налилась тяжестью и упала на грудь, и я бы непременно потерял сознание, но тут в дальнем конце зала отворилась дверь.

Дверь эта вела на помост, который, как я уже говорил, служил для пиров главы дома. Дверь качнулась на старых петлях, я сел в кресле, как подброшенный, вцепившись в подлокотники, и с ужасом вглядывался в открывающуюся тьму. Нечто вылетало из нее – бесформенное, бесплотное, но все же ощутимое. Оно было тусклым и мрачным. Нечто пересекло порог – и вслед за ним хлынула волна ледяного воздуха, которая словно прокатилась сквозь меня, заморозив мое сердце. Я ощутил таинственное присутствие, а потом голос, более всего похожий на жалобы восточного ветра в ветвях сосен на пустынном морском берегу, провещал:

– Я – невидимое Ничто. Меня трудно ощутить, и все же я волнуемо страстями. Я электрическое, магнетическое, спиритуальное. Я великое дыхание эфира. Еще собак убиваю. Смертный, выберешь ли ты меня?

Я хотел вымолвить хоть слово, но язык мой прилип к гортани. Прежде чем я смог что-то промычать, тень метнулась через зал и исчезла, а по помещению пронесся печальный вздох.

Я снова взглянул на дверь – и с изумлением увидел крохотную старушонку, ковылявшую ко мне из темноты. Она прошлась по залу несколько раз, а потом села на краю очерченного полукруга и подняла голову. Лицо старухи дышало такой лютой злобой, что я не забуду его никогда. Все грязные страсти этого мира оставили свой след на этой отвратительной маске порока и греха.

– Хо! – заголосила она, протягивая ко мне сморщенные руки, более похожие на когти скверной птицы. – Видишь, кто я? Я дьявольская старуха! Я хожу в шелках табачного цвета. Мое проклятье обрушивается внезапно. Сэр Уолтер был без ума от меня. Стану ли я твоей, смертный?

Я изо всех сил попытался потрясти головой – и старуха, взмахнув клюкой в мою сторону, исчезла.

Глаза мои вновь устремились на дверь – и я уже не удивился, когда в зал вошел высокий человек с благородной осанкой. Он был смертельно бледен, и локоны черных волос ниспадали ему на спину. Лицо его оканчивалось острой короткой бородкой. На нем были просторные одежды из желтого атласа, а шею его окружал белый воротник. Он пересекал зал медленно и величаво. Обернувшись ко мне, он заговорил – и голос его был нежен и полон чувства.

– Я кавалер, – сказал он. – Я пронзающий и пронзенный. Вот моя шпага. Мое приветствие – звон стали. А вот и отметина на моем сердце. Я издаю глухие стоны. Многие консервативные старинные фамилии избирают меня. Я истинное привидение этой усадьбы. Я могу являться в одиночку или в компании визжащих дев.

Я хотел было ответить ему, но горло мое сдавило как будто петлей – и, низко поклонившись, кавалер исчез.

Едва он ушел, как дикий страх овладел мною – и я понял, что в комнате пребывает некое странное явление с ужасающими чертами и смазанными пропорциями. На какой-то миг мне показалось, что оно пронизало собой весь дом, а в следующую секунду стало невидимым, но в любом случае сохранялось четкое ощущение его безжалостного присутствия. Его голос прерывался и дрожал:

– Я оставляю за собой следы, я проливаю потоки крови. Это мои шаги слышны в коридоре. Это про меня говорил Чарльз Диккенс. Я издаю странные и тревожащие звуки. Я прячу чужие письма, я кладу ледяные пальцы на ваши запястья. Я веселюсь. Мой ужасающий хохот преследует вас. Хочешь, я захохочу прямо здесь?

Я вскинул было руку, запрещая ему, – но поздно, эхом по комнате разнесся дьявольский смешок. Прежде чем эхо смолкло, привидение исчезло.

Я повернулся к двери как раз вовремя, чтобы увидеть, как в комнату вошел мужчина. Он был загорелым, крепкого сложения, в ушах у него висели серьги, а на шее был повязан испанский платок. Голова его склонилась к груди, и весь его облик дышал раскаянием и жгучим стыдом. Он метался, как тигр в клетке, и в одной руке его блестел нож, а в другой он сжимал клочок пергамента. Его голос был глубок и звучен. Таковы были его слова:

– Я убийца. Головорез. Я хожу вразвалку, а ступаю бесшумно. Я могу вам многое рассказать о Карибах, кое-что знаю про утраченные сокровища, есть у меня и карта. У меня крепкое тело и неутомимые ноги. Я могу пугать людей в пышном саду, выглядывая из-за деревьев.

Он умоляюще глянул на меня, но я онемел – так ужаснуло меня то, что стояло у самого порога.

Это был очень высокий человек, если его можно было так назвать, поскольку кости его выпирали из разлагающейся плоти, а лицо было свинцово-сизым. Фигуру окутывала пелена, образовывавшая некое подобие капюшона, из-под которого сияли два дьявольских глаза. Запавшие в глубоких глазницах, они горели, как раскаленные угли. Нижняя челюсть его вывалилась на грудь, обнажив иссохший сморщенный язык и две линии почерневших зазубренных клыков. Я вздрогнул и отпрянул, когда этот ходячий ужас приблизился к меловой черте.

– Я американский кровопускатель, – его голос, казалось, исходит истошным шепотом из-под земли. – Только я – настоящий. Я тот, кто вдохновлял Эдгара Аллана По. Я скрупулезный и неотвратимый. Я из низшей касты, дух-насильник. Видишь мою кровь и мои кости? Я отвратителен до рвоты. Я таков и не нуждаюсь в спецэффектах. Саван, крышка гроба и гальваническая батарея – вот мои рабочие инструменты. Поседей за одну ночь!

Тварь с мольбой протянула ко мне конечности, но я отрицательно качнул головой – и призрак исчез, оставив по себе тошнотворную, отвратительную вонь.

Я откинулся на спинку кресла настолько измученный, что с радостью вообще обошелся бы без призрака, лишь бы закончилась эта череда ужасов.

Слабый шелест ниспадающих одежд яснее ясного сказал мне, что шоу продолжается. Я поднял глаза: на свет из коридора скользила белая фигурка. Она переступила порог – это была юная и прекрасная дама, одетая по моде столетней давности. Руки она плотно стиснула, а гордое бледное лицо ее дышало страстью и мукой. Она прошла по залу, шурша, как осенняя листва, а потом, вскинув на меня огромные грустные очи, жалобно произнесла:

– Я нежная, чувственная, прекрасная и обесчещенная. Меня оставили и предали. Я плачу во тьме, скользя по коридорам. Я из почтенного и знатного рода. Мой вкус безупречен, я прирожденный эстет. Моя обитель должна быть из мореного дуба, хорошо бы еще некоторое количество доспехов и гобелены, больше гобеленов. О, возьмите меня!

Голос ее звучал нежно и певуче, она протянула в мольбе прелестные руки. Я легко поддаюсь женскому влиянию. Кроме того, чего теперь стоит Джорроксово привидение? Разве есть что-то более безупречное, чем моя последняя посетительница? И к чему все эти непрекращающиеся кошмары предыдущих собеседований, если я не сделаю выбор сию же минуту? Она одарила меня ангельской улыбкой, словно прочла мои мысли. Улыбка поставила точку в вопросе.

– Вот эта! Эта годится! – воскликнул я и, объятый воодушевлением, вышел за пределы магического полукруга…

– …Аргентайн!!! Нас ограбили!!!

Я смутно осознавал, что эти слова мне кричат в самое ухо бессчетное множество раз, но что они означают, так и не понял. Кровь в моих висках пульсировала, подстроившись к ритмичности этих воплей, и я сладко уснул, убаюканный колыбельной: «Огра-били, огра-били, о-гра-би-ли!» Но тут меня как следует встряхнули, и я открыл глаза: передо мной была разъяренная миссис д’Одд, одетая весьма скудно, и это зрелище моментально отрезвило меня настолько, что я понял, что лежу на полу, что моя голова покрыта пеплом, а в руке зажат пустой стеклянный флакончик.

Я с трудом поднялся на ноги, но головокружение и слабость одолели, и я упал на стул. Постепенно в голове моей прояснилось – и под вопли Матильды я стал вспоминать все, что случилось ночью. Там была дверь, через которую входили сверхъестественные посетители. Какой-то меловый круг с иероглифами по краю. Ящик с сигарами и бутылка бренди, которым мистер Абрахамс воздал должное. Но сам провидец… куда ж он делся? И почему из открытого окна свисает веревка? И где, о где же гордость Горсторп-Грэйндж – великолепное блюдо, которое должно было служить фамильным серебром бесчисленным поколениям д’Оддов? И почему миссис д’Одд стоит в сером свете раннего утра, монотонно повторяя и повторяя свое «ограбили»? Далеко не сразу мой одурманенный мозг как-то расставил по местам очевидные вещи и логически связал их друг с другом.

Дорогой читатель, я больше никогда не встречал мистера Абрахамса, да и с фамильным серебром своим больше не встречался, но, что самое печальное, никогда больше я не видел грустную даму-призрака в развевающихся одеждах – и даже не надеюсь увидеть. События той ночи превосходно исцелили меня от спиритуалистической лихорадки, и мне отлично живется в скучном поместье на окраинах Лондона, которое так давно возникало перед мысленным взором миссис д’Одд.

Что же до объяснения случившегося, расскажу в двух словах. Скотланд-Ярд довольно быстро указал, что этот мистер Абрахамс практически идентичен Джемми Уилсону, более известному как Ноттингемский взломщик, и приметы этого грабителя как нельзя лучше согласуются с внешностью моего торговца привидениями. Небольшую сумку, которую я описал довольно подробно, отыскали на соседском поле – а в ней обнаружился ломик, полный набор отмычек и прочие необходимые для взлома приспособления. Следы, глубоко впечатавшиеся в жирную влажную землю, свидетельствовали о том, что внизу стоял сообщник, принявший мешок с моим столовым серебром, который спустили из окна на веревке. Без сомнения, эти негодяи, ищущие легкой наживы, подслушали трепотню Джека Брокета – и не упустили такую заманчивую возможность.

А теперь то, что касается моих бесплотных гостей и гротескного карнавала, которым я наслаждался, – можно ли сказать, что мой ноттингемский друг обладает над ними реальной оккультной властью? Долго я сомневался насчет этого вопроса, пока не прибегнул к помощи одного медицинского светила, отослав ему несколько капель «Лакоптоликуса», чудом сохранившихся во флаконе. Прилагаю к сему полученное от него письмо – и счастлив завершить свой рассказ авторитетным мнением ученого.