Не верьте погоде,
Когда затяжные дожди она льет.
Не верьте пехоте,
Когда она бравые песни поет.
Не верьте, не верьте,
Когда по садам закричат соловьи:
У жизни и смерти
Еще не окончены счеты свои.
Что делать Человечеству, если на Галактику надвигается опасность, превосходящая все мыслимые пределы? Если из неведомых глубин накатывается Волна, изменяющая физические законы. Если бесполезно думать о защите и можно только бежать. Разбегаться как тараканы во все стороны, прятаться по щелям — и вновь бежать, почувствовав опасность.
Хуже всего, что гравитационное поле звезд рвало фронт Волны, заворачивало, скручивало. Вместо одной Волны по Галактике разбежались тысячи Волн. Они сталкивались, пересекались, гасили и усиливали друг друга. Предсказать что-то стало невозможно.
Но это же было и спасением. Потому что не стало единого фронта Волны. Действие его рассредоточилось по времени и пространству, и многие звезды получили шанс уцелеть.
Мы играли с судьбой в пятнашки, в жмурки. Мы скакали по галактике как блохи. Мотив простой: не стой на месте. Будешь стоять — рано или поздно Волна тебя запятнает. Прыгай. Но не ошибись. Не запятнай Волну сам. Игра в русскую рулетку.
Мы обменивались информационными пакетами. Где, когда, кто засек Волну и какой интенсивности. Вначале корабль ловил тысячи информационных пакетов. Теперь — десятки.
Наш экипаж запятнал волну дважды.
Я стоял и слушал.
Помнишь, нас учили быть птицами,
Эй, не отворачивай голову.
Птицами с волшебными лицами —
Чистыми, высокими гордыми.
Помнишь, нас учили жить с песнями,
Как нам не сиделось за партами
Мы бежали в рай, где под лестницей
Маялась гитара инфарктами…
Бонус прощался с кораблем и Надеждой. Вулканчик любила эту песню. Я хотел подпеть, но удержался. Ни голоса, ни слуха у меня не было. На занятиях хора Надя отвела мне почетное место зрителя.
И не знали мы, черти скрытные,
Трогая ресницы ресницами,
Что уже тогда были с крыльями…
Помнишь, нас учили быть птицами.
Стараясь не шуметь, вышел из отсека. Взглядом постороннего последний раз окинул коридор. Корабль был стар. Очень стар. Пять биолет и пять веков анабиоза провели мы в этих стенах. Стоило закрыть глаза, как злая память вернула тот вечер. Тот самый, когда мы, четверо, стали экипажем…
— Кто это? — спросила Луиза. Ты ее знаешь?
— Надежда Кавун. Она же — Вулканчик.
Переведiть мене через майдан,
Де все святкують, б'ються i воюють,
Де часом i себе й мене не чують.
Переведiть мене через майдан.
С невыразимой тоской выводила Вулканчик, сидя на подоконнике казармы и перебирая гитарные струны. Луиза до боли сжала мою руку и потащила к соседнему подоконнику. Заметив нас, Вулканчик перешла на русский.
Переведи меня через майдан,
Он битвами, слезами, смехом дышит,
Порой меня и сам себя не слышит.
Переведи меня через майдан.
Переведи меня через майдан,
Где мной все песни сыграны и спеты,
Я в тишь войду и стихну — был и нету.
Переведи меня через майдан.
Бонус плюхнулся на подоконник рядом с ней.
— Что такое — майдан? — спросил он.
— У каждого поколения своя Волна. Майдан — это Волна наших предков. А в быту майдан это поле, площадь. Жизнь прожить — не поле перейти. Вот он оно и есть.
— Берем ее в экипаж! — горячо зашептала Луиза.
— Но она без Бонуса не пойдет.
— Значит, берем с Бонусом.
— Но…
— Никаких «но»! Кто у нас капитан? Ну вот — губы надул. Бонус, между прочим, лучший пилот-атмосферник факультета!
Переведи меня через майдан,
С моей любовью, с болью от потравы.
Здесь дни моей ничтожности и славы.
Переведи меня через майдан.
— Ты серьезно?
— Глупышка! Думаешь, ты один экипаж набираешь? Я еще два семместра назад влезла в комп деканата и списала все личные дела.
— Сама глупышка. Попалась бы — птицей вылетела.
— А я и попалась, — улыбнулась Луиза. — Секретарша невовремя вернулась и шум подняла.
— И не выгнали?
— Я правду сказала. Что ищу спутников для полета. Пожурили и отпустили… на кухню, картошку чистить. Я ее теперь с закрытыми глазами чистить могу.
— А я люблю картошку!
— Хто любить бульбу? — воскликнула Вулканчик, опустив гитару.
— Во! Уже общие интересы нашлись! Надя, Капитан любит чистить картошку. А я люблю есть. Бонус, ты как к картошке относишься?
— Чипсы люблю.
— Ну-у… Чипсы это не картошка! Хочешь настоящей картошки попробовать? Луиза угощает.
— Вечеринка? Я — за! — живо откликнулся Бонус. — Вульканчик, ты как?
— Я тебя головой об стенку стукну, — шепнула на ухо Луиза. — Сам чистить будешь!
— Кэп, это несправедливо! Кто же вербует экипаж посреди коридора?! Пираты так не делают! Пираты вербуют экипаж в таверне за кружкой рома!
Какие мы были молодые, бесшабашные. Луиза, Звездочка моя…
— Прощайте, девочки, — сказал я вслух.
Бонус уже скрылся в шлюзовом тамбуре шаттла. Я переступил через комингс и задвинул крышку люка.
— Готово!
Уши заложило от изменения давления. Это Бонус проверял герметичность кабины. Он уже сидел в левом кресле. Я сел в правое, привычным жестом накинул ремни. В среднем кресле сидела обычно Звездочка. Вулканчик садилась в среднее кресло второго ряда.
— «Молитву» будем?
— К черту. Час назад тесты прогнали.
Молитвой почему-то назывался предстартовый экспресс-контроль всех систем корабля.
— Гуд, — отозвался Бонус и защелкал тумблерами, активируя системы шаттла. Я со своего пульта связался с кибермозгом корабля и запустил процедуру шлюзования.
— За бортом вакуум… Створ пошел… Створ открыт, — комментировал я показания телеметрии. — Кабель-штага отошла… Швартовые захваты отошли… К разделению готовы.
— Лэт ми фри, — буркнул Бонус, отбросил предохранительную скобу и вдавил клавишу расстыковки. Гидравлические штанги толкателей мягко вытолкнули катер в черноту космоса.
— Створ пошел… Створ закрыт, — я по привычке комментировал показания телеметрии с корабля.
— Вижу, — отозвался Бонус. Я оторвался от экрана монитора и взглянул через лобовое стекло. Обшивка корабля тускло отсвечивала зеленоватым оттенком анодированного алюминия. В прошлый выход она была просто серой. Трехслойный свинцовый экран мы сбросили сутки назад, чтоб корабль мог сесть на планету с атмосферой.
Бонус шевельнул штурвалом. Коротко ударили двигатели ориентации, и корабль уплыл из поля зрения.
— Порядок. Кибермозг доложил, корабль переходит на режим консервации.
— Гуд, — отозвался Бонус, и перегрузка мягко вдавила нас в кресла. Нажав пару клавиш на клавиатуре левого подлокотника, я вывел на лобовое стекло перед собой параметры орбиты. Высота перигея стремительно уменьшалась. Когда произошла отсечка двигателя, она составляла всего 0.6 мегаметра. Я взглянул на цифры периода орбиты, сбросил привязные ремни и, клацая магнитными подошвами по полу, направился в салон. Бонус щелкнул тумблером автопилота и вышел вслед за мной.
— Хорошая планета. В смысле, хорошо сохранилась, — сказал он.
— Кладбище.
— Разве это кладбище? Земля — кладбище. Эта — зеленая…
— Наверно, Земля сейчас тоже зеленая. Сколько лет прошло… Кофе будешь?
— Перед сном?
— Как хочешь.
Высосав гермопакет кофе с молоком, я откинул полку, стянул ботинки и нырнул под страховочную сетку.
— Терпеть ненавижу спать в невесомости.
— Тогда разбуди меня за час до перигея.
Проснулся от ускорения, чуть не сбросившего меня с полки. Удержала сетка. Впрочем, ускорение было небольшим, не более четверти «g». Я дождался конца маневра, отстегнул сетку, сунул ноги в магнитные ботинки и побрел в кабину.
— Где мы?
— На круговой. Шестьсот километров, период девяносто шесть и четыре десятых минуты.
Я сел в свое кресло и проверил телеметрию с борта корабля.
— Консервация закончена.
— Ты веришь, что через час мы своими ногами на землю ступим?
— А куда мы, на фиг, денемся?..
— Через восемь минут третий маневр.
— Завтракал?
— Нет.
— Успеем. Я принесу.
Через пару минут я вернулся в салон, буксируя, словно воздушный шарик, сумку, набитую упаковками с едой. Сел в свое кресло, сумку сунул под ремни соседнего. Бонус, не отрывая взгляда от экрана автопилота, протянул руку, достал бисквит и туб с каким-то соком. Повесил перед собой в воздухе. Его левая рука безостановочно скользила по координатному планшету, на экране возникали и исчезали колонки цифр. Правой он подносил ко рту то бисквит, то тюбик с соком, оставляя второй предмет плавать в воздухе. Я выбрал туб с молоком и кусок черного хлеба. Минуту косился на экран Бонуса, потом продублировал картинку на своем. Бонус прикидывал, как посадить шаттл на побережье в пяти тысячах километров от плоскости текущего витка.
— Не получится.
— Получится, — грустно вздохнул Бонус. — Восемь «g» потерпишь?
— Атмосферный маневр? А шаттл не развалишь?
— Тебя это волнует?
— Нет, — сознался я.
Бонус доел бисквит, сунул пустой туб под сетку «бардачка» слева от себя и взялся за штурвал. Я подтянул ремни, а сумку переставил себе на колени, чтоб не летала по кабине во время маневров.
Дважды вякнули двигатели ориентации. Тело повело влево и вверх. Я прижал сумку к животу, поспешно допил молоко и убрал пустой туб в сумку. Снова взвыли движки, и тут же включился маршевый двигатель. На этот раз Бонус не деликатничал. Не меньше четырех «g». И сразу же, не дожидаясь отсечки маршевого, новый маневр. Шаттл теперь шел в атмосферу, чуть задрав нос относительно вектора скорости и слегка завалившись на левый борт. Пилотировал Бонус мастерски.
— На воду?
— Да. Бухта там симпатичная.
На незнакомых планетах инструкторы рекомендовали садиться на воду. Желательно — морскую. Это безопасней и мягче. Море не может обернуться зыбучим песком, рыхлым грунтом или болотом. Море есть море.
От нечего делать вновь проверил телеметрию с борта корабля. Наверху все было в порядке.
Едва успел закончить, как шаттл почувствовал атмосферу. Перегрузка плавно вдавила в кресло. Я принял позу поудобнее и расслабился. При тренировках на самолетах такие перегрузки длятся секунды. На космических кораблях — десятки и сотни секунд. В остальном разницы нет.
— Подержи штурвал, — попросил Бонус через полторы минуты. Я открыл глаза, сомкнул на штурвале потяжелевшие руки, окинул взглядом приборы. Глаз привычно выхватывал блоки информации: скорость — плотность атмосферы, вертикальная скорость — высота, курс расчетный — курс фактический. Внизу — бесконечный океан.
— Начинаю маневр, — сообщил Бонус. Машина плавно завалилась на бок, и перегрузка так же плавно возросла с четырех «g» до восьми.
— Здесь не бывает зимы, — сообщил Бонус, когда перегрузка упала до единицы. — Наклон оси четыре градуса.
— Облака, — пожаловался я.
Машина нырнула в сплошную, без разрывов, стену облаков. Но на экране локатора отчетливо виднелась линия берега.
Вынырнули из облаков на высоте двух с половиной тысяч. Берег был уже виден. На свинцовой поверхности воды застыли крохотные бороздки волн. Машину слегка потряхивало в воздушных потоках.
— Где твоя бухта?
— Прямо по курсу. Сядем у самого берега. Ужинать будем у костра. Как думаешь, здесь уцелела рыба?
— Ничего я не думаю.
Внезапно кресло второго ряда за моей спиной резко развернулось спинкой вперед. С оглушительным треском сработали пиропатроны, отстрелив крышку люка над ним. В-в-ух! — включились пороховые двигатели, и кресло катапультировалось из кабины пилотов. В открытом люке засвистел ветер.
Тр-р-рах, в-в-ух, — катапультировалось второе кресло заднего ряда.
— Какого черта?!! — завопил Бонус.
— Не я! — закричал я. — Сама! С-сука!
Бонус защелкал тумблерами, отключая автопилот и автоматику, чтоб блокировать программу катапультирования экипажа.
В-в-ух — вылетело последнее кресло второго ряда. Я бросил штурвал, столкнул с колен сумку, принял нужную позу. Следующим должно было катапультироваться мое кресло.
Стремительный разворот, треск над головой, перегрузка, от которой готов оторваться желудок — и вот я уже снаружи, а шаттл стремительно уносится вниз.
Белым листочком закувыркалась отстреленная крышка люка над пятым креслом, а через долю секунды оно вылетело из кабины в сером облаке пороховых газов. Рванул, разворачиваясь, парашют. Я отчетливо увидел, как над последней, шестой крышкой взвились на секунду два дымка. Два из трех! Но крышка не отлетела, не закувыркалась в воздушном потоке. А в следующий миг ее выбило мощным ударом катапультируемого кресла Бонуса.
Я нажал на пряжку, ремни расстегнулись и тяжелое кресло полетело в серые воды океана. Над пустым креслом раскрылся купол парашюта, а пару секунд спустя — и над креслом Бонуса.
Шаттл завалился на крыло, величественно перевернулся и нырнул в воду. Взвился огромный фонтан брызг и пара. Несколько секунд спустя он неторопливо вынырнул хвостом вперед, но очень скоро опустил нос и затонул. Взрыва не было. Если спин-генератор рванет когда я опущусь в воду, от меня останется мешок с костями. Считаю секунды. Кажется, пронесло. Повезло? Или напротив?
Бонус так и не отстегнул кресло, поэтому опускался намного быстрее меня.
Сработала система катапультирования. Сама сработала, без приказа. А автопилот отключил Бонус, пытаясь заблокировать систему аварийного спасения. Но не успел. В результате мы потеряли шаттл, связь с кораблем, припасы и продовольствие… На автопилоте шаттл бы сел…
Мы очень тщательно готовили шаттл к посадке. Hо есть вещи, которые невозможно проверить. Можно ли проверить коробок спичек? «Можно, но только один раз» — сказала бы Вулканчик.
Подтягивая стропы, направил свой парашют к месту приводнения пилота. Вода обожгла холодом.
Акул можно не бояться. Здесь тюлени вымерзнут! — чертыхнулся про себя. Отстегнул карабин подвесной системы, в несколько взмахов достиг кресла Бонуса, сбросил с лица друга намокшую ткань парашюта…
Бонус был без сознания. Слабо кровоточила ссадина на лбу.
Я стащил с себя тяжелые магнитные ботинки, отправил их в глубину, разул Бонуса, отстегнул от кресла, взялся поудобнее за воротник куртки и, загребая одной рукой, поплыл к далекому берегу. Глупо… как глупо… Нужно было просто выскочить из кресел. Потом сесть на пол и подождать, пока автопилот посадит шаттл.
Проплыть в холодной воде два десятка километров, таща на буксире товарища, нереально. Но экипажи Эскадронов Жизни ориентировали на выживание в любых условиях.