Переведи меня через майдан

ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПАКЕТ N 4

Грави-скачковый привод нарушает не так уж много принципов классической механики. Два тела были далеко друг от друга, стали ближе. На это нужна энергия. Очень много энергии. Корабль сдвигается на световые годы, звезда — на метры. Координаты центра масс системы и векторы скоростей остаются без изменений. До изобретения спин-генераторов грави-скачковых звездолетов были единицы, сами звездолеты огромны, а каждый полет — событием, за которым следил весь мир. Спин-генераторы изобретены уже после обнаружения Волны. Грависвязь тоже изобрели позднее.

Долгое время муссировалась гипотеза искусственного происхождения шаровых скоплений звезд. Мол, транспортные потоки внутри ареала звездной цивилизации постепенно сближают звезды. Доказательств пока нет. Как и фактов, опровергающих гипотезу. Волну обнаружили в период расцвета всевожможных проектов поиска ушельцев. Планировались сотни экспедиций.

Все это в прошлом. Вряд ли нас будут занимать проблемы ушедших цивилизаций в ближайшую тысячу лет после Волны.

Взлетная полоса была сделана на совесть. Из расплавленного базальта. Правда, в нескольких местах базальт дал трещины, но бригада ремонтников залатала бы все дефекты за два дня.

Полосой не пользовались уже лет сто. Ветер нанес пыли, на пыли выросла трава, и местами зеленые языки перекрывали серый базальт от края и до края. Красивое место выбрала Фиеста для технохутора. Если подняться в застекленную башню диспетчеров, во все стороны открывается вид на степь. Надежде бы очень понравилось.

Фиеста вышла нас встречать. Тепло улыбнулась мне, с материнской нежностью прижалась щекой к щеке Тоби. Она была лет на десять-пятнадцать старше меня. Что-то знакомое поразило в выражении лица. Позднее я понял. Это выражение смертельно раненого зверя я видел у Бонуса после смерти девочек. Или в зеркале.

Кибер, спутник мунтов, пускал зайчики надраенными пластинами корпуса. Готов спорить, неделю назад он выглядел ржавой развалиной. Звали его Флаттер. Местная специфика, видимо.

Праздничный стол поражал изобилием. Кроме желе и теплой сладковатой воды стояла пластиковая квадратная тарелка с фруктами, нарезанными аккуратными кубиками. Явно мое дурное влияние. Я кормил Лиану дольками яблок. Прогресс… Телько здесь нарезка проводилась без учета косточек, семечек и сердцевины плода. То ли лазерным лучом, то ли очень тонкой алмазной фрезой.

Фиесте очень хотелось остаться со мной с глазу на глаз. Поэтому после обеда мы отправились на экскурсию по аэродромному комплексу. Но Тоби увязался за нами.

Ангар меня поразил. Четыре десятка тяжелых вертолетов выстроились в три ряда как на параде. Но восхитило не это. Кто не видел вертолетов? Изумило то, что источником энергии служили компактные спин-генераторы. Чудеса миниатюризации. Не больше двенадцати-пятнадцати тонн весом. В наше время таких делать не умели.

Во втором ангаре тусклый свет из окон под потолком освещал несколько транспортных флаеров. Я заглянул в один, размышляя, как бы остаться наедине с Фиестой. А впрочем, это ее забота.

— Тоби, приготовь, пожалуйста, комнату для Игната, — попросила Фиеста.

— А… какую?

— Рядом с твоей.

Ворча что-то под нос, Тоби удалился. Фиеста проводила его взглядом, затем резко развернулась ко мне. Мягкая улыбка исчезла с ее лица. Серые глаза блеснули сталью. Теперь это было лицо прокурора. Я хмыкнул.

— Я голосовала за тебя. Жалею, что ошиблась. — Она замолчала, видимо, ожидая реакции. Напрасно. Я лениво размышлял, смогу ли запустить аэродромный тягач и доехать на нем до города.

— Совет рассмотрел твое дело, — продолжила Фиеста. — Лиане разрешено иметь ребенка от Тоби. Многие были против, но Веда, Лиана и я выступили в твою защиту. Ты можешь быть полезен для сообщества и получил право голоса. Сейчас я голосовала бы против.

Я пожал плечами. Детские игры мунтов меня не интересовали.

— Сядь, — приказала Фиеста. Стальные нотки в голосе мне совсем не понравились. Как и мощный станнер, направленный на меня ее кибером. Стальные глаза, сталь в голосе, стальная шестиногая железяка со станнером — как-то это однообразно. Но проснулось легкое любопытство, чем все это кончится. Я присел на бетонный приступок у стены ангара, и Фиеста опустилась рядом.

— Ты не представляешь всей серьезности положения, — произнесла она. — Мунтам нельзя иметь детей от дегов. Тоби наполовину дег. Негативное влияние деконструктивных генов отца Тоби нарушит…

— Деконструктивных… Сами слово выдумали? Скажи прямо: дочь Лианы родится идиоткой, так?

Фиеста вздохнула.

— Дочь Лианы не будет телепаткой. Игнат, ты послал Тоби к Лиане лишь затем, чтоб избавиться от его болтовни. Молодая дурочка впервые увидела полноценного мужчину, влюбилась в него всей силой молодости, а ты подослал к ней Тоби. Ты обманул ее любовь, разбил счастье лишь затем, чтоб не слышать болтовни Тоби. Ладно, в твоей душе ничего не осталось. Но зачем пустое место грязью заполнять?

— Она меня уже простила. Она голосовала за меня.

— Она голосовала за тебя только потому, что она мунт. Для мунта дело важнее личных амбиций. А что касается чувств, ты превратил ее в свое подобие. Любовь выжег, оставил горечь и ненависть. Это у тебя здорово получается.

— Если помнишь, я не собирался идти на тот хутор. Кстати, в чем состояло голосование?

— Ты нарушил закон. Мы решали, обезвредить тебя, или наделить соответствующими полномочиями, чтоб твои действия не выходили за рамки закона.

— Обезвредить — это убить?

— Да.

— Но решили поднять мой статус до ранга мунта?

— Да.

— Ха-ха три раза. Кстати, кто должен был в рамках закона осеменить Лиану?

— Голыш.

— О-о!!! В этом есть какая-то справедливость.

— Ты просто не владеешь информацией. Чем, по-твоему, голыш отличается от мунта?

Я не стал отвечать на риторический вопрос.

— Голышам не повезло. Они получили телепатию, но не лишились рук.

— Так голыши — телепаты?

— Смешно, да? Мы потеряли верхние конечности, и это нас спасло. Голыши имеют полноценный мозг. Они потеряли не разум — язык. Издержки телепатии.

— Так голыши — телепаты? — тупо повторил я.

— Да, голыши телепаты. В этом их беда. Им не нужен был язык для общения, и они его забыли. А вместе с языком — культуру. Технику, письменность и весь багаж знаний, накопленный человечеством за всю историю. Первая волна колонистов слишком хорошо обустроила планету. Превратила ее в рай для обезьян. Не нужно думать о хлебе насущном.

— А вы?

— А мы, мунты, не можем без техники. Без техники мы вымираем в ходе естественного отбора. Ты слышал о Дарвине? Да что я тебе объясняю? Вспомни, что с Лианой случилось. Те мунты, которые забыли про цивилизацию, вымерли. Как питекантропы. Все по Дарвину.

— Фиеста, начни с начала.

— С питекантропов?

— С Волны. Что было на Земле после моего отлета?

— Вы, звездная элита, улетели первыми. Вас готовили, вам отдали лучшие корабли. Но жить хотелось всем. И после вас началась вторая волна эмиграции. Земля мобилизовала все силы. Можно очень много сделать, если под рукой все ресурсы планеты и не нужно заботиться об экологии. Ведь до конца света двадцать лет. Строились огромные транспорты. Ваш кораблик мог скакать по космосу сколько угодно, а ресурс транспортов ограничивался двумя десятками прыжков.

— И вы не смогли уйти от Волны?

— Я пока говорю о дегах. Да, они подцепили волну в космосе. Мои предки принадлежали третьей волне эмигрантов. В это время с Земли бежали на всем, что может летать. Кораблями эти гробы назвать можно лишь условно. Строили огромные негерметичные корпуса-соты, набивали их групповыми анабиозными саркофагами на полсотни человек каждый, с ресурсом на три месяца, ставили на эту консервную банку двигатель — и гуляй. Три прыжка в твоем распоряжении.

— Три прыжка — это одна попытка…

— Правильно. Знаешь, сколько таких гробов по галактике раскидано? На каждом по двести пятьдесят тысяч человек. Два из каждых трех дали SOS. Разумеется, их никто не спасал. Это просто сигнал остальным: «Сюда нельзя».

— Откуда ты это знаешь?

— Архивы изучала. Тебе же Тоби говорил, что я все знаю, — криво усмехнулась Фиеста. — Статистику открыто публиковали. Хотели сбить ажиотаж. Статистика катастроф, ограничение рождаемости, возрастной ценз — и все равно, в космос хотело уйти намного больше народа, чем могли унести корабли.

— Сколько успели эвакуировать?

— На дату отлета моих предков — процентов сорок. Возможно, еще процентов десять после нас.

— А потом?

— А потом предки сели здесь. Это была вторая волна колонизации. Четверть колонистов погибла до высадки.

— Радиация?

— Нет. Просто их не успели спустить с орбиты до исчерпания ресурса саркофагов. Три шаттла разбились при посадке в первые дни разгрузки, и два чуть позднее.

— А потом?

— А потом колонистов накрыло отголоском Волны. Мы стали телепатами. Те, кто не вымер. На планете ввели строжайший генетический контроль, носителей деконструктивных мутаций стерилизовали.

— Кто решал, какая мутация конструктивная, какая — нет?

— Какая разница? — усмехнулась Фиеста. Кто решал — те давно умели. Глупый. Не так все и страшно. Мужчины не теряли половой активности, женщинам имплантировали зародыш с чистым геномом. Любая могла родить и воспитать ребенка. Это сейчас голышей кастрируем. Раньше все было по науке.

— Тогда откуда мунты взялись?

— Не спеши. Все было не так и плохо, пока сюда не прибыла третья волна колонизации. Она же — вторая волна эмиграции. Те попрыгунчики, которые пережидали Волну, прыгая по космосу. Вроде вас, элитных. Только долго прыгать они не могли, всего какую-то сотню лет. Вы, элитные, пятьсот лет прыгали.

— Какая разница, кто сколько прыгал? Мы запятнали Волну, они запятнали Волну…

— Да, они тоже запятнали Волну Вначале это не проявлялось… Телепатам и нетелепатам трудно жить вместе. Мы уступили им города, построили деревни. А потом и вовсе слились с природой, — Фиеста грязно выругалась.

— Так прямо все ушли в деревни?

— Разумеется, нет! — она гневно сверкнула глазами. — Некоторые остались. Считанные единицы остались в городах. Мутация телепатии нестойкая. Через два-три поколения телепатия исчезла, перешла в латентную форму. И тут нас опять накрыло отголоском Волны. Появились мы, мунты. А пассивная фаза мутации дегов сменилась активной…

Фиеста надолго замолчала, изучая облака. По щекам пролегли две мокрые дорожки.

— Дальше?

— А дальше аграриям надоело вскапывать огороды. Они перешли на собирательство. А в городах начала сказываться мутация, подхваченная дегами в космосе. Для поддержания технических систем в работоспособном состоянии нужен определенный уровень интеллекта. Когда деги опустились ниже, они вынуждены были покинуть города.

— Почему?

— Можно жить в городе без света, без воды, без пищевых комбинатов?

— Понятно.

— Деги поселились в опустевших селах. Мои родственники к тому времени уже паслись в лесах.

— Это вся история?

— Осталась последняя страница. Мы, мунты, пытаемся сохранить на планете разум. Дегов уже ничто не спасет. Но у голышей есть шанс. Для этого нужно погасить в них телепатию. Мы скрещиваем голышей и дегов. От таких браков рождаются дети-нетелепаты. Когда телепатия исчезнет полностью, голыши превратятся в обычных дикарей. У них появится шанс вновь стать Людьми. Возродится язык, культура…

— А телепаты — не дикари?

— Звери. У них нет ни одного шанса подняться. Им не нужен язык. Язык — основа цивилизации. Эффект маугли. Любого ребенка-телепата можно забрать у матери и воспитать Человеком. Но нас слишком мало, чтоб создать жизнеспособную самоподдерживающуюся колонию. Через три-четыре поколения голыши вновь одичают. Лишить человечество телепатии — единственный путь. У нас мало времени. Через несколько поколений деги полностью потеряют разум и станут бесполезны для скрещивания. Но еще раньше не останется ни одного технохутора.

— Я почему-то считал телепатию Даром. Следующая ступень эволюции. Гомо супер.

— Ты ошибся. Телепатию нужно искоренить.

Я вспомнил, как Тоби заваливал из станнера и осеменял женщин, как срезал яйца мужикам. Вспоминал во всех деталях, зная, что она читает мои мысли.

— Так нужно, — тут же отозвалась Фиеста. — Знаешь другой способ — скажи. Мы не знаем.

— Ты сама-то веришь, что у вас, мунтов получится? — задал я главный вопрос.

— Какое тебе дело до того, во что я верю, — зло рявкнула она. Встала и направилась к дому. Флаттер ожил и поспешил за ней. Некоторое время я вслушивался в дробный цокот его шагов.

Зачем нужно было наводить на меня станнер?

Я вышел на балкон наблюдательной башни и сел на теплый бетон. Багровый шар солнца коснулся горизонта. Степь раскинулась темно-зеленым бархатом. Красиво. Надежде здесь понравилось бы…

Идти в город больше нет нужды. Полчаса беседы — и тайн не осталось. Есть дерьмовая планета, и есть два дерьмовых стада: деги и голыши. И есть дерьмовые пастухи, которые дерьмовыми методами пытаются решить дерьмовую задачу. Флаг им в руки. Меня местное дерьмо не касается. Уйду в отшельники. Найду угол посимпатичней, поставлю скит… Нет, найду заброшенный технохутор где-нибудь на берегу моря, налажу хозяйство. Выдрессирую кибера собирать ананасы…

Мой хутор будет на берегу моря. Звездочка любила море и фьорды… Как ребенок радовалась, если в море вода теплая. Это для нее всегда маленьким чудом было — море с теплой, ласковой водой, в которой купаться можно.

Неужели мунты не видят, что их дело проиграно? Что им остается только красиво уйти со сцены? Видимо, не видят.

А почему я решил, что они проиграют? Красиво уйти со сцены — это просто. Это легко. Это не требует усилий. Бороться до последнего — трудней. Ладонями вычерпывать дерьмо из выгребной ямы, в которую превратилась планета. С головы до ног в дерьме, пахнешь дерьмом и выглядишь как дерьмо. А то, что вычерпываешь, может стать удобрением. Полезным продуктом. Но тебя никто полезным продуктом не назовет, хотя ты весь в этом самом, и выглядишь как это самое. Пока на удобрении урожай вырастет, ты в этой выгребной яме с головой утонешь. Не будет на твоей могиле ни креста, ни звездочки. На дерьмо кресты не ставят. «История мунтов». Краткий курс.

Какого черта я философствую? Это моя планета? Нет. Они раньше сюда сели. Я знаю, что делать? Нет. Мунты знают. Их много, они умные, и флаг им в руки. Все давным-давно решено. Свою игру я проиграл, по всем счетам расплатился, и отвалите от трупа.

Четыре дня маялся бездельем. Загорал на диспетчерской вышке, любуясь степью, купался вместе с Тоби, читал переписку мунтов по сети. Главной темой был, конечно, я. Точнее, как лучше пристроить меня к делу. Главная мысль — мобильный мунт — это здорово. Брызги восторга и розовые сопли. Каждая считала своим долгом придумать мне задание. Чтоб я куда-то тащился за сотни километров, корячился в поте лица и возвращался, блестяще справившись с заданием. Например, я должен был починить электростанцию и запустить в работу большой гравимаяк, чтоб все элитные бездомные слетались к нам. Каждая идея обсуждалась в деталях на полном серьезе. Детский сад.

На пятый день безделье мне надоело, Тоби ушел куда-то выполнять поручение Фиесты, и я принялся изучать технохутор. Хозяйство было в хорошем состоянии. Лучше, чем у Веды и Лианы. Конечно, многое нуждалось в профилактике, но надоело мне копаться в ржавом железе. Тащиться куда-то за сотни километров на своих двоих тоже надоело.

Удивительно, но ни разу не видел Фиесту отдыхающей. Отзывчива, но не навязчива, всегда доброжелательна, она единственная не строила планов на мой счет. Впрочем, телепатка ведь.

Изучил все карты, древние снимки из космоса и выбрал себе технохутор. На берегу залива. «Есть горы, а еще есть океан». Не помню, кто. Поэт какой-то. Заманчивое место. Чуть меньше двухсот километров от технохутора Веды, и семьсот км отсюда. Ближе нет. Еще день колебался, выбирая наиболее ленивый вариант, и поплелся в ангар приводить в порядок вертолет. Легкий спортивный флаер можно было бы привести в порядок за день, но инструкторы на Земле предупреждали, что ширпотреб двухсотлетней давности нужно обходить за километр. Микротрещины и усталость металла. Может крыло в полете отвалится, а может, мотор на землю упадет. Трудно лететь на флаере без мотора. Центр тяжести к хвосту смещается.

Бог ты мой, на самом деле от Тоби словестным поносом заразился.

Начал восстанавливать ближайший к выходу тяжелый вертолет. Первым делом провел профилактику спин-генератора, зарядил аккумулятор от «ручного» педального генератора. Если перевести этот крутеж педалей в километры на велосипеде, то не меньше восьмидесяти получится.

Со второй попытки спин-генератор запустился. Я привез со склада на тележке кабель толщиной с руку, протянул от вертолета к распределительному щиту, подключил. Под потолком зажглись яркие бестеневые светильники. Повинуясь моим командам, ожил мостовой кран.

Хватит на сегодня. Устал как негр на плантации. Свет выключать не стал. Вышел в темноту и поплелся к хутору.

— Красиво, — произнесла Фиеста. Ты специально свет оставил?

Оглянулся. Ангар светился всеми окошками как елочная игрушка. Может, и красиво. Генератор нужно погонять под нагрузкой, чтоб в полете не отказал.

— Да.

Фиеста фыркнула.

— Тебе не холодно голышом?

— Привыкла, — отозвалась она.

Завтра тестирую бортовую электронику, автопилот, навигационный комплекс. Механику на потом. Спать…

Стоило приоткрыть дверцу в воротах ангара, как на меня дохнуло сахарой. Тихо выла система охлаждения спин-генератора, овевая ноги потоками сухого, обжигающего воздуха. Все правильно, уменьшенная модель спин-генератора — это увеличенная модель его недостатков. 90 % вырабатываемой энергии он тратит на себя. Глубоко вздохнув, я бросился внутрь, вдавил тугую кнопку открытия ворот ангара. Даже не подумал, что двигатели ворот двести лет без смазки. Но повезло. Со скрипом железа по стеклу створки поползли в стороны.

Передохнув минуту снаружи, в прохладе летнего солнцепека, я вновь бросился в пекло. Обжигая пальцы об ручку, рванул дверцу кабины и переключил генератор на режим отключения. Второй крупнейший недостаток — спин-генератор нельзя сразу загасить. Нужно постепенно снижать мощность. Иначе эта десятитонная железяка покраснеет, расплавится и забрызгает вам костюм горячим металлом. После чего вытечет на пол и испортит паркет. Такие дела.

Мой генератор отключился очень даже быстро — секунд за 30–35. Через две-три минуты отключилась система охлаждения. Гулкая тишина вновь заполнила ангар. Я стянул через голову промокшую от пота рубашку, повесил на ступеньку дюралевой стремянки и пошел наружу. Ангар остынет не раньше, чем через два-три часа, а пока работать невозможно.

Надо же — от хутора на хорошей скорости ко мне несется целый караван пузатых бронированных мобильчиков с допотопными пушками в башенках. На ходу мобили разворачиваются в линию и лихо тормозят перед воротами ангара. Опять фокусы Фиесты? Какого черта?!!

Из первого неуклюже выскакивает встревоженная Фиеста.

— Где горит?!

— Что горит?

— Инфракрасные датчики зафиксировали выброс горячего воздуха.

— А-а… Успокойся, я проводил термопрогон спин-генератора. Сейчас открыл ворота ангара для проветривания.

Присматриваюсь к мобильчикам. Раньше они были красными, но краска облупилась. И пушки — не пушки, а брандспойты. Броневики оказались пожарными машинами. А я — параноиком-идиотом.

Фиеста внимательно смотрит мне в глаза, усмехается, фыркает и смеется в голос.

— А я — я-то как перепугалась! В жизни пожаров не тушила! — Потом уже серьезно: — Игнат, зачем тебе вертолет?

— Мне надоело переставлять ноги. Ставить левую перед правой, и правую перед левой. И так много-много раз.

Фиеста задумчиво кивнула.

— Марк Твен?

— Да, кажется…

Она ссутулилась и пошла к хутору. Мобили потащились следом. Словно стадо за пастухом. По-моему, я ее чем-то обидел. А впрочем, плевать.

— Проснись, чучело! Сколько можно прошлым жить?!

— Я проснусь, осмотрюсь и скажу: Господи, красота-то какая! Люди — прелесть! Умные, красивые! Не планета, а рай земной!

Вчера должен был вернуться Тоби. Фиеста ждет и нервничает.

Не волнуйся за него, — продолжаю я мысленно. — На два яйца больше срезал, вот и задержался.

Фиеста шипит рассерженной кошкой и вылетает из комнаты. Зачем я ее довожу? Поднимаюсь с дивана и тащусь в ангар. Работы осталось дня на три.

Тоби вернулся к вечеру. С лиловым синяком под глазом.

— Игнат, ты скажи Фиесте, что я все сделал. А я к Лиане пойду. Она соскучилась наверно.

— Не торопись. Через два дня я тебя к Лиане за час доставлю.

— Я не хочу Фиесте показываться. Она расспрашивать будет, ругаться… Я и сам знаю, что никудышний егерь.

— Я не Фиеста. Мне расскажи.

Вытираю руки ветошью, выходим из ангара, садимся на колченогую деревянную скамейку моего изготовления.

— Я уже назад шел, когда голышку увидел. Она в речке купалась. Я ее из станнера оглушил, а она тонуть стала. На берег вытащил, готовить начал. Ну, растирать те места, чтоб ей тоже приятно стало. Только подготовил, а она и говорит: «Еще, еще, пониже!»

— Голышка? Говорит?!

— Да она не голышка оказалась. Она из дегов. На другом берегу разделась, а я не видел, когда. Я ей и говорю, что если она из дегов, то нам с ней никак нельзя. Егерям не положено с дегами. А она говорит, что теперь уже поздно, уже положено. А я говорю, что никак нельзя, как бы ни хотелось, а то Фиеста ругаться будет… Тут она мне и врезала. Ты не говори Фиесте, ладно?

— Не скажу. И Фиеста тебя ругать не будет. Она деликатная. Слушай, Тоби, у тебя же анализатор есть! Ты что, не сумел дега от голыша отличить?

Тоби покраснел как вареный рак.

— Я анализатор долго на солнце не держал. Его нужно на солнце хоть пять минут подержать, чтоб проснулся. Он в темноте засыпает. А я его давно-давно на солнце не держал.

— Понятно. Аккумулятор сел. Вот это ты Фиесте не говори. За это она тебя точно отругает.

— А за…

— Ох, Тоби, Тоби… Никакое дело нельзя бросать на половине. Правильно она тебе синяк поставила.

Странно, но Тоби повеселел.

— Корина тоже говорила как ты. Я теперь знаю. А то шел и думал, правильно я поступил, или нет.

— Ты поступил правильно, но нехорошо. А мог бы поступить хорошо, но неправильно.

Тоби опять впал в задумчивость. Чего я издеваюсь над микроцефалом? Не виноват же он, что предки под волну попали. Что из тысячи вариантов мутации лишь один можно назвать положительным, а 999 отбрасывают вид назад.

— Понял! — просиял Тоби. — Злое добро и доброе зло. Веда рассказывала! Единство и борьба противоположностей!

Так… Кто тут говорил про микроцефалов?

Помощь Тоби здорово ускорила дело. Нет, в технике он не разбирался, но есть много операций типа «подержи», «подай», «принеси». Мы управились за полтора дня. Я оглядел разгром вокруг — для ускорения ремонта снимал запчасти с трех соседних вертолетов, попинал зачем-то переднее колесо. В нем давление восемь атмосфер, и оно твердое как камень. Но — традиция. Сел в левое кресло и запустил генератор. Вертолет ожил под моими руками, неуклюже развернулся на своих маленьких колесиках и выехал из ангара. Остановился, отрулив от ангара метров на двести.

— Выйди из кабины, — сказал я Тоби.

— Почему?

— Первый полет. Не положено.

— А-а… — Тоби послушно спрыгнул на базальт взлетной полосы. Я защелкал тумблерами, готовя машину к взлету. Посыпалась дробь докладов.

— Контроль спин-генератора — к полету готов.

— Контроль гидравлических систем — к полету готов.

— Контроль электромеханических систем — к полету готов.

— Навигационный комплекс — к полету не готов.

— Автопилот — к полету не готов.

Ругнувшись, я запросил подробную информацию.

— Наземная система навигации не отвечает на запросы. Спутниковая система навигации не обнаружена. Диспетчерская служба не отвечает на запросы.

— Автономная работа. Режим — «Кошачий след», — скомандовал я.

— Принято, — согласился автопилот. — Навигационный комплекс к полету готов. Автопилот к полету готов. Машина к полету готова.

Это хорошо, что вертолет понимает команду «Кошачий след». Куда бы я ни полетел, автопилот запомнит маршрут и сможет вернуть машину назад. Повторит маршрут с точностью до нескольких метров.

Кладу руки на штурвал. Шесть биолет не сидел в кабине вертолета. И тот был маленьким, юрким, легким в управлении. Вместо штурвала на нем стояла ручка управления. Как на истребителях. Нас здорово гоняли инструкторы. Мы с Бонусом не возражали, но девочкам не нравилось.

— Откуда на неизвестной планете возьмутся вертолеты? — возмущалась Вулканчик.

— Неважно, чем вы будете управлять. Важна уверенность в себе, — убеждал пожилой пилот.

С трудом отгоняю воспоминания. Спин-генератор — в рабочий режим, винт — в рабочий режим.

Легкое гудение, лопасти винта раздвигаются, удваивая длину. Регулятор шаг-газ плавно вверх… Поехали…

Огромный пятилопастный винт приходит в движение. Все быстрее и быстрее. Ритмичное «тах — тах — тах — тах» сменяется торопливым «тур-тур-тур-тур». Я не спешу. Медленно наращиваю обороты, привыкая к машине.

Отрыв. Машина, чуть заметно покачиваясь, поднимается и зависает на высоте четырех метров. Проверяю чувствительность управления. Штурвал чуть вправо, чуть влево, вперед, назад. Тяжела, тяжела железяка. На такой бандуре полагается летать солидно, неспешно. Увеличиваю обороты и вертикально иду вверх. Горизонт распахивается как по волшебству. Красиво. Степь, леса… Видимость — миллион на миллион.

На высоте 60 метров рывком посылаю рычаг шаг-газ вверх до упора. Показалось, что перетяжелил винт, но свист генератора за спиной усиливается, винт набирает обороты, а кабину разворачивает влево. Бросаю машину вперед и вверх. Тихий хруст, длинная тень мелькает за фонарем кабины, и начинается тряска. Такая, что штурвал выбивает из рук. Еще не понял, что произошло, но левая ладонь бьет по красной кнопке аварийного отключения спин-генератора. Правая ловит штурвал. Шаг-газ вниз, винт — в режим авторотации. Это все — на рефлексах.

Понял! Отломилась лопасть винта. Какая, к черту, авторотация! Какой «подрыв» несущего винта?! Машина тридцать тонн весит. Еще винт поломан. Камнем вниз пойду. Уже иду. Не успею заглушить спин-генератор!!! Ему полминуты надо, мне от силы шесть секунд осталось… Идиотская высота — шестьдесят метров. Ничего не успеть…

Горизонт стремительно сжимается. Жалко… Красиво было.

Значит, конец? Глупо как… Хорошо, что не мгновенно. Время себя оценить. Страшно? Нет. Обыденно.

Иду к тебе, Звездочка.

В последнюю секунду распахиваю дверцу кабины. Их от удара часто заклинивает…

Открываю глаза. Живой. «Мы бессмертные», — говорил Бонус. Живой… Вот дерьмо! Где я?

— Очнулся? Вот и славно. Лежи, не двигайся.

Хочу спросить, что со мной, но губы не слушаются.

— Мысленно говори. Я тебя слышу. Ты разбил вертолет и слегка обгорел. Тоби тебя вытащил и тоже слегка обгорел, — объясняет Фиеста.

Извини, Звездочка, опять я опоздал на свидание.

— «Слегка — это как?» — мысленно спрашиваю Фиесту.

— Не беспокойся. Эпидермис хорошо восстанавливается. Ты почему спин-генератор не катапультировал?

Почему? Потому что космачи так не делают. Потому что корабль без генератора — гроб. Отложенная, растянутая на месяцы и годы смерть. В космосе мгновенная смерть предпочтительнее.

— «Не думал, что какой-то идиот полезет меня спасать.»

— Если ты скажешь это Тоби, я тебя убью, — говорит Фиеста. Я ей верю.

Лежу, изучаю потолок. Тела не чувствую. Видно, накачан лекарствами по самые уши. Медицина здесь не на высоте. Так часто бывает в колониях. Какое-то одно направление науки или техники развивается очень интенсивно. Обгоняет даже Землю. Остальные забываются. У колонии не хватает сил на все. Что здесь хорошо развито? Поправка: было развито? Сельское хозяйство. И спин-генераторы научились маленькие делать. Очень симпатичные, маленькие спин-генераторы.

Спин-генератор начинает плавиться с сердцевины. Металл там кипит. Очень быстро горячая зона раздвигается к стенкам. Но стенки холодные. Почему-то из-за этого во все стороны летят брызги. Нам показывали во время подготовки. Наглядный урок. Чтоб никому и в голову не пришла мысль стоять рядом с аварийным генератором. Поздно вечером вывезли на трейлере на пустырь старый генератор и резко заглушили. Брызги раскаленного металла очень красиво смотрелись на фоне темносинего неба.

Тоби полез под эти брызги, отстегнул ремни и вытащил меня из кресла. Дурак. Я дурак. Зачем распахнул дверцу? Он бы не смог ее открыть.

Входит оживленная Фиеста. Садится и изучающе смотрит на меня.

— Привет, летун.

— «Привет», — мысленно отвечаю я. — «Как там мой спаситель?»

— Лучше тебя. У него переломов нет.

У меня, значит, есть. Это новость.

— Ты интересное явление, — продолжает Фиеста. — Внес свежую струю в старое болото.

Я? Даже самому интересно.

— Концепция долга, — поясняет она. — Мунт живет для того, чтобы отдать долг. Даже Тоби этим заразился. Лежит и блаженствует, что вернул тебе долг.

— «Какой?»

— Ты спас его любовь. Он спас тебя. Сейчас половина сети забита выяснением, кто кому чего должен. Быть кому-то должным даже почетным считается. Вроде как причастность к большому делу.

— «Мода. На меня мода, на новые идеи.»

Фиеста, склонив голову, обдумывает мою мысль.

— Это тоже неплохо. Время от времени нужно будет запускать в сеть какую-нибудь новую моду. Твой опыт будет полезен, — улыбается мне и выходит из комнаты. Флаттер с легким цокотом спешит за ней, прикрывает дверь. А я возвращаюсь к изучению потолка.

Не в моде дело. Мунты заняты дохлым, бесполезным делом. Им не спасти планету. Они сидят в своих хуторах и не видят, что творится вокруг. А может, видят. Может, понимают, что дело проиграно, что все бессмысленно. Но старательно скрывают эту простенькую мысль друг от друга. Каждая видит, что поражение неизбежно, но боится открыться перед другими. Плохо жить без смысла жизни. И мужикам режут яйца, глушат из станнера и насилуют женщин. Воруют детей, чтоб воспитать из них яйцерезов и насильников. Это никому не нужно, но отказаться невозможно. Отказаться — значит признать поражение. А тут появляюсь я. Со свежей идеей — смысл жизни — вернуть долг. Новая игра. Можно на время забыть о старой.

А ведь о долге первой заговорила Веда, не я. Повесила на меня долг — потерянный робокатер — и отправила спасать Лиану.

Вспоминаю Веду. Резкая, решительная, уверенная. Надежная — говорит Лиана. Гордая, самоуверенная, надменная задавака с командирскими замашками. Но в сети ее уважают, этого не отнять. И моду насчет концепции долга раздула наверняка она. Железная леди с железной хваткой.

Лиана… Совсем еще девочка. Наивная, добрая, доверчивая. Или Фиеста — тоже добрая. Мудрая, все понимающая мать с сединой в волосах. Бездетная…

Что в них общее? Активная жизненная позиция. Трудолюбие, упорство. Повернутость на идее. Нет, не могут они играть друг перед другом. Видимо, за кастрацией мужиков и осеменением самочек на самом деле стоят неплохие шансы на выигрыш.

Какого дьявола я ломаю голову над их проблемами. Меня же это не касается.

По-прежнему не чувствую тела. Губы одеревенелые, но говорю голосом, и Фиеста не возражает.

— Фиеста, почему я всегда засыпаю перед перевязками?

— Не хочу, чтоб ты вопил как недорезанный поросенок. Меня это отвлекало бы.

— Что, так плохо?

— Откуда я знаю? Ты как бревно лежишь. Я тебя анестезиками накачиваю.

— Зачем?

— Глупый, чтоб твою боль не чувствовать. Если буду чувствовать твою боль, не смогу с тобой работать.

— Как Тоби?

— Ходит уже. К тебе пока не пускаю. Заболтает он тебя.

— Ничего…

— Да целы! Целы у тебя и руки, и ноги! — сердится Фиеста, прочитав мою тайную мысль. — Гениталии тоже целы. Все цело, успокойся. Я вчера просчитала на компе варианты посадки с катапультированием спин-генератора. Оказывается, ты был прав. Нельзя было его катапультировать.

— Почему? — спрашиваю я, будто меня это интересует.

— У облегченной машины увеличилась бы амплитуда раскачки.

— Тряски.

— Да, тряски. Это вызвало бы сильный изгибающий момент у основания лопастей несущего винта. В общем, остальные лопасти обломились бы вслед за первой.

— Только не говори, что мне повезло.

— Повезло. Ты остался бы без ног.

Я представил конструкцию кабины, как она сминается от удара, и понял, что Фиеста права. Убить бы того, кто ее проектировал.

— Сыграем в шахматы, — предлагает Фиеста.

— Знаешь, чему меня мама учила? Никогда не играй в карты с предсказателями будущего.

— Не поняла…

— Ты телепатка. Все мои задумки знать будешь.

— Мы по сети играем, — фыркает Фиеста. — Ты здесь, я в другом конце дома.

— Сыграем.

Флаттер устанавливает и включает большой экран. На экране шахматный столик с уже расставленными фигурами. Фиеста уходит и через минуту появляется на экране.

Первую партию играю вполсилы — и проигрываю. Вторую — в полную. Ничья. Но понял главное. Я Фиесте не соперник. Она играет на порядок сильнее меня. Значит, третью партию уступит. Чтоб мне было не скучно играть. Чтоб я не понял то, что уже понял. А если я не захочу выигрывать? У нее цель — проиграть, у меня — не дать ей проиграть. Игра над игрой…

Третья партия вылилась в блиц. Не знаю, как это получилось. Мы выкрикивали ходы все быстрее и быстрее. Флаттер едва успевал переставлять фигуры. И я выиграл. Даже сам не заметил, как. Фиеста последний раз окинула взглядом поле. Улыбнулась

— Ну и затейник ты… Все, хватит. Хорошего понемножку. Пора перевязку делать.

Проваливаюсь в сон.

Лежу, восстанавливаю эпидермис, изучаю потолок. Фиеста отучает меня от лекарств, поэтому все тело ноет как больной зуб от холодной воды. Входит Тоби. Двигается неуверенно. Чувствуется, что под одеждой на нем изрядно бинтов. И вообще, какой-то он смущенный. Неуверенно улыбается.

— Игнат, я посоветоваться пришел.

— Пришел, так садись.

— Тут такое дело, — Тоби пожимает плечами, разводит руки, морщится от боли. — Кое-кто предлагает меня в мунты утвердить. Ну, вроде как тебя. За то, что я тебя спас и на Лиане женился. А Фиеста хочет, чтоб я всех поблагодарил за оказанное доверие и отказался. А я не знаю, что делать. А Фиеста говорит, чтоб быстрей отказывался, а не то вся сеть переругается.

Какая-то дурочка, никогда не видевшая Тоби, решила сделать доброе дело. И вот взбудораженно гудит вся сеть. Они ничего о Тоби не знают, но думают, что вправе решать его судьбу. Интересно, что будет, если я брошу в сеть результаты теста на IQ? У Тоби он наверняка ниже 60.

— Тоби, у тебя есть друзья среди егерей?

— А как же! Андре, Хорст, Эрик, Роберт. Все егери друзья.

— Если тебя назначат мунтом, а их — нет, они будут тебе завидовать. А потом другие тоже захотят, чтоб их тоже в мунты выбрали. Обижаться будут.

— Так ты думаешь, мне нужно отказаться?

— Да, Тоби. Разве Фиеста плохого посоветует?

— Обидно… Я хотел перед Эриком похвастаться.

— Тоби! Чудак-человек! Похвастайся перед ним, что тебе предлагали мунтом стать, но ты отказался! Ты — егерь! Настоящий егерь свою работу ни на что не променяет. И вот еще о чем подумай. Когда голосовать будут, еще неизвестно, выберут тебя мунтом, или нет. А если ты сам отказался, то получится, что как бы достоин, но сам не захотел. Друзьям не обидно. И другие егеря в мунты проситься не будут.

Тоби удаляется, полный планов и восторгов. А я готов из бинтов выскочить. Неосторожно повернулся, теперь дергающая боль пять минут покоя не даст. Яйцерез чертов!

Каждую ночь летаю на вертолете. Это не повторяющиеся кошмары. Наоборот. Летаю не на местном утюге, а на маленьком спортивном вертолете, на котором нас натаскивали в навыках пилотирования. Удивительная машина. Мощная, быстрая, послушная. В правом кресле — Звездочка. Не вижу ее, но знаю — она там. Чувствую ее руку на спаренной ручке управления, чувствую ее ноги на педалях. Высота минимальная, а скорость бешеная. Степь проносится под брюхом машины так быстро, что сливается в зелено-желтый ковер. Стремительно надвигается полоса деревьев — зеленая полоса, окаймляющая шоссе. Рву ручку на себя. Верхушки деревьев проносятся, кажется, прямо под подошвами. Серая лента асфальта под нами — от горизонта до горизонта — и уже позади. Бросаю машину то в правый, то в левый вираж, отчего перегрузка упруго вжимает тело в сиденье, а горизонт раскачивается словно качели. Звездочка кричит от восторга.

Просыпаюсь.

Так все и было. Даже зачет по пилотированию нам засчитали, хотя я нарушил десяток пунктов правил. «Вас, щенков много, а кораблей на всех не хватит. Если ты сам свернешь себе шею, меньше народа погибнет под Волной» — сказал мне инструктор. Я понял, почему отменено ограничение скорости на дорогах, почему полностью исчез контроль за исправностью транспортных средств, почему на пляжах исчезли предупредительные таблички, и откуда такая мода на экстремальные виды спорта. Планета собралась помереть спокойно, с достоинством. И избавлялась от горячих голов.

Получил в личное распоряжение кресло-каталку и шестиногого кибера. Моего кибера зовут Брысь. Пристал ко мне: «Требуется имя для идентификации, требуется имя…» Я его шуганул. А он докладывает: «Принято. Мое имя Брысь».

Учусь передвигаться в кресле, изучаю хутор. До катастрофы изучил только один коридор и десяток комнат, если не считать ангара. Неожиданно прихожу к выводу, что исчезли все зеркала. Детский сад, честное слово. Можно сесть за компьютер и навести на себя телекамеру. Но лучше играть по правилам. Зеркало — так зеркало.

— Брысь, сходи на склад и принеси свч-экран Т3 от синтезатора пищи.

Кибер убегает и очень быстро возвращается с отполированной до зеркального блеска металлической пластиной. Смотрюсь в нее как в зеркало.

Сам себе Франкенштейн. Знал, что ничего хорошего не увижу, но то, что в зеркале — страшно. Вся морда в глубоких шрамах и пятнах бугристой, кое-как наросшей кожи. Просто удивительно, что глаза целы.

Несколько минут изучаю себя. Пытаюсь убедить, что грех жаловаться. Зачем человеку ногти на пальцах? Атавизм, не более. На большом пальце ноготь сохранился — и ладушки. Я его как отвертку использую. На левой руке все на месте. Нос, губы, уши… Все цело. Почти. Кому нужна моя рожа, если Звездочки нет? Так даже лучше. Бабы приставать не будут. Главное — беременным на глаза не попадаться. Выкидыш может быть.

— Продолжаешь настаивать, что Тоби сделал доброе дело, вытащив меня из кабины? — спрашиваю бесшумно подошедшую сзади Фиесту.

— Какого черта ты свои грешки на других валишь? Вертолет чинил ты, так? Испытывал ты. Мог на стенде винт во всех режимах погонять. Что хотел, то и получил!

Тоже верно. Провожаю взглядом гордо удаляющуюся спину.

Почему у нее ноги по колено в машинном масле? Чуть не сказал — по локоть.

Нашел удивительное подземное помещение. Что интересно — вход приподнят метра на три над землей. Пологий тоннель ведет сначала вверх, потом зигзагами вниз, под землю. Стальные ворота в четыре пальца толщиной. В двух экземплярах… И все это укрыто бетоном от стихийных бедствий не хуже центра управления космофлотом на Луне. То есть, выдержит прямое падение Тунгусского метеорита. А внутри — стеллажи с книгами. Библиотека, одним словом. Совсем уж потрепанный, потерявший половину конечностей кибер читает книги. То есть снимает с полки перелистывает и ставит назад. Берет следующую, перелистывает… Просмотрев десяток, направляется к громоздкому станку в углу зала, из которого вылезает тонкий серебристый металлический лист. Внимательно осмотрев лист, кибер опрыскивает его какой-то маслянистой жидкостью и кладет на стопку подобных листов.

Вечером я поинтересовался у Фиесты.

— Это капсула времени, — ответила она. — Когда наши потомки сумеют подняться, им очень потребуются знания. Они найдут здесь все знания старого мира.

— Все ли?

— Все, которые я смогла собрать. Кто может, пусть сделает больше.

— А что там делает кибер?

— Переносит информацию с бумаги на металл. Бумага недолговечна. Компьютерные носители информации придут в негодность еще раньше. Гравировка на металле продержится тысячи лет. Потомкам хватит простого увеличительного стекла, чтоб все прочитать.

— На сколько же лет рассчитан твой погребок?

— Геологический прогноз дает сто тысяч спокойных лет. Листы металла гарантированно продержатся пятьдесят тысяч лет. Дальнейшее — за пределами точности прогнозирования.

— Я думал, геологи манипулируют миллионами лет.

— Речки. Вода камень точит. Здесь недалеко есть речка, в которой ты купался. Она впадает в более крупную. Сейчас более крупная отступает от хутора все дальше и дальше. Но она несет осадочные породы, размывает берега, и кто знает, где пройдет ее русло через сто тысяч лет?

— Много работы там осталось?

— Нет, — улыбается своим мыслям Фиеста, — книги на компьютерных носителях уже все в металле. Остались бумажные, а их немного. Еще полгода, и я заполню помещения азотом, забетонирую вход — и одной заботой меньше.

— Ты уверена, что люди за 50 000 лет поднимутся из дикости?

— Почему именно люди, — грустно усмехнулась она.

А и на самом деле — почему? Были же три цивилизации кроме людей. Сомнительной разумности динозавры, только-только освоившие огонь и две цивилизации нелетающих рукокрылых. Обе — на уровне каменного века. Инструктор сказал, что у них нет ни единого шанса. Волна… Но с другого края галактики, где Волна пройдет ослабленной, она может наоборот стимулировать разум…

— Я имела в виду местных кошачьих, — вышла из задумчивости Фиеста. — Они тоже были под Волной. Сейчас делают успехи. Слегка измельчали, зато объединяются в стаи. А это — первый шаг к разуму.

Я прокручиваю в уме варианты. Гарантия на металлические листы — 50 000 лет, в то время, как геопрогноз дает вдвое больший срок. Но листы можно сделать потолще, подолговечней. Следовательно, 50 000 лет Фиесту устраивают. Странная цифра. Для людей завышена, для кошечек явно занижена. Эволюция любит считать годы миллионами.

— Время существования капсулы высчитывала моя мать, — ледяным тоном сообщает Фиеста. — Я дала клятву, что доведу дело до конца. Понятно?

Понятно… Опять пустышка…

Фиеста вскакивает и удаляется, полная гневного достоинства. Флаттер семенит за ней. Странные они — мунты. Убить пол жизни на бесполезное, никому не нужное дело… Фанатики?

Сняты последние бинты. Разумеется, я сохранился не полностью. На левой ноге ампутирован мизинец, на пальцах правой не осталось ногтей, и два пальца явно укоротились. Ничего, большие пальцы целы, бегать-прыгать смогу. Фиеста жутко боялась, что я приду в панику, увидев потери. Ценить ноги выше рук — мунтоцентризм. Так ей и сказал.

Тоби объяснил, что спереди у меня ожоги — это когда он меня из кабины вытаскивал, а сзади — когда меня на спину взвалил, и по нам из вертолета брызгало. Если посмотреть на спину в зеркало — будто руны. В беспорядке налезающие друг на друга рунные знаки. Спереди — просто глубокие шрамы и швы.

Тоби досталось намного меньше. Он отделался пузырями. Даже фотокарточку сохранил. Говорит, локтем лицо прикрывал. Одежда из натуральной кожи оказалась предпочтительней синтетики: сама прогорела, но хозяина спасла.

Теплые вечера мы проводим на берегу речки. Фиеста утверждает, что кожа должна дышать, от этого раны быстрее заживают. Тоби с ней согласен, а мне все равно. Завтра пошлю на фиг кресло-каталку и начну купаться. Тоби уже три дня купается.

Вчера хутор посетил егерь Хорст. Надежный парень. Крепкое мужское рукопожатие, спокойное достоинство, IQ 65 единиц. По местным понятиям это не мало. Как бы то ни было, но свои шестьдесят пять он использует на сто процентов. Тоби увивался вокруг него как щенок вокруг вожака стаи.

После ужина Хорст уединился с Фиестой, и она долго объясняла егерю, как уладить какой-то конфликт между двумя селениями дегов. Я слушал из своей комнаты: по моей мысленной просьбе Фиеста включила внутреннюю связь.

С рассветом Хорст ушел. Я в который раз скорректировал картину мира. Мунты на самом деле управляют планетой. Почему это так поразило меня?

Тоби с Фиестой куда-то исчезают на весь день, а я взялся за восстановление ресурса хутора. Просто от скуки. Чем еще заняться? Охотой? Ходить больно. Шрамы и швы тянут. Теперь смогу предсказывать погоду. Как заноют старые раны — к дождю.

Возвращаются Тоби с Фиестой. Грязные с ног до головы и довольные донельзя.

— Доброе утро, летун. Сюрпризы любишь?

— Только хорошие.

— Тогда идем.

Ведут меня к ангару вертолетов. Батюшки! Десяток машин разобраны чуть ли не по винтику. Снятые агрегаты разложены по всему полу. У ворот мелом очерчен квадрат, и в нем детальки лежат в некотором порядке.

— Это — Фиеста ногой указывает на квадрат — отобранные и проверенные узлы. Качество гарантируется. Тебе остается установить их на место — и лети…

— Тоби… Фиеста…

— Благодарить потом будешь. Надоело в твоих снах летать. Господи, хоть бы ты летал по-нормальному. Или спал потише. Выпендриваешься, а я с криком, в холодном поту просыпаюсь.

Как приятно после трудового дня окунуться в прохладную, чистую речку. Каждый день мы с Тоби завершаем здесь. Смываем друг с друга пот, грязь и машинное масло. Вертолет почти собран.

Тоби не привык работать с такой интенсивностью и, по советам Фиесты, я иногда устраиваю дни отдыха. Радостный Тоби бежит в лес по ягоды, а я занимаюсь хутором. Больше не спотыкаюсь о клавиатуры компьютеров, лежащие на полу, не шарю рукой в поисках выключателя, а тихонько пинаю стенку рядом с косяком на уровне щиколотки. Адаптировался. Даже к Брысю привык.

Когда лень работать, изучаю архивы. Оказывается, деятельность егерей тщательно фиксируется в компьютерных журналах. Там же хранятся показания хромосомных анализаторов — черных коробочек егерей. Мунты знают о своем мире намного больше, чем я предполагал. Можно проанализировать журналы за последние сто-двести лет, подбить статистику — и будет ясно, куда катится этот мир. Только… пусть этим Фиеста занимается.

Смываю мыльную пену и выхожу на берег. Тоби плещется в небольшом омуте и пускает фонтанчики.

Словно колокольчики зазвенели — за спиной девичий смех. Оглядываюсь — и сердце сбивается с ритма. Комок застревает в горле. Звездочка! Из-за куста выглядывает моя Звездочка. Юная — как в тот день, когда я впервые ее встретил.

Нет, конечно это не она. Это местная голышка. Но до чего похожа… Сейчас Тоби оглушит ее из станнера, уложит на песке, осеменит прямо у меня на глазах… Не позволю!!!

Девушка испуганно вскрикивает и грациозной ланью скользит ко мне, ища защиты. Никому не позволю пальцем ее тронуть. Ни Тоби, ни Хорсту — никому!

Малышка, спрятавшись за моей спиной, встревоженно оглядывается.

— Смотри-ка! Ты ей понравился! Не обижай ее, — советует Тоби. — Не пугай в первые дни, она привыкнет и будет с тобой ходить. Куда ты, туда и она.

Я успокаиваюсь, и тут же успокаивается голышка. Тоби брызгает в нас водой, и она, засмеявшись, бежит к речке. Высоко поднимая ноги, забегает на глубокое место, окунается, поднимая облако брызг. До чего она похожа на юную Звездочку…

— Вот ты и нашел себе голышку, — рассуждает Тоби. — Больше не будешь таким безрадостным. Все егери так кончают. Ходят-ходят, а потом встретят одну, приведут с собой — и больше никого осеменять не хотят.

Возвращаюсь на хутор в смущении. Тоби был прав: голышка никуда не хочет уходить. Брыся она не боится совсем, бетонные здания осматривает с жадным любопытством.

Фиеста встречает нас с материнской теплотой. И сразу между ней и голышкой начинается беззвучный разговор. Я так и не догадался бы, но голышка начала строить рожицы, повизгивать и жестикулировать.

— У тебя появилось теперь очень много забот. Если рассчитываешь долго с ней жить, тебе придется заботиться и обучать ее.

— Знаю.

— Боюсь, еще нет. Но я помогу тебе. Ты уже придумал имя для своей девушки?

— Фи-фиеста, она же мне в дочки годится.

— Понятно. Хочешь быть папочкой. Тоже неплохо… для начала.

Голышка скорчила гримаску и замахала ладошкой.

— Она говорит, что у нее уже есть имя, — сообщила мне Фиеста, — но вот как выразить его словами?.. Зверек. Пусть будет Зверек.

— Зверек?

Голышка взвизгнула и замахала на меня двумя ладошками.

— Не такой зверек. Ты неправильно представил образ, — объяснила Фиеста. — Маленький, белый и пушистый зверек.

— Надо обучить ее основным правилам поведения на хуторе… — промямлил я.

— Так в чем же дело? Ясно и четко представь действие. Она поймет. С Лианой у тебя сложностей не было.

Вспоминаю, чему учил Лиану. В кустики облегчиться посылал. Если не считать ремонта, только готовить учил. Что имела в виду Фиеста? Не стала бы Лиана по сети никому про кустики рассказывать.

Фиеста фыркнула и рассмеялась. Телепатка, блин!

Беру Зверька за руку, за теплую сильную ладошку и веду знакомить с технохутором. Объясняю, для чего служат унитазы, краны, как включать свет и затенять окна. Изобретаю понятные для нее образы. Кран — это родник. Лампочка под потолком — луч солнца в темном лесу, пробившийся меж ветвей. Затемнение окон — туча, закрывшая солнце. Зверек в восторге. Выделяю ей для жилья комнату, соседнюю с моей. Пытаюсь мысленно объяснить, для чего служит одеяло. Новый взрыв восторга. Одеяло ощупывается, обнюхивается, а уголок даже тайком пробуется на вкус.

— Нет, малышка, это не лист и не шкурка, — улыбаюсь я. И сердце сжимается от ее ответной улыбки.

Ужинаем вчетвером. Зверек смущена и встревожена, потому что мы втроем пытаемся приучить ее есть ложкой.

— Стоп! Бросили! — командует Фиеста. — Ей желе не нравится, а не ложка.

Нарезаю яблоко ломтиками, вырезаю семечки, кладу на тарелку — и дело тут же идет на лад. Хотя яблоко можно есть и руками… Но так веселее, а игра есть игра. После ужина отвожу Зверька в ее комнату и, несмотря на слабые протесты, укладываю спать. Сам спешу к Фиесте.

— Ты действительно не хочешь ее? Разница в возрасте в десять лет — не так и много.

— Фиеста, ты же все понимаешь. Я хочу защитить ее от егерей — и все!

— Знал бы ты, что у тебя в голове делается… Хорошо, сделаем ей татуировку. Егери — народ грамотный, прочитают — и не тронут.

— Она — живой человек, или…

— Вот-вот. Об этом и речь. Человек ли она? Ты провел с ней несколько часов. Как оцениваешь ее интеллект?

— На уровне пятилетнего ребенка. Та же непосредственность, такой же яркий эмоциональный фон.

Фиеста задумалась.

— Оценка чуть завышена. Инстинкт подражания и телепатию ты принял за интеллект. Запомни, она — зверь. Очень умный, легко поддающийся дрессировке зверь. Не человек. И в том, что она зверь, виновата телепатия. Ее в детстве не учили языку. Язык — основа культуры, носитель Знания. В общем, краеугольный камень цивилизации. Отними у человека разумного язык — и он зверь.

— Не верю.

— Во что? В то, что она зверь, или в телепатию?

— В то, что во всем виновата телепатия. Телепатия — это же новый, мощный канал коммуникации. Видео вместо аудио. Как так может быть?

— Что более мощный канал коммуникации погубил, вместо того, чтоб возвысить? Шутка природы. Телепатия заменила и вытеснила речь, но не смогла взять на себя ее функции. Культура основана на речи и письменности. Телепаты не смогли — или не успели придумать им замену.

— Но вы, мунты, не потеряли разум!

— Мы не отказались от языка. А-а… Понимаю тебя. Знаешь, это как эффект триггера. Телепаты перешли точку, после которой нельзя возвращаться назад, к природе. Людям можно, а телепатам нельзя. Закон эволюции — за новое качество нужно платить чем-то из старого.

— Рыбы вышли на сушу, отрастили легкие и не могут вернуться в океан…

— Ты понял! Но телепаты вернулись… и стали голышами.

— Зачем же вы вернулись?

— Не мы! — Фиеста грозно сверкнула глазами. — Они! А зачем? Деги вытеснили из городов. Раньше я тоже не понимала, зачем. Теперь с тобой познакомилась — поняла.

— Я что — такой вредный?

— Хуже. Потому что не со зла. Ты душу отравить можешь. Ты как грозовая туча солнце застилаешь. От тебя бежать хочется. Куда угодно, только к солнцу. А как подумаю, что в городе тысячи таких, как ты… Вот телепаты и ушли из городов. Добровольно и без принуждения ушли туда, где ядовитые мысли не отравляют воздух.

— Телепатам для поддержания разума нужна искусственная среда. Техносфера. Так?

— Так.

— Из техносферы их вытеснили деги. И они одичали, так?

— Так, все так. Новая цивилизация оказалась хрупкая как стекло.

— Теперь вы хотите уничтожить телепатию, скрещивая голышей с дегами. Думаете, потеряв телепатию, голыши вновь изобретут язык.

— Умница.

— Да-а… Флаг вам в руки.

— Не надо смеяться. Это все намного трагичнее, чем ты думаешь.

— Я не смеюсь. Но я вам не помощник. Меня тошнит от того, что вы делаете. Стоило пятьсот лет шататься по космосу, чтоб…

— Игнат, прошу, только не мешай. Не разрушай то, что есть. Нужно любой ценой сохранить разум на планете. А нас история и так накажет.

Поговорили… Уже у себя в комнате вспоминаю о Зверьке. Приоткрываю ее дверь и смотрю в щелку. Девушка спит, свернувшись калачиком поперек кровати. Одеяло горкой лежит на полу.

Светлых снов тебе, малышка.

Утром обнаружил, что Зверька нет на хуторе. Фиеста подтвердила: ушла в степь.

— Знаешь, как тебя теперь зовут? — спросила она. — Угрюмый-Печальный — Страшненький-Который-Потерял.

— Зверек придумала?

— А кто же еще.

Конечно, это правильно, что она ушла. Не буду ей солнце застилать. Но как она похожа на юную Звездочку… Открытая, доверчивая. Нет, открытой и доверчивой Звездочка стала уже в космосе. А когда познакомились, она была ежиком. Чуть что — иголки наружу. Только видно было, что… не ее это иголки. А, ладно… Чего душу травить. Ушла Зверек — и ушла. Не получился из меня ни учитель, ни заботливый папаша.

Не успел додумать, как где-то на улице раздался гневный визг. Еще и еще раз. Неужели Зверек?

Бегу по коридору, перепрыгиваю через Брыся и успокаиваюсь. Зверек не может справиться со входной дверью. Все двери на петлях, а эта вбок сдвигается. Зверек толкает ее и коленкой сердито визжит. Но, почувствовав меня, смущенно замолкает. Сдвигаю дверь в сторону и впускаю ее в помещение. Двумя руками она прижимает к груди множество луковиц, и, войдя, хочет тут же отдать их все мне.

— Вот это да! — восхищается за спиной Тоби. — Столько сразу я никогда не видел. Их очень сложно найти!

Отдавать добычу Тоби Зверек не хочет. Ведем ее под локотки на кухню, моем луковицы под краном, и Тоби готовит из них блюдо. Мелко режет, солит и поливает чем-то. Думал, перемешает с желе, но это блюдо надо есть вприкуску. Увидев, что деликатес раскладывается по четырем тарелкам, Зверек делает слабую попытку все четыре порции поставить передо мной. Но тут очень вовремя появляется Фиеста, и между телепатами завязывается неслышная беседа. Опять втроем учим Зверька есть ложкой. На этот раз дело идет лучше. В рот попадает больше, а на стол меньше.

После завтрака мы с Тоби идем в ангар. Работы там осталось дней на пять. Зверек увязалась за нами. Села у стенки, подбородок на коленках, и наблюдает, как мы возимся с железом. Но смотреть ей скоро наскучило, и она нашла себе игру у ворот. Строит что-то из травинок и камешков. Я наслаждаюсь новым, незнакомым до сих пор чувством отцовства.

После работы все вместе идем купаться. Даже Фиеста к нам присоединилась. Учим Зверька плавать брассом. На воде она держаться умеет, но плавает только по-собачьи. Фиеста передает мне вопросы Зверька. Кто такие собаки, и как они плавают. Старательно вспоминаю всех знакомых собак. Потом — лошадей и верблюдов.

На третий день Фиеста сообщает мне, что Зверек не хочет больше спать под крышей.

— А давайте поставим маленький домик Игната на берегу речки. — предлагает Тоби. — Я тоже хочу на воздухе спать.

Не сразу понимаю, что речь идет о палатке. Идея хорошая, только… Тоби со Зверьком в одной палатке… Молодые, горячие… У Тоби одна жена уже есть, хватит!

Идет! — говорю я. — Тоби, ты хотел себе палатку сшить. Как раз повод есть.

До обеда изготовили две палатки. Фиеста посоветовала не шить, а клеить, поэтому справились так быстро. Одна палатка маленькая, походная, а вторая — большая, в полный рост ходить можно.

После обеда отправились к речке. Мы с Тоби, Брысь и Флаттер несем припасы, Фиеста — налегке, а Зверек по собственной инициативе прихватила из спальни легкое одеяло. Явно делает успехи в адаптации! Через пару дней начну приучать к одежде. Напирать буду на пользу от карманов.

Третий день хожу счастливый, горжусь собой и Зверьком. Мир стал ярче. Словно чьи-то заботливые руки прошлись по нему влажной тряпочкой. Зверек — умница! Непоседливая, озорная, добрая и настойчивая — и в то же время скромная. И плевать ей, что я на Страшилу похож, что от себя в зеркале шарахаюсь. Но главное — любопытная. Любопытство — ключ к развитию мозга. Если б у нас со Звездочкой была дочь, то именно такая. Жаль, не могу провести сравнение генома Зверька и Звездочки. Возможно, у них общие предки откуда-то из Скандинавии. Не может же само собой возникнуть такое сходство внешности и характеров…

— Не обольщайся насчет характера, папочка, — прерывает мои мечты Фиеста. Иначе, чем папочка, она меня не называет. — Внешность — да, совпадение. Но характер… Малышка старается вести себя так, чтоб тебе понравиться. Специальный термин раньше был… Дай вспомню… А! Кокетство!

— Окстись! Кокетство — это совсем другое! Это яркое, вызывающее поведение.

— Введи поправку на телепатию и отсутствие конкуренции, — улыбается Фиеста.

Зверек, только что из речки, подбегает и садится на песок между нами. Прижимается ко мне мокрым, холодным боком. За ней бежит такой же мокрый и холодный Тоби. Обнимаю Зверька за плечи правой рукой, а левой поворачиваю над углями шампуры с шашлыком. Еще пара минут, и шашлык будет — пальчики оближешь. Все с надеждой поглядывают то на меня, то на мангал. Наконец даю команду, и протягиваю самый удачный шампур Флаттеру. Два часа вчера учил его, как разделываться с шашлыком. Четырех манипуляторов для этого оказалось мало. Пришлось закрепить на корпусе колечко, куда вставляется один конец шампура. Один манипулятор держит шампур, два — страхуют кусочек мяса, чтоб на землю не упал, и последний ножницами отрезает дольку, которая тут же отправляется в рот Фиесте.

— Просто невероятно! — удивляется Фиеста. — Это вкусно!

— Разве у меня может быть иначе? — гордо выпячиваю грудь.

— Может, может. Лиана рассказывала, какую гадость вы лопали.

— Дык… ведь… — спешно ищу оправдания, — и соли, опять же не было…

Зверьку шашлык совсем не понравился, о чем сообщила мне Фиеста, и заработала гневный взвизг Зверька. (Малышка действительно кокетка. Притворялась, что вкусно, только бы меня не обидеть.)

После завтрака Зверек убегает с лукошком (прогресс!) по ягоды и корешки, Тоби расстилает одеяло на травке — позагорать. (В тени!) А мы с Фиестой ведем тихую беседу.

— … нет, не надо торопить и давить. Тяга к изучению языка сама появится. Ей уже не хватает языка жестов и мимики.

— Но… Сколько дней уже прошло.

— Новая обстановка, новые лица, незнакомые обычаи — дай девочке возможность переварить информацию и самой понять, чего ей не хватает.

— А если в лес убежит?

— Не беспокойся, не убежит. А если и убежит — неужели насильно удерживать станешь?

— Нет, конечно. Но ей ведь скоро замуж пора. Жениха нужно подыскивать. Чтоб — с понятием… А я не знаю никого здесь…

— Ну точно — папочка. Ничего не видишь, в желаниях дочурки ничего не понимаешь. Господи, как вам трудно — нетелепатам…

Это случилось на утро после того дня, когда я испытывал вертолет. Мы с Тоби здорово вымотались, наводя порядок в ангаре, и уснули, едва добредя до палаточного городка на берегу речки. А наутро мне приснилась Звездочка. Мы занимались с ней любовью. Горячо и страстно, будто в последний раз…

Когда я проснулся, сон оказался явью. Только вместо Звездочки мои губы впивались в губы Зверька. Это ее тело отдавалось мне горячо и страстно, это ее тугую, упругую грудь мяла моя рука…

Я хотел быть ей отцом. Растить и учить ее. Горько, как горько! Я изнасиловал собственную мечту. Как могу я себе верить после этого?

Тоби растерян. Зверек плачет и ластится ко мне. Фиеста взбешена.

— Объясни, почему ты нюни распустил? Разве это инцест? Или ты решил навсегда в кастраты записаться?

— Ты не поймешь.

— Я-то все понимаю. А ты себя понимаешь? Приручил малышку, а хоть раз задумался, что она от тебя хочет? Что у нее тоже могут быть собственные планы? Или ее желания тебя не волнуют?

— Все, проехали. — Решительно поднимаюсь и начинаю складывать палатку. — Я подброшу Тоби к Лиане, потом лечу подыскивать себе пустой хутор. Лиане что-нибудь передать?

— Лиане — нет. Можешь заглянуть к Веде? Я надеялась, что ты завезешь к ней трубы и кабели.

— Завезу. Где они?

Подогнал вертолет к самым воротам склада. Трубы пришлось нарезать пополам. Иначе в грузовой отсек не влезали. Сверху положили неподъемные бухты и катушки с медным силовым кабелем. Как мунты с ним работают? Этот вес за пределами возможностей Кента или Флаттера. Видимо, придется мне…

Пока мы с Тоби грузили трубы и кабели, Зверек путалась под ногами. Потом, видимо, прочитав что-то в наших головах, собрала багаж и села в уголок в кабине. Багаж — это одеяло, какая-то палка и красивая, завитая спиралью раковина. Глаза красные, заплаканные, а мордашка сердитая. Эх, Зверек! Выбрала ты себе защитника… Что мне теперь с тобой делать?

Поднимаю машину на двести метров и беру курс на хутор Лианы. Тоби слегка не в себе, но Зверька высотобоязнь не мучает. Все заботы позабыты, бурный восторг. Поминутно одергиваю, чтоб не переключила что-нибудь ненароком на приборном щите.

Сажусь в двух километрах от хутора Лианы. Но шум винта вертолета слышен за много километров. Еще с воздуха заметил две фигурки, спешащие к нам, живую и металлическую. Поэтому винт не останавливаю.

— Выходить можно? — спрашивает Тоби.

— Нужно.

Не хочу встречаться с Лианой, иначе Тоби будет только хуже. Но Зверек, наоборот, хочет познакомиться. Тянет меня за руку, строит сердитые и просящие рожицы, взвизгивает. Ее визги несут сотни оттенков, и я уже понимаю многие из них. Но это не язык. Зто всего лишь передача эмоций.

— Хочешь — сходи с Тоби, познакомься с Лианой, — говорю я Зверьку, поясняя слова образами. — Я тебя подожду.

Нет, без меня Зверек идти не хочет. Тепло прощаемся с Тоби. Вешаю на плечо ему рацию из носимого аварийного запаса вертолета. Как с ней работать, он уже в курсе. У Фиесты на складе три тысячи таких раций, но никто о них не знал. Инерция мышления: если написано: «аварийный запас», то никто и не интересовался, что же там внутри. Триста лет хранили как зеницу ока в ожидании аварии вертолета… Теоретики, блин.

Поднимаю машину на триста метров и беру курс на технохутор Веды. Разгружать кабели придется одному. «Пусть неудачник плачет», — напевала Вулканчик. Как там дальше?

Посадил вертолет во внутреннем дворе технохутора Веды. Уже на земле развернул машину и подогнал хвостом к воротам склада. Веда наблюдала за маневрами со ступеней основного здания. Зверек, только взглянув на нее, перепугалась и забилась в уголок за спинкой моего кресла. Но, когда я остановил винт, заглушил спин-генератор и собрался выходить, выскочила из кабины первой с самым гордым, независимым и грозным видом, на который была способна. Веда улыбнулась и пошла ей навстречу.

— Вот дьявол! — чертыхнулся я, сбрасывая привязные ремни. Если женщины поцапаются, я и гроша не поставил бы на Зверька. Несмотря на.

Но обе женщины оглянулись на меня как на идиота и начали свой беззвучный разговор. Не совсем беззвучный, потому что Зверек повизгивала, взмахивала руками и гримасничала. Я успокоился, распахнул ворота склада и взвалил на плечо первую бухту кабеля.

Когда возвращался, женщины уже поладили. Даже больше — Зверек шмыгала носом, уткнувшись лицом Веде в плечо и обняв за талию. Та утешала, бросая в мою сторону хмурые взгляды. То есть, полное взаимопонимание. Мужчинам на такое полгода надо. Мужчине и женщине — ночь. А этим — три минуты. Может, телепатия? Хотя, нет. Звездочка с Вулканчиком тоже за пять минут поладили. А более непохожие характеры сыскать трудно.

Взваливаю на спину вторую бухту кабеля. Сотня килограммов с гаком. Пошатываясь, тащусь на склад. Брыся использовать на разгрузке нельзя: грузоподъемность маловата. Поломает манипуляторы, мне же чинить.

Возвращаюсь за третьей бухтой. Подруги стоят рядышком, любуются. Зверек дернулась помочь, но Веда одернула.

— Не трепыхайся. Пусть помучается. Отольются кошке мышкины слезки. А когда поумнеет, поможем.

Вслух сказала, значит для меня. Твои проблемы. Сгибаясь под тяжестью кабеля, тащусь на склад. Зверек растеряна. К психологическим играм она не привыкла.

После пятой бухты Зверек куда-то убегает в слезах, а Веда сдалась:

— Эй, железный, несгибаемый! В ангаре катеров еще один железный стоит. Автопогрузчик называется. Постой, разговор есть. Ты что с девочкой делаешь?

— Я делаю?

— Не понимаешь, да?

Все я понимаю. Все, что ты можешь мне сказать, знаю. Вулканчик как-то напевала: «Потому что никогда дитя порока не полюбит непорочное создание». Вот тебе мой ответ.

— Цитата, да? У тебя свои мысли есть? — негодует Веда.

— Показывай, где твой железный конь.

Удивительно быстро Зверек адаптировалась на хуторе. А я… Для чего могли понадобиться трубы, если ремонт предстоит делать мне? Вот-вот. Конечно, канализация. Сток забит, отстойник переполнился… Три дня, с утра до вечера по пояс в этом самом. Мы везунчики — говорил Прайс. Я — точно!

По случаю окончания работ устроил банный день, иначе даже Зверек носик морщить стала. Веда свои эмоции никогда не скрывала. Подстриг волосы и бороду, превратил душ в парилку, извел кусок мыла, порвал мочалку. Но почувствовал себя дважды родившимся и спал на настоящих белых, хрустящих простынях.

С утра начал готовить вертолет к полету. Пора искать свой дом. Я теперь не один, и у Зверька через год-два семья появится.

Веда нервно вышагивала рядом, не решаясь начать разговор.

— Говори, подруга.

— Оставь мне Зверька.

Я взглянул на девушку. Присев на корточки, она играла с травинками, строя им уморительные рожицы.

— Нет.

— Ты уже осеменил ее?

— Не твое дело!

К горлу подкатила глухая злоба. Кулаки сжались так, что побелели костяшки. Зверек бросила свои травинки и испуганно сжалась, переводя взгляд то на меня, то на Веду.

— Ты не понял, — сердито бросила Веда. — Она мне нужна.

Развернулась и ушла, захлопнув ногой дверь.

Только через минуту до меня дошло, что рядом с ней не было Кента. А это значит…

— Не уходи далеко, — зачем-то бросил я Зверьку и побежал разыскивать Веду. Нашел ее в мастерских. С Кента был снят верний кожух. Веда ногами и голосом управляла ремонтными манипуляторами.

— Низ, низ, низ, пра, пра, низ, пра. Захват! — сыпались пулеметные очереди команд. — Второй манипулятор! Лев, низ, низ, лев, лев, низ, захват!

Она была так сосредоточена, что даже не заметила, как я вошел. По щекам пролегли две мокрые дорожки.

— Сломался?

— Не мешай.

— Помочь?

— Нет. Я не хочу неприятностей.

— Очень смешно. Что у нас с больным? — бодрым голосом произнес я, склоняясь над раскрытым механизмом.

— Не подходи! Не прикасайся! Кент мой! — взвизгнула Веда. Но я ее уже не слушал. Запустив руки в механику, извлекал обломки лопнувшей тяги.

— Не смей! Не трогай, гад! Отойди! Не трогай! — Веда попыталась оттеснить меня корпусом.

— Запасной есть? — спросил я, показывая ей оборванный стерженек с муфтой на конце. Веда со всей силы толкнула меня пяткой в живот. От неожиданности я сел на пол, пребольно стукнувшись копчиком. И получил удар пяткой в челюсть. От третьего удара сумел уклониться. Веда нападала молча, яростно и сосредоточенно.

Следующий удар я перехватил, рванул ее ногу в сторону и мутантка, потеряв равновесие, рухнула на меня. Мгновенно перекатившись, я оказался сверху, прижал ее к холодным плитам пола. Под руку попала упругая, горячая грудь…

Дальнейшее произошло на автопилоте. Отчаянно извивающееся подо мной тело. Мои руки мнут ее груди. Плотно сжатые губы, не желающие отвечать моим губам. Хриплое дыхание, боль, ужас и недоумение в ее глазах… В следующую секунду ее губы раскрылись, ответили мне жадным, хищным поцелуем. Яростная борьба ног и двойной крик — победителя и жертвы. Долгие и сильные толчки моего тела, словно я хотел вбить ее в холодные металлические листы пола.

Потом мы лежали рядом на холодных плитах пола. Я ощупывал языком искусанные губы смотрел в серый потолок, презирал себя и не мог понять, как дошел до такого скотства. И что буду делать, если Веда родит мне сына без рук.

— Это не любовь, — сказал я.

— Уходи, — сказала Веда. — Здесь ты взял все, что хотел.

Я поднялся, помог встать ей и погнал ее в душ. Вымыл себя и ее. Смыл машинное масло отпечатков моих ладоней с ее щек и ребер, девственную кровь с бедер. Пока мыл, опять захотел ее тела.

Чего уж теперь? — подумал я и опять взял ее. Взял стоя, яростно и жестоко, зажав в углу душевой кабинки.

Потом я растер ее полотенцем. По ее требованию распечатал упаковку каких-то таблеток и дал ей четыре штуки. А затем вернулся в мастерскую. Веда тащилась за мной, ругала и требовала, чтоб я не прикасался к Кенту. Я пообещал посадить ее на цепь, если будет мешать и разобрал Кента по винтику. Веда забилась в угол и тихо всхлипывала, неотрывно наблюдая за мной.

Это была настоящая работа. Та, которую проклинал в космосе, и по которой так соскучились руки. Серьезных поломок не было, но механизмы изношены до предела. Все полости забиты грязью. Смазка давно загустела или смешалась с пылью. Узел за узлом я отмывал детали в керосине, изучал степень износа, рылся в стеллажах в поисках запчастей, смазывал, собирал, проверял. Так шли долгие часы. И вдруг оказалось, что все! Последний манипулятор собран и отлажен, осталось вернуть все агрегаты в корпус. Это заняло не больше двух часов. И только тут навалилась усталость.

— Вот и все, приятель, — объяснил я Кенту, прогнав базовый набор тестов. — А уж внешним видом займемся в другой раз.

Взглянул на часы. Ремонт занял тридцать пять часов. Бросил взгляд в угол, где угольками горели глаза Веды и, пошатываясь, побрел разыскивать спальню.

Утром в постели рядом со мной оказалась Веда. Похоже, это становится традицией — ложиться одному, а просыпться в компании.

— «Что ты здесь делаешь»? — спросил я мысленно.

— Любой труд должен быть оплачен, — вслух ответила она. — Ты починил Кента. Я тоже не люблю жить в долг.

— «Шлюха», — подумал я.

— Кобель, — парировала она.

В телепатии есть свои плюсы. Наше соитие было яростным и очень удачным. Веда чувствовала меня и не допустила ни одной неверной ноты.

— Образцовая шлюха. Третий раз в жизни — тебе, должно быть, было больно.

— А тебе? — усмехнулась она. Я слизнул с губы капельку крови.

— Крокодил кусачий. Идем в душ, вампирша.

… сухая, горькая пыль с электронных ТЭЗ-ов. Простая смазка, силиконовая смазка, сухая графитовая смазка. Замена изношенных деталей. Герметизирующая мастика, изолирующая мастика, токопроводящая антистатическая мастика. Окаменевшие пакеты шумоподавляющей мастики, сорваные шлицы винтов, сорваная резьба, срезанные шпонки. Ржавчина и кристаллы соли… Слишком влажный морской воздух.

Я методично привожу технохутор в порядок. Работа позволяет забыться. Не думать о всех тех гадостях, что натворил здесь. Не вспоминать свою пятнистую, обгорелую рожу.

Вахта. Проклятая и благословенная.

Все как на корабле. Только сутки на два часа длиннее. Только в жаркие ночи со мной Веда, а не Звездочка. Только вместо любви — схватки, в которых мы выплескиваем все, что накопилось за годы одиночества. А утром расходимся как чужие. Какое-то извращенное родство душ.

— Не беспокойся за Зверька, — говорит Веда. — Глупышка делает успехи. Выучила уже семнадцать слов. Если постоянно заниматься, выучит сотни полторы. Может, две.

По молчаливому согласию я отдал Зверька Веде. Я видел, как она занимается с голышкой. Терпеливо и упорно. Каждый день по несколько часов. И — семнадцать слов. Обучать нужно детей. Взрослый мозг потерял гибкость. Несерьезно…

— Несерьезно, — повторяю я вслух.

— О чем думаешь?

Хороший вопрос. Особенно — от телепата. Представляю портрет Шекспира. В рамке, и с датами на медной табличке. Веда фыркает.

— Самомнение у тебя. Выдумал — один против мира… Не-ет — один во всем мире! Одинокий ты мой!

— Разве нет?

— У тебя будет ребенок, — неожиданно сообщает Веда.

— О, черт!

— Мать — не я. Зверек. Геном плода абсолютно чистый. Не беспокойся, я присмотрю за малышом. За Зверька тоже не беспокойся. Все идет нормально. Когда заговорит малыш, мать потянется за ним и освоит еще одну-две сотни слов.

Этот мир засасывает меня как болото. Доверить воспитание сына надменной, циничной Веде? Заняться этим самому? Нужно мне это? Осеменитель, блин!

— Пока не поздно сделать аборт, — говорит Веда.

— Замолчи!

— Не Гамлет ты, а король Лир. Обгрыз свой ум с обеих сторон и ничего не оставил посредине.

— … а обо мне ты думал, когда Кента чинил?

Лучше не отвечать. Даже мысленно. «Не думайте о белой обезьяне».

Мостовой кран, тяжелые защитные кожухи спин-генератора, кабели от генератора вертолета к распределительному щиту, горькая пыль с ТЭЗ-ов, черное отработанное машинное масло, расколотые обоймы подшипников, срезанные винты, сорванная резьба, ТЭЗы, зеленый экран многолучевого осциллографа, запах канифоли… Вахта. Это просто вахта. Можно не думать. Можно до самого вечера не думать. Восемнадцать часов в сутки заниматься видимостью большого, полезного дела. Потом ночью от усталости и раздражения погружаться в свинство, от которого днем бежать в работу. Вахта…

Месяц-полтора на хутор. Десять хуторов в год. 80 лет на 800 хуторов. Я даже по разу не успею обойти все. Это не работа, это игра в работу. Будь нас десять… Цикл профилактики раз в восемь лет — это было бы реально. Корабль мы оставляли без присмотра на десять лет…

— Игнат, — Веда прячет глаза, — Фиеста хочет с тобой поговорить.

— Срочно?

— Да, срочно.

Обвожу взглядом разобранный на части насос.

— Я соберу. Я смогу его собрать. Иди, Фиеста ждет.

— Не вздумай что-нибудь трогать. Руки оборву.

Пока иду к терминалу связи, обдумываю свежесмороженную глупость. Мунту — руки оборвать. Уродство примелькалось до такой степени, что стало незаметно. Вид голого тела до сих пор бьет по глазам сильнее, чем плечи без рук.

— Игнат, у тебя вертолет в порядке? — вместо приветствия спрашивает Фиеста.

— Что случилось?

— Лиана третий день не выходит на связь.

— А она рада будет меня видеть?

Фиеста произносит такое, что не каждый день слетает с женских губ.

— Через два часа вылетаю. Через шесть часов буду на месте. Конец связи, — сообщаю я и гашу экран. Кусая губы иду в свою каюту. Блин! Здесь не каюты. Это наша с Ведой спальня. Вахта кончилась, аварийный скачок. «Все в рубку, Волна за бортом!» — закричал бы страшным голосом Бонус. Какую глупость еще могла выкинуть Лиана? Спалить передатчик? Сжечь спин-генератор? Заблудиться в горах.

Надо взять Тоби. Если Лиана на самом деле заблудилась, без него никак. Вопрос — где он? Неважно. Если подниму машину на шесть-шесть с половиной тысяч метров, запеленгую его рацию в любом варианте. А подниму? На четыре пятьсот подниму. Пустую и на пять с половиной подниму. С разгона еще сотни две-три добавлю. Мне же только пеленг взять. Найду, никуда не денется.

Торопливо готовлю вертолет к полету. Запрыгиваю в кабину, ладонью, в три удара врубаю десяток тумблеров над лобовым стеклом, прогоняю предполетные тесты. Барахлит система ориентации по звездам. К черту! Обойдусь.

Запускаю винт. И тут замечаю, что рядом с кабиной стоит Веда. Распахиваю дверцу.

— Хочешь лететь? — Отрицательно мотает головой.

— Игнат, хоть ты и самая крупная скотина из всех известных мне, но… Возвращайся. Здесь твой дом.

— Вернусь. Не трогай без меня насос.

Поднимаю машину все выше и выше и перекатываю на языке эту фразу. «Возвращайся. Здесь твой дом». А утром была другая: «А обо мне ты думал, когда Кента чинил?!». «Возвращайся. Здесь твой дом». Глупости. Мой дом там, где Звездочка. Могила — мой дом. Все остальное — конура, нора. Лачуга, ночь переспать.

Тело давно остыло.

— Когда она умерла? — спрашиваю у Крабика.

— 52 часа назад.

— Почему не доложил Фиесте или другим мунтам?

— Не было приказа.

Переношу тело на хирургический стол, выталкиваю всхлипывающего Тоби за дверь и начинаю вскрытие. Не в первый раз. «Сегодня вместо физической подготовки у вас будет медицинская. Курсант Лавкрафт умудрилась свернуть себе шею на спортплощадке». Тогда у меня сильно дрожали руки.

Собственно, причина ясна. Неудачный аборт. Местные киберхирурги и в подметки не годятся нашим корабельным. Костоправы… Но нужно уточнить детали. Положено…

Родовспоможение и лечение переломов — единственное, что я серьезно изучал из медицины. Резал трупы, принял полсотни родов во время подготовки. Чтоб руки не дрожали, когда Звездочка рожать будет. Все знакомо. И все ясно, за исключением мелочи.

— Зашей, — бросаю киберу, срываю перчатки, мою руки и лезу в базу данных медицинского компьютера. Вот они — генетические карты матери, плода, Тоби… И вот последняя мелочь. Плод женского пола, но не от Тоби. Лиана не захотела рожать от дега, решилась на аборт. Меня не позвала, идиотка. Сами, все сами! Ничего ведь не умеют…

Вылетаю из медицинского сектора, с силой бью кулаком по стенке. Отвожу душу. Натыкаюсь на собачий взгляд Тоби.

— Что с ней?

— Она забеременила не от тебя. Хотела от тебя, а понесла от тех дегов. Не сумела правильно настроить киберхирурга на аборт.

И тут понимаю, что Тоби хотел услышать совсем не это. Чуда ему хотелось. Я спас Лиану в первый раз, запустил спин-генератор, починил вертолет. Но человек — не вертолет, не спин-генератор. Я не умею оживлять трупы.

Выхожу из дома, сажусь на камень на берегу реки. Я ее спасал. Тащился под дожем и ветром восемьсот километров пешком. Спас. Так умудрилась на ровном месте шею свернуть. Ну и к чему теперь все мои трудовые подвиги? Когда посылает егерей голышек осеменять — все нормально. А как саму осеменили — припекло… Под нож легла, лишь бы чужого не рожать. Идиотка безмозглая.

Нет, не удается себя завести. Не хочу жить на этой планете. Здесь дети гибнут.

Тоби с Крабиком готовят похороны, а я консервирую системы технохутора. Часть хлореллы вылавливаю сачком, заливаю консервантом и отношу в подвал. Там темно и прохладно. Это закваска. Двадцать лет продержится. Потом нужна будет новая, с соседнего технохутора. Часть закваски отношу в вертолет. Мало ли… Остальную биомассу выбрасываю. Лиана всю жизнь прожила на хуторе, но даже не знала про консервант. Вот так незаметно и деградируем. Сегодня забываем одно, завтра другое… Вместо генетического прогноза яйца режем. Генетический прогноз…

Промываю системы синтезатора, продуваю перегретым паром, азотом, герметизирую. Тоби выносит завернутое в белую простыню тело Лианы. Следом семенит Крабик. Пускаю на внешние динамики заранее приготовленную запись и выхожу из дома. Под тоскливое завывание похоронного марша забрасываем могилу щебнем. Увожу Тоби за угол и вдавливаю кнопку. Грохочет взрыв. Обломок скалы тонн в двадцать весом катится вниз по склону и замирает метрах в десяти от могилы. Вдвоем с Тоби накидываем на него сеть из стальных тросов и электролебедкой подтаскиваем к могиле. Затем сварочным плазменным пистолетом вырезаю надпись: «Лиана, дочь Корины». С местным летоисчислением так и не ознакомился, поэтому ниже вывожу без затей: «16 лет». Земных было бы 17.

— Я пойду?.. — неуверенно спрашивает Тоби.

— Подожди до завтра. Закончу дела и подброшу тебя в любое место.

— Нет… Здесь недалеко…

К вечеру заканчиваю консервацию систем технохутора. Закрываю хрустким пластиковым чехлом последний компьютер. Зачем — не знаю. Заброшенных технохуторов с каждым годом все больше.

Спать ложусь в вертолете. На хуторе пусто, темно и неуютно. Как в склепе.

Утром со мной связывается Фиеста. Интересуется, куда отправился Тоби. Я не знаю. Включаю навигационный комплекс вертолета, и с его помощью засекаю пеленг на маячок-автоответчик в рации Тоби. Фиеста тоже засекает пеленг. Точка пересечения рядом с деревней дегов. Тех самых… Зачем Тоби поперся в деревню дегов? У Тоби есть станнер, и он поперся в ту самую деревню дегов. Дерьмо!

Уже в воздухе объясняю ситуацию Фиесте.

— Он не будет использовать станнер против дегов. Это запрещено, — говорит мутантка.

— На щелбан поспорим? — цежу сквозь зубы я.

Фиеста оказалась права. Тоби не посмел достать станнер. Его били, и били долго. А я опять опоздал.

— Опоздал ты, егерь, — сказал мне седой старик, протягивая станнер Тоби.

— Ты кто?

— Староста здешний. Как стар стал по лесам бегать, здесь в деревне осел. Живу, истории рассказываю, как в других местах живут. Старостой вот выбрали. Раньше егерем, как и ты, был.

— Я не егерь. Я из Эскадронов Жизни.

— Кто это такие? В первый раз слышу. Постой! Это ты заставлял камни по воздуху летать?

С трудом понимаю, о чем идет речь.

— Да. Я был здесь. Наказал трех придурков. Это они убили Тобиаса?

— Они, — устало вздохнул старик.

— Почему не остановил? Почему убийство допустил?

— Он ведь первый начал, — сообщил староста, тяжело поднимаясь с колен. — «Убью» кричал. Зачем кричал «убью»? Все по закону… Молодые все глупые. Раньше умные рождались, а теперь глупеет народ…

Я тоже поднялся с колен, отнес тело Тоби в вертолет.

— Собирай народ на собрание. Судить буду.

Старик, опираясь на посох, побрел к поселку.

Тоби дал себя убить, но не притронулся к станнеру. «Станнер нельзя использовать против дегов» — закон такой… Планета непуганных идиотов! Да, но за этот закон он отдал жизнь. Любой закон можно считать глупой фразой, пока он не оплачен кровью. Пусть будет по-твоему, Тоби. Деги не увидят станнера. Но закон должен выглядеть силой. Могучей и непреодолимой как ураган. А поэтому — расстегиваю левый подсумок на поясе и прячу туда станнер. Только раструб излучателя наружу.

Примитивные племена обожают чудеса. Вы у меня увидите чудо…

Перегоняю вертолет на деревенскую площадь, затемняю стекла. Винт не останавливаю — только перевожу на малые обороты. Размеренное «тах — тах — тах» над головой успокаивает. Народ, опасливо косясь на машину, собирается на площади.

Пора.

Надеваю черный авиационный шлем, перчатки, застегиваю летный комбинезон и выхожу из машины. «Тах — тах — тах» поют над головой лопасти, придавая уверенности. Иду на толпу, и она раздается полумесяцем.

— Я буду судить вас, — динамики в карманах превращают мой голос в громовые раскаты.

— Я буду судить вас, — басовитым эхом отзывается наружная акустическая система вертолета.

— Вы, трое, выйдите вперед! — моя правая ладонь в черной перчатке указывает на парней, левая лежит на поясе. Пальцы ласкают курок станнера. — Егерям надо помогать. Всегда и во всем! Так велят мунты. Вы убили егеря. За это я вас накажу!

Поднимаю с земли два маленьких камушка и жонглирую ими правой рукой. Деревенские почуяли неладное, и вокруг парней быстро образуется пустой круг. Бросаю камешек в грудь самому рослому и тут же левой нажимаю на курок станнера. Парень падает как подкошенный. Второй камень летит в грудь парня справа. И вновь выстрел из станнера. Третий бросается наутек. Хватаю из-под ног ком земли и запускаю ему в спину. Мимо! Второй комок разбивается об рубашку на спине парня, но основной луч станнера проходит мимо. Ему достается лишь боковой лепесток. Он падает, сучит ногами и катается по земле. Когда подбегаю, на меня смотрят широко распахнутые мертвые глаза…

Чтоб я сдох — он же от страха умер!

Минуту стою над телом, отбрасываю ненужный больше ком земли, разворачиваюсь лицом к народу.

— Запомните, люди! Егерям надо помогать всегда и везде! Я буду наказывать тех, кто обижает егерей!

По живому коридору иду к вертолету. Встречаясь с моим взглядом, люди понуро опускают глаза. Женщины уже голосят над убитыми.

Стаскиваю шлем, забрасываю в вертолет и сажусь на ступеньку трапа. Этот оскал, эти мертвые, полные ужаса глаза мне теперь сниться будут. Хотя, вряд ли. Есть способ перебить впечатление. Стоит только на себя в зеркало взглянуть…

— Сукин сын! Щенок! Что же ты наделал?! — староста яростно стучит посохом о землю. — Егерям нельзя обижать дегов! Это закон!

Тебя здесь только не хватало. Где ты раньше был, когда Тоби ногами метелили?

— Кто разрешил тебе станнер в руки взять?! — бушует бывший егерь. Не провела его моя хитрость.

— Сядь, старик. Законы устанавливаю я. Ты назвал меня щенком, а я родился пять веков назад. Я летал от звезды к звезде еще тогда, когда деда твоего прадеда на свете не было. Я — Звездная Элита.

— Многие молодые мнят о себе невесть что, — сердито бормочет бывший егерь, но все же присаживается.

— Брысь, генный анализатор! — не оборачиваясь, поднимаю ладонь. Кибер вкладывает в нее черную коробочку. Прижимаю ее к запястью и вздрагиваю от укола. Показываю индикаторные полоски старосте. Тот недоверчиво жует губами, забирает коробочку, снимает свой анализ и сравнивает.

— Вот, значит, вы какие, — теперь в голосе ничего, кроме бесконечного уважения. Правы были психологи. Можно сколько угодно писать перед дворником формулы высшей математики, но уважать он вас начнет только если вы лучше него в метлах разбираетесь.

— Пойду я, старик…

— Подожди, Элита, что мне людям-то сказать?

— Скажи, что легко отделались. Что ты уговорил меня не наказывать всех сразу. А совсем плохо будет — жми красную кнопку, — протягиваю ему рацию Тоби с аварийным SOS-маяком.

Некоторое время наблюдаю, как староста объясняет что-то столпившимся вокруг него селянам. Потом разгоняю винт и бросаю машину в небо. На экране заднего обзора вижу, как разбегается, прикрываясь от ветра, народ, как с двух ближайших домов срывает воздушным потоком крыши и бросает на огороды. Никого, к счастью, не убил.

Не успел удалиться на два десятка километров, как автопилот сообщает о сигнале SOS. Разворачиваю машину и на полной скорости иду назад. Мужики, обступив старосту, машут руками, указывая на сорванные крыши. Зависаю на высоте 150 метров, переключаю управление на автопилот, пристегиваю карабин к подвесной системе летного комбинезона и, через люк в полу, опускаюсь на тросе прямо в центр толпы.

— Зачем ты дома порушил? — набрасывается на меня староста. — Как людям жить в домах без крыши?

Оглядываюсь на дома. Толпа настороженно замолкает.

— Ты, — указываю пальцем на самого высокого и широкоплечего, — отбери самых сильных мужиков, чтоб за два дня все починили. Ты — указываю пальцем на старосту, — проверь, чтоб хорошо починили. Если лодырничать станут… Как меня позвать, ты знаешь.

— Мы уж как-нибудь без тебя разберемся, — сплевывает на землю бывший егерь.

Нажимаю кнопку на пульте дистанционки и возношусь на тросе в небо. Умен ты, староста. На мне политический капитал заработать догадался. Всего два поколения тебя от молодых отличают. Неужели мутация так быстро идет?

— … как ты посмел их убить?! Ты не имел права их убивать!

— Они преступники. Они опасны для общества и власти. Ты же власть. Какого черта я должен объяснять тебе азбучные истины?

— Но тебе же нет дела до нашего мира! Тебе плевать на него! Ты только боль и смерть приносишь!

— Скажи еще, что я виноват в смерти Лианы!

— Если б ты остался с малышкой…

— Хочешь сказать, что я — самая большая куча дерьма на этой планете?

— Да! Если ты так ставишь вопрос, то да!

Не стоило ей так говорить. Я знаю, что не ангел, но не ей об этом судить.

— Слушай, женщина, а если я сейчас выверну кусок душистого навоза, суну тебе под нос и докажу, что навоз этот — ты!!! Что я по сравнению с тобой — ангел небесный, что тогда?!

Фиеста побледнела. Нет, не то слово. Побелела. Но я уже не мог остановиться. Гримасничал, размахивал руками, жестикулировал, поднося к ее лицу воображаемый навоз в скрюченных пальцах.

— Вы, мунты, нанесли планете вреда больше, чем все отголоски Волны, вместе взятые! Вы, и ваша политика генетической коррекции! Вы скрещиваете голышей с дегами, чтоб избавиться от телепатии. А ты знаешь, что регрессивная мутация дегов проходит доминантой в девяноста семи случаях из ста? На планете не останется телепатов, полноценной разумной расы, останутся одни деги! Детей голышей можно обучить. Из них можно людей вырастить. Но дегов-то обучить невозможно. Они теряют разум на биологическом уровне.

— Не надо кричать, — тихо произносит Фиеста. — Я все это знаю. Остальные не знают, но я знаю. Не думай плохо о всех.

— … Да, мы в глубокой Ж, как ты изящно выразился. Тогда, двести пятьдесят лет назад, все казалось правильным. Та доминанта, о которой ты узнал, даже доминантой не была. Проявлялась в одном случае из трехсот, и генетический прогноз показывал, что в следующих поколениях растворялась. Была принята программа генной коррекции… Ведь пойми, одни плюсы были! Деги переставали деградировать, а голыши теряли телепатию. Одни плюсы…

— Так какого дьявола?..

— Мутация дегов прогрессировала. Это нельзя было предсказать, это Волна…

— Но простым глазом видно…

— Простым не видно. Мутация очень медленно набирала силу. Кто возьмется решать, когда зло начинает перевешивать добро? 0.3 % можно не учитывать. 1 % — тоже. А пять процентов? А десять? Ведь тогда деги очень слабо отличались от нормальных людей. Это было заметно только по статистике. Ну, IQ чуть ниже. Но как будто среди нормальных людей дураков мало?

— А сейчас? Сейчас-то все ясно.

— Сейчас среди мунтов не осталось специалистов-генетиков. Нас мало, и мы тоже деградируем. Я, Джессика, Тамар — вот и все генетики. Остальные, если что, обращаются к нам. У нас заготовлено несколько лекций-успокаиволок.

Залпом допиваю стакан. Разбавленный спирт обжигает пищевод, но голова остается трезвой и ясной.

— В чем суть мутации дегов? Куда она ведет? Я вижу настоящее, но не вижу линии развития.

— С мутацией как раз все просто. Эволюция повернула вспять.

— Так прямо взяла и повернула?

— Да, так прямо. Ты ведь знаешь, что зародыш повторяет в своем развитии историю вида. У человеческого зародыша есть зачатки жаберных щелей, хвостик… Все это есть в генах. Деги — как вид — отступают по дороге, когда-то пройденной эволюцией.

— Люди — обезьяны — мелкие зверьки с хвостиком — рыбы — простейшие… Когда остановится этот процесс?

— Не знаю. Знаю только, что идет он в тысячи раз быстрее, чем прямой. Да это и понятно. Тропинка-то натоптана. Отступать всегда легче, чем дорогу прокладывать.

Флаттер, заметив, что мой стакан опустел, наполняет его. Машинально, не замечая вкуса, отпиваю половину.

— А деги, деги-то куда смотрели? У вас же был опыт борьбы с мутациями. Банки генофонда, искусственное оплодотворение, инкубаторы всякие!

— Не знаю, Игнат. Я родилась на двести лет позже. Поздно о банках генофонда говорить, сгнило все…

Во рту, как и на душе, устойчивый привкус дерьма. Пытаюсь смыть его остатками спирта. Паршивый тут спирт. Не топит бизона.

— А?

— У нас в группе был один индеец. Его родители восстановили породу американских бизонов. А Волна должна была их снова уничтожить. Он был слегка повернут на этих бизонах. Гринписовцы все малость повернутые. Стоило хлебнуть крепкого, как больше ни о чем говорить не мог. Пока вдризг не упивался. Это у него называлось топить бизонов… В какой-то книге вычитал фразу — и топил. У нас это называлось глушить двигатель, а у него — топить бизонов. Твой спирт не топит и не глушит. Поздно уже, завтра договорим.